№ 384. Змея така быват, может обжечь корове вымя, и будет с кровью доить. Пестрая така. Я видела в лесу на кочке, а морда такая длинная, клубком свернувши (Новгородская обл., Пестовский район, Охона, 1986).
№ 385. На Здвиженье утром, если рано в лес пойдешь, все звери и змеи уходят в землю. Был у нас дедушка. «Пойду,— говорит, — схожу сейчас в лес, хоть прутышка поломаю». У него была шуба и белый балахон, раньше такие носили. Он смотрит, груда кака-то лежит. Взял, груду и зажег. А оттуда змеи. Он и бежать, оглянулся, вдруг как ударит что топором в спину. Он взял шубу и бросил и балахон. Ему говорят, да сходи утром за балахоном. Сходил, а он весь в дырках. Дырка обязательно будет (Новгородская обл., Пестовский район, Охона, 1986).
№ 386. Пошел один мужчина на Здвиженье, глядит — черная куча, все змеи. Змеи рты разинули, понеслись — и на него. Хорошо, он пиджак кинул, догадался, а то так бы его и сожгли. На третий день пришел, смотрит, лежит весь пиджак в клочья разодран (Новгородская обл., Пестовский район, Ельничное, 1986).
№ 387. Двенадцать сортов змей есть: и красные, и серые, и зеленые, водяные и межевые, и полевые, и дворовые. Если кусит гад, надо знать, какой, чтоб на этот цвет напасть, иначе гничего не сделать. Есть летающий змей, вересенница называется, в других странах такой бывает, такой же, только летает.
И день такой есть, двадцать седьмого сентября, Здвижев день. Был у нас чудо-пастух, Александр Михалыч, дядя мой, мне говорил, в этот день ходить в лес нельзя. Один мужик не поверил, поехал на лошади. В лес въехал — как ворота открылись, там шум, визг, змеи визжат. И ворота закрылись, и домой ему не выехать. Но как-то все-таки выехал и говорит: «Ни другу, ни недругу такого не закажу». Там все змеиное царство было. Наверно, и у них есть царь (Новгородская обл., Старорусский райн, Ивановское, 1990).
№ 388. Гады, змеи ползучие, в Здвиженье скопляются, ползут всех сторон. В Здвиженье служба от гадов. В этот день нельзя в лес ходить. Тетка у меня была, раз пошла в лес в этот день, так только по своим следам вышла, иначе никак. И еще парень был, пошел в лес, в гонобольняк [место, где растет ягода гонобль; заросли гоноболи (голубики)]. Пойду, говорит, хоть гадов убью. А домой пришел — глазы кровью налиты. Гады на зимовку в Здвиженье уходят. Вожак у них есть — Царь-бог (Новгородская обл., Старорусский район, Хорошово, 1990).
№ 389. В праздник Здвиженья змеи сползаются, ищут себе норы, заползают под землю. А какая наверху останется, ту, значит, змеи не приобщили — у нее кушен человек. Попадают в змеиные круги. Одну бабку змеи так и затащили под землю за конец платка (Тверская обл., Осташковский район, Городец, 1991).
№ 390. Служил солдат в армии, и пошел в отпуск, зашел в лес и увидел кобру. Постоял, поглядел на яю и ушел. Потом она стала к нему ходить, кажный день. Он стал бояться. Она нему приползает, куда он ни пойдет. И он срехнулся и умер. И она пришла на могилу, на ней нашли ее мертвую. Это, видно, не змея была, видно, человек был (Тверская обл., Осташковский район, Городец, 1991).
№ 391. Во время пожара беременной нигде нельзя ни за что подержаться на себе. А то, где схватится, там у младенца и след будет.
Пожар обходили, с яйцом, с иконой — неопалимая иконка. Куда яйцо бросишь, туда и огонь пойдет. Яйцо бросают, которое в Пасху освященное, чтобы тихий огонь был. Икону выносили Неопалимая купина, с лесенкой, с ребенком. Нарисована лестница. Куда иконку поставили, туда все пойдет. Или если ветер огонь несет на дом, то с иконкой обойдут — ветер переменится.
От грозы пожар молоком заливали, от черной коровы (Новгородская обл., Батецкий район, Черная, 1988).
№ 392. От молнии может и загореться. Молоком надо тушить. Дом с иконкой обходят.
Было. Метров двести гумно было, оно загорелось, вот на дом перекинется. Старушка обошла с иконкой — и ветер повернул обратно. Она в этом доме и жила (Новгородская обл., Старорусский район, Ночевалово, 1990).
№ 393. Бедно мы жили-то раньше, нужда была. Дед говорил, вот поставили новый дом, переехали, радуемся, говорим «Ну, теперь-то мы ушли от нужды!» — А она из угла: «Да я тут и есть» (Новгородская обл., Старорусский район, Чижово, 1990).
№ 394. Легенды о Денежной горке.
Баба одна утонула, в поле ее закопали. Дак, говорят, по ночам видели ее, пахала она каждую ночь. Дак вырыли эту баб и закопали на горке и осиновый кол вбили, чтоб не ходила. Осина проклята Господом, на ней Иуда повесился. Потом стали говорить, что на этой горке клады стали находить. Так и прозвалась— Денежная горка.
Ехали один раз из Ночевалова на Денежную горку кла искать, а там и быки, и волки разные, кричат, визжат. Так они со страха и вернулись домой.
Седьмого июля на Ивана ключок клада ищут. Пошли как-то клад искать на Денежную горку. А одна женщина не пошла, говорит: «Бог даст, так и в окошко подаст». Идут, видят, лежит собака мертвая. Говорят: «Давай пошутим», — ну и кинули той женщине в открытое окошко. А собака и рассыпалась на деньги.
Дедушке сон приснился, кто-то говорит ему: «Будешь ехать, найдешь клад на Денежной горке. Тогда позови бедную вдову и вместе выроете сундучок с деньгами». Поехал он на Денежную горку и нашел клад, да только вдову жалко звать, позвал сына, чтоб все деньги им достались. Пришли, а там одна ямочка пустая — вот. И кто велит во сне — неизвестно (Новгородская обл., Старорусский район, Ивановское, 1990).
№ 395. На Ивана Купала искали клады. Вот тут есть ручей, а в ручью курган, и привиждение есть. То собака пробежит, то еще что. А она-то и есть этот самый клад. На кладбище ходили многие искать (Новгородская обл., Старорусский район, Ивановское, 1990).
№ 396. Если ребенок залезе на стол, надь хранить его, чтоб не упал. Упаде, бывае, со стола, так его не наладить[избавить от порчи, сглаза]. Говорят, столоватик возьмё его. Болеть буде, так не наладить бывает (Архангельская обл., бассейн р. Пинеги, Веркола, 1984).
№ 397. Вот, говорят, на стол сажать нельзя ребенка: упиры пристают. Начнет упрямничать, кричать, выкручиваться. А нельзя ни класть, ни сажать на стол, никак нельзя. Вот говорят: «Упиры коло дыры». Надо к бабке вести, они все молитвами помогают (Новгородская обл., Старорусский район, Ивановское, 1990).
№ 398. В колодце, скажут, поздно вечером воду не берут, вода спит. И на реку поздно вечером не ходят, не полощут. Скажут: «Что ты, не ходи ты, ради Бога, полоскаться, вода спит. Испугаешься, покажется кто» (Архангельская обл., бассейн р. Пинеги, Сура, 1985).
№ 399. Раньше были кипуны [родник, ключ] в лесах. Батюшко ходил и служил. Кипуны, из-под них воду несет, туды и служил. Легота оттуда приходит, здоровье. Больных ребят туда носили и лечили. Пятнице-матушке завечали и носили лечить к кипунам (Новгородская обл., Пестовский район, Охона, 1986).
№ 400. Шла однажды женщина по деревне. Проходила она как раз по тому месту, где речка течет. Споткнулась она и нехорошо воду обругала. Стала она после этого сильно болеть. Старые люди посоветовали ей сходить к знахарю в соседнюю деревню. Он мог по нательному кресту распознать, какая у человека болезнь приключилась. Пришла женщина к знахарю, посмотрел тот на крест и сказал, что болезнь эта от воды приключилась. Обругала женщина однажды воду, вот и болеет. Посоветовал знахарь сходить на то место, где споткнулась эта женщина, и сказать какие-то слова, т. е. извиниться перед водой. Выполнила она все, что знахарь говорил, и с тех пор не болеет (Вологодская обл., Бабаевский район, Малое Борисово, 1979).
№ 401. Хозяин поля стал хлев ставить, и вот он камень етакий порвал и палажил в стены в хлев. Вот етакий камень и стал во сне хадить и прасить, чтобы выбрасил етакие асколки вон: «А то я тебя накажу всяким наказом». Вот яво скот стал сдыхать, так он вынял етакие шматы [осколки] вон и снасил на тое места, где етат камень был (Республика Эстония. Музей им. Крейцвальда в г. Тарту, 16, 593/17, 1937— 1940гг.).
