Он рассказал мне о планах работы института и предложил начать с организации в институте отдела экономики лесного хозяйства и лесной промышленности. Получив моё согласие, в этот же день подписал приказ о зачислении меня в институт младшим научным сотрудником с 15 ноября 1957 года (с этой датой заканчивалось моё пребывание в аспирантуре), с окладом 115 рублей в месяц. Правда, жильём институт ещё не располагал, а потому мне, как холостяку, нужно было самому думать о поиске комнаты или «угла» с оплатой за свой счёт. Одновременно он просил сагитировать моих знакомых по аспирантуре для работы у него в Архангельске. Это его пожелание я потом выполнил. Позже, вслед за мною, дали согласие на работу в институте А. Патранин – аспирант В.В.Огиевского и А.В. Веретенников – аспирант с кафедры анатомии и физиологии растений.
Уехал я для сбора к переезду с радостной душой. Интуиция мне подсказывала, что именно здесь моё место для продолжения научной деятельности после аспирантуры. И она меня не подвела.
1.4. Работа в Архангельске
О работе в Архангельске в период (1957-1965 гг.) формирования и становления института леса и лесохимии я уже писал в статье, которая помещена в этом общем издании (см. в разделе III п.5), поэтому не буду повторять сказанное там. Отмечу здесь лишь отдельные моменты, касающиеся в большей степени организации моей деятельности.
Архангельск в его природном окружении с северным колоритом импонировал мне. В то время абсолютное большинство его жилых построек представляли одно- и двухэтажные деревянные дома, с деревянными тротуарами и единственной трамвайной линией, проходящей по центральной улице П.Виноградова и далее в Соломбалу. Местный аэропорт помещался на Кегострове. Новый за Архангельском ещё был в стадии строительства.
В тот период уже функционировали совнархозы, вначале в рамках отдельных областей, а затем на базе более крупных образований (например Северо-Западный объединял Архангельскую, Вологодскую области и Коми республику). Но центр и последнего размещался в Архангельске. Тогда ещё не было новостроек в Сибири (Братский и Усть-Илимский ЛПК, они появились позже). А потому Архангельский лесопромышленный узел с его экспортной ориентацией занимал в то время приоритетное положение в государственной лесной политике. Поэтому и деловая жизнь в Архангельске была весьма активной. Не случайно здесь проходили как стажировку председателями Совнархозов будущие министры – Г.И.Воронов, ставший потом министром лесного хозяйства РСФСР, Н.В.Тимофеев – будущий министр лесной промышленности СССР. В ЦК КПСС, руководимым Н.С. Хрущёвым, Архангельский обком партии был на виду. И были этому свои причины. Предприняв летом 1963 г. поездку в Мурманск, Н.С. Хрущёв начал свою речь словами: «Дорогие товарищи, вы дважды для нас дорогие...» (имея в виду «полярные», на которые, по-видимому, он замахивался). Дальше ему не дали продолжать речь и освистали. Он вынужден был после этого свернуть свой визит и переехать в Архангельск, где его встретили очень тепло. Архангельский обком сумел организовать ему пышную встречу. Я, уже будучи директором института (Иван Степанович был назначен зам. министра в Госкомитете СССР по лесной промышленности и лесному хозяйству), в составе городского актива участвовал в этой встрече. Н.С. Хрущёв подъехал к набережной у памятника Петру I на большом катере, сидя в кресле, навстречу большой массе народа, вышедшего на набережную для приветствия. Дальше повели его в Обком, напротив которого тогда размещался наш институт. Помню, он шел в сером костюме в широких, по моде того времени, брюках с растроганным от такой встречи лицом. Провожали потом его также многолюдно. Эта организация встречи после провалившегося визита в Мурманск была весьма значимой для Архангельска и его жителей. Большие капитальные вложения были направлены в Архангельск для широкомасштабного строительства, в том числе для замены деревянных ветхих домов на кирпичные многоэтажные. Было форсировано и строительство моста с совмещением железной и автомобильной дороги через С.Двину, что, наконец-то соединило оба берега и придало дополнительный импульс развитию города. В первые годы моей жизни ходячим выражением в Архангельске были слова – «доска, треска, тоска». Но после приезда Н.С. Хрущёва жизнь города стала заметно меняться, он постепенно становился вместо деревянного кирпичным, приобретала другой вид его архитектура и вся инфраструктура. Сам город был поставлен на более высокий уровень продовольственного обеспечения, близкого к Москве и Ленинграду. Рыба разных видов и икра свободно продавалась, не собирая очередей, и сравнительно по недорогой цене. Я с удовольствием ел жареную треску, в гостях нас угощали рыбниками из палтуса и зубатки, один раз в неделю даже при скромной зарплате, выделяя и помощь матери, я мог позволить себе в выходной день с друзьями заходить в ресторан. Вот на таком общеполитическом переходном периоде проходила моя жизнь в Архангельске.
Первоначально я снимал комнатушку в квартире первого этажа деревянного двухэтажного дома недалеко от института и платил что-то около 10-15 рублей в месяц из своей зарплаты. Пожилые хозяева отнеслись ко мне по-родительски.
Но условия жизни меня не тяготили. Я весь ушёл в работу на новом месте, адаптируясь к новым для меня условиям. Преобладающая часть небольшого коллектива в институте была представлена молодежью моего возраста. У меня быстро сложились дружеские отношения со многими сотрудниками. Некоторые из них потом стали моими закадычными друзьями. Среди них Витя Репневский (с ним мы до сих пор переписываемся), Лиля Ковалёва, брат и сестра Листовы, Анна Корелина, Герман Воинов (с ним мы познакомились, живя вначале в гостинице), которого я перетащил из лесоустроительной экспедиции в институт, Ф.Т. Пигарев (под моим влиянием тоже потом перешедший в институт), А.И. Артемьев (оба последних тоже бывшие лесоустроители). К ним потом добавились А. Патранин и А. Веретенников, переехавшие из Ленинграда, и ряд других. В этом кругу у нас сложились неформальные отношения. Вместе мы проводили все праздники, бывая по очереди друг у друга в гостях. Я чувствовал себя как дома, вместе мы строили свои планы, обсуждали свои работы, не стесняясь в выражениях. Другими словами, сложился свой круг, а поскольку он был ядром коллектива института, то и всеми был воспринят как свой. Я был принят в эту семью и она на всю оставшуюся жизнь мною воспринималась как родная.
Уже из этого института в 1958 году я ездил на защиту своей кандидатской диссертации. Учёным советом она была воспринята положительно. Приехавший на защиту в качестве моего официального оппонента Г.П.Мотовилов (он в то время работал зав. отделом организации лесного хозяйства в Институте леса АН СССР, намеченного к перебазированию в Красноярск) не только поддержал меня, но и остался на банкете по случаю моей защиты, где собралась вся кафедра и мои друзья по академии.
Должен отметить, как штрих из прошлого, завершая аспирантуру, я заехал на квартиру к Г.П.Мотовилову для передачи своей диссертации на предмет оппонирования. Он жил тогда в представительном по внешнему виду многоэтажном доме, недалеко от Кремля, в котором размещался тогда известный кинотеатр «Ударник». Квартира, которую Г.П.Мотовилов получил как министр, меня удивила простотой обстановки, и сам его личный кабинет, где он меня принимал, был довольно скромным. Ничего похожего не было на те излишества и привилегии, от которых Б.Н. Ельцин грозил освободить номенклатуру, создавая новую, которая на два порядка выше обросла своими привилегиями.
Неотложной работой для формирования отдела экономики была подборка кандидатур, что И.С. Мелехов предоставил на мое усмотрение. Опираясь на опросы новых товарищей, мне предложили первым взять Н.П.Чупрова, выпускника Архангельского лесотехнического института (АЛТИ), работавшего в то время в Плесецком леспромхозе. По вызову он приехал ко мне и дал согласие. По моему совету и содействию он потом под руководством А.А. Байтина защитил кандидатскую диссертацию, а позже и докторскую.
По его совету мы пригласили и его товарища по службе В.Я.Казакова. Это было начало складывающегося маленького коллектива. За ними пришла Л.Лобова. Потом я пригласил секретаря Мезенского райкома комсомола Т.Н. Дядицина, который произвёл на меня хорошее впечатление при встрече на одном из областных активов, которые периодически проводились в Архангельске. По совету Ивана Степановича к нашей работе по совместительству был приглашён зав. кафедры экономики АЛТИ профессор С.К.Лебедев, который не подменял меня в руководстве формирующимся отделом, но соучаствовал в научной работе на начальном её этапе.
