 |
| У колодца. Фото. Начало XX в. |
«Товар лицом продается», – говорит русская пословица. Привлекательными девушки считали парней высокого роста, с полным, румяным лицом. Особенно ценились широкие плечи («косая сажень в плечах»), говорившие о силе, и русые вьющиеся волосы. О красивом парне отзывались: «Кудрявый, румяный да веселый», а про сильного и здорового, но внешне непривлекательного молодца говорили: «И медведь здоров, да что им делать». Девушкам также нравились в парнях дерзость, озорство, удаль, ловкость, то есть то, что обозначалось словом «ухарство»: «С таким парнем не пропадешь и не заснешь». Парня-ухаря называли «подбей-щека да подбей-нога», окружающие одобрительно оценивали его поведение: «Ай да парень, никто супротив его не может!» Нерасторопность, неповоротливость воспринимались как большой недостаток. Девушка, которой повезло стать почётницей ухаря, пела:
Я не думала, не чаяла:
Мой-от миленький отчаянной.
Я отчаянных насмерть люблю!
Бесшабашному рубашку шью:
На рубашке косой вороток.
Не жалею девять пуговок в рядок.
Девять пуговиц оловянненьких,
Любят девки миловзглядненьких.
Девушка всегда с удовольствием соглашалась «гулять» с хорошо одетым, щеголеватым парнем, который умел играть на гармони, петь и плясать, был «вежливым и игривым». В конце XIX века у девушек пользовались популярностью парни, которые усвоили городскую моду – «напитирились»:
Сюртучок-то на нем новенький,
Сапоги новы с калошами,
Есть жилеточка с часами
И манжеточка с духами,
Русы кудри при помаде.
На Илье цепочка горит,
На Петровиче серебряная,
Горит перегарывает,
Про девицу разговаривает.
Почти у каждой девушки, за редким исключением, был почётник (дроля, прихехеня). Естественно, у видных девушек было больше шансов создать пару с «питенбурами», остальные утешали себя пословицей: «Хороши-то про хороших, а нам-то и так добро». Девушка, «не нажившая» себе игральщика, подвергалась насмешкам и со стороны своих же подружек, и со стороны парней, которые относились к ней с пренебрежением, забывали ее в играх и веселье. «Останица», «обсевок» – называли ее за глаза.
Завоевание почётницы
Во хорошем, во зеленом садочку
Гуляла душа красна девица.
Завидел удалой доброй молодец:
«Не моя ли та земчуженка катается?
Не моя ли та алмазная катается?»
Выбрав себе девушку «по душе и по сердцу», парень приступал к ее завоеванию. Правила ухаживания, принятые в молодежной среде, требовали от него осторожности в действиях: он должен был вести себя предельно корректно как на людях, так и наедине с девушкой. Любая вольность на этапе сближения игровой пары могла быть воспринята девушкой как оскорбление, посягательство на ее честь. Парень, выбравший себе почётницу, старался почаще попадаться ей на глаза, встретив на улице или посиделке, вежливо здороваться, называть по имени и отчеству, говорить «приятственные слова», давая понять о своих страданиях. В старинной вологодской песне об этом рассказывается так:
Как ходил-гулял Ванюша
Вдоль по улице,
Под Паранино окошко
Часто взглядывал,
Про Паранино здоровье
Часто спрашивал.
– Научи, душа Параня,
Как к тебе ходите?
Научи, душа Параня,
Как тебя любити?
 |
 |
| Е. В. Честняков. Свидание. 1920-е | Деревенские парни у изгороди. Фото. Начало XX в. |
 |
 |
| В. И. Суриков. Смеющаяся девушка. 1890-1891 | Деревенские щеголи. Фото. Начало XX в. Архангельская губ. |
 |
|
| Полотенце с вышитой надписью «Кого люблю, того и дарю». Середина XIX в. Владимирская губ | |
«Ухаживая за девушкой, парень старается при встрече с ней оказывать предпочтительное перед другими внимание. Снимает картуз или шапку, бойко раскланивается, старается смешить ее разными шутками и прибаутками, вроде того: „Вы, Матрена что это отощали на манер поповой кобылы, не мешало бы вас маленько овсецом покормить" – или: „Кто это Парашенька, вам такой расчудесный платочек подарил?" – „А кто мне мил, тот и подарил". – „Кто же он такой, ваш прынц заморский?" – „Вы много узнаете, пожалуй, на старого кобеля будете похожи". – „А в таком разе ваш кавалер выходит вроде Володи, на манер соленых огурцов!" При этом парень пользуется удобным случаем: или ущипнет ту девушку, за которой он ухаживает, или осязает ее упругость и полноту» (Русские крестьяне. Т. 3. С. 454).
Если парень не совсем понимал, готова ли девушка стать его почётницей, он пускал в ход хорошо известные в деревне приемы. Проще всего это было выяснить на посиделке. Например, парень мог вызвать свою избранницу через ее подругу на крыльцо, чтобы побеседовать с ней на улице с глазу на глаз. Если они договорились, то в избу возвращались, уже держась за руки. Можно было сделать и так: прийти на посиделку, поклониться девушкам, походить немножко, отпуская им комплименты, а затем сесть рядом с той, которая полюбилась. На деревенском жаргоне это называлось «сесть за прялку» и означало предложение «любиться». «Фартоватому» парню после этого полагалось сразу же попытаться обнять и поцеловать свою пассию, чтобы точно выяснить ее отношение к себе. Если девушка была согласна стать его почётницей, то она обычно вяло отмахивалась от объятий: «И век не хочется!», «И что это ты!» Если же парень неправильно оценил ситуацию, то мог получить от рассерженной девицы затрещину. Обычным способом выяснить отношение к себе девушки было занять ее место на лавке, когда она на время вышла из избы или отправилась на круг плясать. Возвратившись, девушка просила освободить ее место, а парень требовал за это поцелуя. Если парень нравился девушке, она его тут же целовала и садилась к нему на колени, если не нравился – прогоняла с места.
Способов заигрывания с понравившейся девушкой было множество. Например, на посиделках парень мог в отсутствие своей избранницы обсыпать солью ее кудель. А когда та начинала прясть и смачивала руку слюной, чтобы лучше скручивалось волокно, ее пальцы становились солеными. Ее крик и возмущение вызывали всеобщий смех, и радостные зрители указывали на шутника. В Святки, когда девушки отправлялись в баню или на перекресток дорог гадать о «суженом-ряженом», парень неожиданно появлялся перед своей почётницей, хватал ее и утаскивал под визг подруг.
Складывание игровой пары проходило на глазах всей молодежной компании. Вся девичья стайка с интересом следила за этим процессом, зачастую активно в него вмешиваясь. Девушки старались помочь обрести друга застенчивой подружке, или, наоборот, разбить, по их мнению, неудачную пару, или утешить девушку, родителям которой не нравился ее ухажер. Мнение девичьей группы доводилось до сведения всего молодежного коллектива в игровой форме на посиделках, гуляньях, толоках, свозах. Одобрение складывающейся пары, например, выражалось через так называемые припевки – короткие песенки любовного содержания. Песня связывала имена почётника и почётницы, желала им счастья и являлась своего рода залогом долговечности их пары:
Игнаша ходит по полу,
Сибирка нова до полу,
На ножках сапожки
С калошами скрипят.
Девки спросят – чей такой?
Марья скажет: «Игнаша мой!»
Многие припевки заканчивались словами: «Коль любой – так поклонись, нелюбой – отворотись». В архангельских селах после исполнения припевок девушки просили у парня в обмен на хорошо сделанное дело – «припетую» ему девушку – подарок:
Ты пожалуй, господин,
Нам за песенку
Виноградие красно-зеленое,
Уж ты рубль, либо два,
Либо вина полведра.
Если он скупился, то девушки старались наказать его песенкой, содержание которой, по словам очевидца, было таково, что «и в печать не может попасть по своим чересчур отборным, очищенным и режущим ухо выражениям» (Ефименко П. С. 1877. С. 133).
