Друэ забыл захватить какие-то счета, которые ему необходимо было представить в контору, и потому вернулся домой. Быстро поднявшись наверх, он влетел в комнату, но нашел там только горничную, занятую уборкой.
      - Гм! - удивился он. - Куда же девалась Керри? Ушла, что ли? - добавил он, обращаясь больше к самому себе.
      - Ваша жена? Она ушла минут пять назад.
      "Странно! - подумал Друэ. - Она мне ничего не сказала. Куда же она могла пойти?"
      Он порылся в чемодане, нашел нужные ему бумаги и сунул их в карман. Затем обратил свое благосклонное внимание на горничную. Это была хорошенькая девушка, к тому же весьма расположенная к Друэ.
      - Ну, а вы - что тут делаете? - с улыбкой спросил Друэ.
      - Убираю комнату, как видите, - кокетливо ответила она, остановившись и накручивая на руку пыльную тряпку.
      - Устали?
      - Нет, не особенно.
      - Хотите, я покажу вам что-то интересное? - добродушным тоном предложил Друэ.
      Подойдя к горничной, он достал из кармана маленькую литографию, которую в виде рекламы выпустила одна крупная табачная фирма. На открытке была изображена красивая девица с полосатым зонтиком в руках, цвета которого можно было менять с помощью помещенного сзади диска. При вращении этого диска в маленьких прорезях показывались то красные, то желтые, то зеленые, то синие полоски.
      - Правда, остроумно? - спросил Друэ, подавая горничной открытку и объясняя, как с ней обращаться. - Вы, наверное, такого еще не видели.
      - Прелесть какая! - воскликнула горничная.
      - Можете оставить ее себе, если хотите, - сказал молодой коммивояжер. - У вас хорошенькое колечко, - добавил он, помолчав, и указал на простое кольцо, украшавшее палец девушки.
      - Вам нравится?
      - Очень даже, - ответил Друэ. - Очень красивое кольцо!
      Пользуясь случаем, он взял руку девушки, делая вид, будто заинтересован дешевеньким перстнем. Лед был сломан. Друэ продолжал болтать, как будто совсем забыв, что ее пальцы по-прежнему лежат в его руке. Горничная, однако, высвободила руку и, отступив на несколько шагов, оперлась на подоконник.
      - Я вас давно не видела, - игривым тоном заметила она, увертываясь от жизнерадостного коммивояжера. - Вы, наверно, уезжали?
      - Уезжал, - ответил Друэ.
      - И далеко ездили?
      - Да, довольно далеко.
      - Вам нравится разъезжать?
      - Нет, не особенно. Это скоро приедается, должен вам сказать.
      - А мне хотелось бы попутешествовать! - сказала девушка, уставясь в окно. - А куда это девался ваш друг, мистер Герствуд? - вдруг спросила она, вспомнив об управляющем баром, который, по ее мнению, был отличным объектом для злословия.
      - Он здесь, в городе, - ответил Друэ. - А почему вы о нем спрашиваете?
      - Да просто так... Он ни разу не был здесь с тех пор, как вы вернулись.
      - А откуда вы его знаете?
      - Вот тебе раз! - воскликнула девушка. - Разве я не докладывала о нем раз десять за один только прошлый месяц?
      - Бросьте, - небрежно возразил Друэ. - За все время, что мы тут живем, он у нас и пяти раз не был.
      - Вы так думаете? - улыбнулась девушка. - Много же вы знаете!
      Друэ принял более серьезный тон. Он не мог решить, шутит ли горничная или говорит правду.
      - Плутовка! - сказал он. - Почему вы так улыбаетесь? Что это значит?
      - О, ничего особенного!
      - А вы в последнее время видели его?
      - Нет, не видела с тех пор, как вы приехали.
      И с этими словами горничная звонко расхохоталась.
      - А раньше?
      - Ну, еще бы!
      - И часто?
      - Да почти каждый день!
      Девушка была страстной сплетницей, и ей очень хотелось знать, какое действие произведут ее слова.
      - К кому же он приходил? - недоверчиво спросил Друэ.
      - К миссис Друэ.
      Услышав этот ответ, Друэ тупо уставился на горничную.
      Однако чтобы спасти положение и не показаться смешным, он добавил:
      - Ну, и что же отсюда следует?
      - Ровно ничего, - в тон ему ответила горничная и кокетливо склонила голову набок.
      - Мистер Герствуд - мой старый друг, - продолжал Друэ, все глубже увязая в болото.
      За несколько минут до того он не прочь был немножко пофлиртовать, но теперь у него пропала всякая охота. Он даже облегченно вздохнул, когда снизу кто-то окликнул горничную.
      - Я должна идти, - заявила девушка, весело побежав к двери.
      - Мы еще увидимся, - ответил Друэ, делая вид, будто очень недоволен внезапной помехой.
      Когда горничная ушла, он дал волю своим чувствам. На лице его, которым, кстати, он никогда не умел владеть, отразились растерянность и недоумение. Возможно ли, чтобы Керри так часто принимала Герствуда и ничего об этом не сказала ему? Неужели Герствуд лгал? И что, собственно, имела в виду горничная?.. Ведь он и сам заметил, что в манерах Керри появилось что-то странное. Почему она так смутилась, когда он спросил ее, сколько раз был у нее Герствуд? Черт возьми, теперь он вспомнил! Тут что-то неладное, во всей этой истории!
      Друэ сел в качалку у окна, чтобы лучше обдумать положение. Он закинул ногу на ногу и свирепо нахмурился. Мысли с бешеной скоростью проносились у него в голове.
      Нет, размышлял он, в поведении Керри нет ничего необыкновенного. Не может быть, черт возьми, чтобы она его обманывала! Она не так вела себя, чтобы ее можно было заподозрить в чем-либо подобном. Ведь еще только вчера она была так мила с ним... И Герствуд тоже. Друэ не мог поверить, что его обманывают. Нет, этого никак не может быть!
      Его мысли нашли, наконец, выход в словах:
      - Иной раз она и впрямь ведет себя как-то странно. Вот, например, сейчас оделась и ушла, не сказав мне ни слова.
      Друэ почесал затылок и встал, решив идти в город. Он все еще хмурился. В передней он снова встретился с горничной, которая убирала теперь другую комнату. На голове у нее была изящная белая наколка, подчеркивающая добродушную смазливость ее личика. Она улыбнулась молодому коммивояжеру, и Друэ забыл все свои тревоги.
      Как бы приветствуя ее, он мимоходом фамильярно положил ей руку на плечо.
      - Перестали сердиться? - спросила девушка, которая все еще не прочь была попроказничать.
      - И не думал сердиться.
      - А я думала - сердитесь, - сказала она и опять улыбнулась.
      - Бросьте дурить, - произнес Друэ, стараясь говорить возможно более непринужденно. - Вы все сказали всерьез?
      - Конечно! - не задумываясь, ответила девушка.
      И добавила с видом человека, не имеющего ни малейшего намерения причинить кому-либо неприятность:
      - Я думала, что вы знаете. Он приходил сюда много раз.
      Все ясно - его обманывают. Друэ больше не пытался даже изображать равнодушие.
      - И он проводил здесь вечера? - спросил коммивояжер.
      - Иной раз. А иногда они вместе уходили из дому.
      - Тоже вечером?
      - Да. Но все-таки вы не должны из-за этого глядеть так сердито.
      - Я вовсе не сержусь, - сказал Друэ. - А кроме вас, его видел кто-нибудь еще?
      - Ну, конечно! - ответила девушка таким тоном, точно во всем этом не было ничего особенного.
      - И давно он был в последний раз?
      - Перед самым вашим возвращением.
      Друэ нервно закусил губу.
      - Не болтайте об этом! Хорошо? - попросил он, дружески пожимая локоть горничной.
      - Не буду, - согласилась та. - На вашем месте я не стала бы из-за всего огорчаться, - добавила она.
      - Ладно, - сказал Друэ, расставаясь с ней.
      Он ушел, весьма озадаченный. Впрочем, это не помешало ему вскользь подумать и о том, что он, видимо, произвел очень выгодное впечатление на хорошенькую горничную.
