Введение
Вопрос о преобразованиях русской школы, возбуждаемый постоянно и затрагивающий все стороны школьного дела, обычно обходит самое важное – надлежащее направление в преподавании. Школа без направления не может осуществлять задач воспитания. Цель нашего труда посильно указать на те практические средства, которые будут содействовать правильной постановке школьного дела, основанного на единственно желательном в школе национальном направлении. Слабость такого направления в нашей школе достаточно известна: ее видят и руководители школы, и непричастные к школе лица, о ней говорят многочисленные факты современной действительности, ее признают в своих пожеланиях народные представители. Национальное направление в школе – вопрос прежде всего воспитательного характера, с ним поэтому связаны вопросы о желательности и возможности вообще школьного воспитания. Первый вопрос терял бы свой интерес в том случае, если бы воспитание достаточно осуществлялось семьей. К великому сожалению, про русскую семью нельзя сказать, что она достигает воспитания; если она и сохранила еще влияние на детей, то далеко не достаточное и не всегда положительное. Вот что говорил по этому поводу Достоевский, мнения которого мы полагаем в основу дальнейших рассуждений: «Я был одним из тех, которым наиболее облегчен был возврат к народному корню, к узнанию русской души, к признанно духа народного. Я происходил из семейства русского и благочестивого. С тех пор, как я себя помню, я помню любовь ко мне родителей. Мы в семействе нашем знали евангелие чуть не с первого детства. Мне было всего лишь десять лет, когда я уж знал почти все главные эпизоды русской истории из Карамзина, которого вслух по вечерам нам читал отец. Каждый раз посещение Кремля и соборов московских было для меня чем-то торжественным. У других, может быть, не было такого рода воспоминаний, как у меня. Я очень часто задумываюсь и спрашиваю себя теперь, какие впечатления, большею частию, выносит из своего детства уже теперешняя наша молодежь... Возьмите ту среду, то общество, в котором она возрастает, и спросите себя: может ли быть в наше время что-нибудь менее защищено от известных влияний? Прежде всего поставьте вопрос: если сами отцы этих юношей – не лучше, не крепче и не здоровее их убеждениями; если с самого первого детства своего эти дети встречали в семействах своих один лишь цинизм, высокомерное и равнодушное (большею частию) отрицание; если слово отечество произносилось перед ними не иначе, как с насмешливой складкой; если к делу России все воспитывавшие их относились с презрением или равнодушием; если великодушнейшие из отцов и воспитателей их твердили им лишь об идеях «общечеловеческих»; если еще в их детстве прогоняли нянек их за то, что те над колыбельками их читали «Богородицу»: то скажите, что можно требовать от этих детей и гуманно ли при их защите, если таковая потребуется, отделываться одним лишь отрицанием факта» 1) [Дневник писателя].
Так писал Достоевский еще в 1873 году. Молодое поколение, о котором он скорбел, из детей превратилось в отцов. Естественно, что они в свою очередь не могут воспитать своих детей на чуждых им самим национальных началах. В направлении «отцов» – руководителей молодежи – достаточно определяется настроение и вообще русской интеллигенции, характеризующееся слабостью национального чувства и национального самосознания. Об этом в свое время писал и Достоевский: «Чем больше мы в угоду иностранцам презирали нашу национальность, тем более они презирали нас самих. Нам нужно стать русскими прежде всего». Мы, русские, по выражению того же писателя, «самооплевники и общечеловеки», и в этом наше национальное несчастье и несомненная отсталость от Запада. Другим существенным недостатком современного общества является упадок религиозности, тем более нежелательный, что находится в неоспоримом противоречии с запросами русского народного духа. Эта безрелигиозность однако скорее – религиозное безразличие, чем атеизм в строгом смысле слова. Наша интеллигенция равнодушно относилась ко всякому религиозному зову, даже если он исходил от ее вождей, в других отношениях пользовавшихся у нее авторитетом, как Толстой, Достоевский, Вл. Соловьев и др.
Вышеуказанным не исчерпываются все недостатки современного русского общества в его массе, – мы назвали лишь самые видные из них; но и они достаточно показывают, что современная русская семья не может давать детям правильного воспитания. Вопрос осложняется еще тем, что за последнее время влияние семьи быстро идет на убыль, а во многих случаях и вовсе исчезло. В анкете, произведенной среди московского студенчества приват-доцентом Членовым, имеются по этому вопросу очень определенные данные. Из 1794 студентов, ответивших на вопрос – имела ли семья влияние на выработку мировоззрения, 58% дали отрицательный ответ. Об ослаблении семейного влияния свидетельствует и недавний съезд по семейному воспитанию. Таким образом, вопрос о желательности и необходимости школьного воспитания может быть разрешен в положительном смысле. Он находит, тем не менее, принципиальное возражение. Существует, как известно, взгляд, отрицающий право воспитания; сторонники этого взгляда признают за детьми свободу самоопределения. Действительность говорит однако, что для предоставления детям такой свободы едва ли есть основания. На место одного влияния всегда становится у детей другое. Среда, товарищи, чтение, часто совершенно случайные влияния заменяют семью или другое разумное и благожелательное воздействие. Пословица: «скажи мне, с кем ты знаком, и я скажу, кто ты таков», имеет особое значение в отношении молодежи. У детей все находится в процессе развития и образования. Кроме товарищей, влияние которых несомненно и нередко имеет роковые последствия, на молодежь в наш век влияют газеты, журналы, книги и всякие события дня. В этих случайных влияниях, разумеется, не может быть ни определенной разумной системы, ни основной руководящей идеи. Поэтому даже Толстой признавал, что «семейные, религиозные и правительственные основания воспитания естественны и имеют за себя оправдание необходимости» 1) [Педагогические статьи]. Категорически Толстой отрицал только воспитание «общественное», понимая под ним право общества воспитывать народ по своему усмотрению, на чуждых народу началах.
Все это настойчиво говорит за то, что пора выступить новой могучей силе, которая бы подняла брошенное семьей и раздавленное «средой» воспитание русского молодого поколения и взяла это дело на себя. По необходимости внимание останавливается на школе. Но при современном ее положении школа не в состоянии выполнить этой задачи. «Школа – важное дело, конечно, но школе нужен дух и направление», говорит Достоевский. Направление школы должно соответствовать сущности и характеру народного духа, т.е. должно быть национальным. «Вне народности нет разумной школы», говорит Ушинский: «обучение, построенное на абстрактных или иностранных началах, способно образовать лишь всечеловеков (космополитов). Школа, устроенная вне истории, которую прожил народ, религии, государственного устройства, может дать лишь печальный результат... Как нет человека без самолюбия, так нет без любви к отечеству, и эта любовь дает школе верный ключ к сердцу ученика и всегда найдет ответ в чувстве ребенка. Творец глубоко и сильно вкоренил в сердце человека начало народности и любовь к родине, и ничто в мире не может потушить этой искры любви к отечеству. Эту-то искру школа и обязана прежде всего развивать. Школа без народности – тело без души» 1) [Собрание педагогических сочинений]. Так говорит великий наш педагог; почти так же определяет задачи русской школы Достоевский. Говоря о недостатках русской молодежи и интеллигентского воспитания, он делает одно ценное замечание: «Винить недостаточно, надо искать и лекарств. По-моему, еще есть лекарства: они в народе, – в святынях его и в нашем соединении с ним» 2) [10 т. 410 стр.].
Впоследствии мы укажем, в чем именно наша школа отступает от этих заветов. Но что она не дает правильного воспитания, это несомненно. Печальнее всего то, что наша школа, в значительной части своих представителей-педагогов, и не стремится ни к каким воспитательным целям и делает это вполне сознательно и убежденно. Сами педагоги часто отрицают возможность школьного воспитания. Главным препятствием к этому они считают незначительность времени, которое ученики проводят с учителем и невозможность вследствие этого уделять воспитанию подобающего места. Мы полагаем однако, что в таком живом деле, как преподавание, учитель не может так или иначе не вкладывать своих взглядов и убеждений в свое преподавание, а следовательно, влияние его на учеников несомненно; тем более это относится к некоторым предметам, о постановке преподавания которых мы скажем ниже. Лучшим доказательством возможности воспитания в школе служат западные школы, которые все носят воспитательный характер. Особенно поучительна для нас в этом отношении немецкая школа.