№ 402. Камни, они растут. Уберешь камни с поля, все, нету ничего, чисто. А через год-два они снова из земли покажутся. Уж не знаю, как это, а растут камни, сам видел (Мурманская обл., Кандалакшский район, Княжая губа, 1972).
№ 403. Говорили, что если положишь камень на ночь, а он вспотеет, то, значит, вода близко, колодец надо рыть (Новгородская обл., Пестовский район, Охона, 1986).
№ 404. Вот туча-то как подымается. Петро-то выспался, под вечер придет. Гремит, Бог-от ругается, работать не велит. Еще скажут: «Илья-Пророк на колеснице по небу едет» (Коми, Уеть-Цилемский район, 1985).
НАРОДНЫЕ СЮЖЕТЫ ХРИСТИАНСТВА
№ 405. Был такой святой — Нил Столбенский. Ён обет дал Богу, поселился на острове, построил каменный столп да цепью приковался. А как на коленах стоял, гвозди вбил, где коленки, чтоб не встать было. Все молился. Теперь там монастырь. Там в Ниловой пустыни камень такой есть, след его там есть. Когда посмотришь с налета — не заметно, а приглядишься — и след какой: стоял он там, говорят (Тверская обл., Осташковский район, 1991).
№ 406. Когда была я хорошая [здоровая], ездила в Обретенье все время к намастырю. Девятнадцатого июня Нилу Преподобному. Нил-то, родный наш, жил в намастыре, а потом на одиночество стал проситься. Он сам-то родом со Ржева. Святой такой был, ушел в намастырь. Проситься стал: «Отправьте меня в пустынь». Настоятель-то не благословил его. «Звери, — говорит, — дикие заедят тебя, беси искушать будут, загибнешь совсем». Нил-то тринадцать лет в Красухе жил, в часовенке, а потом удалился в Нилову пустынь. Намастырь там теперь. Бывало, всяк праздник туда на лодке плавали. Приедешь, а там с вядром стоят, деньги собирают. Вот так-то было (Тверская обл., Осташковский район, Городец, 1991).
№ 407. Уезжаете вы, девки, я благословила вас. Благословение-то мое вы позабудете, а как плохо будет, так обязательно вспомните.
Вот был тут мужик у нас в деревне, не помню, как звали. В партию он первый вошел. А как вошел, так напасти на него всяки: сперва жёнка померла, потом дочка остыла зимой, тожы ломерла — совсем мужик один остался. А как на войну уходили, так его и проводить-то некому. Всех бабы, дети провожают, на улицу все высыпали, а он один стоит, некому его проводить-то. И вот подходит к нему старушка, старенька така, горбатенька совсем. Пожалела его и говорит: «Бедный ты, бедный! и благословить-то тебя некому». Благословила она его, дала псалом один, говорит: «Носи его, сохрани тебя Бог, святитель Николай тебе тоже поможет». И воевал он потом всю войну, и в плену был, и цел пришел. А в плену, он-то говорил потом, вся шинель у него в щелях-то, а пленных много было, идут они, гонят их, умирают много, кто там падет на дороге, кто что. А тот-то идет все, и ничего ему не делается, сам не знает, откуда силы-то берутся. Вот так и пришел он с войны живой. Не знаю, пошел ли потом в партию, не пошел, Бог его знает. А к бабке-то той, благословила его старушка что, пришел и спасибо говорит. Вот я псалом-то носил с собой, вот Николай-то Чудотворец и помог мне. Вот такой он наш святитель Николай. Он путеводитель, он людей водит (Тверская обл., Осташковский район, Городец, 1991).
№ 408. На перелеске жил мужик. Здоровый колдун был. Вдруг и заболел, и умер, милая. Вот жена и говорит детям, а у них три сына было: «Ступайте в деревню, чтобы похоронили». Вот двое поехали, а третий остался. Забрались они на печку. Вдруг у мертвеца рука отвалилась. Жена-то боится, она и говорит сыну: «Подними папенькину ручку, положи и скажи: „Папенькина ручка, лежи, Христос с тобой"». Сын так и сделал. Вот сидят они дальше. Вдруг у мертвого нога отвалилась. А страшно. Жена опять говорит сыну: «Подними папенькину ножку, положи и скажи: „Лежи, папенькина ножка, Христос с тобой"». Сын опять так сделал. На третий раз колдун сам встает, к печке идет, за опушину [Опушина - край, кромка чего-н.] берется. Тут жена и говорит: «Хоть бы нас Господь спас, я бы 9 раз к Соловецким [в Соловецкий монастырь] сходила». А ён уж на печку. И только сказала, будто священник зашел да крестом по лбу колдуну как дал. Он и пал. Тут жена взмолилась: «Миленький ты мой, подожди, не уходи, пока мои не вернутся». Ей ведь страшно, что колдун-то на полу лежит. А священник ей отвечает: «Благочестивая женщина, положи его, он не встанет». Она снова взмолилась, не уходи, да не уходи. А он ей: «Не бойся ничего, скоро твои придут. А там беда еще больше, там меня ждут». И только сказал, как мужчина и два ее сына в двери вошли (Вологодская обл., Белозерский район, Олькино, 1988).
№ 409. У двоюродной сестры две коровы было, так она их поутру выпустила. Другие домой пришли, а их нету. Искали, искали. Легла, говорит, а мне и снится Никола-то Угодник, точно на иконе. Перед сном-то я молилась: «Никола-кристе, Господи Божи, скажи, где коровушки, приснитесь-покажитесь». Пришел, говорит: «В уроцище [участок поля, покос среди леса; поляна в лесу] они, в этой полянки-то». Они [хозяева коров] еще до солнышка побежали. Пришли, а коровы стоят. Как туда зашли, не знаю. Нашли их, а то нигде не промыргали [промычать]. А на вторую ноць Никола ей и сказал: «Большы так не выпускай. Ты их, наверно, поругала, сказала: „Понеси вас леший"», — тетка Маня рассказывала (Архангельская обл., Каргопольский район, Хотеново, Митрофанове, 1989).
№ 410. Жила старушка. Ночью во сне сказал Господь, что в гости придет. Утром стала готовиться, пироги печь. Нищий к утру пришел, она его не пустила, сказала, что некогда. Второй раз к ней нищий пришел днем, она его опять не пустила в дом. К ночи пришел нищий в 3-й раз, она опять сказала, что некогда, отправила в соседний дом. Ночью пришла к ним и спросила про нищего. Ей сказали, что за печкой спит. Она поглядела, за печкой нет никого. Господь может в разные виды превращаться, вот и тут превратился в нищего (Вологодская обл., Кирилловский район,. Благовещенское, 1979).
№ 411. В Старой Руссе есть икона, большая такая, Старорусской Божьей Матери. Вси ходили на ею молиться. А в войну немцы хотели ею увезти, у их икон-то нету. Погрузили, так только до Новгорода довезли, а там как встала, так с места ею не скрянуть [Скрякнуть - сдвинуть, переместить]. Тягали, тягали — ничего, так и оставили.
А раз засуха была, так в поля вывозили икону эту, молебен служили, батюшка по дворам ходил, а то скот горазд пал (Новгородская обл., Старорусский район, Гривы, 1990).
№ 412. В Маркови, где церковь, в икону кто-то выстрелил, и он закаменел, парализовало его. В войну это было (Новгородская обл., Старорусский район, Чижово, 1990).
№ 413. Низина у нас была, все говорили, там когда-то проваливши была церковь. Раз идем перед Рождеством с дедушкой в церкву, а мороз горазд сильный был. Дедушка уши опустил, уши в шапке. А мне кажется, как певчие поют. Я говорю деду: «Дедушка, послушай, что там в елках». Дедушка стал, уши поднял у шапки, постоял, послушал, потом перекрестился, завязал шапку, меня за руку взял. «Пойдем, — говорит, — внученька». И мы ушли с того места. Слышал он, аль не? (Новгородская бол., Старорусский район, Святогорша, 1990).
№ 414. Проваливша церковь была у нас. Меня раз туда черти завели. Они лошадям обернулись и вели меня. А про церкву-то говорили, что была Литва какая-то, безобразили в церкви, на лошадях въезжали, вот она и провалилась (Новгородская обл., Старорусский район, Гривы, 1990).
№ 415. Два Бога было, первый-то Бог Саваоф, а второй Иисус Христос. Саваоф все сдал, что сотворил, Христу — и лес, и небо. Да, два Бога было (Тверская обл., Осташковский район, Новая Скрибель, 1992).
№ 416. Легенда об исходе иконы Михаила Архангела из церкви, которую потом сожгли.
