А. Мерцалов. Вологодская старина(3)

      На городском посаде, находившемся вне устюжских укреплений, писцами отмечены четыре «слободы»: Дымкова, Песья, Мироносицкое сельцо и Леонтьевский конец; три улицы: Заозерная, Петровская и Ленивица и шесть односторонков. Из этих последних один окружал Мироносицкую площадку, другой был на урочище Заполье и четыре остальные шли, один за другим, по берегу Сухоны, от старой осыпи—вниз по течению.
      На посаде в старом городище в большом остроге и по слободам было 803 двора всяких чинов людей, в том числе 15 пустых, 6 осадных и 10 земских или мирских, устроенных для гонцов, посланников и вообще приезжих людей, следовательно собственно жилых дворов в Устюге того времени было 772. Незастроенных дворовых мест, но имевших своих хозяев, числилось 21, никому же непринадлежавших дворовых мест, т. е. совершенно пустых, было 65. К числу их следует отнести также 50 мест, отведенных в особой слободке под стрелецкие дворы, которые во время писцов не были еще выстроены; таким образом всего пустых дворовых мест в Устюге было 136. Кроме осадных дворов, в старом городище находились 9 осадных же амбаров, поставленных посадскими и волостными крестьянами для «осадного времени», когда в них складывали, для большей сохранности, товары и ценное имущество.
      Для определения общего количества городского населения в 1630 году, мы имеем следующие данные: 1) из 772 жилых дворов в 689-ти (тяглых) находилось 838 человек, разумеется одних взрослых мужчин, так как женщины и подростки в писцовые книги не вносились. Если же принять, что в каждом из этих дворов помещалось семейство, состоявшее средним числом из 4-х душ, то мы найдем, что в тяглых дворах было 3352 души обоего пола и всякого возраста; 2) в 83-х (не тяглых) дворах число жителей вовсе не указано, но если мы по предыдущему применим здесь тот же состав двора, то получим в них 332 души; 3) затем нам известно что в Устюге было 50 стрельцов; если семейный состав их, как людей захожих и военных, уменьшить вдвое против постоянных обывателей, то подучим 100 душ.
      Подведя общий итог, найдем, что население Устюга доходило тогда приблизительно до 3784 или верней, до 3500 человек обоего пола и всякого возраста.
      II.
      Перечень церквей на городском посади и в слободах. Церкви: Соборная, Успенская и во имя Св. Прокопия Устюгского. Число дворов белого духовенства, дворы монастырские. Монастыри: Архангельский, Ивановский и Спасский—Девичий.
      В 1630 году, в Великом Устюге было 27 церквей, из них две соборные: одна в городище,—во имя Покрова Пресвятыой Богородицы, деревянная, построенная клетски, с двумя пределами—во имя Чуда Архистратига Михаила и Великомученицы Екатерины; другая в большом остроге—во имя Успения Пресвятой Богородицы,—каменная, пятиглавая, с пределами Усекновения честные главы Иоанна Предтечи и преподобного Михаила Малеина. Этот предел помещался на хорах («вверху—наполатех»). Успенский собор был холодный, но при нем имелась и теплая церковь во имя Безсребренников Космы и Дамиана— деревянная, построенная клетски.
      Остальные церкви распределялись следующим образом: в городище одна—во имя Варлаама Хутынского, деревянная, построенная клетски, с пределом Пречистые Богородицы. В большом остроге 13: 1, Прокопия Праведного, Устюжского Чудотворца — деревянная, пятиглавая, с пределами во имя Бориса и Глеба и Георгия Победоносца; 2, при ней теплая церковь Алексея, Митрополита Московского, с пределом Василия Блаженного, Московского Чудотворца; 3, на Пречистенской площадке церковь Происхождения Честного и Животворящего Креста Господня—с пределом Праведного Иоанна, Устюжского Чудотворца—деревянная, шатровая; 4, при ней церковь Св. Власия—теплая, в которой служили только зимою, и на это время утварь приносилась из предыдущей церкви. — На берегу Сухоны: 5, церковь Рождества Христова, с пределом во имя Рождества Пресвятые Богородицы — деревянная, построенная клетски; 6-Димитрия Прилуцкого — теплая, шатровая и 7, новосозданная церковь Николая Чудотворца. — На торговой площади: 8, церковь Вознесения Господня — деревянная, шатровая; -при ней 9, теплая церковь во имя Богоявления Господня — деревянная, построенная клетски, с пределом Воздвижения Честного Креста; 10, новосозданная церковь во имя Воскресения Христова, шатровая о пяти верхах, с пределами Нерукотворенного образа и Царевича Димитрия; 11, при ней теплая церковь Тоанна Богослова с пределом во имя Николая Чудотворца и Иоанна Златоуста — деревянная, построенная клетски. 12, у Гостиного двора церковь Живоначальныя Троицы с пределом во имя Фрола и Лавра и при ней 13, теплая Великомученицы Варвары с пределом во имя Афанасия Александрийского — обе деревянные, построенные клетски.—Вне городских укреплений, в слободах, было 10 церквей. В Мироносицком сельце: 1, Сретения Господня—холодная, деревянная, построенная шатром; при пей 2, теплая святых Жен Мироносиц — тоже деревянная, шатровая. В Петровской улице: 3, теплая церковь Благовещения Пресвятые Богородицы — деревянная, построенная клетски; 4, при ней церковь во имя св. Апостол Петра и Павла — холодная. На берегу Сухоны: 5, Симеона, Столпника—холодная—и 6, Василия Кесарийского—теплая, обе деревянные, шатровые; 7, холодная церковь пророка Ильи—деревянная, шатровая; при ней 8, теплая во имя Зосимы и Савватия — деревянная, построенная клетски. В Дымкове слободе: 9, церковь во имя Димитрия Селунского—деревянная, шатровая; при ней 10. теплая, деревянная же Сергия Радонежского, построенная клетски.
      Из предыдущего видно—во-первых, что из 27-ми Устюжских церквей только одна была каменная, остальные все — деревянные, построенные клетски иди шатром, причем замечается, что по первому типу устроены большею частью теплые, а по второму—холодные церкви. Это весьма легко объясняется тем, что шатровые церкви возводились высоко и отапливать их было-бы очень затруднительно. Во-вторых, из перечисленных церквей только 15 были самостоятельны, остальные 12 хотя и были выстроены отдельно, но состояли при других церквах, следовательно в Устюге - того времени было 15 приходов, из которых в 3-х находилось по одной, а в 12-ти по две церкви.
      Такое обилие церквей в немноголюдном Устюге дает право заключать, что жители его отличались любовью к созидании, и—как увидим далее—к украшении храмов. Из них особым богатством утвари отличались церкви соборная Успенская и во имя св. Прокопия Устюжского, покровителя города.
      В главном пределе Успенского собора царские двери были резные, золоченные, а против них такой же амвон; по правую сторону их помещались четыре местные образа: 1) Пречистые Богородицы Одигитрие — в тот, обложен серебром; «возглавие»[1] унизано жемчугом и украшено дорогими камнями, венцы резные с разноцветными камнями и вислым жемчугом; по сторонам (полям) образа помещались изображения святых, украшенная резными венцами и такими же гривнами[2]. Кроме того на образе на гайтане были привешены 8 крестов серебряных, каменных и раковинных[3], шесть икон, обложенных сканным серебром, и три ручки серебряный[4], вызолоченная, с дорогим каменьем и жемчугом. Пелена[5] у этого образа была очень богато изукрашена: на ней по тафте были вышиты разноцветными шелками—вверху образ Живоначальныя Троицы, внизу—Преч. Богородицы; у первого возглавие унизано жемчугом и венец шит золотом; у второго возглавие из камки, и над ним Деисус[6] — вышит золотом и серебром. На киоте висел камчатный убрус (полотенце) с краями, унизанными жемчугом. Следующий образ—Успение Преч. Богородицы обложен серебром, с вызолоченными венцами, украшенными камнями и жемчугом; кроме того на образе находились 9 серебряных вызолоченных гривенок и аспидный крест в окладе из позолоченного серебра. Пелена у образа была лазоревого бархата с вышитым золотом крестом. Третей местный образ Софии, Премудрости Божии, четвертый «Предста Царица»— у них 14 венцов, да 6 гривен с привлекали из вызолоченного чеканного серебра, со вставками из камней и4 хрусталя; пелены у образов были из немецкой выбойки.