После Тильзитского мира разоренная Пруссия потеряла большую часть своих владений и внешнее политическое значение, что угрожало ей великими бедствиями. Прусский король Фридрих Вильгельм своевременно оценил необходимость объединения, как единственного средства, могущего поднять государство. Для осуществления своей цели лучшим средством он признал школу и обратил на нее все свое внимание. В 1808 году знаменитый сподвижник его Штейн разослал всем провинциальным и земским властям следующий циркуляр: «Нашею главною заботою должно быть возвышение религиозного, нравственного, патриотического духа в народе, чтобы возбудить в нем сознательное мужество, доверие к себе и готовность на все пожертвования ради независимости от иноземцев и ради своего народного единства. Как во всем, так и здесь наибольших результатов мы можем достичь только при помощи правильного начального воспитания и обучения народа. Если природные здоровые силы народа будут возбуждены, питаемы и развиваемы начальным образованием в истинном народном духе, то, без сомнения, мы вырастим сильное, крепкое поколение в физическом и нравственном отношениях, которое будет проникнуто единым народным чувством, будет сознавать силу и славу отечества в его народном и государственном единстве, и нам можно будет смело надеяться увидеть лучшее будущее». За свою деятельность по настоянию Наполеона Штейн был удален из Германии; но и за границей (в России) он продолжал руководить начатым делом, постоянно указывая своим соотечественникам на великую цель школы. «Мое желание, писал он, видеть Пруссию усиленною и увеличенною, проистекает не из слепой привязанности к этому государству, но из убеждения, что раздробленность ослабляет Германию, уничтожает в ней общее народное чувство и сознание своего нераздельного единства и делает ее неспособной к образованию сильного политического целого. Пруссии предстоит восстановить наше общее отечество – единую Германию. Она достигнет этого, если только не покинет забот о просвещении народа, и если распространением в народе правильного начального образования прежде всего положит твердое основание своему собственному народному и политическому единству и могуществу». Дело Штейна продолжал первый и самый замечательный прусский министр учебных и духовных дел Альтенштейн.
«Тяжкий, кровавый опыт открыл нам глаза», писал он в своем циркуляре учебным властям, «и научил нас, к каким великим утратам ведет пренебрежение своим родным, отечественным... Наша народная школа отныне должна сделаться рассадником истинно-народного начального образования, составляющего надежное и несокрушимое основание духовного, народного и государственного единства. Она должна быть общим начальным христианским, немецким, прусским училищем для всего прусского народа, ибо мы прежде всего христиане, но вместе с тем мы пруссаки, и общее наше отечество – Германия». Таковы воспитательные принципы первых деятелей новой немецкой школы, и немецкая школа оправдала возлагаемые на нее надежды. Она подняла народный дух и воспитала в немецком народе сознание своей национальности и единства и тем подготовила объединение Германии. Уже в 1866 году, после разгрома Австрии, военный министр фон-Роон, начальник главного штаба фон-Мольтке и другие генералы прусской армии во всеподданнейшем докладе донесли прусскому королю: «Армия вашего королевского величества, которая ныне сражалась и победила, вся вышла из прусской народной школы и получила в ней свое образование». Немного позже та же школа, по свидетельству Бисмарка, собрала всю раздробленную Германию и в 1871 году после побед над французами восстановила Германскую империю 1) [Давис. Народные школы в Германии]. Немецкий учитель победил французского, победил национальным духом своей школы. И до сих пор немецкая школа зорко охраняет и строго следит за своим национальным направлением. В дальнейшем, при разборе учебников, мы коснемся этого вопроса подробнее.
Французская школа, являясь в одном отношении грозным предостережением для нас, в другом может служить образцом подражания. Во Франции, как известно, образование народа имеет два направления – клерикальное и светское. Первое основывается на религиозных началах, второе на «морали» – сначала антиклерикальной, а теперь материалистической. Но даже и эта близкая к разложению школа имеет несомненные преимущества над русскою, – в узком смысле слова она все-таки школа национальная. Правда, «мораль» коснулась уже и патриотического направления: появляются учебники, отрицающие всякое гражданское чувство (учебники Примэра), но общий национально-патриотический дух все же сохранился. С этой стороны французская школа и заслуживает нашего внимания. По словам исследователя французской школы И. Чистякова 2) [«Народное образование во Франции». Магистерская диссертация] «l’ idee national, будить которую призвано образование во Франции, есть не что иное, как укоренение в душе ребенка с раннего возраста (6–7 лет) сознания привычки думать и чувствовать, что французская нация – прежде всего... Рассказы и отдельные отрывки, составленные в образцовой форме и содержащие в себе описание каких-нибудь исторических событий или биографий, должны положить в детских душах зародыш идеи о Франции и любви к ней». В этом смысле даются инструкции учителям и составляются учебники. Так, в инструкциях учителям народных школ говорится: «Школьнику нужно показать, что только в нации человек осуществляет свою природу, что только в ней он делается истинным человеком». Здесь же отметим одну характерную подробность недавнего прошлого. После болгарских побед над турками в балканскую войну французское министерство народного просвещения немедленно командировало в Болгарию педагогов для изучения тамошнего школьного дела. О национальном направлении французских учебников мы скажем подробнее в своем месте.
Об английской школе не приходится много говорить. Известно, что английская школа находится в дружном единении с семьей, откуда и почерпает свое направление. Англичане давно признали, что обучение, при всей успешности, ничто без воспитания, и что одно продолжает и дополняет другое. «Воспитание и образование у англичан», говорит исследователь английской школы Леклерк, «до такой степени смешались и слились, что английский язык не различает этих двух понятий и выражает одним общим словом: education, вполне определяющим целое. Возьмем ли мы физическое, нравственное или умственное воспитание – везде мы видим ту же дисциплину, те же принципы: образование поддерживается воспитанием и обратно. Англичанину показалось бы чудовищной даже возможность предположения, чтобы школа могла разделить эти два элемента, дать предпочтение одному перед другим и создать человека образованного, который не был бы воспитан. Английский мозг так же мало способен переварить подобную мысль, как английский язык ее выразить» 1) [Воспитание и общество в Англии]. Если так понимают в Англии задачи школы, то нетрудно представить, в каком направлении ведется воспитание в английской школе. Продолжая дело воспитания, начатое семьей, она принимает и направление этого воспитания. Семья же английская, как и все общество, зиждется на строго национальных началах. Это всем хорошо известно, и английский национализм стал ходячей истиной. Английский ребенок с молоком матери всасывает любовь к своему отечеству, ко всему своему родному и остается верен и неизменен этому чувству на всю жизнь, где бы он ни был, с кем бы ни имел дела. Тип англичанина отличается прежде всего таким сильным и глубоким национализмом. Вместе с сильно развитым национальным чувством и самосознанием англичанина неразрывно связано сознание гражданского долга. И этому также весьма способствует английская школа. В дальнейшем мы покажем, как школа в Англии проявляет свои заботы о воспитании будущих граждан и развитии в них преданности своему народу и отечеству.