Должен отметить особую роль для всей моей начальной деятельности И.С.Мелехова. О нём я уже писал статьи, одна из них помещена и в этом издании. Иван Степанович с виду выглядел суровым и скупым на выражения. Выросший в трудовой обстановке, он знал цену жизни и сам себя сформировал как учёный и педагог, конечно, используя лучшие черты своих предшественников и, в том числе, своего учителя М.Е.Ткаченко. Жизнь никого не баловала в то время. М.Е. Ткаченко не избежал травли во времена Т.Д. Лысенко, которая привела его к преждевременной кончине. Иван Степанович приложил немало усилий к переизданию его учебника «Общее лесоводство», что вызвало сопротивление со стороны бывших ревнителей трудов его учителя, в том числе и высокопоставленных.
Мне пришлось не только наблюдать, но и быть активным соучастником событий, разворачивавшихся во время становления нового института. Иван Степанович был принципиальным в отношении научных истин, чтил историю лесоводства, немало посвятив ей своих трудов. Но, вместе с тем, он был чутким человеком, тонким дипломатом, великим тружеником, умевшим совмещать научную, педагогическую, общественную и административную работу. В этой громадной работе ему нужны были помощники.
В связи с постановлением АН СССР о создании на базе северного отделения института леса АН СССР самостоятельного института леса и лесохимии АН СССР, он предложил мне быть ученым секретарем института, совмещая с заведованием организованного мною отдела экономики. Но при этом я должен был пройти процедуру утверждения на этой должности в Президиуме АН СССР. Таков был порядок в то время. Помню, председателем Президиума, как Президент академии, был в то время академик А.Н.Несмеянов. Моё представление делал академик В.Н.Сукачев. С тех пор двухэтажное здание академии на Ленинском проспекте мне приходилось не раз посещать по разным вопросам, и даже бывать у руководства академии. Затем на открывшуюся должность зам. директора по науке, которой до того не было, Иван Степанович предложил мне, также совмещая новую работу с научной деятельностью.
При этом он привлёк меня к подбору кадров. Возможно для моей практики, он предложил мне попасть на приём к первому тогда вице-президенту АН СССР академику А.В.Топчиеву, чтобы под предложенный нами план по одной из комплексных тем, попросить дополнительные вакансии. Помню я зашёл в приёмную этого вице-президента в виде круглой просторной комнаты, по периметру которой сидели ожидающие приёма. Очень внимательный секретарь, помню по фамилии – Зайцева, спросила меня – кто я и откуда. Узнав, что я приезжий, она не обращая внимания на очередь, сказала мне, – «да, вы ждать не можете, я сообщу сейчас о вас Александру Васильевичу, а то он скоро должен уехать». Буквально через 5-10 минут она предложила пройти к нему. Топчиев, держа мой план в руках, спросил меня, а сколько человек вы хотели бы иметь для проработки этой темы. Я, по скромности, сказал, что хотя бы человек 5. На это он мне ответил: «что вы, молодой человек, 5 человек для одной такой темы – это не серьёзно. 5 человек потребуется только для одного из разделов темы. Тут надо не менее 50 человек». И размашисто написал на моём письме резолюцию, передав её своему секретарю. Этот визит врезался в моей памяти на всю жизнь. Поразила и внимательность секретаря, без очереди и ожидания обеспечив мне, приезжему, приём, и, конечно, без бюрократических проволочек решение высокого для меня руководителя. Так я пропитался уважением к академии, которая не обманула моих ожиданий. Потом своим человеком я стал среди курирующих нас лиц на биологическом отделении.
По совету Ивана Степановича мне пришлось нанести визит и директору института почвоведения ВАСХНИЛ им. В.В.Докучаева академику И.В. Тюрину, за советом, кого бы из ученых-почвоведов он мог бы порекомендовать нам для работы в нашем институте. И.В. Тюрин раньше, до этого, был зав. кафедры почвоведения в ЛТА. Выслушав меня, он вначале сказал, что его ученики – какой-то неуживчивый народ. Тем не менее порекомендовал мне супругов Скляровых, которые в то время работали в Башкирии. Этот визит тоже имел отдачу. Вскоре к нам приехали эти кандидаты и Иван Степанович устроил их на работу. Позже Г.А.Скляров был моим заместителем, когда я был директором института. Но характер его оправдывал рекомендацию И.В. Тюрина относительно неуживчивости. Мне приходилось иной раз уравновешивать его выражения и поступки по отношению к сотрудникам института.
Чем в научном отношении была полезна для меня административная работа? Уже в то время, и тем более позже, я не только понял, но и усвоил, что руководитель обязан входить в существо тем, прорабатываемых институтом, при этом быть не формальным координатором, а даже как бы дирижёром всего научного сообщества, как «симфонического оркестра».Руководителю института не достаточно быть только администратором, он должен и обязан быть научным руководителем коллектива своего научного учреждения. Но для этого он должен владеть руководимым предметом.
Я не раз вспоминал потом и подтверждал, что мне очень повезло работать в академическом институте, охватывающим большой комплекс разделов лесной науки, включающей направления исследований не только лаборатории лесного хозяйства, которые мне легче было освоить, но и лабораторий, связанных, как теперь говорят, с глубокой, химической переработкой древесины: (1) целлюлозы, (2) лигнина и (3) экстрактивных веществ.
Чтобы не формально принимать отчёты и планы от руководителей этих лабораторий, я должен был вникать в существо прорабатываемых тем. Для меня, как лесовода, а потом и экономиста, было даже интересно, какие требования они предъявляют к качеству древесного сырья при лесовыращивании в лесном хозяйстве. Этот важный раздел стал для моих последующих работ органической составной частью. Обмен с сотрудниками института обогащал меня. Через них я стал собирать литературу по вопросам анатомического строения и химического состава древесных волокон не только разных пород, но и по их расположению по высоте ствола и по диаметру. Эти данные я потом увязывал с комбинированием различных производств при комплексном использовании древесного сырья.
При этом на определенном этапе я уже оказался более требовательным к самим отчётам, да и планам, давая понять, что нельзя одни и те же результаты под разными вариантами подавать из одного годового отчёта в другой. Более глубокое знание предмета позволяло мне общаться со специалистами других отраслей, что облегчало вырабатывать общие для всех лесных отраслей предложения в рамках единого лесного сектора, как «лесного кластера».
Так что административная работа помогала мне вставать на более высокую ступень обобщения лесных знаний, что очень важно для лица, становящегося по положению руководителем научного коллектива. Работа в организованном И.С.Мелеховым институте леса и лесохимии АН СССР была для меня очень полезной школой образования и воспитания, что сослужило свою службу и для дальнейшей деятельности. Наряду с научной полезностью она помогала и строить отношения с людьми не только внутри коллектива, но и за пределами его с учётом разветвленных связей института с другими учреждениями. Полезен был пример и моего наставника. Он был очень осторожный человек и без надобности никогда не рисковал, продумав наперед все ходы и выходы. В работе с людьми он всегда находил выражения, не задевающие самолюбия собеседника, но умело проводя свою мысль. Так, например, я присутствовал при отказе работать в нашем институте уже принятому доктору наук пожилого возраста. После такой, аудиенции, профессор сказал, что ещё никто в жизни ему в такой трогательной и приятной форме не сообщал отказ. Перед уходом, встав, он поблагодарил Ивана Степановича за беседу с ним. Этот разговор был для меня хорошим примером работы с кадрами, когда приходится принимать трудные решения.
Уезжая в Москву по случаю назначения его зам. председателя Госкомитета по лесной, целлюлозно-бумажной промышленности и лесному хозяйству Иван Степанович предложил мне стать директором института. Я очень неохотно согласился на это предложение. Дело в том, что меня тяготила забота написать первую свою книгу «Расчёт и организация пользования лесом», на которую был заключен договор с издательством «Лесная промышленность». Срок её представления истекал, а я ещё и не начинал работать над ней, опутанный заботами, как зам. директора. А тут ещё встретил на станции Обозерской проф. Н.Н. Свалова, аналогичная по замыслу работа которого тоже стояла в плане издательства. На мой вопрос, как он работает над ней, он сообщил, что он её уже сдал в издательство. Это, конечно, послужило упрёком для меня. А тут ещё предложение взять на себя ещё большую обузу – обязанности директора.