      "Мы с Кэд поговорим об этом! - решил он, чувствуя, что ему нанесли совершенно незаслуженную обиду. - Черт возьми! Мы еще посмотрим, осмелится ли она и дальше так вести себя!"
     
     
      21. ВЛЕЧЕНИЕ ДУХА. ВОЖДЕЛЕНИЕ ПЛОТИ (продолжение)
     
      Когда Керри пришла в парк, Герствуд давно уже ждал ее. Кровь его кипела, нервы были взвинчены. Ему хотелось поскорее увидеть женщину, которая накануне сумела так глубоко взволновать его.
      - Наконец-то! - вырвалось у него при виде Керри.
      Он с трудом сдерживал себя, но в груди у него расцветала весна, и он испытывал необычайный подъем, не лишенный, впрочем, трагизма.
      - Да, это я, - весело отозвалась Керри.
      Они пошли по аллее, словно направляясь к заранее намеченной цели. Герствуд упивался близостью молодой женщины. Шуршание ее нарядного платья звучало музыкой в его ушах.
      - Вы довольны? - спросил он, подразумевая ее вчерашний успех.
      - А вы? - в свою очередь спросила Керри.
      Герствуд вспыхнул при виде улыбки, которой она наградила его.
      - Это было изумительно, - ответил он.
      Керри радостно засмеялась.
      - Я давно уже не видел такой игры! - добавил Герствуд. Он воскрешал в памяти восторженные впечатления минувшего вечера, и к ним примешивалось радостное сознание, что Керри в эту минуту с ним.
      А она наслаждалась тем вниманием, каким окружал ее этот человек. Она оживилась и вся засияла каким-то внутренним светом. В каждом звуке голоса Герствуда она чувствовала, как велико его тяготение к ней.
      - Благодарю вас за цветы, - сказала она, помолчав. - Они прекрасны!
      - Я очень рад, что они вам понравились, - просто ответил Герствуд.
      Его не покидала мысль о том, как он еще далек от цели. Ему хотелось говорить о своем чувстве. Казалось, почва была вполне подготовлена. Его Керри шла рядом с ним. Он с радостью немедленно приступил бы к решительному разговору, но, увы, сейчас у него почему-то не хватало слов, и он не знал, с чего начать.
      - Вы благополучно добрались до дому? - довольно угрюмо спросил он вдруг. В его голосе теперь звучала жалость к самому себе.
      - О да! - беспечно ответила Керри.
      Герствуд пристально посмотрел на нее; замедлив шаг, он поистине сверлил ее взглядом.
      Волна страсти нахлынула на нее.
      - А как будет со мной? - спросил Герствуд.
      Этот вопрос смутил Керри. Она поняла, что наступает решительная минута, но не знала, что отвечать.
      - Право, не знаю, - сказала она.
      Герствуд прикусил губу. Он остановился и стал рассеянно водить по траве носком ботинка. Подняв глаза, он с мольбой и нежностью посмотрел на Керри.
      - Неужели вы не уйдете от него? - взволнованно спросил он.
      - Не знаю, - ответила Керри, которой казалось, что она бездумно плывет куда-то по воле волн и ей не за что ухватиться.
      Надо сказать, что она находилась в крайне затруднительном положении. Перед ней стоял человек, который ей очень, нравился, который имел на нее сильное влияние, - такое сильное, что заставил ее поверить, будто она питает к нему глубокую страсть. Керри по-прежнему находилась в его власти - его проницательный взгляд, его учтивые манеры, элегантность одежды просто завораживали ее. Она глядела на него и видела перед собой самого обаятельного, самого приятного ей человека, который склонился к ней, переполненный чувством, вызывавшим у нее восторг. Она не могла противостоять его темпераменту, его горящим глазам и не могла не испытывать того, что испытывал он.
      И все же ее томили тревожные мысли.
      Что Герствуду известно о ней? Что говорил ему про нее Друэ? Считает ли Герствуд ее женою молодого коммивояжера? Собирается ли он жениться на ней? Даже слушая его, тая от его слов и глядя на него светившимся нежностью взглядом, она не переставала думать о том, говорил ли ему Друэ, что они не женаты? Никогда нельзя предусмотреть, что скажет или сделает Друэ.
      Однако любовь Герствуда не доставляла ей никаких огорчений. Знал он что-либо или нет, но она никогда не замечала даже тени упрека. Очевидно, он искренен. Страсть его горяча и неподдельна. В его словах чувствовалась сила. Но что же ей делать? Керри не переставала размышлять об этом, не приходя ни к какому определенному решению, наслаждаясь любовью Герствуда и беспомощно барахтаясь во власти потока, уносившего ее в безбрежное море неизвестности.
      - Почему вы не уходите от него? - с нежностью сказал Герствуд. - Я обеспечу вас так, что...
      - О, не надо! - прервала она его.
      - Не надо чего? - спросил он. - Что вы хотите этим сказать, Керри?
      На ее лице отразились смятение и горе. Ее как ножом полоснули слова о каком-то "обеспечении" вне крепкой ограды брака.
      Герствуд тоже понял, что у него вырвалась чрезвычайно неудачная фраза. Он тщетно пытался взвесить ее последствия, но ничего не мог предугадать. Он продолжал говорить, разгоряченный близостью Керри, и в то же время напряженно обдумывал план действий.
      - Почему вы не хотите? - снова спросил он, придавая своему голосу особую почтительность. - Ведь вы знаете, что я не могу жить без вас... Вы это знаете... Так больше не может продолжаться... Я думаю, вы и сами это видите.
      - Да, не может, - согласилась Керри.
      - Я не стал бы просить вас, если бы... я не стал бы уговаривать вас, если бы я мог побороть себя. Взгляните на меня, Керри! Поставьте себя на мое место! Ведь вы не захотите расставаться со мной, правда?
      Керри в глубоком раздумье покачала головой.
      - В таком случае почему бы не покончить с этим раз навсегда?
      - Не знаю, - тихо произнесла Керри.
      - Вы не знаете! Ах, Керри, что заставляет вас так говорить! Не мучайте меня! Говорите серьезно.
      - Я говорю серьезно, - ласково отозвалась Керри.
      - Нет, этого не может быть, иначе вы бы так не сказали... тем более что вы знаете, как я люблю вас. Вспомните вчерашний вечер.
      Герствуд произнес последние слова самым спокойным тоном. Он сейчас прекрасно владел собой. Лишь в глазах его заметно было беспокойство, они горели ярким, всепожирающим огнем. В них сосредоточилось все его внутреннее напряжение.
      Керри все еще молчала.
      - Как вы можете так относиться к этому, моя радость? - снова начал Герствуд немного спустя. - Ведь вы любите меня, правда?
      В голосе его слышалась такая бурная страсть, что Керри была ошеломлена. На миг все ее сомнения рассеялись.
      - Да, - искренне и нежно ответила она.
      - Тогда уйдем со мной. Хорошо? - горячо заговорил Герствуд. - Сегодня же!
      Несмотря на всю свою растерянность, Керри отрицательно покачала головой.
      - Я не могу больше ждать! - настаивал Герствуд. - Если не сегодня, то хотя бы в субботу.
      - А когда мы обвенчаемся? - робко спросила Керри, совсем забыв от волнения, что Герствуд, как она надеялась, считает ее женой Друэ.
      Герствуд слегка вздрогнул, очутившись перед проблемой, еще более тягостной для него, чем для нее. Но он ничем не выдал тех мыслей, которые с молниеносной быстротой возникли у него в уме.
      - Когда хотите, - с легкостью ответил он, не желая портить очарование минуты размышлениями об этом проклятом вопросе.
      - В субботу? - продолжала Керри.
      Герствуд кивнул.
      - Если мы в субботу обвенчаемся, я уйду с вами, - сказала Керри.
      Герствуд смотрел на свою очаровательную, заманчивую добычу, которую ему так трудно было завоевать, и строил самые странные планы. Его страсть достигла тех пределов, когда человек уже не подчиняется рассудку. Как могли тревожить его всякие мелкие препятствия, если в награду его ждала любовь такой прелестной женщины. Он закрывал глаза на все трудности и не желал отвечать на возражения, которые холодная действительность бросала ему в лицо. В ту минуту он готов был обещать что угодно, предоставив судьбе потом выручать его. Он решил пробиться в рай, а там - будь что будет. Он должен хоть раз в жизни познать счастье, хотя бы ценою отречения от чести и правды.