      1 Иначе: по вызолоченному фону. Менее украшенными считались иконы, у которых фон и сами изображения были писаны красками; они так и назывались: иконы на краске.
_____________
      Над царскими дверями помещался «Деисус большой»: во втором ряду иконостаса — над местными иконами—изображения праздников, в третьем—пророков, в четвертом—праотцев, причем у каждого образа имелось по гривне серебряной и вызолоченной. Перед Деисусом висели три паникадила: большое, среднее и малое; в большом 24 свечи, расписанный красками; на нем же, на одной стороне—изображение Нерукотворенного образа, на другой—Пречистый Богородицы—в серебряном окладе, с 5 венцами и 3 гривнами из сканнаго позолоченного серебра. В алтаре запрестольный образ Богородицы выносной, поэтому изображение Божьей Матери находилось на обеих сторонах деки («на оба лица»), обложены золоченным серебром с 4-мя такими же венцами и двумя гривнами, украшенными разноцветными камнями; за престолом же крест выносной, писан на золоте; на жертвеннике образ Пречистой Богородицы также писан на золоте, а у него две гривны серебряные, вызолоченные. На престоле: 4 резные панагии с изображениями праздников владычных и богородичных, обложены серебром; одна с мощами;. крест «благословенной» в окладе из сканного серебра с каменьями; два креста деревянные, резные, по концам обложены серебром; четыре евангелия 3 печатные и одно письменное—обложены позолоченным серебром, на одном распятие и евангелисты серебряные, литые, вызолочены. Сосуды церковные: потир, дискос, лжица, звезда, 2 блюда, ковш и кадило—серебряные; другие сосуды оловянные; третьи— деревянные. «Воздух» большой с изображешем положения во гроб, два воздуха небольшие, - все шиты золотом, серебром и шелками: два кадила, два укропника, два ковшика — медные; чаша медная же, луженая—в ведро для освящения воды; такая же миса, два блюда оловянный и чашка — «кандия булатная». Церковная ризница изобиловала священными облачениями. Ризы служебный—камчатные с оплечьями из золотого атласа; епитрахиль и поручи атласные с серебряными пуговицами; двоя ризы миткалинные с оплечьями золотного бархата; пятеры ризы полотнянные, с оплечьями из бархатели; ризы траурные («постные») миткалинные, оплечья камкасейные. Четыре сулка, 4 же ширинки—шиты золотом с шелковыми кистями, 2 пояса шелковые; напрестольный покров из темно-красной тафты с зелеными каймами и пять матерчатых покровцев. В книгохранительнице имелись следующие богослужебная книги: два апостола, евангелие "толковое воскресное, две триоди (постная и цветная), два октоя, две псалтири, 12 миней месячных, одна общая, три пролога, книга «Златоуста», 4 «соборника четьих» (т. е. сборники из четьи-минеи), два канонника, ирмологий, стихиры, часослов и два трифология—вей печатные. Письменных было менее: евангелие повседневное толковое, устав, псалтырь, 3 минеи месячный.
      В пределе Усекновения честные главы Иоанна Предтечи двери царские на краске; образ местный Иоанна Предтечи—«большая пядница»[1] в серебряном окладе, на нем два винца из сканного серебра: один с дорогими камнями, другой с финифтью и б чеканных серебряных гривен со вставками; по другую сторону царских дверей образ Пречистыя Богородицы—на золоте; над дверями Деисус—образа на краске. В пределе Св. Михаила Малеина двери царские на краске; по одну сторону их образ преподобного Михаила обложен серебром, венец и гривна чеканные; по другую—образ Пресвятой Богородицы на золоте; над царскими дверями Деисус писан на краски.

1 Пядницами назывались иконы мерою в пядень, или в четверть. Они разделялись на большие, средние и меньшие.- «Описание Заоникиевой пустыни» Н.И, Суворова, стр 14.
______________
В церкви Прокопия праведного царствия двери резные, золочены, над ними Деисус, а в нем 21 образ—обложены чеканною вызолоченною медью. Над Деисусом в первом ряду изображения праздников, 22 образа, во втором — пророков, поясные, 21 образ, в третьем праотцев, 27 образов; все 70 икон писаны на золоти, а вверху над праотцами образ Нерукотворенный с ангелами. По сторонам царских дверей образа местные: 1) Всемилостивого Спаса обложен чеканным серебром, под золотом, венец серебряный разной, золочен; 5 гривен серебряных чеканных и позолоченных с разноцветными камнями. Пелена у образа камчатная с опушкою из желтого бархата; крест вышит серебром. Против Спасова образа находилась гробница Прокопия праведного, обложенная желтою камкою с темно-красными каймами; перед ней лампада с неугасимой свечей. Гробница была покрыта пятью покровами, положенными один на другом: нижний—из двоеличной камки, второй—черного бархата, края опушены темно-красною камкою; на нем крест и надпись вышиты серебром—и 46 «плащей» серебряных и вызолоченных; третий атласный темно-красного цвета, с жемчужным крестом; четвертый из желтой камки с крестом из серебряного атласа; пятый—наружный покров был из алой тафты, а на нем образ Прокопия чудотворца, вышит разноцветными шелками, а венец—золотом. На гробнице находился образ праведного Прокопия в окладе из чеканного серебра, венец, гривна и цата—разные, вызолочены и украшены 10 разноцветными камнями. Еругом гробницы решетка железная, луженая. Второй местный образ Пречистой Богородицы и прав. Прокопия «в молении» (т. е. в молитвенном положении), «да в облаке Спасов образ» на одной деке, обложен резным серебром, венцы сканные, золочены; у Преч. Богородицы и у прав. Прокопия возглавие низано жемчугом, цаты с серебряными вызолоченными привесками: пелена из черного рытого бархата, окаймлена лазоревою камкою, а крест низан жемчугом. 3) Образ Благовещении «с тропари, кондаки и с икосы», во облаке Господь Саваоф, обложен чеканным серебром венцы и гривна серебряные, вызолочены; пелена—камка желтая. 4) Образ прав. Прокопия «в молении», с деяньем , в облаке Преч. Богородица с предвечным Младенцем, обложен чеканным серебром, венцы и цаты с подвесками, вызолочены и украшены 29 разноцветными камнями; пелена из желтой камкасеи. 5) Образ Иоанна Богослова с деяньем на золоте; 6) образ прав. Прокопия обложен чеканным серебром с золоченным венцом; 7) образ того же Святого и Варлаама Хутынского на одной деке, в облаке изображение Спасителя, обложен чеканным серебром, с золочеными венцами и серебряными гривнами, в которых заключались 6 дорогих каменьев[1]. Шесть предыдущих икон были заключены в одном деревянном шоте, обложенном оловом и вызолоченном. По другую сторону царских дверей: 1) образ Преч. Богородицы Одигитрии обложен позолоченною медью, венцы и гривны серебряные, вызолочены; на иконе привешены были 4 серебряные креста и 3 иконы, обложенные вызолоченные серебром; пелена зеленая, камкасейная; около образа киот деревянный; обложен оловом. 2) Подле северных дверей[2] образ Алексея митрополита с деяньем, обложен серебром чеканным, венец и гривна разные, золочены, с 6 драгоценными камнями; пелена из бархатели. 3) Преч. Богородицы и праведного Прокопия в молении, в облаке образ Спасителя, на одной доске, обложен чеканным серебром, венцы и гривна вызолочены, с 17 дорогими камнями; пелена тафтяная. 4) Николая Чудотворца—разной, в киоте с притворами, на которых изображено житие святителя. 5) Преч. Богородицы Одигитрии — на золоте. 6) Преч. Богородицы и праведного Прокопия в молении, с деяньем, середина обложена чеканным серебром, венцы и гривна вызолочены. 7) Николая Чудотворца с деянием — на краске, венец и гривна серебряные, вызолочены. 8) Священномученика Власия и Теория Победоносца — на одной доске с деяньями обоих святых; венцы и гривны из позолоченного серебра. 9) Пречистые Богородицы—на золоте, с чеканною гривною, которую украшали 3 камня. 10) Праведного Прокопия—на краске, у образа две серебряные гривны. Пред иконами находились девять свеч больших, расписанных разными красками — в подсвечниках из «немецкого» железа, и висели 8 паникадил медных: одно большое о 12-ти шандалах с подвескою в виде яйца и шелковой кистью, 2 средних и 5 малых. В алтаре престольная одежда из «зендени»; на престоле, находились: евангелие московской печати с заставками, писанными золотом; обе деки, распятие и евангелисты обложены чеканным серебром, вызолочены и украшены 6 драгоценными камнями и двумя перламутровыми вставками; другое евангелие— литовской печати, распятие и евангелисты из чеканного серебра;, третье — письменное; распятие и евангелисты также серебряные. За престолом: 1) крест «воздвизальный»—обложен серебром, распятие — серебряное, литое, украшенное 4 драгоценными камнями; 2) образ Пречистыя Богородицы—в серебряном окладе, венцы и цаты резные, золочены; в них 3 камня зеленые да 5 темно-красных; на другой стороне этого образа написаны святые: Алексей Митрополит, Василий Блаженный, Прокопий и Иоанн Устюжские — в серебряном окладе, венцы и гривны— резные, вызолочены; пелена у образа с одной стороны из вишневого атласа с серебряным крестом, с другой—темно-красная с вишневыми каймами и серебряным же шитым крестом. На жертвеннике: образа Благовещения и Усекновения Иоанна Предтечи—на золоте; Воплощения (Знамения) Пресвятыя Богородицы — на краске, с серебряною гривною. Потир, дискос) звезда, лжица и кадило,—серебряные; двои сосуды—оловянные, два кадила, чаша и 3 блюда—медные, две чаши «булатные» и два блюдца оловянные; в ризнице: двои ризы из белой адамашковой камки с оплечьями из золотного атласа, стихарь дъяконский камчатный с бархатным оплечьем, такие же поручи и орарь; ризы из белого атласа с оплечьем рытого темно-красного бархата. Ширинка белая, тафтяная, шита золотом и серебром, три ширинки миткалинные также вышиты золотом и серебром, с шелковыми кистями; покров из темно-красной камки с зелеными каймами. Церковный книги на половину были печатный (евангелие толковое, 3 апостола, 2 октоя, псалтирь, часослов, три триоди, минея общая и 7 миней месячных), на половину письменная: 2 октоя, псалтирь, минея общая, 2 соборника, житие и празднество Св. Прокопия, стихиры, синоксаръ, трифологий, «богородичник» и 7 миней месячных.