У нас в Носовицах церковь была, Михаила Архангела, деревянная. Дьячок напротив жил, а у него зять коммунист был. Вот этот зять и еще двое в деревне согласились, взяли обобрали церковь. Крест золотой аль серебряный, я уж не знаю, чаша там была, иконы. Спасителя взяли, Мать Богородица, Михаила Архангела взяли. Взяли обобрали и подожгли. Так уж так горела, что вишь свечка. Ничего там, чтобы искра или что. Не ахти там было построек, четыре дома там было, четыре или пять, никого не затронуло, никто не сгорел. Чисто как свечечка горела, как свечечка.
Его-то, вишь, весной сожгли, а зимой вот было дело. Лопатино, а там Гридино. Мужчина из Лопатана ехал с дровам. Едет он, едет, наверно, часов в 12 так едет. Господи! Что это такое! Несут! Весь он так и сияет, так и сияет, как весь в огнях или в золоте! А второго несут, темный такой, как в гробу. Темный, темный такой. А впереди этого идет мужчина. А этому мужчине, который с дровам, говорит: «Возьми в сторонку! Станьте в сторонку!» Я, говорит, встал, в сторонку. Так и несут. Так какая ужасть-то! А это Михаила Архангел выходил оттуда в Оселок, на Лопатино в Оселок. И такой страсти-то! И говорит, сильно много народу, много народу-то.
Приехал в Носовицы, стучится: «Петр Иваныч! пусти ты меня, пусти!» — «Что с тобой, Иван, что ты такой?» Он лошадь распряг, зашел, его так и колотит. Ему потом ничего такого не было, чтоб его показнили или что.
Светлый — это Михаил Архангел, а это темный царь, темный царь.
Это было зимой поране, а церковь сгорела весной, в мае, наверно, девятого. Это знать давали.
У меня, муж, этта, был рыбак. А я пошла с рыбой в Лопатино. На ночь, думаю, пойду, рыбу продам, утром приду, на работу. Пошла, помолилась на церковь: «Михаила Архангел, поможи мне, Господи». Я иду оттуда утром: «Слава тебе, Господи, дошла». Смотрю, как ништо не так. Я перекрестилась, чтой-то такое! А я и в голову не взяла, грешница. Прихожу, мать-то моя плачет. «Что с тобой, маменька?» — «Пашенька, беда-то какая у нас. Михаила сожгли, Михаила Архангела нашего сожгли!» Вот как было, век не забуду, никогда! (Тверская обл., Осташковскийрайон, Глубокое, 1993).
№ 417. Легенда о старичке-предсказателе.
Вариант I.
Был у нас старичок, Максимушка. В лесу в изобке жил. Печечка маленька, иконки у него были, лампадочка теплится. А уж чем питался, уж не знаю. Старичок старенький, к нему ходили спрашивать, он присказывал. Жил в Ботове, болотничка там, досочки положены. А другие говорили, что не было у него печки. В избе камни большие. Если замерзал, начинал камни ворочать. И зимой тоже. Как холодно, он камни ворочал, ему и тепло. Жил-то он один.
Максимушка говорил не явственно, потом уж догадывались.
Отец болел, пошли к нему. А он говорит: «Поправится. У церкви стоит дом, от всего лечит». А там никакого дома не стояло, погост был. Отец и помер.
Спрашивали, жениться — не жениться, как неприятность али что. Два парня пошли к Максимушке, жениться или нет, какую судьбу скажет. Шли по дороге, один другому: «Что нам Максимушка поболтает?» Вот пришли. Максимушка говорит: «Проходи, ребята». «Ты, Максимушка, скажи судьбу». А он вышел в сени, потом входит с квашней, молчит и так ее болтает. Так они и ушли.
Я-то маленька была, не ходила, а сестра Катя ходила. Только уж чего спрашивала, не знаю. Катя собирается, говорит, ему заплатить надо. А мама (маму Марфой звали) говорит, нету у нас денег, вот возьми пять копеек. Раньше деньги были ьедь настоящие, не то что нынешние эти тыщи проклятущие, разве ж это деньги! Встречает хорошо: «Заходи, заходи, матушка, садись». Катя спросила, поговорил он, а потом говорит: «Денежку домой неси, мне не надо, нету ведь денег у вас дома». А пять копеек он не видел, так знал.
У нас на хуторах был мужчина, четверо детей у него, а жонка померши. В деревне была женщина, он посватался, она согласилась. Она уж пожилая такая была. Она пошла к нему, к Максимушке, прежде чем согласилась, выходить — не выходить, ведь все-таки четверо. Он ей говорит: «Ожерелье, ожерелье, ожерелье». А что это «ожерелье», мы и не знаем. Она еще трех или четырех от него родила, вот и «ожерелье».
Потом убили его. Пускай присказывал, зачем кумунисты убили. И присказывал всю правду, он никому худого не говорил, только хорошее. Церковь в городе, Илья-Пророк, теперь разрушена, там он похоронен. И все только хорошее присказывал (Тверская обл., Осташковский район, Глубокое, 1993).
Вариант II.
У одного мужика в избушке в лесу одни камни были, ни стола, ничего, настоящая заимка [Заимку - избушка в лесу, в которой ночуют охотники, лесорубы и т. п.]. Мать и одна баба пошли к нему спросить его, он судьбу говорил. Шли и думали, надо ему что дать или не давать. Мать не пожалела ему что дать, а другая пожалела. Пришли, мужик и сказал той: «Не надо мне ничего, уходи. Не надо мне твово». Это такой гадатель есь (Тверская обл., Осташкоский район, Жар, 1994).
№ 418. Перед войной ходил Омеля. Где камень на камень положит, то шкуру на палку или венец из березки сплетет, а в войну сколько здесь погибло.
У кузнеца дочка была больная, бегала все по ночам, им было не удержать. Так она с ним, с Омелюшкой, и ушла. Много предсказывал, а открыто ничего не говорил.
Раз парень болел чахоткой. Надел новую шубу, пошел к Омеле, а тот взял веник, макнул в канаву да покадил, как поп, что умрет. А парень рассердился на него, пришел домой и говорит: «Никого он мне не сказал, только обрызгал меня грязью, шубу спортил». А через несколько дней парень и умер.
Много Омелюшка предсказывал, да понять его не каждый мог (Новгородская обл., Срарорусский район, Хорошево, 1990).
№ 419. Это было сто лет тому назад. В Маркове находят икону на сосне. Отнесли в другую деревню, она опять явилась. И так три раза было. Тогда решили, это Богородица хочет, чтобы храм здесь был. И построили нашу церковь, вот она и стоит с тех пор. В четырнадцатом году сто лет было.
Во время войны иконы по домам разбирали, чтоб or немца спрятать. А был церковный староста. Ему дали деньги для школы, а он их пустил в другое, ну, для себя что-то. Вот со Старорусы привезли икону сюда, старосту подвели под икону, а он как будто помертвел. Так и стоял долго, пошевелиться не мог. И деньги потом отдал (Тверская обл., Осташковский район, Марково, 1990).
№ 420. Маленькая птица на окно садится — худая, бояться надо. Маленька птица гвоздей Иисусу Христу принесла, когда распяли. Никто не принесли, а она принесла.
А муха Исуса Христа спасла. Ему гвозди забили в рукн и ноги, когда распинали, и в сердце хотели забить, чтобы кончился. А муха села на это место, как будто гвоздь. Видят, гвоздь будто забит уже, и не стали. Так муха Христа спасла (Архангельская обл., Мезенский район, Жердь, 1986).
№ 421. Всегда надеюсь на Бога и его угодников. Уж как из-дома выхожу, обязательно скажу: «Спаситель впереди, Николай-Чудотворец позади, попутчики мне во всех путях-дороженьках. Верни меня, Господи, на родную землю, в родной дом живую и здоровую». Три раза надо сказать, а «аминь» говорить не надо (Вологодская обл., Череповецкий район, Григорьево, 1987).
№ 422. Привидение было. Когда мужика моего убили, я лежу и плачу. Ребенок спит. Взглянула — старичок небольшой, в кафтане, глаза красноваты, волосы пострижены. Мне говорит: «Ты не плачь, твово мужа прямо осколком в голову убило». Сказал так и исчез. Я говорю Коли, сыну: «Сходи за огоньком». Он принес огоньку-то, зажег лампу. Так и лежали, все закрыто и заложено. Так и сказало. В самом деле бывает. Я потом послала за мужчиной, что в Верколи в монастыре. Он: пришел и говорит: «Это тебе, Анна, очень хорошо, он тебя утешить пришел, не кажному он показывается. Это Микола Милостивый приходил, он от Бога к тебе приходил и утешил, сказал ведь, как мужик твой убит» (Архангельская обл., Карпогорский район, Лавела, 1985).