По свидетельству специалиста по вопросу образования в иностранных государствах, П. Г. Мижуева, Северо-Американские Соединенные Штаты тоже не забывают великой задачи школы воспитывать в детях будущих граждан. И там издаются законы и постановления, регулирующие в данном направлении школьное преподавание. В этом отношении особенно любопытен один такой закон: «В Америке существуют штаты, где больше половины жителей, родившихся вне Америки или, по крайней мере, таких, которых родители эмигрировали из Европы. Случается даже, что эмигранты одной национальности почти сплошь заселяют какую-нибудь область (немцы в штатах Сев. и Южн. Дакоты). И несмотря на это, правительство Северо-Американских Соединенных Штатов требует, чтобы преподавание во всех безусловно учебных заведениях, как общественных, так и частных, велось на английском языке» 2) [«Влияние народного образования на народное богатство, здоровье, нравственность и др. стороны общественной жизни», 35–36]. Республиканское правительство Северо-Американских Штатов сознает, что школа и в частности государственный язык преподавания представляют наиболее могущественное орудие в руках правительства для создания устойчивого политического целого.
Но особенно любопытна и поучительна для нас школа одного нашего соседа, с которым привела нас судьба посчитаться в недавнем прошлом и, кто знает, быть может, еще не в последний раз. Оказывается, что и японская школа отличается таким же, если еще не большим национальным духом, как и другие иностранные школы. Известно, что японцы патриоты в высшей степени. Всем памятен тот необычайный подъем духа, то необыкновенное по своей глубине и силе чувство патриотизма, которые обеспечивали японцам их военные успехи. И этим качествам они обязаны, в значительной степени, школе. Японская школа по преимуществу – школа будущих граждан, которые учатся в ней с самых юных лет любить свое отечество и с радостью умереть за него, если того потребует император. Сознавая всю громадную роль школы в воспитании будущих граждан, правительство японское крепко держит ее в своих руках и тщательно оберегает от всяких противогосударственных влияний. В этом деле у него есть одно весьма действительное средство: оно само издает учебники для школ; эти учебники составляются особыми учебными комитетами, и издание их делается монополией министерства народного просвещения. Итак, японская школа заслуживает особенного интереса и внимания, как по той важности, какую представляет для России соседство этой страны, так и по особенностям исключительно национального направления в школьном деле. Какие учебники издает для своей школы японское правительство, мы покажем при обзоре иностранных учебников.
В нашем исследовании мы будем иметь в виду среднюю и низшую школу, причем не будем касаться всех учебных предметов этих школ, а лишь тех из них, которые приобретают особенное значение в национальном отношении. Прежде чем перейти к обзору этих предметов, позволим себе сделать несколько общих замечаний об основах национального преподавания; попутно мы укажем, почему мы отдаем предпочтение в национальной школе тем предметам, которые беремся обозревать. Прежде всего, мы признаем необходимым считаться с национальными особенностями познавательных способностей наших детей. На Западе школы уже осуществляют это в той или иной степени, принимая в соображение национальный склад и свойства ума учащихся; методы, напр., классического преподавания, в зависимости от национальных особенностей учеников, различны в Германии, Франции и Англии. Учебные программы и методы обучения русская школа любила заимствовать от немцев; однако должно помнить, что уму русского мальчика чужд формальный характер немецкого ума; ум русского ребенка живее и восприимчивее, более склонен к конкретному, с большей способностью синтеза, более художественный и творческий. Эти и вообще все особенности ума русского ученика наша школа должна учитывать всюду, как при введении программ и выборе предметов, так и при составлении учебников и учебных пособий. Вместе с познавательными способностями нашего ученика школа обязана во всех случаях, затрагивающих так или иначе его интересы, принимать во внимание и общие национальные особенности русского человека. Русская душа ценна разнообразием и высотой своих эмоциональных переживаний, которые часто плохо вяжутся с чисто интеллектуальными требованиями школы. Признавая всю важность этих национальных отличий, русская школа должна уделять возможно больше внимания учащимся, особенно подлежащим увольнению, т. е. тем из них, которые не удовлетворяют ее формальным требованиям и вместе проявляют прекрасные душевные качества. Сколько великих светильников Православной Церкви, начиная с Сергия Радонежского до Тихона Задонского, и других светочей русского народа, которым в свое время не давалась «наука»! Школа должна свято оберегать высшие ценности русской души, воздавая им должное всегда, даже когда они сочетаются в ребенке с слабостью какой-нибудь интеллектуальной способности. Следует при этом заметить, что формализм и бессердечие, в чем бываем повинны мы, русские учителя, как нельзя более противны духу именно нашего народа, отличительными чертами которого являются отсутствие формализма, богатство чувства, сила внутренней правды. Типичной особенностью русского национального характера, служит также скромность, отсутствие внешности, «простота и правда», – свойства, с которыми необходимо считаться школе.
Дальнейшая постановка нашего вопроса о национальной школе и выбор предметов преподавания, подлежащих обсуждению, основывается на следующих соображениях. Национальное направление предполагает чувство любви к своему народу.
Признавая это чувство нормальным и законным и полагая его в основу национального воспитания, мы считаем его недостаточным и неполным, если оно беспочвенно и мало сознательно. Самая законность этого чувства, с точки зрения христианской, получит свое высшее оправдание в том случае, когда опирается на признание другой истины – абсолютной. В. Соловьев говорит об этом так: «Народность не есть высшая идея, которой мы должны служить, а есть живая сила природная и историческая, которая сама должна служить высшей идей и этим служением осмысливать и оправдывать свое существование. С этой точки зрения вполне возможно соединить христианство с патриотизмом. Ибо, если единая вселенская истина заключается для нас в религии, то ничто не мешает нам признавать в своей народности особую историческую силу, которая должна сослужить религиозной истине свою службу для общего блага всех народов». Мы должны преклониться только перед таким народом и служить ему, который сам служит религиозным целям: «Для того чтобы народ был достойным предметом веры и служения, он сам должен верить и служить чему-нибудь высшему и безусловному. Не унижая и не обманывая себя, мы можем верить и служить только Божеству. Божество, как действительность, дано нам в христианстве, и это выше народности. Получив это высшее, мы можем преклониться перед своим народом только в том случае, если сам этот народ является служителем религиозной истины» 1) [«Национальный вопрос в России», 25–26 стр.].
Эти взгляды известного мыслителя нам дороги потому особенно, что они, как нельзя лучше, объясняют наше чувство любви к русскому народу. Мы любим его не только в силу естественных родственных чувств, но потому еще, что в нем мы яснее всего видим, выражаясь словами Вл. Соловьева, ту «богоносную силу», которую должны ценить в народе. Русский народ – народ «богоносец», по выражению Достоевского, и как он, как Толстой и другие великие писатели и достойнейшие русские люди, мы должны преклониться перед русским народом и его правдой и любить его больше всех других народов. Такое отношение к нашему народу не только возможно, но оно должно явиться следствием его изучения и правильного понимания. В школе это понимание его достигается изучением русской литературы. Изучение ее приводит к выяснению национального лика русского народа, развитию нац. чувства и самосознания. Оно обнаружит несомненные и многочисленные достоинства и духовные преимущества его, покажет «народную правду», воспринять которую должно русское молодое поколение. Однако, наряду с достоинствами и светлыми сторонами предстанут перед учащимися некоторые темные, отрицательные стороны народа. В освещении этих сторон – другая польза. Цель национальной школы должна состоять как в развитии и укреплении в молодом поколении добрых свойств нации, так и в искоренении и ослаблении вредных, отрицательных ее качеств. В силу этого изучение психологии русского народа должно быть не одним констатированием его особенностей и равнодушным анализом, а должно быть проповедью, полной горячей любви к своему народу, исполненной силы убеждения и нравственного воздействия. Под народом мы разумеем и высшие, и низшие его классы; однако все же приходится сделать небольшое ограничение. Наша интеллигенция, в силу известных обстоятельств, главным образом, оторванности от народа, утратила некоторые национальные свои черты, а вместе с тем и первоначальную чистоту своего национального самосознания. Считаться с отмеченным фактом при изучении народной психологии необходимо. В недрах своих простой народ преимущественно перед прочими сословиями остался верен коренным историческим особенностям своей национальности, на которых должна развиваться и крепнуть русская культура. Национальная школа, следовательно, должна в народных идеалах искать поддержки и оправдания своих начинаний и в основу своего направления положить народные начала. Толстой отрицал право образованного общества на воспитание народа. Становясь на защиту народных начал от посягательства интеллигенции, он говорит: «На образование общественное не слышно нападок. Привилегированное общество со своим университетом всегда право, а несмотря на то, оно воспитывает в понятиях, противных народу, всей массе народа, и не имеет оправдания, кроме гордости. Отчего это? Я думаю, только оттого, что мы не слышим голоса того, кто нападает на нас, не слышим потому, что он говорит не в печати и не с кафедры. А это – могучий голос народа, – надо прислушиваться к нему... Теперь для высшего общества нужны либералы по известному образцу, и таких приготовляют университеты. Ошибка только в том, что таких либералов совсем не нужно народу». 1) [Педагогические статьи].