      Керри с нежностью посмотрела на него. Все устраивалось как нельзя лучше. Ей хотелось положить голову ему на плечо - все это казалось ей таким счастьем.
      - Я постараюсь быть готовой к тому времени, - сказала она.
      Герствуд любовался ее милым личиком, по которому еще пробегали тени боязни и сомнения, и невольно думал при этом, что никогда не видел более очаровательного создания.
      - Мы еще завтра встретимся и поговорим о наших планах, - весело сказал он.
      Герствуд шел рядом с ней по дорожке, радуясь тому, что произошло. Говорил он мало, но не из слов слагалась та длинная повесть о его радости и нежности, которую он ей поведал. Только через полчаса он вспомнил, что пора расставаться, так как жизнь неумолимо призывала его к исполнению определенных обязанностей.
      - До завтра! - сказал он на прощанье, стараясь держаться бодро и непринужденно.
      - До завтра! - отозвалась Керри и весело пошла прочь.
      Последний час принес ей бездну блаженства, и она уже не сомневалась в том, что по-настоящему любит Герствуда. Она даже вздохнула, вспоминая своего красивого поклонника. Да, она будет готова к субботе, она уйдет с ним, и они будут счастливы!
     
     
      22. ПОСЛЕДНЯЯ ВСПЫШКА. СЕМЕЙНЫЕ НЕУРЯДИЦЫ
     
      Неприятности в семье Герствуда объяснялись тем, что ревность, рожденная любовью, не умерла вместе с нею, а продолжала жить в душе миссис Герствуд и при соответствующих условиях могла в любую минуту обратиться в ненависть. По своим физическим данным Герствуд все еще был достоин той любви, которую жена когда-то питала к нему, хотя в характере его она и разочаровалась. Что касается его, то он перестал быть внимателен к ней, а это для женщины хуже, чем явное прегрешение. Любовь к себе подсказывает нам, как следует расценивать другого человека, что должно в нем считать хорошим и что дурным, и миссис Герствуд начала видеть в равнодушии мужа многое такое, чего на самом деле вовсе не было. Ей чудились какие-то козни в его поступках и словах, которые объяснялись лишь тем, что он утратил к ней интерес. В конце концов она стала злопамятной и подозрительной. Ревность побуждала ее отмечать малейшее невнимание со стороны мужа, по-прежнему блиставшего элегантностью и непринужденностью манер. По тому, с какой тщательностью и вниманием он следил за своей внешностью, легко было понять, что он отнюдь не потерял интереса к жизни. В каждом его движении, в каждом взгляде сквозили отблески той радости, что доставляла ему Керри, а борьба за эту новую радость придала его жизни приятную остроту. И миссис Герствуд почуяла перемену, подобно тому, как зверь издалека чует опасность.
      Это ощущение усиливалось благодаря поведению Герствуда, натуры прямой и, конечно, более сильной. Мы уже видели, с каким раздражением он уклонялся от обычных возлагаемых на мужа мелких обязанностей, не находя в них теперь ничего приятного, и как в последнее время он начал просто огрызаться в ответ на язвительные замечания жены. Эти мелкие стычки питались тем взаимным недовольством, которым была насыщена домашняя атмосфера.
      Вполне понятно, что с неба, застланного такими грозными тучами, рано или поздно должен был хлынуть ливень. Однажды утром миссис Герствуд, взбешенная явным и полным равнодушием мужа к ее планам, отправилась из столовой к Джессике, которая сидела у себя в комнате перед зеркалом и лениво расчесывала волосы. Герствуд уже успел уйти из дому.
      - Я очень просила бы тебя не запаздывать так к завтраку! - сказала миссис Герствуд, усаживаясь в кресло с корзиночкой для шитья в руках. - На столе уже все остыло, а ты еще не ела.
      Обычно весьма сдержанная, миссис Герствуд была сильно возбуждена, и Джессике суждено было ощутить на себе последние порывы шторма.
      - Я не голодна, мама, - спокойно ответила она.
      - В таком случае ты могла бы раньше сказать об этом! - отрезала миссис Герствуд. - Горничная убрала бы со стола вместо того, чтобы ждать тебя все утро!
      - Она на меня не сердится, - сухо бросила Джессика.
      - Зато я сержусь! - повысила голос мать. - И вообще мне не нравится твоя манера разговаривать со мной! Ты еще слишком молода, чтобы говорить с матерью таким тоном!
      - О мама, ради бога, не кричи, - сказала Джессика. - Что с тобой сегодня?
      - Ничего! И я вовсе не кричу. А ты не думай, что если я иной раз потакаю тебе, то тебя все обязаны ждать! Я этого не допущу!
      - Я никого не заставляю ждать! - резко ответила Джессика, переходя от пренебрежительного равнодушия к энергичной самозащите. - Я же сказала - я не голодна и не желаю завтракать.
      - Не забывай, с кем ты разговариваешь! - в бешенстве крикнула миссис Герствуд. - Я не потерплю такого тона, слышишь? Не потерплю!
      Последние слова донеслись до Джессики уже издалека, так как она тут же вышла из комнаты, шурша юбками, гордо откинув голову и всем своим видом показывая, что она человек независимый и ей нет никакого дела до настроения матери. Спорить с ней дочь не желала.
      В последнее время такие размолвки участились. Они были неизбежны при совместной жизни слишком эгоистичных и самоуверенных натур. Сын проявлял еще большую щепетильность в вопросах личной независимости и старался на каждом шагу показать, что он взрослый мужчина, а это, конечно, было в высшей степени необоснованно и глупо, так как ему шел лишь двадцатый год.
      Герствуд привык к общему уважению, и его, человека довольно тонкого, очень раздражало, что он окружен людьми, для которых его авторитет перестал существовать и которых он с каждым днем понимал все меньше и меньше.
      И теперь, когда стали возникать всякие мелкие недоразумения, вроде размолвки, например, которая произошла из-за желания миссис Герствуд выехать в Вокишу пораньше, он яснее осознал свое положение. Теперь уже не он руководил, а им руководили, и когда к тому же он то и дело сталкивался со вспышками раздражения, когда он видел, что на каждом шагу стараются умалить его авторитет и вдобавок награждают его моральными пинками - пренебрежительной усмешкой или ироническим смехом, - тогда он тоже переставал владеть собой. Его охватывал с трудом сдерживаемый гнев, и он мечтал развязаться со своим домом, который казался ему раздражающей помехой на пути его желаний и планов.
      Но несмотря на все, он сохранял видимость главенства и контроля, хотя жена всячески старалась бунтовать. Впрочем, миссис Герствуд устраивала сцены и открыто восставала против мужа лишь потому, что считала это своим правом. У нее не было никаких фактов, которыми она могла бы оправдать свои поступки, никаких точных сведений, которые она могла бы использовать как козырь против мужа. Недоставало лишь явного, неопровержимого доказательства, холодного дуновения, чтобы нависшие тучи подозрений разразились ливнем безудержного гнева.
      Однако вскоре миссис Герствуд случайно напала на след тайных похождений мужа. Доктор Биэл, красивый мужчина, живший по соседству с Герствудами, встретил миссис Герствуд у ее дома спустя несколько дней после того, как управляющий баром катался с Керри в экипаже по бульвару Вашингтона. Доктор Биэл, случайно проезжавший той же дорогой, узнал Герствуда, лишь когда они уже разъехались в разные стороны. Что же касается Керри, то он не разглядел ее и думал, что это жена Герствуда или его дочь.
      - Вы что же, перестали здороваться со знакомыми, когда встречаете их на прогулке? - шутливо обратился он к миссис Герствуд.
      - Если я их замечаю, то здороваюсь, - ответила миссис Герствуд. - Где же вы меня видели?
      - На бульваре Вашингтона, - произнес доктор Биэл.