Если родители девушки были недовольны выбранным ею игральщиком, она могла попросить помощи у подруг:
Мне родители не дело говорят,
С кем охота, заниматься не велят,
Охохонюшки, тошно мне!
Помогите-ка немножко мне,
Моему горю несносливому,
В чужи люди невынослимому.
Девушки, узнав о ее горе, старались скорректировать ситуацию: например, приходили в Святки к ее дому «баскими наряжонками» и пели хвалу парню.
Когда игральная пара наконец складывалась, парень посылал девушке хороший подарок – «задаток», без которого их союз не считался действительным. Задатком могла быть, например, прялка, которую он сам сделал, деньги, сладости. В Вологодской губернии задаток состоял из фунта орехов, фунта конфет, двух фунтов «сыропных» пряников и некоторого количества денег. Парень вручал его или лично, или через подругу девушки, или через ее соседку. Если девушка приняла задаток и прислала отдарок – кисет, носовой платок, поясок с вышитой надписью (например: «Кого люблю, того дарю» или «Любезному Ивану Дмитриевичу от Дарьи Петровны навеки»), кольцо, то это означало, что она принимает его ухаживания и согласна быть его почётницей. Обмен подарками рассматривался как заключение между девушкой и парнем своего рода договора, который действовал в течение одного сезона. Его можно было продлить еще на сезон или расторгнуть и получить право выбрать себе на будущий год другую пару.
Отношения внутри игровой пары
Я сорву цветок, совью венок
Милому дружку на головушку:
Носи, мой друг, венок, не сранивай!
Люби девушку, не сказывай!
Люби девушку, не обманывай!
Отношения внутри игровой пары складывались по модели отношений между женой и мужем, принятых в крестьянской семье. Почётник играл роль хозяина дома, и почётница обязана была ему подчиняться. Он мог упрекнуть ее за плохой костюм, заставить уйти с посиделки или с гулянья, если посчитал, что она там плохо себя ведет и оказывает слишком много внимания другим парням и т. п. Девушке полагалось иметь «голову поклонную, ретиво сердце покорное»: спокойно принимать все его требования, не обижаться на сердитые слова и постараться выполнить все его пожелания. Почётник и почётница должны были помогать друг другу в сложных жизненных ситуациях. Парень защищал свою девушку и в случае необходимости вступался за ее честь, а девушка имела право вмешаться в толпу дерущихся парней и заслонить своего почётника от кулаков и дубинок. Деревенский этикет не позволял парням в этом случае оттащить ее в сторону или избить.
 |
 |
 |
| На гулянье. Фото. Начало XX в. Центральная Россия | Пояса. Конец XIX - начало XX в. Вологодская, Курская, Рязанская, Ярославская губ. | Гулянье в деревне. Фото. Начало XX в. |
Во время молодежных сборищ почётник и почётница всегда были вместе, демонстрируя всем присутствующим свою симпатию друг к другу. Исследователь крестьянского быта в Каргопольском уезде Олонецкой губернии в 1875 году писал: «Холостой и девица в каждый вечер на беседе сидят друг против друга, и девица считает для себя оскорблением, если беседник сядет не к ней; равно и холостой обидится, если к его беседнице сядет кто-либо, кроме его. Короче сказать, холостой и девица, познакомившись, становятся неразлучными и на беседе, и в игре, и дорогой, когда идут с беседы, и на гуляньях, и праздниках. На гуляньях они не прогуливаются, а стоят, захватившись рука об руку, у какой-либо стены или опершись о перила, либо огороду» (Соколов. С. 29). Это правило довольно строго выполнялось, и лишь в редких случаях чужой парень решался пригласить чужую «милку» в игру больше одного-двух раз. Такая оплошность могла привести к драке, в которую включалась обычно вся мужская часть молодежной группы.
Вот, например, какая история произошла в 1897 году в селе Клепиково Вологодской губернии, когда один из парней посягнул на чужую девушку. Парень по фамилии Свистунов из села Фетиньино ухаживал за клепиковской девушкой Марьей. Он заплатил местным деревенским парням за Марью выкуп и «с той поры, – как рассказывал очевидец, – безнаказанно ходил к своей милой Маше. Раз он, по обыкновению своему, пришел на посиденку в Клепиково. На посиденке играли „заяньку"- Один парень из деревни Бревнова Иван Мушников играл с его Марьей. Первую „заяньку" проиграли, на вторую же Свистунов хотел „взять" Марью, но Мушников предупредил и уже взял его Марью. Это не понравилось Свистунову, и он не стал играть „заяньки". По окончании „заяньки" все сели и разговаривали между собою, кушая конфекты, пряники и орехи. Мушников продолжал сидеть с Марьей. Посиденка стала уже расходиться. Вдруг выбегает Свистунов, пляшет и поет: „Дальше Солнца не угонят. Сибирь наша сторона..." – что служит признаком, что молодец поющий собирается кого-нибудь отколотить. И действительно, только что вышли на улицу, как Свистунов набежал на Мушникова и ударил его по „башке", в это же время набежали некоторые из клепиковских робят и тоже ударили Мушникова. Скоро Мушникова сбили с ног и, проломивши голову в трех местах гирями, отпустили домой. Оказалось, что Свистунов посулил клепиковским робятам на четвертную, если они „подсобят" отдуть Мушникова. В скором времени Свистунов также был отдут в Клепикове, вследствие того что Мушников подпоил клепиковских робят. Последние не пристали за Свистунова, а Мушников привел своих деревенских робят, и таким образом напали на Свистунова, который был в то время на посиденке только один из деревни Фетиньина. Свистунов после этого стал искать, как бы „отколотить" Мушникова» (АРЭМ, ф. 7, оп. 1, д 120, л. 24).
Почётники постоянно обменивались подарками, которые подтверждали установившиеся между ними отношения и служили знаками внимания. Девушки дарили своим ухажерам ремни для гармоней, пряжки и ленты на шляпу, кисеты, пояски, бисерные украшения, которые парни прикрепляли к своей одежде. Например, об этом обычае в Вологодской губернии очевидец писал так: «Шапки парней унизаны нитями стекляруса и бисера, а спереди на них красуется что-то вроде кокарды: яркого цвета лоскуты с пуговицей посредине. Пуговицами обшиты вся рубаха, ворот, рукава. Пуговицами, стеклярусом и кистями унизан пояс. Пуговицы и лоскутки на голяшках валенков. Все это знаки расположения к парню девушек» (Скворцов Л. С. 39-40). В Святки, на Масленицу, Пасху, Троицу, а также в дни, установленные местной традицией (например, в осеннее и весеннее заговенье, в понедельник или в четверг на Страстной неделе и др.), девушки одаривали своих почётников яйцами. В Пасхальную неделю или на Троицу парень получал от своей почётницы от десяти до пятидесяти крашеных яиц. Парни дарили девушкам веретена, свечки, зеркальца, мыло. Лучшим подарком считались сладости: «рогожные кулечки» с «лампасье» (монпансье), шоколадные конфеты в красивых обертках, орехи в сахаре, пряники. «Фартоватые» парни угощали сладостями не только своих любезных, но и раздавали их целыми пригоршнями всем девушкам.
Дарение было обязательной частью отношений между парнем и девушкой. Если девушка «любилась» с парнем, забывая одаривать его, то этикет позволял ему попросить или даже потребовать подарка:
«– Я вот как давно к тебе, Маша, хожу, а ты мне ничего еще не давала, давай денег 1 р. 50 коп., и я опять стану к тебе ходить, а уж если не дашь, то не стану, что я буду за парень, если не выхожу от тебя ничего, все своим игровым дают, а ты мне не даешь даже таких пустяков, так дашь, Маша!
– Дам, милой Ваня, дам, в то воскресенье вставай раньше к заутрене, я буду ждать тебя у лав» (ЛРЭМ, ф. 7, оп.1, д. 120, л. 24).
Если парень забывал о подарках для девушки, то она могла ему спеть такую песенку:
Придешь в избу, милый,
Богу помолись,
Поскорее возле девушки садись,
Уж ты сядешь возле девушки,
Я спрошу же: есть ли прянички?