№ 423. Господь повелел нам животных кормить. Уж так-то я их жалею, не могу, как!
Одна бабка напекла блинов, ребенок покакал, она блином подтерла. Господь рассердился. Раньше-то колосок от самок земли в зернах был, а Господь стал его вверх по стебельку тянуть. Вот зернышки только наверху и остались. А кошка и собака взмолились: «Что мы есть будем!» Раньше-то они от земли зернышкам питались. Вот Господь и повелел человеку животных кормить (Тверская обл., Осташковский район, Овинец, 1991).
№ 424. Осенью Ивану отсеченье головы. То ли десятого, то ли пятнадцатого, ну, в этих числах. Нельзя капусту сечь, дрова рубить, ничего нельзя: считается, его голову отрубишь — большой грех.
А вот что люди-то говорят про Ивану отсеченье головы. Жили два брата, и чего-то они не поладили, и один другому голову отрубил. Грех кочаны в этот день рубить, и суп с капустой есть тоже грех (Новгородская обл., Старорусский район, Кривец, 1990).
№ 425. Легенда о Михаиле Клопском
Преподобный Михаил, Михаило Клопский, тут жил, в етом монастыре. Он и строил. Он как святой. Он добрый был, все раздавал бедным. Давал меру ржи, а принимал на донышке. Монахи и обиделись на него, мол, ты бедным раздаешь. Он сказал: «Миряне, не завистуйтесь, у вас не убудет». Его и погнали с дому, монахи выгнали его. Как он ушел, так их засеки [Засеки - место в амбаре для хранения зерна, муки; закром, сусек] в монастыре пусты стали, в их засеках не хлеб, а угли. Дошел до Ильменя, там два мужика жали, Петр и Павел. Он им говорит: «Отдохните». Они говорят: «Мы пить хотим». Он взял да и торнул посохом землю, там вода и выкипела [Выкипеть - начато бить из-под земли, забурлить (об источнике)], чистая такая, живая вода. И дошел до Раком, там тоже торнул. А два ключа, родника, есь до сих пор. Вода горазд хороша, прыскали ее. И, главное, бежит вода с кряжа [Кряж - увал, холм с обрывистым спуском]. Там часовенка была, так теперь сожжена. Она сгнивши была, дак председатель нову поставил, чистеньку таку.
Не знаю, куда дошел. Он дальше был прошедце. И в Ильмене шел. Он в Ильмене в часовенке жил.
В монастыре пошел беспорядок. Его, значит, братья: «Что ж мы сделали!» И вернули с крёстным ходом. С девяти церквей просили, чтоб вернулся, с херувимами [церковные хоругви], и иконы брали с собой. И он вернулся, и пошло все по-старому. А потом он здесь до смерти. И так он здесь и похороненый. Прах евоный там, под плитой. Шестого июля он вернулся. Празднество теперь происходит, с херувимами и хорухлями [церковные хоругви]. Молиться ему тропарчик есть, и в церкви тропарь есть. А праздник — так прихо-женье его (Новгородская обл., Новгородский район, Песчаное, 1994).
ОЧЕРК ТРАДИЦИОННЫХ НАРОДНЫХ ВЕРОВАНИЙ РУССКОГО СЕВЕРА
(Комментарии к текстам)
КУЛЬТ ПРЕДКОВ И ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ПОТУСТОРОННЕМ МИРЕ
Одна из характерных черт духовной культуры Севера— сильное развитие и хорошая сохранность культа предков. Вероятно, это связано с общей ситуацией сохранения архаики в регионе, с влиянием соседствующих неславянских народов, довольно долго сохранявших язычество.
Былички, сюжет которых так или иначе связан с культом предков, больше всего распространены на Севере, но по своему содержанию они неоднородны, и представления о предках и потустороннем мире в них высвечиваются по-разному.
Культ предков и представления о загробном мире — древнейшая составляющая взглядов человека на мир и мироздание, отражающих определенные ступени развития общества. Этот комплекс взглядов имел несомненно положительное значение, поскольку обеспечивал духовную связь поколений, моральную и этическую ответственность одного поколения за другое.
Культ предков включает в себя ряд компонентов. Это похоронные и поминальные обряды, которые имеют целью в закодированной, символизированной форме обеспечить и облегчить переход в другой мир; представления о контактах двух миров— того и этого, — о влиянии, какое оказывают умершие, предки на жизнь очередного поколения людей.
Культ предков, может быть, даже больше, чем другие составляющие традиционного мифологического сознания, описан и изучен специалистами разных профилей — этнографами, археологами, фольклористами, лингвистами, поскольку и памятники материальной культуры, и письменные источники, и фольклор дают достаточно богатый материал (Митрофан 1880; Соболев 1913; Белецкая 1978; Beckman 1983; Байбурин, Левинтон 1990; Иванов 1990; Невская 1990; Седов 1990).
Представления о потустороннем мире в быличках развернуты значительно меньше. Это объясняется отвлеченностью этих представлений, сложностью их образного воплощения даже для традиционного, все конкретизирующего народного сознания. Но все же совокупный материал наиболее архаичных пластов фольклора различных жанров дает сведения о том, что мир предков, по представлениям славян, может находиться или ниже земли — в подземном царстве, или на небе, или где-то на земле, но вне ойкумены человека — на краю земли, там, где садится солнце, в лесу, за лесом. Так, в № 44 мир теней находится, очевидно, на небе, так как туда приходится карабкаться по лестнице, в № 42 — в лесу, хотя в сюжете повествования это представление получает своеобразное преломление: в свой смертный час дед собирается на лесозаготовки; похищенные неведомой и нечистой силой люди оказываются за границей реального мира — в лесу (например, № 50? [Здесь и далее в комментариях могут делаться отсылки к текстам не только соответствующего раздела, но и других, так как: а) в повествовании может быть представлено несколько мотивов или образов (ведущий, который и обусловил отнесение текста к той или иной тематической группе, и один или несколько побочных), б) многие мотивы, образы генетически взаимосвязаны, переплетены один с другим, например, образ домового и генетически, и сюжетно связан с культом предков; бесовская тема присутствует в текстах различного содержания — в рассказах о мифологических персонажах, о явлениях покойников, колдовстве, и т. д.], 51—53, 55, 57 и др.). Былички рассматриваемого цикла типологически неоднородны. В них отчетливо виден древнейший слой, где влияние христианства представлено минимально. В этих случаях предок обычно благодетелен по отношению к человеку, помогает ему, предсказывает будущее, имея при этом ипостась домашнего пе-ната — домового или дворового (см., например, № 26, 28, 99, 100, 109 и др.). Воздействием христианства можно объяснить установление отчетливой связи между духом предка и нечистой силой в облике черта, беса. В быличках привидения умерших, появляющиеся до сорочин, часто понимаются как явление нечистой силы (№ 6, 9, 11, 20, 22 и др.). Недаром при всем сходстве с умершим у них могут быть хвост, мохнатые ноги с копытами и под. (№ 23, 24, 25 и др.). Впрочем, эти различия в представлениях о предках объясняются не только влиянием христианства, но и онтологическими свойствами этого комплекса представлений.
Отношение к смерти и к умершим у человека всегда амбивалентно. С одной стороны, предки, все умершие родственники считаются охранителями и помощниками живущих, и поэтому сложилось почтительное и даже любовное отношение к ним. Но человеку свойствен инстинктивный страх перед таинством смерти, вследствие чего человек воспринимает враждебно многое из того, что связано со смертью, и даже идея загробной жизни не победила этот страх. Именно поэтому сложился комплекс ритуалов, направленных на то, чтобы снять страх перед покойником и всем, что окружает его. Так, чтобы не бояться покойника, надо заглянуть в открытое устье русской печи, ибо черное жерло печи имплицитно символизирует вход в потусторонний мир. Действенным средством является также прикосновение к мертвому телу, а именно к пятке покойного, так как пятка — это та часть тела, которой нет у представителей нечистой силы (ср. одно из наименований черта — Антипка беспятый).
Предки, умершие называются «родителями», причем все умершие взрослые — это «большие родители», а умершие в детском возрасте — «маленькие родители»; называют их также «деды», «скрытные», «мои (свои) умершие»; чаще же при рассказах о них избегают упоминать вообще какое-либо их наименование.
В быту сохранились многие элементы культа предков и прежде всего в погребальном и поминальном обрядах, а также в некоторых обычаях, например в обычае передавать родовое имя из поколения в поколение.
Былички, связанные по тематике с культом предков, неоднородны. В публикуемых материалах встречаются следующие сюжеты: о явлении покойников и об оставлении ими «заметок»; о «заложных» покойниках, т. е. об умерших не своей смертью; о предвещании смерти и о предсказаниях вообще; о передаче вещей на «тот» свет и о посещении его. С быличками этого цикла тесно связаны былички о домовом и некоторые былички о магии и колдовстве.
