Швейк счел нужным пояснить это теоретическое положение примером:
      - Ты, Балоун, говорил, что у вас будут резать свинью и коптить ее и что, как только ты узнаешь номер нашей полевой почты, тебе пришлют окорок. Вот представь себе, полевая почта переслала окорок к нам в роту и мы с господином старшим ротным писарем отрезали себе по куску. Ветчина так нам понравилась, что мы отрезали еще по куску, пока с этим окороком не случилось то, что с одним моим знакомым почтальоном по фамилии Козел. У него была костоеда. Сначала ему отрезали ногу по щиколотку, потом по колено, потом ляжку, а если бы он вовремя не умер, его чинили бы, как карандаш с разбитым графитом. Представь себе, что мы сожрали твой окорок, как ты слопал печеночный паштет у господина обер-лейтенанта.
      Великан Балоун обвел всех грустным взглядом.
      - Только благодаря моим стараниям,-- напомнил Балоуну старший писарь,-- вы остались в денщиках у господина обер-лейтенанта. Вас хотели перевести в санитары, и вам пришлось бы выносить раненых с поля сражения. Под Дуклой наши три раза подряд посылали санитаров за прапорщиком, который был ранен в живот у самых проволочных заграждений, и все они остались там - всем пули угодили в голову. Только четвертой паре санитаров удалось вынести его с линии огня, но еще по дороге в перевязочный пункт поапорщик приказал долго жить.
      Балоун не сдержался и всхлипнул.
      - Постыдился бы,-- с презрением сказал Швейк.-- А еще солдат!
      - Да-а, если я не гожусь для войны! - захныкал Балоун.-Обжора я, ненасытный я, это правда. А ведь все потому, что оторвали меня от привычной жизни. Это у нас в роду. Покойник отец в Противинском трактире бился об заклад, что за один присест съест пятьдесят сарделек да два каравая хлеба, и выиграл. А я раз поспорил, что съем четырех гусей и две миски кнедликов с капустой, и съел. Бывало, после обеда захочется закусить. Схожу в чуланчик, отрежу себе кусок мяса, пошлю за жбаном пива и умну килограмма два копченого мяса. Служил у нас батрак Вомела, старый человек, так он мне всегда внушал, чтобы я этим не гордился и не приучался к обжорству. Он, мол, помнит, как дед рассказывал про одного обжору. Во время войны восемь лет подряд не родился хлеб. Пекли тогда что-то из соломы и из льняного жмыха, а когда в молоко могли накрошить немного творогу,-- ведь хлеба-то не было,-- это считалось большим праздником. Обжора-мужик помер через неделю, потому что его желудок к голоду был непривычен.
      Балоун обратил печальный взор к небу.
      - Но я верю, что господь бог хоть и наказует людей за грехи, но все же совсем их своей милостью не оставляет.
      - Господь бог сотворил обжор, он о них и позаботится,-заметил Швейк.-- Один раз тебя уже связывали, а теперь ты вполне заслужил передовые позиции. Когда я был денщиком господина обер-лейтенанта, он во всем на меня полагался. Ему и в голову не приходило, что я могу что-нибудь у него сожрать. Когда выдавали сверх пайка, он мне обычно говорил: "Возьмите это себе, Швейк" или же: "Чего там, мне много не нужно. Оставьте мне часть, а с остальным поступайте как знаете".
      Когда мы жили в Праге, он меня посылал в ресторан за обедом. Порции там были очень маленькие, так я, чтоб он ничего плохого не вообразил, покупал ему на свои последние деньги еще одну порцию, только бы он наелся досыта! Но как-то он об этом дознался. Я приносил из ресторана меню, а он себе выбирал. Однажды он выбрал фаршированного голубя. Когда мне дали половину голубя, я решил, что господин обер-лейтенант может подумать, будто другая половина съедена мной. Купил я еще одну половину и принес домой такую царскую порцию, что господин обер-лейтенант Шеба, который в тот день искал, где бы ему пообедать, и зашел в гости к моему лейтенанту как раз в обеденное время, тоже наелся. А когда наелся, то заявил: "Только не рассказывай мне, что это одна порция. Нигде в мире ты не получишь по меню целого фаршированного голубя. Если сегодня мне удастся стрельнуть деньги, то я пошлю за обедом в этот твой ресторан. Сознайся, это двойная порция?" Господин обер-лейтенант попросил меня подтвердить, что деньги были отпущены на одну порцию: ведь не знал же он, что в этот день у него будут гости! Я подтвердил. "Вот видишь! - сказал мой обер-лейтенант.-- Но это еще пустяки. Недавно Швейк принес на обед две гусиные ножки. Представь себе: лапша, говядина с сарделевой подливой, две гусиные ножки, кнедликов и капусты прямо до потолка и, наконец, блинчики".
      - Та-тта-тата! Черт подери! - облизывался Балоун.
      Швейк продолжал:
      - Это явилось камнем преткновения. Господин обер-лейтенант Шеба на следующий же день послал своего долговязого денщика в наш ресторан. Тот принес ему на закуску маленькую кучку куриного пилава, ну словно шестинедельный ребенок накакал в пеленочку,-- так, ложечки две. Тут господин обер-лейтенант Шеба бросился на него: ты, мол, половину сам сожрал, а тот знай твердит, что не виновен. Господин обер-лейтенант Шеба съездил ему по морде и поставил в пример меня: он, мол, вот какие порции носит господину обер-лейтенанту Лукашу. На другой день этот невинно избитый солдат снова пошел за обедом, расспросил обо мне в ресторане и рассказал все своему господину, а тот, в свою очередь, моему обер-лейтенанту. Сижу я вечером с газетой и читаю сводки вражеских штабов с поля сражения. Вдруг входит мой обер-лейтенант, весь бледный, и сразу ко мне - признавайся-де, сколько двойных порций купил в ресторане за свой счет; ему, мол, все известно, и никакое запирательство мне не поможет. Он, мол, давно знает, что я идиот, но что я к тому же еще и сумасшедший - это ему будто бы в голову не приходило. Я-де так его опозорил, что теперь у него единственное желание застрелить меня, а потом себя. "Господин обер-лейтенант,-- объясняю я.-- Когда вы меня принимали в денщики, то в первый же день заявили, что все денщики воры и подлецы, а так как в этом ресторане действительно давали очень маленькие порции, то вы и взаправду могли подумать, что я такой же подлец, как и все, способный жрать вашу..."
      - Господи милостивый! - прошептал Балоун, нагнулся за чемоданчиком поручика Лукаша и скрылся с ним в глубине вагона.
      - Потом поручик Лукаш,-- продолжал Швейк,-- стал рыться во всех карманах, а когда это ни к чему не привело, он вынул из жилетки серебряные часы и отдал их мне. Так растрогался! "Швейк, говорит, когда я получу жалованье, составьте счет, сколько я вам должен. А часы эти - мой подарок. И в другой раз не будьте идиотом". Как-то раз нам пришлось очень туго, и я отнес часы в ломбард...
      - Что вы там делаете, Балоун? - вдруг воскликнул старший писарь Ванек.
      Бедняга Балоун поперхнулся от неожиданности. Он уже успел открыть чемоданчик поручика Лукаша и запихивал в рот его последнюю булочку.
     
