Признание вслед за Кейнсом особого характера товара деньги – наиболее значительное достижение монетарного посткейнсианства. Наибольший вклад его представители внесли в переосмысление идей Кейнса в области финансового процесса и накопления.
Как восстановление идей Кейнса должна рассматриваться концепция накопления, развиваемая одним из лидеров монетарного посткейнсианства, П. Дэвидсоном 14 [Davidson P. Money and the Real World. L., 1972; Idem. International Money and the Real World. N.Y., 1982]. Он исходит из существования различий между текущей, или краткосрочной, ценой капитальных активов (равно запаса капитала) и долгосрочной ценой их предложения. Накопление идет тогда, когда текущая или ожидаемая будущая (forward) цена имеющегося запаса капитала превышает его долгосрочную цену предложения.
Пожалуй, наиболее оригинальным, хотя и не вполне логически безупречным теоретическим продуктом кейнсианства является концепция финансовой неустойчивости X. Мински. Она характеризуется им как «инвестиционная теория промышленного цикла и финансовая теория предпринимательских инвестиций». В его понимании именно «финансовые атрибуты капиталистической экономики порождают наблюдаемое нестабильное развитие» 15 [Minsky H.P. Inflation, Recession and Economic Policy. Brighton, 1982. P. 95; Idem. The Financial Instability Hypothesis: A Restatement of Keynes and an Alternative to "Standard" Theory // Nebraska Journal of Economics and Business. 1977. Vol. 16. № 4. P- 6, 8].
Один из центральных тезисов X. Мински – о наличии в капиталистической экономике двух групп товаров и соответствующих им двух групп цен, а именно цен на выпускаемую на протяжении данного периода продукцию и цен на капитальные блага, которые «унаследованы» от прошлого периода, уровень цен как на потребительские, так и на инвестиционные товары, выпускаемые в течение данного периода, определяется размером издержек и долей прибыли в цене, которая зависит от общего уровня спроса. Таким образом, эти цены зависят от факторов и ожиданий краткосрочного порядка. Между тем цена капитальных благ регулируется долгосрочными ожиданиями относительно будущих прибылей. «Уровни цен в обеих рассматриваемых группах могут совпадать друг с другом лишь в условиях крайне необычного переходного состояния экономики, когда размеры капиталовложений обеспечивают полную занятость, и при этом цена тех элементов капитального имущества, которые «унаследованы» от прошлого периода, не отличается от цены аналогичных капитальных благ, выпускаемых на протяжении данного периода» 16 [Минский Х.П. Экономическая теория Кейнса: Общий взгляд на деньги // Современная экономическая мысль. С. 437].
Взаимодействие указанных двух групп цен и условия финансирования задают размеры инвестиций. Поскольку, как считает Мински, «при капитализме эффективный спрос – это финансируемый спрос», то спрос на инвестиции зависит от долгосрочных ожиданий не только промышленников, но и финансистов. Причины финансовой нестабильности Мински видит в том, что, занимая в той или иной форме средства, предприниматели не могут гарантировать достаточности будущих доходов для возврата занятых средств кредиторам (финансовым институтам), не говоря уже о получении на них дохода. Следовательно, и Мински во главу угла ставит проблему неопределенности будущего.
Кроме анализа процесса накопления монетарные посткейнсианцы (прежде всего С. Вайнтрауб, Б. Моор, Ф. Арестис, М. Лавуа и др.) активно вели разработку теории эндогенности предложения денег, т.е. кредито-творческих функций банковской системы.
Отрицание монетарными посткейнсианцами постулата совершенного предвидения дополняется признанием несовершенства конкуренции. Здесь, как и при анализе процессов распределения, который особенно активно проводил С. Вайнтрауб 17 [Weintraub S. Capitalism's Inflation and Unemployment Crisis: Beyond Monetarism and Keynesianism. Reading (Mass.), 1978; Idem. Keynes, Keynesians and Monetarists. Philadelphia, 1978; Idem. Our Stagflation Malaise: Ending Inflation and Unemployment- Westport (Conn.), 1981], они развивают идеи Калецкого (а в вопросах распределения также Калдора).
Соглашаясь с Калецким в том, что современный капитализм характеризуется наличием монополий (или олигополии), монетарные посткейнсианцы вслед за ним считают, что процесс ценообразования идет по принципу накидки определенной доли прибыли на издержки. Инфляция трактуется как результат борьбы различных классов и слоев за увеличение своей доли в доходе. С точки зрения монетарных посткейнсианцев, темп роста инфляции определяется прежде всего ростом номинальной денежной заработной платы. Рост денежной заработной платы приводит не к сокращению накидки, которая определяется как добавление сверх издержек, а к увеличению цен. Во избежание роста безработицы и кризиса правительства расширяют предложение денег темпом, равным темпу роста номинальной заработной платы.
Разрабатываемая посткейнсианцами-монетаристами конфликтная теория инфляции издержек не сводит причины роста цен к борьбе рабочих и работодателей внутри той или иной страны, а признает в качестве таковых также борьбу между отдельными группами наемных тружеников, между национально обособленными группами работников и капиталистов.
В практической области в качестве средства борьбы с инфляцией монетарные посткейнсианцы рекомендуют политику доходов, которая чаще всего фактически тождественна политике ограничения роста денежной заработной платы. Поскольку политика доходов воздействует не только на цены, но и на распределение доходов, регулирование заработной платы, с их точки зрения, не может быть оправдано в отсутствие регулирования капиталовложений, нацеленного на полное использование производственных ресурсов и рабочей силы.
Недостатки монетарного посткейнсианства видны довольно отчетливо. Выдвижение ими фактора неопределенности в качестве основной причины постоянных расхождений между спросом и предложением, а значит, и безработицы не выглядит сколько-нибудь убедительным. Субъекты рынка уже давно и достаточно хорошо приноровились вести деятельность в условиях неопределенности, а кроме того, изыскали различные способы ее уменьшения и страховки от риска. Некоторое уменьшение неопределенности в современной экономике достигается посредством тщательного изучения и прогнозирования конъюнктуры как отдельными агентами (лицами, фирмами), так и их объединениями и государством. Сокращения риска удается добиться с помощью различных форм страхования на случай ухудшения конъюнктуры или непредвиденных событий: например, путем заключения контрактов с разного рода условиями и оговорками, вступающими в силу при том или другом развитии конъюнктуры. Во всяком случае признание принципиальной непредсказуемости и непознаваемости будущего не дает оснований для отказа от изучения поведения агентов в условиях неопределенности.
2. Калецкианское посткейнсианство
Хотя ряд посткейнсианцев-монетаристов используют в своих построениях некоторые теоретические положения М. Калецкого, интеграция его идей в рамки этой версии посткейнсианства не могла быть достаточно органичной. Данное обстоятельство предопределило «отпочкование» в 80-е годы нового, калецкианского течения посткейнсианства, прежде всего в Великобритании. Наиболее яркими его представителями являются М. Сойер, К. Коулинг и П. Рейнольдс (все – Великобритания), А. Асимакопулос (Канада), а также Дж. Стейндл (Австрия) и П. Силос-Лабини (Италия)* [П. Рейнольдс активнее других настаивает на том, что калецкианство представляет собой особое направление экономической мысли, а не часть посткейнсианства].
В отличие от Кейнса Калецкий формулировал теорию эффективного спроса применительно к условиям несовершенной конкуренции, что, несомненно, больше соответствовало реальности. По характеристике Робинсон, именно интеграция Калецким «анализа несовершенной конкуренции и эффективного спроса... открыла дорогу... посткейнсианской экономической теории» 18 [Robinson J. Michael Kalecki on the Economics of Capitalism // Oxford Bulletin of Economics and Statistics. 1977. Vol. 39. № 1]. Последователи Калецкого и сегодня активно ведут разработку микроэкономических аспектов макроэкономической теории.
Отличительными чертами этой версии посткейнсианства являются, во-первых, неприятие маржиналистских элементов, которые отчасти присутствуют в монетарном посткейнсианстве, и разработка микрооснов макроэкономической теории в виде концепции ценообразования по принципу накидки на издержки. Во-вторых, изучение хозяйственной динамики (преимущественно краткосрочной и циклической) в реальном разрезе и, в-третьих, анализ процессов распределения сквозь призму классовых отношений.