Начальник управления науки в Москве Л.В. Роос, который должен был меня утвердить, спросил, почему я отказываюсь быть директором. Я сообщил причину, связанную с задержкой сдачи книги, к которой я ещё не приступал. Он спросил меня, сколько мне требуется времени для её написания? Не имея ещё опыта на такой труд, я и «бухнул» ему: не менее полтора – два месяца. На это он ответил, – «вот я подписываю приказ о твоём назначении и можешь эти полтора-два месяца не ходить на работу, пиши свою книгу». С этим я и уехал от него. Но разве я мог, став директором, забыть громадную ответственность за коллектив. Мне было тогда 32 года.
О моей научной деятельности в то время можно судить по списку трудов. Отмечу лишь, что первой моей работой было задание председателя совнархоза Г.И. Воронова – научно обосновать расчётную лесосеку по Архангельской области. В практическом плане вопрос этот был не просто злободневным, но и острым для всей страны. Эта работа заставила углубить свои познания и исследования не только в области лесоустройства, но и экономики, поскольку надо было учитывать сложившуюся ситуацию в лесной промышленности и лесном хозяйстве, и всю историю их развития, связав с общей обстановкой в стране. Тут я, конечно, никак не мог обойти взглядов лидеров лесной экономики Советского Союза – профессора П.В. Васильева, главенствующего тогда на верхнем уровне взаимоотношений науки и органов управления, и профессора Т.С. Лобовикова, обосновывавшего теорию стадийного развития лесных отраслей.
В своей книге я бескомпромиссно дал анализ и критическую оценку теории расширенного воспроизводства в лесном хозяйстве, выдвинутую П.В. Васильевым, и взгляды Т.С. Лобовикова на периодически действующие или по сути временные предприятия в лесной промышленности. Но при этом я не ограничился критикой, а обосновал и конструктивные предложения. Это было начало формирования моей принципиально новой теории воспроизводства лесных ресурсов на основе по новому представленной организации непрерывного неистощительного пользования лесом (ННПЛ), освободившей это принципиальное требование к лесопользованию от сковывающих его пут схемы нормального леса. Это был исторически не решённый вопрос в лесоустройстве. Именно эта теория была положена в основу моей будущей докторской диссертации, оппонентами которой стали противоположные по взглядам Н.П. Анучин и Т.С. Лобовиков.
Однако эта книга потом приковала к себе внимание не только названных наших ведущих экономистов, но и с подачи одного из них – ЦК КПСС, куда учёными Воронежского ЛТИ была направлена жалоба на неё за то, что она в неприглядном состоянии представила лесное хозяйство страны. Но это случится позже и потому к этому событию вернёмся потом в соответствующем месте.
Кроме этой первой работы особое внимание организованного мною отдела уделялось экономическому обоснованию разных способов главных рубок и рубок ухода для таёжных лесов. Эти работы велись комплексно вместе с лесоводами. При этом особый интерес я проявил к выборочной системе рубок, проверка эффективности которых, по мнению проф. М.М. Орлова в условиях Севера, так и не была завершена. В качестве объекта исследований по данному предмету был выбран Карпогорский леспромхоз, куда я выезжал на полевые работы, будучи уже директором института. Заинтересованность в этой работе проявили не только лесоводы, но и руководители леспромхозов. Большую роль среди них сыграл И.В. Волосевич, очень серьёзный научный сотрудник, которому я советовал готовить кандидатскую диссертацию. Наши общие труды были неоднократно опубликованы и не остались незамеченными. О них я докладывал и министру Г.Ф. Орлову, приезжавшему в Архангельск. На встрече с директорами лесных НИИ он отметил исключительную важность нашей работы, позволяющей облегчить переход от временных предприятий в лесной промышленности к постоянно действующим.
В общей тематике, руководимой И.С. Мелеховым, отдел экономики был задействован и по ряду других вопросов. В общих комплексных исследованиях я принимал участие в экспедиционных работах не только в Архангельской, но и в Мурманской и Вологодской областях, где удалось создать даже постоянно действующие стационары. Маршрутные исследования в Мурманской области обогатили общее представление о характере лесов этого специфического края и хозяйства в них. Наши работы мною докладывались Мурманскому областному управлению лесного хозяйства и вместе с В.Я. Казаковым были опубликованы в отдельной брошюре. Аналогичная работа проводилась и в Вологодской области, совместные труды с работниками этого управления были изданы отдельной книгой.
Должен отметить, что деловая жизнь в Архангельске в период совнархозов была весьма активной. Здесь проводились всесоюзные встречи работников лесной промышленности и лесного хозяйства. Наука была востребована. От института требовалась отдача и участие в проводившихся значимых мероприятиях. Как директору института (1962-1965 гг.), а до этого как зам. директора (1960-1962 гг.) я обязан был принимать в них не только участие, но и выступать, что, разумеется, требовало предварительной подготовки и соответствующей мобилизации. Дела института требовали поддержания контактов с работниками аппарата горкома, обкома партии, совнархоза, в том числе и с первыми лицами. При этом не прерывалась связь с Иваном Степановичем, который, занимая пост зам. председателя Госкомитета по лесной, целлюлозно-бумажной промышленности и лесному хозяйству, курировал наукой и периодически собирал директоров институтов. При встрече с ним я делился обстановкой в институте и дальнейшими планами. Он внимательно выслушивал меня, но со свойственной ему сдержанностью, был осторожен в советах, стараясь не подменять меня в решении оперативных вопросов.
В плане социального обеспечения сотрудников института по-прежнему приоритетной задачей оставался квартирный вопрос. Выпрашивание квартир у руководства исполнительной и партийной власти не давало должной отдачи. Поэтому мною был поставлен вопрос о строительстве многоквартирного жилого дома для сотрудников института, включая подбор земельного участка, проектные работы, плановое выделение капитальных вложений под новостройку. Тот, кто связывал себя с этим видом деятельности, представляет ту массу хлопот, которую она добавляла. Но тут мне помог случай. Первый секретарь Архангельского обкома КПСС Н.К. Новиков как-то приглашает меня и просит принять на работу в качестве помощника мне как директора института генерала в отставке Г.И. Мартиросова, бывшего начальника охраны И.В. Сталина, попавшего в Архангельск в вынужденную ссылку после доклада Н.С. Хрущева по культу личности Сталина, и оказавшегося вне поля деятельности. Н.К. Новиков сказал, что он мне будет полезен, т.к. это очень деятельный человек и Скучает по настоящему делу. Разве я мог отказать первому секретарю обкома, да при такой ещё рекомендации. На следующий день ко мне в кабинет зашёл очень высокий, как говорят «саженный» в плечах, с военной выправкой человек, с орлиным носом, густыми бровями. Чувствовалось, что это не просто волевой человек, но и умеющий расположить к себе. У нас с первой встречи установились доверительные отношения. По существу он стал для меня полноценным зам. директора не только по хозяйственным, но и по общим вопросам. Но главной, на первом этапе его деятельности я поставил перед ним задачу форсировать все вопросы, связанные с оформлением и строительством первого жилого дома (на 40 квартир). И, надо сказать, что благодаря ему дела пошли в ускоренном темпе. Благодаря его прежней службе у него сохранялись влиятельные связи, которые содействовали решению возникающих вопросов. Институту был выделен под жилой дом престижный земельный участок в центре города на пересечении улиц П.Виноградова и Поморской, против гостиницы Интурист и строившегося громадного универмага. Для тех, кто не представляет условия строительства в Архангельске, напомню, что для строительства многоэтажного дома на месте торфяных залежей надо забивать на глубину свыше 10 метров железобетонные сваи в качестве фундаментальной опоры. В Архангельске, где после упомянутого ранее визита Н.С. Хрущёва резко расширились объекты строительства не так было просто подключать строительные организации к нашему объекту, что требовало через властные структуры поставить его в число первоочередных строек. И тут Г.И. Мартиросов был незаменим, снимая как «бульдозер» все «препоны». Уже к началу 1965 года дом вводился в эксплуатацию и готовился к заселению. Можно себе представить моральный настрой коллектива института, который получал впервые такую большую «порцию» жилья. И, конечно, деятельность Г.И. Мартиросова была по достоинству всеми нами оценена. Но благодаря своему положению, как заместителя директора он имел возможность и необходимость совершать деловые поездки в Москву, что было «отдушиной» и для него. У нас с ним сложились отличные отношения, и даже спустя много лет, когда я уже работал начальником управления науки и международных связей в Гослесхозе СССР, он всегда заходил ко мне и мы с ним решали возникавшие вопросы.
