 |
 |
 |
| М. Шибанов. Празднество свадебного договора. 1777 | А. П. Екимов. Благословение при сговоре крестьянской свадьбы. Гравюра с картины И. А. Акимова. Середина XIX в. | Сговор. Рисунок с гравюры XIX в. |
После рукобитья в избу приглашали просватанную девушку, которую с этого момента называли невестой, сговорёнкой, и парня – отныне жениха. Им сообщали о том, что рукобитье состоялось. Все присутствующие становились на колени перед иконами и молились. Молитве придавалось очень большое значение: «Богу помолились – значит, дело сватовства закончено». Затем жених и невеста целовали икону и друг друга в знак того, что этот брак будет заключен по взаимному согласию. После их благословляли родители. Родительское благословение означало и признание задуманного брачного союза двух молодых людей, и призыв милости Божьей на жениха, невесту и их будущую совместную жизнь.
Жених и невеста трижды целовались и обменивались кольцами – обручались.
Затем лицо невесты полагалось «занавесить» платком. В некоторых селах этот момент содержал явно выраженный драматический оттенок. Этикет требовал, чтобы невеста препятствовала повязыванию платка, выражая сильное горе. Она отталкивала от себя материнские руки с платком, старалась сорвать его с головы, падала родителям в ноги, кричала отцу: «Не отдавай!» Платок, закрывавший лицо невесты, символизировал ее отделение, отгораживание от прежней девичьей жизни. Это особенно хорошо прослеживается в свадебных песнях и плачах. В Вологодской губернии девушка просила мать:
Принеси-ка, родна матушка,
Принеси шаль печальную...
Отняла ты, родна матушка,
У меня, у молодёшеньки,
У меня, у зеленёшеньки,
Половину света белого.
Затем невеста начинала вести свои плачи-причитания, в которых укоряла родителей за то, что они отдают ее на чужую дальнюю сторону, к незнакомым людям. Затем девушки, приглашенные в дом по случаю сговора, принимались «опевать» по очереди всех присутствующих, начиная с жениха и невесты. Рязанские девушки пели невесте:
Уж вы, сборы мои, сборы девичьи.
Собирала Аннушка всех подружек в дом,
Посажала она за убранный стол,
А сама села выше всех,
Задумала думушку крепче всех:
– Уж как мне быть, как мне жить,
На чужих людей будет угодить?
Угодила бы я свёкор-батюшке,
А свекрови – родной мамушке,
А деверьюшков – всех по имени,
А тебя, добрый молодец, – Иван Иванович.
Песня для жениха звучала так:
Во горенке во новенькой
Молодец гуляеть.
Он ко зеркалу подходить,
В зеркала глядится,
Красотой своей дивится: –
Уж я, маменька, хороший,
Уж я, маменька, пригожий.
Меня и так девки знають,
Уж Иваном называють,
Васильевичем величають.
– Женись, женись, дитё мило,
У нас есть соседушки,
Во соседях девушки,
Они мне понравились
Своею походкою,
Тихой разговоркою.
Величальная для женатых гостей всегда заканчивалась просьбой сделать девушкам подарок, обычно денежный:
Как у голубя,
Как у сизова
Золотая голова.
Как у Ягорья
У Степановича
Расхорошая жена.
Ежели ее любишь,
Ты ее окупишь,
А ежели не любишь,
То ты не окупишь.
Если будешь дарить,
Дари поскорее.
Если не будешь дарить,
Говори посмелее.
«Опевание» девушками жениха, невесты и всей присутствующей родни считалось одной из важных составляющих сговора: оно не только помогало сформировать родственные отношения между членами двух семей, но и как бы санкционировало брак со стороны деревенского сообщества. Деньги, которые девушки просили у гостей («Подари, хорошенький, подари, пригоженький»), были своего рода выкупными молодежной группе, которая теряла двух своих участников.
После каждой величальной песни гостям полагалось выпить немного пива, бражки или водки. Во многих русских деревнях сговор назывался «запоем», «пропоем», то есть обрядом, во время которого невесту и жениха провожали, отправляли в новую брачную жизнь песнями и пивом.
По окончании сговора невеста дарила жениху ширинку, ее мать преподносила родне жениха полотенца, платки, пояса. Сваты же благодарили деньгами. По представлениям крестьян, такой обмен закреплял договор двух семей, согласившихся на брак своих детей. В некоторых деревнях Северной и Средней России был распространен обычай, по которому Жених, уходя домой, сжигал кудель на прялке невесты в знак того, что теперь «его воля».
Невеста продолжала причитания, в которых оплакивала свое девичество, и после ухода гостей. На Русском Севере основной текст причитаний исполняла плакуша (причитальщица), а невеста подхватывала его. Находящиеся в доме женщины успокаивали невесту: «Не плаць, не плаць, целая недиля плакать, тут всю голову разрушишь» – или, наоборот, говорили: «Не заунимайте, не заунимайте пусть она поплацет, как не наплацется за столом, тогда наплацется за столбом» (Макашина Т. С. С. 491).
После сговора и рукобитья отец жениха договаривался со священником о дне венчания. До этого дня священник должен был трижды оповестить с церковного амвона о вступающей в брак паре, чтобы выяснить, нет ли к этому препятствий. Главными препятствиями считались физическая или психическая неспособность к супружеству, состояние в браке, вина прелюбодеяния при расторжении предыдущего брака, троебрачие (то есть нельзя было вступать в брак более трех раз), а также отсутствие согласия на брак со стороны родителей.
Сговор и рукобитье ставили точку на переговорах: отказ от свадьбы с этого момента считался невозможным и рассматривался как страшный грех, за который человек должен будет расплачиваться всю жизнь. По обычному праву виновный в нарушении свадебного соглашения должен был оплатить все расходы на свадьбу и заплатить за бесчестье обманутой стороне. Со сговора начинался период подготовки к свадьбе, который длился от одной-двух недель до месяца. Это время было посвящено хозяйственным заботам и эмоционально-психологической подготовке невесты и жениха к предстоящему событию.
Хозяйственные приготовления
Сидит кошечка
В лукошечке,
Она шириночки шьет,
За кота замуж идет.
Хозяйственными делами были заняты не только родители жениха и невесты, но и сама невеста. Девушка должна была закончить приготовление приданого и подарков родственникам жениха, если это еще не было сделано. В этом невесте помогали подружки, которые каждое утро приходили к ней в дом, а иногда и оставались ночевать, работая допоздна. Вот, например, какой песней будили утром невесту курские девушки:
Вставай, вставай, Марьюшка,
Вставай, дружечка, не дреми!
Тебе многой урок надомно:
Сорок-сорок пар рушников,
Пятьдесят локот все хварбот,
А на все крючки рушнички,
На кадушечки дежнички,
А на столики скатерти.
Невеста отвечала на это:
У мене это все готово.
Все пошито, покатано,
Все в скрыню покладено.