Вслед за Калецким в экономике выделяют два сектора – центральный, или основной, и периферийный. Считается, что в первом, куда входят обрабатывающая промышленность, строительство, транспорт, услуги, цены формируются прежде всего на базе издержек, во втором (в основном состоящем из отраслей первичной сферы) – под воздействием спроса и предложения. В силу большей монополизации цены в центральном секторе формируются путем накидки определенной доли прибыли на издержки. Степень монополизации (или олигополизации) измеряется величиной накидки на издержки и зависит прежде всего от степени сговора в отрасли, масштабов концентрации и эластичности спроса по цене.
Теория накидки у Калецкого имеет ту особенность, что базой, на которую она рассчитывается, являются не все, а лишь первичные (основные) издержки, куда входит и заработная плата производственных работников. Расходы на оплату управленческого и обслуживающего персонала, получающего жалованье, возмещаются из накидки на эти издержки. Следовательно, накидка слагается из двух компонентов – прибыли и накладных расходов, включающих оплату служащих и вспомогательных рабочих. В связи с подобным определением накидки у калецкианцев возникают трудности в оценке последствий повсеместно наблюдающегося перелива рабочей силы из промышленности и сельского хозяйства в третичный сектор и роста числа вспомогательных работников (управленческих кадров, программистов, техников и т.п.) по отношению к рабочим, занятым непосредственно на производстве физическим трудом. К. Коулинг, например, резонно полагает, что при постоянстве суммарной накидки (прибыли и накладных расходов) следствием этих процессов должно явиться увеличение в ней доли жалованья вспомогательных работников за счет прибыли 19 [Cowling K. The Monopoly Capitalism. L., 1982. P. 99]. По мнению же Сойера, расходы на оплату служащих сейчас следует включать в ту базу, на которую предприниматели рассчитывают свою накидку, оставив в составе последней только жалованье высших менеджеров, выплачиваемое из прибыли 20 [Sawyer M.C. The Economics of Michael Kalecki. L., 1985. P. 275].
Предметом споров остается вопрос о том, являются ли относительные размеры накидки постоянной или переменной величиной. Сам Калецкий полагал, что доля накидки изменяется в ходе цикла: растет в фазе кризиса и падает в фазе подъема. Рост относительных размеров накидки в период кризиса он связывал с тем обстоятельством, что первичные издержки, на которые она рассчитывается, сокращаются в этот период быстрее и в большей степени, чем входящие в нее накладные, которые возмещаются из накидки. Поскольку размер накидки характеризует степень монополизации, это означает, что в фазе спада степень монополизации увеличивается. Соглашаясь с тем, что подобный феномен существует, отдельные современные последователи Калецкого видят его причину не в практике монополистического ценообразования, а в том, что рост резервных производственных мощностей в фазе кризиса позволяет взвинтить цены, не опасаясь ответной реакции со стороны потенциальных конкурентов.
Ряд калецкианцев считают, что накидка изменяется в ходе цикла в направлении, обратно противоположном описанному, т.е. повышается в фазе подъема и падает в фазе кризиса 21 [Goldstein J.P. Pricing, Accumulation and Crisis in Post-Keynesian Theory //Journal of Post Keynesian Economics. 1985. Vol. 8. № 1]* [В условиях кризиса при сокращении производства увольняют в первую очередь производственных работников (станочников, операторов и т.п.). Масштабы их занятости в большей мере связаны с динамикой цикла, чем занятость вспомогательного, обслуживающего и конторского персонала]. Есть и такие, которые полагают, что она постоянна.
Последователи Калецкого исходят из представления о максимизации накидки, тогда как монетарные посткейнсианцы полагают, что размер накидки определяется инвестиционными потребностями фирм и необходимостью поддерживать высокий уровень самофинансирования, обеспечивать доход на акции и другие ценные бумаги компаний.
Концепция монополизации лежит в основе калецкианской теории распределения. Размер накидки (доля прибыли в цене, а если брать в масштабах общества – в конечном продукте) задается степенью монополизации. Именно последняя определяет распределение конечного продукта между заработной платой, с одной стороны, и нераспределенной прибылью фирм, доходами собственников капитала, жалованьем непроизводительных работников и прямыми налогами – с другой. Доля заработной платы в национальном доходе представляет собой величину, обратную степени монополизации и отношению затрат на материалы к заработной плате.
Одним из следствий усиления мощи монополий и становится появление тенденции к росту доли прибыли и снижению доли заработной платы в национальном доходе. Противостоять этой тенденции наемные работники могут лишь в той мере, в какой они способны изменить степень монополизации. Однако даже тогда, когда попытки повысить заработную плату оказываются успешными, их результатом становится лишь рост ее денежной (номинальной) величины, поскольку монополии перекладывают возросшие издержки на цены. Между тем работники руководствуются в своих действиях представлениями о целевом (т.е. желательном) уровне реальной заработной платы 22 [Sawyer M.C. Macroeconomics in Question: The Keynesian-Monetarist Orthodoxies and the Kaleckian Alternative. Brighton, 1982. P. 108– 114; Idem. Toward a Post-Kaleckian Macroeconomics // Post-Keynesian Economic Theory: A Challenge to Neoclassical Economics. Brighton, 1985. P. 165], а потому снова требуют прибавки денежной заработной платы, которая опять перекладывается на цены* [Наличие целевых уровней заработной платы фактически означает ее неэластичность по спросу]. Развитие этого процесса, пишет Коулинг, в конечном счете может привести либо к тому, что темп инфляции достигнет политически неприемлемого уровня, либо к существенному ухудшению внешнеэкономических позиций (падению обменного курса валюты или росту дефицита платежного баланса). В капиталистической экономике, пишет К. Коулинг, «монополистическое ценообразование в сочетании с борьбой рабочих (за лучшие условия оплаты труда. – Авт.) является рецептом стагфляции» 23 [Cowling K. The Monopoly Capitalism. P. III]. Инструментом сдерживания требований работников служит безработица, периодическое нагнетание которой, по мнению калецкианцев, сознательно провоцируется правящим классом (так называемая теория политического цикла).
Другим важным фактором, вызывающим безработицу, последователями Калецкого признается обостряющаяся по мере монополизации экономики проблема реализации. Ведь монополии, с одной стороны, стремятся увеличить свою прибыль, а с другой – по возможности ограничить ее инвестирование в производство. В связи с тем, что склонность к потреблению у наемных работников выше склонности к потреблению у капиталистов, долгосрочный тренд увеличения доли прибыли в продукте вызывает относительное сокращение спроса на потребительские товары. Все это может породить устойчивую тенденцию к увеличению безработицы. Впрочем, калецкианцы не отрицают и наличие контртенденции, ослабляющих экономическую мощь монополий.
Калецкий в свое время доказывал, и его сегодняшние последователи согласны, что капиталисты могут контролировать лишь размеры того, что они расходуют и потребляют, но не размеры своих будущих доходов. Поэтому их расходы определяют доходы, а не наоборот. Раз планы инвестиций и (в определенной мере) потребления требуют для своей реализации известного времени, прибыль в каждый данный момент определяется решениями капиталистов, принятыми в недавнем прошлом.
Предприниматели не могут увеличить свои доходы просто за счет повышения цен. Рост доли прибыли в продукте сокращает реальную заработную плату и, следовательно, объемы производства, занятость и величину инвестиционных расходов в отраслях, производящих предметы потребления для рабочих. Доля прибыли увеличивается, но общая масса прибыли остается ограниченной расходами капиталистов. Таким образом, монополии вынуждены поддерживать высокий инвестиционный спрос, который в свою очередь обеспечивает занятость* [Кстати, калецкианцы признают, что удовлетворительной теории инвестиций в олигополистической экономике пока еще не разработано].