      1 Такой же образ находился на аналоге.
      2 На самих же дверях был изображен благоразумный разбойник – на краске.
__________________
      При церкви Прокопия чудотворца имелась колокольня, рубленная «шестериком» т. е. о шести стенах, а на ней 6 колоколов, вес которых не обозначен.
      В большом остроге и за острогом по слободам находилось 58 дворов, принадлежавших лицам белого духовенства, в том числе 2 двора протопопов, 1 ключаря, 30 священнических 7 дъяконских, 6 дьячковых, 11 пономарских и 1 просвирни. Земельное пространство дворов священнических и причетнических было не одинаково, и размер двора не всегда соответствовал рангу хозяина, так что иногда у священника он был менее дьяконского. Привожу здесь несколько цифровых данных. Двор Пречистенского протопопа Василия Кондратьева имел в длину 20, поперек 6 1/2 сажен[1]; двор Пречистенского же священника 27 сажен в длину и 53/4 поперек; двор священника Прокопиевской церкви—20 саж. в длину и 6 1/2 поперек; дворы той же церкви: дьякона — в длину 20 поперек 5 сажен, дьячка—в длину 9 1/4, поперек 6 сажен; двор дьякона при церкви св. Иоанна Юродивого—в длину 34, поперек 2 1/2 сажени; той же церкви пономаря в длину 29, поперек 4 сажени; двор Ильинского дьячка—в длину 27 3/2, поперек 3 сажени; двор Никольского пономаря—в длину 14, поперек 4 1/2 сажени.
      Монастырских дворов (или подворий) в городе было 10 два двора монастырских служек и 4 дворовые места. Местному Архангельскому монастырю принадлежали 4 двора (один жилой— в длину 24, поперек 41/4 сажени, 2 осадных и пустой) и 2 дворовые места. Двор Соловецкого монастыря «на приезде и для мирского обиходу» —в длину 27 1/4, поперек 24 сажени; 2 двора Никольского монастыря «на приезд игумеву с братию»— в длину 10 1/4, поперек 4 1/4 сажени; двор Троицкого монастыря, что на Глядене, тоже для приезда игумена, в длину 22, поперек 63/4 сажени; двор Кириллова-Белозерского монастыря в длину 65 1/2, поперек 7 сажен; двор Ростовского митрополита Варлаама «на приезд десятильником»[2]—в длину 17 1/2, поперек 15 сажен. Монастыри Троицко-Сергиева и Печенгский владели на Никольской улице двумя дворовыми местами, на которых хоромного строения не было.

      1 Ныне это Ианно Предтечев девичий монастырь. (См. Описание его, стр. 3, составленное протоиреем А. Поповым. Вологда, 1877).
_________________
      За острогом же, против Спасских ворот, находился монастырь Спасский — Девичий; в нем холодная церковь во имя Преображения Господа нашего Иисуса Христа—деревянная, шатровая, да теплая во имя Сретения Господня — деревянная же, построена клетски. В церквах образы, книги, ризы, сосуды и всякое церковное строение было мирское—приходных людей, следовательно этот монастырь был приходский, каких ныне уже не встречается на Руси. В монастыре было 13 келий; в одной из них жила игуменья Марфа, в остальных находились 54 старицы, «кормившейся в миру Христовым именем».
      III.
      Принадлежности Управления: дворы начальных людей и земски е; избы:
      съезжая, схожая, таможенная, кабацкая и сторожевая. Тюрьмы. Средства
      городской защиты: зелейный двор и артиллерийский запас Служилые
      люди: подъячие и стрельцы.
      В большом остроге, близ церкви Рождества Христова, на берегу Сухоны, находились дворы: воеводский —в длину 32 1/2, поперек 30 сажен, и дьячий—на приезде дьякам и приказным людям—в длину 29, поперек 14 1/4 сажен. На Богословской площади, в том же остроге, стояли избы: съезжая, куда приезжали воеводы и дьяки дли отправления государевых дел и земские расправы: таможенная и кабацкая, где заседали таможенные головы и целовальники, собиравшие ежегодно всякие государевы таможенные и кабацкие доходы, и схожая, в которой собирались посадские земские судьи, старосты и целовальники—для отправления всех земских дел[1]. На случай приезда в Устюг гонцов, посланников и вообще «государевых приезжих людей»—на городском посаде, в разных местах, находилось 10 дворов земских или мирских, названных так, конечно, потому, что они были устроены и содержались на земский счет. В городище, или старой осыпи, вблизи Спасских ворот, стояли три тюрьмы: опальная, бражная разбойно-татинная, предназначавшаяся для заключения преступников различных категорий. В первую сажали служилых людей, подпавших государевой опале, во вторую гуляк и бражников, так что, применительно к современным понятиям, опальная тюрьма может быть названа гауптвахтой, бражная—полицейской частью, и лишь разбойная была собственно тюрьмой для уголовных преступников. Близ тюрем находилась сторожевая изба, в которой жили тюремные сторожа.
      В городище же помещался двор государев зеленый (пороховой), огороженный тыном, в длину 133/4, поперек 4'/2 сажени Здесь хранился крепостной наряд (артиллерия) в следующем составе: [2] полуторный пищали2 железные, немецкого изделия, обе—по 12 четвертей в длину, в станках на колесах; ядер к ним не имелось, а нужно было по калибру к одной в 8, а к другой в 7 гривенок[3] весом ядро. Пищаль железная, немецкого изделия, 10 четвертей, на колесах; ядер к ней не было, а требовалось ядро весом в 6 гривенок.

Две пищали железные немецкого изделия: одна, в 9, другая в 8 четвертей—на колесах же; к ним имелось 62 ядра железных, весом каждое в 4 гривенки. Пять пищалей железных немецкого изделия: одна 7, а 4 по 8 четвертей — на колесах; ядер для них не было, а нужно было по размеру в 3 гривенки ядро. Две пищали железные, немецкого дела, по 8 четвертей— на колесах; к обеим—488 ядер железных, весом по 2 гривенки ядро; 5 пищалей «волконеек», железные, немецкого изделия, длиною в 9 четвертей; 4 пищали на колесах, а 5-я пищаль горелая — испорчена; к ним- 280 ядер, каждое весом по полугривенке. Две пищали полковые железные—русского изделия, длиною 7 четвертей; ядер к ним не было, а нужно было по весу в гривенку ядро. Две пищали «скорострельные»— немецкого дела, с зарядами: одна 5-ти, другая 4-хъ четвертей. Четыре тюфяки[1] медные, по 3 четверти каждая; дробу (картечи) к пищалям и тюфякам было 4 пуда, да к тюфякам же 150 ядер каменных. Две пищали медные, не долиты, местного устюжского изделия: одна 6, другая 5 четвертей; стрелять из них было можно, но пригодных ядер не имелось, а нужно были ядра весом по 2 1/2 гривенки каждое. Две пищали затинные[2] медные, в ложах, московского изделия: одна 5 1/2, другая 3-х четвертей; 128 пищалей затинных железных, устюжского изделия, по 7 четвертей каждая; 16 таких же пищалей по 5 1/2 четвертей, все в ложах; к ним железных пулек 123/4 пуда. Девяносто три пищали ручные (ружья) с жаграми[3] (т. е. без замков), русского изделия, в ложах и без лож; 72 самопала[4] немецкой работы, с замками; 9 пищалей затинных, из которых стрелять было нельзя. Сто одно ядро для полковых пищалей, весом по 1 1/2 гривенки каждое, не подходившая по калибру ни к одной пищали. Каракулек[5] железных из казенного железа 1 1/2 пуда; сделаны они были в 1619 году для отражения польских и литовских людей.