Самый частый сюжет — это посещение умершими живых. Приход покойного — это нарушение равновесия между этим и «тем» светом, нарушение границы двух миров, границы «жизнь—смерть». Явление умершего обычно страшно и нежелательно, хотя в другом фольклорном жанре, связанном со смертью, — похоронных причитаниях, покойного ожидают, зовут в гости:
Ты скажи нам да, светушко, пожалуйста,
Когда ждать тебя в любимое гостбище…
В понедельник по утрешку ранешенько,
Аль во вторник по вечеру позднешенько,
Аль в полдень во середу красного ждать солнышка.
Хоть чистым полюшком лети да черным вороном,
Ко селу лети ведь ты да ясным соколом,
Ко крылечку скачи да серым заюшком,
По крылечку скачи да горностаюшком.
Не убоюсь того белая лебедушка,
Выду стричу на крылечке переном,
С тобою сдию тут доброе здоровьице (Невская 1990: 136).
Появляются, или «ходят», покойники до сорокового дня, после чего, по христианским представлениям душа отлетает. До сорочин умершие являются чаще всего в своем облике, как, например, два Ивана в № 8, Федор в № 9 (см. также № 5, б, 10, 19, 20 и др.), а после — в виде бабочки, птички (№ 12), могут принимать вид животного — кошки (№ 9), белки (№ 14), змея (№ 24).
В целом ряде быличек подчеркивается, как уже отмечалось, что приходят не умершие, а принявшие их обличье нечистые.
Являются умершие обычно тому, кто очень сильно убивается о покойном (№ 9, 20, 22, 25, 26), поэтому еще в древнерусских поучениях мы видим запреты слишком бурно оплакивать покойников, осуждения обряда тризны. В «Златой цепи» XIV в. по списку Троицкой библиотеки № 11 помещено «Слово святого Дионисия о желЂющих»: «а си приимше, святое крещение и вЂру правую, осквернишася скверными желями и дьяволю творять волю и похоть» (л. 27) (цит. по: Соболев 1913: 17—30). Слово против плача по умершим имеется в Измарагде XIV в. библиотеки Московской Духовной академии № 46, запрет неумеренного оплакивания содержится в «Стоглаве» XVI в. и т. д. Чрезмерное оплакивание умершего противоречит христианскому пониманию смерти как отходу в иной мир, где человек должен предстать перед Богом и ждать дня Страшного суда и воскресения из мертвых. Очевидно, что связь мотивов оплакивания и явления умершего в быличках сложилась под влиянием христианства.
Для людей покойники, являющиеся до сорокового дня, опасны тем, что они стараются увести за собой живого, обычно близкого человека, того, кто убивается по умершему. Как правило, это не удается. Спасти может крест, крестное знамение (№ 7, 9, 25), упоминание имени Бога, молитва (№ 8, 20, 23, 25), посещение церкви (№ 24), а также брань (№ 8) или даже просто осознание того, что явившийся образ — не тень покойного, а нечистая сила (№ 21). Но в быличках повествуется о случаях, когда увести за собой живого все-таки удается, особенно умершему представителю старшего поколения младшего, например матери — дочь (№ 41).
Средства, предохраняющие от возможного появления привидения,— это некоторые заклинательные формулы (№ 41), а также определенные ритуалы похоронного обряда: моют пол в обратном направлении, т. е. от двери (№ 1), сжигают стружку, оставшуюся при изготовлении гроба, или кладут ее в гроб, «зааминивают» двери и окна, т. е. осеняют их крестным знамением, произнося при этом «аминь», кидают в огонь «дверестя-ной камень», кладут под порог и на окна железные предметы и т. п. (№ 1, 7, 9 и др.). Почти каждый из представленных в быличках обычаев — осколок древних ритуалов с достаточно сложной семантикой. Например, сжигание стружек, бросание в печь песчаника, фейерверком рассыпающегося в огне, использование железных предметов, т. е. предметов, прошедших обработку огнем при ковке, — все это связано с представлением об очистительной силе огня. Мытье пола от двери — составляющая комплекса ритуалов в славянском погребальном обряде, связанных с переворачиванием предметов. Переворачивание покойника или предметов, так или иначе с ним связанных, обозначает переход умершего в иной мир. При этом значимыми оказываются любые пространственные перемещения: по вертикали (сверху вниз, с ног на голову, вверх дном и т. п.), по горизонтали (справа налево, с запада на восток и т. п.) или по линии внутри — снаружи (выворачивание наизнанку). В разных славянских традициях известно переворачивание лавок, табуретов или стульев, на которых стоял гроб (Толстой 1990: 119— 128). На Севере также «перекувыркивали» или «валили» лавки. Южные славяне (черногорцы) до недавнего времени снимали с петель и переворачивали входные двери, если умирал молодой мужчина. В середине XIX в. в Вологодской губернии дровни, на которых везли покойника, оставляли лежать перевернутыми вверх полозьями и с обернутыми назад по отношению к саням оглоблями до сорокового дня. Известно также переворачивание посуды, выливание воды, тушение любого огня в момент чьей-либо смерти. У предка в облике дворового переворачивание может быть средством выражения неудовольствия и нанесения вреда (№ 26).
Переворачивание вне ритуала нежелательно, может привести к беде. Именно этим можно объяснить запрет класть буханку хлеба на стол перевернутой, т. е. нижней коркой вверх.
Ситуация переворачивания появляется и в быличках о колдунах (№ 329), в родинном обряде (чтоб дальше не рождались девочки), в свадебном (чтоб обезвредить колдуна), в обрядах защиты от града и т. д. Во всех этих случаях переворачивание «есть действие, включающееся в более широкую семантическую и семиотическую сферу действий преобразования, превращения, метаморфозы, принятия иного обличья, перехода из одного состояния в другое, наконец, в сферу общения «этого света» с «тем светом» (там же: 126).
Смерть понимается как переход из этого мира в иной, и, чтобы перейти в него, надо преодолеть определенный путь. В выражении собираться/отправляться в последний путь — эвфемизме глагола умирать — исконно имелся в виду отнюдь не путь на кладбище, а путь в мир предков. И сейчас иногда глубокие старики готовятся к этому пути. Развернутое описание таких приготовлений имеется в быличке № 42.
Очень важно при похоронах обеспечить все потребности покойного на первое время его пребывания в ином мире: одеть и обуть его по ритуалу, на поминках оставить ему еду и питье. Если это не выполнено или выполнено неточно, умерший может явиться с претензией, что ему холодно, голодно или ему чего-то недостает (№ 4, 45, 46, 47). Его просьбы надо выполнить. Например, недостающую деталь одежды необходимо передать с другим покойником, положив предмет в его гроб (№ 46, 47).
Покойник-предок может знаменовать свое незримое присутствие каким-либо знаком, «заметкой», например перемещением подушки на кровати, как в быличке № 15. Мотив общения предков с миром живых через «заметки», следы часто уже полустерт. Например, в тексте № 16 явно речь идет о следах, оставленных умершим на камне, и в рассказе должно быть продолжение — контакт умершей матери с дочерью через следы на камне и воду, которая накапливается в этих отпечатках следов.
Умершие могут обнаруживать себя какими-нибудь необычными явлениями в быту — стуками, скрипом, шорохами и т. п. (№ 4, 35, 39 и др.). Отражение в зеркале, в воде — также одна из форм явления умершего (например, №41), потому что поверхность воды, как и поверхность земли, — граница двух миров, и в ней, как и в зеркале, отражается иной, перевернутый, «левый» мир. Именно поэтому существует обычай завешивать зеркало, если в доме покойник.
Умершие возвращаются в этот мир с целью увести за собой живых, так как у них «есть зависть какая-то» (№ 11). Еще один мотив появления привидения — это предвестие чьей-либо смерти или каких-либо других значимых событий. В этом смысле, очень выразительна быличка, где покойник-старик пришел за своей старухой-женой звать ее на тот свет в сторожа, и они обсуждали бытовые детали потусторонней жизни: в чем на работу ходить, что нужно из белья, одежды (№ 43). Старуха вскоре умерла. В тексте № 10 Егорушка, которому явилась «бабка померлая», скоро сам был зарезан.
Чаще всего умершие являются в сновидениях, которые в традиционном народном сознании воспринимаются как определенная мифологическая реальность. Мотив вещего сна известен практически всем народам.
Главный персонаж в этих вещих снах — предки. Явившиеся во сне предки могут не только предвещать смерть, но «заманивать» живых, стараться увести их за собой. Например, в быличке № 40, явившиеся во сне отец, мать и тетка звали женщину лечь вместе с ними. Но она отказалась, осталась вместе с сыном, и именно поэтому, как говорится в быличке, при пожаре, случившемся вскоре после этого вещего сна, сгорело все, осталась только она с сыном. «А если б я пошла к ним, так и я сгорела б», — резюмирует рассказчица.