Гипотеза нарастания по мере развития капитализма стагнационных тенденций, порождаемых усилением мощи монополий, не находит эмпирического подтверждения. П. Рейнольдс, например, отмечает, что многочисленные расчеты свидетельствуют об относительной стабильности макроэкономической накидки (т.е. доли прибыли в общественном продукте). Правда, он не вполне убедительно объясняет этот факт разнонаправленным движением доли прибыли в цене в центральном и периферийном секторах 24 [Reynolds P.J. Political Economy: A Synthesis of Kaleckian and Post Keynesian Economics. Brighton, 1987 P. 112].
Не обходят стороной калецкианцы и исследование финансовых (денежных) аспектов воспроизводственного процесса, но рассматривают финансовые факторы лишь в той связи и в той мере, в какой они воздействуют на инвестиции. Расширение предложения денег трактуется в качестве обстоятельства, определяющего размер капиталовложений и динамику эффективного спроса. Как и монетарные посткейнсианцы, последователи Калецкого исходят из эндогенности предложения денег, т.е. постулируют, что денежная масса расширяется в ответ на рост спроса на них со стороны хозяйственных агентов 25 [Sawyer M.C. Macroeconomics in Question. P. 118]. Предметом исследований калецкианцев (и споров между ними и монетарными посткейнсианцами) является взаимосвязь инвестиций, кредитотворческих потенций денежной системы и объема сбережений 26 [Asimakopulos A. Kalecki and Keynes on Finance, Investment and Saving // Cambridge Journal of Economics. 1983. Vol.7. № 3/4; Idem. Finance, liquidity and Investment // Journal of Post-Keynesian Economics. 1986. Vol. 9. № 1].
Слабые стороны воззрений калецкианцев, как и посткейнсианцев-монетаристов, во многом связаны с тем, что они пытаются проанализировать механизм функционирования экономики на базе ограниченного круга гипотез. Концепция монополизации, безусловно, более реалистична, чем посылка о совершенной конкуренции. Однако трактовка монополии носит традиционный, а потому несколько упрощенный характер. Неубедительным представляется тезис и о том, что расходы капиталистов предопределяют их доходы. Наконец, очевидным пробелом калецкианства является недооценка исследования денежных аспектов хозяйства.
3. Неорикардианское посткейнсианство
Отличительная черта третьего направления неокейнсианства – попытка соединения кейнсианской теории эффективного спроса с теорией стоимости Рикардо (в том виде, в каком эта теория была развита П. Сраффой).
Неорикардианцы, которые рекрутируют своих сторонников в основном в Италии (П. Гареньяни, Л. Пасинетти, А. Ронкалья и др.), Великобритании (прежде всего Дж. Итуэлл и М. Милгейт) и Индии (А. Бхадури, К. Бхаравадж), занимаются разработкой долгосрочной теории эффективного спроса на базе теории стоимости Сраффы. Л. Пасинетти имел в виду именно неорикардианцев, когда писал, что «основной заботой посткейнсианских экономистов было развитие теории Кейнса применительно к долгосрочному периоду» 27 [Pasinetti L. The Difficulty, and Yet Necessity of Aiming at Full Employment: A Comment on Nina Shapiro's Note // Journal of Post-Keynesian Economics: 1984 – 1985. Vol. 7. № 2].
Существо Кейнсовой теории, ее «конструктивное ядро» неорикардианцы видят в том, что уровень дохода (следовательно, и производства) определяется соотношением сбережений и инвестиций 28 [Garegnani P. On a Change in the Notion of Equilibrium in Recent Work on Value and Distribution // Essays in Modern Capital Theory / Ed. by M. Brown, K. Sato, P. Zarembka. Amsterdam, 1976. P. 40 – 41]. Этот принцип формулируется безотносительно к тому, реализуются ли ожидания агентов производства или нет. По Гареньяни, «ошибочность ортодоксальной (неоклассической. – Авт.) теории сегодня может быть выявлена на более глубинном уровне, нежели просто сведена к препятствиям, которые неопределенность и ожидания могут создать тяготению к равновесию спроса и предложения труда. Следовательно, эти два момента могут быть отброшены при развитии Кейнсова принципа эффективного спроса применительно к длительному периоду» 29 [Garegnani P. Notes on Consumption, Investment and Effective Demand: A Reply to Joan Robinson // Cambridge Journal of Economics. 1979. Vol.3. № 2].
Радикальный разрыв Кейнса с неоклассикой посткейнсианцы – последователи Сраффы усматривают в переформулировании им понятия равновесия. Основываясь на отдельных высказываниях Кейнса (по-видимому, все же не отражающих его общего теоретического подхода), они делают вывод, что он якобы стремился восстановить концепцию равновесия, бытовавшую со времен А. Смита до А. Маршалла. Это состояние равновесия трактуется как выражение доминирующих условий производства и распределения, а не совпадение спроса и предложения. Равновесие понимается как установление во всех секторах экономики единой (средней) нормы прибыли и единого уровня заработной платы, что происходит безотносительно к уровню объема производства и занятости* [Установление единой (средней) нормы прибыли в состоянии равновесия неорикардианцы объясняют конкуренцией. Соглашаясь с тем, что ныне конкуренция носит ограниченный, "урезанный" характер, они, однако, полагают, что анализ экономических процессов в условиях конкуренции, как более простой случай, должен предшествовать рассмотрению неконкурентных ситуаций].
Неорикардианцы исходят из самостоятельности (которую признавали и классики буржуазной политической экономии) теории стоимости и распределения по отношению к теории формирования уровней производства и накопления капитала. В основе этой самостоятельности – принципиальное, качественное отличие процессов формирования стоимости и пропорций ее распределения от процессов, определяющих масштабы спроса и производства. Рикардо, например, придерживался закона Сэя и количественной теории денег, что никак логически не вытекало из развиваемой им теории стоимости. Кейнс же, наоборот, разработал теорию эффективного спроса, не подведя под нее базы в виде теории стоимости. Соединение рикардианского варианта трудовой теории стоимости с теорией (принципом) эффективного спроса неорикардианцы и считают своей задачей.
Центральное место в их работах занимает определение условий и факторов, характеризующих долгосрочные нормальные состояния экономики, т.е. состояния равновесия, в которых объемы производства и занятости находятся на «естественном» для них уровне, а цены полностью совпадают со стоимостями.
Неорикардианцы сосредоточивают свое внимание на «устойчивых и систематических» силах или факторах, определяющих уровень производства и занятости. В число таких «первичных» и «фундаментальных» факторов неопределенность и ожидания не включаются. Влияние неопределенности на воспроизводственный процесс в их понимании представляет собой одно из множества различных воздействий, которые вызывают отклонения в развитии экономики от ее долгосрочного нормального состояния. "Неопределенность и ожидания могут быть отнесены к категории «временных» или несистематических воздействий, отличных от устойчивых и систематических сил, действие которых определяет долгосрочное состояние" 30 [Eatwell J., Milgate M. Introduction // Keynes's Economics and the Theory of Value and Distribution / Ed. by J. Eatwell, M. Milgate. L., 1983. P. 12]. Включение неопределенности и ожиданий в число устойчивых и систематических сил приводит якобы к тому, что анализ «оказывается лишенным какого-либо определенного результата» 31 [Ibid. P. 13; Garegnani P. Notes on Consumption, Investment and Effective Demand].
Долгосрочному состоянию экономики соответствует «естественный, или нормальный, уровень производства, представляющий собой центр тяготения преходящих сил, которые оказывают влияние на объем производства в каждый данный момент» 32 [Eatwell J. Theories of Value, Output and Employment // Keynes's Economics and the Theory of Value and Distribution. L., 1983. P. 96]. Понятие центра тяготения неорикардианцы также заимствуют у классиков буржуазной политической экономии, причем в доказательство правильности своей позиции ссылаются и на Маркса* [Действительно, у Маркса присутствует понятие центра тяготения, обозначающее пункт, вокруг которого происходят и уравниваются постоянные колебания вверх и вниз (см.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 25. Ч. I. С. 195, 196, 198, 205, 208 и др.)].
