Клитандр придавал
Честь виду своему;
Однако не бывал
Любезен никому.
Та вся краса пуста
И прелести ничто;
Погибни, красота,
Коль ей не тронется никто -
до композиционной (стихами отмечены некоторые сюжетные повороты, маркировано читательское ожидание):
Надобно стараться скорее узнать,
Что будет происходить у наших робят.
Не знаю ещё, любвишка или драки.
Я думаю, больше пустяки или враки 127[Страсть молодаго человека, или Разныя дурачества. Перевел с французского Л.Г.С.П.С. [Лейб-гвардии Семеновского полка сержант] Платон Соколов. Печатано при Артиллер. и инж. шляхетн. кад. корпусе, иждивением типографии содержателя Ф.Х. Клеэна, 1782. С. 7, 23.].
Старший из четырёх сыновей Аполлона Степановича, Пл. Соколов (? - не позднее 1843 128[ГАЯО. Ф. 213. Оп. 1. Ед. хр. 2557. Л. 79.]), вступив в военную службу в 1776 году 129[Ельчанинов И.Н. Материалы для генеалогии ярославского дворянства. Т. 7. С. 342.], завершил свою карьеру в чине премьер-майора Псковского драгунского полка 130[Там же. С. 225.]. В документах, датированных январём 1802 года, он значится как коллежский асессор, кавалер ордена Святой Анны 131[Там же. С. 131.]. С каким поприщем связана его статская служба, неизвестно. Судьба Пл.А. Соколова печальна. В 1804 году он был судим, «лишён чинов и записан вечно в солдаты» 132[Там же. С. 204.]. Такова была расплата за огромные долги, взятые под залог чужого имения. Объявив своего родного брата Павла умершим (майор П.А. Соколов служил в это время в Каргопольском драгунском полку 133[Там же. С. 203.]), Платон Аполлонович выдал чужое имение за своё, якобы полученное по завещанию. Почему Пл. Соколов взял на душу такой грех, не знаем. Унаследовавший от отца небольшое состояние (около 100 душ) 134[Там же. С. 131.], он принуждён был в 1806 году отдать (по решению Рыбинского уездного суда) самую большую из своих деревень - Кузнецове (66 душ) – заимодавцам 135[Там же. С. 204.]. К этому времени относится последнее (из известных нам) свидетельство о Пл. Соколове. Бедность и позор... Когда и где они свели его в могилу?
Младший брат Платона Аполлоновича Аркадий Аполлонович Соколов женился на младшей сестре Константина Николаевича - Вареньке. Дворянские семьи, уже состоявшие в родстве друг с другом, вновь породнились.
В ссоре Константина и его сестёр с отцом материнская родня встала на сторону детей. Это естественно. Они не только сочувствовали, но и помогали делом. Из документов Вологодской гражданской палаты, связанных с разделом движимого и недвижимого имения К. Батюшкова и его сестёр, состоявшимся в феврале 1809 года, следует, что интересы Константина Николаевича в этом деле представлял надворный советник А.С. Бердяев. Верющее письмо племянника давало ему основание поставить под купчей крепостью за «Лейб-гвардии Егерского полка прапорщика Константина Николаева сына Батюшкова» свою подпись 136[ГАВО. Ф. 178. Оп. 6. Ед. хр. 1845. Л. 14 об.].
Болезненно переживавший разлад с отцом, чувствительный и ранимый, К.Н. Батюшков, находясь в Финляндском походе зимой 1808 года, вспоминает всех, кто одарил его душевным теплом: П.А. Шипилова, Е.Ф. Муравьёву, сестёр. Среди тех, кто бесконечно дорог ему, и соколовская родня: «Поклонитесь тётушкам 137[Или: Сестрам
<28 марта 1809. Надендальх «Мои пожелания тётушкам и Аркадию Аполлоновичу» (II, 86). Речь идет о двоюродных сестрах матери поэта - Екатерине Аполлоновне и Александре Аполлоновне.], я их всё споминаю платками. Арк<адию> Апол<лонови-чу> моё почитание; я со слезами помню ещё его провожание из Меников. Бога ради, любите меня» (II, 81).
Родство помогало ощущать свою причастность к общим корням, к истории Отечества. В дворянских семьях знали своих предков. Их жизнь воспринималась не только как история, далёкая и глубокочтимая, но и как непременное условие и неотъемлемая часть бытия их потомков. Дед поэта по отцовской линии Лев Андреевич повесил в собственной спальне «Родословную о роде Батюшковом» 138[См.: Опись имения Батюшковых в селе Даниловском / Публ. В А Кошелева // Устюжна: Историко-литературный альманах. Вологда, 1993. Вып. II. С. 197.], себе для памяти и потомкам в назидание. Поэт всегда ощущал свою принадлежность к старинному дворянскому роду, и потому предки не были для него тенями из былого (только звук, имя). Он различал их лица, представлял характеры, судьбы: «...мой прадед был
<...> бригадир при Петре Первом, человек нрава крутого и твёрдый духом» (II, 570).
Предвижу возражения. У фамильных традиций Батюшковых были живые хранители. Бердяевы (дед, бабушка, родной дядя) умерли задолго до рождения Константина Николаевича. Что из рассказов матери (а она заболела, когда мальчику исполнилось шесть лет) сохранила детская память, неизвестно. Но оставались святыни: родовое кладбище в Угольской волости у церкви Всемилостивого Спаса и семейные реликвии (ведь Александра Григорьевна была их единственной наследницей). Реликвии, конечно же, находились в Хантанове. Напуганная известиями о начавшейся войне с французами, поспешившая вслед за гостившими у нее Шипиловыми в Вологду, сестра поэта, Александра Николаевна, «за долг себе поставила взять с собою благословление наших родителей» 139[См. письмо А.Н. Батюшковой К.Н. Батюшкову от 29 июля 1812 года. - Из писем родных к К.Н. Батюшкову / Публ. П.Р. Заборова // Батюшков. Исследования и материалы: Сб. научных трудов. С. 252.]. О Бердяевых напоминали «старый дом» и «старинный стол, который одержим морскою болезнию, ибо весь расшатался» (II, 134,140), опоэтизированные в «Моих пенатах»:
В сей хижине убогой
Стоит перед окном
Стол ветхой и треногой
С изорванным сукном (I, 207-208).
И если это так, то и «полузаржавый меч прадедов тупой» («свидетель славы и суеты мирской» (I, 208)) - не только поэтический образ, но и биографическая реалия: все Бердяевы были военными. Наконец, потомкам давали имена предков. Сестра К.Н. Батюшкова Елизавета (в замужестве Шипилова) названа в честь бабушки Елизаветы Степановны Бердяевой, племянник - в память о деде и прадеде - Григории Григорьевиче и Григории Гавриловиче Бердяевых.
И последнее. К.Н. Батюшков не мог не знать истории своих предков по материнской линии. У дворянских фамилий Соколовых и Бердяевых были свои летописцы и живые хранители прошлого.
7-й том «Материалов для генеалогии ярославского дворянства (Род Соколовых. II. Подробная опись Менчаковского архива Соколовых)» И.Н. Ельчанинова, ставший для нас не только основным источником биографических реконструкций 140[Ценность публикации И.Н. Ельчанинова определяется тем, что часть представленных в описи документов аннотируется (то есть пересказывается), а иногда цитируется.], но и своеобразным путеводителем в архивных разысканиях, является «изданием Соколовых» (так значится на 4-й странице обложки). Документы хранились в их родовой усадьбе - сельце Менчакове Пошехонского уезда Ярославской губернии, где Константин Николаевич и его сестры, безусловно, бывали.
Судьба Менчаковского архива остаётся неизвестной. Из его «Описи...», составившей 347 страниц печатного текста, удалось отыскать немногое (у читателя ещё будет возможность познакомиться с этими документами). Утрата невосполнимая... Исчезла история нескольких поколений рода Соколовых, представленная материалами по генеалогии (метрические свидетельства о рождении и смерти, паспорта, черновики и копии духовных завещаний), документами, характеризующими служебную деятельность (аттестаты, патенты на чины, формулярные списки), имущественное положение (купчие крепости, копии с отказных книг, ревизских сказок и раздельных актов, выписки из указов, планы земельных владений) и родственные отношения.
Наиболее ранние документы Соколовых датированы серединой 1720-х годов; «Бердяевский слой» в Менчаковском архиве формируется с середины 1740-х годов, то есть с момента замужества Елизаветы Степановны. По-видимому, идея создания семейного архива принадлежала Аполлону Степановичу Соколову.