Еся прянички – весь вечер просижу,
Нету пряничков – с беседы прогоню:
Ты ступай, пустая рожа, от меня, –
Пофорсистее тебя подобрала!
«Любы»
Парень у девушки целоваться просил:
- Давай, давай, девица, давай поцелуемся!
Давай, давай, красная, давай поцелуемся!
Что у тебя, девица, губушки сладеньки?
- Пчелы были, мед носили, а я принимала.
- Что у тебя, девица, в пазушке мякенько?
- Гуси были, пух носили, а я принимала.
Игровая пара складывалась для того, чтобы, как говорили крестьяне, «любиться» – то есть проводить время, как мы бы сейчас сказали, в эротических играх, забавах. Неписаные правила этикета определяли место и время этих забав, а также то, что в них было позволительно, а что запрещалось.
«Любы», как правило, устраивали в своем кругу, чтобы не видели родители и посторонние люди. Считалось верхом неприличия «любиться» на глазах односельчан:
Ты, мой милый, не балуй:
Принародно не целуй,
Поцелуй меня на улочке
В дядином закоулочке.
Весной и летом, когда игровые пары еще только складывались, «любы» проходили в лесу, на лугах, на берегах рек и озер, куда пары удалялись после хороводов и плясок. В осенне-зимнее время – на посиделках.
Эротизм молодежного общения подразумевал самые простые формы физического контакта: ласки, объятия, поцелуи, сидение на коленях друг друга, хождение «под полой» – то есть прижавшись друг к другу, и др. Крестьяне, делясь воспоминаниями о своей молодости, рассказывали, что на посиделках «вообще только и дела, что целуется молодой народ. На середине избы во время игры целуются несколько пар: кто улыбаясь, а кто делая неприятную гримасу. На лавке, глядишь, тайком, скрываясь за лопастью пряселки, девушка целует молодца. У столба, который поддерживает в избе воронец полатей, близ голбца, опять целуются и обнимаются» (цит. по: Александров В. А. С. 16). Все молодежные игры, хороводы пляски сопровождались или заканчивались поцелуями. Иногда девушку после пляски заставляли целоваться с парнем столько раз, «сколько прикажут» окружающие. Среди молодежи особенно ценились поцелуи «с языцком» и с тонким цокающим звуком: «В темной избе, когда не слышно целующихся пар и вокруг царит тишина, этот многократно повторяющийся поцелуйный писк производит впечатление мышиного концерта» (цит. по: Морозов И. А., Слепцова И. С. С. 367). В старину такие, поцелуи назывались лобызаньем (от слова «лобзь» – губа) и не одобрялись Православной Церковью, в отличие от поцелуя с сомкнутыми губами, который рассматривался как благопожелание. Но в молодежной компании парень и девушка, не умевшие «лобызаться», считались не созревшими для игры в почетника и почётницу. Парню разрешалось заключать свою избранницу в объятия, «тискать», мять ее грудь, засовывать ей руку за ворот рубахи и под подол сарафана. «Горячие объятия» дозволялись и во время такого молодежного развлечения, как «комякование». Его устраивали или во время Святок, или в заговенье перед Рождественским постом. В посиделочную избу или на гумно приносили солому, раскладывали ее по полу, гасили свет и парами укладывались на пол. Затем один из парней, тесно прижавшись к своей девушке, начинал кататься с ней «кубарем» по соломе. Остальные парочки, ожидая своей очереди, проводили время в поцелуях и объятиях.
 |
 |
| Н. А.Синявский (?). Парень с девушкой. 1809 | Н. А. Ярошенко. На качелях. 1888 |
 |
 |
| Угощение. Фото. 1870-1880-е. Нижегородская губ. | Деревенские девушки. Фото. Начало XX в. |
Обычным явлением в русской деревне XIX века были совместные ночевки почетника и почётницы, которые в большинстве своем проходили в осенне-зимнее время. Они назывались «ночлежки», «гаски». После окончания посиделки вся молодежь отправлялась на сеновал, чердак посиделочной избы или в баню и там, разбившись на пары, укладывалась спать: «Каждый парень выбирает себе какую-либо одну девку и на ней сосредоточивает свое внимание. „К чужой лезть" не дозволяется, иначе возникает неудовольствие и даже драка между парнями, хотя надо сделать оговорку, что подобные случаи редки» (Русские крестьяне. Т. 3. С. 201). Вот как описывается такая ночевка в одном из сел Калужской губернии: «Во время праздничных ночлежек допускаются вольные обращения парней с девицами, „хватают за имички", по выражению одного крестьянина, но это бывает только впотьмах, после веселья, с девкой, уже облюбованной парнем... Просидевши до полночи, тушат лучину, и парень в объятиях девицы, избранной им, ложится спать: „Как сабе надобить", позволяя себе вышеуказанные вольности, парни и девицы в данной местности соблюдают целомудрие и не вступают в половую связь: „Малиничка как катинятачки лижат сабе асобя, а у бани у аднэй"» (Там же. С. 201).
Во многих деревнях считалось вполне допустимым, чтобы парень оставался у девушки ночевать и после так называемого сидения или домовничанья. Поздним вечером, когда все в доме уже спали, парень приходил к своей почётнице на «сидение» и развлекал ее беседой, пока она вышивала, плела кружева. Если родители ложились спать в другом помещении, то парень, воспользовавшись случаем, укладывался с ней на полати «для игры». На домовничанье девушка приглашала парня, когда ее родители уезжали из дому, а она оставалась в доме за хозяйку. В селе Фетиньино Вологодской губернии домовничанье проходило так: «Девка, оставшаяся домовничать... называет нескольких подруг, избранных, и в то же время извещает и своего „избранного", чтобы он явился на домовничанье. Таким образом, на домовничанье бывает один парень – „игровой" домовницы. На домовничанье дается угощение – пьют чай и ужинают, а к ужину домовница запасает и водочки для „своего". Во время домовничанья так же, как и на посиделках, девицы занимаются плетением кружев, а парень играет на гармошке и любезничает с домовницей... Во время любезничания парень сидит у девки на коленках, обняв одною рукою ее шею, другую запустивши в груди, девка же напевает песни, направленные к нему, вставляя в песни имя сидящего на коленках. Песни подпевают и прочие домовницы. Однако парень не оставляет без внимания и этих последних, так же заигрывая, как и с „игровой". Домовничанье кончается за полночь, и парень нередко остается на ночь, ложась спать неподалеку от девки» (АРЭМ, ф. 7, оп. 1, д. 126, л. 4). Иногда ночевка парня со своей любезной кончалась его паническим бегством при неожиданном появлении родителей девушки. Один вологодский парень рассказывал: «Раз узнал я, что девка, с которой я любился, спит в избе одна. Забрался я к ней в ночи, залез на полати и полеживаю. Приди же на ту пору ее отец спать в ту же избу и на полати тоже. Я с краю у печи, она пришлась на середине, а он у вольного краю. Я лежу, не шелохнусь и думаю себе: как старик уснет, тот же сейчас и задам дёру. Только и покажись старику студено что-то. Он и говорит девке: „Марья! Пусти-ка меня поближе к печке", а та и сказывливает: „Тутотко места совсем мало – негде будет упоместиться". – „Полно-ка врать-то, пусти!" Вижу я, что мне несдобровать; я не помню и как с полатей-то соскочил, да и дралова» (Иваницкий Н. А. 1890. С. 66).
В целом ночные развлечения молодежи воспринимались деревенским сообществом как норма поведения, при условии, что сексуальная активность парней и девушек не переходила в интимную близость. Калужский наблюдатель народной жизни отмечал: «На посиделки и прочие слишком не нравственные увеселения родители и старшие смотрят сквозь пальцы, говоря, что молодежь стала „вольница и ничего-то с ней не поделаешь"» (Русские крестьяне. Т. 3. С. 452).
