1.Государь

ГЛАВА III                                         
      О СМЕШАННЫХ ГОСУДАРСТВАХ                         
     Трудно удержать власть  новому  государю.  И  даже
наследному государю,  присоединившему новое владение --
так,  что государство становиться как  бы  смешанным,--
трудно  удержать над ним власть прежде всего вследствие
той же естественной причины,  какая вызывает перевороты
во всех новых государствах.  А именно:  люди, веря, что
новый правитель окажется лучше,  охотно востают  против
старого, но вскоре они на опыте убеждаются, что обману-
лись,  ибо новый правитель всегда оказывается хуже ста-
рого. Что опять-таки естественно и закономерно, так как
завоеватель притесняет новых подданных, налагает на них
разного  рода повинности и обременяет их постоями войс-
ка,  как это неизбежно бывает при завоевании.  И  таким
образом наживает врагов в тех, кого притеснил, и теряет
дружбу тех,  кто способствовал завоеванию, ибо не может
вознаградить их в той степени,  в какой они ожидали, но
не может и применить к ним крутые меры,  будучи им обя-
зан  -- ведь без их помощи он не мог бы войти в страну,
как бы ни было сильно его войско. Именно по этим причи-
нам Людовик XII,  король Франции,  быстро занял Милан и
также быстро его лишился.  И герцогу Лодовико потому же
удалось в тот раз отбить Милан собственными силами. Ибо
народ, который сам растворил перед королем ворота, ско-
ро понял, что обманулся в своих упованиях и расчетах, и
отказался терпеть гнет нового государя.                
     Правда, если мятежная страна  завоевана  повторно,
то государю легче утвердить в ней свою власть,  так как
мятеж дает ему повод с меньшей оглядкой  карать  винов-
ных,  уличать подозреваемых,  принимать защитные меры в
наиболее уязвимых местах. Так в первый раз Франция сда-
ла Милан, едва герцог Лодовико пошумел на его границах,
но во второй раз Франция удерживала Милан до  тех  пор,
пока на нее не ополчились все итальянские государства и
не рассеяли и не изгнали ее войска из пределов  Италии,
что произошло по причинам, названным выше. Тем не менее
Франция оба раза потеряла Милан. Причину первой неудачи
короля,  общую для всех подобных случаев, я назвал; ос-
тается выяснить причину второй и разобраться в том, ка-
кие средства были у Людовика -- и у всякого на его мес-
те,-- чтобы упрочить завоевание верней,  чем то сделала
Франция.                                               
     Начну с  того,  что  завоеванное  и унаследованное
владения могут принадлежать либо к одной стране и иметь
один язык,  либо к разным странам и иметь разные языки.
В первом случае удержать завоеванное нетрудно,  в  осо-
бенности  если новые подданные и раньше не знали свобо-
ды.  Чтобы упрочить над ними власть, достаточно искоре-
нить род прежнего государя,  ибо при общности обычаев и
сохранении старых порядков ни от чего другого не  может
произойти беспокойства.  Так, мы знаем, обстояло дело в
Бретании, Бургундии, Нормандии и Гаскони, которые давно
вошли в состав Франции; правда, языки их несколько раз-
личаются,  но благодаря сходству обычаев они мирно ужи-
ваются  друг  с другом.  В подобных случаях завоевателю
следует принять лишь две меры предосторожности: во-пер-
вых, проследить за тем, чтобы род прежнего государя был
искоренен, во-вторых, сохранить прежние законы и подати
--  тогда завоеванные земли в кратчайшее время сольются
в одно целое с исконным государством завоевателя.      
     Но если завоеванная страна отличается от унаследо-
ванной  по языку,  обычаям и порядкам,  то тут удержать
власть поистине трудно,  тут требуется и большая удача,
и  большое  искусство.  И одно из самых верных и прямых
средств для этого -- переселиться туда  на  жительство.
Такая  мера  упрочит  и обезопасит завоевание -- именно
так поступил с Грецией турецкий султан, который, как бы
ни старался,  не удержал бы Грецию в своей власти, если
бы не перенес туда свою  столицу.  Ибо  только  живя  в
стране, можно заметить начинающуюся смуту и своевремен-
но ее пресечь,  иначе узнаешь о ней  тогда,  когда  она
зайдет  так  далеко,  что  поздно будет принимать меры.