Самый мощный (по количеству отложившихся в этом собрании документов) пласт связан с П.А. Соколовым (1774 141[Ельчанинов И.Н. Материалы для генеалогии ярославского дворянства. Т. 7. С. 105, 231.]-1852 142[Дата смерти генерал-майора П.А. Соколова (1 апреля 1852 года) установлена по «Метрической книге церкви Богоявления Господня села Никольского, что на Истоме». - Филиал ГАЯО в Рыбинске. Ф.Ф.-186. Оп. 25. Ед. хр. 24. Л. 162 об.]). Второй (по старшинству) из четырёх сыновей Аполлона Степановича и Фёклы Михайловны Соколовых, двоюродный брат матери поэта, Павел Аполлонович Соколов в биографии К.Н. Батюшкова - лицо совершенно забытое. Человек хорошо образованный (он знал французский и немецкий языки 143[См.: формулярный список П.А. Соколова. - ГАЯО. Ф. 213. Оп. 1. Ед. хр. 2557. Л. 93 об.]), тянущийся ко всему новому (он был членом-корреспондентом Императорского Вольного экономического общества 144[Ельчанинов И.Н. Материалы для генеалогии ярославского дворянства. Т. 7. С. 5.]), П.А. Соколов сделал блестящую служебную карьеру, уйдя в отставку в чине генерал-майора. Огромной энергии Павла Аполлоновича хватало и на обустройство собственной усадьбы в сельце Менчакове, и на благотворительную деятельность. «Вологодские губернские ведомости» не раз отмечали инициативы штаб-офицера корпуса жандармов полковника Соколова в пользу детских приютов 145[См.: Вологодские губернские ведомости. 1844.26 февраля. № 9. С. 123; 1845.14 апреля. № 15. С. 155; 1846. 21 декабря. № 51. С. 533; 28 декабря. № 52. С. 543; 1847. 22 марта. № 12. С. 113 и др. Впоследствии П.А. Соколов был избран почётным членом Вологодского губернского попечительства детских приютов.]. На родине, в Ярославской губернии, долго помнили его заботы о церкви села Никольского, что на Ухтоме, где на средства супругов Соколовых был установлен новый иконостас 146[См. об этом письма архиепископа Ярославского Евгения Павлу Аполлоновичу и его жене Александре Яковлевне (урождённой княжне Козловской). - Ельчанинов И.Н. Материалы для генеалогии ярославского дворянства. Т. 7. С. 60-65.]. Многое о Павле Аполлоновиче могли бы рассказать его письма к Управляющему III отделением Его Императорского Величества канцелярии Леонтию Васильевичу Дубельту, Александру Николаевичу Мордвинову (в 1830-х годах он служил посредником в сношениях А.С. Пушкина с Бенкендорфом по изданию произведений поэта); профессору Петербургского университета цензору Александру Васильевичу Никитенко; сосланному в Вологду поэту, первому редактору «Вологодских губернских ведомостей» Владимиру Игнатьевичу Соколовскому; архимандриту Игнатию Брянчанинову и др.
Обширный эпистолярий П.А. Соколова был представлен в Менчаковском архиве копиями 147[См.: Елъчанинов И.Н. Материалы для генеалогии ярославского дворянства. Т. 7. С. 34-40.]. Значит, двоюродный дядя К. Батюшкова не просто понимал ценность переписки. По-видимому, он (совершенно в духе того времени) ощущал себя «писателем писем», чувствовал к этому роду занятий призвание.
В отставку П.А. Соколов вышел в 1849 году 148[Там же. С. 6.]. Он прожил в Вологде, в одном городе с душевнобольным поэтом, пятнадцать лет. Это он в августе 1834 года инициировал посещение Константина Николаевича петербургским профессором А.В. Никитенко 149[Дневник проф<ессора> академика Александра Васильевича Никитенко. 1830-1837 гг. / Сообщ. С.А. Никитенко // Русская старина. 1889. Т. 63. Июль - август - сентябрь. С. 298.]. Будучи культурным человеком, П.А. Соколов хорошо осознавал, очевидцем каких событий сделало его время. Он должен был свидетельствовать о К. Батюшкове. Но где они, эти свидетельства?! Удастся ли когда-нибудь и кому-нибудь разгадать тайну Менчаковского архива?..
Высокоразвитое чувство родовой памяти не единственная фамильная черта Соколовых. Двоюродные дядюшки и тётушки К. Батюшкова и его сестёр были бесконечно добры к своим племянникам. Но об этом позже.
Приложение
Поколенная роспись
Бердяевых
"Род Бердяевых
Первый в фамилии Яков
Васильевич, который прежде выехал из Польши
в Смоленск, где от польского двора имелась
грамота, а из Смоленска выехал в Россию; от
российских же государей жалованы
поместьями в 1598 году"*
АЛЕКСАНДРА НИКОЛАЕВНА БАТЮШКОВА
...Единственная по нежности сердца
и бескорыстию в привязанности к брату.
Д.А. Жуковский
Александра была третьим ребёнком в семье. Она родилась 1 сентября 1783 года в Великом Устюге 1[ГАВО. Ф. 496. Оп. 7. Ед. хр. 11. Л. 30 об. По-видимому, точной даты её рождения в семье не знали. В начале марта 1816 года Константин Николаевич пишет сестре: «Поздравляю тебя от всей души со днём твоего рождения, которое мысленно буду праздновать» (II, 376). Ни в одном из известных нам дел, связанных с разделом имения, копии свидетельства о рождении А.Н. Батюшковой нет.]. Её крестили в храме Ильи Пророка. Восприемницей новорождённой была жена помощника председателя Великоустюжского совестного суда Льва Федоровича Разварина - Марья Михайловна 2[ГАВО. Ф. 496. Оп. 7. Ед. хр. 11. Л. 30 об.]. Вместе с именем матери девочка унаследовала и её судьбу.
Основным источником реконструкции биографии Александры Батюшковой являются письма: письма Константина Николаевича сестре 1806-1819 годов (эта достаточно обширная по объёму часть переписки поэта насчитывает 81 письмо), письма самой Александры Николаевны брату (их два), сестрам Елизавете и Юлии, П.А. Шипилову, В.А. Жуковскому; наконец, письма третьих лиц к ней 3[Батюшков П.Л. Письма его (2) к А.Н. Батюшковой (1828, 1829). - РО ИРЛИ Ф. 19. Ед. хр. 60. 4 лл.] или о ней. Добавим к этому дневники А.И. Тургенева и В. А. Жуковского, а также документы, относящиеся к имущественному положению и хозяйственной деятельности помещицы А.Н. Батюшковой. Объём сохранившихся материалов, охватывающих значительный период времени (1806-1841), несколько точек зрения на изучаемую личность, позволяющих избежать односторонности в её понимании и освещении, -таковы основные «гаранты» максимального приближения к истине.
Жизнь А.Н. Батюшковой, насколько она поддаётся реконструкции, небогата событиями в привычном толковании этого слова. В 1790-х годах она находилась в петербургском пансионе мадам Эклебен, потом (до 1807 года) жила вместе с отцом в Даниловском. О состоянии и настроении молодой девушки, оказавшейся в отдалённой губернии, можно судить по ответным письмам её брата: «Я вышел бы из себя, будь я на твоём месте, ибо не может быть ничего более непереносимого, чем злобная деревенщина» 4[Батюшков К.Н. Соч.: В 2 т. М., 1989. Т. II. С. 65. В дальнейшем ссылки на это издание даются в тексте. В скобках указываются том и страница.]. Собственного опыта жизни в провинции и общения с провинциалами у Батюшкова ещё нет. И оттого его реакция: «Что делать в этой проклятой провинции, где всё одно и то же, и каждый день видишь людей, с которыми невозможно сказать слова?» (II, 65) - не что иное, как «возвращаемое» (повторённое) слово сестры, произнесённое с юношеской запальчивостью и потому нарочито заострённое. Спасением от деревенской скуки («Думаю, что ты не смеялась целый год» (II, 66)) были поездки в Петербург. Есть сведения о том, что Александра Николаевна прожила в столице почти весь 1807 год: с февраля по июнь (II, 66, 67,68) - значит, она проводила брата на его первую войну (поход в Пруссию) - и сентябрь – декабрь 5 [См. письма А.Н. Батюшковой Е.Н. Шипиловой от 8 сентября, 18, 20,28 ноября и 1, 3 декабря 1807 года. - РО ИРЛИ. Ф. 19. Ед. хр. 62. Л. 2, 2 об., 3, 3 об.].
Вторичная женитьба Н.Л. Батюшкова, ссора взрослых детей от первого брака с отцом и последовавший за ней раздел материнского имения резко изменили судьбу Александры Николаевны: она стала помещицей. И хотя сельцо Хантаново, деревни Хантаново и Петряево Ярославской губернии и Филимоново Новгородской находились с 1809 года в «общем владении» девиц Александры и Варвары Батюшковых, все заботы о бердяевском имении легли на плечи старшей сестры. Она проживёт здесь (как окажется впоследствии) большую и, по-видимому, лучшую часть отпущенного ей земного срока.
Её стараниями и трудами на её небольшие доходы в заброшенном имении, где всё пришло в ветхость, был разбит сад, выкопаны пруды, построены флигель, «прекрасный дом» (II, 450), теплица, многочисленные хозяйственные службы. Барышня, которую учили языкам, музыке, рукоделию, правилам хорошего тона, должна была осваивать другую науку: управление имением. Помимо жизни - этого постоянного и сурового Учителя, у нее был еще один наставник - брат. Он руководил издалека: из Москвы или Петербурга. Сфера его влияния не ограничивалась советами по ведению хозяйства. Брат пытался изменить характер сестры. Константин Николаевич действовал из самых благих побуждений. Бесконечно любя Александру, он видел причину страданий сестры не только в обстоятельствах, но и в её характере.
Время сохранило чувства и переживания Александры Николаевны Батюшковой, бесценные уже потому, что они засвидетельствованы ею самой в письмах к брату. Сестра поэта наделена чувствительностью, и именно эта «историческая эмоция» 6[«.. .Тот, кто хочет изучать человека в истории, должен уметь анализировать исторические эмоции», - пишет Ю.М. Лотман. См.: Лотман Ю. Биография - живое лицо // Новый мир. 1985. № 2. С. 235] определяет тип её мироощущения. Корни сентиментального восприятия жизни следует искать в атмосфере её родительского дома и воспитании, полученном Александрой Николаевной в пансионе. Здесь сложились её идеалы, определился круг её чтения, образовался язык её чувств и выработался эпистолярный слог, ориентированный на поэтическую фразеологию сентиментализма. Топониму Хантаново она предпочитает условно-литературное «наша пустыня», уединённую жизнь в усадьбе заполняет посещением теплицы, «чтением прекрасной книги» 7[Из писем родных к К.Н. Батюшкову / Публ. П.Р. Заборова // Батюшков. Исследования и материалы: Сб. научных трудов. Череповец, 2002. С. 239, 252, 239.] и «перечитыванием старых писем» (II, 106). Письма, получаемые от отца, «обмыты слезами» Александры Николаевны, а хантановские леса и «наш сад» после недолгой разлуки вызывают у неё трогательное умиление 8[Там же. С. 239,252.].