      Он ожидал, что в ее глазах мелькнет воспоминание. Но она лишь покачала головой.
      - Около Гойн-авеню, - пытался напомнить ей доктор. - Вы были с мужем.
      - Мне кажется, что вы ошиблись, - ответила миссис Герствуд.
      Но когда он упомянул о ее муже, у нее сразу зародились подозрения, которые она, впрочем, ничем не выдала.
      - Я уверен, что видел вашего мужа, - продолжал доктор. - Но, возможно, это были не вы, а ваша дочь. Тут я не совсем уверен.
      - Вполне возможно, что это была она, - поспешила согласиться миссис Герствуд, отлично зная, что такого случая не было: Джессика уже несколько недель никуда не выезжала без нее.
      Миссис Герствуд успела настолько овладеть собой, что тут же попыталась выведать какие-нибудь подробности.
      - Когда же это было? Днем? - спросила она, искусно разыгрывая равнодушие и делая вид, будто кое-что знает об этом.
      - Да, часа в два или три.
      - В таком случае это была Джессика, - сказала миссис Герствуд, не желая показывать, что придает какое-либо значение этому инциденту.
      Доктор Биэл, со своей стороны, тоже сделал кое-какие выводы, но прекратил разговор, считая, что продолжать его не стоит.
      А миссис Герствуд в течение нескольких часов и даже дней ломала голову над полученными сведениями. Она нисколько не сомневалась, что доктор Биэл в самом деле встретил ее мужа, который с кем-то катался в экипаже по бульвару, - по-видимому, с посторонней женщиной. А своей жене между тем он говорил, что страшно занят.
      Миссис Герствуд с нарастающим гневом принялась вспоминать, сколько раз муж отказывался сопровождать ее в гости или участвовать в тех или иных развлечениях, разнообразивших ее жизнь. Его видели в театре с какими-то людьми, которые, по его словам, были друзьями владельцев бара. Теперь его видели, когда он катался по бульвару с какой-то женщиной, и, надо полагать, у него и для этого готово какое-нибудь объяснение! Возможно даже, что были и другие женщины, о которых она не слыхала, иначе чем же объяснить, что он в последнее время все отговаривается делами и проявляет такое равнодушие к событиям семейной жизни? За последние несколько недель он стал страшно раздражителен и все время норовит куда-нибудь уйти, нисколько не интересуясь, все ли благополучно дома. В чем же дело?
      Миссис Герствуд вспомнила также - и немало была взволнована этой мыслью, - что Герствуд больше не смотрел на нее так, как бывало раньше, и в его взгляде уже не бывало удовлетворения или одобрения. Очевидно, помимо всего прочего, он находил, что она стареет и становится неинтересной. Быть может, он стал замечать ее морщинки. Она увядает с каждым днем, между тем как он сохранил еще всю элегантность и молодость. Он по-прежнему остался душой общества во всевозможных развлечениях, а она... Миссис Герствуд больше не хотела думать об этом. Она только сознавала, что находится в весьма печальном положении, и потому еще больше ненавидела мужа.
      Инцидент с доктором Биэлом не повлек за собой пока никаких последствий, так как миссис Герствуд не имела никаких доказательств, которые дали бы повод завести разговор с мужем. Но атмосфера недоверия и взаимной неприязни все сгущалась и время от времени порождала легкие шквалы раздражения и вспышки гнева. Вопрос о поездке на курорт Вокиша был лишь звеном в длинной цепи подобных столкновений.
      На следующий день после выступления Керри в клубе общества Лосей миссис Герствуд и Джессика поехали на бега с молодым Тэйлором, сыном крупного поставщика мебели. Они выехали рано и случайно повстречали знакомых Герствуда, тоже "Лосей", двое из которых присутствовали накануне на спектакле. Не будь Джессика так увлечена своим молодым спутником, вопрос о спектакле, возможно, вовсе не был бы поднят. Но так как юный Тэйлор не обращал никакого внимания на миссис Герствуд, последняя вынуждена была вступить в короткий разговор с раскланивавшимися с нею знакомыми, а короткий разговор превратился в длинный, и она услышала весьма интересную новость.
      - Жаль, что вас не было вчера на нашем маленьком спектакле, - сказал джентльмен в красивом спортивном костюме и с биноклем через плечо. - Очень жаль!
      Миссис Герствуд в недоумении уставилась на него. О чем он говорит? Она не была на каком-то спектакле? На спектакле, о котором она даже не слыхала! С ее уст чуть было не сорвалось: "А что там было?" - но тут ее собеседник добавил:
      - Вашего мужа я там видел.
      Недоумения как не бывало, - ее охватили жгучие подозрения.
      - Да, - осторожно сказала она. - И что же, было интересно? Муж лишь вкратце рассказал мне об этом.
      - Очень интересно! Один из лучших любительских спектаклей, на которых я когда-либо присутствовал. Там выступала одна артистка, которая нас всех поразила.
      - Вот как! - произнесла миссис Герствуд.
      - Да, жаль, что вы не могли прийти. Я был огорчен, когда узнал, что вы плохо себя чувствуете.
      "Плохо себя чувствую!" Миссис Герствуд была так ошеломлена, что чуть не повторила эти слова вслух. Она с трудом подавила желание опровергнуть ложь и расспросить собеседника и почти проскрежетала:
      - Да, мне тоже очень жаль.
      - По-видимому, сегодня на бегах будет много народу, - продолжал человек с биноклем, переводя разговор на другую тему.
      Жена управляющего баром очень хотела бы продолжить расспросы, но ей больше не представилось удобного случая.
      Миссис Герствуд совсем растерялась. Ей хотелось все как следует обдумать, она не могла понять, что заставило мужа объявить ее больной, когда она была совершенно здорова. Вот-еще одно доказательство, что ее общество нежелательно Герствуду и он придумывает всевозможные причины для объяснения ее отсутствия. Она твердо решила подробнее разузнать об этом деле.
      - Вы были вчера на спектакле? - спросила она одного из друзей Герствуда, который подошел поздороваться с нею, когда она уже сидела в ложе.
      - Да, - ответил тот. - Очень жаль, что вас не было.
      - Я себя неважно чувствовала, - пояснила миссис Герствуд.
      - Да, ваш муж говорил мне. Очень интересный спектакль. Играли гораздо лучше, чем я ожидал.
      - Было много народу?
      - Полным-полно! - воскликнул собеседник. - Настоящее празднество "Лосей". Я видел многих из наших общих знакомых. Миссис Гаррисон, миссис Барнс, миссис Коллинс.
      - Весь цвет общества.
      - Совершенно верно. Моя жена получила большое удовольствие.
      Миссис Герствуд прикусила губу.
      "Вот оно что! - подумала она. - Так-то он поступает. Рассказывает друзьям, что я больна и не могу прийти".
      Миссис Герствуд задумалась. Что могло побудить ее мужа пойти без нее? Тут что-то неладно. Она тщетно ломала голову над этой загадкой.
      Вечером, когда Герствуд вернулся домой, она была в том мрачном состоянии, когда хочется лишь одного - допытаться и мстить. Она во что бы то ни стало решила узнать, что означает его странное поведение. Миссис Герствуд была убеждена, что за всем этим таится гораздо больше, чем она слышала. К недоверию и злости, еще не утихшей в ней после утренней ссоры, прибавилось ядовитое любопытство.
      Олицетворением надвигающейся катастрофы ходила она по дому, с глазами, обведенными темными тенями, и гневной складкой у жесткого рта.
      А Герствуд, что вполне понятно, пришел домой в самом радужном настроении. Под впечатлением свидания с Керри и ее согласия он готов был петь от радости. Он гордился собою, гордился своим успехом, гордился своей Керри. Он готов был обнять весь мир и в эту минуту не испытывал ни малейшей неприязни к жене. Ему хотелось быть добрым, забыть о ее присутствии и жить в атмосфере вновь возвращенной молодости и радости.