Но столь распространенный мотив предвещания привидением-предком смерти или другого несчастья есть лишь остаток широкого спектра представлений о предке как о предопределителе судьбы человека. В остаточном, свернутом виде мы видим это в быличках, где покойник-предок не только предсказывает смерть, но может распоряжаться и жизнью человека. Так, больной, которому все прочили смерть, на могиле матери просил ее о жизни и получил ее — выздоровел (№ 3).
Предок-рок, предсказатель судьбы предстает и в мотиве предопределения судьбы ребенка. Сообщить о судьбе ребенка может привидение покойника (№ 30), но чаще является образ сообщенного предка в виде старика, который нежданно-негаданно приходит невесть откуда: «пришел как-то в дом дедушка» (№ 32), «пришел старичок, посидел и говорит...» (№31) и т. п. Этот пришлый старичок говорит, когда, как, какой смертью в будущем умрет ребенок, и избежать этого невозможно. Родители даже заколотили колодец, в котором, по предсказанию, должна была утонуть девочка, когда ей исполнится 7 лет, глаз с нее не спускали, но в назначенный срок девочка все-таки умерла на крышке заколоченного колодца (№ 31)
Универсальность мотива рока, судьбы легко увидеть, обратившись к мифологии различных народов, например к античным мифам. В славянской традиции это, среди прочих персонажей Судьбы и Доли, — Род и Рожаницы, упоминания о которых есть в древнейших славянских памятниках. На связь с культом предков рода и потусторонним миром указывает их наименование, а с другой стороны, это гении вегетации, плодородия. Эти образы славянской мифологии находят достаточно четкие аналогии в древнейших мифологических традициях, в частности в минойско-микенском культе Двух Владычиц и Владыки, в ханаанской (сиро-палестинской), финикийской, эллинской мифологиях и даже в древних охотничьих мифах Сибири — везде, где просматриваются дуалистические образы божеств или божеств двух поколений (Рыбаков 1981: 443—466).
Многочисленные былички о видениях покойников — лишь одна из сохранившихся форм проявления культа предков. Другая форма — это поверья и былички о домовом. Известно, что в мировой мифологической традиции домашние пенаты онтологически предстают как души умерших, предки, которые не покидают полностью своего очага, но участвуют в жизни своих потомков, предопределяют их судьбу, нередко помогают им. Живущие же почитают предков, заботятся о них, должным образом снаряжают умерших для переправы в иной мир, в определенные дни поминают их, воздают им почести, поят, кормят их, приносят им жертвы и даже топят для них баню — «греют покойников». Известны родительские дни и у русских, например обычай посещать кладбище на Троицу; очень выразительны дни поминовения у поляков, белорусов (так называемые «деды»), у болгар. Существуют поверья о «дедках заплечных и бабках запечных», согласно которым мужской предок находится у человека на правом плече и оберегает его; в христианстве это нашло отражение в образе ангела хранителя (ср. обычай плевать через левое плечо и запрет плевать в правую сторону). Предок по женской линии — это домовая хозяйка, «бабка запечная».
Домашний пенат, в славянской традиции — домовой и дворовой, имеет много черт предка-хранителя. Он может являтьсл в облике старшего члена семьи, живого или умершего, он помогает в хозяйстве, предвещает несчастья и т. п. Слово дедушка используется как табуистическое именование домового, оно обязательно в комплиментарных обращениях к домовому и дворовому, а к женскому персонажу — бабушка, матушка (например, № 84). В некоторых записях, сделанных в XIX в.,, встречается редкое именование домового словом навпа (или его трансформом павпа), которое этимологически связано с древнеславянским навь, навье 'покойник, мертвец'. В быличках может совмещаться образ умершего (а любой умерший — уже «родитель», предок) и дворового или домового. В тексте № 26 погибший муж, которого горько оплакивала жена, приходил к ней в облике дворового (подробнее о домовом и дворовом см., в разделе «Народная демонология. Домовой и дворовой»).
Целый пласт быличек связан с так называемыми «заложными» покойниками, т. е. умершими не естественной, не «своей» смертью. «Заложные» покойники — большая и важная подтема в общей мифологеме смерти. Представления о «заложных», как умерших не своей смертью, входят в большой комплекс мифологических представлений, связанных оппозицией, «свой» — «чужой». Умершие своей смертью почитались как предки, деды, родители, не своей (скоропостижной, насильственной, самоубийцы)— становились существами демонической, природы, что отражают и их наименования: блр. вупор, нечистик, полес, дбодушник, двудомник, непритоммик, пужайло, болг. вапер, лепир, ю.-слав. вовколак, върколак, укр. и ю.-рус. вурдалак и др. «Мертвенный канон» относит к заложным: «Иже покры вода и брань пожра, трус же яже объят и убийцы убиша и огнь попали; внезапу восхищенные, попаляемыя от молний, измерзшия мразом и всякою раною» (Зеленин 1916: 1). Представление «своей» смерти распространялось у славян на все живое: особым образом хоронили падший во время эпизоотии скот, для священных деревьев устанавливалось право на свою, «ветровую» смерть. «Заложные» становились опасными прежде всего потому, что они «не избыли своего века», т. е. не исчерпали своего жизненного времени и жизненных потенций, которые они после смерти могли обратить против живых. Самыми опасными в силу этого оказываются умершие дети, прежде всего те, которые не успели пройти обряд крещения, а также девушки, скончавшиеся незадолго до свадьбы. В народных представлениях те и другие могут превращаться в демонические персонажи — в русалок, шуликунов и т. п. (Зеленин; 1916).
Среди «заложных» народная традиция особо выделяет самоубийц как тех, кто совершил тяжкий грех. Людей, наложивших на себя руки, нельзя хоронить на общем кладбище, их хоронят либо возле кладбища, вне кладбищенской ограды, либо на перекрестках дорог ? [Даже теперь можно видеть одинокие кресты возле дорог на могилах тех, кто погиб в дорожных катастрофах. Эти кресты свидетельствуют не просто о желании отметить место, где человек погиб. Их появление рбусловлено глубинным, существующим на уровне подсознания традиционным запретом хоронить погибшего «не своей смертью» вместе с «почившими в Бозе»]. Самоубийцы не могут обрести покой, поэтому они особенно часто встают из могил (№ 34). Спасает от их появления лишь осиновый кол, забитый в могилу (№ 34). Кол должен быть именно осиновым, так как на осине повесился Иуда, и в этой детали мы видим отчетливое наслоение, христианства. Привидения покойников-самоубийц особенно вредоносны для человека (№ 33), место, где было совершено самоубийство, проклято, там «кажется», «блазнит», «мерещится» (№ 36): то дом вдруг покажется с освещенными окнами, а в нем музыка играет (музыка — это бесовское), то кто-то поет или стонет на этом месте, то костер горит, и возле него кто-то сидит, то появляются и исчезают какие-то фигуры — и все это оказывается призрачным.
Христианский компонент в поверьях о «заложных» покойниках очень велик. Он проявляется, в частности, в представлении, что души «заложных» поступают в распоряжение темных дьявольских сил, «на них дьяволы (черти, бесы) ездят, воду возят». В образной системе быличек этот мотив может расшифровываться с наивной конкретностью: женщина, в отсутствие которой повесился ее муж-пьяница, встречает мужиков на лошади, смотрит лошади в пасть и видит там своего мужа — «это дьявола ехали на нем» (№ 37).
В быличке № 38 к кузнецу приезжает человек и просит подковать коней, а у коней ноги человеческие: «это, видно, черт и приехал на утопленниках».
Мир темных сил заинтересован в «заложных» покойниках, черти стремятся довести человека до самоубийства и тем самым заполучить его душу. Для этого они могут прибегать и к: обману, оговору (№289).
Представления о дьявольской, нечистой природе умерших неестественной смертью, особенно утопленников, — очень живучий элемент традиционных народных представлений, роль которых особенно возрастает в смутные времена истории. Когда был убит «старец» Григорий Распутин 30 декабря 1916 года, тело его, как известно, было найдено лишь спустя несколько дней подо льдом Невы у Крестовского острова. В народе, считавшем Г. Распутина, любимца царствующей семьи, злым гением страны, а не пророком и мудрецом, ходил слух, что Распутин еще дышал, когда его бросили под лед Невы. Это очень важно, потому что он, таким образом, не может быть причислен к лику святых мучеников, так как утопленника нельзя канонизировать.
В мифологических рассказах Севера есть отзвуки поверий об особой опасности для людей покойников-колдунов, которых «поднимают лукавый и черт» (№ 325), о вампиризме. Так, самоубийц нельзя класть в чужую могилу, так как плохо будет тому покойнику, с которым его положили (№ 34).