Проверим «показания» этого источника другим. Письма Константина Николаевича сестре открывают в её чувствительности новые грани содержания: способность к сопереживанию, обострённое восприятие чужой боли. Сострадание - главное качество характера Александры Николаевны. Беды не оставляли семью Батюшковых в течение нескольких десятилетий. Александра Николаевна была обречена на постоянные тревоги о близких, печаль и слёзы. Брат боролся с этим недостатком характера сестры, искореняя его то неумелой шуткой («Александра, не огорчайся, что я ранен: легко я бы мог быть и убитым; благодари и за то Бога»), то строгим внушением («Утешать тебя я, право, не в силах, но и самым огорчениям должна быть мера; здесь же видна непреложная воля Создателя: смерть не есть несчастие 9[Очевидно, речь идёт о смерти кого-то из детей старшей сестры, Анны Николаевны Гревенс.], мой милый друг» (II, 72,203-204)). Но чаще всего он утешал сестру, подбадривая её, тревожился о её здоровье: «Я знаю, что ты сокрушаешься, мой друг. Что ж делать! - Одну укоризну могу тебе сделать ту, чтоб ты менее слушалась своего сердца и более рассудка, да ещё чтоб менее огорчалась
<...>. Ещё раз, побереги себя, любезный друг! К чему наша чувствительность, жалкая, пагубная! К чему она служит!» (II, 126, 204). Исчерпав все доводы, Константин Николаевич призывал на помощь благоразумие: «Спокойно перенесём бремя жизни, не мучась и не страдая: всё-всё, что можем, а остальное забудем» или смиренно отступал: «Положение твоё меня огорчило бы ещё более, если бы я не знал и не уверен был, что ты находишь в совести твоей лучшую и сладчайшую награду за добрые дела, которым свидетель один Бог в небеси и судья беспристрастный» (II, 385).
Александра Николаевна не вышла замуж, что, безусловно, тревожило брата. «...Если бы ты или Варинька вышла замуж.
Желаю сего от всей души и всегда - веришь ли? - в самых походах и трудностях военных это было моей любимой надеждою», - писал Константин Николаевич сестре в августе 1814 года (II, 298). Почему замужество Александры Николаевны не состоялось? Должен ли биограф задаваться такими вопросами? Есть ли у него право вторгаться в столь потаённые сферы человеческой жизни? Не знаем. Этот факт биографии Александры Николаевны будет интересовать нас лишь в той мере, в какой он ведёт исследователя к узнаванию сестры поэта.
Размышляя (полушутя-полусерьёзно) о способах «поправить состояние» своё и родных, Константин делился с Александрой: «... если бы невеста (а в Москве их тьма) с тремя тысячами душ, прекрасная собой, умная, добрая, словом, ангел, согласилась за меня выйти замуж, то я, верно бы, не грустил... да где её возьмёшь?» (II, 134). Александра Николаевна с её 63 душами мужского пола, отсутствием влиятельного родства и таланта рачительной хозяйки, способной поправить дела разоряющегося жениха, не могла составить выгодную партию. Была ли она «прекрасна собой»? Трудно сказать. Изображения внешности Александры Николаевны нам неизвестны. Брат нарисовал её «карандашом в профиль» 10[Последний раз (до начала душевной болезни К.Н. Батюшкова) брат и сестра виделись в сентябре 1818 года. Значит, портрет был выполнен не позднее этого времени. В 1848 году рисунок находился в семье Елизаветы Николаевны и Павла Алексеевича Шипиловых. «...В бытность его у нас увидел портрет сестры Александры карандашом в профиль, он тотчас узнал свою работу», - сообщал Павел Алексеевич П.А. Вяземскому из села Маклакова Вологодской губернии (РГАЛИ. Ф. 195. Оп. 1. Ед. хр. 3055. Л. 15 об.). Дальнейшая судьба этого рисунка Батюшкова неизвестна. Среди семи портретов К.Н. Батюшкова и его родных, которые внучка Шипиловых Е. Шейбер предлагала в 1926 году приобрести у неё Вологодскому музею (см. об этом: Чекалова И.В. Новые материалы к биографии родственников К.Н. Батюшкова (по документам Государственного архива Вологодской области) // Батюшков. Исследования и материалы: Сб. научных трудов. С. 362-363, 370), портрет Александры Николаевны не значится. За сообщение этих сведений чрезвычайно признательна Ирине Васильевне Чекаловой.]. Выбор позы портретируемой едва ли случаен. Очевидно, для Константина, хорошо знавшего сестру, это был самый верный способ рассказать о той, которая особенно «близка» «к его сердцу» (II, 269). Как и её сестры Елизавета и Варвара, сохранившие (судя по акварелям А.И. Ягодникова 11[См. об этом: Даек М.Е. Он рисовал сестёр Батюшкова... (забытый художник А.И. Ягодников) // Батюшков. Исследования и материалы: Сб. научных трудов. С. 191-194.]) привлекательность и в старости, Александра была миловидной: «нежная» 12[Письмо А.И. Тургенева П.А. Вяземскому от 21 марта 1824 года. - Остафьевский архив князей Вяземских. Переписка князя П.А. Вяземского с А.И. Тургеневым. СПб., 1999. Т. 3. С. 22.] - скажет о сорокалетней сестре поэта, последовавшей за ним в Зонненштейн, А.И. Тургенев. У неё был вкус, она любила и умела одеваться. Константин Николаевич считал сестру щеголихой: «Посылаю и тебе тафты самой модной, полосатой, жаль, что не успел к праздникам; но для тебя всё равно: ты и в будни щеголять любишь» (II,388).
Третьим достоинством воображаемой невесты Константин Николаевич считал ум. Но какой смысл вкладывал поэт в понятие умный человек? Смышлёный, рассудительный, рассуждающий здраво и верно? Брат советовался с сестрой в самых критических ситуациях («Отпиши мне скорее и обстоятельнее, что делать» (II, 133)), поручал ей переговоры с губернатором (II, 370), доверял ей ведение своих дел, значит, таким качеством Александра Николаевна обладала. Но есть и другой ум, В. Даль определяет его как «образованный науками, учёный» 13[Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1955. Т. IV. С. 495.]. Сведения, которыми мы располагаем, немногочисленны, отрывочны, случайны. В ясную и полную картину, отчётливый образ они «не складываются». Отнесёмся к ним как к деталям, штрихам к портрету... В описи имущества покойной А.Н. Батюшковой значится «книг французских разных двенадцать, русских пять» 14[Материалы об усадьбе Батюшковых в Хантонове / Публ. В.А. Кошелева // История в лицах: Историко-культурный альманах. Череповец, 1993. Вып. 1. С. 139.]. Судя по документу (об этом ниже), семнадцать книг - всего лишь фрагмент библиотеки Александры Николаевны. По названиям известны только две: русская «Опыты в стихах и прозе» К.Н. Батюшкова, подарок брата (II, 448), и французская - «Le Cimetiere de la Madeleine»; о чтении этого «прекрасного» романа Ф.-Ж. Виллемена д'Абанкура (1801) Александра Николаевна сообщает поэту в письме от 18 апреля 1811 года 15[Из писем родных к К.Н. Батюшкову / Публ. П.Р. Заборова. С. 239, 240.]. Сестра делится с братом впечатлениями о прочитанном - свидетельство бесценное, особенно если учесть, что уцелело всего лишь два письма А.Н. Батюшковой.
В течение десяти лет Александра Николаевна была «хранительницей» библиотеки брата. Он сам привозил книги в Хантаново (II, 96,134), их присылали поэту друзья (II, 197) и книгопродавцы (II, 415-416). «Любя книги, как душу», Константин Николаевич «боялся», что они могут «растеряться» в Петербурге, и отправлял их в пошехонское имение сестры (II, 243). Но и там существовала опасность их утраты: книги могли «зачитать» Шипиловы, Соколовы, вологодские знакомые, друзья. «Береги» и «собери» - постоянный мотив писем К.Н. Батюшкова сестре: «Береги книги
<...> Бога ради, береги их!» (II, 134) или: «Сбери мои книги...» (II, 377), «Собери их, милый друг, и в порядке. Да закажи ещё новый шкап, хоть из простого дерева...» (II, 386). По просьбе Константина Николаевича она составляет «подробный реестр» 16[Существовал ещё один список (в 1818 году он находился в Петербурге), подготовленный самим поэтом (II, 512). Оба реестра могли бы стать ценнейшим материалом для реконструкции состава библиотеки Батюшкова. Местонахождение этих «каталогов» нам неизвестно.] «его книгам» (II, 512). Стал ли круг чтения обожаемого брата чтением самой Александры Николаевны - на этот вопрос у нас нет ответа.
До пошехонского имения А.Н. Батюшковой доходили газеты. Сообщая сестре о сочинённой им «маленькой драме для праздника в Павловском» (наградой за неё стал бриллиантовый перстень, подаренный императрицей Марией Фёдоровной), поэт писал:«...пиесу играли, описание оной найдёшь ты в «Северной почте» и в «Инвалиде», которых издатели выхвалили меня до небес...» (II,299).
В переписке Александры и Константина Батюшковых (и это естественно) доминируют «домашние» темы. Тем важнее отступления, пусть и немногочисленные. Только любимой сестре Батюшков сообщает из Веймара о своей «новой страсти»: «живучи в Германии», он «выучился говорить по-немецки» и теперь «читает все немецкие книги» (II, 266). Веймар для поэта - «отчизна Гёте - сочинителя Вертера, славного Шиллера и Виланда» (II, 266). Надо полагать, что названные Батюшковым имена Александре Николаевне известны. К тому же письмо - разговор с отсутствующим - вовсе не единственная форма общения брата и сестры. Сошлёмся на свидетельство самого Батюшкова: «...ты не будешь требовать от меня описания всего похода, который я тебе расскажу у камина, когда возвращусь благополучно
<...> что не так-то скоро будет!» (II, 265).