И тут я подошёл к вынужденному повороту в моей личной жизни. У жены оказались слабые лёгкие, а влажный прохладный климат Архангельска на берегу Северной Двины не благоприятствовал её здоровью. Врачи советовали жить в более тёплом и не таком влажном климате. Решение о необходимости переезда возникло не спонтанно. Вначале надеялись на ежемесячные отпуска на юге. Но возвращение оттуда чаще лишь усугубляло положение. И на определенном этапе я вынужден был поставить в известность вначале И.С. Мелехова, как куратора по науке, об этом. Конечно, для него тоже это было неожиданностью. Надо было думать о замене и подбору кандидатуры на моё место. Но при том, существовавшем тогда порядке, вначале надо было согласовывать этот вопрос с Обкомом партии. Второй секретарь обкома ГА. Душин, курировавший нашим институтом, заявил мне, что для меня, как директора и номенклатуры обкома, есть только две легальных возможности для отъезда из Архангельска: или в «оцинкованном гробу», или по заключению ими назначенной экспертной комиссии врачей. Моей соседкой по квартире, где тогда я жил, была главврач первой Архангельской городской больницы, у которой я делал единственную в жизни операцию по удалению «паховой грыжи» (где-то надорвался).
Мы были в хороших дружеских отношениях до конца её жизни. Она, как заслуженный врач, продолжала работать главврачём до 80 лет. Я и потом, спустя много лет, когда бывала необходимость, советовался с ней. Она и тут успокоила меня, напомнив о «клятве Гиппократа».
Но мне надо было также найти и место для переезда. Из ВНИИЛМа мне сообщили, что у них объявлен конкурс на вакансии по отделу экономики, в том числе на старшего научного сотрудника. Директором ВНИИЛМа в то время был академик ВАСХНИЛ Н.П. Анучин. При встрече я посоветовался с ним, как он смотрит на мой переезд, который естественно связан и с предоставлением квартиры для моей семьи. Он принципиальное согласие дал. Обо мне он был уже наслышан, тем более, что из ЦК КПСС именно ему была направлена моя книга «Расчёт и организация пользования лесом» с жалобой по поводу её содержания отдельных учёных Воронежского лесотехнического института, которые, как потом выяснилось, были «подставными фигурами» заказчика из Москвы. Н.П. Анучин, как крупный и авторитетный специалист по данному профилю, дал положительное заключение на мою книгу. Но лица, инспирировавшие эту жалобу, не желая моего переезда в центр, «давили» и на тех влиятельных лиц, которые могли помочь моему переезду.
Помню, в один из приездов в Госкомитет, где работал зам. Министра И.С. Мелехов, вызвал меня к себе на беседу В.И. Рубцов, работавший тогда начальником управления лесного хозяйства, и стал агитировать на переезд либо в Гомель, где был и существует до ныне БелНИИЛХ, или в Петрозаводск, в институт леса Карельского филиала АН СССР. Я выслушал его, понимая «откуда ветер дует», но согласия не дал. И.С. Мелехов не возражал относительно моего переезда во ВНИИЛМ.
До этого мы с ним согласовали вопросы моего замещения в Архангельске. Обкому была представлена кандидатура
A. С. Синникова, героя Советского Союза, работавшего в АЛТИ, доцентом по кафедре лесных культур.
1.5. ВНИИЛМ
В июне 1965 года я переехал во ВНИИЛМ. Здесь уже были знакомые мне по моему профилю сотрудники, которые стали моими друзьями, в том числе B.C. Чуенков, работавший у Н.П. Анучина зам. зав. отдела лесной таксации и лесоустройства, В.В. Загреев, А.Н. Федосимов и другие. Все они потом стали лидерами своего направления и достойной сменой воспитавшего их старшего поколения.
В отделе экономики под началом А.А. Цымека я работал вместе с Трубниковым, Марукяном, Лазаревым. Обстановка во ВНИИЛМе в то время была не спокойной. В детали её здесь входить не буду, но отмечу ту линию противостояния, которая наметилась между директором института Н.П. Анучиным и
B. И.Рубцовым, в ту ещё пору, когда он работал начальником управления лесного хозяйства в названном Госкомитете, а потом с 1966 г. ставший председателем Гослесхоза СССР. Н.П. Анучин рассказывал мне, что В. И. Рубцов как-то походя, встретив его в коридоре комитета, предложил ему «по хорошему» уйти с поста директора ВНИИЛМа, как подведомственного ему института. Меня, – говорил Анучин, это задело и я ответил ему – «ну что ж, попробуйте». С этого началась «война» между ними и продолжалась до преждевременной и неожиданной кончины В. И. Рубцова. Но в эту линию противостояния втягивали и сотрудников института. Я присутствовал на одном из организованных «спектаклей», когда по «заказной» статье в газете, по указанию В. И. Рубцова, уже председателя комитета, было созвано расширенное заседание Учёного совета, проходившего в актовом зале нынешнего помещения ВНИИЛМа, на II его этаже. Собрался, по существу, весь коллектив института. В статье отмечались недостатки руководства институтом, которые предлагалось обсудить и решить вопрос о соответствии руководства института предъявляемым требованиям. В прениях, помню, активно выступили за устранение Н.П. Анучина с поста директора академик ВАСХНИЛ Яблоков А.С. и проф. Цымек А.А. Были и противоположные голоса. В числе их была даже Кудашева РФ., бывшая тогда женой А.С. Яблокова, которая выступила с укором в адрес критиков. Смысл её слов сводился к тому, что вы, старики, стоите на краю могилы и никак ещё не можете угомониться.
Кто-то предложил голосовать. Общим гулом уже не Учёного совета, а всех присутствующих из коллектива поддержали это предложение. Президиум, возглавляемый В.И. Рубцовым, заявил, что голосовать должны только члены Учёного совета, на что возмущенные лица из числа сидевших в зале прокричали, что это должен решать коллектив института. При голосовании абсолютное большинство поднятых рук были за то, чтобы оставить Н.П. Анучина на посту директора. С этим и уехал тогда председатель комитета.
Но линия противостояния так и сохранилась, что, конечно, отражалось на отношениях не только внутри института, но и института с руководством Гослесхоза СССР. Я, разумеется, не принимал участия в этих интригах и не допускал себя втянуть в них. Ибо, работая до этого директором института, я понимал не простое положение быть руководителем ведомственного института, к тому же головного, который по образному выражению был «придворным» и, следовательно, должен неукоснительно следовать указаниям сверху. Если же ты хочешь проявлять самостоятельность, не совпадающей с линией руководства ведомства, то директор института сразу почувствует «цену» своего своеволия. Такое слишком подчиненное положение ведомственного института разительно отличалось от положения академического института, в котором мне посчастливилось работать и по достоинству оценить. Потом уже много позже, будучи директором ВНИИЛМа, я не стеснялся в деликатной форме говорить об этом сменяющим друг друга министрам, под началом которых мне удалось работать почти два десятка лет.
Старшим научным сотрудником в отделе экономики мне не долго пришлось работать. По предложению руководства Госкомитета по науке и Гослесхоза было предложено создать отдел перспективного планирования и долгосрочного прогнозирования, а мне возглавить этот отдел. Моим наклонностям и предшествующему опыту работы в Архангельске импонировало это направление деятельности. Я с большим энтузиазмом взялся за эту работу. Ей содействовало и общее направление деятельности ведомств, руководство которых решениями ряда директивных постановлений обязывалось заниматься разработкой прогнозов для обоснования основных направлений развития народного хозяйства. Я разработал программу и методику долгосрочного прогнозирования лесопользования и лесного хозяйства, которая рассматривалась на Учёном совете ВНИИЛМа и на НТС Гослесхоза СССР и была принята за основу.