После этого все садились дошивать приданое. В первую очередь невеста готовила в подарок рубахи жениху, будущим свекру и свекрови по снятым с них меркам, – чего нельзя было сделать раньше. Все это сопровождалось пением подруг, жалобами невесты:
От-вы порядовны мои да соседушки,
От-вы полюбовны да мои подружечки,
От-я не могла вас да дождаться!
От-вы на что да осердилисе?
От-вы на что да прогневалисе?
От-я ждала вас да дожидалася,
Ох, все окошечки да приглядела,
Ах, и все двери да охватала.
 |
 |
 |
| Концы полотенца. Начало XX в. Архангельская губ. | Конец полотенца. Конец XIX – начало XX в. Тверская губ. | Л. Н. Барбарин. Привозят приданое. 1980-е |
Хозяйственные заботы родителей хорошо описал краевед Кадниковского уезда Вологодской губернии А. А. Шустиков: «...Все дело по приготовлению к свадьбе лежало на родителях и родственниках. Родителям как со стороны жениха, так и невесты действительно дела по горло: надо, если они богатые и не желают ударить в грязь лицом, сварить пиво, поправить кой-где постройки свои, заготовить муки, говядины побольше (хотя это все свое), сходить или съездить к каждому из своих родственников с зовом (приглашением) на свадьбу, сторговаться со священником о вознаграждении за венчание (определенной нормы вознаграждения здесь не было), за всем тем надо сделать запас сена, дров, дабы в свадебное время не ехать в лес. Если принимать во внимание, что изготовление одного пива требует не менее 10–14 дней, то станут понятными их труды и хлопоты. Женщинам тоже не меньше дела: надо во всем доме вымыть полы (а они не моются иногда по году и более), подчистить и прибрать разный скарб или хотя бы скрыть его с виду, приготовить хоть соломенные постели для гостей, поправить свои наряды, а равно и мужчин и т. д.» (Шустиков А. А. 1892. С. 131).
Прощание с девичеством
Еще рано на дворе,
Дак я еще покрасуюся,
Поживу-ка девицею,
Да послыву-то невестою.
Психологически девушка готовилась к замужеству с помощью обрядов, которые назывались «прощание с девичеством» или «прощание с красотой». Слово «красота» означало всю девичью жизнь, со всеми ее радостями и тревогами. Обряды прощания проходили обычно в течение последней недели предсвадебного периода и достигали кульминации накануне венчания – на девичнике, который устраивала невеста. Прощание с девичеством воспринималось как событие трагическое – как умирание «красоты» и даже как смерть девушки. Невеста из села на реке Мезень об этом пела так:
Ох-те мне чушко, тошнехонько!
Ой все прошло да мое прокатилося
А красно хорошо девичество:
А серым заюшком да проскакало,
А горностаюшком пропрыгало,
А серой уточкой проплавало,
А золотым кольцом проблискало,
А красной девушкой проплакало.
В большинстве русских деревень невеста в это время носила «печальную» одежду (то есть одежду белых и темных тонов), распущенные волосы, покрытые надвинутым на лицо платком. Она мало выходила из дому и при посторонних демонстрировала печаль.
Прощание с девичеством предварял обряд «красования невесты»: невеста последний раз показывала себя на людях, расставаясь с деревней, соседями, родней. В одних деревнях нарядно одетая невеста вместе с «подруженьками-голубушками» торжественно шла по улицам и несла в руках «красоту»: небольшую елочку, обвитую ленточками, бумажными цветами, или букет искусственных цветов. Шествие девушек сопровождалось причитаниями и пением грустных песен:
Благослови, Пресвятая Богородица,
Выйти мне на широкую улушку
Со сестрицами, со милыми подружками.
Разгорелась моя буйная головунька.
Распалось мое ретиво сердце,
Ах, свалилась моя буйная головунька,
Со моих со белых плеч.
Свет мой, широки улушки,
Я любила ходить тут красной девицей,
Я любила носить свою красу девичью,
Накрасуйся, накрасуйся, краса девичья,
Навольнуйся, навольнуйся, воля вольная.
Уж недолго мне красоваться красной девушкой:
Один день до вечера.
Приближенные мои и соседушки,
Раскрывайте вы окошечки косящатые.
Хорошо ли я красуюсь с милыми подружками?
Ведь недолго мне красоваться красной девушкой:
Один день всего до вечера.
В других деревнях невеста с подругами ходила «красоваться на угор», то есть на возвышенное место за околицей деревни. По пути она останавливалась около каждого дома «показывала себя», а потом начинала причитать. Хозяева домов выходили на улицу, любовались невестой, прощались с ней. Взойдя «на угор», она продолжала причитания. Невеста могла «красоваться», сидя в окружении подруг на лавочке около своего дома. Посмотреть на невесту и послушать ее причитания собиралась вся женская половина деревни. Или же «красование» невесты проходило на молодежной посиделке, куда она приезжала на паре лошадей с колокольчиками. Девушки выходили ей навстречу и как самую дорогую гостью вели под руки в избу. Там невесту сажали на самое почетное, хорошо освещенное место, чтобы полюбоваться ею. Ей говорили «приятственные слова», гладили ее, ласкали косу. Невеста кручинилась, девушки пели, приглашая всех поиграть при невесте последний раз:
С терема на терем Марья шла;
играйте, играйте, горазже, горазже;
с высока на высок, Ивановна,
играйте, играйте, горазже, горазже.
После молодежных игр, во время которых невеста была лишь наблюдателем, она в сопровождении девушек отправлялась домой. В дверях останавливалась и начинала в причитаниях прощаться «со смиренной беседушкой», со всей «холостьбой».
На Русском Севере, на Алтае и в Сибири получил распространение обряд «прощания с белым светом»: невеста вместе с подругами каждый день от сговора до венчания на утренней и вечерней заре выходила за околицу деревни. Невеста из старообрядческого села на Алтае причитала так:
Уж вы, милые-то мои подруженьки,
Выведите меня на белую зарю,
С новой горницы во новы сени,
С новых-то сеней на красно крыльцо,
Со красна-то крыльца на широкий двор,
Со широкого-то двора на широку улицу,
Раздуйте-ка, мои ветры буйные,
Раскачайте-ка вы, мои ветры буйные,
Гробову доску – лютую тоску.
Наголосившись, невеста благодарила подруг: «Спаси-то вас Господи, милые подруженьки, что сводили меня на белую зарю».
 |
| Крестьянская девушка. Фото А. О. Карелина. 1870-1880-е |
В северных областях был распространен обряд «прощания со скрутой», то есть с девичьей одеждой. На «скрутушник» собирались подруги и родственницы невесты, а она прогуливалась перед ними по избе, переодеваясь через каждые 10–15 минут в новую одежду. В некоторых деревнях невеста надевала на себя сразу несколько рубашек и сарафанов или выносила всю имевшуюся у нее одежду, показывала ее, оплакивая в специальных причетах каждый предмет. Вот, например, как проходил «скрутушник» в Тотемском уезде Вологодской губернии. В начале обрядового действия невеста обращалась к матери с просьбой принести ей скруту:
Возьми ты, матушка,
На свои белые рученьки
Свои золоты ключики,
Сходи-ка ты, матушка,
Во синики во замочные
Да в сундуки во кованые.