Но вернёмся к размышлениям Константина Николаевича о достоинствах воображаемой невесты. Одним из её качеств - добротой - Александра Николаевна, несомненно, обладала. Она и была ангелом, о котором мечтал поэт, «милым, добрым Ангелом» (II, 368), и не только для брата Константина. В том, что А.Н. Батюшкова не вышла замуж, вероятно, нет ничего неожиданного: у неё не было ни времени, ни возможности жить для себя. Содержанием и смыслом жизни этой удивительной женщины стали здоровье, благополучие и счастье её близких.
На попечении Александры Николаевны находилась младшая сестра Варвара, которую, по словам брата, она «берегла как зеницу ока» (II, 89). Смерть второй жены Николая Львовича, оставшегося с малолетними детьми, его болезнь, долги, разорение, угроза потери родового имения Даниловского обострили и без того напряжённую обстановку в семье. Отец посылал отчаянные письма всем детям. Однако на его настойчивые просьбы приехать откликалась только Александра Николаевна. Она срывалась с места и отправлялась в дорогу, несмотря на непогоду и сознание бесплодности своих усилий изменить обстоятельства. Её уделом были «хлопоты и огорчения» (II, 385). Брат считал Александру Николаевну «жертвою семейственных неустройств» (II, 295), восхищался «геройством», с которым она «решалась» на «трудное и неприятное дело» (II, 384), возложенное на неё. Он жалел сестру, признавался в собственной эгоистичности. .. и всегда находил себе оправдание: «Между тем как ты разъезжала и делала добро, я жил покойно здесь и часто упрекал себе моё бездействие и то, что не мог с тобою разделить хлопот и трудов; но оставить Москвы до отставки не в моей воле...» (II,384).
Иногда «терпение» «против обыкновения» (II, 304) покидало Александру Николаевну. Всплывали обиды, рождалось предательское подозрение, поднималось чувство жалости к себе... Она делилась своими сомнениями с братом, а в ответ получала суровую отповедь: «Как? Потому что усадьба ваша будет со временем (и когда это?) разделена, то нельзя иметь и дому? И что за делёж в голове твоей? - Когда ещё выдет Варинька замуж? - И с тобою ли ей считаться, ей?.. Она тебе всем обязана! - Нет, горе тебе, если ты так будешь в жизни рассчитывать! Пусть ты была обманута в жизни людьми недостойными, но рассчитай и утешения, которые ты имела от дружбы! Так, милый друг, брось такие расчёты!» (II, 302). Однако заканчивается это письмо на иной эмоциональной волне: «Обнимаю тебя, мой милый друг, сто раз; будь веселее, будь покойнее: всё к лучшему!» (II, 303).
Верным средством от печали Батюшков считал занятие домом и потому разными способами постоянно побуждал сестру к деятельности, напоминая Александре Николаевне о её долге (II, 302), о том, что «дела семейственные» «важнее» её хантановских забот (сказано по поводу «нерешимости» сестры везти в московский пансион брата Помпея (II, 493)). Некоторые пассажи писем Константина Николаевича походили на инструкцию, требовавшую безотлагательного исполнения: «Немедля выбери мне мальчика 15-ти или 17 лет, не старее, в кучера и возьми во двор, пока я не велю прислать его. Исполни мою усердную просьбу. Это необходимо» (II, 295). В императивные формы облекались и поручения деликатного характера: «Старайся сестру 17[Речь идёт о будущем осиротевшей после смерти Николая Львовича девятилетней Юлии.] отдать в монастырь или пансион, единственное средство доставить ей воспитание
<...>. Внуши ей добрые нравы и прилежание, ибо она без желания отличиться ни себе, ни нам не может быть приятна
<...>. Научи её вести себя осторожно и благородно» 18[В 1828-1830 годах Ю.Н. Батюшкова (1810-1869) была фрейлиной императрицы Александры Фёдоровны. Любопытен отзыв о ней, оставленный А.Ф. Тютчевой - дочерью поэта: «Мне всегда бывает приятно видеть эту женщину
<...>. На первый взгляд это женщина совершенно сухая, холодная, жеманная и застывшая в своей застенчивости. Но если удается пробить эту ледяную кору, то находишь в ней душу страстную, пылающую любовью к России, ум чрезвычайно развитой и интересующийся всеми вопросами общего характера. Сухость и прямота её характера помешали ей создать себе место при дворе
<...>. Она держится совершенно в стороне, и в этом она не права, так как другие могли бы очень выиграть от её общества». - Тютчева А.Ф. При дворе двух императоров. Воспоминания. Дневник. 1853-1882. Тула. 1990. С. 240. Судя по воспоминаниям А.Ф. Тютчевой, некоторые уроки Александры Николаевны, полученные в детстве, Юлия усвоила на всю жизнь.
Об образе мыслей и горячем сердце Ю.Н. Батюшковой свидетельствует её письмо З.В. Подшиваловой, написанное 14 июля 1826 года, на другой день после казни декабристов: «Всё кончилось; вчера в три часа утра совершилась казнь. Какую ночь провели они, а мы и не знали ничего, спали преспокойно, ах! По крайней мере, я бы молилась вместе с ними и за них
<...>. Мне всё кажется, что они видят меня, чувствуют, какое участие принимаю в них
<...>. Искать свободы, идеальной, конечно, ибо она не существует в мире, и найти вечное рабство! Вот участь людей пылких и необузданных
<...> кто будет в силах перенести двадцать лет рабства. В Нерчинск и Никита Муравьёв, и Алек<сандр> Бестужев. Ах, Боже, пожалейте меня!» - РО ИРЛИ. Ф. 210. Ед. хр. 114. Л. 1, 1 об., 2.
Ю.Н. Батюшкова была женой генерал-адъютанта Николая Васильевича Зиновьева (1801-1882). Похоронена в Новодевичьем монастыре. - Петербургский некрополь. СПб., 1912. Т. 2. С. 213.] (II, 535-536). Однако этот тон отнюдь не определяет сути отношений между братом и сестрой. Скорее он характеризует натуру поэта, склонного к импульсивной реакции и перепадам настроения. Сравним два варианта словесного выражения одной и той же просьбы:«.. .тебя прошу особенно меня не забывать, а когда пишешь, то почище, чтобы я мог читать письма» (II, 457) и «Еще раз, прошу тебя, пиши подробно всё, что нужно мне знать, и обстоятельно, и чётко, ибо ты пишешь, как курица» (II, 536). Между первым и вторым письмом - почти два с половиной года. Чем объяснить столь резкую смену тона: от по-родственному тёплого, предупредительного к раздражённому и потому обидному для корреспондента? Только нервным срывом... Второе письмо послано из Неаполя. Оно пространно. Основной мотив, организующий структуру текста, - просьба писать ему. Попытаемся восстановить движение чувств поэта. Сначала «досада»: по прибытии в Неаполь Батюшков «надеялся получить» от сестры «известие», но «ошибся».
Тщательно скрываемое огорчение выдаёт нарочитая сдержанность и корректность тона: «Сделай дружбу, уведомляй меня постоянно, раз в два месяца: это не затруднительно для тебя, а мне будет очень приятно, особливо если будешь писать с некоторым порядком» (II, 353). Нетерпеливое ожидание письма от Александры Николаевны реализуется в составлении его программы. Продумано всё: от типа почтовой бумаги («Пиши на тонкой бумаге, без конверта») до содержания (оно определяется потоком вопросов: «Первое, что делаешь сама
<...>; второе, где Лизавета Ник<олаевна> и П<авел> А<лексеевич>
<...>. Здорова ли Варенька и А<ркадий> А<поллонович>
<...>. Уведомь об Алёше <...> о Юленьке и Помпее» (II, 535)). Этот отвлекающий манёвр приносит короткое успокоение, за которым следует второе напоминание: «Отпиши мне обо всём чистосердечно и подробно, прошу тебя, милый друг» (II, 536). Затем повествование переключается на себя: на рассказ о событиях своей внешней и внутренней жизни. Грусть, не покидающая поэта «с приезду» в Неаполь, вызывает воспоминания о прошлом: «Часто думаю о тебе, милый друг
<...>. Мы много с тобою перенесли горя, и это самое должно нас теснее связывать» - они возвращают его к мыслям о настоящем, о письме от сестры, которого он так ждал. Незаметно подкрадывается сомнение: «Если я хоть немного дорог тебе...». Письмо неумолимо движется к концу, переданы приветы, даны поручения (кажется, последние). Однако там, где должна была бы стоять формула прощания, неожиданно (в третий раз!) появляется та же просьба, но уже в совершенно ином лексическом и интонационном звучании. Сердитое «ты пишешь, как курица» (II, 536) вырвалось неслучайно. Оказалось, что долго сдерживаемые досада, раздражение отнюдь не исчезли. И этому есть если не оправдание, то объяснение.