      Поэтому дом показался в этот вечер Герствуду каким-то особенно светлым и приятным. В передней он нашел вечернюю газету, - горничная положила ее на место, а жена забыла ее взять. В, столовой сверкал покрытый белоснежной скатертью стол, уставленный фарфором и хрусталем. Через открытую дверь Герствуд заглянул на кухню, где в плите трещал огонь и готовился ужин. На маленьком дворике Джордж-младший возился с щенком, которого он недавно приобрел. Джессика играла на рояле в гостиной, и звуки веселого вальса отдавались в каждом уголке комфортабельной квартиры.
      Герствуду казалось, что все обитатели дома, как и он сам, в хорошем настроении, что все склонны радоваться и веселиться. Ему хотелось сказать каждому что-нибудь приятное. Он с удовольствием оглядел накрытый стол и полированную мебель, затем поднялся в гостиную, чтобы сесть в удобное кресло у открытого окна и просмотреть газету.
      В гостиной он застал миссис Герствуд, которая поправляла прическу и, видимо, была всецело поглощена своими думами. Герствуд хотел загладить то неприятное впечатление, которое, возможно, осталось у его жены после утренней ссоры, и ждал лишь случая, чтобы сказать несколько ласковых слов или же дать согласие на то, что от него потребуют. Но миссис Герствуд упорно молчала. Ее муж сел в большое кресло, устроился поудобнее, развернул газету и приступил к чтению. Через несколько секунд он уже улыбался, увлекшись забавным описанием бейсбольного матча между командами Чикаго и Детройта.
      А пока он читал, миссис Герствуд украдкой наблюдала за ним в висевшем напротив зеркале. Она заметила благодушное настроение мужа, его веселую улыбку, и это вызвало в ней еще большее раздражение. Как он смеет вести себя так в ее присутствии после такого циничного равнодушия и пренебрежения, с каким он относился к ней и будет относиться до тех пор, пока она станет это терпеть! Она заранее предвкушала удовольствие, думая о том, как она выложит ему все, что накопилось у нее на душе, как будет отчеканивать каждое слово своего обвинительного акта, как будет бичевать виновного, пока не получит полного удовлетворения! Сверкающий меч ее гнева висел на волоске над головой мужа.
      А он тем временем наткнулся на потешную заметку об одном иностранце, который прибыл в город и попал в какую-то историю в игорном притоне. Это развеселило Герствуда, и, повернувшись в кресле, он рассмеялся. Ему очень хотелось как-то привлечь внимание жены, чтобы прочесть ей заметку.
      - Ха-ха-ха! Вот это здорово! - воскликнул он.
      Но миссис Герствуд продолжала приглаживать волосы и не обращала на мужа ни малейшего внимания.
      Герствуд переменил позу и стал читать дальше. Наконец он почувствовал, что должен что-то сказать или сделать, как-то излить свое хорошее настроение. Джулия, очевидно, еще не в духе из-за утренней размолвки. Ну, это легко уладить. Конечно, она не права, но это несущественно. Пусть себе едет в Вокишу хоть сейчас, если ей так хочется, и чем скорее - тем лучше. Он так и скажет ей при первом же удобном случае, и все пройдет.
      - Ты обратила внимание, - начал он, пробежав другую заметку в газете, - против железной дороги "Иллинойс-Сентрал" начат процесс: хотят заставить ее очистить набережную. Ты читала, Джулия?
      Миссис Герствуд стоило большого труда ответить.
      - Нет, - резким тоном произнесла она.
      Герствуд насторожился. В голосе жены ему послышалась какая-то опасная нотка.
      - Давно пора! - продолжал он, обращаясь больше к самому себе, нежели к жене, ибо в ее поведении ему почудилось что-то неладное.
      Он снова взялся за чтение, в то же время прислушиваясь к малейшему звуку в комнате и стараясь угадать, что будет дальше.
      По правде говоря, человек, столь умный, наблюдательный и чуткий, как Герствуд, не стал бы вести себя подобным образом с раздраженной женой, не будь он всецело поглощен другими мыслями. Если бы не Керри, если бы не его восторженное состояние от ее согласия, он не видел бы свой дом в таком приятном свете. Вовсе не дышал его дом в этот вечер уютом и весельем. Просто Герствуд глубоко заблуждался, и ему гораздо легче было бы бороться с надвигавшейся грозой, вернись он домой в обычном настроении.
      Почитав еще несколько минут, Герствуд решил, что надо так или иначе сдвинуть дело с мертвой точки. Жена, по-видимому, не намерена так легко идти на мировую. Поэтому он сделал первый шаг.
      - Откуда у Джорджа взялся этот пес, с которым он играет во дворе? - спросил он.
      - Не знаю, - отрезала миссис Герствуд.
      Герствуд опустил газету на колени и стал рассеянно глядеть в окно. "Не надо выходить из себя, - мысленно решил он. - Нужно быть настойчивым и любезным и как-нибудь подипломатичнее наладить отношения".
      - Ты все еще сердишься из-за того, что произошло утром? - сказал он наконец. - Не стоит из-за этого ссориться. Ты можешь поехать в Вокишу, когда тебе будет угодно.
      Миссис Герствуд круто повернулась к нему.
      - Чтобы ты мог остаться здесь и кое за кем увиваться, не так ли? - со злобой выпалила она.
      Герствуд оцепенел, словно получив пощечину. Все его примирительное настроение мигом испарилось, и он занял оборонительную позицию, подыскивая слова для ответа.
      - Что ты хочешь этим сказать? - произнес он, наконец, выпрямляясь и пристально глядя на преисполненную холодной решимости жену.
      Но миссис Герствуд, как будто ничего не замечая, продолжала приводить себя в порядок перед зеркалом.
      - Ты прекрасно знаешь, что я хочу сказать, - ответила она таким тоном, точно у нее был в запасе целый ворох доказательств, которые она пока еще не считала нужным приводить.
      - Представь себе, что не знаю, - упрямо стоял на своем Герствуд, насторожившись и нервничая.
      Решительный тон жены лишил его чувства превосходства в этой битве.
      Миссис Герствуд ничего не ответила.
      - Гм! - пробормотал Герствуд, склоняя голову набок.
      Это беспомощное движение только показало его неуверенность в себе. Жена повернулась к нему, точно разъяренный зверь, готовясь нанести решительный удар.
      - Я требую денег на поездку в Вокишу завтра же утром! - заявила она.
      Герствуд в изумлении смотрел на нее. Никогда еще не видел он в глазах жены такой холодной, стальной решимости, такого жестокого равнодушия к нему. Она отлично владела собой и, по-видимому, твердо решила вырвать власть в доме из его рук. Герствуд почувствовал, что у него не хватит сил для обороны. Он должен немедленно перейти в атаку.
      - Что это значит? - воскликнул он, вскакивая. - Ты требуешь?! Что с тобой сегодня?
      - Ничего! - вспыхнула миссис Герствуд. - Я желаю получить деньги. Можешь потом распускать хвост перед кем хочешь.
      - Это еще что такое?! Ничего ты от меня не получишь! Изволь объяснить, что значат твои намеки?
      - Где ты был вчера вечером? - выкрикнула миссис Герствуд, и слова ее, точно горячая лава, полились на голову Герствуда. - С кем ты катался по бульвару Вашингтона? С кем ты был в театре, когда Джордж видел тебя в ложе? Что же, ты думаешь, я дура? Меня можно водить за нос? Уж не полагаешь ли ты, что я по целым дням буду сидеть дома и мириться с твоим "я занят" и "мне некогда", в то время как ты веселишься и рассказываешь всем, будто я нездорова и не выхожу из дому? Так позволь тебе вот что сказать: довольно с меня дипломатических разговоров! Я не позволю тебе тиранить меня и детей. У меня с тобой счеты покончены раз навсегда!
      - Все это ложь! - крикнул Герствуд.
      Он был загнан в тупик и не знал, что сказать.
      - Ложь, да? - в бешенстве повторила миссис Герствуд, но тотчас же несколько овладела собой. - Можешь называть это ложью, если тебе угодно, но я знаю, что это правда!
      - А я говорю - ложь! - глухим и хриплым голосом огрызнулся муж. - Ты, видно, месяцами рыскала по городу в поисках гнусных сплетен и теперь воображаешь, что поймала меня. Хочешь пустить в ход подобную выдумку и таким способом забрать меня в руки? Но я тебе говорю, что этого не будет! Пока я нахожусь в этом доме, я здесь хозяин. Поняла? И я не позволю собой командовать.