Все эти «любы» рассматривались девушками как проявление симпатии со стороны парней. Очевидец писал: «Даже хватание, поднятие платья, обнимания и т. п. не считаются девушками обидными и предосудительными, но даже похваляются родителями в целях привлечения парней к женитьбе на них» (Там же. Т. 1. С. 464). Девушка, отказывавшаяся по какой-либо причине от эротических забав, могла быть изгнана из молодежной компании, что грозило ей остаться старой девой. В то же время общественное мнение отказывало девушке в праве проявлять инициативу в любовной игре. Считалось верхом неприличия, если она сядет к парню на колени, будет первой обнимать его, целовать, расстегивать ворот рубахи. Она должна была делать вид, что слишком активное ухаживание парня, слишком большие вольности в обращении ей не по душе.
Модель эротического поведения молодежи, созданная и утвержденная многовековой традицией, была направлена на то, чтобы сбросить сексуальное напряжение, характерное для молодости, и одновременно препятствовать появлению нежелательной добрачной половой близости. Любовные игры следовало прекращать, если дело заходило слишком далеко. Девушка должна была «блюсти себя», а парень уважать девичью честь. Исследователь крестьянского быта в конце XIX века писал об этом так: «Быть выбранной парнем и вообще иметь ухаживателя на посиделках является честью для девушки, но иметь полюбовника – это не честь, а бесчестие» (Там же. Т. 1. С. 465). Это правило старались выполнять в первую очередь девушки, для которых утрата девственности до брака была чревата многими бедами. Представление о необходимости соблюдения парнями и девушками добрачного целомудрия восходило к православной концепции восхваления девственности и «богоугодного аскетизма». С точки зрения Православной Церкви интимные отношения между мужчиной и женщиной возможны только в браке и только в том случае, когда они направлены на рождение детей. Соответственно, интимные отношения вне брака, чувственные наслаждения обозначались словом «блуд».
Измена
У моего ли друга милого
Нету правды в ретивом сердце.
Говорит он, все обманывает,
Из ума меня выведывает:
Одного ли я его люблю.
Одним из неписаных законов игры в почётника и почётницу было сохранение верности друг другу. В молодежной среде считалось недопустимым, если девушка за сезон неоднократно меняла почётника. Девушку-«изменницу» осуждали даже ее подруги: называли ее заблудящей, не пускали на посиделку, не приглашали в игры, рассказывали всем о ее недостатках. Девичья стайка разрешала брошенному парню по собственному усмотрению наказать свою бывшую любушку: он мог при всех выразить ей свое презрение, вытащить ее за руку или за косу из хоровода, даже побить. Обиженный парень имел право применить к изменившей ему девушке и более жестокое наказание: отрезать ей косу, обмазать ворота ее дома дегтем или повесить на них детскую люльку, объявляя тем самым, что она «початая кринка» (то есть утратившая девственность). Однако эти действия были чреваты для парня крупными неприятностями, так как на защиту девичьей чести вставали ее отец и братья.
Девушка, оставленная своим почётником, должна была постараться вернуть его или наказать за измену. Если девушке не удавалось вернуть своего любезного, то она получала от подруг негласное разрешение на выбор другого.
Правила поведения, принятые в молодежной среде, не позволяли ей бороться за парня открыто. Считалось, что «брошенка» не должна навязываться бывшему почётнику. Нередко в этих случаях девушки обращались к помощи магии. Например, нужно было взять у обманщика платок, которым он вытирал пот, и бросить его в огонь со словами: «Как пот сохнет, так бы и он сох» (Русские заговоры и заклинания. С. 136). Верили, что если ранней весной, когда лягушки поют свои любовные песни, взять лягушку в одну руку, а другой подержать за руку своего милого, то он обязательно вернется. Это счастливое событие произойдет и в том случае, если дать ему калачик, выпеченный из теста с добавлением сала голубя, и сказать: «Как живут между собой голубки, так же бы любил меня раб Божий» (Майков Л. Н. С. 133). Добившись его возвращения, девушка имела право тут же бросить неверного. Этот поступок воспринимался как восстановление равновесия – обманщик получил по заслугам.
 |
 |
| Н. С. Касаткин. Соперницы. 1890 | А. Г. Венецианов. Встреча у колодца. 1843 |
Наказание парня за измену зависело от характера девушки и силы чувств между ними. Иногда девушки были достаточно мстительными. Исследователь жизни костромских крестьян отмечал: «Но горе поигральщику, который изменит своей поигральщице и станет „вандалажиться", то есть заниматься с другой. Первая поигральщица мстит ему, и не задумывается ни перед какими способами» (Русские крестьяне. Т. 1. С. 70). Часто девушка, испытывая обиду на своего бывшего почётника, старалась припугнуть его, обещая навести порчу. Калужская крестьянка говорила горожанину, не верящему в магию: «Ты не веришь, что любжу делают, а вон и в песне поется: „Искала тех следочков, где мил гулял со мной", – вот, говорят, бабки-то ворожейки и находят следы парня, который разлюбил; вынимают эти следы и сушат их над огнем помаленечку, знамо, со словом, а без слова ничего не поделаешь; парень-то затоскует и станет сохнуть, как его след на огне; так-то и привораживают» (цит. по: Топорков А. С. 25). Судя по всему, угрозы со стороны девушки были довольно действенны тогда, когда парень узнавал, что девушка хочет с помощью магии вернуть его или, наоборот, отомстить за обиду. Слух об этом распространяли подруги бывшей почётницы. Она сама могла ему бросить слова: «Ты еще меня попомнишь! Сделаю я тебе!» – или пропеть:
Я сама дружка повысушу,
Я повысушу, повыкрушу,
Я не зельями, не кореньями,
Без морозу сердце вызноблю,
Без краснова солнца высушу,
Схороню тебя, мой миленький,
В зеленом саду, под грушею.
Парень, как и все в деревне веривший в действенность магических чар, начинал постоянно думать об этой угрозе. Ой вспоминал о прянике, которым девушка угостила его, о выпитом из ее кувшина квасе, о потерянном платке, то есть о предметах, которые она могла заговорить, и под влиянием самовнушения и страха мог действительно заболеть.
Однако отношение к парням-изменщикам все-таки было более лояльным, чем к девушкам-изменщицам. Если парень заводил себе еще одну или даже несколько любушек, то его начинали стыдить, в некоторых случаях рассерженные девушки могли пропеть ему неодобрительную частушку, а парень обычно старался «отшутиться да отсмеяться». Парня наказывали изгнанием с посиделок и гуляний только в том случае, если он вел себя по отношению к девушкам уж слишком недостойно и слыл «погубителем девичьей красы».
Если игровая пара в результате измены распадалась, то парень и девушка должны были вернуть друг другу подарки: «Ты отдай, отдай да мой тальянский плат, а себе возьми свой злачан перстень», – говорилось в любовной песне.
Коли полюбится, так и ум отступится
Друг мой милый, красно солнышко мое,
Сокол ясный, сизокрылый мой орел,
Уж неделю не видалась я с тобой,
Ровно семь дней, как спозналась с горем я.
Мне не взмилились подруженьки мои,
Игры, пляски, хороводы и мячи
Не по нраву, не по мысли мне пришли.
Если к игре в почётников родители девушки и все крестьянское сообщество относились достаточно благожелательно, не считая ее чем-то предосудительным, то любовь, а особенно любовная страсть, воспринималась не столь однозначно.
Считалось, что любовная болезнь охватывает человека, разрушая его и делая безвольным. Если девушка не желала выходить замуж без любви, то ей обычно говорили: «Стерпится – слюбится», успокаивали: «Любовь потом сама придет». Что касается любовной страсти, то она, по мнению крестьян, никогда до добра не доводила. Даже само слово «страсть» в русском языке связывается со словами «страдание» и «страх».