      x x x
     
      Мимо станции, не останавливаясь, прошел другой воинский поезд, битком набитый "дейчмейстерами", которых отправляли на сербский фронт. Они до сих пор не опомнились после восторженных проводов в Вене и без устали орали:
     
      Prinz Eugenius, der edle Ritter,
      wollt` dem Kaiser wiedrum kriegen
      Stadt und Festung Belegrad.
      Er lies schlagen einen Brucken,
      das man kunnt` hinuberrucken
      mit der Armee wohl fur die Stadt.
      / Храбрый рыцарь, принц Евгений,
      обещал монарху в Вене,
      что вернет ему Белград:
      перекинет мост понтонный,
      и тотчас пойдут колонны
      на войну, как на парад (нем.)/
     
      Какой-то капрал с залихватски закрученными усами облокотился о плечи солдат, которые, сидя в дверях, болтали ногами, и высунулся из вагона. Капрал дирижировал и неистово кричал:
     
      Als der Brucken war geschlagen,
      das man kunnt` mit Stuck und Wagen
      frei passier'n den Donauflus,
      bei Semlin schlug man das Lager
      alle Serben zu verjagen...
      / Скоро мост был перекинут
      и обоз тяжелый двинут
      вместе с войском за Дунай.
      Под Землином стали наши,
      чтоб из сербов сделать кашу... (нем.)
      /
      Вдруг он потерял равновесие, вылетел из вагона, на лету со всего маху ударился животом о рычаг стрелки и повис на нем, как наколотый. Поезд же шел все дальше, и в задних вагонах пели другую песню:
     
      Graf Radetzky, edier Degen,
      schwur's des Kaisers Feind zu fegen
      aus der falschen Lombardei.
      In Verona langes Hoffen,
      als mehr Truppen eingetroffen,
      fuhlt und ruhrt der Held sich frei...
      /Граф Радецкий, воин бравый,
      из Ломбардии лукавой
      клялся вымести врагов.
      Ждал в Вероне подкреплений
      и, хоть не без промедлений,
      дождался, вздохнул легко... (нем.)/
     