      1 Пушки небольшого размера.
      2 Т.е. застенные, помещавшиеся не на стене, а за нею – в бойницах или крепостных амбразурах.
      3 Жагра или пальник – особое орудие, приспособленное для запаливания огнестрельных орудий.
      4 Огнестрельное оружие – пищаль с замков.
      5 Железные рогульки, которые кидали под ноги неприятельских лошадей.
_______________
      В зелейном же дворе находился сосновый погреб, поставленный мирскими людьми, в длину 3-хъ, поперек 2 1/2 сажен, в котором хранился порох (зелье) в количестве 84 пудов 12 гривенок и 33 луда 30 гривенок свинцу.
      В 1630 году мы встречаем мало служилых людей в Великом Устюге. Я думаю объяснить это тем, что самоуправление, дарованное Иваном Грозным северным городским и сельским общинам, продолжало существовать здесь в царствование Михаила Федоровича, поэтому воеводско-приказное управление и не успело еще получить того развития, каким отличалось впоследствии. Это предположение подтверждается тем, что в Устюге, как мы видели, были выборные земств судьи и целовальники, чего около этого времени не было уже не только в городах центральной Руси, но даже в Вологде. Как бы то ни было, но из приказного люда мы находим в Устюге того времени только 8 подъячих, из которых 7 служили в съезжей избе и один в таможне. Дворы их, чисдомъ восемь же, находились в большом остроге и в Петровской слободе и были довольно обширны сравнительно с дворами вологодских подъячих. Вот например двор Третьяка Гнилякова: в длину 48, поперек 4 сажени; двор Максима Хомякова—в длину 27 1/2, поперек 4 сажени.
      Наиболее важного класса служилых того времени — помещиков мы вовсе не находим в Устюге. Из ратных людей встречаются одни стрельцы, которых было 50 человек; начальствовал над ними пятидесятник Афанасий Чесноков. При писцах они жили еще на городском посаде «врознь по своим дворам», но по государеву указу дворы их велено было отсюда «снести» в нарочито отведенную на Симанове полянке стрелецкую слободку. В ней было предназначено 5 улиц, по 10-ти дворов в каждой, и под каждый двор с огородом отведено место в длину 5, поперек 4 сажени, не безъинтересно, что улицы в слободке названы были по фамилиям начальных стрелецких людей: улица Чеснок—по пятидесятнику Чеснокову; улицы: Вострая, Прахова, Бальчуха и Шилова—по прозвищам десятников: Ивана Вострова, Ивана Прахова, Бажена Бальчухи и Якова Шилова.
      Кроме подъячих и стрельцов, в сотной книге упоминаются 7 приставов, из которых 4 служили при съезжей избе; 8 площадных дьячков, несколько тюремных сторожей и по сторожу при съезжей и таможенной избах. Но этих лиц едва ли можно причислять к разряду служилых, потому что пристава, по всей вероятности, были люди выборные, исполнявшие свои обязанности в виде повинности; то же можно сказать и о сторожах, если они не были просто наемными людьми. Что же касается площадных дьячков, то несомненно, что их занятие — писание на площадях желающим всякого рода отписок— было дело совершенно частное, а не служебное. К такого же рода занятием следует причислить и профессии толмача немецкого (переводчика), которую исполнял тогда в Устюге некто Сергей Елисеев. Был ли это иноземец, обучившейся по-русски, или русский, побывавший в чужих краяхъ — на то указании нет. Не лишнее заметить здесь, что толмач был нужен для устюжан потому, что город их лежал на большом торговом пути от Архангельска к Москве и в нем часто бывали торговые иноземцы.

      IV.
      Белые и тяглые дворы: число тех и других. Посадские тяглые: число людей н дворов; дворы лучшие, средние, молодшие и худые; величина дворов. Дворовые места: число их и сдача на оброк. Оброчные статьи: полянки, островки и рыбные ловли. Занятия посадских и их податное обложение.

      Городские обыватели в до-Петровской Poccии делились на два разряда относительно права владения своими дворами. Одни из них, владея дворами на праве собственности, не платили за них никаких податей и сборов в пользу государства. Это были так-называемые белые дворы духовенства и -вообще служилых людей, на которых лежало одно улицкое тягло, т. е. разного рода сборы, шедшие на потребности того городского поселения, в котором находились льготные дворы. Таких дворов в Великом Устюге было 80 и 6 дворовых мест. Посадские же люди владели своими дворами на праве тяглом это значит, что их земельные дворовые участки входили в состав тяглой городской сотни и подлежали платежу государевых податей и «всех мирских розметов, чем кого посадские люди в тягле обложат». Тяглых дворов на Устюжском посаде в остроге и слободах, было 689, и в них жили 838 человек. Дворы эти делились на лучшие, средние, молодшие и худые. Лучших было 13 дворов, и в них 23 человека; средних 92, а людей в них 139 человек; молодших 278 дворов, людей в них 343 человека; самых худых дворов было 306 с 334-мя человеками. Для ознакомления с их земельными размерами., возьмем несколько дворов посадских всех разрядов и различных профессий. Вот дворы торговых, лучших людей: 1) Безсона Денисова—в длину 52, поперек 3 1/2 сажени; 2) Исака Ревякина—в длину 48, поперек 16; Михаила и Богдана Прохоровых детей Березовских—в длину 23 1/2, поперек 7 сажен. Средних: двор Семена и Филиппа Техониных, торговцев хмелем, в длину 34, поперек 41/4 сажени; 2) Ждана Кононова, мелочного торговца, в длину 42, поперек 4 сажени. 3) Богдана Ростовца, торговца рыбою, в длину 34, поперек 3 сажени. Дворы молодших: 1) Терентия Колмака, огородника, в длину 49, поперек 9 сажен; 2) крупеника Федора Евсевьева, в длину 32 1/2, поперек 3 1/2, сажени; 3) сапожника Ивана Родионова— в длину 32, поперек 6 сажен; 4) Василия Толстова, судового лоцмана, в длину 22, поперек 3 1/4 сажени; 5) плотника Якова Михайлова—в длину 20, поперек 3 сажени; серебреника Семена Берендеева—в длину 10, поперек 4 сажени. «Дворики» самых молодших, или худых людей: 1) Ярофея Мальцева, кормящегося миром, в длину 4 1/2 , поперек 3 1/4 сажени; 2) Петра Парамонова, тоже нищего, в длину 5, поперек 4 сажени; 3) Семена Яковлева, который «бродитъ- меж дворы», в длину 5, поперек 2 1/2 сажени. Незастроенных дворовых мест на городском посаде, и в слободах числилось 82; из них до писцов были уже отданы 17 мест посадским людям для возведения на них дворового строения, остальные 66 стояли «впусте», частью потому, что хозяева их были настолько бедны, что не могли поставить хором и «бродили меж дворы», или потому что их уже не было на лицо. Некоторые из них умерли, другие сошли «безвестно», или «забрели в Сибирь от податей», иногда от долгов, заложивши свои дворовые места другим лицам, а один посадский Брага Моисеев, «просто пропил свое место на кабаки» за два рубля, вследствие чего оно и стало государев» (т. е. казенное), а сам сбежал от долгу «безвестно». Случай этот не безъинтересен: он показывает — к каким аномалиям приводила виноторговля, производившаяся от казны; любой гуляка мог тогда пропить прямо в казну свое достояние, в явный ущерб благосостоянию той тяглой общины, к которой он принадлежал, а от благосостояния этих общин зависала бездоимочная уплата государевых податей, т. е. богатство той же казны.
      Кроме указанных дворовых мест, принадлежавших тяглой городской сотне, на окраинах слободского посада было 48 дворовых мест, не входивших в состав тяглой земли, которые сдавались в аренду «от государя» разных чинов людям. Большею частью это были пахотные места, иди по крайней мере удобные для пашни, лежавшая под паром; в числе арендаторов их мы встречаем архимандрита Архангельского монастыря, нескольких священников, подъячего и 8 человек посадских, которые владели 28 местами. Величина арендной платы обусловливалась размерами места (они, бывали от 42 до 150 сажен) и количеством земли; наименьшая равнялась 2-м, наибольшая—5-ти алтынам в год.
      В виде государевых оброчных статей сдавались также в аренду полянки, островки, рыбные ловли и перевозы.
      Под «полянкою» надобно разуметь место, расчищенное из под леса и обращенное в пахоту; размер их в сотной книге не указан, но надобно думать, что он вообще были обширнее дворовых мест и лежали вне черты городской оседлости, так например одна из них находилась в соседстве с посадскою подскотиною. Всех полянок было 8; три из них арендовал Спасский девичий монастырь, 2 Архангельский; остальные состояли за церковными старостами церквей Петропавловской, Мироносицкой и Семиона Столпника. Это последнее обстоятельство наводит на предположение, что полянки арендовались от, названных церквей и обрабатывались в их пользу приходными людьми. Наибольшая арендная плата за полянку была 18 алтын 2 деньги; наименьшая — 3 алтына в год.
      «Островками» назывались сенокосные места — пожни. Их было всего 4: остров Коневец, сдававшийся в аренду всей тяглой городской сотне за 25 алтын в год; Новоприсадный остров (на Двине) арендовал крестьянин Панфил Кошкодавов за 20 алтын; острова: Верхняя Изголов и Охлябинин находились в аренде у посадских людей Григория Ременникова и Исака Ревякина, с платою за первый рубля, за второй 16 алтын 4 денег в год[1].