Обосновавшись в завоеванной стране, государь, кроме то-
го, избавит ее от грабежа чиновников, ибо подданные по-
лучат возможность прямо взывать к суду государя --  что
даст послушным больше поводов любить его, а непослушным
-- бояться. И если кто нибудь из соседей замышлял напа-
дение,  то теперь он проявит большую осторожность,  так
что государь едва ли лишиться завоеванной страны,  если
переселится туда на жительство.                        
     Другое отличное  средство -- учредить в одном-двух
местах колонии,  связующие новые земли  с  государством
завоевателя.  Кроме  этой есть лишь одна возможность --
разместить в стране значительное количество кавалерии и
пехоты. Колонии не требуют больших издержек, устройство
и содержание их почти ничего не стоят государю, и разо-
ряют  они  лишь тех жителей,  чьи поля и жилища отходят
новым поселенцам, то есть горстку людей, которые, обед-
нев  и  рассеявшись по стране никак не смогут повредить
государю;  все же прочие останутся в стороне и  поэтому
скоро успокоятся,  да, кроме того, побоятся, оказав не-
послушание,  разделить участь разоренных  соседей.  Так
что колонии дешево обходятся государю, верно ему служат
и разоряют лишь немногих жителей, которые, оказавшись в
бедности и рассеянии,  не смогут повредить государю. По
каковому поводу уместно заметить, что людей следует ли-
бо ласкать,  либо изничтожать, ибо за малое зло человек
может отомстить, а за большое -- не может; из чего сле-
дует,  что наносимую человеку обиду надо расчитать так,
чтобы не бояться мести.  Если же вместо колоний  поста-
вить  в стране войско,  то содержание его обойдется го-
раздо дороже и поглотит все доходы от нового  государс-
тва,  вследствии чего приобретение обернется убытком; к
тому же от этого пострадает гораздо больше  людей,  так
как постои войска обременяют все население, отчего каж-
дый,  испытывая тяготы,  становится врагом государю,  а
так же враги могут ему повредить, ибо хотя они и побеж-
дены, но остаются у себя дома. Итак, с какой стороны ни
взгляни,  содержание подобного гарнизона вредно,  тогда
как учреждение колоний полезно.                        
     В чужой по обычаям и языку стране завоевателю сле-
дует  также  сделаться главой и защитником более слабых
соседей и постараться ослабить сильных,  а кроме  того,
следить за тем, чтобы в страну как-нибудь не проник чу-
жеземный правитель,  не  уступающий  ему  силой.  Таких
всегда  призывают  недовольные внутри страны по избытку
честолюбия или из страха,-- так некогда римлян в Грецию
призвали  этолийцы,  да  и во все другие страны их тоже
призывали местные жители.  Порядок же вещей таков, что,
когда  могущественный  государь входит в страну,  менее
сильные государства примыкают к нему -- обычно  из  за-
висти  к  тем,  кто превосходит их силой -- так что ему
нет надобности склонять их в свою пользу,  ибо они сами
охотно присоединятся к созданному им государству.  Надо
только недопускать,  чтобы они не расширялись и крепли,
и тогда, своими силами и при их поддержке, нетрудно бу-
дет обуздать более крупных правителей и  стать  полнов-
ластным хозяином в данной стране.  Если же государь обо
всем этом не позаботится, он скоро лишиться завоеванно-
го,  но  до того претерпит бесчисленное множество труд-
ностей и невзгод.                                      