      Наколотый на дурацкую стрелку воинственный капрал был мертв. Около него на карауле уже стоял молодой солдатик из состава вокзальной комендатуры, исключительно серьезно выполнявший свои обязанности. Он стоял навытяжку с таким победоносным видом, будто это он насадил капрала на стрелку.
      Молодой солдат был мадьяр, и, когда из эшелона батальона Девяносто первого полка приходили смотреть на капрала, он орал на всю станцию:
      - Nern szabat! Nem szabat! Komision militar, nern szabat! / Не разрешается! Не разрешается! Военная комиссия, не разрешается! (венг. и нем.)/
      - Уже отмучился,-- вздохнул бравый солдат Швейк, который также оказался среди любопытствующих.-- В этом есть свое преимущество. Хоть он и получил кусок железа в живот, зато все знают, где похоронен. Его могилу не придется разыскивать на всех полях сражений. Очень аккуратно накололся,-- со знанием дела прибавил Швейк, обойдя капрала со всех сторон,-- кишки остались в штанах...
      - Nem szabat! Nem szabat! - кричал молоденький мадьярский солдат.-- Komision militar - Bahnhof, nem szabat!
      За спиной Швейка раздался строгий окрик:
      - Вы что тут делаете?
      Перед ним стоял кадет Биглер. Швейк отдал честь.
      - Осмелюсь доложить, рассматриваем покойника, господин кадет.
      - А что за агитацию вы здесь развели? Какое вам до всего этого дело?
      - Осмелюсь доложить, господин кадет,-- с достоинством и спокойно ответил Швейк,-- я никогда никакой "заагитации" не вел.
      За спиной кадета послышался смех солдат, и старший писарь Ванек выступил вперед.
      - Господин кадет,-- объяснил он,-- господин обер-лейтенант послал сюда ординарца Швейка, чтобы тот сообщил ему о случившемся. Я был недавно в штабном вагоне. Вас там разыскивает Матушич по распоряжению господина командира батальона. Вам следует немедленно явиться к господину капитану Сагнеру.
      Когда минуту спустя раздался сигнал "на посадку", все разбрелись по вагонам.
      Ванек, идя рядом со Швейком, сказал:
      - Когда собирается много народу, вы поменьше разглагольствуйте. У вас могут быть неприятности. Раз этот капрал из "дейчмейстеров", то будут говорить, что вы радовались его смерти. Ведь Биглер - заядлый чехоед.
      - Да ведь я ничего и не говорил,-- возразил Швейк тоном, исключавшим всякое сомнение;-- разве только, что капрал напоролся аккуратно и все кишки остались у него в штанах... Он мог...
      - Лучше прекратим этот разговор, Швейк.-- И старший писарь Ванек сплюнул.
      - Ведь все равно,-- не унимался Швейк.-- где за государя императора вылезут кишки, здесь или там. Он свой долг выполнил... Он мог бы...
      - Посмотрите, Швейк,-- прервал его Ванек,-- ординарец батальона Матушич опять несется к штабному вагону. Удивляюсь, как он еще не растянулся на рельсах.
      Незадолго перед этим между капитаном Сагнером и усердным Биглером произошел очень резкий разговор.
      - Я удивлен, кадет Биглер,-- начал капитан Сагнер.-Почему вы немедленно не доложили мне, что солдатам не выдали сто пятьдесят граммов венгерской колбасы? Теперь мне самому приходится ходить и выяснять, почему солдаты возвращаются со склада с пустыми руками. Господа офицеры тоже хороши, словно приказ не есть приказ. Ведь я точно выразился: "На склад походной колонной поротно". Это значит, если вы на складе ничего не достали, то и возвращаться нужно походной колонной поротно. Я вам приказал, кадет Биглер, поддерживать порядок, а вы пустили все на самотек. Обрадовались, что теперь не нужно подсчитывать порции колбасы, и преспокойно пошли смотреть, как это я наблюдал из окна, на напоровшегося капрала из "дейчмейстеров". А когда я приказал вас позвать, вы дали волю своей кадетской фантазии и понесли всякий вздор. Я, мол, пошел убедиться, не ведется ли около напоротого капрала какой-либо агитации...
      - Осмелюсь доложить, ординарец одиннадцатой роты Швейк...
      - Оставьте меня в покое с вашим Швейком! - закричал капитан Сагнер.-- Не думайте, кадет Биглер, что вам здесь удастся разводить интриги против поручика Лукаша. Мы послали туда Швейка... Вы так на меня смотрите, словно я к вам придираюсь. Да... я придираюсь к вам, кадет Биглер... Если вы не уважаете своего начальника, стараетесь его осрамить, то я вам устрою такую службу, что вы, кадет Биглер, долго будете помнить станцию Раб. Хвастаться своими теоретическими познаниями... Погодите, вот только прибудем на фронт... Тогда я пошлю вас в офицерскую разведку за проволочные заграждения... А как вы рапортуете? Да я и рапорта от вас не слышал, когда вы вошли... Даже теоретически, кадет Биглер...
      - Осмелюсь доложить, господин капитан / Все разговоры между офицерами, естественно, ведутся на немецком языке. (Прим. автора.)/, что вместо ста пятидесяти граммов венгерской колбасы солдаты получили по две открытки. Пожалуйста, господин капитан...
      Биглер подал командиру батальона две открытки, изданные дирекцией венского военного архива, начальником которого был генерал-от-инфантерии Войнович. На одной стороне был изображен русский солдат, бородатый мужик, которого обнимает скелет. Под карикатурой была подпись: "Der Tag, an dem das perfide Rusland krepieren wird, wird ein Tag der Erlosung fur unsere ganze Monarchie sein" / День, когда подохнет вероломная Россия, будет днем избавления для всей нашей монархии (нем.)/ Другая открытка была сделана в Германской империи. Это был подарок германцев австро-венгерским воинам. На верху открытки было напечатано: "Viribus unitis" / Объединенными силами (лит.)/ ниже помещалась картинка - сэр Грей на виселице: внизу под ним весело отдают честь австрийский и германский солдаты. Под картинкой стишок из книжки Грейнца "Железный кулак" - веселые куплеты о наших врагах. Германские газеты отмечали, что стихи Грейнца хлестки, полны неподдельного юмора и непревзойденного остроумия. Текст под виселицей в переводе:
     
      Грей
     
      На виселице в приятной выси
      Качается Эдуард Грей из породы лисьей.
      Надо бы повесить его ранее,
      Но обратите внимание:
      Ни один наш дуб сука не дал,
      Чтоб баюкать того, кто Христа предал,
      И приходится болтаться скотине
      На французской республиканской осине.
     