Так как эта работа должна была идти на межведомственной основе, в контакте с другими ведомствами, в т.ч. под руководством КЕПСа, организованного Президиумом АН СССР, то я вошёл в контакт с выдающимися учёными, обмен мнениями с которыми обогащало представление об общей проблематике. В КЕПСе, в то время эту работу возглавлял академик Т.С. Хачатуров, который до того был директором института экономики АН СССР, одновременно академиком секретарём по отделению экономики АН СССР. Мне посчастливилось не только войти в контакт, но и тесно сотрудничать с ним на протяжении последующих двадцати лет, вплоть до ухода его в мир иной. Он потом организовал на экономическом факультете МГУ кафедру экономики природопользования, создал спец. совет по защите диссертаций в этой области и ввёл меня членом этого совета. Встреча и общение с такими личностями становится своего рода катализатором для научного творчества. Казалось бы, будучи в другом ведомстве, но он меня приглашал даже в зарубежные командировки по линии академии наук, и я за счёт их был, например в общей делегации под его руководством в Венгрии по приглашению академии наук этой страны для обсуждения проблем синтеза наук экологии и экономики в области природопользования. Со всей своей кафедрой он приезжал и на заседания Учёного совета ВНИИЛМ, когда я был там директором, и выступал с докладом.
Организованный мной отдел прогнозирования по заказу Гослесхоза разрабатывал долгосрочные прогнозы, и на основе их обосновывал возможные размеры пользования лесом по отдельным регионам Советского Союза. В сотрудничестве с В/О «Леспроект» и благодаря содействию П.И. Мороза, который возглавлял эту государственную службу, мы создали там группу исследователей по прогнозным расчётам во главе с моим аспирантом, ставшим кандидатом наук, B.C. Кудрявцевым, которая апробировала предложенные мною методики, а на основе их производила и соответствующие расчёты.
Так как упомянутая выше обстановка противостояния сохранялась и неоднократно принимались меры к замене Анучина Н.П., то однажды меня пригласили в ЦК КПСС, к И.К. Капустяну, курировавшим лесное хозяйство, и предложили мне возглавить ВНИИЛМ. Я отказался, сказав, что я не могу согласиться с этим предложением даже чисто по этическим соображениям. Н.П. Анучин в сложный период моей жизни посодействовал моему переезду во ВНИИЛМ и я из чувства благодарности ему никак не могу пойти на его место. На этом мы и расстались.
Позже меня пригласил В.И. Рубцов, как Председатель Гослесхоза СССР, и предложил мне занять должность начальника Управления науки. В то время эту должность исполнял Е.С. Павловский. Я слышал, что у них не сложились отношения, одной из причин которых было совмещение Евгением Семеновичем административной деятельности с научно-исследовательской, что для учёного, если он настоящий, вполне естественно. Я отказался от данного предложения, сказав, что для меня наука всегда была на первом плане, даже когда я работал директором института в Архангельске. После этого на место Евгения Семеновича пришёл человек из Киева, говорят с подачи министра Украины Лукьянова. Я с ним не вступал в контакт. Но и он не пришёлся «ко двору», хотя развязка с ним произошла уже при новом министре, ставшим Председателем Гослесхоза СССР – Г.И. Воробьёве. При нём в определенной мере обновился и центральный аппарат. Одним из его заместителей по кадровым вопросам из Архангельска, очевидно по предложению ЦК КПСС, с ведома которого только и санкционировались назначения, пришёл Г.А. Душин, который там был, как я уже писал, вторым секретарем обкома. Мы встретились с ним в один из его приездов во ВНИИЛМе, как старые друзья. Очевидно с его подачи я был предложен Г.И. Воробьёву в качестве кандидата на должность начальника управления науки, внедрения передового опыта и внешних сношений. У Воробьёва были и другие кандидатуры, в т.ч. В.Г. Атрохин, который был в числе близких ему людей. Но последний санкцию в ЦК КПСС не получил. Помню я собирался в отпуск ехать с семьёй на озеро Селигер, пригласив туда и И.В. Туркевича с женой. Директор Осташковского лесхоза В.М. Введенский, жена которого была моей дальней родственницей, пригласил меня отдохнуть у него, соблазняя рыбалкой и прочими прелестями.
Г.А. Душин до этого как-то меня предупредил, что если я куда вдруг соберусь отъезжать, то, чтобы я его поставил об этом в известность. Собравшись на завтра уехать, я уже в начале второй половины дня позвонил ему и сказал, что я на месяц уезжаю в отпуск. Для него, – по его интонации я понял, – это было неожиданностью и он попросил никуда до его звонка в этот истекающий день не отлучаться. Через 15 минут он меня просил срочно приехать на приём к Председателю Гослесхоза Г.И. Воробьёву.
Я сел на электричку и приезжаю на Шаболовку в здание Гослесхоза. Захожу в приёмную председателя комитета, секретарь сообщила, что меня уже ждут. Захожу в тот же кабинет, где за таким же столом, не изменив обстановки, сидел уже другой человек. Улыбаясь Г.И. Воробьёв без лишних вступлений предложил мне перейти в Гослесхоз работать членом коллегии, начальником управления науки. Я то же односложно ответил, что мне уже Ваш предшественник за этим же столом предлагал эту должность, но я отказался. «Почему?», – последовал вопрос. Я сказал, – потому, что один из начальников управления науки пострадал за то, что он совмещал административную с научной работой. А я учёный, и всегда буду заниматься научной деятельностью, в какой бы должности я не работал. Последовал ответ: «а я не буду запрещать Вам заниматься научной деятельностью, нам такой как раз и нужен. Какой же может быть начальник управления науки, если он не учёный и не интересуется наукой. Я сам занимаюсь научной деятельностью, хотя я и председатель комитета».
Для меня такой поворот разговора был неожиданным. Но я добавил, что завтра уезжаю в отпуск и отменить отъезд я уже не могу. И уезжайте спокойно отдыхать, – был ответ, – мы и без Вас всё оформим, коль Вы не возражаете. Мы пожали друг другу руки и на этом аудиенция закончилась. Я захожу к Г.А. Ду-шину и сообщаю содержание разговора. Он был рад сообщению и также сказал, что теперь ты можешь ехать, мы и без тебя обойдёмся с дальнейшим оформлением.
Месячный отпуск прошёл на берегу озера Селигер вдали от г. Осташкова, в фанерном домике. И.В. Туркевич был заядлым рыбаком. В 4 часа утра в тумане над озером в лодке он корпел над удочкой в предварительно подкормленном месте для ловли рыбы. Я же с утра переплывал на один из островов на озере, занимался гимнастикой. Днём уходил за грибами, такая «тихая охота» мне больше была по душе. Потом семьями собирались за общим столиком на берегу озера, ели уху и жареные грибы. Отпуск проходил непринужденно.
Вернувшись в институт, Н.П. Анучин встретил меня словами: ну Вы нам устроили переполох, хоть бы предупредили: ведь без Вас нам дали команду срочно подготовить все необходимые документы для представления в ЦК КПСС. Но вместе с тем эти слова он сопровождал и улыбкой. Оказывается к моему возвращению, с санкции ЦК КПСС, моя кандидатура уже была утверждена членом коллегии, начальником Управления науки, внедрения передового опыта и внешних сношений, и я уже должен был сразу переходить на работу в Гослесхоз СССР.
1.6. Гослесхоз СМ СССР
Первым делом, конечно, я зашёл к Председателю комитета и спросил, какие с Вашей стороны будут установки и какой порядок отношений должен быть между нами? Что я должен спрашивать у Вас, какие вопросы надо решать и как решать?
На это он мне ответил, «Мы берём Вас не для того, чтобы каждый раз спрашивать, чем Вам заниматься. Вам оказано доверие. Беритесь за работу согласно должностной инструкции о правах и обязанностях. И работайте самостоятельно. Приходить ко мне Вы можете, когда такая для Вас будет необходимость».
Должен сказать, что я доволен был условиями и обстановкой работы под началом этого председателя. Мне пришлось потом, будучи уже директором ВНИИЛМ, работать с четырьмя министрами. У каждого из них был свой характер, и я уже понимал, что стиль управления на любом уровне зависит не только от внешних, но и от внутренних факторов и в числе последних большую роль играет и характер человека, оказавшегося на положении руководителя отрасли.
Георгий Иванович был спокойного, уравновешенного характера человек. Он никогда не повышал голоса, не устраивал разносов. Но при нём исполнительская дисциплина была «на высоте». Чиновники при нём по коридорам не слонялись. Он был умелый политик, в межведомственные споры не давал себя, как министра, втягивать, и какие бы конфликтные ситуации между ведомствами не возникали, к удивлению всех он выходил победителем. Известно, что во все времена возникали неувязки между развитием лесных отраслей, и министры, возглавлявшие их, на заседаниях правительства пробовали свалить вину на других. Например, министр ЦБП т. Галаншин сетовал на то, что план он не вытянул потому, что т. Тимофеев не додал ему требуемые объёмы поставок древесины; последний же объяснял это тем, что т. Воробьёв, видите ли, не выделил ему должного объёма лесосечного фонда; а тот, в свою очередь, докладывал при них же председателю Правительства Косыгину, что лесная промышленность во многих областях недоиспользует расчётную лесосеку.