К «правде народной» и к народным святыням зовет школу Достоевский. К этим же святыням должна призвать школа русское молодое поколение. Изучать народные идеалы можно при помощи правильно поставленного изучения родной словесности, которая дает богатый источник народных святынь и заветных национальных надежд и стремлений. Но главным источником познания русских святынь является отечественная история, представляя вместе с тем обильный материал для определения народного характера с его особенностями. Воспитанию в детях чувства любви и преданности родному народу и его святыням должен служить и весь быт школы. К этой цели должно быть направлено преподавание не только словесности и истории, но и всех других предметов, имеющих возможность осуществления национальных задач школы, важнейшие из них: Закон Божий и отечественная география.
Помимо познавательных и других национальных особенностей русских учащихся, школа должна считаться и с преходящими, временными свойствами общества. К таким особенностям современного русского общества принадлежит подавленность национального чувства и слабость национального самосознания. В виду этого нашей школе следует по необходимости прибегать к таким методам и приемам, которые казались бы лишними в национальных школах других стран.
Чувство любви к своему народу естественно сопровождается заботой об его благополучии, могуществе и процветании. Многие русские люди во главе со славянофилами, Герценом, Достоевским, В. Соловьевым верили в особую миссию русского народа в судьбах человечества и в исключительное призвание России. Верим ли мы в это призвание, или просто любим свое отечество и надеемся на его светлое будущее, мы должны признать, что надежды наши осуществятся лишь при условии национальной силы и внешней мощи России. Это и должна иметь в виду русская школа.
Закон Божий.
Преподавание Закона Божия, как отдельного предмета в русской школе, вопрос специальный и лежит вне нашей компетенции. Поэтому вдаваться в подробности программы и обсуждать частности постановки этого предмета для нас не представляется возможным. Тем не менее, религиозный вопрос в школе настолько назрел и вызывает так много всяких споров и рассуждений, что мы тоже позволим себе высказать на этот счет несколько мыслей общего характера.
В последнее время русская жизнь быстро клонится к религиозному упадку. Народ в массе пока верен православию, вера в Бога еще крепка в нем, ею живет он, как жил встарь. Но то, что окружает толщу народную и особенно, что стоит над нею, уже в сильной степени заражено гнилью безверия и религиозного безразличия. Как мы раньше указали, развивающееся безверие русской интеллигенции находится в поразительном противоречии с сущностью народа, с его духовными запросами. Эта сущность народного духа выразилась на протяжении всей нашей истории, во всех слоях населения, в самых различных представителях русского народа – начиная с подвижников и святителей и кончая религиозными мыслителями и богоискателями всех направлений. Свое влияние начинает вносить интеллигенция и в жизнь народа, стремясь привить чуждые его душе и враждебные русской религиозной стихии безрелигиозные настроения. Народ «богоносец» стоит перед страшной опасностью... И невольно приходят на память слова Спасителя: «Сын человеческий, придя, найдет ли веру на земле?» Но пока этого нет, и пока мы признаем религию истиной и православную веру – основой русской народной души, мы не смеем оставаться равнодушными к искажению национального лика своего народа, сознательно подвигая его к той бездне, которая раскрыта перед ним и куда стремится снести его волна современного безверия. Наша школа должна служить верным стражем высокой народной святыни – православной веры, помня, что первый долг русской национальной школы состоит именно в этом. Для русского народа его православная вера есть самая ценная и дорогая святыня. «Русская вера, русское православие», говорит Достоевский, «есть все, что только русский народ считает за свою святыню; в ней его идеалы, вся правда и истина жизни». В судьбе народа православная вера имела великое значение. Православию русский народ обязан тем, что он есть в своей сущности и истории. Православная вера есть источник нравственных народных начал и убеждений, которыми держится семейный и общественный быт народа; душевный облик последнего находится в неразрывной связи с православием. Вот почему глубоко прав тот же великий писатель, говоривший, что «христианство народа нашего есть и должно остаться навсегда самою главною и жизненною основою просвещения его». Православие послужило к развитию и совершенствованию лучших свойств народа, и то, за что мы его любим преимущественно перед прочими народами, он приобрел через свою веру. «Если на русскую народность», говорит В. Соловьев, «славянофилы возлагали большие надежды, чем на другие европейские народности, то это потому, что России дано было принять учение Христа во всей его чистоте, и что это не могло не отразиться на самых свойствах русской народности» 1) [Национальный вопрос в России, 248 стр.].
Таково национальное значение православной веры, которую хотят отнять от народа и употребляют попытки это сделать через школу 2) [См. книгу: «Школьная подготовка второй русской революции», – изд. Н. С. имени Михаила Архангела]. Во всяком случае, если детям с самых малых лет прививают материалистическое мировоззрение, проповедуют утилитарную нравственность, явно отрицают запросы духа в христианском понимании, враждебно относятся к церковности, умышленно выбрасывают из истории родной земли религиозные и нравственные ценности народа и т. д., то совершенно ясно, что такое направление не может отвечать национальным задачам школы, ибо в корне противоречит характеру народного духа и духовным запросам народа. И такому течению должен быть дан решительный отпор. Пример французской школы в этом случае является для нас грозным предупреждением. Замена Закона Божия «моралью», на основах утилитаризма, как и вообще отрицание христианства во французской школе, дает самые печальные результаты. Статистика показывает, что со времени запрещения Зак. Божия в школах преступления среди французской молодежи стали расти с ужасающей быстротой; причем это явление наблюдается только в «нейтральных» школах; из церковных школ преступников выходит сравнительно в 8 раз меньше, чем из школ антихристианских. Французские юристы и педагоги уже признали эту неразрывную связь между преступностью и антихристианской школой. Невольно при этом вспоминаются слова французского же мыслителя–историка: «На почве христианского миропонимания мы родились, на ней выросли и безнаказанно с нее сойти не можем» 1) [Тэн. «О происхождении современной Франции»].
