РЫБНЫЙ ГОД
«Нас озеро кормит», — так может сказать любой кубеноозер, живущий в окрестных с озером селах и деревнях. Здесь водится 19 вид рыб, среди которых промысловое значение имеют сиг (нельмушка), судак, щука, сорога, язь, лещ окунь, налим. До недавнего времени ловили и нельму. Мало у кого праздничный стол обходится без традиционного пирога-рыбника с начинкой под «крышкой » из теста, а еженедельный — без рыбной жарёхи или ухи. В последние, не самые сытые годы научились готовить даже рыбные консервы.
«Рыбу варили, жарили, пекли, сушили, солили и вялили, — пишет Василий Белов в книге «Лад».— Настоящий, знающий рыбак сам варил двойную уху: когда в бульон, сваренный из рыбной мелочи (ерши, окуньки, сорога), заваливали уже добрую рыбу (щуку, судака, налима, леща) и кипятили вновь. Леща, судака, щуку, запеченную в ржаном тесте, вскрывал сам хозяин и обязательно по косточкам разбирал рыбную голову, причем в щучьей голове старались найти костяной крестик. Голову крупного леща из ухи преподносили гостю в знак почета, но отнюдь не каждый мог управиться с нею. Неумелый едок мог выбросить самое вкусное — мозг и язык. Сушеную рыбу, называемую сущем (снеток, ряпус, окунь, сорога), варили в посты, в дороге и на сенокосе, предварительно искрошив и мелко растерев в ладонях. Солили же обычно крупную рыбу. Многие любили в пироге рыбу соленую «с душком», предпочитая ее свежей. Очень вкусна была соленая икра, например, щучья, налимья, сорожья. В свежем виде ее вместе с молоками разводили на молоке и ставили в горячую печь. Пироги также нередко пеклись с молоками и свежей икрой, годилась для этого и налимья печенка».
Двойную, даже тройную уху и по сей день можно попробовать в Кубеноозерье. Была бы рыба. Рыбники в «черном» тесте не пекут, так как долгое время после отмены колхозных трудодней, на которые выдавались продукты натурой, не было в продаже ржаной муки, хотя к ней вологодское брюхо было привычно испокон веков — у нас основной зерновой культурой являлась озимая рожь. Как-то я по случаю достал ржаную муку в одном из столичных магазинов и привез в деревню, но особого восторга не встретил. «Черная» мука считалась уделом бедности, о которой хотели забыть. Тем более что пшеничной хватало и была она дешевой. Но я помню, как в 60-х годах мы гостили у бабушки Любавы и та напекла рыбников из ржаной муки. Мне, еще мальчишке, они надолго запомнились и своим необычным вкусом, и, как мне показалось, своим первобытным видом — из муки собственного помола, выпеченные на капустных листьях, с цельными рыбинами и без привычного лука. Такие пироги-рыбники, только из пшеничной муки, а в остальном точь-в-точь, как у Любавы, пекут в нашей деревне и сегодня по воскресеньям и по праздникам. Идешь в эти дни по улице, а из каждой печной трубы вьется духмяный и сытный дух. Особенно удаются рыбники нашей соседке Ие Сергеевне Садомовой. Она не добавляет в пирог ничего лишнего — ни зеленого лучка, ни репчатого, чтоб вкус свежей рыбы не отбить. Особенно вкусны рыбники с жирной нельмушкой, которую запекают целиком, а большую рыбу разрезают на большие куски и с края кладут желтую икру. Вскрываешь крышку рыбника, а из нутра, где рыба проварилась в собственном соку, идет такой ароматный дух, что и словами не передать. Внук Ии Сергеевны Сергей служил в армии на Дальнем Востоке и писал ей в письмах, что частенько ему вспоминались бабушкины пироги.
Из суща зимой варят рыбный суп. Только в состав его у нас не входит знаменитый снеток. В Кубенском озере его нет. Да и нужен ли вообще сущ, если имеется в изобилии снеток, например, белозерский? Эта солено-сушеная рыбка из породы сиговых годится и в зимний рыбный суп, и в жарку с картошкой и яйцом, и ее просто можно есть, как семечки. Из Белозерья снеток вывозили зимой целыми возами. Вся старинная Вологда запасалась впрок этим рыбным деликатесом, который был дешев, доступен простолюдинам и царям. «Высушенным белозерским снетком, — пишет Н.А. Макаров, — в XVII веке снабжались русские войска во время походов».