      Не успел капитан Сагнер прочесть эти стишки, полные "неподдельного юмора и непревзойденного остроумия", как в штабной вагон влетел батальонный ординарец Матушич.
      Он был послан капитаном Сагнером на телеграф при станционной военной комендатуре узнать, нет ли каких приказов, и принес телеграмму из бригады. Прибегать к шифровальному ключу не пришлось. Телеграмма была нешифрованная и гласила: "Rasch abkochen, dann Vormarsch nach Sokal" / Быстро сварить обед и наступать на Сокаль (нем.)/.
      Капитан Сагнер озабоченно покачал головой.
      - Осмелюсь доложить,-- сказал Матушич,-- комендант станции велел просить вас лично зайти к нему для переговоров. Получена еще одна телеграмма.
      Несколько позже между комендантом вокзала и капитаном Сагнером произошел строго конфиденциальный разговор.
      Содержание первой телеграммы: "Быстро сварить обед и наступать на Сокаль" - вызвало недоумение: ведь в данный момент батальон находился на станции Раб. И все же телеграмма должна была быть передана по назначению. Адресат - маршевый батальон Девяносто первого полка, копия - маршевому батальону Семьдесят пятого полка, который находился позади. Подпись правильная: "Командующий бригадой Риттер фон Герберт".
      - Весьма секретно, господин капитан,-- предостерег комендант вокзала.-- Из вашей дивизии получена секретная телеграмма. Командир вашей бригады сошел с ума. Его отправили в Вену после того, как он разослал из бригады по всем направлениям несколько дюжин подобных телеграмм. В Будапеште вы получите еще одну такую же телеграмму. Все его телеграммы, понятно, следует аннулировать. Но пока мы никакого распоряжения не получили. У меня на руках, как я уже сказал, только приказ из дивизии: нешифрованные телеграммы во внимание не принимать. Но вручать я их обязан, так как на этот счет я не получил от своих инстанций никаких указаний. Через свои инстанции я справлялся у командования армейского корпуса. Начато расследование... Я кадровый офицер старой саперной службы,-прибавил он.-- Участвовал в строительстве нашей стратегической железной дороги в Галиции. Господин капитан,-- сказал он минуту спустя,-- нас, стариков, начавших службу с простого солдата, гонят только на фронт! Нынче в военном министерстве штатских инженеров путей сообщения, сдавших экзамен на вольноопределяющегося, как собак нерезаных... Впрочем, вы ведь все равно через четверть часа поедете дальше... Помню, как однажды в кадетской школе в Праге я, ваш старший товарищ, помогал вам при упражнениях на трапеции. Тогда нас обоих оставили без отпуска. Вы ведь тоже дрались в своем классе с немцами... / Оба офицера вели разговор по-немецки. Эта фраза звучала так: "Sie haben sich damals auch mit den deutschen Mitschulern gerauft". (Прим. автора.)/ С вами вместе учился Лукаш, и вы, кажется, были большими друзьями. Все это вспомнилось мне, когда я по телеграфу получил список офицеров маршевого батальона, которые проследуют через мою станцию с маршевым батальоном. Много воды утекло с тех пор. Я тогда очень симпатизировал кадету Лукашу.
      На капитана Сагнера весь этот разговор произвел удручающее впечатление. Он узнал того, с кем говорил. В бытность свою учеником кадетского училища комендант руководил антиавстрийской оппозицией. Позднее погоня за чинами вытеснила у них оппозиционные настроения. Особенно задело его упоминание о поручике Лукаше, которого по каким-то неизвестным причинам, не в пример ему, Сагнеру, всюду обходили.
      - Поручик Лукаш - отличный офицер,-- подчеркнуто сказал капитан Сагнер.-- Когда отправится поезд?
      Комендант станции посмотрел на часы:
      - Через шесть минут.
      - Иду,-- заторопился Сагнер.
      - Я думал, вы мне что-нибудь скажете на прощание, Сагнер...
      - Итак, до свидания / В действительности Сагнер сказал: "Also, nazdar!" (Прим. автора.)/,-- ответил Сагнер и вышел из помещения комендатуры вокзала.
     
      x x x
     
      Вернувшись в штабной вагон поезда, капитан Сагнер нашел всех офицеров на своих местах. Они, разбившись на группы, играли в "чапари" (frische viere). Не играл только кадет Биглер. Он перелистывал начатые рукописи о событиях на театре военных действий. Кадет Биглер мечтал отличиться не только на поле сражения, но и на литературном поприще, как летописец военных событий. Обладатель удивительных крыльев и рыбьего хвоста собирался стать выдающимся военным писателем. Его литературные опыты начинались многообещающими заглавиями, и в них, как в зеркале, отражался милитаризм той эпохи. Но темы еще не были разработаны, на четвертушках бумаги значились только наименования будущих трудов.
      "Образы воинов великой войны", "Кто начал войну?", "Политика Австро-Венгрии и рождение мировой войны", "Заметки с театра военных действий", "Австро-Венгрия и мировая война", "Уроки войны", "Популярная лекция о возникновении войны", "Размышления на военно-политические темы", "День славы Австро-Венгрии", "Славянский империализм и мировая война", "Военные документы", "Материалы по истории мировой войны", "Дневник мировой войны", "Ежедневный обзор мировой войны", "Первая мировая война", "Наша династия в мировой войне", "Народы Австро-Венгерской монархии под ружьем", "Борьба за мировое господство", "Мой опыт в мировую войну", "Хроника моего военного похода", "Как воюют враги Австро-Венгрии", "Кто победит?", "Наши офицеры и наши солдаты", "Достопамятные деяния моих солдат", "Из эпохи великой войны", "В пылу сражений", "Книга об австро-венгерских героях", "Железная бригада", "Собрание моих писем с фронта", "Герои нашего маршевого батальона", "Пособие для солдат на фронте", "Дни сражений и дни побед", "Что я видел и испытал на поле сражения", "В окопах", "Офицер рассказывает...", "С сынами Австро-Венгрии вперед!", "Вражеские аэропланы и наща пехота", "После боя", "Наши артиллеристы - верные сыны родины", "Даже если бы все черти восстали против нас...", "Война оборонительная и война наступательная", "Кровь и железо", "Победа или смерть", "Наши герои в плену".
      Капитан Сагнер подошел к кадету Биглеру, просмотрел все рукописи и спросил, для чего он все это написал и что все это значит.
      Кадет Биглер восторженно ответил, что каждая надпись означает заглавие книги, которую он напишет. Сколько заглавий -- столько книг.
      - Я хотел бы, господин капитан, чтобы обо мне, когда я паду на поле брани, сохранилась память. Моим идеалом является немецкий профессор Удо Крафт. Он родился в тысяча восемьсот семидесятом году, в нынешнюю мировую войну добровольно вступил в ряды войск и пал двадцать второго августа тысяча девятьсот четырнадцатого года в Анло. Перед своей смертью он издал книгу "Самовоспитание к смерти за императора" / Udo Kraft. Selbsterziehung zum Tod fur Kaiser. C. F. Amelangs Verlag. Leipzig./.
      Капитан Сагнер отвел Биглера к окну.
      - Покажите, кадет Биглер, что там еще у вас. Меня чрезвычайно интересует ваша деятельность,-- с нескрываемой иронией попросил капитан Сагнер.-- Что за тетрадку вы сунули за пазуху?
      - Да так, пустяки, господин капитан,-- смутился Биглер и по-детски залился румянцем.-- Извольте удостовериться.
      Тетрадь была озаглавлена:
     
      СХЕМЫ ВЫДАЮЩИХСЯ И СЛАВНЫХ БИТВ
      ВОЙСК АВСТРО-ВЕНГЕРСКОЙ АРМИИ.
      СОСТАВЛЕНО СОГЛАСНО ИСТОРИЧЕСКИМ ИССЛЕДОВАНИЯМ
      ИМПЕРАТОРСКИМ КОРОЛЕВСКИМ ОФИЦЕРОМ
      АДОЛЬФОМ БИГЛЕРОМ.
      ПРИМЕЧАНИЯМИ И КОММЕНТАРИЯМИ СНАБДИЛ
      ИМПЕРАТОРСКИЙ КОРОЛЕВСКИЙ ОФИЦЕР АДОЛЬФ БИГЛЕР.
     