Любовная страсть в народном сознании была тяжелой болезнью, появившейся в результате колдовского наваждения или порчи. Влюбленный не может «ни встать, ни ходить, ни лежать, ни отца, ни мать поминать», постоянно тоскует, «сохнет сухотой и кручиной великой», мечтает жить с объектом своих желаний «душа с душою, тело с телом, плоть с плотью, хоть с хотью». Такое состояние человека осуждалось как ненормальное, греховное, ведущее к потере разума, ибо всякая страсть слепа и безумна, она ничего не видит и не рассуждает.
 |
 |
| А. И. Корзухин. Сцена в лесу. 1874 | М. В. Нестеров. За приворотным зельем. 1888 |
 |
 |
| Ф. С. Журавлев. У знахарки. 1867 | П. П. Чистяков. Этюд для неоконченной картины «Свидание». 1873-1874 |
Отцы и матери давали своим детям разумный совет: «Люби не влюбляйся, пей не напивайся, играй не заигрывайся». Но при этом крестьяне говорили и так: «Тошно тому, кто любит кого, а тошнее того, кто не любит никого». Несмотря на все предостережения, любовных историй в деревнях приключалось немало. Они могли быть счастливыми, но иногда заканчивались очень печально. Ведь вопрос о браке все-таки решался не молодыми людьми, а их родителями, которые на первое место ставили репутацию и достаток семьи, а не взаимные симпатии парня и девушки.
Иногда молодые люди решались на брак «самоходкой», то есть без разрешения родителей, надеясь в дальнейшем получить их прощение за такой поступок. Одна из таких историй произошла в конце XIX века в Даниловском уезде Ярославской губернии. «Вдовец крестьянин имел всего на все одну дочь, для которой и копил приданое. К этой дочке посватался парень, но старик и слышать не хотел об этом браке. Так как молодые люди сильно любили друг друга, то девушка ушла к своему жениху и обвенчалась самоходкой. Все приданое девушки осталось у ее отца. Она ушла к своему жениху, как говорится, в одном только платье. После свадьбы молодые люди приехали просить к отцу прощения. Старик ни за что не хотел простить их и отказался даже выдать им что-либо из приданого дочери. Пока молодуха валялась в ногах у отца, муж ее зачем-то вышел из избы. Через полчаса он явился в избу и сказал: „Ну что же! Если не хотите простить, то и Бог с ним! Поедем, жена, домой!" Молодые сели в сани и поехали. Пока старик сидел в избе с дочерью, муж последней вытаскал все приданое ее из горницы и уложил в сани. После такой проделки старик посердился на дочь месяца два-три, но в конце концов простил ее» (Русские крестьяне. Т. 2. Ч. 2. С. 152). Правда, девушки обычно боялись нарушить волю отца и матери и старались найти способы, чтобы родители разрешили выйти замуж за любимого парня. В Любимском уезде Ярославской губернии зимой 1897 года был такой случай: «Одна девушка полюбила парня, который отвечал ей взаимностью. Парень заслал сватов к родителям девушки, которые, к слову сказать, отличались большой скупостью. Началось сватовство. Между тем девушка хорошо знала, что ее родители предубеждены против жениха и ни за что не отдадут за него... Улучив благоприятный момент, она передала жениху в заклад все свое приданое ценой свыше 100 рублей. Жених, получив заклад, спрятал его в надежном месте и затем приехал свататься. Получив отказ, он заявил родителям невесты: „Голова-то у вас, а туловище-то у меня" и с этими словами уехал. Вскоре после этого объяснился и смысл его слов. Видя, что в данном случае ничего не поделаешь, и по скупости не желая потерять приданое дочери, родители последней волей-неволей вынуждены были согласиться на несимпатичный им брак» (Там же. С. 152).
Однако большинство любовных историй заканчивалось довольно печально: в вопросах брака родители редко шли навстречу своим детям. Историю, завершившуюся трагически, рассказывали в Буйском уезде Костромской губернии. Сын сельского лавочника Сергей горячо любил Дарью – красивую восемнадцатилетнюю девушку из богатой крестьянской семьи – и хотел на ней жениться. Но отец «за женитьбу на Дарье сулил ему белый падог (палку. – И. Ш.) в награду», так как мечтал породниться с городскими купцами. Дарья каждое воскресенье ходила в церковь «милого дружка Сергея в женихи вымаливать», хотя жениться на ней мечтали многие парни. Осенью, когда пришло свадебное время, отец приказал своему сыну взять в жены девушку из купеческой семьи. Крестьяне рассказывали, что «боязнь лишиться наследства пересилила в нем любовь к Даше, и он дал согласие жениться, хотя будущая жена и была лицом корява, а умом тупа... Скоро после свадьбы Сергея нашли ее (Дашу) мертвой в овине: качалась на поясе, перекинутом через перекладину» (Русские крестьяне. Т. 1. С. 25).
Девушки знали много таких историй, которые пересказывали друг другу, но, тем не менее, постоянно думали о любви, мечтали, чтобы она к ним пришла, старались ее вызвать магическим путем, обращаясь за помощью к колдуну. Известный этнограф С. В. Максимов писал в конце XIX в.: «Мимо ворожеи не пройдут ни удалые молодцы, ни красные девицы, ни обманутые мужья, ни ревнивые жены, потому-то и нынче, как и в старину, живет вера в „присуху"» (Максимов С. В. 1996. С. 76). В народе считалось, что колдуны знают магические законы, управляющие природой, и поэтому могут вызвать в человеке любовную страсть или, наоборот, освободить от нее. Для девушки обращение к колдуну было крайним способом разрешения любовной коллизии, с которой она не могла справиться самостоятельно:
Сердечушко все изныло,
Ах, все изныло,
Ой, все изныло во мне.
Ах, да все изныло, все изныло,
Ах, изоржавело, изоржавело.
Отправляясь к колдуну, девушка надеялась или вернуть любовь парня в случае его измены, или избавиться от томившей ее любовной тоски. Некоторые девушки рассчитывали на помощь колдуна, чтобы отомстить за обиду. Каждая из них понимала, что совершает грех, надеялась на помощь человека, отрекшегося «от Бога, отца-матери и рода-племени», ради возможности творить с помощью нечистой силы волшебство.
Если колдун соглашался помочь девушке, то обычно предлагал ей прийти еще раз в день и час, благоприятный для колдовства, например в среду или пятницу, в дни равноденствия и солнцеворота, а также в ночь под Рождество, в ночь на Иванов день. Лучшим временем для колдовства считалось ночное, до пения петухов. Перед девушкой, пришедшей к колдуну, разворачивался сложный магический ритуал, в котором органично соединялись слово и действие, и который производил сильное впечатление на неискушенную крестьянку.
В своей магической практике колдуны использовали заговоры и разные снадобья. Верили, что колдуны умеют варить привораживающие и отвораживающие зелья. Приворотное зелье, обычно называвшееся любжа, представляло собой отвар или настойку из корней, стеблей или листьев «колдовского» растения. В старинных «ворожейных тетрадках», травниках перечисляется довольно много растений, обладавших, как считалось, привораживающим свойством. Среди них орешик, одолень, метла, воронец, семитара (симтарин, симитарим), царские очи, ибрагим и многие другие. Народные названия этих трав почти невозможно сопоставить с общепринятыми в настоящее время, хотя их описание имеется в травниках. Вот, например, как выглядит и какое действие оказывает приворотная трава орешик: «Есть трава орешик, а растет она на поле, где родится черница и земляница, а цвет на ней желтой сморчками, а вышина той травы буде в стрелу, а корень тое травы, как орешки или горох живет. А угожа та трава молодым женам и девицам, ино той корень дай в чем пить, ино от тебя и ввек не отстанет и следу твоего станет жадать...» (Отреченное чтение... С. 458). Траву воронец полагалось «давать женам и девам – горети по том человеке начнут». Если дать человеку напиток, приготовленный из корня одолен-травы, то «он не может от тебя отстать и до смерти» (Там же. С. 411). Верили, что особенно сильным привораживающим свойством обладает волшебная трава семитара. В травниках ее описывают так: «Царь-трава, о шести листьях: первый синь, второй червень, а четвертый багров... а под корнем той травы человек, и та трава выросла у него из ребер. Возьми человека того, разрежь ему перси, вынь сердце; если кому дать сердца того, тот изгаснет по тебе» (Забылин М. С. 409). Растений для приготовления отворотных зелий русские колдуны, судя по старинным травникам, знали гораздо меньше. С этой целью, например, использовали растения, которые назывались петров крест и адамова голова. Считалось, что их корни снимают с человека тоску и скорбь, в том числе и любовную.
