гда откладывали до будущего Учредительного собрания, в
которое уже никто не верил. Национальная Россия ждала
своего диктатора, а получила Особое совещание —эту ок
рошку из либералов с черносотенцами.
Неудачна была и вся наша политика на местах. Наш ло
зунг —Единая, Великая, Неделимая Россия —был органи
чески чужд тем окраинам, откуда началась наша борьба. Не
прельстишь казачество звоном Московских колоколов. Ка
зачество поднялось против неслыханного гнета, который
шел как раз из Москвы. Но эта борьба казаков была только
борьбой за свои казачьи вольности, за свои станицы, борь
бой за землячество, а не за отечество.
На самом деле казачество, которому Добровольческая
армия помогла сбросить большевиков, признавало ее не как
носительницу государственного национального начала, а
только как вооруженную организацию сначала Алексеев
скую, а потом Деникинскую, которая умеет воевать.
Мы, добровольцы, не сумели стать цементом, который
спаял бы эти окраины в одно целое, родственное нам по
духу, и поэтому в Вооруженных силах Юга России между
добровольцами и казаками не было ни духовной скрепы,
ни одинакового понимания своих задач. Вних не было еди
ного духа...
Неправильная оценка настроений казачества повлек
ла за собой и ошибочный стратегически план. Нам, под
няв казаков, надо было немедленно идти на соединение с
восставшими русскими силами, которые вел Колчак. Вме
сто этого мы, опираясь на свою неустойчивую базу, пошли
на Москву, да к тому же фронтом в виде изогнутой дуги и
без всякого сосредоточения своей кавалерии против Кон
ной армии Буденного. И отступать от Харькова нам надо
было не на Ростов, а на Крым и Новороссийск, где мы мог
ли бы опять-таки опереться на русские силы. Мы наказаны
за ошибочную политику и ошибочную стратегию. Но я
уверен, что наше белое движение, уже давшее столько ге
роев, выдвинет, наконец, вождя, рожденного быть дикта
тором, который и приведет нас к полной победе...»
Когда капитан кончил свою речь, наступило тягостное
молчание. Все поняли скрытый смысл его слов.