      Схемы были страшно примитивны.
      Открывалась тетрадь схемой битвы у Нердлингена 6 сентября 1634 года, затем следовали битвы у Зенты 11 сентября 1697 года, у Кальдьеро 31 октября 1805 года, под Асперном 22 мая 1809 года, битва народов под Лейпцигом в 1813 году, далее битва под Санта-Лючией в мае 1848 года и бои у Трутнова 27 июня 1866 года. Последней в этой тетради была схема битвы у Сараева 19 августа 1878 года. Схемы и планы битв ничем не отличались друг от друга. Позиции одной воюющей стороны кадет Биглер обозначил пустыми клеточками, а другой - заштрихованными. На той и другой стороне был левый фланг, центр и правый фланг. Позади -резервы. Там и здесь - стрелки. Схема битвы под Нердлингеном, так же как и схема битвы у Сараева, напоминала футбольное поле, на котором еще в начале игры были расставлены игроки. Стрелки же указывали, куда та или другая сторона должна послать мяч.
      Это моментально пришло в голову капитану Сагнеру, и он спросил:
      - Кадет Биглер, вы играете в футбол?
      Биглер еще больше покраснел и нервно заморгал; казалось, он собирается заплакать. Капитан Сагнер с усмешкой перелистывал тетрадку и остановился на примечании под схемой битвы у Трутнова в австро-прусскую войну.
      Кадет Биглер писал: "Под Трутновом нельзя было давать сражения, ввиду того что гористая местность не позволяла генералу Мацухелли развернуть дивизию, которой угрожали сильные прусские колонны, расположенные на высотах, окружавших левый фланг нашей дивизии".
      - По-вашему, сражение у Трутнова,-- усмехнулся капитан Сагнер, возвращая тетрадку кадету Биглеру,-- можно было дать только в том случае, если бы Трутнов лежал на ровном месте. Эх вы, будейовицкий Бенедек! Кадет Биглер, очень мило с вашей стороны, что за короткое время пребывания в рядах императорских войск вы старались вникнуть в стратегию. К сожалению, у вас все выглядит так, будто это мальчишки играют в солдаты и сами производят себя в генералы. Вы так быстро повысили себя в чине, прямо одно удовольствие! Императорский королевский офицер Адольф Биглер! Этак, пожалуй, мы еще не доедем до Будапешта, а вы уже будете фельдмаршалом. Еще позавчера вы взвешивали у папаши коровью кожу, императорский королевский лейтенант Адольф Биглер! Послушайте, ведь вы даже не офицер. Вы кадет. Вы нечто среднее между ефрейтором и унтер-офицером. Вы с таким же правом можете называть себя офицером, как ефрейтор, который в трактире приказывает величать себя "господином штабным писарем".
      - Послушай, Лукаш - обратился он к поручику,-- кадет Биглер у тебя в роте. Этого парня подтяни. Он подписывается офицером. Пусть сперва заслужит это звание в бою. Когда начнется ураганный артиллерийский огонь и мы пойдем в атаку, пусть кадет Биглер со своим взводом порежет проволочные заграждения, der gute Junge! A propos / Милый мальчик! (нем.) Кстати (франц.)/, тебе кланяется Цикан, он комендант вокзала в Рабе.
      Кадет Биглер понял, что разговор закончен, отдал честь и, красный как рак, побежал по вагону, пока не очутился в самом конце коридора.
      Словно лунатик, он отворил дверь уборной и, уставившись на немецко-венгерскую надпись "Пользование клозетом разрешается только во время движения", засопел, начал всхлипывать и горько расплакался. Потом спустил штаны и стал тужиться, утирая слезы. Затем использовал тетрадку, озаглавленную "Схемы выдающихся и славных битв австро-венгерской армии, составленные императорским королевским офицером Адольфом Бигле-ром". Оскверненная тетрадь исчезла в дыре и, упав на колею, заметалась между рельсами под уходящим воинским поездом.
      Кадет промыл покрасневшие глаза водой и вышел в коридор, решив быть сильным, дьявольски сильным. С утра у него болели голова и живот.
      Он прошел мимо заднего купе, где ординарец батальона Матушич играл с денщиком командира батальона Батцером в венскую игру "шнопс" ( "шестьдесят шесть").
      Заглянув в открытую дверь купе, кадет Биглер кашлянул. Они обернулись и продолжали играть дальше.
      - Не знаете разве, что полагается? - спросил кадет Биглер.
      - Я не мог, mi' is' d' Trump' ausganga / У меня вышли все козыри (нем. диал.)/,-- ответил денщик капитана Сагнера Батцер на ужасном немецком диалекте Кашперских гор.-- Мне полагалось, господин кадет, идти с бубен,-- продолжал он,-- с крупных бубен и сразу после этого королем пик... вот что надо было мне сделать...
      Не проронив больше ни слова, кадет Биглер залез в свой угол. Когда к нему подошел подпрапорщик Плешнер, чтоб угостить коньяком, выигранным им в карты, то удивился, до чего усердно кадет Биглер читает книгу профессора Удо Крафта "Самовоспитание к смерти за императора".
      Еще до Будапешта кадет Биглер был в доску пьян. Высунувшись из окна, он непрерывно кричал в безмолвное пространство:
      - Frisch drauf! Im Gottes Namen frisch drauf! / Смелее вперед! С богом, смелее вперед! (нем.)/
      По приказу капитана Сагнера, ординарец батальона Матушич втащил Биглера в купе и вместе с денщиком капитана Батцером уложил его на скамью. Кадету Биглеру приснился сон.
     