Кончилось тем, что обоих министров сняли, предварительно даже не предупредив их. А Г.И. Воробьёв спокойно продолжал работать.
Об этом А.Н. Обливин, будучи ректором МГУЛ, рассказывал не раз об откровениях обоих пострадавших министров, с которыми он был в тесной деловой связи и дружбе. Н.В. Тимофеев многие годы, даже будучи министром, заведовал одной из кафедр в университете.
Я быстро адаптировался в чиновничью среду центрального аппарата Гослесхоза СССР, хотя корректно пришлось дать понять отдельным коллегам, что науку надо не только уважать, но и считаться с нею, не показывая свои амбиции. Но общей уважительной атмосфере отношений к науке содействовал и сам председатель комитета, который непосредственно курировал нашим управлением. Как-то он меня спросил на первом году работы: «Ну как, Николай Александрович, идёт у вас работа?» Я говорю, что «работа-то не сложная, но уж слишком много начальников». Он мне отвечает, – «Николай Александрович, а у меня ещё больше начальников, что поделаешь!» Тем не менее после нашего такого разговора на одной из коллегий он заявил: «Вот что, уважаемые коллеги, для начала я Вас предупреждаю, Вы мне камни в огород науки не бросайте, иначе я Вас вашими же руками заставлю забирать эти камни обратно. Если кому-то из Вас в уже утверждённый план НИИ захочется какую-то дополнительную тему вставить, Вы вначале хорошенько подумайте, а какую взамен из уже утверждённого плана Вами же ранее предложенную тему убрать».
После такого монолога стиль отношений резко изменился. Даже некоторые из ретивых по характеру заместителей председателя переходили на уважительный тон с просьбой посоветоваться.
В рамках этого очерка я не могу входить в описание всей работы в комитете. Она была весьма многосторонней. Это и организация планов для всех институтов в рамках всех союзных республик бывшего СССР, организация семинаров, совещаний, выставок, участие в командировках, в т.ч. и зарубежных, организация сотрудничества с зарубежными странами, повышение её ответственности и эффективности. За каждым членом коллегии были закреплены определённые страны. Георгий Иванович мне предложил быть первым председателем советско-американской рабочей группы по сотрудничеству в области лесного хозяйства. Вместе с ним мы ездили в Вашингтон для заключения в Госдепартаменте США договора о сотрудничестве.
На наше управление возлагалась и задача подготовки советских специалистов к участию в мировых лесных конгрессах. На протяжении примерно 25 лет мне также пришлось принимать в них участие, и выступать с докладами и организовывать и принимать зарубежные делегации. На одном из конгрессов, проходивших в Норвегии (1976 г.) я возглавлял большую советскую делегацию. Именно там меня избрали членом исполкома JUFRO, в последующем участвуя в работе исполкома два созыва (1976-1985 гг.). Поставленной передо мной задачей было расширить число юридических участников в этой международной организации. И число их действительно резко расширилось, что позволило представить мировой общественности учёных отечественной лесной науки и уровень нашей науки. И надо сказать, что наши учёные и их труды достойно выглядели тогда на мировом уровне. Этому способствовали и крупные международные конференции в рамках JUFRO, которые проводились в нашей стране, в т.ч. на базе ВНИИЛМ, как головного института.
Конечно, и в плане личных представлений расширялся кругозор. Способствовала этому и многосторонняя информация, которая централизованно собиралась, анализировалась и обобщалась для доведения до всех не только НИИ и ВУЗов, но и органов управления, в т.ч. и до первичных предприятий и организаций. В каждой отрасли были созданы центры научной информации: в Гослесхозе СССР это был ЦБНТИ, который выполнял важную информационную роль. Объём выписываемой специальной литературы был несопоставимо с нынешним положением широк и многообразен. Расширились командировки наших учёных и специалистов в зарубежные страны. Говорить о каком-то «железном занавесе» в то время, якобы преграждавшим доступ наших учёных к зарубежным поездкам, выглядело несерьёзно, особенно в сравнении с нынешним периодом обвала не только в производственной сфере, но и научной, когда мы наблюдаем как будто умышленное разрушение отраслевой науки и даже ряда головных институтов стратегического значения.
Мне посчастливилось работать в период (1960-1990 гг.) расцвета отечественной лесной науки, которая во многом была обязана вниманию государственной власти к науке и учёным. Молодые люди стремились попасть в аспирантуру и затем работать в НИИ и ВУЗах.
Я прошёл весь этот путь от молодого учёного до руководителя научными коллективами и могу судить об этом не понаслышке, а по себе, своей судьбе, судьбе моих коллег, в т.ч. однокашников. Многие из них посвятили свою жизнь работе в лесных НИИ и ВУЗах. Отмечу для примера, что из 150 человек, поступивших со мною в академию, не менее трети стали учёными, из них большинство кандидатами и докторами наук, в т.ч. академиками государственных академий. Были среди них и министры, зам. Министры, начальники областных органов управления и крупные организаторы производства. Абсолютное большинство работало по специальности. В контрасте – сегодняшний период. Как выразился председатель Совета Федерации СМ. Миронов на одном из заседаний научно-экспертного совета при нем, в этом 2009 году сотни тысяч выпускников ВУЗов пополняют армию безработных. В то время такая трагедия была немыслима.
Но должен вернуться к своей профессиональной исследовательской деятельности. Несмотря на напряжённый период жизни (1970-1977 гг.) во время работы в Гослесхозе, я не забывал и о своих научных интересах.
В период адаптации к новым условиям жизни руки до своей науки ещё не доходили. Первые полгода работы в Москве я ещё продолжал жить в г. Пушкино, отправляясь в 7 часов утра на автобус, затем электричкой, потом метро до Шаболовки и пешком, успевая до 9 часов придти на своё рабочее место. Возвращался я домой также к 9-10 часам вечера. И так изо дня в день. Вначале я ещё думал, что вот следующая неделя должна быть полегче, но потом убеждался, легче не будет, свободного времени мне ожидать не придется. И я заставил себя работать в электричках туда и обратно, в выходные, праздники, тем более в отпуска, куда я уезжал с тяжёлым чемоданом бумаг, что бы выкупавшись и позагорав, дальше под тентом или в снятом для проживания помещении продолжать работать. Я втянулся в этот стиль новых условий жизни и работы и уже не сетовал на них. С учётом ранее сделанного задела и работы над собою в годы Гослесхоза СССР, к 1972 году я был подготовлен к завершению докторской диссертации. Летом 1972 г. я попросил Г.И. Воробьёва дать к моему трудовому отпуску ещё один месяц без содержания. Он дал мне на это согласие. Это был беспрецедентный случай в истории Гослесхоза СССР, чтобы чиновнику моего ранга давали отпуск без содержания для работы над диссертацией. На этот период я никуда из дома не поехал (я жил уже в Москве) и установил жёсткий порядок ежедневной работы по 12 часов в сутки (с 9 утра до 9 вечера, правда, с одним часом обеденного перерыва).
Я отключил телефон, чтобы до меня не домогались и не отвлекали. Своих замов я предупредил, что если будет острая нужда, пусть приезжают ко мне домой, не надеясь на телефонную связь. За эти два месяца мне удалось не только переработать и обобщить ранее собранный материал, но и заново продумать системно все поднятые мною проблемы, которые были до того в сфере моих научных интересов. Тут я понял, что когда-то в спешке возникшие идеи пришлось отбросить, как не осмысленные до конца и не вписавшиеся в общую систему. Именно в этот период окончательного оформления у меня чётко сформировалась принципиально новая экономическая теория воспроизводства лесных ресурсов с учётом отраслевых особенностей лесного хозяйства на основе непрерывного, неистощительного многоцелевого лесопользования, а на основе её новые методы расчёта пользования лесом и экономического обоснования не просто лесохозяйственных мероприятий, а целостных программ использования и воспроизводства лесных ресурсов.