В синичке-то на полочке
Во кованой коробочке
Лежит моя скрута добрая.
Неси-ко ты, матушка,
Мою скруту добрую,
Платьицо разноцветное.
После того как мать приносила одежду и раскладывала ее на столе, разыгрывалась такая ситуация: невеста хотела подойти к своей скруте, но не могла этого сделать, будто скрута, «не веселая, не радожная, ровно ноченька темная», не подпускала к себе девушку с ее «кручиной и тоской-печалюшкой». Невеста обращалась к девушкам с просьбой снять с нее печаль и рассказывала, как ее отец и мать купили ей «цветно платьице» – девичью скруту и как она его носила «в годовые честны праздники» и берегла от ветра, от красного солнышка, от частого дождичка и «от худой славы напрасныя». Затем невеста надевала на себя скруту и отправлялась с подругами гулять, а когда девушки возвращались, их сажали за стол и угощали обедом с пирогами и пивом.
Последний день перед свадьбой назывался девичником. В этот день совершались обряды, которые оформляли переход из девичества: «прощание с красотой», «расплетание косы», «банный обряд».
Обряд «прощания с красотой» («расставание с красотой») был кульминационным в цикле прощальных обрядов предсвадебного периода и проводился более или менее одинаково на всей территории России. Действие разворачивалось вокруг предметов, считавшихся воплощением девичества, его символами. Это могли быть лента-косоплетка, головной убор, зеркало, кудель, небольшое деревце, украшенное лентами или бусами, кукла, букет искусственных цветов и др. Все эти предметы назывались «красота». После того как в избе собирались все участники обряда, к ним выходила невеста в «печальной» одежде, с платком на голове, садилась на лавочку и начинала причитать. Сначала она обращалась к отцу и матери:
И уж ты слушай, свет-родитель моя матушка:
И надоела, знать, невольно напрокучила,
И я тоби, видно, желанной своей матушке!
И приустала, знать, родитель, обуваючи,
И обуваючи меня, да надеваючи,
И мою волюшку, родитель, ублаждаючи!
Мать старалась оправдаться и утешить свою дочь:
И ты послушай столько, белая лебедушка:
И все не честь-хвала сидеть долго в девичестве,
И со сторонь да будут людушки смиятися,
И все спорядныи суседки насрекаются,
И засидишься как во красных-то во девушках!
Девушки также старались успокоить невесту: брали ее под руки, жалели, гладили. Затем невеста вставала, просила у крестной матери воды, чтобы умыться и смыть «свое горюшко-кручинушку, свои слезы пригорючие». Причитая, она молилась перед иконами Богу и Богородице и делала земные поклоны: «За государя милостивого, за царицу милостивую, за всю палату государеву, за попов и за дьяконов, за государя светла батюшка» и «за всю родню мою сердечную». После этого она просила подружек принести ей «красоту». Девушки выходили и через некоторое время с пением возвращались. В Костромской губернии их песня звучала так:
Раздайся, народ,
Расшатися, народ,
Дивья красота идет.
Не сама она идет,
Ее девица несет
На резвых ногах,
На медных гвоздках,
На высоких каблучках.
Невеста просила всех присутствующих полюбоваться на ее «красоту». Затем решала, кому ее передать: «Государю светлу батюшке, или родимой моей матушке, или всей родне сердечной?» После этого наступал главный момент – «отнятие красоты». Эта сцена могла разыгрываться по-разному, но всегда с причитаниями и плачем невесты. «Красоту», особенно если это была лента или головной убор, невеста могла отдать своей подруге:
Ты носи, моя подруженька,
Ты мою да дивью красоту,
За обедней-то стоючи,
Носи в чести да в радости,
Чтоб добрым людям на зависть бу,
Роду-племени на похвальбу.
«Красоту»-деревце подруги выносили из избы со словами: «Красота рассердилась, ножкой топнула, дверью хлопнула». Перед этим девушки предлагали невесте в последний раз взглянуть на нее: «Как елочке не бывать больше зеленой, так и тебе, Марья Ивановна, не бывать больше в девках».
В некоторых деревнях девушки продавали «красоту» дружке, уговаривая его не скупиться, подороже заплатить:
Дивью красоту озолотите!
Не озолотите, так посеребрите!
Медные-то не кладите,
Тарелочке края не ощербите,
Нас, красных девушек,
В изъян не введите!
В завершение обряда девушки пели о том, что «красота» гибнет, плачет, но покидает невесту:
Красота, дивья красота,
Да красота ли да Марьина!
Да нам куда красоту девать?
Да мы возьмем, белы лебеди,
Да во свои да белы рученьки,
Да унесем дивью красоту
Да мы во чистое полюшко,
Да во луга да во зеленые,
Да во травы во шелковые!
Да отойдем да и послушаем,
Да не стонет ли мать сыра земля,
Не плачет ли дивья красота?
Да она плачет, возрыдавает,
Да на белы руки просится,
Да на белые на Марьины!
Да вот и шли два-ти молодца
Да со косами со булатными,
Да подкосили дивью красоту,
Да ее резвые ноженьки!
 |
 |
| К. Е. Маковский. Под венец. 1884 | А. И. Корзухин. Девичник. 1889 |
 |
 |
| Б. М. Кустодиев. Русская Венера. 1926 | Е. В. Честняков. Ведение невесты из бани. 1920-е (?) |
Прощание с девичеством предполагало также и расставание девушки с косой. Косу – главный символ девичества – сначала заплетали таким образом, чтобы ее было трудно расплести: в нее вплетали шнуры, тесьму, вкалывали булавки и даже зашивали нитками. Все это сопровождалось причитаниями невесты:
Ты голубушка-подруженька!
Потрудись-ка ты, пожалуйста,
Причеши ты мне буйную головушку,
Разбери-ка ты мне русу косу,
Разбери мелко-намелко,
Заплети-ка мне часто-начасто.
Посреди моей русой косы
Вплети мне два ножичка булатные,
Два замочка полужонные.
Во конец моей русой косы
Вплети ленту алую.
Завяжи ее в три узла,
В три узла немецкие:
Не распалась бы моя руса коса,
Не потеряла бы красу девичью.
Невесте надевали праздничный девичий головной убор, характерный для этой местности, или венок из искусственных цветов. Затем брат или подруги невесты начинали торг за ее косу с дружкой или тысяцким – крестным отцом жениха. Продавец обращался к дружке: «У моей сестрицы по сто рублей косицы, русая коса – девичья краса, все вместе пожалуйте рублей двести». Некоторое время продавец и дружка торговались, затем дружка передавал сумму, которая была заранее определена на сговоре. После этого девушки приступали к расплетанию косы: медленно снимали головной убор, все украшения, расчесывали волосы, распуская их по плечам. Невеста пела:
Милая подружечка!