      СОН КАДЕТА БИГЛЕРА ПЕРЕД ПРИЕЗДОМ В БУДАПЕШТ
     
      Он - майор, на груди у него signum laudis / Знак отличия (лат.)/ и железный крест. Он едет инспектировать участок вверенной ему бригады. Но не может уяснить себе, каким образом он, кому подчинена целая бригада, все еще остается в чине майора. Он подозревает, что ему был присвоен чин генерал-майора, но "генерал" затерялся в бумагах на полевой почте.
      В душе он смеялся над капитаном Сагнером, который тогда, в поезде, грозился послать его резать проволочные заграждения. Впрочем, капитан Сагнер вместе с поручиком Лукашем уже давно, согласно его - Биглера предложению, были переведены в другой полк, в другую дивизию, в другой армейский корпус.
      Кто-то ему даже рассказывал, что оба они, удирая от врага, позорно погибли в каких-то болотах. Когда он ехал в автомобиле на позиции для инспектирования участка своей бригады, для него все было ясно. Собственно, он послан генеральным штабом армии.
      Мимо идут солдаты и поют песню, которую он читал в сборнике австрийских песен "Es gilt" /"Дело идет о том" (нем.)/:
     
      Halt euch brav, ihr tapf'ren Bruder,
      werft den Feind nur herzhaft nieder?
      last des Kaisers Fahne weh'n...i
      / Держитесь стойко, храбрецы,
      врага разите, удальцы,
      стяг императорский развейте... (нем.)/
     
      Пейзаж напоминает иллюстрации из "Wiener Illustrierte Zeitung" / "Венская иллюстрированная газета" (нем.)/.
      На правой стороне у амбара разместилась артиллерия. Она обстреливает неприятельские окопы, расположенные у шоссе, по которому он едет в автомобиле. Слева стоит дом, из которого стреляют, в то время как неприятель пытается ружейными прикладами вышибить двери. Возле шоссе горит вражеский аэроплан. Вдали виднеются кавалерия и пылающие деревни. Дальше, на небольшой возвышенности, расположены окопы маршевого батальона, откуда ведется пулеметный огонь. Вдоль шоссе тянутся окопы неприятеля. Шофер ведет машину по шоссе в сторону неприятеля. Генерал орет в трубку шоферу:
      - Не видишь, что ли, куда едем? Там неприятель.
      Но шофер спокойно отвечает:
      - Господин генерал, это единственная приличная дорога. И в хорошем состоянии. На соседних дорогах шины не выдержат.
      Чем ближе к позициям врага, тем сильнее огонь. Снаряды рвутся над кюветами по обеим сторонам сливовой аллеи. Но шофер спокойно передает в трубку:
      - Это отличное шоссе, господин генерал! Едешь как по маслу. Если мы уклонимся в сторону, в поле, у нас лопнет шина... Посмотрите, господин генерал! - снова кричит шофер.-Это шоссе так хорошо построено, что даже тридцатисполовинойсантиметровые мортиры нам ничего не сделают. Шоссе словно гумно. А на этих каменистых проселочных дорогах у нас бы лопнули шины. Вернуться обратно мы также не можем, господин генерал!
      "Дз-дз-дз-дзум!" - слышит Биглер, и автомобиль делает огромный скачок.
      - Не говорил ли я вам, господин генерал,-- орет шофер в трубку,-- что шоссе чертовски хорошо построено. Вот сейчас совсем рядом разорвалась тридцативосьмисантиметровка, а ямы никакой, шоссе как гумно. Но стоит заехать в поле - и шинам конец. Теперь по нас стреляют с расстояния четырех километров.
      - Куда мы едем?
      - Это будет видно,-- отвечал шофер,-- пока шоссе такое, я за все ручаюсь.
      Рывок! Страшный полет, и машина останавливается.
      - Господин генерал,-- кричит шофер,-- есть у вас карта генерального штаба?
      Генерал Биглер зажигает электрический фонарик и видит, что у него на коленях лежит карта генерального штаба. Но это морская карта гельголандского побережья 1864 года, времен войны Пруссии и Австрии с Данией за Шлезвиг.
      - Здесь перекресток,-- говорит шофер,-- обе дороги ведут к вражеским позициям. Однако для меня важно только одно -хорошее шоссе, чтобы не пострадали шины, господин генерал... Я отвечаю за штабной автомобиль...
      Вдруг удар, оглушительный удар, и звезды становятся большими, как колеса. Млечный Путь густой, словно сливки.
      Он - Биглер - возносится во вселенную на одном сиденье с шофером. Все остальное обрезано, как ножницами. От автомобиля остался только боевой атакующий передок.
      - Ваше счастье,-- говорит шофер,-- что вы мне через плечо показывали карту. Вы перелетели ко мне, остальное взорвалось. Это была сорокадвухсантиметровка. Я это предчувствовал. Раз перекресток, то шоссе ни черта не стоит. После тридцативосьмисантиметровки могла быть только сорокадвухсантиметровка. Ведь других пока не производят, господин генерал.
      - Куда вы правите?
      - Летим на небо, господин генерал, нам необходимо сторониться комет. Они пострашнее сорокадвухсантиметровок.
      - Теперь под нами Марс,-- сообщает шофер после долгой паузы.
      Биглер снова почувствовал себя вполне спокойным.
      - Вы знаете историю битвы народов под Лейпцигом? -спрашивает он.-- Фельдмаршал князь Шварценберг четырнадцатого октября тысяча восемьсот тринадцатого года шел на Либертковице, шестнадцатого октября произошло сражение за Линденау, бой генерала Мервельдта. Австрийские войска заняли Вахав, а когда девятнадцатого октября пал Лейпциг...
      - Господин генерал,-- вдруг перебил его шофер,-- мы у врат небесных, вылезайте, господин генерал. Мы не можем проехать через небесные врата, здесь давка. Куда ни глянь -одни войска.
      - Задавите кого-нибудь,-- кричит он шоферу,-- сразу посторонятся!
      И, высунувшись из автомобиля, генерал Биглер орет:
      - Achtung, sie Schweinbande! / Берегитесь, свиньи! (нем.)/ Вот скоты, видят генерала и не подумают сделать равнение направо!
      Шофер его успокаивает:.
      - Это им нелегко, господин генерал: у большинства оторваны головы.
      Генерал Биглер только теперь замечает, что толпа состоит из инвалидов, лишившихся на войне отдельных частей тела: головы, руки, ноги. Однако недостающее они носят с собой в рюкзаке. У какого-то праведного артиллериста, толкавшегося у небесных врат в разорванной шинели, в мешке был сложен весь его живот с нижними конечностями. Из мешка какого-то праведного ополченца на генерала Биглера любовалась половина задницы, которую ополченец потерял под Львовом.
      - Таков порядок,-- опять поясняет шофер, проезжая сквозь густую толпу,-- вероятно, они должны пройти высшую небесную комиссию.
      В небесные врата пропускают только по паролю, который генерал Биглер тут же вспомнил: "Fur Gott und Kaiser" / За бога и императора (нем.)/.
      Автомобиль въезжает в рай.
      - Господин генерал,-- обращается к Биглеру офицер-ангел с крыльями. когда они проезжают мимо казармы для рекрутов-ангелов,-- вы должны явиться в ставку главнокомандующего.
      Миновали учебный плац, кишевший рекрутами-ангелами, которых учили кричать "аллилуйя".
      Проехали мимо группы солдат, где рыжий капрал-ангел муштровал растяпу рекрута-ангела в полной форме, бил его кулаком в живот и орал: "Шире раскрывай глотку, грязная вифлеемская свинья. Разве так кричат "аллилуйя"? Словно кнедлик застрял у тебя во рту. Хотел бы я знать, какой осел впустил тебя, скотину, сюда в рай? Попробуй еще раз..." -"Гла-гли-гля!" - "Ты что, бестия, и в раю у нас будешь гнусить? Еще раз попробуй, ты, кедр ливанский!"
      Поехали дальше, но еще долго был слышен рев напуганного гнусавого ангела-рекрута: "Гла-гли-глу-гля" и крик ангела-капрала: "А-ли-лу-и-я-а-и лу-и-я, корова ты иорданская!"
      Потом они увидели величественное сияние над большим зданием, вроде Мариинских казарм в Чешских Будейовицах, а над зданием - два аэроплана, один слева, другой справа; между ними, посредине, натянуто громадное полотно с колоссальной надписью:
     