При этом мне удалось решить старую проблему лесоустройства, как освободить принцип постоянства пользования от сковывающих его пут схемы нормального леса, на которой исторически строилась наука лесоустройства. Именно из-за этих пут Юдейх, директор Тарандской лесной академии, влиятельное лицо второй половины XIX в., отступил от классических основ лесоустройства, заложенных его предшественниками -Коттой и Гартигом, и взамен их предложил использовать созданную его учителем Пресслером теорию финансовой спелости, покоящейся уже на принципе периодического пользования взятого автономно отдельного участка леса в границах выдела. Эта теория нанесла большой урон лесам Германии, что описано в специальной литературе, и уже в XX веке выдающемуся лесному экономисту Шпайделю пришлось вести борьбу с этим лесным учением, которое, тем не менее, было использовано в англоязычных учебниках по лесной экономике в качестве краеугольного камня.
Я потом докладывал созданную мною теорию в Дрезденском техническом университете на семинарах по проблемам лесоустройства, в т.ч. и конференции, посвященной классикам лесоустройства, где мой доклад был не только воспринят, но и должным образом оценён. За эти работы Дрезденский технический университет избрал меня почётным доктором лесохозяйственных наук.
Для меня, конечно, признание немецких учёных, тем более известного Тарандтского отделения университета, как признанной колыбели мировой лесной науки и практики, имело научное и практическое значение. Мои труды в этой области были опубликованы в немецкой печати и были известны и в ФРГ. Позже я вошёл в контакт с проф. Плахманом, который в JUFRO руководил отделением лесоустройства. Позже мои доклады были опубликованы в трудах мирового конгресса, проходившем в Японии, в Канаде, а в 1995 г. и на конгрессе в Финляндии, а также на международных совещаниях в рамках JUFRO; организованных по моей инициативе и при поддержке МЛХ РФ на базе ВНИИЛМ (1992, 1994, 1996 гг.). Причём мои идеи не встречали сопротивления и со стороны учёных, всё ещё стоявших на других позициях. Отклики на свои предложения я получал из разных стран, в т.ч. из Франции, и даже с латиноамериканского континента (Чили, Венесуэла). Я уже не говорю о лесных экономистах стран-членов СЭВ, с которыми на общих семинарах встречались нередко.
Для защиты докторской диссертации требовалась ещё подготовка и опубликование монографии, которая была издана в начале 1974 г., что позволяло мне выходить на защиту. Но надо было решить с местом защиты. Поскольку я выпускник ЛТА и там же защищал кандидатскую, то и по докторской было логично идти в свою академию. Дело оставалось за оппонентами.
Коллеги, хорошо представлявшие обстановку в академии (Е.С. Мурахтанов и др.) предупредили меня, что в этом случае я не обойду Лобовикова Т.С, зав. кафедры экономики. Но поскольку вряд ли он разделяет мою точку зрения на постоянство пользования, то следует в противовес ему рекомендовать вторым оппонентом лесоустроителя, авторитетом среди которых в то время был Н.П.Анучин, противник по ряду работ первого оппонента. Но выбор таких оппонентов грозил высеканием искр при столкновении кремневых камней. Оба они дали согласие на оппонирование. Первые реакции и со стороны Т.С. Лобовикова были положительные.
О характере прошедшей в 1974 г. защиты я уже писал в статье, посвященной Т.С. Лобовикову (она помещена и в это издание). Поэтому, не повторяюсь, отмечу лишь, что Т.С. Ло-бовиков до защиты предложил мне компромисс, либо я отказываюсь от принципа постоянства и при этом только условии он согласен быть первым оппонентом и поддерживать меня на доктора экономических наук; либо, если я не соглашусь с этим, он отказывается быть первым оппонентом и согласен быть лишь вторым, но и я при этом не должен претендовать на доктора экономических наук и удовлетвориться лишь степенью доктора сельскохозяйственных наук по специальности «лесоустройство и лесная таксация». Конечно, я не мог отступить от принципа постоянства пользования лесом, на котором строилось содержание всей моей диссертации, поэтому роли оппонентов поменялись, и первым стал академик ВАСХНИЛ Н.П.Анучин, твёрдый сторонник принципа постоянства пользования лесом, а на роль второго оппонента – перешёл доктор экономических наук проф. Т.С. Лобовиков. Защита была острой. Хотя Т.С. Ло-бовиков и дал положительный отзыв, но после его зачтения в прениях ещё два раза выступал, защищая свои позиции. Но острота защиты содействовала мне, т.к. никто не мог упрекнуть, что кто-то подыгрывал мне. В день защиты вышла подвальная статья в газете «Правда» с названием «Начальник защищает диссертацию». Она не относилась лично ко мне, но общую атмосферу негативного отношения в обществе к защитам начальников поддерживала. Защита состоялась 23 августа 1974 г. Но из-за реорганизации ВАКа учёная степень доктора наук была присуждена лишь 12 марта 1976 г.
В заключении к освещаемому вопросу о защите диссертации я должен остановиться на одной из немаловажных сторон её: а нужна ли была эта защита и добавляет она что-либо человеку, кроме документа, подтверждающего её. Нередко от лиц, не решающихся на этот шаг, можно слышать, а что это мне даёт то, что я знаю уже и имею; вряд ли чтоб она, диссертация, добавит. По себе могу сказать, что это ложное утверждение. Диссертация обязывает сказать что-то новое, а для докторской и принципиально новое. Она обязывает человека, вставшего на этот путь – к организации мозговой атаки. Даже анализ и обобщение уже собранного ранее материала ставит на более высокую ступень сознание самого исследователя. Как говорил А. Эйнштейн «вся наука есть не что иное, как упорядочение мышления». При глубоком анализе с целью обобщения происходит действительно «упорядочивание» даже собранного материала, но при этом далеко не все из этого материала выдерживает строгую оценку и от него приходится отказываться. При таком, более строгом обобщении, нарождается иной порядок, в рамках которого и появляются новые элементы, благодаря которым формируется и новая система, отличная от предшествующих представлений. И тут справедливо утверждение, что всё новое рождается на сверхобобщении. На своём примере я пришёл к выводу, что если бы я не засел за диссертацию, отрешившись от всех забот, которые в повседневной суете не давали мне возможность внутренне собраться и сосредоточиться только на главном предмете «атаки», то у меня не выкристаллизовалась бы созданная мною, принципиально отличная от представлений проф. П.В. Васильева и других авторов, теория воспроизводства лесных ресурсов, которая и явилась для меня основой для решения основных проблем лесной экономики и лесоустройства, включая программный подход к лесному планированию, к экономической оценке различных по своей природе затрат в лесном хозяйстве, к структуре платежей за лесные ресурсы и их распределению по финансовым потокам и др.
Даже проф. Т.С.Лобовиков, казалось бы не исповедывающий принцип постоянства пользования, на основе которого и была мною сформирована теория воспроизводства в лесном хозяйстве, но и он вынужден был не только признать, но даже ещё и мне подсказывать в частных беседах, что я де ещё сам недооцениваю её далеко идущую роль для лесной экономики. Хотя лично я это осознавал, но по характеру своему не люблю никому навязывать своих взглядов, полагая, что рано или поздно к этой истине подойдут и другие. Как-то, будучи у него в гостях, на квартире, он мне сетовал, что вот де двадцать лет пробиваю предложение по хозрасчёту в лесном хозяйстве, но так и не доходит дело до их широкого использования в производстве. При этом я ему сказал, что «лобовая атака» не всегда даёт должного результата. Ведь и дипломатия пользуется методом ухаживания за женщиной; не все из них принимают такую атаку. Меня лично не беспокоит, что кто-то не хочет воспринимать мою идею. Я не собираюсь её никому навязывать, Придёт время, когда созреет обстановка, да и люди. Также будет и с хозрасчётом, – пробовал я его успокоить относительно яко бы равнодушного отношения к проблеме хозрасчёта.
Конечно после защиты большая дополнительная нагрузка, связанная с подготовкой диссертации, облегчила основную профессиональную работу в комитете. При этом в дальнейшем изложении остановлюсь на её организационной стороне, которая позволяла в управлении наукой вовлечь широко научную общественность, не замыкая её на центральном аппарате Гослесхоза СССР. По моей инициативе были созданы Проблемные советы по основным разделам лесной науки, которые включали ведущих учёных и крупных специалистов страны под руководством выдающихся, общепринятых учёных-лидеров. К числу таких советов по направлениям относились: по лесоводству; по генетике, селекции и семеноводству; по защите лесов от вредителей и болезней; по охране лесов от пожаров; по механизации лесного хозяйства; по экономике и лесоустройству. В задачу этих советов входило: обсуждение итогов выполнения научно-исследовательских работ по ранее утвержденным планам с рекомендацией предложений для внедрения в производство; обоснование основных направлений и в составе их приоритетных тем для перспективного плана НИР-ОКР.