Не расплетай-кася ты
Мою косу русую.
Коса ль моя, косушка,
Она не дорощённая,
В косе ленточка
А еще не доношенная.
Коса моя малая,
А я девка еще младая.
Распущенные волосы невесты символизировали ее готовность к браку, были знаком того, что первый шаг к замужней жизни сделан. Ленты из косы раздавались всем подругам невесты.
В селах Северной и Центральной России, в Верхнем и Среднем Поволжье девичник совмещался с мытьем невесты в бане. Это был очистительный обряд, связанный с древними представлениями о переходе человека из одной возрастной группы в другую; посещение невестой бани не противоречило христианскому вероучению, которое требует от человека физического очищения перед принятием таинств, в том числе и таинства венчания.
Приготовление бани для невесты и ее шествие туда превращалось в яркое ритуальное действие, участниками которого, кроме невесты, были девушки, дружка или колдун. Девушки топили баню рано утром, затем отправлялись за ожидавшей их невестой. Придя за ней, они пели о том, как им тяжело входить в дом, где сидит «лебедь подстреленная, красна девушка запорученная», которая бросает их, но они, несмотря на измену, выполнили ее просьбу:
Уж мы сделали да послушаньице,
Мы велико тебе да уваженьице,
Истопили да тебе парну баенку,
Накалили да светлу каменку.
Мы наносили да ключевой воды,
Мы нагрели да парну щёлоку.
Войдя в избу, девушки рассаживались по лавкам и начинали причитания, в которых рассказывали о радостной и беззаботной жизни в девичестве, противопоставляя ее тяжелой «бабьей доле», и предлагали невесте отказаться от замужества:
Полно слушать тебе Михайловых гуслей,
Михайловы гусли омманчивыя,
Омманчивыя, переманчивыя,
Переманят тебя на чужу сторону,
Ко чужому отцу-матери,
Ко чужому роду-племени,
Заставят тебя перед батюшкой стоять,
Заставят в ноги кланяться.
После этого подруги приглашали ее пойти в баню. Обычай требовал, чтобы невеста отказывалась идти туда. Девушки должны были взять ее под руки и насильно вывести из дому.
Растопися, баинька,
Раскалися, каменка,
Ты расплачься, Настеюшка,
Перед ронным батюшкой,
Перед родительницей матунькой,
Перед братцем своим соколом,
Перед сестрицей своей касатушкой:
«Родитель мой, батюшка,
Красно солнышко, матунька,
Поддержите меня, молодёшеньку,
Не сдавайте на чужу сторонушку,
Чужому неронному батюшке,
К чужой неронной матушке».
Шествие девушек с невестой в баню возглавлял дружка, который читал заклинания, отпугивающие нечистую силу, размахивал кнутом и обсыпал невесту зерном, чтобы она была плодовита. Иногда вместо дружки во главе процессии шла ближайшая подруга невесты, разметая дорогу веником – «распахивая дорожку». Посмотреть на невесту собирались все односельчане. В баню вместе с невестой входили две–четыре ее подруги, остальные ожидали невесту на улице или заходили к ней по очереди. В некоторых селах, например в Кадниковском уезде Вологодской губернии, с невестой в баню первым входил колдун (ворожец, вежливец, сторож), который раздевал ее, мыл и при этом шептал заговор от порчи, опоясывал ее куском рыболовной сети, чтобы нечистая сила запуталась. По воспоминаниям очевидцев, у крестьян «отпускать девицу со сторожем в баню одну, где он раздевал ее донага и обмывал все тело, не считалось предосудительным, и сама невеста тоже не стыдилась этого» (цит. по: Макашина Т. С. С. 511). После ухода колдуна девушки начинали парить невесту березовым веником, в который были добавлены ветки фруктовых деревьев и ягодных кустов, поддавать на каменку квасом или пивом, «чтобы был хороший дух, а невеста в замужестве плодовита». Девушки в бане иногда гадали: «Девки в баню пойдут, веники потащат и туда засунут зеркальце, мыльце и цыгарку. И гадают, кому какой веник достанется, у кого какой жених будет: зеркальце – щегольливый, мыльце – белоручка... Тут еще и бутылку запехают маленьку каку. Реву тут сколько!» (Русская свадьба. Т. 1. С. 194). Можно было погадать и по-другому: взять клещами камень с каменки и окунуть его в холодную воду. Если камень «громко заверещит», то жених будет сердитый, если тихо зашипит – добрый. После того как невеста вымоется и хорошо пропарится, подруги платком собирали с нее пот и выжимали его в чашку, а на свадьбе этот пот добавляли в пиво молодому, чтобы он всегда любил свою жену. Мытье в бане сопровождалось пением песен эротического содержания:
Парила, напарила,
Чоботом ударила,
После пару, после жару
Женишок тебя наярит.
В некоторых селах вокруг бани бегали парни, которые били кочергами в печные заслонки и пели «срамные песни».
Причитаний в бане, как правило, не было. Они начинались, когда девушки во главе с невестой пускались в обратный путь. По дороге к дому невеста благодарила «парну баенку» за то, что она «намылила, напарила в последний раз остаточной, девицей младокрасною». Однако невеста и корила баню за то, что та «смыла, спарила девью красоту, да украшеньицу».
Уж как эту жарку банюшку
Раскатать бы всю по бревнышкам,
Уж как эти бы дрова березовы
Расщепать бы все по щепочкам,
Раскидать бы по сторонушкам.
Уж как эти бы березовые венички
Раскидать бы все по прутикам,
Раскидать бы по сторонушкам.
Уж как эти жарки камушки
Разбросать бы по дороженьке.
Всю я смыла, всю я спортила
Я свою да волю девичью,
Я свою да девью красоту.
Вечером накануне венчания у невесты собирались девушки на «плаканье». Вместе со своими сестрами невеста обходила дома подруг, приглашая их на прощальный девичник.
Попрошу я вас, сестрицы милые,
Вы подойдите-ка ко мне, подруженьки милые,
На веселую на беседушку.
Ведь знаете вы, подруженьки мои,
Что недолго мне осталося
Красоваться во красных во девушках.
Вы подойдите ко мне, милые подруженьки,
На веселую на беседушку.
На девичнике невеста, закрытая платком, сидела под божницей за столом, плакала, причитала, «хрясалась» – то есть по ходу причета всплескивала руками, ударяла ими по столу. В причитаниях невеста прощалась с родным домом, корила отца и мать за то, что они отдают ее «чужому чуженину на чужу-дальню сторону», прощалась с подругами:
Я последний раз с вами прощаюся,
Навсегда от вас удаляюся.