В более южных районах славянского мира известен комплекс мрачных по содержанию быличек о вурдалаках и упырях— привидениях колдунов, самоубийц, которые встают из могил и пьют человеческую кровь. На Севере таких быличек практически нет, а образ упыря представлен в очень размытом виде, обычно под названием еретик. О том, что это весьма многозначное на Севере слово может обозначать вампира, говорит, например, отрывок из заговора от порчи и колдовства иа свадьбе:
Заговорю я еретика,
Зубы, губы, глаза.
Ешь свое тело,
Пей свою кровь (Псковская обл., Печорский район., 1988 — Картотека фольклорных и диалектных материалов при кафедре русского языка Латвийского университета (г. Рига).
По многим мотивам, связанным со смертью и вхождением в мир теней, с упырем объединяется колдун. Царство предков — это сакральный мир, отторгающий от себя нечистое, вредоносное. Поэтому, чтобы перейти в мир иной, колдун должен передать кому-либо из живых свои колдовские знания и помощников, т. е. «сдать бесей (чертей, маленьких и т. д.)» (№ 305, 325, 326 и др.). Смерть колдуна требует определенных ритуалов — надо снять конек с крыши, разобрать потолок и др. (№ 324 и др.). Привидения колдунов так же, как и «заложных» покойников, беспокоят людей, пока в могилу не будет забит осиновый кол (подробнее см. раздел «Магия и колдовство»).
Народная фантазия строит образ потустороннего мира но сбразу мира обыденного: умершие так же, как и живые, могут испытывать чувства голода и холода, они нуждаются в еде и питье, для них топят баню. В уже упоминавшихся быличках (№ 43, 47) речь шла о работе на том свете, о свадьбе.
Былички, повествующие о контакте между реальным и ирреальным мирами, однотипны в том смысле, что в них рассказывается о посещениях этого мира умершими. Лишь иногда встречается мотив посещения людьми того света. Мотив этот достаточно древен и имеет широкий межэтнический ареал распространения. Ярким воплощением этого мотива является, например, греческий миф об Орфее и Эвридике. В славянском фольклоре имеются так называемые сны-«обмирания», в которых говорится о том, что человек как бы посещает иной мир. Сначала человек обычно получает предуведомление во сне послом с того света или Богом о предстоящем обмирании, а затем засыпает на достаточно длительный срок — 3, 5, 7 или 12 дней, и во время этого сна-«обмирания» попадает в загробный мир, где наблюдает мучения грешников. Описания мучений яв-ляются, как правило, целенаправленными и преследуют назидательные цели. Например, в быличке, записанной в Полесье (село Дубровица, 1975 г.) экспедицией Института славяноведения и балканистики АН СССР, мучения конкретизированы с ориентацией на грех колдовства: женщины мучились рвотой молоком — это те ведьмы, которые отнимали у коров молоко; крутили солому те, кто делал заломы на полях, месили кровавое тесто те, кто умертвил младенцев во чреве и т. д. (Толстые 1979). Путешествующий может встретить в загробном мире своих родственников, узнать дату своей смерти, но он там лишь сторонний наблюдатель.
В публикуемых материалах к этому жанру может быть причислена быличка № 44. В ней заснувшая женщина, вскарабкавшись по какой-то лестнице, встречает некую покойную Лизу— свою родственницу или знакомую, видит толпу теней, это «наказанные проходят», она знает, что будет также «муки отбывать». И, хотя в быличке нет развернутого повествования о муках грешников и она не содержит всех композиционных элементов жанра «обмирания», ценность ее достаточно велика ввиду редкости быличек о снах-«обмираниях», особенно на Севере.
Тексты «обмирания» повествовательного характера имеют аналогии в духовных стихах и вместе с последними генетически связаны с апокрифической литературой, причем с такими древними текстами, как «Хождение Богородицы по мукам» и «Сон Богородицы» (Срезневский 1863: 551; Апокрифические молитвы…1878).
Как уже было сказано, былички, связанные с миром умерших и культом предков, сохраняются в народной мифологической и фольклорной традиции очень устойчиво. Свидетельство этому — былички, построенные по традиционной сюжетной канве, но наполненные вполне современным содержанием. В них действие происходит в наши дни, упоминаются реалии нашей жизни (вокзал, ресторан, призыв в армию, авария на транспорте), значимые и трагичные для всего народа события, например, война в Афганистане (№ 47, 48). Основной же мифологический мотив древен: изоморфность реального и ирреального миров, контакты между ними.
ПРОКЛЯТЫЕ И ОБМЕНЕННЫЕ
Значительный комплекс быличек связан с темой проклятия и похищения вследствие этого нечистой и невидимой силой людей или скотины. В этом сюжетном комплексе переплетается ряд мотивов, что указывает, с одной стороны, на древность сюжета, с другой — на многочисленные наслоения различных сюжетных пластов.
Ведущий мотив этой темы — представление о параллельном существовании двух миров — обыденного мира людей и трансцендентного мира неведомой, нечистой силы, мира предков — и о взаимной проницаемости этих миров, о контактах между ними. В этом смысле былички о проклятых и обмененных находятся в тесной связи с быличками об умерших «родителях»- предках.
Завязка сюжета в быличках рассматриваемого цикла обычно связана с проклятием. Кто-то, чаще мать, проклинает, посылает к лешему или черту или просто ругает ребенка, реже — взрослого, и того уносит некая сила. Сбывшееся, реализованное в событии слово — древнейшее представление о тождестве предмета или явления и его имени или чувственно воспринимаемо-то образа (например, изображения в зеркале, отражения в воде, портрета и т. д.). Произнесение имени предмета или явления, а также воздействие на изображение предмета считалось равносильным воздействию на сам предмет. Это одна из универсалий мифологического мышления, значительно более древняя, чем библейское «вначале было слово». Эта универсалия является мифологической основой заговоров, на ней основаны многие приемы магии, ее используют современные экстрасенсы.
Многие современные бранные выражения — к черту, черт побери, леший (или черт) тебя понеси, чтоб провалиться тебе (мне, ему..) сквозь землю, лопни твои (мои, его…) глаза и т, п. — старые клятвы или заклятия. Число заклятий с отрицательным смыслом, направленных на зло, больше, но есть аналогичные выражения и с положительным смыслом: здравствуй!, в добрый час, добрый путь, Бог в помощь и др. В народной традиции подобного рода речений сохранилось больше, они детальнее специализированы по ситуациям: море под коровой—приветствует входящий хозяйку, если она доит корову; лебеди летели или беленько — говорят тому, кто моет пол или стирает; спорынья в квашню — приветствие тому, кто ставит тесто и под.
На признании действенности заклятий основывается их запрет. Известны древнерусские поучения, направленные против клятв и божбы. Православие боролось с произнесением клятв-заклятий как с остатками язычества. Результатом явилось почти полное отсутствие сквернословия в русской деревне. К сожалению, в настоящее время этот запрет перестал действовать, и традиция утеряна.
В быличках формы проклятий, приводящих к исчезновению людей, достаточно однотипны и содержат упоминание имени черта, сатаны, лешего: «а лешак тебя возьми» (№ 56), «понеси тебя леший» (№ 49), «побери тебя черт» (№ 55) и т. п.; иногда в быличке просто говорится, что ребенка обругали (№ 50), лрокляли (№ 55, 57, 71). В некоторых текстах завязка с проклятием опускается и просто повествуется о том, что ребенок ушел в лес; иногда взрослые, родители, видя, что он убегает в лес, зовут его, но он не возвращается (№ 65, 66).
В быличках редко бывает «привязка» сбывающегося проклятия к определенному моменту времени (см. например, № 58), но память народная хранит представления о таких особых, положительно или отрицательно маркированных моментах. Есть несколько моментов в сутках — полночь и полдень, утренняя и вечерняя заря, а также неблагоприятные дни и периоды, в которые недобрые пожелания сбываются. Поверье это имеет глубокие исторические корни, в средние века на Руси среди прочих отреченных книг была и магическая роспись «О часЂхъ добрыхъ и злыхъ» (Памятники отреченной русской литературы 1863: 382—384), где перечислялись все благоприятные и опасные часы суток и дни недели. Следы таких представлений сохраняются в языке: мы употребляем выражения: в добрый (недобрый) час, черный день; в говорах говорят: благая (т. е. плохая) минута (Псковская обл.), пухлый час (Архангельская обл., бассейн р. Печоры.) и т. п. Сейчас мы снова стали говорить о благоприятных и неблагоприятных для деятельности и здоровья человека днях, перечни таких дней даже печатаются в газетах, основой для таких раскладок являются физические и метеорологические условия, космические процессы, биоритмы человека и т. д.