      К. U. K. GOTTES HAUPTQUARTIER
     
      /Императорская и королевская штаб-квартира бога (нем.)/
      Два ангела в форме полевой жандармерии высаживают генерала Биглера из автомобиля, берут его за шиворот и отводят наверх, на второй этаж.
      - Ведите себя прилично перед господом богом,-- говорят они ему у дверей и вталкивают внутрь.
      Посреди комнаты, на стенах которой висят портреты Франца-Иосифа и Вильгельма, наследника престола Карла-Франца-Иосифа, генерала Виктора Данкеля, эрцгерцога Фридриха и начальника генерального штаба Конрада фон Гетцендорфа, стоит господь бог.
      - Кадет Биглер,-- строго спрашивает бог,-- вы меня узнаете? Я бывший капитан Сагнер из одиннадцатой маршевой роты.
      Биглер оцепенел.
      - Кадет Биглер,-- возглашает опять господь бог,-- по какому праву вы присвоили себе титул генерал-майора? По какому праву вы, кадет Биглер, разъезжали в штабном автомобиле по шоссе между вражескими позициями?
      - Осмелюсь доложить...
      - Молчать, кадет Биглер, когда с вами разговаривает бог.
      - Осмелюсь доложить,-- еще раз, заикаясь, начинает Биглер.
      - Так вы не изволите замолчать? - кричит на него бог, открывает дверь и зовет: - Два ангела, сюда!
      В помещение входят два ангела с ружьями через левое крыло. Биглер узнает в них Матушича и Батцера.
      Уста господа бога вещают:
      - Бросьте его в сортир!
      Кадет Биглер проваливается куда-то, откуда несет страшной вонью.
     