      Он медленно надвигался на жену; в глазах его горел зловещий огонь. В этой женщине было что-то до того бездушное, наглое и заносчивое, такая уверенность в конечной победе, что Герствуд на миг ощутил желание задушить ее.
      А миссис Герствуд смотрела на него в упор холодным, саркастическим взглядом, словно удав на свою жертву.
      - Я не командую тобой, - ответила она. - Я говорю тебе, чего я хочу.
      Эти слова были произнесены таким ледяным тоном, с такой заносчивостью, что Герствуд опешил. Он был не в силах перейти в наступление и требовать у нее доказательств. Он чутьем догадывался, что доказательства у нее есть, что закон будет на ее стороне, вдобавок враждебный взгляд жены напомнил ему о том, что все его состояние переписано на ее имя. В эту минуту Герствуд напоминал могучий и грозный корабль, лишившийся парусов и отданный во власть волн.
      - А я тебе говорю, - сказал он, овладев собой, - что ты этого не добьешься!
      - Ну, это мы еще посмотрим! - произнесла миссис Герствуд. - Я выясню свои права. Если ты не хочешь говорить со мной, то, может быть, поговоришь с моим адвокатом.
      Миссис Герствуд великолепно играла свою роль, и ее слова оказали свое действие. Герствуд чувствовал, что потерпел полное поражение. Он понял, что имеет дело отнюдь не с пустой похвальбой. Ему стало ясно, что он попал в чрезвычайно сложную ситуацию. Он не знал, как продолжать разговор. Вся сегодняшняя радость исчезла. Герствуд был встревожен, озлоблен и глубоко несчастлив. Что же теперь делать?
      - Поступай, как тебе угодно, - сказал он наконец. - Я не желаю иметь с тобой ничего общего.
      И с этими словами он вышел из комнаты.
     
     
      23. ДУШЕВНЫЕ МУКИ. ЕЩЕ ОДНА СТУПЕНЬ ПОЗАДИ
     
      К тому времени, когда Керри добралась домой, ее снова стали терзать сомнения и опасения, всегда возникающие при недостатке решимости. Она никак не могла убедить себя, что поступила правильно, дав Герствуду обещание, и не знала, должна ли теперь сдержать свое слово. В его отсутствие она перебрала в уме все случившееся и обнаружила много таких препятствий, которые раньше, во время пылких объяснений Герствуда, не приходили ей в голову. Сейчас она сообразила, в какое двусмысленное положение поставила себя, согласившись выйти замуж за Герствуда, хотя он должен был считать ее замужней женщиной. Вспомнила она и многое из того, что сделал для нее в свое время молодой коммивояжер, и подумала, что с ее стороны было бы очень некрасиво уйти от него, не сказав ни слова. А кроме того, что будет дальше? Сейчас она живет в уюте и комфорте, а это весьма убедительный аргумент для человека, который боится жизни.
      "Ведь ты не знаешь, что тебя ждет, - шептал ей внутренний голос. - На свете много бедствий. За стенами этого дома много несчастных женщин. Там люди ходят, протягивая руку за куском хлеба. Никогда нельзя знать, что случится с тобою. Вспомни-ка время, когда ты, голодая, бродила по городу. Не упускай того, что у тебя есть!"
      Как ни странно, но, несмотря на чувства, которые Керри питала к Герствуду, ему не удалось подчинить ее себе. Она слушала, улыбалась, одобряла его намерения и все же окончательно не соглашалась. Очевидно, Герствуду не хватало силы воли, а страсти его - той мощи, которая отметает в сторону разум, разбивает вдребезги все теории и доводы и на время отнимает всякую способность логического мышления. Почти каждому мужчине дано раз в жизни зажечься такой могучей страстью, но обычно это бывает лишь в молодости, и тогда возникает счастливый союз.
      Герствуд, человек уже зрелый, не сохранил огня юности, хотя и был сейчас охвачен пылкой, безрассудной страстью. Эта страсть была достаточно сильна, чтобы вызвать в Керри влечение к нему, пожалуй, даже чтобы заставить ее вообразить, будто она любит его. Такое нередко случается с женщинами, и причиной тому служит их склонность к любви и жажда сознавать, что они любимы. Желание быть под надежной защитой, стать предметом нежных забот, встречать во всем сочувствие - неотъемлемая черта женского характера. А если к этому примешивается еще природная эмоциональность, то женщине бывает трудно отказать мужчине, и поэтому ей кажется, что она влюблена.
      Вернувшись домой, Керри переоделась и стала приводить в порядок комнату, так как уборка, которую производила горничная, не удовлетворяла ее. Особенно манера горничной расставлять мебель. Например, она неизменно задвигала в угол комнаты качалку, которую Керри любила ставить у окна. Сегодня она, поглощенная своими мыслями, не сразу заметила, что качалка не на своем месте. Часов около пяти пришел Друэ. Он был в весьма возбужденном состоянии. Твердо решив узнать правду об отношениях между Керри и Герствудом, Друэ весь день ломал над этой загадкой голову и потому чувствовал себя усталым и хотел поскорей покончить с ней. Он не предвидел каких-либо серьезных осложнений, но все-таки не решался начать разговор.
      Керри, утомленная собственными раздумьями, сидела у окна и, покачиваясь в качалке, глядела на улицу.
      - Что ты сегодня так мечешься? - невинным тоном спросила она, удивленная торопливыми движениями и плохо скрываемым волнением Друэ.
      Друэ все еще колебался. Сейчас, в присутствии Керри, он не мог решить, как ему держать себя. Он не был дипломатом. Он не умел читать чужие мысли и вообще не был наблюдателен.
      - Когда ты пришла домой? - с глупым видом спросил он.
      - С час назад, - ответила Керри. - А почему ты спрашиваешь?
      - Мне пришлось вернуться утром, и я не застал тебя, - продолжал Друэ. - Значит, ты куда-то уходила.
      - Да, я вышла погулять, - просто ответила Керри.
      Друэ смотрел на нее рассеянно. Несмотря на то, что самолюбие его в подобных случаях обычно молчало, он все же не решался начать разговор. Однако он так пристально глядел на Керри, что та, наконец, не выдержала.
      - Почему ты так уставился на меня? - спросила она. - Что случилось?
      - Ничего, - ответил Друэ. - Я только думал...
      - Что ты думал? - с улыбкой спросила она, удивленная его странным поведением.
      - Нет, ничего, ничего особенного.
      - Почему же ты так странно смотришь на меня? - снова спросила она.
      Друэ стоял у туалетного столика, и вид у него был очень комичный. Он повесил шляпу, положил перчатки и теперь перебирал всевозможные вещицы на туалете, не зная, как начать разговор. Ему не хотелось верить, что эта красивая женщина замешана в столь неприятной для него истории. Он склонен был думать, что в конце концов ничего плохого не произошло. И все же в голове у него крепко засели слова горничной. Ему хотелось начать разговор без обиняков, но он не знал, как это сделать.
      - Куда же ты ходила утром? - нерешительно спросил он.
      - Я уже говорила тебе, что вышла погулять, - ответила Керри.
      - Это правда?
      - Ну, конечно, правда! А почему ты спрашиваешь?
      Керри стала догадываться, что Друэ кое-что знает. Она внутренне насторожилась, и щеки ее слегка побледнели.
      - Я думал, что это, может быть, и не так, - произнес Друэ, которому никак не удавалось хотя бы на йоту продвинуться к цели.
      Керри глядела на него, и постепенно к ней возвращалась смелость, которая на время совсем было покинула ее. Она видела, что Друэ в затруднении, и чисто женской интуицией поняла, что оснований для особой тревоги нет.
      - Почему ты так разговариваешь со мной? - спросила она, наморщив хорошенький лобик. - Ты так смешно ведешь себя сегодня!
      - Я и чувствую себя в смешном положении, - отозвался он.
      Секунду они молча смотрели друг другу в глаза. Наконец Друэ набрался храбрости и сделал решительный шаг.
      - Что у тебя с Герствудом, хотел бы я знать? - спросил он.
