барин их как закричит на мужиков, аж багровым стал: вы,
сукины дети, весь мой барский дом разграбили, а теперь су
ете мне вашу июдскую хлеб-соль... Отшвырнул он блюдо и
взял только иконки, да и то, говорит, их вновь святить надо,
опоганили, мол, своими руками... Кричал, кричал, а потом
требует: выдать мне всех ваших зачинщиков. Ему мужики
говорят: все, барин, виновны, всем миром шли на усадьбу.. А
барин говорит: коли так, всех перепорю... Идрали же потом
мужиков нагайками эти самые черкесы, не приведи Бог...
Конечно, и баб похлестали... Акогда барин уезжал, наложил
на мужиков аренду и аренду большую, да еще штраф прика
зал платить... Мужички хотят жаловаться, а к кому пойдешь?
Нету теперь ни на кого управы...
—Ну, а при большевиках, что же, лучше было? —спро
сил офицер.
—При большевиках не скажу лучше. Не то что скотине
или хлебу, скамейке своей перестали быть хозяевами, од
нако земля-то, говорят большевики, ваша, теперь навсегда...
Да и как тебе еще сказать? Это верно, что нажрались они за
наш счет и насосались здорово, ну а голодные мухи те жа
лят злее... Взять вот подводнуюповинность. Измучили выею,
возят и возят вас наши мужики, кони ослабли, работа вполе
стала... Скот тоже отбираете и режете... Оттого молодые и
подаются к большевикам... Ну, господин хороший, просим
прощения на нашем мужицком слове. Не обессудьте... Да
вай Бог...
Старик протянул руку офицеру и простился.
—Вот тебе и наша народная опора, —подумал офицер
и пошел в штаб.
На фронте 1-го корпуса наступили дни сравнительного
затишья. Полки приводили себя в порядок В Курске, не в
пример Харькову, вДобровольческую армию записывались
горожане. Пополнялся и офицерский состав. Офицеры или
перебегали из Красной армии, или же сдавались во время
боев при всяком удобном случае. Охотно шли кдоброволь-
цам на регистрацию ите офицеры, которые все время скры
вались от большевиков. Всех таких офицеров доброволь
цы называли «трофеями». Эти «трофеи» являлись в Белую
армию смущенными, но с искренним желанием искупить