Александра была единственной ниточкой, связывающей Константина Николаевича с Домом. Отсутствие вестей о сестрах, маленьком брате, племянниках, всех, кто составлял его Семью, повергало поэта в отчаяние. Заботой и тревогой о них проникнуто и письмо К.Н. Батюшкова к Александре Николаевне от 4 октября 1819 года (Неаполь). Безотносительно к тому, было ли это письмо действительно последним (по собственному признанию, за два года пребывания за границей Константин Николаевич «почти не писал к родным» (II, 571)), или оказалось таковым из-за утраты этой части переписки - оно воспринимается как его духовное завещание. В завещании две просьбы. Первая по степени важности (хотя о ней и сообщается в постскриптуме) продиктована тем, что «лежало» у поэта «на сердце»: необходимость удовлетворения должников покойного отца. Сделать это можно было только «продажею имения»: «...брату и сестре доброе имя нужнее имения и чести владеть деревнями» (II, 564). Вторая сформулирована предельно кратко и звучит как заклинание: «Помни меня» (II, 564). Летом 1819 года в жизни Александры Николаевны произошло событие, нарушившее привычное однообразие повседневности: она совершила путешествие в Одессу. В эту дальнюю дорогу А. Батюшкова отправилась с лёгким сердцем. Завершено строительство господского дома в Хантанове, требовавшее её постоянного присутствия в усадьбе. Наконец состоялась долгожданная свадьба сестры Варвары Николаевны, устроены в пансион осиротевшие после смерти Николая Львовича Юлия и Помпеи. Александра Николаевна привыкла к дорогам. География её частых и трудных поездок определялась местом жительства родных (Вологда, Даниловское, вологодская деревня Константина Николаевича Глуповское), а цель - их делами, нездоровьем, необходимостью разбираться в сложнейших семейных отношениях, отравлявших жизнь поэту и его сестрам. Мы едва ли ошибёмся, предположив, что путешествие на юг оказалось в жизни Александры Николаевны единственным путешествием, предпринятым для себя, для собственной пользы, «рассеяния» и поправления здоровья (II, 563). Счастливой «переменой воздуха, земель и образа жизни» (II, 558) она была обязана милой и доброй тетушке Екатерине Фёдоровне Муравьёвой, в петербургском доме которой сестра поэта провела более года - с весны 1819-го по осень 1820 года 19[Из писем Н.М. Муравьёва матери Е.Ф. Муравьёвой видно, что в августе 1820 года Александра Николаевна ещё находилась в Петербурге. - Никита Муравьёв. Письма декабриста. 1813-1826 гг. М., 2001. С. 139, 140, 141.]. «Режиссёром» этого яркого эпизода биографии А. Батюшковой стал её брат: им назначено время приезда сестры в столицу (февраль 1819 года) 20[См. письмо К.Н. Батюшкова Александре Николаевне от 16 ноября 1818 года (II, 525).], определены продолжительность и условия её пребывания у Муравьёвых («...желаю, чтобы ты долее прожила в Петербурге и не возвращалась без важной побудительной причины в леса твои. Главное желание моё, чтобы ты была полезна тётушке и приятна своим присутствием, о чём, зная тебя и её, почти не сомневаюсь» (II, 562-563)). Поэт не ошибся в своих прогнозах. «Я надеюсь по обещанию твоему видеть тебя зимою, чего очень желаю» 21[РО РНБ. Ф. 50. Он. 1. Ед. хр. 37. Л. 1 об.], - писала Е.Ф. Муравьёва племяннице 27 сентября 1821 года.
В феврале 1822 года Константин Батюшков возвратился из Италии в Россию. Александра Николаевна поспешила из Хантанова в Петербург для свидания с братом. Стояла весенняя распутица; река в тот год «прошла» раньше обычного срока. Александра простудилась в дороге. К нездоровью физическому добавились душевные страдания. Брат, с которым она не виделась более трёх лет, поселился в Демутовом трактире. «Жаль, что [Константин] так грустен и слаб. Надобно надеяться, что отечественный воздух рассеет его грусть. Мысль остановиться в гостинице, чтоб найти там больше спокойствия, хороша. Что может быть тише вашего дома теперь? Он бы видел ежеминутно Алекс[андру] Ник[олаевну]
<...>. Как было бы хорошо поселиться ему у вас. Не могли бы вы захватить его, говоря ему, что это не для него, а для вас, что вы желали бы этого?» 22[Из письма Н.М. Муравьёва матери (Минск. 30 марта [1822]). -Никита Муравьёв. Письма декабриста. 1813-1826 гг. С. 179-180.] - пишет Н. Муравьёв. А между тем в поведении поэта уже обозначились первые тревожные симптомы надвигающейся психической болезни.
«Я чувствую цену твоей дружбы, дай Бог смерть застала нас с такими чувствами», - писал К.Н. Батюшков Александре Николаевне 23 марта 1810 года (II, 126), не подозревая, какие испытания ждут брата и сестру через несколько лет. В минуты отчаяния он отчётливо сознавал, что нужен только сестре 23[См. письмо К.Н. Батюшкова Александре Николаевне от 29 марта 1816 года 01, 384).]; теряя веру в самых близких друзей, он умолял Александру: «не измени мне, милый друг, люби меня;
<...> без тебя и тётушки я не знаю, что со мною бы сделалось...» (II, 353). Константин Николаевич не ошибся.
Александра Батюшкова не просто любила брата - она «только [им] дышала» (II, 386). Можно вообразить, что она пережила, передумала, перестрадала в те дни, когда окончательный диагноз ещё не был поставлен и ещё теплилась надежда. Именно к этому времени 24[На автографе этого письма А.Н. Батюшковой сестре Юлии проставлено карандашом [1821]. Однако для такой датировки нет оснований: поэт жил в это время за границей. По содержанию письма видно, что оно отправлено из Хантанова осенью. Мы датируем письмо осенью 1822 года: Константин Николаевич находился тогда в Симферополе, откуда приходили вести о сумасшествии поэта. Осень 1823 года Батюшков провёл в Петербурге, вместе с ним была и сестра Александра.] относится наиболее ранний из известных нам источников, сохранивших реакцию Александры Николаевны на случившееся. Как же велико было её отчаяние и тяжело одиночество, если она решилась открыться двенадцатилетней Юлии, сироте, почти ребёнку: «К большому моему прискорбию, должна тебе сказать, что любезнейший брат очень нездоров. Ты можешь себе представить моё горестное положенье. Оное меня совершенно лишает спокойствия и удовольствия тебя видеть. Никуда не выезжаю. Проливаю горькие слёзы и не перестаю просить Господа Бога об помиловании от тяжёлой болезни драгоценного нашего брата» 25[РО РНБ. Ф. 50. Оп. 1. Ед. хр. 33. Л. 8.].
Шесть лет (с 1823 по 1828) Александра Николаевна провела рядом с душевнобольным братом. Сначала в Петербурге. По свидетельству Е.Ф. Муравьёвой, живя в одном доме с братом, Александра Николаевна «не видала его иначе, как в щёлку». Константин «запирался и никого к себе не пускал», отказывался от пищи «по нескольку дней». «Он всех тех, кого прежде любил, не мог видеть» 26[Из письма Е.Ф. Муравьёвой М.С. Лунину от 12 октября 1824 года. Цит. по: Никита Муравьёв. Письма декабриста. 1813-1826 гг. С. 284.], - заключает Екатерина Фёдоровна. Потом четыре года (1824 27[В Дрезден Александра Николаевна приехала 13 июня 1824 года, 14 июня она уже была в Пирне. - См. письмо А.Н. Батюшковой В.А. Жуковскому от 16 июня. Датировка [1826] должна быть отвергнута как не соответствующая содержанию письма. - РО РНБ. Ф. 50. Оп. 1. Ед. хр. 49. Л. 3.]-1828) в Саксонии. Александра Николаевна поселилась в Пирне и жила надеждами, которые (какое-то время) подавал доктор Э.Г. Пиниц (1777-1853).
Брата, находящегося в психиатрической лечебнице в Зонненштейне, она видела редко. Одна из таких встреч описана врачом Антоном Дитрихом: «Сегодня (16 апреля 1828 года. - Р.Л.), после длинного промежутка времени, в первый раз посетила его сестра и долго сидела у него, подряд несколько часов. Он очень хорошо обошёлся с нею и много говорил. Пир-нитц, проводив её в его комнату и видя, что всё обстоит благополучно, не оставался там долго. При входе сестры Батюшков поцеловал её и, немедленно посадив, очень удивлялся её хорошему наружному виду, приписав его сильному электризованию, которому её подвергают. В эти часы он блестяще доказывал, что его духовный мир ещё не совсем подавлен болезнью. Когда сестра его похвалила нарисованную голову Христа, он ответил: «Да, я обладал талантом к сочинительству и мог бы быть также живописцем или скульптором; бывало, занимался целыми днями: то читал, то писал, то ездил верхом; теперь же всё пошло прахом: память ослабела, к связному мышлению стал неспособен; притом и книг не дают» 28[Дневник болезни надворного советника и кавалера русского Императорски го двора господина Константина Николаевича Батюшкова, ведённый Антоном Дитрихом. Пер. с нем. и список неустановленного лица [1828-1830]. - РО РНБ. Ф. 50. Оп. 1. Ед. хр. 42. Л. 12-12 об. См. тот же фрагмент в переводе Н.Н. Новикова. - Новиков Н.Н. К.Н. Батюшков под гнётом душевной болезни. Историко-литературный психологический очерк / Изд. подгот. В А Кошелев. Арзамас, 2005. С. 207.]. Сестра поэта жила очень уединённо, её обществом стало семейство доктора Пиница - его жена, дети. Александра Николаевна сумела «приобрести не только почтение, но и любовь» Пиницев, вошла в их семью. Эта подробность, сообщаемая А.И. Тургеневым 29[Тургенев А.И. Дневники (1825-1826 гг.) // Тургенев А.И. Хроника русского. Дневники (1825-1826 гг.) / Изд. подг. М.И. Гиллельсон. М.; Л., 1964. С. 289.], подтверждает бесконечную доброту и обаяние личности сестры поэта.
Сострадание и любовь к Константину Николаевичу сблизили Александру Николаевну с находившейся в Саксонии на лечении Е.Г. Пушкиной. Давний и преданный друг поэта, Елена Григорьевна «не оставляла» «своею дружбою» и «бедную Батюшкову» 30[Письмо А.Н. Батюшковой В.А. Жуковскому от 4/16 марта. - РО РНБ. Ф. 50. Оп. 1. Ед. хр. 49. Л. 7 об.]. Безутешную в горе Александру Николаевну поддерживали Николай Иванович и Александр Иванович Тургеневы, навестившие больного поэта в Зонненштейне. Один из братьев, Александр Иванович, оставил в своём дневнике не только описание встречи с Александрой Николаевной, состоявшейся в августе 1825 года, но и её портрет, поразительный по глубине понимания характера и психологической достоверности. Приведём его почти целиком, тем более что в таком объёме в литературе о Батюшкове дневниковая запись А.И. Тургенева никогда не цитировалась: Александра Николаевна «вся задрожала, когда нас увидела, едва в силах была говорить и успокоилась нескоро. Первое слово её было о брате. Она спросила нас: даёт ли нам надежду доктор? Я старался уверить и успокоить её и со слезами умиления смотрел на эту жертву братской любви. Нельзя без почтения, без уважения видеть её! Она так трогательна и внушает, однако же, не сожаление, а высокое уважение к её горячему чувству. Всё и всех оставила - и поселилась между незнакомыми, в виду почти безнадёжных страдальцев; к счастию, в религии нашла опору, в любви своей к брату - силу, а в докторе и в жене его - человеколюбие и сострадание» 31[Тургенев А.И. Дневники (1825-1826 гг.). С. 288-289.].