      - У меня с Герствудом? - спросила Керри. - Что ты хочешь этим сказать?
      - А разве он не приходил сюда без конца, когда меня не было в городе?
      - Без конца?! - дрогнувшим голосом повторила Керри. - Нет, я тебя совершенно не понимаю.
      - Мне сказали, что ты с ним ездила кататься, что он приходил сюда каждый вечер.
      - Ничего подобного! - воскликнула Керри. - Это неправда! Кто тебе это сказал?
      Она покраснела до корней волос, но сумерки мешали разглядеть ее лицо. Видя, что Керри только отпирается, он вновь обрел уверенность.
      - Не все ли равно кто, - заявил он. - Правда ли, что этого не было?
      - Разумеется! - ответила она. - Ты же знаешь, сколько раз он был здесь.
      Друэ снова задумался.
      - Я знаю только то, что ты мне говорила, - ответил он наконец.
      Он нервно зашагал по комнате, а Керри в смятении следила за ним.
      - Но я тебе не говорила ничего подобного, - сказала она, немного овладев собой.
      - На твоем месте, - продолжал Друэ, оставляя без внимания ее последние слова, - на твоем месте я не стал бы связываться с ним. Ведь он женат.
      - Кто... кто женат? - запинаясь, переспросила Керри.
      - Как кто? Герствуд, конечно, - ответил Друэ.
      От него не укрылось то впечатление, которое произвели его слова.
      - Герствуд!.. - воскликнула, вскакивая, Керри.
      Она то краснела, то бледнела. Ошеломленная, она не в состоянии была разобраться в том, что происходит у нее в душе; комната ходуном ходила перед ее глазами.
      - Кто тебе сказал, что он женат? - спросила Керри, совсем забывая о том, что выдает себя, проявляя к этому такой интерес.
      - Да я сам знаю, - ответил Друэ. - Мне это очень давно известно.
      Керри тщетно пыталась собраться с мыслями. Вид у нее был жалкий и растерянный, но вместе с тем в душе ее шевелились чувства, ничего общего не имеющие с гибельной трусостью.
      - Мне казалось, я говорил тебе об этом, - добавил Друэ.
      - Нет, ты мне ничего подобного не говорил! - возразила Керри, вновь обретая дар речи. - Ты ничего подобного не говорил! - еще раз повторила она.
      Друэ в изумлении слушал ее. Это было что-то новое.
      - А мне казалось, я говорил, - сказал он.
      Керри угрюмо обвела глазами комнату и подошла к окну.
      - Ты не должна была заводить с ним шашни после всего, что я для тебя сделал, - обиженным тоном произнес Друэ.
      - Ты? - воскликнула Керри. - Ты?! А что ты такое для меня сделал?
      В ее маленькой головке теснилось множество противоречивых мыслей, порождавших столь же противоречивые чувства. И стыд от сознания, что ее изобличили во лжи, и негодование на коварство Герствуда, и озлобление против Друэ, сделавшего ее посмешищем в собственных глазах. Одно было ясно: во всем виноват Друэ. В этом не могло быть никакого сомнения. Зачем он привел к ней этого Герствуда, женатого человека, ни словом не предупредив ее? Но не о Герствуде и о его вероломстве надо сейчас думать, - а вот почему Друэ так поступил с нею? Почему он вовремя не предостерег ее? И теперь он, обманувший ее доверие, смеет еще стоять перед ней и говорить о том, что он для нее сделал!
      - Вот это мне нравится! - воскликнул Друэ, далеко не отдавая себе отчета в том, какую бурю вызвали его слова в душе Керри. - По-моему, я очень многое для тебя сделал.
      - По-твоему? Вот как? - отозвалась Керри. - Ты обманул меня - вот что ты сделал. Ты приводишь сюда своих приятелей и выставляешь их передо мной в ложном свете. А меня выдаешь за... О!
      Голос Керри сорвался, и она трагическим жестом сжала руки.
      - Но все-таки я не вижу, какая между всем этим связь? - сказал Друэ, окончательно растерявшись.
      - Ты не видишь? - сказала Керри, овладев собой и крепко стиснув зубы. - Конечно, ты не видишь! - продолжала она. - Ты вообще ничего не видишь. Ты не мог вовремя предупредить меня, да? Ты молчал до тех пор, пока не стало поздно. А теперь ты еще шпионишь за мной, собираешь сплетни и еще говоришь, что ты для меня много сделал!
      Друэ и не подозревал, что Керри способна на подобные вспышки. Она пылала от негодования, глаза ее метали искры, губы дрожали, и все тело трепетало от обиды, которая, по ее мнению, была ей нанесена.
      - Кто за тобой шпионит? - пробормотал Друэ; он смутно сознавал, что виноват, но в то же время был вполне уверен, что с ним поступили очень нехорошо.
      - Ты! - бросила ему в ответ Керри. - Ты отвратительный, самовлюбленный трус, вот ты кто! Будь в тебе хоть что-то от настоящего мужчины, тебе бы и в голову не пришло так поступать!
      Друэ даже рот раскрыл от изумления.
      - Я не трус! - ответил он. - И я желаю знать, почему ты шляешься по городу с другими мужчинами.
      - С другими мужчинами! - воскликнула Керри. - С другими мужчинами! Ты прекрасно знаешь, с каким мужчиной! Я часто выходила с мистером Герствудом, но кто в этом виноват? Разве не ты привел его сюда? Разве не ты предлагал ему навещать и развлекать меня, когда ты уезжаешь? А теперь, после всего этого, ты приходишь и заявляешь, что я не должна выходить с ним, что он женатый человек!
      Произнеся последние два слова, Керри внезапно прервала свою речь и снова заломила руки. Мысль о коварстве Герствуда ранила ее, как острый нож.
      - О!.. - всхлипнула она, но прекрасно справилась с собой и не пролила ни слезинки.
      - Вот уж не думал, что ты начнешь шляться с ним, когда меня нет в городе! - сказал Друэ.
      - Ты не думал! - язвительным тоном повторила Керри, до глубины души возмущенная поведением этого человека. - Конечно, ты не думал! Ты ни о чем другом, кроме своего удовольствия, не думал. Ты полагал, что тебе удастся сделать из меня игрушку, что я буду для тебя приятной забавой! Так вот я тебе докажу, что этого не будет! С этой минуты я не желаю иметь с тобой ничего общего! Можешь получить назад свои дрянные подарки и хранить их на память!
      Сорвав с груди маленькую брошку, Керри с силой швырнула ее на пол и забегала по комнатам, собирая кое-какие вещицы, которые принадлежали ей.
      Друэ, несмотря на свою злость, смотрел на Керри, как зачарованный.
      - Не пойму, почему ты бесишься? - наконец, сказал он изумленно. - Вся правда на моей стороне, а уж никак не на твоей! Ты не должна была так некрасиво вести себя после всего, что я для тебя сделал!
      - А что такое ты сделал для меня? - пылая гневом, спросила Керри.
      Она гордо откинула голову и чуть приоткрыла губы.
      - По-моему, я сделал совсем не мало, - ответил Друэ, многозначительно обводя глазами комнату. - Разве я не покупал тебе все, что только тебе хотелось? Разве я не водил тебя повсюду, куда только тебе хотелось пойти? Ты получала столько же удовольствий, сколько и я, пожалуй, даже больше.
      Можно было сказать про Керри что угодно, но неблагодарной она не была. По ее понятиям за полученные блага она платила достаточной признательностью. Она не нашлась, как ответить Друэ, однако ее гнев далеко не утих. Ей казалось, что коммивояжер нанес ей непоправимую обиду.
      - Разве я тебя об этом просила? - сказала она.
      - Во всяком случае, я давал, а ты принимала, - парировал Друэ.
      - Можно подумать, что я тебя уговаривала! - воскликнула Керри. - Чего ты вздумал хвалиться тем, что ты для меня сделал? Наряды твои мне не нужны! Я их не стану больше надевать! Можешь хоть сегодня получить их и делать с ними все, что угодно! Я ни одной минуты больше не останусь здесь!