Я уж названа, нареченная,
Жисть моя прошла драгоценная,
Наступает жисть переменная.
Перейдешь черту – не возвратишься,
В девичий наряд не нарядишься,
Изомнут венцы на главе цветы!
Девушки сопровождали и комментировали причитания невесты и упрекали ее за то, что она их покидает и что не послушалась их советов:
Мы тебе, подруженька, сказывали,
Мы тебе, подруженька, наказывали:
Не ходи, Танюшка, во зелен сад гулять,
Не слушай, Татьянушка, гусельцы Ивановы.
Через некоторое время приезжал жених «со дружиною» – парнями и родственниками. Девушки старались «чужого чуженина» не пускать в дом, прогоняли гостей, просили отца невесты уговорить их вернуться назад, старались представить жениха и его дружину в неприглядном виде:
У тебя, у молодца,
Из скота, из живота
Только петух да курица,
Из посуды-то медной
Только крест да пуговица.
У тебя, у молодца,
Есть избица-то ухлая,
Переводы ломятся,
Половицы колются.
Приехавшие старались задобрить девушек, одаривая их деньгами и конфетами. Затем гости входили в дом, садились за стол, и девушки начинали их хвалить:
У тебя, у молодца,
Сапоги козловые,
Шапочки бобровые,
Кушаки волковые.
У тебя, у молодца,
Терема высокие
И дворы матерые,
Да светло-то, да хорошо,
И скота-то полные.
Отец уводил невесту из круга девушек к жениху. Она трижды обнимала, целовала жениха и корила себя за неласковый прием:
Пристыдили да принастыдили,
Да при отце, при мамушке,
Да при всей-то публике.
Потом обращалась к отцу и матери с просьбой хорошо принять гостей, чтобы о ней и ее доме пошла добрая слава. Жених с невестой и все присутствующие садились за стол, и начиналось угощение. После этого невеста одаривала жениха и его дружину полотенцами, а девушки «опевали» каждого, кто получил дар.
Каравайный обряд
Каравай валяется,
Каравай шатается,
Пошел каравай
По дубовым столам,
По скатертям браным.
Накануне венчания в селах и деревнях южных губерний Европейской России для свадебного стола выпекали каравай. Это происходило в доме жениха или в доме невесты, а в некоторых деревнях и у жениха, и у невесты. Приготовление теста и сама выпечка каравая представляли собой обряд, суть которого была одинаковой на всей территории его бытования, хотя сами обрядовые действия могли разыгрываться по-разному. Выпечка каравая символизировала рождение новой жизни и, таким образом, была направлена на обеспечение плодовитости молодой брачной пары.
Для изготовления каравая приглашали женщин-«каравайниц», счастливых в семейной жизни, имевших здоровых детей, и девушек из богатых, счастливых семей – свах. За процессом наблюдали зрители: родственники невесты, ее крестные родители, подружки, соседи. Иногда помещение, где замешивалось тесто для каравая, украшали колосьями ржи из последнего снопа, сжатого в предшествующую свадьбе осень. Замешивать тесто полагалось днем, обязательно до захода солнца. Сначала каравайницы обращались к Богу и святым угодникам: «Благослови нас, Господи, спаси нас, милостливый Козьмы-Демьян, на Филатушкину свадьбу спечь каравай высокий, веселый!» Потом невеста спрашивала благословения у матери замесить каравай. Мать отвечала: «Бог благословит, а я благословляю!» С такой же просьбой невеста обращалась к отцу, крестным, к старшим родственникам и, в конце концов, к девушкам: «Игрицы и красные девицы, благословите и помогите!» После этого каравайницы приступали к замешиванию теста. Одна каравайница сыпала в квашню с водой муку, другая под мучной струей держала сито, третья замешивала. Квашню ставили в теплое место рядом с печью и ближе к вечеру, когда тесто «подходило», начинали формовать каравай.
Формовка каравая могла проходить на девичнике в присутствии жениха с невестой, девушек и родственников со стороны невесты. Тесто укладывали в специальную большую чашу с крестом, которую ставили на лавку, где лежало покрытое скатертью сено. Присутствующим в избе людям под страхом наказания запрещалось дотрагиваться до чаши с тестом. Перед тем как поставить тесто в печь, крестная мать невесты обходила с ним избу, садилась на печь или вместе с крестным отцом обходила три раза печной столб. Каравай отправляли в печь на лопате с прикрепленными по ее краям горящими свечками и, прежде чем оставить каравай в печи, его три раза то задвигали в нее, то выдвигали. Поставив окончательно, ударяли лопатой по матице – потолочной балке. На мифологическом уровне печь осмыслялась как женское чрево, материнское лоно; лопата, которой задвигали тесто в печь, – как мужское начало, а сам каравай – как плод, полученный в результате их слияния.
Готовый каравай вытаскивали из печи, ставили на стол и украшали выпеченными из теста, отдельно от каравая, небольшими украшениями, которые представляли собой разные фигурки – солнце, звезды, месяц, цветы, плоды, коровок, лошадок, птичек и др., то есть знаки, считавшиеся у русских олицетворением мира, добра, счастья, довольства, плодородия. Затем каравай, передавая с рук на руки, обносили вокруг печного столба и ставили на стол. Каравай, поставленный на стол, воспринимался как символ достатка, благополучия, счастливой доли, которая ждет будущих молодоженов.
Весь процесс изготовления каравая сопровождался пением каравайных песен, в которых рассказывалось об этапах его создания руками каравайниц:
Валю, валю, сыр каравай,
С правой руки на леву,
С левой руки на праву –
По золоту лоточку,
По золоту лоточку,
По серебряному блюдечку.
Каравай на лавку взлез,
Каравай по лавке пошел,
Каравай на полку сел,
Каравай на печку взлез,
Каравай с печки слез,
Каравай на лопату сел,
Каравай в печку глядит.
 |
 |
| Свадебный каравай | Каравай испекли. Фото. Начало XX в. |
В песнях каравайницы заклинали каравай вырасти большим и пышным:
Пекись, пекись, сыр каравай,
Дерись, пекись, сыр каравай,
Выше дуба дубова,
Выше матицы еловой,
Ширше печи каменной.
После изготовления каравая в доме жениха его несли к невесте «на показ». В том случае, если хлеб изготавливался и у жениха, и у невесты, происходил обмен караваями.
Венчальное утро в доме невесты
Ох, благословите меня,
Ох, родная мамушка,
Ох, и родный батюшка,
Ох, и вы все, красные девушки,
Ох, и вы, добрые людушки,
Ох, мне на Божий суд идтитъ,
Ох, златой венец получить!
Утро в семье невесты было посвящено подготовке к бракосочетанию: родители и родственники благословляли ее на брак. Она вставала с восходом солнца. Утреннее пробуждение и умывание невесты и ночевавших в ее доме подруг сопровождались причитаниями. В Рязанской губернии невеста будила подруг:
Вставайте, вставайте, мои подруженьки.