      1 Тогдашний рубль равнялся 14-ти нынешним. (См. Исследование Ключевского: «Русский рубль в XVI – XVIII стол» Москва, 1885 года). В старинном рубле было 33 алтына и две деньги, в алтыне 3 копейки, в копейке 2 деньги.
________________
      Рыбные ловли были в 3-х местах: 1) на Сухоне — в аренде у посадского человека Якима Усова за 13 алтын 2 деньги; 2) на озерке с истоком, что за Дымковою слободой, и 3) на Ивашевской курье,—обе арендовал посадский Калина Пыхов за 10 алтын в год.
      Единственный перевоз на р. Сухоне держал на откупу Архангельский архимандрит с братиею, платя в государеву казну 4 рубля, 16 алтын и 4 деньги в год.
      Со всех же пяти арендных статей собиралось в год государева оброка 32 рубля, 3 алтына и 3 деньги.
      При подворном перечислении посадских людей в сотной книге указан также род занятий большинства домохозяев. Из этих указаний видно, что посадские были по преимуществу промышленные люди, и лишь весьма незначительное меньшинство их оставалось без промыслов и ремесл —вероятно, те, которые имели возможность в пределах своего двора заняться земледелием.
      По роду своей деятельности, промышленники посадские могут быть соединены в несколько групп.
      1) Обработкою хлебных продуктов и вообще изготовлением съестных припасов занимались: хлебники, пирожники, пряничники, калачники, кисельники, солоденики, крупеники, толоконники, винокуры, пивовары, квасники, мельники; далее идут: мясники, рыбные прасолы, рыболовы (среди их выделяются удники), зеленщики, дуковники и хмелевщики.
      2) По обработке вообще сырых продуктов (животных, древесных, минеральных) упоминаются: кожевники, овчинники, скорняки, кошечники, сыромятники, моржечные мастера (выделывавшие моржевые кожи), поршевники (делавшие поршни—обувь из сырой кожи); свечники, гребенщики; токари, ложечники, ситники, ведерники, веретенники; горшечники, волошники (делавшие волохи) и жерноковы.
      3) Обработкою металлов занимались: серебряники, пуговичники, пушкари—литейщики[1], сабельные мастера, котельники и кузнецы. Посадским принадлежали 47 кузниц, с которых шло оброка 7 руб. 10 денег, с каждой кузницы по 5-ти алтын в год. Такое обилие кузниц, без сомнения, объясняется тем, что в зимнее, а частью и в осеннее время, товары отправлялись из Москвы к Архангельску (и наоборот) гужом—на лошадях, которые перековывались в Устюге, как в одном из промежуточных пунктов, где бывали неизбежные остановки.

1 Встарину поземельною мерою была четверть, т.е. такое пространство, на котором можно было посеять четверть бочки зерна (Костомаров: «Истор. в жизнеоп.», том 1-й, стр. 295). В большой сохе было 2400 четвертей; в малых сохах, смотря по местности, можно полагать от половины до трети этого количества четвертей.
________________
Количество дворов в каждой сохе было далеко не одинаково и зависало от состоятельности их хозяев: чем зажиточнее они были, тем менее дворов требовалось в соху. Лучших людей полагалось в соху 13 дворов, средних 30, молодших 70 и самых худых людей 100 дворов. Такая раскладка дворов объясняется тем, что вей сохи были обложены одинаковою податью в количестве 29-ти рублей с каждой, которые разверстывались (по старинному разметывались) между отдельными дворами. Отсюда становится понятным, что состоятельные хозяева, владея большими земельными участками, без затруднения уплачивали причитавшиеся за них подати, бедным же это было не по силам, и потому приходилось, в видах исправной уплаты посошных денег, испомещать их на более мелких дворовых участках, или иначе — соединять в более многочисленные податные группы. Мы знаем, что в Устюге было 13 дворов лучших и в них 23 человека, следовательно во владении этого разряда посадских состояла одна соха, причем посошной подати причиталось средним числом 2 1/4 рубля со двора и 1 1/4 руб. с человека. Средних было 92 двора с 139-человеками; полагая по 30 дворов в соху, находим, что посадские этого разряда владели немного более 3-х сох; подати, следовало 30 коп. со двора и 21 коп. с человека; молодших считалось 278 дворов с 343 человеками; полагая по 70 дворов в соху, находим во владении их почти 4 сохи; средняя подать равнялась 11 копейкам со двора и 8 1/2 с человека. Худых дворов было 306, и в них 334 человека; верстая по 100 дворов в соху, определяем, что посадские последнего разряда владели не много более 3-х сох, причем причиталось подати 9 1/2 коп. со двора и 8 1/2 коп. с человека. Со всех же сох уплачивалось в год 321 рубль, 13 алтын и 5 денег[1], взимавшихся в виде разного рода налогов, число которых было весьма значительно. Во-первых, посадские люди платили; собственно посошную дань, дворовой оброк, поворотную пошлину и поголовные деньги; во - вторых, за намеснич корм[2], за присуд и в доход пошлинных людей (за право суда и су-дебныя издержки); пошлины: казначееву, дьячую, подъячую и праветчикову (при взыскании долгов на правеже); в-третьих: за городовое, засечное и емчужное дело (на городовые укрепления), за помесячные черные соболи, соколий оброк, поплужную пошлину, ямские и приметные деньги.