     Римляне, завоевывая страну,  соблюдали все назван-
ные  правила:  учреждали  колонии,  покровительствовали
слабым,  не давая им,  однако, войти в силу; обуздывали
сильных и принимали меры к тому, чтобы в страну не про-
никло  влияние  могущественных  чужеземцев.  Ограничусь
примером  Греции.  Римляне  привлекли  на  свою сторону
ахейцев и этолийцев;  унизили македонское царство; изг-
нали оттуда Антиоха.  Но, невзирая ни на какие заслуги,
не позволили ахейцам и этолийцам расширить свои  владе-
ния, не поддались на лесть Филиппа и не заключили с ним
союза,  пока не сломили его могущества,  и не  уступили
напору Антиоха, домогавшегося владений в Греции. Римля-
не поступали так,  как надлежит поступать  всем  мудрым
правителям, то есть думали не только о сегодняшнем дне,
не и о завтрашнем и старались всеми  силами  предотвра-
тить возможные беды, что нетрудно сделать, если вовремя
принять необходимые меры, но если дожидаться, пока беда
грянет,  то  никакие меры не помогут,  ибо недуг станет
неизлечим.                                             
     Здесь происходит то же самое, что с чахоткой: вра-
чи говорят, что в начале эту болезнь трудно распознать,
но легко излечить;  если же она запущена,  то ее  легко
распознать,  но излечить трудно. Так же и в делах госу-
дарства: если своевременно обнаружить зарождающийся не-
дуг,  что дано лишь мудрым правителям, то избавиться от
него нетрудно,  но если он запущен так, что всякому ви-
ден, то никакое снадобье уже не поможет.               
     Римляне предвидя  беду  заранее,  тотчас принимали
меры,  а не бездействовали из опасения  вызвать  войну,
ибо знали,  что войны нельзя избежать, можно лишь оття-
нуть ее -- к выгоде противника. Поэтому они решились на
войну  с  Филиппом  и  Антиохом на территории Греции --
чтобы потом не пришлось воевать с ними в Италии.  В  то
время  еще  была  возможность избежать войны как с тем,
так и с другим,  но они этого не пожелали.  Римлянам не
по  душе была поговорка,  которая не сходит с уст тепе-
решних мудрецов: полагайтесь на благодетельное время,--
они  считали благодетельным лишь собственную доблесть и
дальновидность.  Промедление не  может  обернуться  чем
угодно,  ибо время приносит с собой как зло, так и доб-
ро, как добро, так и зло.                              
     Но вернемся к Франции и  посмотрим,  выполнила  ли
она  хоть одно из названных мною условий.  Я буду гово-
рить не о Карле,  а о Людовике -- он дольше удерживался
в  Италии,  поэтому  его образ действия для нас нагляд-
нее,-- и вы убедитесь, что он поступал прямо противопо-
ложно тому,  как должен поступать государь, чтобы удер-
жать власть над чужой по обычаям и языку страной.      
     Король Людовик вошел в Италию благодаря  венециан-
цам, которые, желая расширить свои владения, потребова-
ли за помощь половину Ломбардии.  Я не виню  короля  за
эту  сделку:  желая ступить в Италию хоть одной ногой и
не имея в ней союзников,  в особенности после того, как
по милости Карла перед Францией захлопнулись все двери,
он вынужден был заключать союзы,  не выбирая.  И он мог
бы  расчитывать  на  успех,  если бы не допустил ошибок
впоследствии. Завоевав Ломбардию, он сразу вернул Фран-
ции престиж, утраченный ею при Карле: Генуя покорилась,
флорентийцы предложили союз; маркиз Мантуанский, герцог
Феррарский,  дом Бентивольи,  графиня Форли, властители
Фаэнци,  Пезаро, Римини, Камерино, Пьомбино; Лукка, Пи-
за,  Сиена -- все устремились к Людовику с изъявлениями
дружбы. Тут-то венецианцам и пришлось убедиться в опро-
метчивости  своего шага:  ради двух городов в Ломбардии
они отдали две трети Италии.                           
     Рассудите теперь,  как легко было королю закрепить
свое  преимущество:  для этого надо было лишь следовать
названным правилам и обеспечить  безопастность  союзни-
кам: многочисленные, но слабые, в страхе кто перед Цер-
ковью,  кто перед венецианцами,  они вынуждены были ис-
кать его покровительства; он же мог бы через них обезо-
пасить себя от тех,  кто еще оставался в силе. И, одна-
ко, не успел он войти в Милан, как предпринял обратное:
помог папе Александру захватить Романью.  И не заметил,
что  этим самым подрывает свое могущество,  отталкивает
союзников и тех,  кто вверился его покровительству, и к
тому  же значительно укрепляет светскую власть папства,
которое и без того крепко  властью  духовной.  Совершив
первую  ошибку,  он  вынужден дальше идти тем же путем,
так что ему пришлось самому  явиться  в  Италию,  чтобы
обуздать  честолюбие Александра и не дать ему завладеть
Тасканой.  Но Людовику как будто мало было того, что он
усилил Церковь и оттолкнул союзников:  домогаясь Неапо-
литанского королевства, он разделил его с королем Испа-
нии, то есть призвал в Италию, где сам был властелином,
равного по силе соперника,-- как  видно,  затем,  чтобы
недовольным и честолюбцам было у кого искать прибежища.
