ным хлебом и колбасой. Ни одна часть своим людям обед
не выслала.
Образовавшийся в доме гр. Мусина-Пушкина лазарет
был довольно большой. Свыше трех процентов лейб-гвар
дии Преображенского и лейб-гвардии Кексгольмского за
пасных полков лежали раненные, и тут же среди них были
умирающие прапорщики Соловьев и Эссен IV, вскоре оба
скончавшиеся. Труп прапорщика Кисловского сюда не при
несли...
Управление и администрация временного лазарета про
сили меня вывести из дома здоровых солдат. Тогда я побла
годарил последних за честное до конца исполнение своего
долга и приказал им, сложив винтовки и патроны на чер
дак, разделиться на небольшие группы под начальством сво
их унтер-офицеров и идти по казармам.
Хозяева дома, видя вокруг него возмущенную толпу, кри
чащую по моему адресу угрожающие возгласы, и боясь за
свой дом, предлагали мне переодеться в штатское и уйти.
Но я наотрез от этого отказался и, сказав, что при первой
возможности оставлю их дом, послал своих двух унтер-
офицеров посмотреть, где я могу выйти из дома. Вскоре
вернулся ст. унтер-офицер Маслов и сказал, что ко всем
возможным выходам из дома поставлены вооруженные ко
манды рабочих, которые ждут моего появления, и что мне
выйти совершенно невозможно. Тогда я отпустил этих двух
унтер-офицеров и остался один.
Поздно ночью ко мне пробрался ефрейтор учебной ко
манды лейб-гвардии Преображенского запасного полка, с
которым фельдфебель учебной команды подпрапорщик
Лисов прислал мне солдатское обмундирование, чтобы я,
переодевшись, мог выйти из своего заточения, но мне был
противен какой-либо маскарад, и я от этого отказался.
Проснувшись утром 28 февраля довольно поздно и на
пившись чаю, который мне дали во временном лазарете, я
подошел к окну «своей» маленькой гостиной и увидел Ли
тейный проспект, сад Собрания Армии и Флота и угол Ки-
рочной улицы. Всюду бродили вооруженные рабочие, не
спускавшие глаз с окон дома гр. Мусина-Пушкина. В это
время из-за угла Кирочной улицы выехали две броневые