Многие растения, использовавшиеся для приготовления приворотных и отворотных зелий, в действительности оказывали некоторое воздействие на сексуальное поведение человека. Например, настойка из горчавки легочной снижала сексуальное напряжение, а отвар синеголовника действовал как седативное средство. Однако большинство растений с точки зрения современной медицины не обладало такими эффектами, а их действие на человека определялось только глубокой верой в магическую силу.
Заговоры-заклинания были столь же необходимым компонентом ритуальной практики колдуна. Считалось, что с их помощью колдун устанавливает связь с «иным» миром, от которого получает сверхъестественную силу. Он произносил их таинственным полушепотом над склянкой с зельем или над щепотью земли, ковшиком воды, сухой травой, воском или каким-либо другим предметом, наделяя его волшебными свойствами. Колдовское заклинание начиналось с призыва нечистой силы: «Встану я, раб (имярек), не благословясь, пойду не перекрестясь, из избы не дверьми, а из двора не в вороты, в пустую хоромину или в чистое поле, и стану я призывать царей и князей черных, диаволов земляных и водяных, крылатых и мохнатых, воздушных и болотных, лесных и домовых, крымских и черемисских, саксонских и заморских – пойдите ко мне, сообщнику своему и угоднику, сотонину рабу (имярек), своею подною силою призываю вас на свое дело, будите помогатели во всем с своею силою тысящми и милионы послужите мне, а я вам послужу своею головою. Призываю вас, царей черных великих, царь великий Велигер, князь великий Итас, кривой, набольшой, ты же нарицаешься Ирод, царь князь великий диавол Аспид, князь великий диавол Василиск, князь диавол Енарей, князь диавол Семен, князь диавол Индик, князь диавол Халей» (Отреченное чтение... С. 124–125). После этого следовало изложение просьбы, которую должна была выполнить вся эта нечистая сила.
Если девушка хотела вернуть раздробившего ее парня, то колдун произносил, например, на воду, пряник или приворотное зелье такую присушку: «На море окияне, на острове на Буяне лежит бел камень, на том белу каменю лежит бел заяц, и к тому зайцу приползают три змеи-скорпии, щиплют зайца за белое сердце. Как тому зайцу тошно, так бы было тошно рабу (имярек) по мне, рабе (имярек), до горькой хотью и плотью, костию и яростию, языком и теменем, и белым телом, и красною кровию с черной печенью, с ясными очами и со всей буйной головою костей на тридевять жил нохтей, а тридевять пожилков да тридевять составов по сей день, по сей час, по осьмой приговор» (Там же. С. 125).
Колдун мог дать девушке отворотное зелье, которое надо было постараться преподнести бывшему возлюбленному и его новой подруге. А можно было сделать, например, так, как делала колдунья с реки Мезени: взять щепотку земли с двух гор, подмешать в нее мелко изрубленные когти медведя и проговорить «остудные слова»: «Стану не благословясь, выйду не перекрестясь, из избы не дверьми, из двора не воротами, мышьей норой, собачьей тропой, окладным бревном; выйду на широку улицу, спущусь под кругу гору, возьму от двух гор земельки; как гора с горой не сходится, гора с горой не сдвигается, так же бы раб (имярек) с рабой (имярек) не сходился, не сдвигался. Гора на гору глядит, ничего не говорит, так же бы раб (имярек) ничего бы не говорил. Чур от девки, от простоволоски, чур от еретиц, чур от ящер, ящериц» (Забылин М. С. 318). После этого землю необходимо было всыпать в еду тому парню, который должен был забыть свою новую любовь и вернуться к старой. Колдун мог дать девушке также «остуду» - бумажку с текстом заклинания. «Как мать быстра река Волга течет, как пески с песками споласкиваются, как кусты с кустами свиваются, так бы раб (такой-то) не водился с рабой (такой-то) ни в плоть, ни в любовь, ни в юность, ни в ярость; как в темной темнице и в клевнице есть нежить простоволоса, и долговолоса, и глаза выпучивши; так бы раба (такая-то) казалась ему (такому-то) простоволосой и долговолосой и глаза выпучивши; как у кошки с собакой, у собаки с росомахой, так бы у раба (такого-то) с рабой (такой-то) не было согласия ни днем, ни ночью, ни утром, ни в полдень, ни в набедок. Слово мое крепко» (Там же. С. 318). «Остуду» нужно было положить в сундук с одеждой парня.
Многие девушки прибегали к помощи колдуна для того чтобы отомстить парню за измену, навести на него порчу, особенно если он собрался жениться на другой. Обычно такому парню «делали невстаниху». Колдун плел из суровых ниток тенето (сетку) и при завязывании каждого узла приговаривал: «У раба Божия (имярек) 77 жил и 77 суставов – все бы они на рабу Божию (имярек) не действовали, и все бы они не владели, и впрямь бы х.. не стоял. Будь у него как нитка, а у ней как тенето». Наговоренную сетку девушка должна была бросить в такое место, чтобы парень, не заметив, переступил через нее (Русский эротический фольклор. С. 357).
Были и такие ситуации, когда девушка хотела освободиться от назойливости парня, докучавшего ей своей любовью. В этом случае колдун давал девушке иглу с ниткой, выдернутой из савана мертвеца, которую она должна была воткнуть в подол своей рубахи. Или мог посоветовать ей при восходе солнца отрезать от церковного колокола часть веревки и завязать отрезанный конец в три узла, приговаривая: «Как висит колокол, так виси у раба Божия сором на рабу Божию отныне довеку» (Там же. С. 358). После этого веревку надо было положить на порог его дома, чтобы парень через нее переступил.
Обращение к колдуну помогало тем, что у девушки проходило депрессивное состояние и восстанавливалось душевное равновесие. Даже если парень к ней не возвращался, появлялась уверенность, что она отомщена, придававшая девушке внутреннюю силу. Так например, произошло с девушкой Устиньей Григорьевой, которая испугалась, впервые почувствовав «тоску великую» к солдату. Она пошла к коновалу Масею и попросила ей помочь. Масей наговорил над чаркой с вином, постругал туда корешок. Устинья выпила, «и от тоски ей... учинилось свободно, и с того времени ей, Устинье, и тоски уже не было» (Смилянская Е. Б. С. 17).
ДЕВИЧЬИ СУДЬБЫ
Боже! Пошли мужа хорошего,
В сапогах с галошами,
Не на корове, а на лошади.
Вольная воля, развлечения, игры в почётника и почётницу – все эти девичьи радости должны были вовремя закончиться. О девичьей жизни говорили: «Куда бы вздумала, туда бы и полетела, где бы вздумала, там бы и села». Но наступал момент, когда девушка должна была войти в новую жизнь, богатую и радостями, и горестями, – жизнь в браке.
«Правильным» для девушки считался именно путь замужества, однако ее судьба могла сложиться по-разному. Причины безбрачия могли быть разными. Вот, например, какие причины называл сельский священник в 1873 году: «...Абсолютная бедность, крайнее безобразие, болезненность и вообще слабое и сухое телосложение, то, что называется в народе „Богу погрешила", то есть распутство; просто „не судьба", как говорится, то есть отсутствие подходящего жениха, и наконец – собственное нежелание» (Беллюстин И. 1873. № 10). Безбрачие могло быть результатом чрезмерной разборчивости девушки-невесты или ее родителей, отказывавших женихам одному за другим в ожидании лучшей партии. Безбрачие угрожало младшей дочке в семье, если замужество ее старшей сестры затягивалось: младшую нельзя было выдать замуж «поперёд» старшей. «Не судьбу» девушки объясняли и Божьим наказанием – за нарушение установленных правил поведения, например за работу в праздничные дни, за игнорирование посиделок и молодежных гуляний, за непосещение церкви и др.