«Прокленутые» люди оказываются в лесу. Лес — это царство лешего, но более глубокая мифологическая семантика леса— это запредельный, «тот» мир, поэтому люди, проведшие какое-то время в лесу, это те, кто побывал за гранью реального, за чертой, разделяющей миры. По народным представлениям, уведенные, оказавшиеся в лесу или «за лесом» — «такой же народ, как мы, только, говорят, он прокленутый» (№ 50); они существуют где-то рядом с людьми, но как бы в другой плоскости, в другом измерении.
Те, кто оказался в лесу, обычно не жалуются на плохое обращение: их кормят, детей балуют лакомствами, дают яблоки, конфеты (№ 51), приносят хлеб и даже суп (№ 53), укрывают в холод (№ 53). Другой вариант утоления голода для тех, кто в лесу, — зайти в любой дом и взять еду, оставленную без бла-тословения (№ 52), иногда даже они пользуются магазином (№ 56), невидимо берут из сундуков то, что им потребно (№ 59). Дети часто стремятся обратно в лес после того, как их вернут к людям. Есть, однако, упоминания и о тяжелой жизни в лесу, даже об угрозе жизни уведенного (№ 57, 59).
Параллельно с повествованиями о похищении людей существуют рассказы о пропаже скота — коров, телят, реже лошадей и овец ?[Былички о пропаже скота помещены преимущественно в раздел «Магия: колдовство и гадания», поскольку центром повествования в них является, как правило, колдун и его магические действия, а также в раздел «Народная демонология. Леший», так как пропажа скота связывается именно с лешим]. Причиной исчезновения могут быть, как я в случаях с людьми, проклятия, ругань, а также нарушения запретов, несоблюдение пастухом условий «отпуска». Пропавшая скотина может находиться где-то рядом, но быть невидимой для хозяев (№ 68), появляться и снова исчезать. Те, кто похищает коров, заботятся о них, доят (№ 50). При выполнении определенных магических действий скотина обычно возвращается, но может пропасть и навсегда.
Кто же уводит в лес «проклёнутых» и скотину? В некоторых быличках прямо называется леший, вольный (№ 54, 59). Есть и косвенные указания на лешего: мальчик в лесу весь мохом оброс, одежда у уведенного зеленая, как и у лешего (№ 55,57); при попытке выручить ребенка поднимается сильный ветер и шумит лес, как и при появлении лешего (№ 56); береза хлещет отца, который ищет ребенка (№ 56) и т. п. Иногда как замена лешему похитителями считаются шишки, т. е. черти (№ 51, 57). Скотину уводит чаще всего леший.
Однако в текстах быличек просматривается и другой, более глубинный пласт представлений. Неоднократны свидетельства того, что с уведенными детьми в лесу общаются их предки: Нюра Евланова узнала в том, кто водил ее, своего покойного дедушку (№ 56); Сергей Зеленцов, уже вернувшись домой, просится обратно в лес, ибо там его «дожидают дедушка и бабушка», уже давно умершие (№ 55).
Очевидно, что в быличках произошло совмещение двух мифологических пластов — культа предков, мотива посещения того света и поверий о локальных и стихийных пенатах (в данном случае о лешем). Этим объясняется возможная двойственность в сюжете, алогизмы в сюжете былички, амбивалентность неведомой силы по отношению к жертве, так как мифологический предок обычно благодетелен к человеку, леший же враждебен. Особенно непосредственное отношение имеет леший к скоту, ибо он является хозяином, распорядителем, мифологическим пастухом как диких зверей, так и домашнего скота.
Проклятые и уведенные в лес дичают: разучиваются говорить, обрастают мхом, даже кусаются, как, например, в быличках № 57, 58; они убегают, когда их зовут к себе люди. Оказавшиеся за чертой реальности приобретают черты и свойства ирреального мира: появляются и исчезают, становясь невидимыми, их «как ветром уносит», их не догнать даже на лошади (№ 55).
Неярко, но высвечивается в быличках современных записей еще один древнейший мотив взаимопроницаемости миров — сожительство человека с нечистой силой. В быличке № 54 это-сожительство девушки, уведенной в лес, с вольным, т. е. леший, в результате чего рождаются черти. Союз человека с существами божественной или демонической природы известен древнейшим мифологиям (например, античной), проник он и в сказки.
Еще более глубинный мифологический пласт нашел отражение в быличках, где человек превращается в животное, в частности, в змею. Колдун, к которому обратились за помощью в поисках пропавшего ребенка, велит матери взять то, что лежит под копной. Женщина находит под копной змею, в страхе убегает и слышит в лесу плач ребенка (№ 65, 66). Мотив превращения, изменения своей природы не чужд различным фольклорным жанрам, в том числе и сказкам (ср., например, сказку о Царевне-лягушке). Появление змеи в подобного рода сюжетах тоже не случайно. Змея — это хтоническое существо, связанное с подземным миром, тем самым с миром предков, и появление ее в быличках — еще одно свидетельство того, что пропавшие люди оказываются в контакте с потусторонним царством теней.
По сюжетам быличек проклятые и уведенные в лес могут вернуться к людям. Иногда они выходят сами, их находят в лесу (№ 52, 53, 56), но чаще для их возвращения нужно вмешательство колдуна. Ворожули велят взять то, что под копной (№ 65, 66), идти не оборачиваясь и молчать (№ 55) —и молчание имеет здесь ритуальный характер, на росстани — перекрестке дорог — «ставить кресты» (№ 51). Крестная сила также помогает вернуться к людям: проклинает обычно мать, а возвращать должен крестный отец или крестная мать (№ 50, 55). Спасает нательный крест: его надо постараться надеть на уведенного, чтобы прекратить действие злых чар; вернувшиеся из леса дичатся людей, пока на них нет креста (№ 55, 57, 58, 60). Крест обычно используется вместе с поясом. Если крест— атрибут христианства, то пояс — элемент дохристианской языческой символики: как круг оберегает от нечисти, так и пояс как бы заключает человека в круг, переступить который нечиста я сила не смеет. Пропавших людей спасает колокольный звон (№ 59), завет на икону (№ 59). Любопытное совмещение христианских и языческих мотивов можно видеть в быличке, где священник для возвращения пропавшего ребенка велит матери отстоять с молитвой в церкви три ночи и при этом в очерченном магическом кругу (№ 62).
Для уведенных нечистой силой, особенно для обмененных, одним из способов вернуться в мир людей является брак с человеком. Мотив этот обнаруживается прежде всего в быличках о подмененных в младенчестве девочках, выросших до брачного возраста у нечистой силы (№ 60, 61). Один из вариантов брачного мотива — выбор невесты из целого ряда девушек, среди которых только одна, замарашка, изможденная дурнушка — человек, а остальные — нечистая сила (№ 60). Именно ее-то по подсказке матери или колдуна должен выбрать себе в невесты мужчина, надеть на нее крест и пояс и тем самым вернуть к людям. Модификаций этого сюжета много, он представлен в былине о Садко, отголоски его, но уже с ослабленной мифологической основой, видим в знаменитом сюжете о Сандрильоне-Золушке.
Но не только проклятие или брань матери могут стать причиной того, что ребенок оказывается во власти нечистой силы. В течение сорока дней после рождения и особенно пока ребенок не крещен, он может стать добычей злых сил. Чаще всего он может быть похищен в бане, так как раньше женщины рожали обычно в банях, а баня — это нечистое место, там нет икон (№ 62, 63). В народной традиции существует запрет оставлять младенца одного, а тем более в бане. В качестве оберега против похищения, как и в других случаях, могут служить металлические предметы, которые кладут возле ребенка (№ 64). Случается, что мать сама отдает свое дитя в руки нечистому, помянув черта и тем самым призвав его (№ 62), или нарушает какой-либо запрет, например, передает ребенка через порог, чего делать нельзя, ибо порог — это один из символов границы двух миров (№ 63).
При похищении ребенка нечистая сила может подкинуть своего, т. е. подменить ребенка. Эти подкинутые, обмененные дети, называемые обмен, обменыш, обмененный и т. д. отличаются от обычных детей большим ростом, силой, но вялостью, иногда слабоумием. Поэтому их называют также «усилок». Но может быть и так, что подкинутое дитя не растет вовсе, и мать лет двадцать качает колыбель (№ 61). Когда же чары рушатся, оказывается, что в колыбели не ребенок, а полено, голик, чурбан (№ 61).
Трогательна наивность некоторых рассказов. Например, черт, а вернее чертовка, пытается похитить человеческое дитя и подкидывает свое. И она уже утащила под кровать младенца, а своего положила в колыбель. В таком случае достаточно припугнуть ее, сказав, что выбросят ее чертенка, и испуганная заботливая мать-чертовка поменяет ребят обратно, так как «ну кака мать захочет, чтобы ейного ребенка убили...» (№ 64).