Изгнав короля, который мог стать его данником, он приз-
вал в королевство государя, который мог изгнать его са-
мого.                                                  
     Поистине страсть к завоеваниям -- дело  естествен-
ное и обычное;  и тех,  кто учитывает свои возможности,
все одобрят или же никто не осудит;  но достойную осуж-
дения ошибку совершает тот, кто не учитывает своих воз-
можностей и стремиться к завоеваниям какой  угодно  це-
ной. Франции стоило бы вновь овладеть Неаполем, если бы
она могла сделать это своими силами,  но она не  должна
была добиваться его ценою раздела.  Если раздел Ломбар-
дии с венецианцами еще можно оправдать тем, что он поз-
волил королю утвердиться в Италии,  то этот второй раз-
дел достоин лишь осуждения,  ибо не может быть оправдан
победной необходимостью.                               
     Итак, Людовик  совершил  общим счетом пять ошибок:
изгнал мелких правителей, помог усилению сильного госу-
даря  внутри Италии,  призвал в нее чужеземца,  равного
себе могуществом,  не переселился в Италию,  не учредил
там колоний.                                           
     Эти пять ошибок могли оказаться не столь уж пагуб-
ными при его жизни,  если бы он не совершил шестой:  не
посягнул  на  венецианские владения.  Венеции следовало
дать остраску до того,  как он помог усилению Церкви  и
призвал испанцев,  но,  совершив обе эти ошибки, нельзя
было допускать разгрома Венеции. Оставаясь могуществен-
ной,  она удерживала бы других от захвата Ломбардии как
потому,  что сама имела на нее виды,  так и потому, что
никто  не захотел бы вступать в войну с Францией за то,
что Ломбардия досталась Венеции, а воевать с Францией и
Венецией одновременно ни у кого не хватило бы духу. Ес-
ли же мне возразят,  что Людовик уступил Романью  Алек-
сандру,  а Неаполь -- испанскому королю,  дабы избежать
войны, я отвечу прежними доводами, а именно: что нельзя
попустительствовать  беспорядку ради того,  чтобы избе-
жать войны,  ибо войны не избежать,  а  преимущество  в
войне  утратишь.  Если  же мне заметят,  что король был
связан обещание папе:  в обмен на расторжение королевс-
кого брака и кардинальскую шапку архиепископу Руанскому
помочь захватить Романью,-- то я отвечу на  это  в  той
главе,  где речь пойдет об обещаниях государей и о том,
каким образом следует их исполнять.                    
     Итак, король Людовик потерял Ломбардию только  по-
тому,  что отступил от тех правил,  которые соблюдались
государями,  желавшими удержать завоеванную страну. И в
этом нет ничего чудесного,  напротив, все весьма обычно
и закономерно.  Я говорил об этом в Нанте с  кардиналом
Руанским,  когда  Валентино  -- так в просторечии звали
Чезаре Борджа, сына папы Александра -- покорял Романью:
кардинал заметил мне,  что итальянцы мало смыслят в во-
енном деле,  я отвечал ему, что французы мало смыслят в
политике,  иначе  они  не  достигли  бы такого усиления
Церкви.  Как показал опыт,  Церковь и Испания благодаря
Франции  расширили  свои  владения в Италии,  а Франция
благодаря им потеряла там все. Отсюда можно извлечь вы-
вод, многократно подтверждавшийся: горе тому, кто умно-
жает чужое могущество,  ибо оно добывается умением  или
силой,  а оба эти достоинства не вызывают доверия у то-
го, кому могущество достается.