      - Это мне нравится! - воскликнул в свою очередь Друэ, обозленный предчувствием грозящей утраты. - Использовать меня, а потом оскорбить и уйти! Что ж, это очень по-женски. Я приютил тебя, когда у тебя ничего за душой не было, а теперь вдруг является другой, и я уже нехорош! Впрочем, я всегда думал, что этим рано или поздно кончится.
      Он был глубоко уязвлен тем, как отнеслась к нему Керри, и сознанием, что ему уже не удастся добиться справедливости.
      - И вовсе это не так, - сказала Керри. - Ни к кому я не ухожу. А ты вел себя грубо, гадко и эгоистично, как, впрочем, и следовало ожидать! Я тебя ненавижу, слышишь, ненавижу, и ни одной минуты больше не останусь с тобой! Ты просто подлый...
      Керри запнулась и не добавила слова, которое готово было сорваться с ее губ.
      - Иначе ты не посмел бы так говорить! - закончила она.
      Керри взяла шляпу, накинула жакет на скромное вечернее платье, поправила волнистые пряди, выбившиеся из прически на разгоряченные щеки. Она была озлоблена, раздавлена горем, уничтожена. В ее больших глазах стояли слезы, но веки были сухими. Она рассеянно и неуверенно двигалась по комнате, бесцельно перекладывая вещи с места на место, принимая какие-то смутные решения и совсем не представляя себе, во что выльется их ссора.
      - Хорош конец, что и говорить! - сказал Друэ. - Уложила вещи - и адью, не так ли? Право, тебе следует за это выдать приз! Уж конечно, ты сошлась с Герствудом - не то вела бы себя иначе. Мне эти комнатенки не нужны, можешь не выезжать из-за меня. Оставайся здесь - мне все равно. Но, черт возьми, ты со мной скверно поступила!
      - Я не стану жить с тобой, - спокойно сказала Керри. - Я не хочу жить с тобой. Ничего, кроме бахвальства, я от тебя не слыхала за все время, что мы были вместе.
      - Вот уж ничего подобного, - возразил Друэ.
      Керри направилась к двери.
      - Куда ты? - крикнул Друэ.
      Он сорвался с места и загородил ей дорогу.
      - Дай мне пройти!
      - Куда ты? - повторил он.
      Друэ был человек мягкосердечный, и, несмотря на горечь обиды, ему стало жаль Керри, уходившую неизвестно куда. Керри, ничего не ответив, дергала ручку двери. Однако напряженность этого разговора оказалась ей не под силу. Она сделала еще одну тщетную попытку открыть дверь и вдруг разрыдалась.
      - Будь же благоразумна, Кэд, - ласково сказал Друэ. - Зачем тебе убегать отсюда? Тебе же некуда идти. Оставайся здесь и успокойся. Я не стану беспокоить тебя, я и сам не хочу здесь больше оставаться.
      Керри, всхлипывая, отошла от двери к окну. Она была так измучена, что не могла произнести ни слова.
      - Будь же благоразумна, - повторил Друэ. - Я вовсе не намерен удерживать тебя силой. Если уж тебе так хочется, можешь уйти, но прежде обдумай все хорошенько. Бог видит, я тебе препятствовать не стану.
      Ответа не последовало, но мало-помалу, под действием его теплых слов, Керри стала успокаиваться.
      - Оставайся здесь, а я уйду, - сказал наконец Друэ.
      Керри слушала его с самыми разноречивыми чувствами. Мысли ее точно шквалом отнесло от маленького причала логики, которой все же не был лишен ее разум. Ее тревожило одно, сердило другое, она терзалась собственной несправедливостью, и несправедливостью Герствуда и Друэ к ней, и воспоминанием о доброте обоих, и мыслью о том, что за стенами этой комнаты лежит холодный мир, в котором она уже однажды потерпела поражение, и тем, что она больше не имеет права оставаться здесь. Все это вместе превратило ее в клубок трепещущих нервов, в потерявшее якорь, исхлестанное штормом утлое суденышко, способное лишь беспомощно нестись по волнам.
      - Послушай, Керри! - сказал вдруг Друэ, которого, видимо, осенила какая-то новая мысль.
      - Не трогай меня! - прошептала Керри, отшатываясь, но не отнимая платка от заплаканных глаз.
      - Не огорчайся из-за нашей ссоры, Керри, ну ее! - снова начал Друэ. - Оставайся здесь до конца месяца, а тем временем ты решишь, как быть дальше. Ладно?
      Керри не отвечала.
      - Право, так будет лучше, - продолжал Друэ. - Какой смысл сейчас укладываться? Тебе же некуда идти!
      Его слова по-прежнему остались без ответа.
      - Если ты сделаешь, как я говорю, мы больше не будем толковать об этом, и я уйду.
      Керри отняла от глаз платок и посмотрела в окно.
      - Ты согласна? - снова спросил он.
      По-прежнему никакого ответа.
      - Согласна? - повторил он.
      Керри молчала и только рассеянно смотрела на улицу.
      - Да полно, Керри! - настаивал Друэ. - Ну, скажи, ты согласна?
      - Я не знаю, - тихо произнесла она, вынужденная что-то ответить.
      - Обещай мне, что ты так и сделаешь, и бросим об этом говорить, - снова сказал Друэ. - Ведь лучшего сейчас не придумаешь.
      Керри слушала его, но не могла собраться с мыслями, чтобы дать разумный ответ. Этот человек был ласков с нею, его привязанность к ней нисколько не ослабела, и ее стали мучить угрызения совести. Она была в состоянии полной беспомощности.
      Что касается Друэ, то он сейчас переживал то, что переживает ревнивый любовник. В чувствах его царил полнейший сумбур - тут была и ярость обманутого, и боль утраты, и горькое чувство поражения. Ему хотелось так или иначе отстоять свои права, но для этого он должен был удержать Керри и заставить ее понять свою ошибку.
      - Ну что, обещаешь? - торопил он ее.
      - Я подумаю, - ответила Керри.
      Вопрос, таким образом, остался открытым, но и это было уже кое-что. Казалось, буря пронесется мимо, лишь бы только им снова найти общий язык. Керри стало стыдно, а Друэ был огорчен. Он сделал вид, будто принимается укладывать свои вещи в чемодан.
      Керри исподтишка следила за ним, и в голове у нее начали зарождаться трезвые мысли. Правда, этот человек совершил ошибку, но разве не была виновата и она? При всем своем эгоизме Друэ был добр и ласков. Во время их ссоры он не сказал ей ни одного оскорбительного слова.
      С другой стороны, Герствуд оказался еще большим обманщиком, чем Друэ. Он делал вид, будто влюблен в нее, он разыгрывал страсть и все время лгал и притворялся. О, коварство мужчин! Она любила его!.. Но теперь с ним все кончено. Она никогда больше не увидит Герствуда. Она напишет ему и выложит все, что о нем думает... Ну, а потом что она будет делать? Тут у нее, по крайней мере, есть квартира, Друэ, умоляющий ее остаться. Очевидно, все может идти по-старому, если только как-то уладить все дело. Во всяком случае, это лучше, чем улица, лучше, чем остаться без крова.
      А пока она размышляла, Друэ рылся в ящиках, собирая сорочки и воротнички, потом долго и усердно искал запонку. Он, по-видимому, не особенно торопился. Влечение к Керри у него не исчезло. Он не мог себе представить, что вот он уйдет, и все будет кончено. Должно же найтись какое-то иное решение, какое-то средство заставить Керри признать, что он прав, а она не права! Тогда можно было бы заключить мир и навсегда захлопнуть двери перед носом Герствуда... Друэ был возмущен бесстыдной двуличностью этого человека.
      - А ты не думаешь попытать счастья на сцене? - спросил Друэ после продолжительного молчания.
      Его интересовало, что она намеревается делать.
      - Я еще ничего не решила, - сказала Керри.
      - Если хочешь попытаться, я помогу тебе. У меня много друзей в театральном мире.
      Керри ничего не ответила.
      - Не вздумай только уходить без денег, - сказал он. - Позволь мне помочь тебе. Здесь, в Чикаго, на свои силы нечего полагаться.

К титульной странице
Вперед
Назад