А каково вам темная ночка спалося?
А я всю темною ночку не спала,
А всю я ночку темною продумала:
И как в чужих я людушках буду жить-то,
И как чужому я дядюшке угожу,
И как чужую тетушку мамой назову?
В Олонецкой губернии мать, отправляясь будить дочь, жаловалась, что ей не хочется отдавать «белую лебедушку» в «великое неволище», однако дано слово «отеческому сыну». Невеста, встав с постели, начинала прощаться со всем, что было в доме:
И ты прости меня, тесовая кроваточка,
И ты прости меня, мягкая перинушка!
И прости, раннее мое да положеньице,
И прости, позднее девичье пробужденьице!
И больше в девушках вольной мне-ка не бывать,
И до обеда с вольной волюшкой мне не сыпать.
Мать и девушки старались ее утешить:
Мы ведь тебя не в полон дадим,
Мы тебя ведь не сгубить хотим:
Мы даем тебя за умного,
Что за умного, разумного,
За Василия Петровича.
 |
 |
 |
| Невесту отпускают к венцу. С рисунка XIX в. | Жених и невеста. Фото. 1908. Орловская губ. Невеста держит в руках украшенную полотенцем «благословенную икону», т. е. икону, которой мать благословила ее на брак | С. И. Грибков. Благословение на свадьбу. 1886 |
Вслед за этим невесту начинали «убирать» в подвенечный наряд. Крестьянский обычай требовал, чтобы девушка стояла под венцом в традиционном свадебном наряде, даже если в обыденной жизни она носила городской костюм. Предпочтение отдавалось одежде светлых тонов, яркие цветные ткани для костюма невесты старались не использовать. В некоторых южнорусских деревнях невеста могла венчаться в «темненькой» и «беленькой», то есть в траурной, печальной одежде. Волосы невесты обычно были распущены, на голове – традиционный для местности головной убор, а сверху – обязательно покрывало (фата, шаль, полотенце), которое снимали на время венчания. В конце XIX века в моду стал входить венок из искусственных цветов с прикрепленной к нему длинной фатой из тонкой ткани. Подвенечный костюм включал в себя, как правило, большее количество предметов одежды, чем праздничный. Во многих губерниях России на невесту надевали две рубахи, два сарафана, два пояса, две пары чулок, причем один предмет из каждой пары – наизнанку. Кроме того, независимо от времени года, непременной принадлежностью венчального костюма была шуба.
Пока невесту «убирали», девушки «опевали» почти каждый надевавшийся на нее предмет. Например, девушки из села Потудань Воронежской губернии, когда на невесту накидывали покрывало, пели:
На дворе имга пала,
На дворе имга пала,
Да белая порошинка,
Белая порошинка.
Да на нашей на Аннушке,
Да на нашей Никаноровне
Да белое покрывало,
Тонкое белое,
Свое рукоделье.
В перерывах между песнями невеста причитала, обращаясь к матери, отцу, братьям, сестрам, подружкам:
Дорогой мой братец,
Куда ты меня убираешь?
Ты меня ни в гости, ни в гостёчки,
А в чужие люди незнамы.
Я тож глупая.
Я чужой мамушке не сумею угодить,
Не сумею потрафить.
Пойдешь тихо, скажуть: «Недодвига».
Пойдешь резко, скажуть: «Ривенка».
Нарядив невесту в «свадебное» девушки с удовольствием ее рассматривали:
Ю-ладо, в тереме Аннушка,
Ю-ладо, убралася,
Ю-ладо, у во все платья,
Ю-ладо, венчальные,
Ю-ладо, у во все кольца,
Ю-ладо, обручальные.
Собирая невесту к венцу, старались предохранить ее от порчи и дурного глаза. Для этого в ее одежду втыкали иголки, к подолу рубахи пришивали кусочек рыболовной сети, по талии опоясывали ниткой с множеством узелков, на шею вешали маленький мешочек с чесноком, медным купоросом или со свернутой бумажкой с молитвой. Над ее головой трижды обводили каким-либо предметом верхней одежды, а затем встряхивали его, как бы избавляя от возможного сглаза. Все это сопровождалось чтением заговоров. Заговоры начинались обычно с обращения к Иисусу Христу, Богородице, святым угодникам, а затем говорилось: «Заговариваю я, раб Божий (имя), от колдунов, от колдуниц, от еретиков, от еретиц, от князей и от бояр, и от попов, и от поповых жен, и от девки, и от девкиного сына, что есть еретиков на свету. Замыкаюся я, раб Божий (имя), тридевять замков туго-натуго и крепко-накрепко и отдаю я те тридевять замков Михаилу Архангелу, Гаврилу Архангелу. Носят оне те тридевять замков на акияне-море, кладут под Алатырь-камень... В сем моем слове единое слово, кое слово говорено и не говорено. Аминь» (Отреченное чтение... С. 126).
Невеста после того, как ее причесали и нарядили, должна была подойти под родительское благословение. Этот обряд обставлялся повсюду со всей возможной торжественностью. Обычно невеста подходила к родителям, кланялась им в ноги и, сделав затем поклоны всем присутствующим, просила благословения. В некоторых деревнях благословения за невесту просили подруги: «Государь дядюшка (имя) и государыня тетушка (имя), как вы вспоили, вскормили, вырастили и сохранили свое чадо богоданное; теперь это чадо стоит перед всеми и просит прощения и благословения. Простите и благословите ее, вместо отца с матерью, в путь дорогу ехать под красное солнышко, под частые звездочки, под светлый месяц, чтоб чисто и непорочно в церковь Божью стать, злат венец приять, чуден крест целовать, с своим суженым сочетаться в радости, в Божьей милости, в душевном спасении» (цит. по: Макашина Т. С. С. 540).
Обряд благословения начинался с общей молитвы всех присутствующих родственников, обращенной к Спасителю, Божьей Матери, святым угодникам. После этого отец брал в руки икону, мать – хлеб с поставленной на него маленькой солонкой с солью; со словами «Бог благословит» начинали ритуал. Девушку благословляли «женской» иконой – обычно образом Богоматери. Отец трижды крестил склоненную голову дочери иконой, то же самое делала мать, но уже хлебом и солью. Дочь благодарила родителей за благословение: «Спаси, Христос, мово родимого батюшку на Божьем благословеньице», «Спаси, Христос, мою родимую матушку на Божьем благословеньице». В некоторых местностях жениха и невесту благословляли еще крестные родители, а затем по очереди все родственники и присутствующие в доме соседи. Считалось, что на брак жениха и невесту должен благословить весь «крещеный мир». Все по очереди подходили к невесте, осеняя ее голову крестным знамением. Если невеста была сиротой, то за благословением она обращалась к своим крестным родителям или ближайшим родственникам; кроме того, в русской деревне существовал обычай просить разрешение на брак у умерших родителей: накануне венчания невеста отправлялась на кладбище и причитала над могилой:
Ты раздайся, мать сыра земля,
Ты откройся, гробовая доска,
Ты восстань, родной батюшка,
Я пришла к тебе, батюшка,
Не по злато, не по серебро,
По отцовское благословеньице.