                        
ГЛАВА IV                                           
        ПОЧЕМУ ЦАРСТВО ДАРИЯ, ЗАВОЕВАННОЕАЛЕКСАНДРОМ,        
       НЕ ВОСТАЛО ПРОТИВ ПРИЕМНИКОВ АЛЕКСАНДРА              
      ПОСЛЕ ЕГО СМЕРТИ                                           
     Рассмотрев, какого труда  стоит  учреждать  власть
над  завоеванным  государством,  можно лишь подивиться,
почему вся держава Александра Великого --  после  того,
как  он  в  несколько лет покорил Азию и вскоре умер,--
против ожидания не только распалась, но мирно перешла к
его преемникам, которые в управлении ею не знали других
забот, кроме тех, что навлекли на себя собственным чес-
толюбием. В объяснении этого надо сказать, что все еди-
новластно управляемые государства,  сколько их было  на
памяти людей,  разделяются на те, где государь правит в
окружении слуг,  которые милостью  и  соизволением  его
поставлены на высшие должности и помогают ему управлять
государством, и те, где государь правит в окружении ба-
ронов,  властвующих  не  милостью  государя,  но в силу
древности рода.  Бароны эти имеют наследные государства
и подданных, каковые признают над собой их власть и пи-
тают к ним естественную привязанность.  Там,  где госу-
дарь  правит  посредством  слуг,  он  обладает  большей
властью,  так как по всей стране подданные  знают  лишь
одного  властелина;  если же повинуются его слугам,  то
лишь как чиновникам и должностным лицам, не питая к ним
никакой особой привязанности.                          
     Примеры разного  образа  правления  являют  в наше
время турецкий султан и  французский  король.  Турецкая
монархия повинуется одному властелину; все прочие в го-
сударстве -- его слуги;  страна поделена на  округи  --
санджаки,  куда  султан назначает наместников,  которых
меняет и переставляет, как ему вздумается. Король Фран-
ции  напротив,  окружен  многочисленной родовой знатью,
привязанной и любимой своими подданными и,  сверх того,
наделенной  привилегиями,  на  которые  король не может
безнаказанно посягнуть.                                
     Если мы сравним эти государства,  то  увидим,  что
монархию  султана  трудно  завоевать,  но по завоевании
легко удержать; и напротив, такое государство как Фран-
ция,  в известном смысле проще завоевать, но зато удер-
жать куда сложнее.  Державой султана  нелегко  овладеть
потому, что завоеватель не может расчитывать на то, что
его призовет какой-либо местный властитель,  или на то,
сто  мятеж среди приближенных султана облегчит ему зах-
ват власти.  Как сказано выше,  приближенные султана --
его рабы,  и так как они всем обязаны его милостям,  то
подкупить их труднее,  но и от подкупленных от них было
бы  мало  толку,  ибо по указанной причине они не могут
увлечь за собой народ.  Следовательно, тот, кто нападет
на султана, должен быть готов к тому, что встретит еди-
нодушный отпор,  и расчитывать более на свои силы,  чем
на чужие раздоры.  Но если победа над султаном одержана
и войско его наголову разбито в открытом бою,  завоева-
телю некого более опасаться,  кроме разве кровной родни
султана.  Если же и эта истреблена,  то можно никого не
бояться,  так как никто другой не может увлечь за собой
подданных;  и как до победы не следовало  надеяться  на
поддержку народа,  так после победы не следует его опа-
саться.                                                
     Иначе обстоит дело в государствах,  подобных Фран-
ции:  туда  нетрудно  проникнуть,  вступив  в  сговор с
кем-нибудь из баронов,  среди среди которых всегда най-
дутся  недовольные и охотники до перемен.  По указанным
причинам они могут открыть завоевателю доступ в  страну
и  облегчить  победу.  Но удержать такую страну трудно,
ибо опасность угрожает как со стороны тех, кто тебе по-
мог, так и со стороны тех, кого ты покорил силой. И тут
уж недостаточно искоренить род государя, ибо всегда ос-
танутся бароны,  готовые возглавить новую смуту;  а так
как ни удовлетворить их притязания, ни истребить их са-
мих ты не сможешь, то они при первой же возможности ли-
шат тебя власти.                                       
     Если мы теперь обратимся к государству  Дария,  то
увидим,  что  оно сродни державе султана,  почему Алек-
сандр и должен был сокрушить его одним ударом, наголову
разбив войско Дария в открытом бою.  Но после такой по-
беды и гибели Дария он,  по указанной причине,  мог  не
опасаться  за  прочность своей власти.  И преемники его
могли бы править, не зная забот, если бы жили во взаим-
ном  согласии:  никогда  в  их государстве не возникало
других смут, кроме тех, что сеяли они сами.            