Крестьяне полагали, что каждому человеку уготована своя судьба, и предначертанное свыше изменить нельзя. «Все Бог да Никола, на то его святая воля», «От судьбы не уйдешь», – говорят русские пословицы. Судьба воспринималась как нечто неотвратимое, мало зависящее от собственных усилий человека. Если девушке суждено замужество, то «суженого конем не объедешь», а если безбрачие, то «на все воля Божья».
Матушка Прасковея, дай мне мужа поскорее!
Кому кольцо вынется,
Тому сбудется,
Скоро сбудется,
Не минуется.
Слава те!
Русские люди рассматривали вступление в брак как главное жизненное предназначение каждого человека, считали брак той единственной формой полноценной, добропорядочной жизни, которую благословил Господь Бог. По народным представлениям, в браке соединяются в единое целое две половинки – мужчина и женщина, которые сами по себе недостаточны. Даже в загробном мире человек, не нашедший свою половинку на земле, не сможет успокоиться, а будет повсюду скитаться в ее поисках. Добрый брачный союз превращает «человека безумного в человека разумного», сдерживает необузданные влечения и порывы, делает жизнь человека тихой, спокойной, ровной и, в конечном счете, счастливой. Только в браке, освященном Православной Церковью, отношения полов считались «святы и чисты». Брак был нужен для продолжения рода, крестьяне верили, что только в супружестве рождаются нормальные, здоровые дети, а не «выблядки», «байстрюки», как называли незаконнорожденных детей, – дети ущербные, презираемые всеми. «Сласти любовные», если их целью не было рождение детей, воспринимались как большой грех. Все эти представления о браке передавались от поколения к поколению на протяжении не одной сотни лет.
Каждая девушка знала о своем предназначении быть доброй женой, заботливой многодетной матерью, хорошей хозяйкой и мечтала о замужестве. Крестьяне говорили: «Хоть за пенька, коли нет хорошего женишка».
Нужно сказать, что при выборе жениха девушка предъявляла к парню несколько иные требования, чем при выборе почётника: с мужем «век вековать, детей наживать», а с почётником только «время молодое весело проводить». Жених должен был обладать такими чертами характера, которые позволили бы ему в будущем стать рачительным хозяином, заботливым мужем и отцом. Девушки говорили: «С хорошим мужем и на бору хлеба добуду, всегда сыта буду».
 |
 |
| Г. К. Михайлов. Девушка, ставящая свечу перед образом. 1842 | «В селе малом Ванька жил». Рисунок с лубка XIX в. |
 |
 |
| Деревенские молодцы. Фото. Начало XX в. Ярославская губ. | Сваха. Фото С. А. Лобовикова. 1926-1927 |
Родители старались выдать свою дочь за жениха из хорошей семьи, пользующейся всеобщим уважением, руководствуясь принципами: «Яблочко от яблоньки недалеко падает» и «От сосны яблочек не родится». Девушку из достойной семьи никогда не отдавали замуж в семью, где пьянствуют, дебоширят, матерятся, бездельничают, даже если парень всем нравился. О парне с плохой «отчиной» говорили: «Сын в отца, отец во пса – вся родня в собаку». Старались также подбирать «ровню»: «Подобный ищет подобного: бойкий – бойкого, тихий – тихого, богатый – богатого, бедный – бедного» (Русские крестьяне. Т. 1. С. 466). Родители богатой невесты свое нежелание отдавать дочь в бедную семью объясняли так: «Туда приезду нету» (то есть там не смогут хорошо встретить гостей). Если родители девушки отказывали «ровне», мечтая выдать свою дочь замуж в семью богаче собственной, то им обычно говорили: «Кого же вы лучше ждете? Московские богачи к нам не будут, новогородские купцы к нам не наедут, сами рассудите и по себе дерево рубите» (Смирнов А. Г. С. 452). Искали жениха, у которого было поменьше братьев а лучше всего – если парень у родителей единственный сын - этом случае не придется проводить раздел семьи, когда все братья переженятся. В частушке поется: «Я за то его любила что один сын у отца, уродился в молодца». Родители надеялись выдать дочку за парня из своей деревни или из окрестных деревень, чтобы иметь возможность в будущем почаще ее навещать: «Не вздыхай тяжело, не отдадим далеко, хоть за курицу – да на свою улицу».
Родители старались найти девушке жениха пораньше: «Зелено сжать, молодо выдать», «Девку отдай замуж, не доращивай». В свадебном фольклоре невесту называли «береза незеленая», «черемуха несозрелая». Считалось, что она дозреет в замужестве: «Недоспелая маковка, где будешь доспевать? – У милого на руке!» Браки старались заключать между людьми, разница в возрасте которых не превышала двух-трех лет. Неравные браки были нежелательными прежде всего из-за боязни раннего вдовства, которое считалось большим несчастьем, Божьим наказанием. Русские пословицы говорят: «Лучше семь раз гореть, чем один раз овдоветь», «В девках приторно, замужем натужно, а во вдовьей череде что по горло в воде». Возраст, начиная с которого можно было вступать в брак, определялся церковными и светскими властями. В XVII–XVIII веках девушки могли вступать в брак с 13 лет, юноши – с 15. Это положение было узаконено Синодом в 1774 году. В 1830 году указом императора Николая I нижняя граница брачного возраста определялась, соответственно, 16 и 18 годами. Ранние браки в народном быту считались очень желательными и даже необходимыми. Этнограф Р. Я. Внуков объяснял это стремление так: «Женить стараются помоложе – пока половой инстинкт заглушает в парне все остальные соображения, пока воля послабей, чтобы не женился по собственному желанию да не выбрал неугодной жены. „Жени помоложе, пока послушен, а уматереет – не уженишь", – житейская мудрость стариков. Невесту хотят взять помоложе, попослушней, полудетский характер, слабый организм, неумение работать – хорошее ручательство послушания невестки. Когда войдет в года невестка, окрепнет, задавят дети, поневоле смирится» (Внуков Р. Я. С. 25–26). Реальные условия народной жизни вполне способствовали заключению ранних браков. Новобрачные, по русскому обычаю, начинали свою семейную жизнь в налаженном хозяйстве родителей мужа, не взваливая на себя груза забот, который они, будучи слишком молодыми, не смогли бы одолеть.
По народным представлениям, жених и невеста должны быть «ягодка к ягодке, цветок к цветку». Для красивой девушки старались подобрать такого же парня – «голова головы стоит». При этом считалось, что девушка и парень не должны быть равными по уму: в браке умным должен быть только один человек – или муж, или жена. По этому поводу крестьяне рассказывали такую легенду. Как-то раз шли Иисус Христос и Николай Угодник мимо поля, где отдыхала девушка: «нажала сноп, рассолодела и лежит». Они решили спросить у нее дорогу в деревню. Девке лень было вставать, она задрала вверх ногу и указала им дорогу: «Вон – ступайте!» Христос на это сказал Николе: «Вот дурища девка – лень ей встать!» Потом они увидели парня, который пахал землю, и тоже спросили: «Куда пойти на такую деревню?» – «Вот сюда, старички почтенные!» Христос и Никола пошли дальше, но вскоре их догнал тот же парень, забывший сказать, что дорога раздваивается и им надо идти налево. После этого Христос и говорит: «Да вот разница какая в девке и парне. Девка – дура, а ему надо счастье устроить». В ответ на это Никола произнес: «А что лучше ему вот за эту девку». Христос не согласился: «Такую дуру нельзя выдать за такого парня». Заспорили. Никола и говорит Христу: «Ты молод!» – «Как так? Я правильно рассуждаю. Чем я не умею судить?» – «А вот чем. Сведи-ка двух дураков. Тебе их не рассудить. А сведи двух умных. Они и тебя забудут. А если таких свести, то все довольны будут» (Русские крестьяне. Т. 1. С. 465–466).
Главным достоинством парня считалось трудолюбие и знание мастерства. Калужскую крестьянку спросили: «Все-таки как бы ты хотела [выдать замуж дочку] – за богатого или работящего?» Она ответила: «Конечно, лучше за работящего: деньги-то пройдут, а мастерство да старанье всегда будут с ним» (Там же. С. 57). Важно было, чтобы парень обладал благоразумием, хорошим здоровьем и трезвостью: «...Имей он [парень] и достаточных родителей, значительность семьи, даже пусть он будет трудолюбив (первое качество), но если пьет сильно водку, да еще неспокоен во хмелю, все его достоинства затемняются и парень не имеет почти никакой цены. Выходить замуж за подобную личность едва ли согласится какая-либо порядочная девушка, разве только та, которой только бы прикрыть, как говорится, голову» (Там же).