Для общей координации работы всех проблемных советов был создан Совет директоров лесных НИИ под руководством начальника управления науки (потом директора головного института – ВНИИЛМ), который обобщал проведённую проблемными советами работу и представлял на рассмотрение НТС Гослесхоза СССР, а затем и на коллегию комитета, решения которой были основой для принятия решений по планированию и организации научных исследований с размещениями их между научными учреждениями.
При этом было признано необходимым диверсифицировать работу и отраслевых НИИ в двух плоскостях. Во-первых, для каждого института была выделена его зона деятельности, ограничивающаяся обычно крупным регионом, например, ДальНИИЛХ обслуживает весь Дальневосточный округ, Архангельский институт леса и лесохимии – Европейский Север, ВНИИЛМ -Центральный, Уральский, Поволжский и Южный регионы, ЛенНИИЛХ Северо-Западный и т.д. Но наряду с этим каждый из институтов расширял специализацию по определенному направлению. Например, на ЛенНИИЛХ возлагалась обязанность головного института по лесопожарной тематике, на Центральный институт по селекции, генетике и семеноводству координация работ по направлению, связанного с его названием, на ВНИИЛМ исследования по лесоводству и экономике и т.д. Соответственно и проблемные советы опирались на соответствующие специализированные институты.
На коллегиях Гослесхоза СССР рассматривалась и утверждалась сеть развития отраслевых НИИ вместе с лесными опытными станциями (ЛОС) и опытными лесхозами, закрепленными за каждым НИИ, а в ряде случаев и за отдельными ЛОС и филиалами. Например, такие опытные лесхозы имел не только ВНИИЛМ, но и его Костромская ЛОС, а так же Кавказский филиал ВНИИЛМ, который потом выделился в самостоятельный институт.
Для обмена опытом Совет директоров НИИ Гослесхоза СССР утверждал у руководства комитета на каждый год поочерёдные выездные заседания по институтам с одновременным заслушиванием работы проблемных советов. Участие в таких выездных заседаниях принимали участие кроме директоров и ведущих учёных НИИ так же и сами руководители Гослесхоза СССР или их заместители, вместе с ответственными работниками ЦК КПСС, курирующие лесную науку и практику.
Всё это поднимало роль науки и учёных в развитии производства и управлении отраслью, но одновременно было и противовесом обюрокрачиванию процессов принятия решений на союзном уровне.
Об этом приходится писать здесь потому, что ныне, казалось бы, в век декларативно провозглашённой демократии, свободы слова и открытости, решения по организации и планированию научных исследований принимаются в основном в среде чиновнично-бюрократического аппарата. Сами учёные при этом отодвинуты куда-то «на задворки». При этом и система так называемых «конкурсов» на выполнение НИР превратилась в «закрытую систему», которая выливается в результате в афоризм Райкина: «по форме правильно, а по существу – издевательство». Мы уже не говорим о том, что без ведома учёных и руководства НИИ ликвидированы опытные лесхозы и ряд ЛОС.
Например, ДальНИИЛХ, отмечая в октябре 2009 г. свое 70-летие, констатирует, что «закрыты все лесные опытные станции, опытно-экспериментальный завод, Хехцирский опытный лесхоз передан из института Агентству лесного хозяйства Хабаровского края» («Лесная газета», 24.10.2009 г. №81 (10.031)).
Когда при обсуждении лесного плана по Камчатской области я задал вопрос начальнику управления лесами этой области, почему ликвидировали Камчатскую ЛОС, в задачу которой входило научное обеспечение использования лесов и лесного хозяйства этого специфического края, оказалось, что он даже не знал об этом и впервые только по моему вопросу услышал об этом. О какой инновации, которому прочат быть 21 веку, может идти речь в лесном хозяйстве?
Я был приятно удивлен, когда руководитель Рослесхоза А.И. Савинов, прочитав мою критическую статью о том, что бывший Архангельский институт леса и лесохимии, ныне названный СевНИИЛХом, передан на положение филиала СПб-НИИЛХу, а ДальНИИЛХ – ВНИИЛМу, позвонил мне и сообщил, что он исправит это решение, хотя принято оно было не им, а его предшественником. Должен сказать, что далеко не каждый руководитель лесной отрасли способен на такие оперативные исправления допущенных ошибок. В Минпромторге (до этого в Минпромнауке) даже не «поперхнулись» ликвидировав ряд не только отраслевых, но и стратегически важных головных институтов, без которых развитие отраслей лесной промышленности вообще немыслимо.
Возникает вопрос – что это? Недееспособность отраслевого руководства, атрофия стратегического мышления, отсутствие государственного видения своего предназначения или виновных надо искать выше? Будем надеяться, что Президент России ДА. Медведев, выдвинув своим посланием к обществу призыв «Вперед Россия!» сумеет, наконец, встряхнуть обюрократившиеся высшие чины управления и заставит их думать о пользе государству и его многонациональному народу.
В порядке контраста, я пытался напомнить, что не все так было плохо в Советском прошлом, наследство которого, – по словам ДА. Медведева, – мы доедаем, ничего нового пока не создав. Ряд положительных сторон, особенно в управлении наукой, придется не только вспомнить, но и использовать для пользы дела, для исправления явных перегибов, допущенных в годы так называемой перестройки.
Начальником управления наукой я проработал семь лет и мог бы и далее оставаться на этом посту, и тем более, что у меня не возникало мыслей о перемене мест, да и отношение руководства ко мне оставалось благоприятным. Но на дальнейший поворот в делах повлияли внешние обстоятельства, они и вызвали изменения в моем дальнейшем положении. Чтобы перейти к этому, я должен обратиться к изменениям руководства ВНИИЛМа, и роли последнего в то время.
После 11-летнего руководства ВНИИЛМом на смену Н.П. Анучину пришел Л.Е. Михайлов, который до этого работал зам. министра лесного хозяйства России. При этом он был и кандидатом наук. Такое сочетание устраивало тех, кто подбирал нового директора. Г.И. Воробьев не вступал с Н.П. Анучиным в конфронтации, как это было при В.И. Рубцове. Он ему просто предложил на выбор: хотите продолжать работать директором ВНИИЛМ, пожалуйста, но оформляйтесь должным образом, но не оставайтесь на двух стульях. Н.П. Анучин одновременно был и зав. кафедрой МЛТИ (ныне МГУЛ), причем он свое время делил пополам. Для руководства же головным институтом такое деление времени председателя комитета не устраивало. Я уже не говорю о коллективе, представители которого были завсегдатаями в Гослесхозе. Даже Н.П. Анучин, встречая в комитете своих сотрудников, шутил, и что вас тут привлекает, не смотря на рядом расположенный крематорий (около Даниловского монастыря).
Должен пояснить роль ВНИИЛМа и его директора в то время, как головного учреждения для всей отрасли. По существу ВНИИЛМ был и оставался координирующим органом в системе научного обеспечения и именно на основе его аппарата формировались обобщающие научные отчеты по всей системе Гослесхоза, и перспективные планы и многое, многое другое. По сути не только для отрасли, но и для других отраслей головной институт был опорной базой каждого ведомства. Все с чем не справлялся аппарат комитета в виду его небольшой численности, все перевалилось туда, в сподручный для руководства Гослесхоза головной институт, как «придворный», являющийся дополнительным, вспомогательным «этажом» в структуре Гослесхоза. Такую же роль играл и ЦНИИМЭ для лесной промышленности, который всегда был под рукой у руководства Минлеспрома. Министр всегда мог вызвать директора института и дать ему «нахлобучку», если какое-то поручение, как всегда важное, он вовремя или качественно не выполнил. При том суммарно нарастающим итогом жаждущих высказаться о недостатках института могли все это излить на балансовой комиссии, а по ее результатам принять и упреждающие меры.
Поэтому и роль директора головного института очень не простая. С одной стороны это важная фигура, проходная (как на шахматной арене). Она постоянно находится в связи и с руководством Рослесхоза, но ее всегда могли пригласить и в ЦК КПСС и дать также свое поручение, как своей «номенклатуре», не ставя в известность руководство комитета. Но при всей важности эта фигура является одновременно и слугой многих господ. Если даже один из «господ» окажется недовольным, то осложнения не преминут заявить о себе. Далеко не все могут справиться с такой ролью.