Отказ от концепции долговременного нормального состояния экономики, по Итуэллу, «ограничивает кейнсианскую теорию рамками короткого периода и изучением исторических процессов, двух областей, в которых рассказ и описание заменяют определение общих аналитических принципов» 33 [Eatwell J. Long-period Theory of Unemployment // Cambridge Journal of Economics. 1983. Vol. 7. № 3/4].
Хозяйственные институты так же, как ожидания и фактор неопределенности, неорикардианцы трактуют в качестве феноменов, не входящих в число «первичных и естественных», а потому выражают несогласие с тем, что монетарные посткейнсианцы включают институциональную структуру в состав «фундаментальных причинных связей, лежащих в основе функционирования рыночной экономики» 34 [Eatwell J., Milgate M. Op. cit. P. 12]. Экономический анализ, с точки зрения неорикардианцев, должен вестись на двух уровнях – определении «естественных», «нормальных», «долгосрочных» значений и величин хозяйственных переменных и выяснении факторов и причин, вызывающих отклонение от них фактических значений. Неорикардианцы концентрируют свои усилия на первом уровне анализа. Призывы неорикардианцев к формулированию теории долгосрочного эффективного спроса не подкрепляются действиями. По крайней мере сколько-нибудь убедительные ее разработки отсутствуют.
В одной из немногих имеющихся попыток построения долгосрочного спроса, как ни парадоксально, привлекается категория ожиданий. Важнейшим параметром теории долгосрочной занятости и производства, зачатки которой, по Итуэллу, можно найти у Кейнса, является «долгосрочное состояние уверенности», полагаемое независимой переменной. Именно оно определяет уровни занятости и производства долгосрочного периода. Изменение ожиданий ведет к изменению совокупного спроса и, следовательно, уровня занятости долгосрочного периода. Мощности подстраиваются под этот новый уровень спроса, но спрос и занятость полагаются величинами данными и неизменными в ходе этой подстройки. По Итуэллу, процесс приспособления размеров мощностей к спросу может сопровождаться колебаниями фактической безработицы вокруг уровня безработицы долгосрочного периода, но сам этот уровень этими колебаниями не затрагивается.
Таким образом, у неорикардианцев в отличие от монетарных посткейнсианцев ожидания трактуются не как продукт неопределенности, а, напротив, как элемент, задающий хозяйственному процессу направленность и определенность. В формировании концепции спроса долговременного периода неорикардианцы находят место и деньгам. Причем деньги в долговременных, нормальных состояниях экономики не рассматриваются как «вуаль». «Характеристика объекта анализа не содержит ничего, что мешало бы денежным воздействиям входить в число устойчивых (т.е. определяющих «долгосрочное» состояние экономики. – Авт.) сил, а посему они действительно могут быть признаны важными для определения феноменов длительного периода», – пишет Милгейт 35 [Milgate M. Capital and Employment: A Study of Keynes's Economics. L., 1982. P. 28].
Поскольку неорикардианцы в своих построениях вслед за Сраффой принимают размер производства в качестве данного, характер распределения не оказывает у них влияния на масштабы производства, отсутствует и функциональная взаимосвязь как между объемом производства и ценами (стоимостями), так и между сбережениями, инвестициями и нормой прибыли. Именно поэтому теория стоимости, которая тождественна у неорикардианцев теории цен, и теория объема производства формально отличны друг от друга.
Последователи Сраффы показывают, как складываются стоимостные пропорции и распределение после установления определенного уровня производства, однако не дают ответа на вопрос о том, от чего зависит сам этот уровень. Спрос и предложение в модели Сраффы и неорикардианцев берутся в момент тождества, когда стоимости совпадают с ценами и последние определяются исключительно условиями предложения (производства). Этим объясняется их представление, будто ценовый механизм не участвует в выравнивании спроса и предложения.
Резко критикуя трактовки кейнсианства, объясняющие возникновение ситуаций неравновесия лишь наличием так называемых рыночных несовершенств, неорикардианцы оказались неспособными предложить более содержательную концепцию неравновесности капиталистической экономики. Подведение под кейнсианскую теорию базы в виде сраффианской теории стоимости, если оно вообще удалось, не продвинуло существенно познание механизмов функционирования капиталистического хозяйства.
* * *
Хотя методологические посылки и выводы у представителей различных направлений посткейнсианства на первый взгляд не только различны, но и противоположны, противоречия между ними в принципе вполне преодолимы. Основой их синтеза могло бы быть признание двух уровней, двух ступеней анализа. В этом случае монетарное и калецкианское посткейнсианство, с одной стороны, и неорикардианское посткейнсианство – с другой, стали бы не только не противоречить, но и взаимодополнять друг друга. Движение, однако, шло в другом направлении – развитие течений внутри посткейнсианства происходило не встречными, а расходящимися курсами.
4. Новое кейнсианство
Важнейший недостаток кейнсианства – неразработанность его микроэкономических основ – до начала 80-х годов так и не был преодолен. Ни традиционное кейнсианство, ни модели неравновесия, ни, наконец, посткейнсианство (за исключением разве что калецкианства) так и не дали убедительного и логически непротиворечивого объяснения отсутствия у капиталистической экономики потенций к саморегулированию. Предлагавшиеся трактовки к тому же часто противоречили принципу рациональности поведения хозяйственных агентов. Последнее обстоятельство делало кейнсианские построения весьма уязвимыми для критики со стороны представителей монетаризма и новой классической макроэкономики, имевших куда более разработанный микроэкономический аналитический аппарат.
Неудивительно, что развитие кейнсианства в 80-е годы пошло по пути создания более реалистичных основ микроэкономической теории. Важнейшая роль здесь принадлежит так называемому новому кейнсианству, которое стало складываться в США примерно с середины 70-х годов и которое ныне объединяет там преобладающую часть экономистов кейнсианского толка. Лидеры этого направления – Дж. Стиглиц, Б. Гринвальд, Дж. Акерлоф, Дж. Йеллен и др.* [На право именоваться новыми кейнсианцами претендует по крайней мере еще одна группа экономистов. Ее составляют Дж. Мид, Д. Вайнс и др., новизна подхода которых заключается преимущественно в том, что они предлагают возложить на кредитно-денежную и бюджетную политику функцию поддержания текущего спроса, а уровень занятости регулировать отдельно, с помощью политики доходов, тогда как в ортодоксальном кейнсианстве этим инструментам приписывались противоположные функции] (Термин «новое кейнсианство» следует отличать от термина «неокейнсианство», характеризовавшего в основном послевоенные кейнсианские теории цикла и роста.)
В отличие от посткейнсианства, которое развивает и продолжает линии анализа, намеченные в основном Кейнсом, Калецким и Сраффой, новое кейнсианство занято поисками иных подходов.
Между новым кейнсианством и посткейнсианством имеется существенное методологическое различие. С точки зрения посткейнсианцев, Кейнс перевел экономическую теорию в принципиально новую систему координат, задал ей как бы новую точку отсчета. Поэтому они воздерживаются от использования неоклассических или полагаемых ими неоклассическими категорий и концепций. Иное дело новые кейнсианцы, которые в своих разработках опираются на эти категории, определенным образом их корректируя. «Теория нового кейнсианства, – пишет, в частности, Д. Коландер, – использует тот же формальный математический аппарат общего равновесия, что и новая классическая теория, но не прибегает к предположению о расчистке рынков» 36 [Colander D. The Evolution of Keynesian Economics: From Keynesian to New Classical, to New Keynesian // Keynes and Public Policy after Fifty Years/Ed. by O.F. Hamouda, J.N. Smithin. Vol. 1. Economics and Policy-Aldershot, 1988. P. 93].
Двумя наиболее общими методологическими посылками нового кейнсианства являются признание процессов монополизации и несовершенства информации. Повсеместное наличие элементов монополизации объясняется неоднородностью (специфичностью) производимых продуктов, наличием у каждого работника особых индивидуальных характеристик. Рынки гомогенных (однородных) товаров слишком узки, чтобы к ним можно было применить постулат совершенной конкуренции, рынки же, на которых продается большое количество товаров, рассматриваются как неконкурентные 37 [Stiglttz J.E. The Causes and Consequences of the Dependence of Quality on Price // Journal of Economic Literature. 1987. Vol. XXV. № 1. P. 25]. Отсюда «каждая фирма и каждый работник располагают известной монопольной мощью» 38 [Blanchard O.J., Kiyotaki N. Monopolistic Competition and the Effects of Aggregate Demand //American Economic Review. 1987. Vol. 77. № 4. P. 649]. Неполная информированность агентов коренится, в частности, в том, что информация не представляет собой дарового продукта и ее получение требует известных издержек.