Школа есть живой организм, а не механическое сцепление частей. Самые разнообразные предметы изучения – только органы, живые части одного тела и, выполняя каждая свои функции в общей жизни организма, части эти должны находиться в строгом взаимодействии. Закон Божий в применении к школе следует понимать не только в смысле обособленного предмета, но и как основу всего школьного дела. Вот что об этом говорит великий национальный учитель Ушинский: «Как только мы захотим отделить непроходимою гранью преподавание Закона Божия от преподавания других предметов, то хотя преподавание различных предметов и останется, но воспитание исчезнет. Современная педагогика исключительно выросла на христианской почве, и для нас не христианская педагогика есть вещь немыслимая, безголовый урод и деятельность без цели, предприятие без побуждения позади и без результатов впереди». Дело религиозного воспитания необходимо принять на себя всей школе, всем учителям, а не одному законоучителю. Если же учителя будут проявлять равнодушие к вопросам веры на своих уроках, там, где урок касается ее, а тем более неуважение, пренебрежение и отрицательное отношение к вопросам религиозным, – от такой школы не ждите воспитательного влияния. Обычное небрежное отношение к религиозной стороне изучаемого материала на уроках истории, географии, родного языка и др. предметах должно быть оставлено. В своих заметках о некоторых из этих предметов мы постараемся отметить, где можно и надобно касаться в них религиозного воспитания и в каком направлении следует его вести. Здесь же считаем не лишним высказать одно положение. На уроках Закона Божия, как и при всем школьном обучении, недостаточно только раскрыть перед учащимися истины православной веры, им следует дать почувствовать самый дух православия, как чистейшей формы христианства. Этот дух нашел самое доступное детям выражение в жизни великих угодников и подвижников. Их характер и дух деятельности, проповедь, христианские подвиги и труды, отношение к людям представляют богатейший источник воспитания в духе христианской веры и жизни. Нравственное воздействие производят не столько слова и учение веры, сколько наглядный и достойный пример подражания. Изучение истин веры необходимо, но не в нем основа христианского воспитания. Сборник примеров высокой христианской жизни, приноровленный к учению Православной Церкви, служил бы иллюстрацией и средством наглядного раскрытия учения веры. Такой практический катехизис, думается нам, будет полезной книгой для детей: конкретное для них всегда понятнее отвлеченного, а пример, как известно, учит лучше слов и нравоучений. В этом смысле и жития святых, понятно и доступно изложенные, принесли бы свою пользу; и, прежде всего, поучительно знать каждому ребенку житие своего святого. «Есть так называемые образованные люди», говорил Пушкин, «не имеющие никакого понятия о житии того св. угодника, имя коего носят от колыбели до могилы и чью память празднуют ежегодно. Не можем не дивиться крайнему их нелюбопытству». Светлый мир вековечной правды, нравственная красота жизни затеплят в душе ребенка огонек чистой веры и создадут впоследствии лучшее понимание духа и смысла православия. Затеплить это религиозное чувство в сердце ребенка и юноши – главнейшая цель Закона Божия в школе. Все, что проникнуто таким чувством, следует привлечь, как средство воспитания. Между прочим, русская поэзия представляет богатейшую сокровищницу самых возвышенных религиозных настроений и чувств; многие стихотворения лучших русских поэтов, проникнутые религиозными мотивами, с успехом могли бы быть использованы и на уроках Закона Божия.
Для детей старшего возраста очень желательно выяснить психологическую связь русского народного характера с сущностью и духом православия. Не лишнее отметить им, например, то, что не одни наши подвижники и праведники выше всего мирского ставили нравственное усовершенствование; личное самосовершенствование проповедовали и русские писатели – Гоголь, Толстой, Достоевский. Стремление к высшей правде, русский идеализм, нашедший конкретное выражение в литературе, русский аскетизм у людей самых противоположных направлений – все эти русские черты, как в правильном, так и ложном их выражении, обязаны в корне своем православной вере и отвечают духу именно этой формы христианства, самой чистой и возвышенной. И весь дух православия – любовь, самоотвержение, смирение, кротость, всепрощение, незлобие, – черты, отличающие православие от мирской католической веры и рационалистической протестантской, – нашел себе отклик в родственной по духу мягкой, чувствительной, наклонной к высшим идеалам русской душе. Благодаря православию и своим племенным свойствам, русский народ может стать самым христианским из человеческих обществ.
Учащихся старшего возраста волнует вопрос об отношении веры к науке. Во избежание печальных последствий запросы их в этом направлении игнорировать не следует. Нельзя из этого вопроса делать запрещенного плода, который, как известно, особенно сладок. Вопрос этот должно по возможности раскрыть перед юношами; но для успеха необходима совместная и согласная работа учителей других предметов. Если же, повторяем, каждый учитель будет преследовать одни специальные цели своего предмета, то ничего положительного от такого обучения в национальном смысле ждать нельзя. Между тем, наша школа находится именно в таком положении. Священник на своих уроках рассказывает историю, положим, первых людей, говорит о сотворении их Богом по образу и подобию Своему; а на уроках объяснительного чтения те же ученики вычитывают, что «предки человека умели либо визжать, либо рычать», или: «первобытные люди были более дики, чем самые дикие из современных дикарей. У первобытного человека не было таких зубов и когтей, как у хищных зверей, и такого хобота, как у мамонта. Он учился у птиц любить своих детей, а у обезьян – охотиться большими обществами». («Мир в рассказах для детей» В. и Э. Вахтеровых). Очевидно, это – теория дарвинизма; прикрытая слишком прозрачною пеленою, чтобы не почувствовать даже детям ее противоречий с Священною историею 1) [Богословие, как известно, объясняет первобытное состояние дикарей одичанием; но учебник говорит не о тех дикарях, каких знает история].
Правда, что такое учение существует в науке, но это учение – теория и, как теория – тоже вопрос веры, а не знания; детям же преподносится она за несомненный факт. В этом случае нельзя не согласиться со словами А. С. Хомякова по вопросу об отношении веры и науки в школьном преподавании: «Нет сомнения, говорит он, что показания некоторых наук положительных, как геология, фактических, как история, или умозрительных, как философия, кажутся не вполне согласными с историческими показаниями Свящ. Писания или с его догматическою системою. То же самое было и с другими науками, да иначе и быть не могло. Науки не совершили круга своего, и мы еще далеко не достигли до их окончательных выводов. Точно также не достигли мы и полного разумения Свящ. Писания. Многое, что считалось противным Закону Божию, теперь допущено и безвредно. Папское богословие запрещало земле вертеться, а мы все повторяем за Галилеем: «а все-таки она вертится», и знаем, что движение планеты не уничтожает Свящ. Писания. Опасна не свобода наук: она необходима столько же для их успеха, сколько для достоинства веры; а опасно немецкое суеверие в непреложность наук на каждом шагу их развития. Это суеверие, вредное для наук и еще вреднейшее для религии, должно быть устранено из всякого преподавания». Вот с этим-то суеверием и должна бороться школа. А для этого прежде всего нельзя детям 10–12 лет в целях «научности» преподносить теории, не согласные с Священным Писанием: критически отнестись к ним дети не в состоянии; а в пору, когда пробуждается религиозное чувство, тем более опасно возбуждать в детской впечатлительной душе сомнения в истинах веры. Надо воспитать в ней горячее, светлое чувство любви к Богу, к своей вере и всему святому, и тогда не страшны будут ребенку впоследствии никакие теории. Такой цели должен отвечать весь быт школы, а самое главное – пример и поведение учителя, кто бы он ни был, чему бы ни обучал. К великому сожалению, мы, русские учителя, оставляем весьма многого желать в этом отношении. Зараженные в значительной своей части религиозным безразличием, что можем мы, руководители молодого поколения, дать ему в деле религиозного воспитания! Поучителен для нас был бы пример страны и ее школы, где религиозное воспитание детей поставлено образцово и, как известно, прекрасно достигает своих целей – пример Англии. Известный исследователь английской школы М. Леклерк так говорит о религиозном воспитании в Англии: «Религии отведено определенное место в английской школе. Ее владения строго неприкосновенны. Завет Арнольда остался девизом английских школ: воспитывать христиан-джентльменов... Библия везде изучается и комментируется очень тщательно; учителя заботятся о том, чтобы ознакомить своих воспитанников с Свящ. Писанием. Большинство членов англиканского духовенства, достигших епископского сана за последнее столетие, начали свою карьеру учителями, а затем были директорами в какой-нибудь из больших публичных школ. Даже и теперь, в силу неписанного, но почти всегда соблюдаемого закона, директора главных школ выбираются из числа педагогов духовного звания, хотя последние и в меньшинстве. Занимая первенствующее место в школах, господствующая церковь имеет в своих руках могущественное орудие влияния. И она пользуется им: религия преподается по англиканскому катехизису и скорее в духе той секции англиканской церкви, которая придает больше значения внешним ее формам, т. е. в духе Высокой Церкви. С другой стороны, немаловажно и то, что светские учителя ведут свое преподавание под надзором директора, пропитанного принципами англиканской веры» 1) [Воспитание и общество в Англии]. Мы не хотим сказать, что эти самые порядки следует пересадить в нашу школу. Но то внимание, которое английская школа уделяет религии, и результаты такого внимания нам можно только приветствовать. Дух же и направление религиозного воспитания в русской школе должны быть национальными. «Древняя православная религия с ее всемирно-историческим значением, религия, превратившаяся в плоть и кровь народа, – вот что должно проявиться в народности русского воспитания, если оно хочет сделаться действительным выражением народной жизни, а не насильственным, чуждым народности подражанием». Этот завет, оставленный русской школе Ушинским, считаем нужным напомнить и мы.