Таким образом открытие морского торгового пути к Архангельску не осталось без влияния на Устюг, ставили важнейшим после Вологды промежуточным пунктом между Москвою и Архангельском. Выгодное положение города при слиянии Сухоны с Югом особенно способствовало поднят его торгового значения и развитии в нем торговой и промышленной деятельности. Мы уже видели, что устюжские посадские были по преимуществу промышленные люди; в числе промыслов видное место занимали занятие судоходством и кузнечное мастерство, развитие которых обусловливалось именно торговым значением города; вместе с тем значительная часть посадских занималась торговлею. В сотной книге посадские лучшие и средние называются прямо торговыми Людьми. Из них первые все были крупные торговцы; имея в городе от- 2-х до 3-х лавок каждый, они кроме того вели значительную торговлю с Сибирью («отпущаютъ въ Сибирь со всякими товары»),—таковы: Исак и Федор Ревякины, Алексей и Басили Басовы, Григорий Ременников, Василий Босоков, Иван Кокорин, Тимофей и Яким Усовы, Дмитрий и Калина Пыховы, Кондратий и Тарх Подошевниковы. Из средних наиболее значительными торговцами были: Сидор, Михаил и Богдан Березовские, Иван Завалин, Безсон Денисов, Иван Обухов, Фома Коровин и Иван Железцов. Но без сомнения и молодые люди также промышляли торговлею; на это указывает то обстоятельство, что из 203-х находившихся в городе лавок и амбаров посадским принадлежало 176; за ними, состояло большинство лавочных и амбарных мест (28 из 33-х); в харчевных избах и на так называемых «полках» торговали тоже посадские. Кроме их мелочною торговлею занимались: Устюжского уезда волостные крестьяне (которым принадлежали 4 лавки, 2 амбара, 2 лавочные и 2 амбарные места); стрельцы (4 лавки) и иногородцы 2 лавки). В числе собственников торговых помещений мы находим несколько монастырей (за ними было 8 лавок, 5 амбаров и одно лавочное место), одного священника и одного же подъячего; из них первый владел амбаром, второй — лавкою. Без сомнения те и другие сдавали свои торговый помещения в аренду беднейшим из посадских, которые не могли обзавестись собственными лавками и амбарами.
      Иногородных торговых людей в Устюге было не много. В числе их упоминаются москвичи Кондратий да Тарх Подошевниковы (состоявшие, как сказано выше, в числе лучших людей); один вологжанин — Дмитрий Трофимов, торговавший в сапожном ряду, «цывозерецъ» Алексей Моисеев и несколько торговых крестьян.
      Двор «государевъ» гостиный — длиною 273/4, поперек 20 сажен—находился в большом остроге между торговой Богословской площадью и рекой Сухоной; на дворе были 2 избы, в которых жили дворники, 20 амбаров, рубленных в одну, стену и под одну кровлю, и 9 лавок. В избах останавливались приезжие иногородние торговцы и всякие торговые люди, а в амбарах и лавках складывались привозимые ими товары; за это торговцы платили, по государеву указу, постоялую «пошлину»—в таможенной избе головам и целовальникам.
      Городские ряды находились не далеко от гостиного двора. На Богословской площади стояли Большой площадной ряд и три малых, которым не присвоено специальных названий, вероятно, потому, что в них торговали разнообразными товарами. В Большом ряду находились 31 лавка и одно лавочное место, а в трех малых — 49 лавок, 5 амбаров, 4 места лавочные и одно амбарное. Затем упоминаются: ряд сапожной и моржечный (44 лавки, 9 мест лавочных и один амбар); мясной, 30 лавок и два места лавочные; хмелевой (10 лавок и столько же амбаров) и серебряный (9 лавок). Кроме перечисленных городских рядов, торговый помещения встречаются небольшими группами в нескольких местах на городском посаде и в слободах; так, например; на помянутой уже Богословской площади, у кабацких ворот, отдельно стояли 2 лавки и 2 амбара; на Вознесенской площади находились 3 амбара и столько же амбарных мест, у церкви великомученицы Варвары рядок: 3 амбара, 5 лавочных и 5 амбарных мест; подле озера, у церкви Воскресения, — один амбар; на берегу Сухоны, у кабака—Притыки, один же амбар и близ харчевных рядов 2 амбара и 3 амбарные места. Всех же вообще лавок на городском посаде и в слободах было 175, амбаров 28; 21 место лавочное и 12 амбарных. Кроме того, в городских рядах встречается еще один вид торгового помещения—так называемые «полки» (от слова полок), на которых торговали исключительно хлебом и калачами; их было всего 23.
      Из предыдущего видно, что преобладающим видом торговых помещений была, лавка. Под лавкою надобно разуметь торговое помещение с одною иди двумя дверями на улицу—различной величины, но вообще можно принять, что давки с двумя дверями (по выражению сотной книги «на оба лица») имели в длину до 3-х, а в ширину до 2-х сажен, лавки - же с одной дверью—не более 2-х сажен в длину и около 1 1/2 сажени в ширину.
      После лавки наиболее употребительным торговым помещением был амбар. Под амбаром надо понимать не только складочное место товаров, но именно помещение, откуда производилась розничная торговля. Разница между лавкою и амбаром, вероятно, состояла в том, что последний не имел прилавка иди стойки и полок для раскладки товара, который поэтому и помещался здесь в мешках, коробах и проч. Относительно величины амбаров можно принять, что они имели не более 5-ти и не менее 2-хъ сажен по лицевой стороне, т. е. по той, где находилась входная дверь. Следует предполагать, что большие амбары служили для склада товаров, а в маленьких производилась розничная торговля.
      Третий вид торгового помещения представляет лавочное и амбарное место. Эти помещения были обширнее лавок и амбаров, имея в длину до 6-ти и в ширину до 4-х сажен. По всей вероятности, лавочные и амбарные места были деревянные трехсторонние балаганы, или просто досчатые навесы над прилавками; хотя в сотной книги нет указания на устройство этого, рода помещении, однако несомненно, что на них существовали известный приспособления для производства торговли, потому что где их не было, там и самые места значатся пустыми.
      Что касается полко, представлявших низший разряд торговых помещений, то это были просто скамьи, приспособленный для раскладки товара.
      Перечисленные выше торговые помещения были обложены оброком, платившимся собственниками их в государеву казну. Со всех лавок, амбаров, лавочных и амбарных мест получалось в год 40 руб. 20 алтын — с каждого помещения средним числом по 6 алтын и 4 деньги. Этот средний вывод обложения указан в сотной книге, но, без сомнения, на самом деле торговые помещения разного вида не могли быть обложены одинаковым налогом, так как было бы несправедливо хорошо устроенную лавку приравнивать в этом отношении к утлой амбарушке, иди какому-нибудь балагану. По крайней мере, около того же времени, существовало строгое поразрядное обложение торговых помещений в Вологде[1]; если этого не встречается в Устюге, то надобно предполагать, что уравнительная раскладка торгового оброка была предоставлена самой торговой сотне. Более естественным представляется одинаковое обложение полков, по 3 алтына и 2 деньги с каждого, всего на сумму 2 руб. 10 алтын, потому что число этого рода торговых помещений было весьма ограничено, да и. в устройстве их не могло быть существенной разницы.

      1 См. «Очерк Волгды» по писцовой книге 1627 г., стр. 48.
____________
      К числу торгово-промышленных заведений относятся харчевные избы и амбары; первых было 13, вторых—12; они образовали два харчевных ряда, которые шли от р. Сухоны по направление к церкви Варвары великомученицы. Различие между харчевными избами и амбарами сотная книга объясняет так: «а харчъ держатъ въ избахъ зимою, а въ амбарахъ въ летнюю пору». Здесь не лишнее припомнить, что во время лета топка печей в городах была запрещаема московскими правительством во избежание частых пожаров; предписано было устраивать на эту пору печи в огородах подалее от жилищ; по этой-то причине устюжские харчевни и помещались летом в амбарах. Все они были вообще не обширны; самая большая изба имела 4 сажени в длину и 3 в ширину. Оброку взималось со все харчевев 1 рубль, 31 алтын и 4 деньги в год, следовательно с каждой приходилось по 5-ти алтын.
      В сотной книге упоминаются два кабака: один находился на Мироносицкой площади, другой—по кличке Притыка—на берегу Сухоны; на Сухоне же, на Свинке, стояла торговая баня. Кабаки и баня содержались от государя; торговлею в них заведывали верные головы и целовальники: «а пошлину забирают», говорится в сотной книге, «на государя на веру таможенные головы и целовальники»[1].
      Выше мы указывали в своем месте количество государева оброка, которое взималось с тяглой земли, с арендных статей, торговых и промышленных заведений в Ведиком Устюге, а потому можем теперь определить общую доходность города в то время.
      1) Тяглой городской общиной уплачивалось разного рода налогов 321 рубль, 13 алтын и 15 денег в год.
      2) С арендных или оброчных статей, каковы: не тяглыя дворовые места, полянки, пожни, рыбные ловли и перевозы, получалось ежегодно 32 -рубля, 3 алтына и 1 деньга.
      3) С торговых и промышденных заведений — лавок, амбаров, лавочных и амбарных мест, с полков, харчевен и кузниц платилось в год торгового оброка 51 рубль, 30 алтын.
      4) В числе городского дохода в сотной книге показаны также 14 рублей, 4 алтына и 1 деньга, получавшиеся с Пятницкого сельца и Нокшенских деревен (в Устюжском уезде) за так называемый посопной (посыпной) хлеб, который натурою не уплачивался, вероятно, потому, что в Устюге не было государевой житницы[2].

      1 «Устюгский летописец», стр. 113.
_________________


      Заключение.