В отношении механизмов функционирования рынка труда новыми кейнсианцами предложены теории имплицитных (неявных, неписаных) контрактов, поиска эффективной заработной платы, концепция инсайдеров-аутсайдеров. Рынки товаров анализируются ими сквозь призму издержек «меню» и несовершенной конкуренции (такого подхода придерживаются Дж. Акерлоф, Дж. Йеллен, Н. Манкью, Д. Ромер, Р. Холл, Дж. Стиглиц). Наконец, рынок капитала (кредита и акций) изучается с точки зрения асимметрии информации между заемщиком и заимодавцем и возникающим вследствие этого рационированием (авторы – Дж. Стиглиц, Б. Гринвальд и др.). Эти концепции, вместе взятые, дают принципиально новую картину механизма капиталистического воспроизводства.
Все перечисленные концепции строятся на посылке о рациональности поведения хозяйственных агентов. Теория имплицитных контрактов между работником и работодателем, в частности, объясняет жесткость заработной платы на основе оптимизирующего поведения индивидов (К. Азариадис, Д. Гордон, М. Бэйли, А. Оукен). С точки зрения авторов этой концепции, предприниматели и рабочие вступают в долгосрочные договорные отношения даже тогда, когда не заключают между собой договора.
Теория имплицитных контрактов имеет две разновидности: в первой наличие долговременных неявных контрактов объясняется неоднородностью рабочей силы, во второй – стремлением рабочих избежать риска неожиданных колебаний в доходе.
Неоднородность рынка труда, определяющая отсутствие на нем совершенной конкуренции, задается тем, что квалификация работников складывается как бы из двух частей – общей и специальной подготовки. Навыки, полученные в ходе общей подготовки, одинаково применимы и полезны на любом предприятии. Квалификация же и умение, составляющие часть специальной подготовки, имеют наибольшую ценность в рамках той фирмы, где они приобретены. Таким образом, складывается ситуация «двусторонней монополии», когда, с одной стороны, какая-то часть квалификации работника столь специализирована, что может быть предоставлена только им и никем другим, с другой – спрос на нее предъявляется только фирмой, на которой он занят.
Такое положение определяет заинтересованность работников и работодателей в поддержании долговременных отношений. Заключается как бы имплицитное (неписаное) соглашение, которое основано на обоюдной выгоде сторон: предприниматели не снижают заработную плату в периоды спадов, с тем чтобы избежать ухода квалифицированных работников, что вызвало бы еще большие потери дохода* [Они связаны с выплатой определенных компенсаций, подбором и обучением новых работников и т.д.], но и не повышают ее в периоды подъемов, поскольку переход на новое место работы таким работникам все равно не выгоден.
Вторая версия теории имплицитных контрактов связывает существование неписаных договорных отношений со стремлением рабочих избежать риска нестабильности заработной платы. Предполагается, что в обмен на большую ее стабильность они согласятся даже на меньший ее уровень. При этом принимается, что в отличие от рабочих работодатели безразличны к риску нестабильности их доходов при условии, что нестабильность не влияет на общие размеры дохода за известный период.
Таким образом, в обеих версиях теории имплицитных контрактов жесткость заработной платы и нерасчищаемость рынков определяются рациональным, оптимизирующим поведением индивидов.
В понимании новых кейнсианцев элементы монополизации присущи не только рынку труда, но и рынку товаров. Наряду с издержками изменения цен (издержками «меню») они определяют жесткость цен и заданность объема производства размерами спроса. Следовательно, недостаточность спроса может вызвать безработицу.
Монополизация товарных рынков означает, что фирмы устанавливают цены, максимизирующие прибыли, и при небольшом изменении спроса оснований их пересматривать не возникает. Кроме того, корректировка цен сопряжена с издержками распространения информации о новых ценах (издержками «меню») – расходами на пересмотр и издание новых каталогов, ценников, смену бирок и т.п. Новые кейнсианцы исходят из того, что корректировать цены фирмам будет целесообразно лишь тогда, когда выгоды от данной процедуры превысят издержки. Инерционность цен может быть связана не только с издержками их изменения, но и с неопределенностью реакции со стороны потребителей и конкурентов.
Часть новых кейнсианцев (Дж. Йеллен, Дж. Акерлоф, Н. Манкью и др.) исходит из того, что в условиях несовершенной конкуренции «очень незначительные трансакционные издержки принятия решений или изменения цен могут вызывать большие колебания реальной экономической активности» 39 [Akerlof G., Yelien J.L. A Near-rational Model of the Business Cycle, with Wage and Price Inertia // Quarterly Journal of Economics. 1985. Supplement. Vol. 100. № 5. P. 823]. Это означает существование внешнего эффекта совокупного спроса*.[Внешний эффект (экстерналия) представляет собой ситуацию, когда хозяйственный агент не несет всех издержек либо не извлекает всех выгод, связанных с его деятельностью]. При несовершенной конкуренции отказ каждой отдельно взятой фирмы от корректировки цен при незначительном изменении спроса на ее продукцию не вызывает больших изменений ее прибыльности, но в масштабах общества издержки жесткости цен суммируются и существенно воздействуют на изменения реального спроса. Общие (общественные) издержки жесткости цен оказываются больше индивидуальных (частных) издержек для каждой отдельно взятой фирмы. Отсюда если бы все фирмы одновременно произвели корректировку своих цен в соответствии с изменившимися условиями, то совокупный спрос вырос бы, а безработица рассосалась 40 [Ball L, Mankiw N.G., Romer D. The New Keynesian Economics and the Output-Inflation Trade-off // Brookings Papers on Economic Activity. 1988. № 1].
Неоднородность товаров трактуется Стиглицем в качестве аргумента против теории единой цены. Им делается вывод, что в значительном числе случаев цена выполняет дополнительную функцию по отношению к той, что ей традиционно отводится теорией, – дает информацию о качестве и воздействует на поведение. Не только цена зависит от качества, но и представления о качестве от цены. Цена, пишет Стиглиц, может определять качество в силу обстоятельств отбора и стимулирования.
Готовность продавать товар за определенную цену служит своеобразным механизмом отбора. Неинформированная сторона сделки (страховая компания – в случае страховки; покупатель – если речь идет о товарах; кредитор, предприниматель – если речь идет о заемных операциях и найме рабочей силы) формирует свои представления о качестве обмениваемого товара на основе его цены. Так, рост цены на рынке страхования и кредита и предложение о найме рабочей силы на условиях более низкой зарплаты ведут к тому, что состав соискателей сделки ухудшается. На худшие условия страхования, кредитования и занятости соглашаются те, у кого соответственно высока вероятность получения страховки, более напряжена финансовая ситуация, а следовательно, выше опасность банкротства, ниже квалификация и производительность.
Уровень цены влияет на качество обмениваемого товара также в связи с эффектом стимулирования. В отношениях между работодателем и работником, кредитором и заемщиком существует вероятность так называемого злоупотребления доверием, т.е. возможность нарушения партнером неписаных условий сделки к собственной выгоде. Работник, если ему позволяет ситуация, может, например, отлынивать (уклоняться от выполнения своих обязанностей), заемщик – вкладывать полученные средства в относительно более рисковые проекты, повышая опасность невозвратности ссуды 41 [Stiglitz J.E. Op. cit. P. 2–3].