     Тогда как  в  государствах,  устроенных  наподобие
Франции,  государь не может править столь беззаботно. В
Испании, Франции, Греции, где было много мелких власти-
телей,  то и дело вспыхивали востания против римлян.  И
пока живо помнилось прежнее устройство, власть Рима ос-
тавалась  непрочной;  но по мере того,  как оно забыва-
лось, римляне, благодаря своей мощи и продолжительности
господства,  все  прочнее утверждали свою власть в этих
странах.  Так что позднее,  когда римляне воевали между
собой,  каждый  из соперников вовлекал в борьбу те про-
винции,  где был более прочно укоренен. И местные жите-
ли, чьи исконные властители были истреблены, не призна-
вали над собой других правителей, кроме римлян. Если мы
примем все это во внимание,  то сообразим, почему Алек-
сандр с легкостью удержал азиатскую державу,  тогда как
Пирру  и  многим другим стоило огромного труда удержать
завоеванные ими страны.  Причина тут не в  большей  или
меньшей  доблести победителя,  а в различном устройстве
завоеванных государств.

ГЛАВА VI                                           
      О НОВЫХ ГОСУДАРСТВАХ,                     
      ПРИОБРЕТАЕМЫХ СОБСТВЕННЫМ ОРУЖИЕМ ИЛИ      
      ДОБЛЕСТЬЮ.                                                  
     Нет ничего удивительного в том,  что, говоря о за-
воевании власти,  о государе и государстве, я буду ссы-
латься на примеры величайших мужей.  Люди  обычно  идут
путями, проложенными другими, и действуют, подражая ка-
кому-либо образцу,  но так как невозможно ни  неуклонно
следовать этими путями,  ни сравняться в доблести с те-
ми,  кого мы избираем за образец, то человеку разумному
надлежит избирать пути,  проложенными величайшими людь-
ми, и подражать наидостойнешим, чтобы если не сравнить-
ся  с ними в доблести,  то хотя бы исполниться ее духа.
Надо уподобиться опытным стрелкам, которые, если видят,
что мишень слишком удалена,  берут гораздо выше,  но не
для того, чтобы стрела прошла вверх, а для того, чтобы,
зная силу лука,  с помощью высокого прицела,  попасть в
отдаленную цель.                                       
     Итак, в новых государствах удержать власть  бывает
легче  или труднее в зависимости от того,  сколь велика
доблесть нового государя.  Может показаться,  что  если
частного человека приводит к власти либо доблесть, либо
милость судьбы,  то они же в равной  мере  помогут  ему
преодолеть  многие  трудности  в последствии.  Однако в
действительности кто меньше полагался на милость  судь-
бы,  тот  дольше удерживался у власти.  Еще облегчается
дело и благодаря тому, что новый государь, за неимением
других владений, вынужден поселиться в завоеванном.    
     Но переходя к тем, кто приобрел власть не милостью
судьбы, а личной доблестью, как наидостойнеших я назову
Моисея,  Кира, Тезея и им подобных. И хотя о Моисее нет
надобности рассуждать, ибо он был лишь исполнителем во-
ли  всевышнего,  однако  следует преклониться перед той
благодатью,  которая сделала его достойным собеседовать
с  богом.  Но  обратимся к Киру и прочим завоевателям и
основателям царства:  их величию нельзя ни дивиться, и,
как  мы видим,  дела их и установления не уступают тем,
что были внушены Моисею свыше. Обдумывая жизнь и подви-
ги этих мужей,  мы убеждаемся в том, что судьба послала
им только случай, то есть снабдила материалом, которому
можно было придать любую форму:  не явись такой случай,
доблесть их угасла бы,  не найдя применения; не обладай
они доблестью, тщетно явился бы случай.                