Что твое-то благословеньице
Из синя моря вынесет,
Из темного леса выведет.
Родительское благословение было и разрешением на брак, и просьбой к Богу оказать милость, послать девушке счастье в будущем браке. Традиция благословения вошла в народный быт из церковного обихода: родители благословляли детей подобно тому, как прихожане в храме получали благословение от священника, а через него – от Бога.
После благословения невесту сажали на почетное место за столом. Этот момент свадьбы также считался очень трагическим. Невеста плакала:
Господи, погодите вы
Меня заводить за дубовый столичек.
Ох, от своих же подружек и соседочек!
Оставьте же вы мене о теплое летечко
Ходить-от по веселым праздничкам.
Подруги садились рядом с ней за стол. Невеста, укрытая покрывалом, жалобно благодарила родителей:
А вот спасибо вам,
Мои родители,
Воскормили меня
И воспоили меня,
Завели меня за дубовый стол,
Посадили меня
За дубовый за стол,
Сами сели вы.
Приезд жениха в дом невесты
В воскресенье разлучный день.
Разлучать будет Михаила сударь,
Разлучать будет Константинович,
Разлучать будет с батюшкой
Да со всем родом-племенем.
Утром в день венчания жених получал благословение родителей, которые осеняли его иконой (обычно образом Спасителя или Николая Чудотворца) и хлебом с солью, и выезжал за невестой. Вместе с ним к невесте ехало довольно много людей, как правило родственников жениха. Все они назывались «поезжане» («свадебники», «приборяне», «бояре», «княжий полок», «званые»). Зимой поезжане отправлялись на санях, осенью на бричках. Количество упряжек свадебного поезда зависело от состоятельности родителей жениха и числа его родственников: однако обычай требовал, чтобы в поезде было четное количество подвод, так как с четными числами связывалось представление о счастье и богатстве. Лошади были убраны по-праздничному: заплетенные в косички гривы, нарядная сбруя с серебряными или латунными украшениями, ленты на дуге, колокольчики и бубенцы; подводы покрывали коврами, войлоками, к спинкам саней привязывали полотенца-«обмахальца», которые развевались во время быстрой езды. Свадебный поезд, включавший в себя большое количество подвод, запряженных ухоженными, нарядно убранными лошадьми, демонстрировал всему деревенскому сообществу богатство и достоинство семьи жениха и его родни, а также уважение к невесте и ее семье.
Впереди поезда верхом на лошади ехал дружка – главный распорядитель свадьбы со стороны жениха. Обычно на эту роль приглашали брата жениха или его близкого товарища. Дружка собирал свадебный поезд, показывал дорогу к дому невесты, руководил поезжанами в ее доме, отвозил всех в церковь, осуществлял магическую защиту поезда от порчи и сглаза. У дружки могли быть помощники – поддружья (младшие дружки), которые должны были выполнять все его распоряжения. В первых санях ехал жених с тысяцким (большим боярином) – старшим дядей или крестным отцом жениха, державшим в руках икону, которой родители благословили жениха перед выездом. Чин тысяцкого считался очень почетным. Девушки называли его в песнях «славный тысяцкий богатый», «большой честной человек», прославляли его родовитость, богатство и ум. Тысяцкий имел помощников, которые назывались «старшими боярами», – это были братья жениха или младшие дядья. Они ехали за женихом с тысяцким. В следующих санях сидела свашка – тетя жениха или его крестная мать. Тысяцкий и свашка выполняли роли отца и матери жениха, которые не участвовали в свадебном поезде и не присутствовали на венчании, а находились дома и готовились к встрече молодых и свадебному пиру. В составе свадебного поезда часто был и колдун – защитник поезжан от порчи и сглаза.
 |
 |
| Свадебная карета. Фрагмент росписи прялки. XVIII в. | Свадебный поезд. Фото. Начало XX в. |
 |
 |
| П. Н. Грузинский. Свадьба в деревне. Приезд невесты. I860 | А. П. Рябушкин. Свадебный поезд в Москве (XVII столетие). 1901 |
Главные участники свадебного поезда были особым образом отмечены. Так, в Вологодской губернии дружке и поддружьям на шляпу прикрепляли ширинки – орнаментированные платочки. В Архангельской и в некоторых других северных губерниях дружке, поддружьям, тысяцкому были повязаны через плечо полотенца, в Псковской, Смоленской губерниях – крест-накрест пояса, на Алтае – шали.
Перед выездом совершались различные магические действия, которые, по мнению крестьян, должны были защитить жениха и свадебный поезд от нечистой силы, обеспечить ему удачу в пути. Сваха, например, надев вывернутую мехом наружу шубу, ходила вокруг запряженных повозок, осыпая лошадей овсом и хмелем, а сват, идя следом за ней, разливал брагу. Выход жениха и поезжан из избы, рассаживание по саням, как правило, сопровождались приговорами вежливца-колдуна или дружки: «Покорюсь, помолюсь сей день, сей час, утром рано, вечером поздно! Благослови меня, Пресвятая Мати Богородица, Егорий Храбрый, со князем, со тысяцким, со большими боярами, со свахой, с дружкой и с подружкой ко княгине ехати, княгиню получити, с княгиней в Божью Церковь доехати, закон Божий приняти! Стану, благословясь, пойду перекрещусь на восточную сторону; благослови меня, Михаиле Архангел, дай нам пути-дороги» (Майков Л. Н. С. 139).
По дороге жители деревень, через которые проезжал свадебный поезд, устраивали ему преграды: запирали въездные ворота, клали жерди, протягивали веревки, стараясь не пустить «чужого чуженина» к невесте. Дружка откупался от них вином, конфетами, орехами, пряниками.
Приехавших к невесте поезжан встречали по-разному. В одних деревнях было принято, чтобы их приветствовали у ворот отец невесты с близкими родственниками, а девушки на пороге избы пели величания. В других деревнях подружки невесты закрывали ворота и запевали песни о том, что к дому подъехали враги: «разлучнички», «незнамы гости», «черные вороны», которые хотят забрать подругу, увезти ее в дальние земли:
Не бывать бы ветрам, да повеяли,
Не бывать бы боярам, да понаехали,
Травушку-муравушку притолочили,
Гусей-лебедей поразогнали,
Красных девушек поразослали,
Красну Анну-душу в полон взяли,
Красную Михайловну в полон взяли.
Стала тужить, плаката Анна-душа,
Стала тужить, плакати Михайловна!