Одним из конкретных приложений описанного подхода является теория эффективной заработной платы. Поскольку работники неодинаковы, а кроме того, нанимающие их фирмы различаются характером активов и организации труда, то уровень оплаты труда в разных компаниях будет различен. Причем каждая фирма будет стремиться установить такой уровень оплаты, чтобы он обеспечивал ей максимальную доходность. Иными словами, минимизируются издержки на заработную плату, приходящиеся не на работника, а на единицу продукции, при условии, что производимый ее объем максимизирует прибыль. Этот уровень оплаты труда и является эффективной заработной платой 42 [Yellen J. Efficiency Wage Models of Unemployment // American Economic Review. 1984. Vol. 74. № 2]. При принятых посылках спрос на труд со стороны фирм может до определенной границы не снижаться с ростом его цены. Такой вывод совершенно немыслим для неоклассических моделей.
Согласно аргументации новых кейнсианцев, повышение зарплаты не ведет к снижению спроса на труд в связи с тем, что оно вызывает рост производительности труда и доходности. Такое положение возникает в силу эффекта отбора (когда при повышении зарплаты улучшается квалификационный состав работников) и (или) эффекта стимулирования (затрачиваемые работником усилия возрастают с ростом зарплаты в связи с отказом от отлынивания, большей лояльностью компании). Когда цена определяет качество, неоклассическое равновесие установиться не может. Даже при превышении предложения рабочей силы над спросом, т.е. при безработице, фирмы не станут снижать зарплату, ибо это может привести к снижению производительности занятого персонала, увеличению текучести или притоку менее производительных работников и отрицательно сказаться на доходности фирм. Кроме того, и труженики с высокой квалификацией, оказавшись в силу каких-либо причин без работы, не будут соглашаться работать за более низкую зарплату, поскольку это явится препятствием для получения более высокой заработной платы в будущем: ведь судить об их квалификации будут по уровню зарплаты на прежнем месте работы. Таким образом, механизм корректировки неравновесия на рынке труда посредством снижения зарплаты, на который уповают неоклассики, новые кейнсианцы признают несостоятельным.
Жесткость заработной платы и безработица получают нетрадиционное объяснение и в теории инсайдеров – аутсайдеров. Инсайдерами полагаются опытные занятые работники, чьи рабочие места защищены издержками по увольнению и замещению, а аутсайдерами – безработные и перебивающиеся случайной работой лица. Авторы этой концепции (А. Линдбек и Д. Сноуэр) считают, что благодаря упомянутым издержкам инсайдеры имеют преимущества перед аутсайдерами при конкуренции за рабочие места. Более того, инсайдеры часто могут влиять на размер издержек по найму и увольнению, тем самым упрочивая свои позиции по отношению к аутсайдерам. Этим и объясняется безработица аутсайдеров, которые не могут найти работу и соглашаются даже на несколько меньшую заработную плату, чем та, которую получают занятые 43 [Lindbeck A., Snower D. Wage Setting, Unemployment and Insider-| Outsider Relations // American Economic Review. 1986. Vol. 76. № 2; Idem. The Insider-Outsider Theory of Employment and Unemployment. Cambridge (Mass.), 1988].
С позиций несовершенства информации анализируется и рынок капитала. Аналогично природе жесткости зарплаты объясняется жесткость кредита – тот парадокс, что в условиях, когда спрос на займы превышает предложение, банки воздерживаются от предоставления кредитов по ставке процента, превышающей рыночную. Причина этого заключается в том, что их клиентами могут оказаться компании, испытывающие серьезные затруднения или выбирающие инвестиции с повышенным риском. Отказ предоставить кредиты (рационирование кредита) будет вполне обоснованным, поскольку в противном случае возрастет риск неуплаты, невозвратности займа и в конечном счете снижения доходности 44 [Greenwald В., Stiglitz J.E. Keynesian, New Keynesian and New Classical Economics // Oxford Economic Review. 1987. Vol. 39. № 1]. Аналогичные феномены – рационирование, отсутствие норм процента, расчищающих рынок, наблюдаются и на рынке акционерного капитала 45 [Greenwald В., Stiglitz J.E. Examining Alternative Macroeconomic Theories // Brookings Papers on Economic Activity. 1988. № 1].
В отдельные периоды доступность кредита может стать основным фактором, определяющим (лимитирующим) инвестиции. Именно в эти периоды, по мнению новых кейнсианцев, кредитно-денежная политика может эффективно воздействовать на уровень экономической активности. В периоды спадов банки будут готовы предоставлять кредиты компаниям с хорошими перспективами по текущей ставке процента, но число желающих получить их будет невелико. В таких условиях кредитно-денежная политика будет неэффективна.
Реконструкция экономической теории новыми кейнсианцами представляется весьма многообещающей. Очевидно, однако, что в ней мало что остается от самого Кейнса – разве только признание того, что экономика не является саморегулирующейся, и оправдание государственного вмешательства. Даже безработицу, описываемую новыми кейнсианцами, с трудом можно признать вынужденной. Существование эффективной зарплаты в основном связано с асимметрией информации между работником и предпринимателем и наблюдается там, где преобладает повременная оплата труда. Но существуют ведь и сектора (сельское хозяйство, например), где оплата труда производится на сдельной основе и ставки оплаты гибкие. Работник сектора с гибкой оплатой труда, отказывающийся от занятости в нем, может считаться добровольно безработным. Однако Дж. Стиглиц, Л. Саммерс и другие новые кейнсианцы полагают, что спор о вынужденном или добровольном характере безработицы носит чисто семантический характер. Неоспоримым фактом для них остается то, что индивиды, которые «визуально неотличимы» от безработных индивидов, заняты за относительно высокую зарплату; в этом случае рыночное равновесие неэффективно, а ресурсы, которые могут быть заняты, остаются праздными* [Обзор концепций нового кейнсианства подробнее см.: Gordon R.J. What is New-Keynesian Economics? // Journal of Economic Literature. 1990. IX. Vol. 28. №3].
* * *
В области экономической политики в 70 – 80-е годы чего-либо принципиально нового современными кейнсианцами предложено не было. Их продвижение в методологии и теоретическом аппарате в целом куда значительнее, чем в части практических рекомендаций. По-прежнему стержнем регулирования спроса признается бюджетная политика, а одной из неотъемлемых составных частей макроэкономической стратегии – политика доходов, контроль над ценами и доходами. Так или иначе, все кейнсианцы согласны с тем, что определенным образом необходимо регулировать процессы монополизации.
Некоторые посткейнсианцы (в частности, Дж. Итуэлл, являвшийся экономическим советником лидера лейбористов Н. Киннока) ратуют за активную промышленную политику.
Это не значит, что в кейнсианских рецептах в 70 – 80-е годы ничего не изменилось. Предлагаемый ими вариант политики доходов – это контроль доходов посредством налогообложения. Учтено, что при проведении бюджетной политики больше внимания следует уделять ее возможным инфляционным последствиям. Появился и ряд оригинальных рекомендаций по осуществлению государственного вмешательства. Правда, трудно всерьез принимать, например, предложения X. Мински поощрять самофинансирование и добиваться сокращения доли инвестиций в общественном продукте на том основании, что финансирование капиталовложений из внешних источников и масштабность инвестиций служат факторами, дестабилизирующими экономическое развитие. Более рациональными, хотя и необычными, кажутся предложения Стиглица и Гринвальда бороться с безработицей посредством субсидирования продовольствия и налогообложения алкогольных напитков, табака и т.п. По их мнению, понижение цен на продовольствие и повышение на алкоголь окажут положительное воздействие на спрос на труд даже в том случае, если никак не затронут уровень реальной заработной платы 46 [Greenwald В., Stiglitz J.E. Pareto Inefficiency of Market Economics: Search and Efficiency Wage Models//American Economic Review. 1988. Vol. 78. P. 352]. Правда, произойти это может только при условии, что производительность труда находится в прямой связи с масштабами потребления работниками продовольствия и в обратной – с потреблением алкоголя, причем предприниматели об этом осведомлены* [Концепция эффективной заработной платы была первоначально сформулирована Стиглицем в начале 70-х годов применительно к развивающимся странам, где остро стоит проблема недоедания и где рост зарплаты (до известного уровня) может вести к росту производительности труда].