Подлинным Ангелом-хранителем, «добрым Гением» 32[Письма А.Н. Батюшковой В.А. Жуковскому. - РО РНБ. Ф. 50. Оп. 1. Ед. хр. 49. Л. 7 об.] несчастной Александры Николаевны стал В.А. Жуковский. Хронологию его «попечительной дружбы к Батюшковым» сестра поэта вела с 1823 года, с тех «семи самых горестных в [её] жизни месяцев» 33[Там же. Л. 7,10 об., 7.], когда она особенно нуждалась в помощи. «Единственно» Жуковскому, «Спасителю своему», Александра Николаевна «обязана за утешение быть под одним небом» с её «бедным братом» 34[РО ИРЛИ. Онегинское собрание. 27-924 . Л. 3,4 об.]. По собственному признанию, она «оставляла своё Отечество и людей, которых любила с детства», с «грустью». Мотивы её поступка очевидны. Только так сестра могла «выполнить свой долг» (а значит, и «не быть совсем несчастною»), только так она могла остаться верной своему слову, себе, Богу. Решение «не оставить Страдальца в его тяжёлой болезни» А.Н. Батюшкова приняла еще в 1823 году, сразу после возвращения Константина Николаевича из Крыма, когда она «дала клятву перед Богом не разлучаться» со своим «добрым братом» 35[Там же. Л. 7 об. С.186].
Деятельное участие Жуковского в судьбе больного поэта вполне понятно. А.И. Тургенев видел в его поступках доказательство «истинной дружбы» и чувства «родства своего по таланту» 36[Тургенев А.И. Дневники (1825-1826 гг.). С. 289.]. Доброе сердце Жуковского угадывается во всех благодеяниях, оказываемых им сестре Константина Батюшкова. Предвидя трудности, которые могут возникнуть в пути, он просит своего рижского приятеля Е.Ф. Петерсена найти для Александры Николаевны «спутника верного и знающего дорогу» 37[Письмо В.А. Жуковского Е.Ф. Петерсену. - РО ИРЛИ. Онегинское собрание. 27. 755. Л. 1.]. Стремясь оградить убитую горем женщину, впервые оказавшуюся в чужих краях, от лишних волнений, Василий Андреевич посылает «Наставление», расписывающее последовательность всех её действий по приезде в Дрезден: «...прежде всего найти Василия Васильевича Ханыкова 38[Русский посланник в Саксонии с 1802-го по 1829 год.], потом Елену Григорьевну Пушкину и королевского лейб-медика Ердмана. Они уже будут предуведомлены о прибытии Александры Николаевны чрез доктора Баумана 39[Доктор Бауман сопровождал душевнобольного Батюшкова в Зонненштейн.]»40[РО ИРЛИ. Онегинское собрание. 27.755. Л. 3 об.134]. Жуковский «устраивал к отправлению» 41[Из письма А.Н. Батюшковой В.А. Жуковскому от 4/16 марта. - РО РНБ. Ф. 50. Оп. 1. Ед. хр. 49. Л. 7.] в Пирну жалованья, которое сохранялось за всё ещё числившимся на службе Батюшковым. Через него шли к Александре Николаевне письма родных 42[См. письмо В.А. Жуковского Е.Г. Пушкиной от 24 февраля 1826 года. - Жуковский В.А. Соч.: В 3 т. М., 1980. Т. 3. С. 491], её письма и посылки в Вологду и Петербург; он всегда откликался на её просьбы. Трогательная забота Жуковского о сестре его друга продиктована не только чувством долга и состраданием к её несчастию, но и глубокой симпатией, родством душ. Он считал Александру Николаевну «единственной по нежности сердца и бескорыстию в привязанности к брату» 43[Там же. С. 490.]. Может быть, поэтому Василий Андреевич и сохранил письма той, которую его друг считал «во сто раз лучше и добрее» себя (II, 360). Ответные письма Жуковского, по-видимому, утрачены. Но зная его золотое сердце, можно не сомневаться в том, что, открывая Василию Андреевичу свои чувства («.. .не могу без горестных слёз вспомнить его (Батюшкова. – Р.Л.) мучительную болезнь. Тщетно призываю рассудок. Сердце кровию обливается» 4[РО РНБ. Ф. 50. Оп. 1. Ед. хр. 49. Л. 7 об.]), Александра Николаевна обретала его ободрение и утешение.
Время шло. Надежды доктора Пиница не оправдывались. Оставалась вера в Творца... «Помолись, мой дружок, за облегчение болезни нашего Страдальца 45[А.Н. Батюшкова и Е.Г. Пушкина называли в своих письмах Константина Николаевича «не по имени, а по какому-то условному обозначению: «Страдалец» и «Залог» - и то, и другое непременно с прописной буквы». - Кошелев В. Константин Батюшков. Странствия и страсти. М., 1987. С. 299.], - писала Александра Николаевна Юлии, - авось твоя молитва дойдёт до небесного Отца. Какого доброго и попечительного друга мы в брате имели
<...>. Повинуюсь сему ниспосланному кресту без роптания...» 46[РО РНБ. Ф. 50. Оп. 1. Ед. хр. 33. Л. 38 об.]. Но осиротевшее сердце не умерло. В нём жила тревожная память о близких: о сыне покойной сестры - «молчаливом моряке» Гришеньке Гревенсе («Зачем он меня огорчает своим молчанием. Тщетно пишу, нету ответа»), об «артиллеристе» Алексее Шипилове, поведение которого беспокоило всю семью 47[Там же. Л. 36, 54.], о маленьком братике, находившемся в петербургском пансионе («Очень рада, что [Помпеи] стал прилежнее» 48[Там же. Л. 38 об.]).«...Единственным из родных», кто «утешал» Александру Николаевну «своими письмами», был Павел Алексеевич Шипилов 49[Там же. Л. 54.]. Не забывала её и младшая сестра. 45 писем Александры Николаевны, которые Юлия сохранила, свидетельствуют о регулярном характере их переписки 50[РО РНБ. Ф. 50. Оп. 1. Ед. хр. 33. 73 лл. Часть писем отправлена на имя «Софьи Григорьевны Соболевской в Общество благородных девиц в Петербурге». Императорское воспитательное общество благородных девиц Ю.Н. Батюшкова окончила в 1827 году с шифром, то есть знаком отличия в виде вензеля императрицы.]. Понимая, как необходим Юлии опыт эпистолярного общения на французском языке, Александра писала ей по-французски 51[Сохранившиеся письма Юлии (их всего два) относятся к 1825 и 1826 годам и написаны по-французски. - РО РНБ. Ф. 50. Оп. 1. Ед. хр. 34. 4 лл.]. Забрасывая её вопросами о племянниках, сестре Елизавете, старшая сестра, безусловно, следовала совету Константина Николаевича: сирота должна была «узнать родственников своих» (II, 488) и войти в новую семью. Чтобы помочь Юлии открыть в брате поэта, Александра сообщает ей об альманахе «Полярная звезда на 1824 год» 52[РО РНБ. Ф. 50. Оп. 1. Ед. хр. 33. Л. 32.]: здесь опубликовано его стихотворение «Карамзину» («Когда на играх Олимпийских...») 53[Речь идёт о стихотворном обращении Батюшкова к Н.М. Карамзину, вызванном публикацией I-VIII томов «Истории государства Российского» (1818). - Полярная звезда. Карманная книжка на 1824-й год для любительниц и любителей русской словесности / Изд. А. Бестужевым и К. Рылеевым. СПб., 1824. С. 21-22.]. Обращаясь к сестре с просьбой «поставить свечу образу Казанской Божьей Матери» или «помолиться об нас» 54[РО РНБ. Ф. 50. Оп. 1. Ед. хр. 33. Л. 29.], Александра Николаевна деликатно вела девочку к христианскому благочестию, уроки которого ей, несомненно, преподносили бы родители, будь они живы. Старшая сестра хранила письма покойного отца к Юлии. Незадолго до отъезда из Саксонии Александра Николаевна обещала «доставить» их сестре с «оказией» (если они «долго» не увидятся) 55[Там же. Л. 49 об.]. Успела ли она сдержать свое обещание? Кому из сестёр удалось сохранить письма? - Неизвестно.
Будучи «весьма осторожной» в своих «расходах» («В моём горестном положении не до прихотей...» 56[Там же. Ед. хр. 49. Л. 4, 7.]), закладывая и перезакладывая своё имение в Санкт-Петербургский опекунский совет 57[См. об этом: Дело о даче свидетельства на пошехонское имение помещице Александре Николаевне Батюшковой для займа денег. Нач<ато> 25 июня 1825 года. На 23 л. - ГАЯО. Ф. 151. Оп. 2. Ед. хр. 4841.], Александра Николаевна баловала маленькую сестрёнку. «Возьмите труд доставить Юлиньке моё письмо и посылку. Она, моя сиротка, неизбалованна, безделица, мой подарок, её потешит» 58[РО РНБ. Ф. 50. Оп. 1. Ед. хр. 49. Л. 10 об.], - обращается А. Батюшкова к Жуковскому. Помня о желании Константина Николаевича видеть Юлию нарядной («Возьми у старосты 100 и купи ей на все деньги платье и шляпку соломенную, модную» (II, 493)), Александра Николаевна просит сестру прислать в Пирну «нужную мерку»: «Я бы тебе привезла отсюда хорошенькое платьице» 59[Там же. Ед. хр. 33. Л. 36.]. Судьба осиротевших Юлии и Помпея очень волновала К. Батюшкова. «Детей мы не оставим, не правда ли?» - писал он сестре в ответ на известие о смерти отца (II, 472). Человек долга, Александра Николаевна исполнила и этот наказ брата. Нежная забота и ласка растопили холод отчуждения. Переписка сблизила сестёр, несмотря на 25-летнюю разницу в возрасте («Благодарю тебя, мой дружок, за твои уверенья в любви и привязанности
<...>. Пиши, мой дружок, утешь сестру, любящую тебя душевно» 60[Там же. Л. 54,49 об.]).