Дружка требовал у девушек пропустить жениха с поезжанами в дом, спрашивая: «Был ли у вас договор с нашим женихом и невестой, что сегодняшний день у нас свадьба?» После утвердительного ответа дружка одаривал девушек и проходил в дом со словами: «Спасибо на амине, на добром слове, на благодатном доме», а за ним проходили и все поезжане. Вся эта сцена могла растягиваться и на более длительное время. Вот, например, как разворачивался диалог между дружкой и девушками в селе Нерль Владимирской губернии. Дружка, стоя перед запертыми воротами, приветствовал девушек:
– Здравствуйте, девушки! Принимайте поезд да гостей! Ходили вот бродили славные охотнички по лесам, лугам, полям. Видели охотнички зверя: с кочки на кочку прыг, рыжим хвостиком ширк, от собак и охотников шмыг. Знаете, кто этот зверь?
– Куничка-лисичка!
– Мы за той куной-лисицей погнались. Мы за ней ехали-ехали лесами, полями, зыбучими песками. Притомились, припылились, все вот лисичку искали. Заехали в ваше село, что стоит высоко. А куна-лисица к вам в подворотню и забежала. Открывайте ворота! Кажите нам куну-лисицу.
– Давайте сперва выкупайте ворота, тогда и лисицу увидите!
– Вот вам, девушки! У нас жених шибко богат, не скупится, и все! Пускайте нас!
– Хорошие у вас охотнички с черными бровями, с длинными усами, с богатыми соболями. А скажите нам, чего это будет: „На вилах – бочка, на бочке – качало, на кочале – моргало, а выше – лес до небес".
– Кто ж не знает, что сначала на четырех, потом на двух, а после и на трех! Это у нас малые дети и то знают.
– Сразу видно, умные охотники попались. Проходите давайте!» (Русская свадьба. Т. 2. С. 275–276).
Вход жениха с поезжанами в дом невесты обставлялся различными церемониями: родители невесты и дружка угощали друг друга на крыльце брагой, разрезали пополам каравай хлеба, а затем, посыпав половинки солью, складывали их вместе. Однако девушки и здесь старались не подпустить жениха к невесте, исполняя насмешливые песни:
Твой жених не хорош, не пригож:
На горбу-то роща выросла,
В этой-то рощище грибы растут,
Грибы растут березовые;
В голове-то мышь гнездо свила,
В бороде-то детей вывела.
А на лбу-то хоть лапшу сучи,
На бровях-то журавли клюют,
А у глаз-то хоть спички сирь!
В носу-то хоть кисель твори,
А сквозь зубов хоть кисель цеди,
На брилах-то хоть блины пеки!
Или требовали от жениха отгадать загадку. Загадки часто представляли собой песенки. Например:
Заганём мы загадочки,
Что у нас-то во светлой светлице
Краше красного солнышка?
Жених крестился на иконы. Девушки продолжали:
Мы еще тебе загадочку,
Девичью перегудочку,
Что у нас-то в светлой светлице
Круглее ясного месяца?
Жених поднимал каравай хлеба.
Девушки заканчивали испытание похвалой в его адрес:
Что догадливый чужой чуженин.
Он своим умом-разумом,
Не подучила его свахонька.
Обрядовая игра между партией жениха и партией невесты, главным стержнем которой было демонстративное неприятие жениха и его дружины, имела в своей основе древние мифологические представления. Переход девушки в группу замужних женщин рассматривался как своего рода смерть, виновником которой считался жених. Обрядовое действие разыгрывалось как стремление спасти невесту, сохранить ее девичество, оградить ее от неминуемой символической гибели.
Когда все гости собрались в избе, девушки садились за стол и требовали от жениха деньги за место рядом с невестой. В Архангельской губернии это происходило так. Девушки обращались к жениху: «Молодец удалой, подходи, пожалуй, говори смелей, говори скорей, что тебе нужно: место или невеста?» Жених отвечал: «Мне все нужно: и место, и невеста». Девушки говорили: «Дак у нас девка не бедна, давай деньги не медны. Невестушка не сирота, давай больше серебра, за косу полтину, за ленту рупь, все про все – пятьдесят рублей, денежки на стол ложи» (Русская свадьба. Т. 2. С. 284). После того как жених отдавал деньги, девушки уступали свои места поезжанам. Жених садился рядом с невестой на расстеленную мехом вверх шубу, чтобы жить богато и иметь в браке столько детей, «сколько в шкуре волосков».
После этого начиналась трапеза, называвшаяся «выводной стол» («малый стол», «посад»). К столу приглашал дружка: «Гости званы-браны, вдоль по лавке, поперек скамейки!» Родителям невесты полагалось будущую родню хорошо «приветить» – накормить и напоить. Невеста и жених также садились за стол, но не должны были принимать пищи, и их место было с краю. Считалось, что перед церковными таинствами, к которым относится венчание, необходимо нравственное очищение и отказ от «плотских» удовольствий, в том числе и от еды. Кроме того, жених и невеста не должны были принимать пищу вместе со своими женатыми и замужними родственниками – это разрешалось только после брачной ночи.
В продолжение всей трапезы девушки, располагавшиеся в задней части избы, «опевали» жениха, невесту и поезжан. В Псковской губернии жениху с невестой пели:
Ягодина с ягодой сокатилася,
Ягодина ягодине поклонилася,
Ягодина ягодине в глаза зазрила,
Ягодина с ягодиной в уста целовалася.
В южнорусских губерниях во время выводного стола, который здесь чаще назывался «посад», проводили испытание невесты. В дом приносили большую квашню, покрывали ее овчиной и предлагали невесте сесть. Невеста могла сесть на квашню только в том случае, если была целомудренна. Невеста, не сохранившая до свадьбы девственность, должна была обойти вокруг квашни три раза, признав тем самым свой грех публично. Верили, что «нечестная» девушка, осмелившаяся сесть на квашню, будет наказана бесплодием, ранним вдовством, а деревню, в которой она будет жить, ждут различные несчастья: засухи или непрекращающиеся дожди, мор скота, неурожаи.
После выводного стола или до него во многих селах России проводили обряд «сводов» жениха и невесты. Обычно их ставили посреди избы и связывали им руки полотенцем или платком. В западных губерниях Европейской России «своды» проходили несколько иначе: жениха и невесту, стоявших лицом друг к другу, заматывали от шеи до ног длинным полотенцем. В Южной России их трижды обводили вокруг квашни, которая считалась символом благополучия и плодородия, или вокруг стола – престола Божьего. В Смоленской губернии жених и невеста под руководством дружки, стоя посреди избы, трижды переливали квас из одного ведра в другое, после чего дружка обводил их вокруг ведер и сажал за стол. Квас, как и пиво, и хлеб, был знаком богатства, благополучия. У старообрядцев Алтая обряд «сводов» проводил дьяк, который при этом читал молитвы и псалмы.
 |
| А. Зубчанинов. Выкуп невесты. Гравюра по рисунку Н. Д. Дмитриева-Оренбургского. XIX в. |