Несмотря на известную теоретическую разноголосицу и недостаточную еще разработанность практического курса экономической политики, альтернативного монетаризму и экономике предложения, несомненно, что в 80-е годы кейнсианская теория, в первую очередь благодаря новому кейнсианству, предстала концепцией, способной к обновлению и дальнейшему развитию.
Глава 6
КОНЦЕПЦИИ ТРАНСФОРМАЦИИ: ОТ ТЕОРИИ
«САМОЛИКВИДАЦИИ» КАПИТАЛИЗМА
К ПОСТИНДУСТРИАЛЬНОЙ ПАРАДИГМЕ
За последние полвека капитализм в развитых странах пережил подлинный переворот в производительных силах и производственных отношениях: совершил переход от анархического, индивидуалистического и монополизированного хозяйства к регулируемому и социализированному хозяйству с более сильной конкуренцией, от фабричной индустрии к инфраиндустрии. Его движущими силами были: научно-техническая революция, сдвиг в соотношении общественных сил в пользу демократии, противоборство с мировым социализмом.
Указанный переворот происходил постепенно, ступенчато, неравномерно, посредством цепи частичных реформ национального и международного масштаба. И столь же постепенно и неравномерно его осваивала экономическая мысль, выдвигая различные концепции трансформации капитализма. В этих концепциях можно выделить такие, которые делают упор в преобразовании капитализма на аспекты структурно-технические либо социально-экономические; на те, которые подчеркивают факторы сознательной организации либо стихийного приспособления; на моменты экономические либо внеэкономические.
Отдельные концепции трансформации прежде всего отразили различные аспекты и этапы общего процесса запаздывающего приспособления системы экономических отношений к сдвигам и переломам в характере и уровне производства. Вместе с тем важно проследить и собственную логику развития концепций трансформации, их активное воздействие на экономическую политику.
Послевоенные концепции трансформации, как и вся западная экономическая мысль, прошли два больших этапа – до середины 60-х годов и с середины 60-х годов по настоящее время. На первом экономическая мысль Запада стремилась выделить, разрабатывать те модели капитализма, которые укрепили бы его жизнеспособность; на втором этапе речь идет уже не о выживании капитализма, а о поисках его новых, высших форм.
На первом этапе можно довольно четко проследить две различные тенденции в концепциях трансформации. С одной стороны, это тенденция вывести трансформацию из сдвигов в производительных силах (в организации инновационного процесса, в отраслевой структуре, в сложности и концентрации производства, в технике и технологии); с другой стороны, стремление объяснить их политическими, идеологическими, культурными факторами (процессы демократизации, гуманизации, повышения образовательного уровня и др.). В обоих случаях речь шла об изменениях системного характера, о смене моделей общественного развития.
На втором этапе начинают преобладать совершенно иные концепции трансформации, которые условно можно назвать плюралистическими и асистемными. Их авторы стремятся учесть одновременно максимальное количество разнонаправленных факторов изменений, полагая каждый из них относительно автономным. Авторы этих концепций ставят вопросы не об определенной новой модели капитализма, а лишь о совокупности разнородных новых черт, тенденций, направлений в развитии различных его аспектов и элементов, об изменении самого характера динамики социально-экономической системы как некой связанности этих аспектов и элементов.
1. Преобразования ради выживания: технологическое
преодоление традиционного капитализма
О том, что в первые послевоенные годы речь шла прежде всего именно о судьбах капитализма, свидетельствуют работы одного из наиболее авторитетных экономистов Запада, Й. Шумпетера. Эмигрировав из Германии, Шумпетер стал профессором Гарвардского университета (США). Еще в 1942 г. вышла его книга «Капитализм, социализм и демократия», неоднократно переиздававшаяся после войны. В ней развивается идея о неизбежном в перспективе саморазрушении капитализма и эволюционном переходе к социализму, под которым Шумпетер понимал «институциональную структуру, где контроль над средствами производства и над самим производством принадлежит какой-либо центральной власти» 1 [Schumpeter A. Capitalism, Socialism and Democracy. The Third Edition. N.Y., 1950. P. 72].
Шумпетер видел основу капитализма в исторической роли предпринимателя, который своей новаторской, преобразующей деятельностью обеспечивает общественный прогресс. По мере того как новаторство превращается в рутинную функцию крупных хозяйственных организаций, капиталисты теряют свое значение. Кроме того, сама буржуазия разрушает свои «охраняющие слои» в виде аристократии, без которой она бессильна руководить обществом. Что касается капиталиста-собственника, то его позиции подрывает акционерная форма предприятий, передача власти менеджерам. Исчезает и мотив накопления прибыли (особенно в связи с «дезинтеграцией» буржуазной семьи).
В общем Й. Шумпетер мастерски показал саморазрушение ряда сложившихся форм капитализма. Но означает ли это, что тем самым была доказана неизбежность самоликвидации капитализма как системы? Последующее развитие выявило, что частично Шумпетер оказался прав. Но только частично. Концепция Шумпетера зафиксировала не начало самоликвидации капитализма, а начало его перерастания в качественно новую фазу.
Это перерастание с иных, во многом противоположных Шумпетеру позиций отразила концепция «третичного сектора» английского экономиста К. Кларка и французского – Ж. Фурастье. Соглашаясь в принципе с тем, что в обрабатывающей промышленности (где, по его мнению, неизбежна непрерывная концентрация производства) капитализм себя изживает, К. Кларк возлагает надежды на сферу услуг, добывающую и строительную промышленность: развиваясь опережающим темпом, сфера услуг призвана служить оплотом частного предпринимательства, источником ренессанса капитализма.
Согласно К. Кларку и Ж. Фурастье, в обрабатывающей промышленности действует закон возрастания производительности по мере увеличения масштабов производства. Из этого закона вытекают три следствия: быстрое увеличение доходов занятого населения, насыщение спроса в промышленных товарах, последующее переключение растущей доли занятости и спроса на сферу услуг. Преимущественное развитие сферы услуг, обусловленное тем, что здесь преобладает «ручной» труд и господствует закон неизменной производительности (а не возрастающей, как в промышленности, и не убывающей, как в аграрно-сырьевом секторе), порождает принципиально новые социальные тенденции: возрождение и распространение предпринимательства и свободной конкуренции, снижение безработицы, выравнивание доходов наемного труда и мелкого бизнеса, общее укрепление позиций частной собственности (сходные тенденции, считал К. Кларк, наблюдаются в добывающей и строительной индустрии, где действует закон снижающейся предельной производительности).
В значительной своей части прогноз Кларка – Фурастье на протяжении двух первых десятилетий после второй мировой войны оправдывался. И это объясняется не случайным совпадением, а тем, что их модель развития отражала реальные закономерности. Ее сильная сторона в том, что она исходила не из отдельных изменений, а из гигантского сдвига в общественном разделении труда, связанного с ускоренным ростом совокупности отраслей, удовлетворяющих возникшую – на базе роста эффективности производства и реальных доходов – массовую потребность в разностороннем обслуживании населения.
Однако, чем дальше, тем более динамика развитых стран выявляла внутреннее несоответствие с указанной моделью. Промышленность не потеряла главенствующей роли: осуществляя структурные сдвиги, непрерывные нововведения, она постоянно раздвигала рамки спроса на свою продукцию. Сфера услуг не стала исключительным заповедником ручного труда и мелкого предпринимательства; здесь также все шире применяется современная техника, открывающая возможность создавать крупные предприятия и вытеснять рабочую силу. Все более обнаруживается глубокая разнородность этой сферы, не позволяющая говорить о ее общих закономерностях. Обрабатывающая промышленность в свою очередь не превратилась в исключительную область действия сверхкрупных предприятий: и в ней развиваются процессы деконцентрации, возникают новые области массового применения ручного труда. Закон возрастания производительности с ростом масштабов производства в промышленности оказался столь же ограниченным, как и закон убывающей производительности в сельском хозяйстве.