      В предыдущих главах представлены все важнейшие данные сотной книги 1630 года относительно положения Великого Устюга в 1-й четверти XVII века; на основании их можно сделать несколько общих заключений.
      1) Как все старые русские города, Устюг делился на собственно город, т. е. огороженное, укрепленное место, и примыкавшие к нему слободские посады, Укрепленных мест в Устюге было два: старое городище и большой острог, занимавшие значительное пространство (1605 саж. в окружности), вследствие чего большинство населения сосредоточивалось в черте укреплении, и вне их лежали одни пригородные слободы. Что в последних жило меньшинство населения, — подтверждается тем, что здесь было всего 5 самостоятельных церквей, а в укреплениях 10. Этим Устюг разнится от других русских городов того времени, в которых большинство населения жило именно на посадах—вне городских стен. Устюжские городовые укрепления, церкви (за исключением каменного Успенского собора), дворы, лавки — все это были деревянные здания. Административный и торговый центр города находился в большом остроге; здесь, близ церкви Рождества Христова, на берегу Сухоны, стояли дворы воеводский и дьячий, а на Богословской площади сосредоточивались принадлежности тогдашняго местного управления, торговые рады и двор зелейный, где хранился артиллерийский запас.
      2) В составе городского населения преобладали посадские люди, так что Устюг вполне справедливо может быть назван городом посадским; служилых людей в нем было очень мало, да и те принадлежали к низшему разряду (подъячие и стрельцы),—помещиков же не встречается вовсе. При обилии церквей, число духовенства было значительно. В местных учреждениях замечаются следы самоуправления, данного Иваном Грозным северным городам.
      В Устюге были посадкие земские судьи и существовала «схожая» изба, куда собирались посадские люди для земских всяких дел. Подобных учреждений не встречается в Вологде того времени, а потому существование их в Устюге указывает на особенности его управления. С большею долею самоуправления соединялись, невидимому, и большие обязанности посадских; так например стрелецкие дворы в Вологде были устроены на счет государевой казны, а в Устюге они поставлены миром; миром же устроены были здесь богадельни и так называемые земств дворы—на приезд «всяких государевых людей».
      3) Со времени открытая беломорского пути, Устюг сделался, важнейшим после Вологды торговым пунктом между Москвой и Архангельском. В первой четверти XVII века торговое значение Устюга еще более возросло, вследствие разорения Вологды в 1612 году, когда к нему на время как бы перешло ее торговое значение. Этим объясняется то обстоятельство, что в Вологде в 1627 году был только один случай посадский человек и трое средних, а в Устюге, почти в то же время, 13 лучших и 30 средних. Разница заметная; между тем, как известно, посадские этих разрядов составляли в городах местный торговый класс, и по числу их можно судить о торговом значении города. Устюжские торговые люди имели дело не только с Москвой и Архангельском, но вели также большую торговлю с Сибирью. Вследствие указанных причин, Устюг в конце первой четверти XVII века был богаче Вологды и почти втрое более ее доставлял доходов государевой казне.

      „Въ старину сначала Богу молились, апосле землю пахали да жито кидали".. (Старинное присловье).
      Колонизация представляет любопытнейшую страницу нашей внутренней истории. С первых веков своего исторического существования до нашего времени, русский народ непрерывно работает над заселением своей государственной территории. Самые свойства этой последней, по-видимому, предложили ему такую задачу. Страна, доставшаяся в земельный над лъ русскому племени, была весьма обширна, но дика и пустынна: на севере тянулись вековые леса, на юге расстилались безграничные степи. Особенно упорный труд требовался для введения земледелия в лесной области; здесь поселенцам приходилось вырубать могучие леса, в которые никогда не хаживал топор, корчевать пни в два человеческие обхвата и на росчистях раздирать новь. Любопытно и поучительно было бы проследить, хотя в общих чертах, эту вековую работу сохи и топора, завоевавших для культуры необозримый земельные пространства. В результате, наверное, подучился бы труд, неуступающий по своему интересу описаниям знаменитых походов и битв. Можно надеяться, что будущий историк русской цивилизации обратит внимание на эту важную сторону народной жизни; в чаянии этого, приводим здесь несколько подходящих материалов.
      В деле колонизации северной Руси весьма важное значение имели монастыри: сначала они были «починными», а затем охранительными пунктами земледелия в этой стране. Древнейшим из монастырей в Вологодской области был Спасокаменный, основанный около 1260 года белозерским князем Глебом Васильковичем[1]. По берегам Кубинского озера и его притоков еще шумели вековые леса, вившиеся в небо, когда появились на нем насады белозерского князя, плывшего в Устюг. Поднявшеюся бурею княжескую флотилии прибило к небольшому островку; это было в 6-й день августа, и князь Глеб, в память своего спасения, построил здесь церковь во имя Преображения Господня и положил основание монастырю, который вскоре стал процветать под покровительством князей белозерских, ярославских и вологодских. Многие из бояр и именитых людей преимущественно в нем стали принимать, по обычаю того века, пострижете в монашество и делать земельные вклады на помин их душ. Вклады эти особенно со стороны князей, были весьма значительны, но замечательно, что монастырю жаловались не деревни и села, а именно земли и пустоши, т. е. места ненаселенный, Из грамоты ярославского князя Данила Александровича 1497 года, писанной в Новгороде, видно, что дед и отец его дали в свое время Спасокаменному монастырю, в прилегающей к нему местности[2], 58 «земель» и пустошей, перечисленных поименно, но ни одной деревни, ни одного поселка не было пожаловано монастырю, разумеется, потому, что князья сами дорожили населенными местами.

В 1448 году глушицкий игумен Амфилохий бил челом великому князю Василию Темному, «что деи пустошы ихъ монастырские (следует «ихъ перечисление), лежатъ деи пусты, и дворовъ на нихъ нетъ «ни кола... И язъ ихъ князь ведший пожаловал: кого к собе «игуменъ и его братья на те пустошы призовутъ жити людей, «и темъ ихъ людемъ монастырскимъ на десять летъ не надобе моя никоторая дань». То, что делали монастырские власти в Глушицах относительно заселения пустопорожних земель в ХV веке, без сомнения, практиковалось гораздо ранее в Спасокаменном монастыре, т. е. также призывались и принимались на его пустые земли поселенцы, которые охотно шли туда, привлекаемые льготами от княжеских пошлин и розметов. Таким образом под мирным монастырским кровом начали в этой лесной пустыне населяться займища и пустоши, появились на них поселки и починки, возникла, хотя и первобытная, культура земли, а затем образовались седа, деревни и целые вотчины. Из жалованных грамот видно, что Спасокаменный монастырь почти все свои земли приобрел в течете XIV и XV столетии; в XVI веке даны были ему только две деревни Иваном Грозным, так что 1500 год можно считать за предельный, т. е. к этому временя земельные владения монастыря достигли наибольшей величины и далее уже почти не приращались посредством вкладов и пожалований. Судя по грамотам, за Спасокаменным монастырем в конце ХV века состояли: три сельца, 24 деревни и около 80-ти пустошей. Если мы примем, что в каждой деревне того времени было по 3 жилых двора (что весьма естественно, так как из писцовых книг видно[1], что северно-русские деревни, даже позднейшего времени, были малодворны, а дворы в них— малолюдны), а в каждом дворе по две мужеского пола души, то найдем, что в монастырских селах и деревнях, в конце ХV века, было около 150 мужчин. Из описи же Спасокаменного монастыря 1670 года видно, что в то время в вотчинах его считалось уже семь сел, четыре сельца и 98 деревень, а в них 819 душ крестьян мужеского пола. В семи монастырских селах высевалось тогда ржи 287 четвертей, пшеницы 7 четвертей, овса 632 и ячменя 98 четвертей. Сельскими хозяевами той местности, где находится Спасокаменный монастырь, принято за правило в настоящее время, что—средним числом— четвертью ржи или пшеницы засевается десятина, а четвертью овса иди ячменя—полдесятины. Руководясь этим соображением, мы определим количество монастырской пахотной земли в 1670 году—приблизительно в 659 десятин. Для определения же приблизительного количества пахоты монастырских крестьян того времени, мы воспользуемся теми выводами относительно крестьянского землевладения в ХVII веке, к которым мы пришли в другом нашем труде, посвященном исследовании одной крестьянской общины в том же Кубинском заозерье. Оказывается, что у поместных крестьян данной местности приходилось тогда на душу пашни пахотной и перелоговой[2] 6 десятин. С большим основанием можно принять эту цифру и для монастырских крестьян, наделы которых, в позднейшее время, оказались не только нескуднее, но гораздо обильнее всякими угодьями наделов соседних—помещичьих крестьян,— и тогда мы найдем, умножая 819 на 6, что крестьянами Спасокаменного монастыря в 1670 году запахивалось 4914 десятин, что вместе с собственно-монастырской запашкой составит 5573 десятины пахоты. Сопоставив вышеприведенные данные относительно числа жилых поселений и количества населения найдем, что через 170 лет на землях Спасокаменнаго монастыря число жилых поселений увеличилось слишком в четыре раза (вместо 27-ми стадо 111), а количество населения увеличилось почти в шесть раз (вместо 150-ти стадо 819 мужских душ). Отсюда можно безошибочно заключить, что монастырские власти деятельно заботились о заселении своих пустопорожних земель и успели, в сравнительно недолгий период времени, образовать на них до 80-ти деревень и значительную запашку. При тогдашней малолюдности России, особенно на севере, это весьма замечательно, тем более, что именно в течете этого периода (1500—1670 гг.) происходили беспокойства смутной эпохи, весьма гибельно отразившиеся на земледельческом населении Вологодского края.

