Прекрасен здесь вид Эльбы величавой,
Роскошной жизнью берега цветут;
По ребрам гор — дубрава за дубравой,
За виллой вилла — летних нег приют.
Так начинается стихотворение П. А. Вяземского «Зонненштейн», написанное во время путешествия по Германии в 1853 году.
Везде кругом из каменистых рамок
Картины блещут свежей красотой;
Вот на утес перешагнувший замок
К главе его прирос своей пятой.
Содержание стихотворения — это отнюдь не описание величественных видов курортной Германии. Вид Зонненштейна напомнил Вяземскому события тридцатилетней давности,— то, что здесь в течение четырех лет жил его друг, который, может быть, «достоин был лучших друзей»...
Я предан был другому впечатленью.
Любезный образ в душу налетал,
Страдальца образ — и печальной тенью
Он красоту природы омрачал.
В Зонненштейне, дачном местечке в Саксонии, находилось знаменитое в Европе лечебное заведение для душевнобольных — Maison de sante доктора Пиница. Maison de sante — французское сочетание, которое буквально переводится «дом здоровья»... 10 мая 1824 года Жуковский, вместе с доктором Бауманном, повез Батюшкова в Дерпт. С этим городом у больного были связаны приятные ассоциации, и он охотно поехал,— а Жуковский поначалу хотел устроить друга к своему хорошему знакомому, известному врачу И. Ф. Эрдману.
Однако по приезде в Дерпт Батюшков внезапно убежал... «Он ушел,— сообщил А. И. Тургенев в письме Вяземскому,— и всю ночь его найти не могли; наконец, поутру на другой день проезжий сказал молодому Плещееву, что видел верст за 12 от города человека, сидящего на дороге. По описанию, это был Батюшков; Жуковский с Плещеевым поехали и нашли его спящего. Едва уговорили возвратиться с ними в Дерпт»35.
Поэтому 17 мая, не задерживаясь долее, Жуковский довез Батюшкова до Полангена, а там, в сопровождении доктора Бауманна, больной доехал до Зонненштейна. Вслед за ним приехали туда Александра Николаевна, сестра (в сопровождении какой-то «компаньонки», капитан-лейтенантши Шарлотты Отто), и поселилась неподалеку от клиники в маленьком городке Пир-на. Вскоре туда переехала и лечившаяся в Дрездене Елена Григорьевна Пушкина: она решила совместить лечение с заботой о былом добром знакомце. Обе женщины быстро сдружились. Батюшкова в своих письмах обе называли не по имени, а по какому-то условному обозначению: «Страдалец» и «Залог» — и то и другое непременно с прописной буквы.
Дрезденский посланник В. В. Ханыков (между прочим, друг М. Н. Муравьева и писатель) 26 июня сообщил в Петербург К. В. Нессельроде: «Уже в день приезда у него (Батюшкова.— В. К.) были сильные припадки, он пытался, несмотря на присмотр, убежать. Тем не менее, он был доставлен в Зонненштейн и отдан доктору Пиницу»36.
Стремление «убежать» было для больного Батюшкова опять же подчинено некоей трагической логике. В четвертый раз судьба толкала его в Саксонию — и всегда на несчастья. Ранение в 1807 году, «гибель друзей» в 1813-м, первые признаки безумия в 1821-м — все это происходило на маленьком пространстве земли, вокруг Дрездена. Теперь он снова очутился здесь, на этой земле, и ему суждено было провести четыре года в одиночестве, в Maison de sante,— который только так называется: «дом здоровья»... Н. И. Тургенев (август 1824): «Войдя в ворота, первый, попавшийся мне навстречу, был Батюшков: лицо мрачное; он шел по другой стороне и меня не узнал. Лекарь после сказал мне, что я хорошо сделал, и не свел меня
с ним. Он говорит, что теперь ему немного лучше. Прежде он воображал, что он в тюрьме...»37.
Он в мире внутреннем ночных видений
Жил взаперти, как узник средь тюрьмы;
И был он мертв для внешних впечатлений,
И божий мир ему был царством тьмы.
(П. А. Вяземский. «Зонненштейн»)
А. И. Тургенев (6 августа 1825): «Осмотрев все заведение и полюбовавшись окрестностями, кои издали прелестны, мы пошли в квартиру доктора вне больницы, в которой содержит он 4 пансионеров и где живет и Ал. Ник. Батюшкова. Она вся задрожала, когда нас увидела, едва в силах была говорить и успокоилась не скоро. Первое слово ее было о брате... Она видела только один раз брата, провела с ним целый день, но он сердился на нее, полагая, что она причиною его заточения»38.
Сестра Александра и Е. Г. Пушкина постоянно возле больного, хотя и редко видятся с ним. В марте 1825 года Пушкина радостно сообщает Жуковскому, что «наш Страдалец подчиняется, наконец, последовательному лечению», что «он согласился принять врача», что «сны его также стали спокойнее». «Надеемся, что продолжение лечения возвратит нам драгоценное здоровье нашего дорогого больного»39.
В августе 1826 года проездом в Зонненштейне был Жуковский и говорил с А. Н. Батюшковой о здоровье «Страдальца». По инерции еще идут обнадеживающие известия: Батюшкову лучше, доктор Пиниц надеется «на время и доверенность своего больного»...40
Здесь он страдал, томился здесь когда-то,
Жуковского и мой душевный брат.
Он, песнями и скорбью наш Торквато,
Он, заживо познавший свой закат.
Не для его очей цвела природа,
Святой глагол ее пред ним немел;
Здесь для него с лазоревого свода
Веселый день не радостью горел.
(П. А. Вяземский. «Зонненштейн»)
Батюшков — Жуковскому, 28 марта 1826, Зонненштейн:
«Выбитый по щекам, замученный и проклятый вместе с Мартином Лютером на машине Зонненштейна безумным Нессельродом, имею одно утешение в боге и дружбе таких людей, как ты, Жуковский. Надеюсь, что Нессельрод будет наказан, как убийца. Я ему никогда не прощу, ни я, ни бог правосудный, ни люди добрые и честные. Утешь своим посещением: ожидаю тебя с нетерпением на сей каторге, где погибает ежедневно Батюшков» (III, 586).
Среди безумных всплесков фантазии сумасшедшего спрятано всамделишное горе и слезы «выбитого по щекам, замученного и проклятого»...
В середине 1827 года консилиум немецких психиатров признал болезнь Батюшкова неизлечимой.
Д. В. Дашков — П. А. Вяземскому, 18 июля 1827, Петербург:
«Горестна участь всех друзей наших. Карамзины осиротели. Болезнь Батюшкова объявлена неизлечимой...»41
Не видел он, но ум его тревожил —
Что созидал ума его недуг;
Так бедный здесь лета страданья прожил,
Так и теперь живет несчастный друг.
(П. А. Вяземский. «Зонненштейн»)
Вяземский очень точен в описании самочувствия Батюшкова: «тревожный ум» не мог успокоиться и в «доме здоровья». Батюшков, как истинный художник, впавши в безумие, все-таки живет в сфере особых художественных запросов, связанных еще с одним его талантом...