Ценным источником реконструкции жизни и личности Александры Николаевны могла бы стать её переписка с Е.Ф. Муравьёвой. С момента отъезда сестры поэта в Пирну это был основной (а иногда и единственный) канал, по которому петербургские друзья Батюшкова получали информацию о нём. Сошлёмся в качестве доказательства на письма А.И. Тургенева П.А. Вяземскому. 15 июля 1824 года: «Нового известия о [Батюшкове] нет. Сестра ещё не писала из Дрездена» или спустя три с половиной месяца (31 октября 1824 года): «О Батюшкове от сестры получено грустное известие, но какое, ещё не знаю. Увижу Муравьёву и тебе скажу» 61[Остафьевский архив князей Вяземских. Переписка князя П.А. Вяземского с А.И. Тургеневым. 1824-1836. СПб., 1899. Т. III. С. 59, 88.]. Однако из эпистолярного диалога Александры Николаевны и Екатерины Фёдоровны пока известно лишь одно письмо 62[Фрагмент письма Е.Ф. Муравьёвой А.Н. Батюшковой от 27 сентября 1821 года опубликован В.А. Кошелевым. См.: Кошелев В. Константин Батюшков. Странствия и страсти. С. 286.].
К середине 1828 года стало очевидно, что болезнь Батюшкова неизлечима и его дальнейшее пребывание в Зонненштейне нецелесообразно. Александра Николаевна покинула Пирну первой: она спешила «приготовить» Страдальцу «жилище». Батюшкова привезли в Москву 4 августа. «Не имея «горестного утешения его видеть», сестра «невидимкою устраивала хозяйство» брата и находила способ получать каждый час о нём известье» 63[Из письма А.Н. Батюшковой В.А. Жуковскому от 18 августа 1828 года. Цит. по: Кошелев В. Батюшков К. Странствия и страсти. С. 328.]. Ей оставались только «тёплая молитва» и упование на Ангела-хранителя, под «крыло» которого она вверяла «пристанище бедного брата» 64[РО РНБ. Ф. 50. Оп. 1. Ед. хр. 49. Л. 15.].
Сначала Александра Николаевна намеревалась «везти больного в Вологду». Но потом принуждена была «переменить» свой «план»: Батюшкова оставили в Москве. Из «многих причин», побудивших сестру поэта принять такое решение, названа только одна: приглашение Е.Ф. Муравьёвой «жить в её доме» 65[Письмо А.Н. Батюшковой В.А. Жуковскому от 18 августа 1828 года. - РО РНБ. Ф. 50. Оп. 1. Ед. хр. 49. Л. 15.]. Александра Николаевна согласилась. Она и не могла поступить иначе. «Нет человека, который бы вам столько был предан, сколько она, - писал поэт Е.Ф. Муравьёвой о своей сестре, - и который бы чувствовал столь сильно и глубоко всё, что делаете вы и для неё и для всех вообще» (II, 558-559). Кто, когда и как сообщил А.Н. Батюшковой о событиях 14 декабря 1825 года, об аресте и ссылке Никиты и Александра Муравьёвых, неизвестно. Озабоченный тем, «сколько новых горестей» прибавится «к её прежней», Жуковский надеется, что «несчастная сестра» его друга «ни о чём не знает» 66[Письмо В.А. Жуковского Е.Г. Пушкиной от 24 февраля 1826 года // Жуковский В.А. Соч.: В 3 т. Т. 3. С. 490.]. Вряд ли эта горькая весть могла прийти к Александре Николаевне по почте. «Что могут узнать теперь из писем? Кто вверит себя почте?» - негодует Жуковский по поводу «проклятого шпионства», перлюстрации писем, принявших характер «законного беззакония» 67[Письмо В.А. Жуковского А.И. Тургеневу от 4 (17) декабря 1827 года // Там же. С. 444.]. Конечно, корреспонденты сестры поэта часто прибегали к оказии. Не исключено, что и сама Екатерина Фёдоровна должна была как-то объяснить племяннице свой переезд в Москву. Так это или иначе, свидание Александры Николаевны с любимой тётушкой было печальным: ведь «всё, что могло привязывать Екатерину Фёдоровну к жизни», «рухнуло разом» 68[Письмо В.А. Жуковского Е.Г. Пушкиной от 24 февраля 1826 года // Там же. С. 490.]. Жить вместе в одном доме означало для них надежду на то, что вдвоём легче пережить их одно общее горе. Ожидала ли Александра Николаевна от возвращения в Россию перемен к лучшему, по крайней мере, для себя? Вероятно... Но они не произошли. Время и обстоятельства неотвратимо приближали сестру поэта к новому несчастью. «Любящая душа», отказавшаяся ради больного брата от всего, от «самых невинных радостей жизни» 69[Несохранившиеся записки доктора А. Дитриха цитируются по: Новиков Н.Н. К.Н. Батюшков под гнётом душевной болезни. Историко-литературный психологический очерк. С. 167.], она продолжала в Москве вести тот же, что и в Пирне, уединённый образ жизни. Круг её общения сознательно ограничен. «Кроме милых Пушкиных и Надежды Николаевны Шереметевой 70[Н.Н. Шереметева (1775-1850), урождённая Тютчева, поэт Ф.И. Тютчев приходился ей родным племянником. Дочь Н.Н. Шереметевой, Анастасия Васильевна, была женой декабриста Ивана Дмитриевича Якушкина.], никого не буду видеть» 71[РО РНБ. Ф. 50. Оп. 1. Ед. хр. 49. Л. 15 об.], - сообщала Александра Николаевна В.А. Жуковскому.«.. .За полночь тянувшиеся беседы с матерями и супругами» ближайших к Муравьёвым «родственных и дружеских семейств», «плач и жалобы», с которыми вспоминали «молодых людей, участвовавших в заговоре при вступлении императора Николая» 72[Цит. по: Новиков Н.Н. К.Н. Батюшков под гнётом душевной болезни. Историко-литературный психологический очерк. С. 167.], - такова, по свидетельству А. Дитриха, атмосфера дома Екатерины Фёдоровны. Добавим к этому постоянный (Дитрих называет его «неразлучным») страх и страдания, которые доставляло Александре Николаевне бесцеремонное вмешательство людей, «напрашивающихся на посещение больного» и мучивших её своими расспросами и советами. Всё это, по мнению доктора, имело «губительное влияние» на здоровье сестры поэта. От внимательного взгляда доброго Дитриха не ускользнуло и то, что Александра Николаевна «побледнела, исхудала, ослабела и нервные рыдания, прежде изредка случавшиеся с нею, стали повторяться с особенною силою» 73[Там же. С. 167,168.].
Отлучаясь из Москвы «на короткое время» («желаю обнять сестёр, с лишком семь лет с ними в разлуке, также нетерпелива видеть Юлию и Помпея») 74[Письмо А.Н. Батюшковой В.А. Жуковскому от 18 августа 1828 года. - РО РНБ. Ф. 50. Оп. 1. Ед. хр. 49. Л. 15.], Александра Николаевна не подозревала, что уже не вернётся назад. Тревога о Страдальце не оставляла её ни в Вологде, ни в Хантанове: «привычка иметь каждый час известие о милом друге» «погружала» Александру Николаевну «в тоску». Она рвалась в Москву, но не уехала, поставив себе «за долг» «быть послушной совету» 75[Там же. Л. 17.] В.А. Жуковского. Чем объяснить настойчивость, с которой он убеждал сестру своего друга покориться рассудку? Был ли известен Жуковскому страшный прогноз лечащего врача Батюшкова Антона Дитриха, заметившего «некоторые признаки» той же болезни и у Александры Николаевны? 76[Факт, зафиксированный Д.В. Дашковым: «...но что всего ужаснее: Дитрих говорит (и это между нами), что сестра его также наклонна к сему состоянию
<...>. Сохрани её, Боже!» - Письмо Д.В. Дашкова к неизвестному лицу (осень 1828 года) // Майков Л. Батюшков, его жизнь и сочинения. Изд. второе. СПб. 1896. С. 262.] Если да, то, стремясь удалить несчастную сестру от душевнобольного брата, Василий Андреевич торопился спасти её.
Последние из дошедших до нас писем Александры Николаевны относятся к весне 1829 года, и ничто в них не напоминает о надвигающейся трагедии. Коротенькое письмо Юлии послано с оказией (вместе с гостинцем к Светлому Христову Воскресению 77[Пасха в 1829 году приходилась на 14 апреля. - Хронологический справочник (ХIX и XX века) / Сост. М.И. Перпер; Отв. ред. В.Н. Баскаков. Л., 1984. С. 27.]: пасхой, куличом, крашеными яйцами и банкой варенья) 78[РО РНБ. Ф. 50. Оп. 1. Ед. хр. 33. Л. 72. ]. Как всегда, Александра Николаевна спешит порадовать свою «бедную сиротку». На письме ВА Жуковскому поставлена дата - 11 апреля 1829 года. Письмо длинное и обстоятельное, как всегда. О себе ни слова, никаких реалий повседневности; неясно даже, откуда оно отправлено: из Вологды или Хантанова. Письмо о брате, но не только о нём, хотя обо всём одинаково грустно, с болью. Беды преследовали Александру Николаевну. Жизнь не оставила для неё добрых новостей. Скорбное известие о смерти «милого нашего ангела», «неоценной» Александры Андреевны Воейковой вызвало у сестры Батюшкова «горячую слезу»: «Воспоминание её нежного участия в моём горе осталось навсегда в моём сердце» 79[Там же. Ед. хр. 49. Л. 17. А.А. Воейкова, урождённая Протасова, скончалась 14 (26) февраля 1829 года и похоронена в Ливорно. По-видимому, знакомство сестры КН. Батюшкова и племянницы В.А. Жуковского состоялось в Петербурге в 1822 году. Среди посетителей гостеприимного дома «Светланы», вокруг которой образовался литературный кружок, был и Константин Николаевич. См. об этом: Соловьёв Н.В. История одной жизни. А.А. Воейкова - «Светлана». Пг., 1915. С. 260.].