Неспособность концепции «господства третичного сектора» учесть всю сложность и противоречивость тенденций современной эпохи объясняется отчасти тем, что ее авторы сознательно абстрагировались от конкретных источников роста эффективности хозяйства, от реальных направлений научно-технического прогресса. Структурно-отраслевой подход, характерный для концепции Кларка – Фурастье, при всей его внешней убедительности не позволяет раскрыть внутреннюю логику развития производительных сил. Поэтому в дальнейшем был выдвинут социально-телеологический подход: новые социальные цели рассматривались как фактор, меняющий характер и направление развития производства и общества в целом. Концепция стадий экономического роста У. Ростоу выдвинула на авансцену господствующие социально-психологические установки как определяющий фактор перехода от одной экономической «эпохи» к другой, Разумеется, У. Ростоу не отрывает свои институциональные установки от всей совокупности материальных и духовных факторов истории. В его концепции предыдущая стадия роста готовит предпосылки для последующей. Однако переход в новое качество осуществляется через смену целевой направленности общества, которой принадлежит определяющая роль в перестройке народного хозяйства.
К сменяющим друг друга целям У. Ростоу относит: ориентацию на традиции, на перемены и на экономический «рывок», на индустриализацию, на массовое потребление и, наконец, на поиски качества жизни. (Последние две целевые установки охватывают соответственно период после первой мировой войны и начиная с 70-х годов в развитых странах Запада.)
По существу подход У. Ростоу отразил необходимость учитывать активную самостоятельную роль общественных потребностей как фактора изменения в производительных силах. Этот подход концентрирует внимание на качественных, в известном смысле скачкообразных изменениях во всей системе потребностей, что находит отражение в социальной психологии, в целенаправленной преобразующей деятельности. Данный подход не может быть полностью отвергнут без ущерба для понимания реальной связи главных элементов экономического роста. Однако вывод Ростоу о том, что в основе смены стадий роста лежит смена целевых установок (а по существу – смена систем общественных потребностей), неизбежно порождает вопрос: чем вызывается эта смена, подчиняется ли она законам? Ответ У. Ростоу – ссылка на меняющуюся совокупность конкретных исторических условий – удовлетворить не может. Концепция Ростоу – интересный пример описательной концепции, которая признает причинную связь отдельных стадий роста, но не видит общей закономерности. Потребности – это звено цепи, где они взаимодействуют с производительными силами, экономическим и всем общественным строем, меняющейся природной средой. Полагать, что лишь потребности общества, лишь его целевые установки играют активную формирующую роль, а остальные звенья данной цепи – пассивное производное этих установок, означает впасть в односторонность и лишить движение самих потребностей закономерной основы.
Неубедительность изложенных выше подходов – структурно-отраслевого, социально-телеологического – заставила западных теоретиков обратиться вновь к индустриальному производству. Результатом явились концепции индустриального общества Р. Арона и нового индустриального общества Дж. К. Гэлбрейта.
Французский экономист и социолог Р. Арон подверг концепцию пяти стадий У. Ростоу резкой критике, заявив, что «эта теория представляется... одновременно слишком негибкой и слишком расплывчатой» 2 [Aron R. Trois essais sur l'age industriel. P., 1966. P. 44]. По мнению Р. Арона, главным для понимания послевоенной эволюции является уяснение характерных черт современной экономики. К ним относятся: 1) отделение предприятия от семьи; 2) технологическое разделение труда внутри предприятия; 3) необходимость накопления капитала; 4) экономический расчет; 5) концентрация рабочих. Это и есть основные черты «индустриального общества» 3 [Aron R. Dix-huit lecons sur la societe industrielle. P., 1962. P. 98 – 100].
В зрелом индустриальном обществе собственность на средства производства не играет определяющей роли. «...Если сущность современных обществ состоит в заботе о том, чтобы производить все больше и больше, то статус собственности на заводы, который в глазах Маркса был главной характеристикой капитализма, не теряя совсем важности, не сохраняет прежнего значения» 4 [Aron R. La hitte des classes. P., 1964. P. 25]. По мнению Р. Арона, применение термина «капитализм» ко всем разнородным «несоветским» обществам не имеет никакой научной ценности. Р. Арон указывал на послевоенную «социализацию европейской экономики»: «Трансформацией, рассматриваемой в качестве наиболее типичной для европейских обществ, является национализация многочисленных предприятий» 5 [Aron R. Dix-huit le?ons sur la soci?t? industrielle. P. 299].
«Максималистским» вариантом теории индустриализма явилась концепция «технологического общества» французского социолога Ж. Эллюля. Понимая под «техникой» всякую сложную совокупность научных приемов использования ресурсов и полагая, что «техника» имеет собственную логику развития, этот автор придает ей универсальное, всеопределяющее значение. «Технологическая» трансформация капитализма, по мнению Ж. Эллюля, выражается в переходе: 1) от индивидуального предпринимательства к «экономике корпораций»; 2) от либерализма к государственному регулированию; 3) от рыночной к плановой («авторитарной») экономике 6 [Ellul J. The Technological Society. N.Y., 1965. P. 154, 200].
В основе концепции нового индустриального общества Дж. К. Гэлбрейта лежит представление о ключевом факторе производства, каковым в каждую эпоху является «наиболее редкий» фактор: в аграрном обществе – земля, в индустриальном – «капитал», а в современном, «новом индустриальном обществе» – инженерно-управленческие знания. Гэлбрейт считает превращение «организованных знаний» главным фактором производства, выводя его из крупных масштабов производства и применения научной технологии. Отсюда он делает вывод о том, что инженерно-административный корпус крупных корпораций (который Гэлбрейт именует техноструктурой) превращается в новую господствующую общественную силу, сменяющую господство класса капиталистов. Вместе с тем меняется и вся совокупность общественных отношений 7 [Galbraith J.K. The New Industrial State. Boston, 1967. Ch. 15].
Концепции Гэлбрейта нельзя отказать в логической цельности. В ней трудно найти изъяны, если рассматривать ее саму по себе. Но в сопоставлении с реальным развитием за ту четверть века, что истекла со времени ее разработки, эти изъяны обнаружить несложно.
Инженерно-административные знания явно перестали быть «редким» фактором, о чем свидетельствует более или менее ощутимая безработица среди инженеров, научных работников, управленцев. «Плановая система» связей между корпорациями вопреки Гэлбрейту не вытеснила рыночные отношения. Мелкий бизнес не превратился в сферу всеобщей технической отсталости, как предрекал Гэлбрейт, а, напротив, стал одним из основных двигателей НТР. Главное же в том, что капитал, при всех его трансформациях, не перестал быть господствующей силой в хозяйстве. Поэтому в общем не оправдались главные прогнозы Гэлбрейта относительно тенденции к усилению государственного планового регулирования корпораций, национализации части из них, к кооперированию в сфере мелкого промышленного предпринимательства.
Из столь очевидного расхождения теории и реальности можно извлечь полезные уроки. Видимо, нельзя выделять какой-то один, пускай и весьма важный, элемент, аспект развития и на нем строить цепь выводов, охватывающую хозяйство и общество в целом. В частности, кардинально новая роль научных технологий и организаций в хозяйстве очевидна. Однако их носители слишком тесно интегрированы в социально-экономическую систему, чтобы можно было говорить об их независимой, а тем более определяющей социальной роли. В частности, мысль Гэлбрейта о том, что новая роль техноструктуры была идентична в США и СССР, опровергалась весьма различным диапазоном прав, обязанностей и всех условий работы инженерно-административных кадров в двух странах и как результат – различной эффективностью этой работы. Хотя за смелую однозначность своих построений Гэлбрейт оказался наказан неудачей прогнозных выводов, тем не менее его подход внушает уважение своей последовательностью, четкостью посылок и заключений (чего не хватает большинству западных теоретиков). Важное методологическое достоинство его метода – это выявление зависимости социальной структуры современного хозяйства от его технико-организационного строения и самостоятельное, активное воздействие этой структуры на технический базис, с одной стороны, на экономические отношения и политический строй – с другой. На этой основе Дж. Гэлбрейт сделал явный шаг вперед по сравнению с У. Ростоу и Р. Ароном в объяснении изменений в целевых установках общества. 6 частности, Гэлбрейт обосновал необходимость для общества отказаться от навязанной техноструктурой погони за темпами роста и выдвинуть на первый план задачу удовлетворения социальных потребностей населения.