Из описи Глушицкого монастыря 1679 года видно, что в это время за монастырем состояли уже 5 сел и 28 деревень, в которых считалось 158 дворов крестьянских и бобыльских, а в них, приблизительно, 316 человек мужеского пола; в каждом селе находился особый монастырский двор, где, между прочим, хранился запасный хлеб, а именно: ржи (зерном и мукою) 88 четвертей, овса 83, пшеницы и ячменя 25 четвертей — на всех пяти дворах. В монастырских селах высевалось тогда 78 четвертей ржи, 242 четверти овса и 9 ячменя, что составит 203 десятины пахоты; полагая же, по предыдущему, по 6 десятин пахатной и перелоговой земли на каждую крестьянскую душу, найдем, что за монастырскими крестьянами состояло в то время 1896 десятин, что с монастырской запашкой составит 2099 десятин пашни. Иноки Глушицкого монастыря положили, в свою очередь, основание монастырям Лопотову и Семигородному[1].
Первый из них основан другом и собеседником Дионисия Глушицкого, преп. Григорием (из рода бояр Лопотовых), верстах в 20-ти к югу от Глушицкого монастыря,—на реке Пельшме,—среди дремучего леса. В 1630 году, т. е. спустя два столетия по основании, этот монастырь все еще стоял в лесном острову, тянувшемся в длину на 5, а поперек на 3 версты; однако в это время имелась уже здесь значительная монастырская запашка—в количестве 60-ти четвертей[2] (по 20-ти четвертей в каждом из 3-х полей), и на 150 копен[3] покосов по pеке Пельшме, на которой, под самым монастырем, весело шумела мельница. В монастырской вотчине считалось тогда 15 деревень, 6 починков и один погост, в которых было 70 дворов, а в них 153 человека крестьян и бобылей. Количество монастырской запашки показано здесь старинною четвертною мерою; так как при производстве генерального межевания принято было за правило на четверть в 3-х полях намеривать полторы десятины, то 60 четвертей дадут 30 десятин пахоты, а запашка монастырских крестьян выразится (153 х 6) в количестве 918 десятин, что всего составит 918 десятин пашенной земли.

      1 «Лопотов Богородицкий монастырь», Н.Суворова, Вологда, 1875 г.; «Описание Семигородней пустыни», П. Савваитова, Вологда, 1870 г. (изд. 2-е).
      2 Четверть в старину была поземельною мерою, поэтому не следует здесь разуметь четверть в смысле хлебной меры.
      3 По инструкции генер. Межевания велено на 10 копен сена намеривать одну десятину покоса.
______________
      Семигородная пустынь основана в начале XV века иноками Глушицкого монастыря и, быть может, по указанию самого преподобного Дионисия, потому что здесь находятся две иконы его собственноручного письма. Как и Лопотов монастырь, пустыня стала среди дикого леса, верстах в 30-ти к северу от Глушиц. Не смотря на то, что вскоре после основания Семигородняя пустыня запустела от моровой язвы и оставалась в таком виде более столетия, из дозорной книги 1645 года видно, что и здесь развивалась земледельческая деятельность, хотя и не в таких размерах, как в предыдущих монастырях. Пашенной земли здесь было 38 четвертей в поле, а в двух потому ж, т. е. всего 114 четвертей, или 57 десятин; хлеба наличного в амбаре оказалось 30 четвертей овса, столько же ржи и 15 четвертей ячменя и пшеницы. Вотчинных деревень была только одна—в три двора, в которых жило 13 человек крестьян запашка которых составит, по предыдущему, 78 десятин, следовательно всего за монастырем было 135 десятин пахоты.
      Из всего предыдущего мы видим, во-первых, что монастыри: Спасокаменный, Глушицкий, Лопотов и Семигородный принадлежат, по времени своего основать, к числу древнейших монастырей вологодского края, а по происхождение друг от друга связаны генетическою связью; во- вторых, мы видим также, что их совокупная колонизационная деятельность имела очень важное значение для той обширной части вологодской области, которая известна в актах XIV и ХV веков под именем Кубинского заозерья. Чтобы яснее представить эту важную сторону деятельности названных монастырей, должно иметь в виду, что почти все земельные вклады, полученные ими в течение XIV и ХV столетий, состояли из земель и пустошей, чуждых культуры; в половине же XVII века мы находим на тех же монастырских землях 12 сед и 130 деревень, с населением в 1300 человек мужеского пола, а площадь пахотной земли в 8755 десятин.

      1 Так местно называется островок на Кубинском озере, где находится Спасокаменный монастырь, основанный в XIII в. князем Глебом Васильковичем, родоначальником Белозерских князей.
______________

      Первый вице-президент синода при Екатерине I и Петре II, ростовский архиепископ Георгий, происходит из дворянской фамилии Дашковых. Как человек старого русского образования, он не мог похвалиться ученостью, даже, по словам некоторых его современников, не отличался любовью к науке, тем не менее, он был одним из деятелей в царствование Петра Великого. Происхождение и уменье снискать расположение Меншикова дали ему возможность достигнуть высокого духовного сана и иметь одно время первенствующее влияние на духовные дела в России. Его сближение с Меншиковым началось по поводу восстания стрельцов в Астрахани в 1706 году: будучи в то время строителем одного из тамошних монастырей, Теорий много содействовал прекращении бунта, и так как бунт этот был направлен преимущественно против Меншикова, то естественно, что такой поступок должен был обратить на него внимание вельможи. В том же 1706 году он был вызван в Петербург и вскоре назначен архимандритом Троицко-Сергиевской лавры; в 1718 году поставлен епископом, а в 1726 году наречен архиепископом ростовским и сделан вице-президентом , синода. Во время могущества Меншикова при Петре II, Георгий стал его правою рукою по духовным делам: почти все распоряжения Меншиков предварительно сообщал ему в виде дружеских известий, и затем уже Георгий облекал их в форму указов синоду. Это время было, конечно, верхом почестей и значения для Дашкова. Когда Меншиков пал и его заменили Долгоругие, Георгий успел также войти к ним в милость и сохранить свой пост, но гибель его была уже близка. Если он умел угождать вельможам-временщикам, то не умел или не хотел поладить со своим синодским сотоварищем — знаменитым Феофаном Прокоповичем, и озлобил его своею заносчивостью. С воцарением императрицы Анны, Феофан, по своим отношениям к приближенным государыни, сделался гораздо влиятельнее Георгия и при удобном случае не приминул его погубить. Случай был такого рода: воронежский епископ Лев Юрлов, не получив синодского указа, не отелу жил своевременно молебна о восшествии на престол новой императрицы; тамошний вице-губернатор Пашков, его личный враг, донес об этом синоду. При докладе этого доноса, в присутствии синода находились: Теорий, митрополит коломенский, Игнатий Смола, обер-прокурор Баскаков и обер- секретарь Тишин. В виду враждебных отношений Пашкова и епископа Льва, они постановили: «подождать других известий о поступке епископа». Других известий между тем не было. Прошло четыре месяца. Феофан узнал об этом деле и поднял его. Епископ Лев был лишен сана, наказан кнутом и послан в архангельский крестный монастырь; Георгий Дашков и Игнатий Смола были также лишены сана за свое упущение; пострадали и остальные синодальные члены. Это было в ноябре 1730 года. Сначала Дашкова хотели послать в харьковский Преображенский монастырь, но затем, в декабре того же года, решение это было изменено, и местом заключения его назначен Спасокаменный монастырь.