Письмо мадам Лотье, посланное через Жуковского, возвращало память Александры Николаевны в Зонненштейн к той, которая «берегла» несчастную сестру поэта в «чужой стране» и которой она была обязана редкими и маленькими радостями. Это были прогулки по Швейцарской Саксонии, мадам Лотье «срисовывала» её прекрасные виды. «Изумлённая» Александра Николаевна впервые увидела «высокие каменные горы и прелестные долины» 80[РО ИРЛИ. Онегинское собрание. 27.924/ СС186. Л.4]. «Добрая и милая подруга» по несчастию сообщала А.Н. Батюшковой о том, что вынуждена оставить своего больного сына «на чужих руках» 81[РО РНБ. Ф. 50. Оп. 1. Ед. хр. 49. Л. 17 об.]. Кажется, что страданиям Александры Николаевны нет конца...
Последнее из трёх уцелевших писем 1829 года датировано 18 апреля (шла Светлая седмица) и обращено к Жуковскому. Письмо короткое, как записка, и неожиданно радостное. Всё устроилось так, как хотела Александра Николаевна. С.П. Жихарев 82[По просьбе В.А. Жуковского С.П. Жихарев сразу же по приезде К.Н. Батюшкова в Москву познакомился с доктором, «обласкал чужестранца» и подружился с ним. - См. об этом письмо АН. Батюшковой В А Жуковскому от 18 августа 1828 года. - РО РНБ. Ф. 50. Оп. 1. Ед. хр. 49. Л. 15.] уговорил доктора Дитриха остаться в России по истечении назначенного срока (он заканчивался в июле 1829 года) и предложил «взять в свой дом» «Страдальца» Батюшкова 83[РО ИРЛИ. Онегинское собрание. 27.924/СС186. Л. 1.].
«Добрый» и «истинно честный» Дитрих, которому можно было «без страха [д]оверить больного» 84[РО РНБ. Ф. 50. Оп. 1. Ед. хр. 49. Л. 17 об., 17,15.], пробыл при душевнобольном поэте ещё год и покинул Москву в середине 1830 года. Впрочем, Александра Николаевна уже едва ли сознавала происходящее. «Жертва братской любви», она разделила его печальную участь. Из дневника Дитриха видно, что в конце апреля 1830 года Батюшкову ещё «никто не сообщил о душевной болезни» сестры; он по-прежнему полагает, что Александрина находится рядом с ним, в Москве, и передаёт ей свои поручения 85[Там же. Ед. хр. 42. Л. 173,175.]. Судьба пощадила несчастную сестру поэта, отмерив ей двенадцать лет безумия, срок, несоизмеримый с продолжительностью душевной болезни К.Н. Батюшкова - 34 года.
По мнению В.А. Кошелева, всё это время Александра Николаевна «прожила
<...> в Хантоново, без друзей, без родных, на руках дворовых людей
<.. .> в крайней, удручающей бедности» 86[Кошелев В. К.Н. Батюшков. Странствия и страсти. С. 328-329.]. К такому заключению исследователь пришёл в результате анализа «Описи
<...> имению, оставшемуся после покойной помещицы из дворян девицы Александры Николаевны Батюшковой, состоящему Пошехонского уезда в сельце Хантонове». Перечитаем этот документ, но беспристрастно, без предубеждения.
Раздел «Имущество» в «Описи <...> имения <...> покойной помещицы из дворян девицы Александры Николаевны Батюшковой...» включает 21 наименование 87[Материалы об усадьбе Батюшковых в Хантонове / Публ. В.А. Кошелева. С. 138-139.]. Ничтожно мало... Однако дело не только в количестве вещей. Поразительна случайность их подбора. «Погребец (небольшой сундучок для посуды, которую брали с собой в дорогу. – P.Л.) с жестяными чайницей и сахарницей, две чашки с блюдечками
<...>. Дорожный накладной сундук пустой...». Но куда, в какое путешествие отправится страдающая душевной болезнью и уже далеко не молодая женщина? «Утюгов с плитами три» - и ни одной вещи из гардероба Александры Николаевны... «Книг французских разных двенадцать, русских пять
<...>. Чернильница чугунная <...> две шкатулки малые, одна обита красным сафьяном, а другая под лаком» 88[Там же.], - все эти вещи из прошлого - из жизни до 1829 года, когда А.Н. Батюшкову настиг тяжёлый наследственный недуг. Теперь ненужные, они кажутся лишь грустным напоминанием о той, которая любила читать, поддерживала постоянную переписку с братом, сестрами, отцом, сама управляла имением (и значит, вела хозяйственные книги), а в шкатулках хранила скромные украшения. Никаких реальных (материальных) следов недавнего присутствия Александры Николаевны в доме нет; здесь (судя по описи) нет даже самой необходимой мебели: кровати, стола, стульев. Зато есть «туалет со стеклом простого дерева...» 89[Там же. С. 139.].
Александра Николаевна умерла не в Хантанове. Приведённое нами косвенное свидетельство подтверждается прямым: записью из третьей части (об умерших) «Метрической книги церкви Богоявления Господня села Никольского, что на Ухтоме»: «В сельце Юрьевском 90[В настоящее время - деревня Юрьевское Первомайского муниципального района Ярославской области. Она находится в 1 км от села Николо-Ухтома (ранее - село Никольское) и в 500 м от реки Ухтомы. От усадьбы сестёр Екатерины Аполлоновны и Александры Аполлоновны Соколовых сохранились лишь два пруда. Один из них в виде буквы «С». Материализованная память о роде Соколовых? Вполне возможно... Пруды в Менчакове (усадьбе Павла Алоллоновича Соколова) образовывают букву «П». О месте, где когда-то стоял помещичий дом - деревянный пятистенок, напоминают уцелевшие липы. Юрьевское умирает, здесь сейчас всего семь жилых домов. Однако о прошлом родной деревни тут помнят. Житель Юрьевского Александр Иванович Бондаренко знает место, где находилась усадьба Соколовых и был вишнёвый сад. За сообщение этих сведений приношу сердечную благодарность Анне Евстафьевне Горышевой - учителю русского и немецкого языка Урицкой школы.] у помещицы девицы Екатерины Аполлоновны Соколовой проживающая Вологодской губернии Грязовецкого уезда сельца Хантанова помещица девица Александра Николаевна Батюшкова» 91[Филиал ГАЯО в Рыбинске. Ф.Ф.-362. Оп. 2. Ед. хр. 173. Л. 425 об.]. Конечно же, родственники не оставили больную и позаботились о ней. Последним приютом Александры Николаевны стал дом двоюродной сестры её матери 92[Екатерина Аполлоновна (1760-1856) - дочь Аполлона Степановича Соколова, родного брата Елизаветы Степановны Соколовой, в замужестве Бердяевой, бабки К.Н. Батюшкова по материнской линии. По данным метрической книги церкви Богоявления Господня, Е А Соколова скончалась в возрасте 96 лет. По-видимому, она родилась около 1760 года. - Филиал ГАЯО в Рыбинске. Ф.Ф.-186. Оп. 25. Ед. хр. 73. Л. 118 об.]. Почему близкие приняли такое решение, понять нетрудно. Многолетнее пребывание Константина Николаевича в лучшей психиатрической клинике Саксонии, по-видимому, убедило их в бесполезности лечения (со слов Д.Н. Блудова известно, что им «не хотелось отправлять Батюшкова в Зонненштейн») 93[Письмо Д.Н. Блудова В.А. Жуковскому (1823) // Русский архив. 1902. № 6. С. 343. 144]. В начале 1830-х годов семья старшей сестры, Елизаветы Николаевны Шипиловой, жила в Петербурге, младшей, Варвары Николаевны Соколовой, - в Вологде. По доверенности сестёр 94[Ельчанинов И.Н. Материалы для генеалогии ярославского дворянства. Т. 7. Род Соколовых. П. Подробная опись Менчаковского архива Соколовых. Ярославль, 1913. С. 333.] управление имением А.Н. Батюшковой было поручено полковнику Павлу Аполлоновичу Соколову (1774 95[Там же. С. 105, 231.]-1852 96[Филиал ГАЯО в Рыбинске. Ф.Ф.-186. Оп. 25. Ед. хр. 24. Л. 162 об.]) - владельцу сельца и деревни Менчаково 97[Менчаково - родовое имение Соколовых, расположенное в 4 км от Юрьевского. В бывшем барском доме размещается Урицкая общеобразовательная школа. От помещичьей усадьбы Соколовых сохранились пруд, две берёзовые аллеи и парк. За сообщение этих сведений автор признателен Лидии Петровне Власюк - управляющему делами администрации Первомайского муниципального района Ярославской области.], находящихся в приходе церкви Богоявления Господня 98[ГАЯО. Ф. 230. Оп. 2. Ед. хр. 16. Л. 328, 329 об.; Филиал ГАЯО в Рыбинске. Ф.Ф.-362. Оп. 2. Ед. хр. 173. Л. 424 об.]. Александра Николаевна не бедствовала. Из документов видно, что двоюродный брат матери поэта хозяйствовал умело. «Денежный доход» с имения А.Н. Батюшковой, переданный полковником Соколовым после её смерти Г.А. Гревенсу, принявшему в августе 1842 года управление Хантановом, Петряевом и Филимоновой, составил 1498 руб. 4 4/7 коп. 99[РО ИРЛИ. Ф. 50. Ед. хр. 57. Л. 1113 об.].