Естественно, что все необходимые качества могли быть и у почётника девушки. Такую историю записала в 1898 году земская учительница в Калязинском уезде Тверской губернии: «„В селе стало известно, что Иван Дорогутин – сын трактирщика из села Рождественно – посватался к Катерине Лопатиной из деревни Бревново... Давно уже девкам в примету было, что как в праздник дорогутинского трактирщика сын приедет, так Катенька лопатинская все из хоровода пропадает да пропадает... Потом уже прознали, что это доберется она к себе в избу, а Дашутка Фролова – знаешь? первая ее подруга, – как она зайдет в избу, так Дорогутина и зазовет туда, да так все втроем и сидят там, и все бают, все бают, а то в карты станут играть. Девки давно уже признали это, да так и не приставали к ним". – „А отец с матерью Катеньки ничего, не мешали им так сидеть втроем?" – „Не, чего им мешать. Отец, знаешь, как такому мужику рад: ведь богач, что твой купец... Таперича бают, Дорогутин, отец-те, как с матерью молвил, что надо куды ни то невесту ехать смотреть, а Ванька-те и забаил: куда, бать, ни ездите, а ни у кого не возьму, как только у бревновского Лопатина Катеньку. Ну отцу-то с матерью хоть и не любо, может, и хотелось взять по своему капиталу, где ни тоже из торговых, да ничего не поделаешь: один сын, надо тешить... А Лопатину-те как любо, что такой жених подъехал. Так и земли под собой не чует". – „Ну да и ведь Лопатин богат, – возразила я. – Так уж это дело порешенное насчет свадьбы-то?" – „Коли не решенное. Известно, решенное: в воскресенье свадьба будет"» (Там же. С. 486). Но зачастую девушкам приходилось расставаться со своими почётниками:
– Перестань, милый, ко мне ходить,
Перестань, милый, меня любить.
– Ах, да ты прощай да и прости,
Моя разлюбезная, простимся навек,
Ах, простимся навек мы с тобой.
 |
 |
| Деревенские парни. Фото. Начало XX в. | Крестьянская девушка. Фото. Начало XX в. |
 |
 |
| Параскева Пятница. Икона XV -начала XVI в. | Святой источник у деревни Абросово Новгородской обл. Фото О. Г. Барановой. 1998 |
Родители девушки направляли все усилия на то, чтобы найти дочери достойного мужа. Если жених немножко «запаздывал», то девушку утешали: «Не плачь, будет и твой урод стоять у ворот». При этом верили, что если хорошенько попросить Божью Матерь, Параскеву Пятницу, Николая Чудотворца, то они могут дать девушке желаемое замужество. В году у русских было несколько дней, которые считались «девичьими» и в которые можно было обращаться к святым покровителям с просьбой о счастливом замужестве: Покров (1/14 октября), праздник Казанской иконы Божьей Матери (22 октября / 4 ноября), день Параскевы
Пятницы (28 октября /10 ноября), Введение (21 ноября / 4 декабря). В южнорусских губерниях «девичьим» был также осенний день Кузьмы и Демьяна (1/14 ноября). Как «девичьи» дни в северо-восточной части Вологодской губернии отмечали девятую пятницу по Пасхе и Первый Спас (1/14 августа), в Лихвинском уезде Калужской губернии – летний день Кузьмы и Демьяна (1/14 июля). В эти дни девушки присутствовали в церкви на праздничной литургии, ставили свечку перед иконой святого, день которого праздновался, заказывали молебен и просили желанного замужества: «Мать Богородица, стреть меня на чужой сторонушке».
Свою просьбу о замужестве девушки могли высказать также и в святых местах. Такие сакральные центры имелись по всей России: святость места, как правило, связывалась с находящимися здесь мощами святых или могилами подвижников, блаженных, мучеников за веру, чудотворными иконами или святыми ключиками, озерами, колодцами, священными деревьями, камнями. Девушки приходили к святому месту, молились и оставляли в дар святому покровителю полотенце, платок, кусок ткани, ленточку (вешали на икону, крест или окружающие деревья). Многие девушки, мечтая о замужестве, давали святым угодникам обет: «Николай Чудотворец! Выдай замуж! Даю обет сходить к тебе» – или: «Матушка Прасковея! Помоги! Вышью тебе пелену!» После замужества обет нужно было исполнить.
Верили, что добиться замужества можно с помощью магических действий. Например, в четверг на Страстной неделе надо было рано утром подмести крыльцо, приговаривая: «Крылечко разметаю, со всех четырех сторон женихов дожидаю» – или обежать три раза вокруг дома со словами: «Суженый мой, ряженый мой, пора тебе жениться. Мне пора замуж идти. Я насиделася и ты нагулялся. Хватит тебе гулять» – и стукнуть пяткой о нижнее бревно избы. В селе Усть-Цыльма на Печоре старые женщины советовали девушкам сделать так, чтобы вызвать сватовство парня: пойти в натопленную баню в старой рубахе, встать ногами в лохань с водой, разорвать на груди рубаху, сбросить ее в лохань под ноги и мыться, стоя на ней. Потом рубаху ополоснуть три раза в реке, каждый раз приговаривая: «Река-матушка, вода проточная, мою рубашку приняла и унесла, так раб Божий, суженой, ряженой, забрал меня из девушек (имя), увез с собой за поля, за высокие горы, за глубокие моря, за широкие реки, за большие дороги. Солнце на месте не стоит, идет и движется, замков не надевают на него, ключей не собирают. Так же бы раба Божия суженого никто не запер, никто не воротил от (имя) рабы Божией. Век на веку, отныне и до веку» (Русские заговоры и заклинания. С. 145). После этого рубаху надо опустить в воду и смотреть, утонет она или поплывет. Если сразу утонет, то девушка в этом году выйдет замуж, если поплывет – замужество еще не скоро. Считалось также, что если отец девушки сбросит с крыши охлупень – бревно, удерживающее тес на крыше дома, то она быстро выйдет замуж: «Как охлупень слетел, чтоб так и девка вышла замуж» (Там же. С. 146).
По народным представлениям, судьбу человека, предопределенную свыше, можно распознать во время обрядов гадания. Верили, что все сведения о будущем поступают к гадающему при посредничестве нечисти: дьявола, чертей, бесов, леших, домовых, овинников или духов умерших людей. Соответственно этому выбиралось время и место гадания. В русской традиции гадания приурочивались к переломным дням народного календаря, в первую очередь – к Святкам, связанным с днем зимнего солнцеворота и наступлением нового солнечного года, когда граница между «тем» и «этим» миром открыта. Гадали в основном в вечернее или ночное время, ближе к полуночи, стараясь успеть до первого крика петуха, с которым нечисть исчезала. Для гаданий выбирали нежилые постройки и помещения: бани, овины, хлевы, подвалы, чердаки; места погребения «нечистиков» (опойц, утопленников, самоубийц); пограничное пространство между «нашим» и «иным» миром: порог, ворота, перекресток дорог, кладбище, колодец, прорубь. Перед началом гадания девушка должна была обязательно снять с себя крест, а также распустить волосы, снять пояс или даже всю одежду, то есть привести себя в «нехристианский» вид; после гадания требовалось очищение святой водой, исповедь и причащение. Начиная гадание, «нехороших» призывали, например, такими словами: «Лешие лесные, болотные, полевые, все черти-бесенята, идите все сюда, скажите, в чем моя судьба», после чего нужно было ожидать знака собственной судьбы, а затем суметь правильно истолковать его. Такими знаками могли быть сны, звуки, тени, форма растопленного воска, олова или вылитого в воду куриного белка, поведение животных и насекомых, состояние растений, осязательные ощущения, символика предметов и т. д.