Русский язык
Говоря о национальном воспитании и способах развития национального самосознания, одним из предметов, наиболее способных осуществить задачи воспитания в школе, мы признали русский язык. Русский язык, как выражение русской мысли, русской народной души, русского творчества, должен дать учащимся великое и ценное знание – знание русского народа. Чтобы оценить наш народ по достоинству, нужно прежде всего знать и понимать его в его целом, как великую нацию с определенным характером и мировоззрением. Для всякого русского человека это знание необходимо; в нем залог его любви к народу.
На уроках русского языка удобнее всего познакомить учащихся с народной психологией и ее особенностями.
В этом случае отдельные художественные образы постольку имеют ценность, поскольку они являются выразителями определенных, особенно ярких и типичных национальных черт. Начиная с Пушкина, русская литература высоко национальна (поэтому мы и остановим сейчас свое внимание на этой ее части). Мы знаем, однако, что изучение этой национальной литературы до сих пор мало способствовало национальному воспитанию. Вот почему при изучении литературы мы делаем попытку найти особые меры для достижения национального воспитания. Одной и при том едва ли не важнейшей из этих мер будет обстоятельное изучение национальных типов. Вместе с тем крупнейшие наши писатели были лучшими сынами родины и великими патриотами, в силу чего мы считаем желательным при прохождении литературы изучать возможно обстоятельнее и национальный лик самого писателя.
Другой полезной мерой будет самое тщательное изучение положительных типов русской литературы. Изучение положительных типов, как и вообще положительных сторон русской жизни, особенно ценно еще потому, что русская литература исключительно богата отрицательными типами и явлениями русской действительности. Это отчасти объясняется особенностями творческого таланта наших писателей. Таков, например, Гоголь, особенность творчества которого есть искание отрицательных сторон, склонность смотреть прежде всего и даже исключительно на оборотную сторону медали, видеть одну только «пошлость пошлого человека». Русский писатель – идеалист, бескорыстный служитель истины, пророк. Эта идеальная настроенность русского писателя заставляет его особенно сильно и больно чувствовать всякое несоответствие действительности с его идеалом и чутко отзываться на такое несоответствие. С этой, как и с другими особенностями русских писателей, в школе приходится очень считаться. Незначительность положительных типов и явлений в русской литературе заставляет нас особенно внимательно останавливаться на светлых проявлениях русской жизни, национального характера и русского быта, везде и всячески их подчеркивать и отмечать, постоянно имея в виду, что воспитание в молодежи бодрого и здорового духа составляет одну из главных задач нашей школы. Недостаточность положительных типов – особенность русской литературы. Западно-европейские классические литературы изобилуют положительными образами и проникнуты бодрым, возвышенным, а иногда и восторженным настроением. Воспитательное влияние литературных произведений на Западе поэтому доступнее, чем у нас, хотя русская литература не только не уступает, а во многом превосходит западно-европейские.
ПУШКИН
Поэзия Пушкина, полная глубокого национального чувства, проникнутая бодрым, оптимистическим настроением, богатая положительными типами, есть неиссякаемый источник национального воспитания. В целях национального изучения Пушкина мы призываем учителей русского языка и составителей учебников к Достоевскому. Наша учащаяся молодежь слышит и читает всякую критику произведений Пушкина, но не слышит и не знает самого главного – того, как понимал его Достоевский. Поэтому мы будем говорить о Пушкине так, как понимать его в школе было бы весьма желательным и полезным, – в духе Достоевского. Величие Пушкина, как руководящего гения и литературного вождя, состояло именно в том, что он нашел дорогу, «нашел великий и вожделенный исход для нас, русских, и указал на него». Этот путь, указанный Пушкиным, есть народность, преклонение перед правдой народной и его святынями. Это проникновение в среду народную, искание красоты и силы в народе и его жизни есть уже само по себе национальное движение. «Пушкин был явление великое, чрезвычайное... Пушкин был не только русский человек, но и первым русским человеком ... Не понимать русскому Пушкина, значит, не иметь права называться русским». Вся поэзия Пушкина проникнута глубокой верой в русский народ, в его силу и мощь, вся теплится истинной любовью к своей нации, к русской душе, к русскому человеку, к русской убогой природе. Эта любовь и вера в русский народ скрепляется надеждою, «великой надеждой» на русского человека. Такой любви и веры в русский народ никто до Пушкина не высказывал; эту любовь Достоевский справедливо называет «всеобъемлющей»; «не люби ты меня, а люби ты мое» – вот как формулирует он истинную любовь к народу. Любить народ - значит ощущать свою духовную связь с ним, сознавать общность духовных начал и единство нравственных идеалов. «Полюби ты то, что я люблю, почти ты то, что я чту». Этой именно любовью и любил Пушкин русский народ. Он первый за неприглядностью его внешней жизни и обычаев усмотрел великую душу народа. Это духовное содержание русской народной души он сделал основой своей духовной жизни, оплотом своих нравственных убеждений, своим идеалом. Ясно поэтому то значение, которое уделяем мы Пушкину в национальном воспитании. Понять Пушкина и суть его поэзии - это значит полюбить и преклониться перед русским народом и его святынями.
Цель школы внушать и воспитывать всеми зависящими от нее средствами любовь к произведениям Пушкина, помогая учащимся в правильном, национальном понимании его поэзии. Этого понимания им не даст, конечно, в полной мере никакой учебник; многое зависит тут от доброго желания и умелого ведения дела учителя и от предыдущей подготовительной работы в школе. Произведения Пушкина входят в учебную программу всех классов и школ; поэтому всегда есть возможность удалить ему подобающее место; изучение стихотворений, отрывков из произведений, объяснительное чтение их, – вот хорошая подготовка для понимания Пушкина. В старших же классах, когда на произведениях его уже достаточно развито национальное чувство детей, следует раскрыть им Пушкина во всей полноте. Пусть русские дети учатся у Пушкина, как надобно любить и уважать свою родину и как защищать ее от нападок врагов. Насколько сам поэт любил свое отечество, и как сильно было в нем национальное чувство, в достаточной степени показывает один уже взгляд его на Петра Великого, которым он восторгается именно, как великим патриотом, и за эту черту преклоняется перед ним. «Я очень горжусь Россией», говорил Пушкин: «я горжусь тем, что она произвела такого своеобразного гения, такого великого патриота, который никогда не усомнился в будущности своей родины, в ее силах, в ее способностях, который всегда верил в нее и перед Полтавской битвой сказал своим войскам: «Думайте не о Петре, но о России» 1) [Записки А. О. Смирновой]. Эта вера в русский народ, которою горел великий преобразователь, согревала и Пушкина. В письме к Бенкендорфу 1831 года он пишет: «Пускай позволят нам, русским писателям, отражать бесстыдные и невежественные нападения иностранных газет». Плодом этого патриотического настроения поэта является величественное стихотворение «Клеветникам России». Патриотизм Пушкина следует раскрыть перед учащимися со всею очевидностью, как высокий пример для подражания, особенно внушительный силою своего авторитета. В этом случае ценны, между прочим, трогательные подробности последних моментов жизни великого поэта.