      x x x
     
      Напротив спящего кадета сидели Матушич с денщиком капитана Сагнера Батцером и все время играли в "шестьдесят шесть".
      - Stink awer d'Kerl wie a'Stockfisch / А воняет, парень, словно треска (нем. диал.)/,-- сказал Батцер, который с интересом наблюдал, как спящий кадет Биглер подозрительно вертится,-- mus d'Hosen voll ha'n / Наложил, должно быть, полные штаны (нем. диал.)/
      - Это с каждым может случиться,-- философски заметил Матушич.-- Не обращай внимания. Не тебе его переодевать. Сдавай-ка лучше карты.
      Уже было видно зарево огней над Будапештом. Над Дунаем ощупывал небо прожектор.
      Кадету Биглеру, очевидно, снилось уже другое. Он бормотал:
      - Sagen sie meiner tapferen Armee, das sie sich in meinem Herzen ein unvergangliches Denkmal der Liebe und Dankbarkeit errichtet hat / Передайте моей доблестной армии, что она воздвигла себе в моем сердце вечный памятник любви и благодарности (нем.)/.-- Так как при этих словах он заворочался, вонь опять ударила Батцеру в нос, он сплюнул и проворчал:
      - Stink, wie a'Haizlputza, wie a'bescheisena Haiziputzar / Воняет, как золотарь! Как засранный золотарь! (нем. диал.)/.
      А кадет Биглер ворочался все беспокойнее и беспокойнее. Его новый сон был необычайно фантастичен: он защищал Линц в войне за австрийское наследство. Ему снились редуты и укрепления вокруг города. Его главная ставка превращена в большой госпиталь. Повсюду лежат раненые и держатся за животы. Мимо палисадов города Линца проезжают французские драгуны Наполеона I.
      А он, комендант города, стоит над всеми ними, тоже держится за живот и кричит французскому парламентеру:
      - Передайте своему императору, что я не сдамся!
      Потом боли в животе как будто утихли, и он со своим батальоном через палисады бежит из города, вперед, к славе и победе, и видит, как поручик Лукаш подставляет свою грудь под палаш французского драгуна, чтобы отвести удар, направленный на него - Биглера - защитника осажденного Линца.
      Поручик Лукаш умирает у его ног, восклицая:
      - Ein Mann, wie Sie, Herr Oberst, ist nutiger, als ein nichtsnutziger Oberleutnant! /Такой человек, как вы, господин полковник, более необходим, чем никчемный обер-лейтенант! (нем.)/
      Растроганный защитник Линца отворачивается от умирающего, но тут картечь попадает ему в седалищные мышцы. Биглер машинально ощупывает штаны и чувствует на руке что-то липкое. Он кричит:
      - Санитары! Санитары! - и падает с коня...
      Батцер и Матушич подняли свалившегося с лавки кадета Биглера. Затем Матушич направился к капитану Сагнеру и доложил, что с кадетом Биглером творится что-то неладное.
      - Это не с коньяку,-- сказал он.-- Вернее всего -холера. Кадет Биглер на всех станциях пил воду. В Мошоне я видел, как он...
      - Холеру сразу не схватишь, Матушич. Скажите врачу - он рядом в купе, пусть его осмотрит.
      К батальону был прикомандирован "врач военного времени", вечный студент-медик и корпорант Вельфер. Он любил выпить и подраться, но медицину знал как свои пять пальцев. Он прослушал курс медицинских факультетов в различных университетских городах Австро-Венгрии, был на практике в самых разнообразных клиниках, но не имел звания доктора по той простой причине, что по завещанию покойного дяди студенту-медику Фридриху Вельферу выплачивалась ежегодная стипендия до получения им диплома врача. Эта стипендия была приблизительно раза в четыре больше жалованья ассистента в больнице. И кандидат медицинских наук Фридрих Вельфер добросовестно стремился по возможности отсрочить получение звания доктора медицины.
      Наследники чуть не сошли с ума, объявляли его идиотом, делали попытки женить на богатой невесте, только бы избавиться от него. Член приблизительно двенадцати корпорантских кружков, кандидат медицинских наук Фридрих Вельфер, чтобы позлить наследников, издал несколько сборников весьма приличных стихов в Вене, Лейпциге, Берлине, печатался в "Sirnplicissimus" и спокойно продолжал учиться: над ним не каплет!
      Но вот разыгралась война и коварно нанесла ему удар в спину. Поэта, автора книг "Lachende Lieder" / "Смеющиеся песни" (нем.)/, "Krug und Wissenschaft" / "Кружка и наука" (нем.)/, "Marchen und Parabein" / "Сказки и притчи" (нем.)/, забрали безо всяких, а один из наследников приложил все усилия, чтобы беззаботный Фридрих Вельфер получил звание "лекаря военного времени". Он выдержал экзамен. В письменной форме ему был предложен ряд вопросов, на которые он обязан был прислать ответы. На все вопросы он дал стереотипный ответ: "Lecken sie mir Arsch" / Поцелуйте меня в задницу (нем.)/. Три дня спустя полковник торжественно объявил, что Фридрих Вельфер получил диплом доктора медицинских наук, который давно заслужил, и что старший штабной врач назначает его в госпиталь пополнения. Теперь от его поведения будет зависеть быстрое продвижение по службе. Известно, правда, что в разных городах у Фридриха Вельфера были дуэли с офицерами, но сейчас время военное, и это все предано забвению.
      Автор книги стихов "Кружка и наука" закусил губы и пошел служить. После того как было установлено, что по отношению к солдатам он вел себя чрезвычайно снисходительно и задерживал их в больнице по возможности дольше, в то время когда лозунгом было: "Валяться и подохнуть в больнице или валяться и подохнуть в окопах - все равно подохнуть",-- доктора Вельфера отправили с тринадцатым маршевым батальоном на фронт.
      Кадровые офицеры батальона считали его неполноценным, офицеры запаса, чтобы не углублять пропасть между собой и кадровиками, также не замечали его и не дружили с ним.
      Капитан Сагнер, естественно, чувствовал себя намного выше бывшего кандидата медицинских наук, изрезавшего за время своей долголетней учебы множество офицеров. Когда Вельфер - "лекарь военного времени" - прошел мимо Сагнера, тот даже не посмотрел на него и продолжал разговаривать с поручиком Лукашем о каких-то пустяках, вроде того, что около Будапешта разводят тыкву. В связи с этим поручик Лукаш вспомнил, как на третьем году обучения в кадетской школе он с товарищами "из штатских" был в Словакии. Раз они пришли к евангелическому пастору-словаку. Тот угостил их жареной свининой с гарниром из
     
      Тыква, свинья,
      хочет вина,--
     
      на что Лукаш страшно обиделся / Разговор капитана Сагнера с поручиком Лукашем ведется на чешском языке. (Прим. автора.)/.
      - Будапешта мы почти не увидим,-- с сожалением заметил капитан Сагнер.-- Согласно маршруту, мы должны простоять здесь только два часа.
      - Думаю, что будут переформировывать состав,-- ответил поручик Лукаш.-- Мы прибудем на сортировочную станцию Transport-Militar-Bahnhof /Вокзал для воинских эшелонов (нем.)/.
      К ним подошел "лекарь военного времени" Вельфер.
      - Пустяки,-- сказал он, улыбаясь.-- Господ, которые мечтают со временем стать офицерами и хвастаются в Офицерском
      собрании своими стратегическо-историческими познаниями, следовало бы предупредить, что вредно в один присест съедать посылку со сластями. С момента отъезда из Брука кадет Биглер проглотил, как он сам признается, тридцать трубочек с кремом, а на вокзалах пил только кипяченую воду. Это напоминает мне, господин капитан, стихи Шиллера: "Wer sagt von..." / Кто говорит о... (нем.)/
      - Послушайте, доктор,-- прервал его капитан Сагнер,-- не о Шиллере речь. Что, собственно, случилось с кадетом Биглером?

К титульной странице
Вперед
Назад