     Моисей не убедил бы народ Израиля следовать за со-
бой,  дабы выйти из неволи,  если бы не  застал  его  в
Египте  в рабстве и угнетении у египтян.  Ромул не стал
бы царем Рима и основателем государства, если бы не был
по  рождении  брошен на произвол судьбы и если бы Альба
не оказалась для него слишком тесной.  Кир не достиг бы
такого  величия,  если  бы к тому времени персы не были
озлоблены господством мидян,  мидяне --  расслаблены  и
изнежены от долгого мира. Тезей не мог бы проявить свою
доблесть, если бы не застал афинян живущими обособленно
друг от друга. Итак, каждому из этих людей выпал счаст-
ливый случай, но только их выдающаяся доблесть позволи-
ла  им раскрыть смысл случая,  благодаря чему отечества
их прославились и обрели счастье.                      
     Кто, подобно этим людям,  следует путем  доблести,
тому  трудно  завоевать  власть,  но легко ее удержать;
трудность же состоит прежде всего в том,  что им прихо-
диться  вводить новые установления и порядки,  без чего
нельзя основать государство и обеспечить себе безопаст-
ность. А надо знать, что нет дела, коего устройство бы-
лобы труднее,  ведение опаснее,  а успех  сомнительнее,
нежели замена старых порядков новыми.  Кто бы ни высту-
пал с подобным  начинанием,  его  ожидает  враждебность
тех, кому выгодны старые порядки, и холодность тех, ко-
му выгодны новые. Холодность же эта объясняется отчасти
страхом  перед противником,  на чьей стороне -- законы;
отчасти недоверчивостью людей, которые на самом деле не
верят  в новое,  пока оно не закреплено продолжительным
опытом.  Когда приверженцы  старого  видят  возможность
действовать,  они  нападают  с ожесточением,  тогда как
сторонники нового обороняются вяло, почему, опираясь на
них, подвергаешь себя опасности.                       
     Чтобы основательнее разобраться в этом деле,  надо
начать с того,  самодостаточны ли такие преобразователи
или они зависят от поддержки со стороны;  иначе говоря,
должны ли они для успеха  своего  начинания  упрашивать
или могут применить силу. В первом случае они обречены,
во втором,  то есть если они могут применить  силу,  им
редко грозит неудача. Вот почему все вооруженные проро-
ки побеждали, а все безоружные гибли. Ибо, в добавление
к сказанному,  надо иметь в виду, что нрав людей непос-
тоянен и если обратить их в свою веру легко,  то  удер-
жать  в  ней трудно.  Поэтому надо быть готовым к тому,
чтобы,  когда вера в народе иссякнет, заставить его по-
верить силой.  Моисей, Кир, Ромул и Тезей, будь они бе-
зоружны,  не могли бы добиться  длительного  соблюдения
данных  ими  законов.  Как оно и случилось в наши дни с
фра Джироламо Савонаролой:  введенные им порядки рухну-
ли,  как только толпа перестала в них верить, у него же
не было средств утвердить в вере  тех,  кто  еще  верил
ему, и принудить к ней тех, кто уже не верил.          
     На пути людей,  подобных тем, что я здесь перечис-
лил,  встает множество трудностей и множество  опаснос-
тей,  для  преодоления  которых  требуется великая доб-
лесть.  Но если цель  достигнута,  если  царь  заслужил
признание  подданных  и устранил завистников,  то он на
долгое время  обретает  могущество,  покой,  почести  и
счастье.                                               
     К столь  высоким  примерам  я  хотел присовокупить
пример более скромный, и думаю, что его здесь достаточ-
но. Я говорю о Гиероне Сиракузском: из частного лица он
стал царем Сиракуз,  хотя судьба не подарила его ничем,
кроме благоприятного случая:  угнетаемые жители Сиракуз
избрали его своим военачальником, он же, благодаря сво-
им заслугам,  сделался их государем.  Еще до возвышения
он отличался такой доблестью,  что,  по словам древнего
автора, "nihim illi seerat ad regnandum praeter regnum"
[для царствования ему недоставало лишь царства (лат.)].
Он  упразднил старое ополчение и набрал новое,  расторг
старые союзы и заключил новые.  А на  таком  фундаменте
как  собственное войско и собственные союзники,  он мог
воздвигнуть любое здание.  Так что ему  великих  трудов
стоило завоевать власть и малых -- ее удержать.