В эти последние минуты, когда Пушкин знал уже, что смерть недалеко, он с особой силой проявил себя настоящим русским человеком, гражданином своего отечества и верноподданным своего государя. За несколько часов до смерти он говорил: «Скажите государю, что жалею о потере жизни, потому что не могу изъявить ему мою благодарность, – я был бы весь его». Так умирал русский патриот, величайший русский человек, который многократно говорил: «Я люблю Россию такою, какою она есть, и никогда не желал бы ей иной истории». К народной правде, идеалам и истории относился Пушкин, как к святыне, и чтил их, как лучшее свое достояние; к верховному хозяину Русской земли относился он, как к своему господину, с преданностью подданного, и вместе, как сын к своему отцу, с любовью верной и нелицемерной. В этом, как и во всем, Пушкин – истинный сын народа, для которого Царь есть святыня, одна из тех святынь, преклониться перед которой мы призываем русскую школу. Мнение, что привязанность Пушкина к русскому народу и его коренным основам – археологическая, не имеет ни малейшего основания. В его произведениях, особенно народных, всюду сквозит истинная любовь к народу, понимание его и неподдельное уважение к его святыням. Все это делает Пушкина русским патриотом и гражданином в полном и лучшем значении слова.
Любовь к России, как к родине, к ее прошлому, истории, обычаям, языку, служит темой для многих произведений Пушкина. К этому разряду относятся, между прочим: «Борис Годунов», «Песнь о Вещем Олеге», «Медный Всадник», «Пир Петра Великого», «Арап Петра Великого», «Стансы», «Полтава», «Дубровский», «Перед гробницею святой», «Наполеон». Значение «Бориса Годунова», как произведения, построенного на народных мотивах, чрезвычайно велико. Это одно произведение – целая сокровищница народной мудрости, глубины и красоты. Крупная и величавая фигура Пимена это – народ, в лучших, глубочайших и драгоценнейших своих проявлениях. Недаром сам Пушкин писал о нем: «Сей характер вместе нов и знаком для русского сердца» (письмо к Н. Н. Раевскому). И глубоко верно говорит по поводу этого дивного образа Достоевский: «Фигура летописца понятна народу, как собственная суть его». Русский народ, как одна душа, гласит устами летописца; он представитель и выразитель народной совести; его отношение к людям, его миропонимание – характерное и отличительно русское; оно, быть может, чуждо европейцу, но русскому сердцу летописец говорит больше, чем художественнейшие типы западно-европейских литератур. Поэтому в школе нужно тщательно выяснить учащимся значение Пимена, как художественного образа, воплощающего в себе русский народ в коренных и лучших его проявлениях. Особенное внимание должно уделить отношению Пимена к прошлому России, ее истории, к историческим лицам и событиям. Об этом подробнее нам придется говорить в отделе истории. Когда Пушкин в первый раз читал про Пимена в кружке своих знакомых, то рассказывают, что после слов про Грозного: «да ниспошлет Господь любовь и мир его душе страдающей и бурной», раздались рыдания. Такое потрясающее впечатление произвело это высоко-христианское и глубоко-народное настроение летописца. Вся драма своими русскими мотивами, настроениями, верной исторической окраской есть могучее воспитательное средство в руках педагога: это произведение не может, при правильном ведении дела, не оставить следа в душе ученика, не вызвать хоть капли любви к России, а если след оставлен, возникло чувство, то и цель достигнута. Петр Великий – любимый исторический образ Пушкина, ему посвящает он многочисленные и едва ли не лучшие страницы своих произведений. Этот великий государь и патриот, каким он изображен Пушкиным, возбудит в учащихся глубокое уважение и восторг перед славным делом его на благо России и своей великой личностью. Преклонение перед Петром Великим возникнет во всяком случае скорее при изучении его по Пушкину, чем при изучении по любому, даже самому хорошему учебнику, это и должен иметь в виду преподаватель.
Много стихотворений посвящено Пушкиным русской природе, такой бедной и серенькой и такой близкой русскому сердцу. С любовью относится поэт к обычаям русской деревни, отмечает все, что находит достойным внимания, высоко ценит он свойства русского народного ума, любит русскую заунывную песню. Особенная, почти болезненная, любовь к русской природе звучит везде у Пушкина, согревая особой душевной теплотой русского читателя, который невольно сам начинает проникаться чувством душевной близости и родства с русской почвой, русской природой. Эту сторону произведений Пушкина следует изучать как можно лучше.
Произведения великого поэта проникнуты бодрым, жизнерадостным настроением, любовью к людям и ко всему живому. Для воспитания в нашей молодежи нужного ей оптимизма, для возбуждения бодрости и энергии они чрезвычайны важны. Не лишены такого значения и элегии Пушкина.
Большое национальное значение имеет «Капитанская дочка». Среди ценных по своей художественной правде национальных типов повести укажем на Савельича и Машу. В образе Савельича Пушкин первый, и в этом его великая заслуга перед русским народом, показал, что русский человек, несмотря на крепостную зависимость, рабом по натуре своей не был. Прекрасен по своей духовной красоте образ Савельича. Никакой другой народ не выдвигал из своей среды подобного типа «раба». Любовь его к «барчонку», любовь до смерти, до самопожертвования, так непохожа на боязливую подневольную покорность раба. Эта любовь ближе к любви нежной матери, всячески оберегающей свое дитя, а при опасности готовой принести за него все жертвы, перенести все муки и самую смерть. И эта великая жертва приносится с особой, свойственной только русскому человеку, простотой и скромностью. Для многих русских по названию, но чужих по духу, непонятна и доселе духовная красота Савельича, когда, упав в ноги Пугачева, он просить пощадить «барское дитя», а «для примера и страха ради повесить уж лучше его, старика». В образа Савельича возвеличил Пушкин вообще русский народ, в душе которого таится драгоценный и неиссякаемый источник духовной мощи и красоты. Повесть «Капитанская дочка» имеет ценное воспитательное значение и как прекрасная картина русского патриотизма и уменья доблестно и скромно умирать за отечество и Государя. Следует подробно остановиться и на других положительных типах повести, имеющих национальный характер и среди них особо отметить душевную красоту чисто-русского образа Маши, показав, в чем именно заключаются ее достоинства и русские особенности (по Достоевскому).
О значении Татьяны, как типа идеальной русской женщины, не будем распространяться. В толковании этого образа, как и в других случаях, следует опираться на Достоевского, раскрывая его взгляд на Татьяну, как на истинно русскую женщину, носительницу ее лучших этических и духовных начал. Достоевский поможет правильно оценить Татьяну, как идеал, и укрепить в сознании учеников убеждение, что Татьяна действительно русская героиня, русская идеальная женщина. Согласны мы со взглядом Достоевского на Онегина и Алеко, которых считаем не носителями мировой скорби, т. е. продуктами только западно-европейских брожений, а носителями своей, русской скорби. Оторванные от почвы, от родной земли с ее устоями, они скитаются, не находя покоя и удовлетворения. Они скитальцы по родной земле, и скорбь их – скорбь русского интеллигента, оторванного от народа, – от его святынь, и в силу этого сделавшегося ему чужим и непонятным. Алеко и Онегин были родоначальниками целой галереи подобных типов «лишних людей». Отрицательное значение этих типов увеличивается еще тем, что они носят в себе все зачатки космополитизма, страдают равнодушием к России и ее судьбе, и в этом смысле им нет оправдания. Средства борьбы с этим злом указаны Пушкиным – это возвращение к идеалам народа, преклонение перед «народной правдой».
ЛЕРМОНТОВ
Значительный материал для национального воспитания представляет также и поэзия Лермонтова. Особенно ценны те произведения, по которым можно судить об его патриотизме и любви ко всему русскому. Любовь к родине выражается в стих. «Бородино», «Родина», «Спор», «Мцыри». Прекрасная «Песня про царя Ивана Васильевича», где поэт сумел уловить дух эпохи и найти красоту в прошлом нашего отечества, тоже проникнута русским настроением. «Образ русского «раба», говорит Достоевский, «должно быть, поразил душу Лермонтова. Его Калашников говорит царю без укора, без попрека за Кирибеевича, говорит он, зная про верную казнь, его ожидающую, царю «всю правду истинную», что убил его любимца «вольной волею, а не нехотя». Другим видным национальным типом Лермонтова является Максим Максимыч, и значение его с этой стороны следует выяснить учащимся. Лермонтову, как и Пушкину, мила убогая русская природа, самый вид которой наводит тоску, но мил русской душе. Большого внимания педагога заслуживают и религиозные мотивы Лермонтова. Стихотворения этого типа проникнуты теплым религиозным чувством, как «Молитва», другая «Молитва», «Ветка Палестины», «Ребенка милого рожденье», «Когда волнуется желтеющая нива», «Ангел».
Но оценивая с национальной точки зрения произведения Лермонтова, мы должны признать, что национальных мотивов в его поэзии гораздо меньше, чем у Пушкина. Во многих своих произведениях Лермонтов не всегда и не вполне стоит на страже национальных интересов и русских симпатий. Он больше лирический поэт, чем Пушкин, но того патриотизма, горячей любви к своему отечеству, которою горит Пушкин, у него нет. Что Лермонтов патриот – несомненно: на это указывают многие места из его произведений. Но он любит демонических героев; он поклонник Байрона и в своем увлечении байронизмом ищет сильных, свободолюбивых характеров. Его душе близки и дороги вольные сыны Кавказа; борьба их с Россией воодушевляет поэта и в байроническом увлечении, воспевая их подвиги, он забывает о родине. В борьбе горцев за независимость он находит много красивого, сильного и невольно принимает их сторону. В поэме «Измаил-Бей» есть такие стихи:
Но что ж заставит их
Покинуть прах отцов своих
И добровольное изгнанье
Искать среди пустынь чужих?
Гнев Магомета? прорицанье?
О, нет! промчалась как-то весть,
Что к ним подходит враг опасный,
Неумолимый и ужасный...
Черкес удалый в битве правой
Умеет умереть со славой,
И у жены его младой
Спаситель есть – кинжал двойной;
И страх насильства и могилы
Не мог бы из родных степей
Их удалить: позор цепей
Несли к ним вражеские силы...
В этих стихах слышится сочувствие горцам в борьбе их с Россией; поэт душою с ними, он их жалеет и о них соболезнует. Вместе с ними он готов защищать свободу их от коварных врагов – русских. Их свобода – свобода грабежа и разбоев – для него дороже интересов отечества, которое несет «простому народу» «позор цепей». На цель покорения Кавказа смотрит он как на жестокое насилие над благородными народом, который готовит достойное мщение вероломному победителю:
Меж тем летят за годом годы,
Готовят мщение народы,
И пятый год уж настает,
А кровь джяуров не течет.
Возьмем другое характерное место из той же поэмы:
У Росламбека брат когда-то был;
О нем жалеют шайки удалые;
Отцом в Россия послан Измаил,
И их надежду отняла Россия...
Здесь опять тот же мотив сочувствия горцам и отрицательного отношения к России. Поэт на стороне Измаила-Бея, когда тот спрашивает русского:
За что завистливой рукой
Вы возмутили нашу долю?
За то, что бедны мы, и волю,
И степь свою не отдадим
За злато роскоши нарядной
За то, что мы боготворим,
Что презираете вы хладно!
Не бойся, говори смелей:
Зачем ты нас возненавидел!
Какою грубостью своей
Простой народ тебя обидел?
Лермонтов называет русских «убийцами», способными на всякие преступления:
Горят аулы: нет у них защиты,
Врагом сыны отечества разбиты,
И зарево, как вечный метеор,
Играя в облаках, пугает взор.
Как хищный зверь в смиренную обитель
Врывается штыками победитель;
Он убивает старцев и детей;
Невинных дев и юных матерей
Ласкает он кровавою рукою;
Но жены гор не с женскою душою:
За поцелуем вслед звучит кинжал –
Отпрянул русский, захрипел и пал –
Достойное за смерть убийцы мщенье!
То же настроение, дружественный тон по отношению к горцам и враждебный к России, чувствуется и в других кавказских мотивах поэта: в поэмах: «Кавказский пленник», «Хаджи-абрек», в некоторых стихотворениях о Кавказе, напр., в стих. «Кавказу». Естественно, что настроение поэта передается читателю, а юному читателю в особенности. Молодежь склонна восхищаться Лермонтовым и его героями, потому что они много говорят молодому воображению. Лермонтовым зачитывается юношество куда больше, чем Пушкиным и другими классиками. Одними глазами с поэтом будет оно смотреть на покорение Кавказа, как на дело несправедливое и жестокое. Не отсюда ли, не из этого ли чтения берут свое начало те частые у нас, русских, нападки на свое отечество за отношение к подвластным народам? Конечно, обходить молчанием в школе все эти произведения, из которых некоторые, как напр., «Измаил-Бей», по праву считаются лучшими в художественном отношении, невозможно; дело преподавателя, считаясь с увлечением молодежи Лермонтовым , устранить нежелательное впечатлите, рассеять по возможности то, что с воспитательной стороны является вредным. При разборе произведений Лермонтова нужно выяснить, что исключительное сочувствие к горцам было следствием его байронического увлечения, – в некоторые же моменты поэт сам признает, что черкесу должно смириться перед Русским Царем; такие места следует тщательно отмечать; одно из них есть и в «Измаил-Бее»:
Какие степи, горы и моря
Оружию славян сопротивлялись?
И где веленью русского царя
Измена и вражда не покорялись!..
Тут же надобно выяснить ученикам государственную необходимость покорения Кавказа и роль России, как бескорыстной защитницы христианских племен, служивших жертвой разбоя «гордых сынов Кавказа» (см. отдел истории).
Нежелательны для национального воспитания и почти все стихотворения, посвященные Наполеону. Лермонтовское преклонение перед личностью Наполеона умаляет значение Отечественной войны и знаменательной роли в истории Европы Александра Благословенного. Поэма «Боярин Орша» своим отрицательным отношением к православным монастырям производит известное впечатление; презрение к аскетизму и ненависть к строгости монастырской жизни передается читателю и создается неправильное представление о православном монастыре. Монахи в поэме поступают с Арсением не с кротостью и смирением православного инока, а с жестокой настойчивостью и неумолимостью инквизиторов. Преподаватель должен разъяснить учащимся, что представление поэта о православном монастыре – неправильное представление.
С Лермонтова начинается убыль героизма в русской литературе. Героический тон еще сохранен, но Лермонтову уже чужд строго национальный героизм Пушкина. Он не ищет, подобно ему, героев в нашем великом прошлом, – его герои имеют лишь частное значение.
ГОГОЛЬ
Мы имели уже случай отметить, что средства достижения воспитания при помощи литературных произведений в школе должны быть иные, чем были до сих пор. Основная цель учителя словесности в этом случае выяснить национальный лик самого писателя, а также, насколько произведения его служат удобным и полезным материалом для выяснения психологии русского народа. Гоголь – один из писателей, национальное направление которого мало выясняется в школе, между тем как значение его с этой стороны очень велико. Гоголь понимается в школе только, как великий юморист, с беспощадностью открывающий язвы нашей действительности. В тени остается другая сторона его произведений, в которой ярко выступает перед нами великий патриот, проникнутый исключительной любовью к России, глубокой верой в величие и мощь русского народа. Самый юмор Гоголя – наш русский юмор, простодушный, спокойный и лишенный злости. «Видимый миру смех и незримые, неведомые миру слезы» – сущность его юмора – есть вместе с тем и наша общая русская черта. Все произведения и отрывки из них, где с особой силой проявляется национальное настроение великого писателя, мы должны в школе выделять и останавливать на них самое серьезное внимание учеников.