В российских городах сейчас снеток появился в мелкой пакетной расфасовке, как закуска к пиву. Цены на эту рыбку, которой раньше на севере подкармливали даже собак, запредельны — до 12 рублей за 50 грамм. Белозерского снетка я в этих пакетиках не встречал, он с других северных озер — Ладожского и Онежского. Но иногда весной снеток можно встретить в развес на столичных рынках, тогда он относительно дешевый — до 40 рублей за килограмм. Москвичи проходят мимо него стороной, не понимая, что из него готовить. Кстати, снеток должен быть в меру сухой, не крошиться, как труха. Из него получается прекрасный суп с незабываемым рыбным ароматом. Рецепт супа такой: на среднюю кастрюлю воды берется полкилограмма снетка. Варится, как обычная уха. В конце добавляется пассированный лук, морковь, мелко нарезанный картофель, лавровый лист, черный перец горошком, а перед подачей к столу разбивают в юшку-бульон три сырых яйца и быстро перемешивают. Попробуйте, за отменный вкус ручаюсь!
Особенно славились своим приготовлением и вкусом рыбные блюда в северных монастырях. Мяса монахи никогда не ели. Обители держали многочисленные «ловли» на озерах, порой весьма дальние. Рыба являлась основной пищей в непостные дни, а также разрешалась и в некоторые посты. Кубеноозерская рыба всегда для насельников была под рукой, десятки видов, только успевай ловить, а для монахов в Кириллове, живших на небольшом по вологодским масштабам Сиверском озере, не столь богатом рыбой, ее приходилось, в основном, завозить издалека. Но разнообразие и здесь было велико и поражает современного обывателя, привыкшего к морскому минтаю и в праздничные дни к кусочку семги. Елена Романенко, автор книги «Повседневная жизнь русского средневекового монастыря» (2002), нашла в архивах интересные сведения о наличии рыбных запасов в обители чудотворца Кирилла: «В ледниках Кирилло-Белозерского монастыря в 1601 году хранились бочки «судочины, лещевины, щучины», семги, черной икры; здесь же лежали «осетры длинные» с Волги и шехонские (с реки Шексны). В сушилах над ледниками находился запас вяленой и сушеной рыбы: «пласти лицевые, язевые, щучьи, стерляжьи», семга, множество пучков вязиги (сухожилие из красной рыбы), сущ мелкий и снетки, и «чети молю заозерского».
Вообще-то сущ и моль (он же мель) — это одна та же мелкая сушеная рыба, из которой зимой, как из снетка, получается вкусный рыбий суп, о чем я писал выше.
Если наш современник подумает, что в Кириллове существовал чуть ли не царский стол, некое рыбное изобилие, то для сравнения можно привести перечень запасов одного из московских монастырей, также почерпнутый из книги Романенко: «В обиходнике Новоспасского монастыря упоминаются семга, белорыбица, осетрина, белужина, севрюга, щука, судак, сущ, стерлядь, икра черная и красная — сиговая. Стерлядь в этом монастыре считалась «расхожей рыбой», ее подавали в основном монастырским слугам и странникам».
Если вычесть из этих перечней красную рыбу, икру, осетров, белугу, севрюгу, то остальные запасы могли иметься и в ледниках Спасо-Каменного монастыря, погребенных ныне под развалинами трапезной, которые еще использовались в послевоенные годы Кубенским рыбзаводом.
Блюда из местной рыбы в северных монастырях мало отличались от крестьянских. Не готовилась, к примеру, какая-то особая «уха по-монастырски», подаваемая сегодня в городских ресторанах. Ели «ушное», то есть обычную уху, которая заменяла щи. Жарили на огромных сковородах свежую рыбу, запекали ее на решетках, варили и ели ее со взваром. Но имелись и особенные кушанья. Елена Романенко рассказывает: «Любимым рыбным блюдом монахов Кирилло-Белозерской обители были «крушки». У келаря в записях особо отмечены дни, когда «крушки живут на братию». Что представляло собой это блюдо, сказать сложно, но, судя по тому, что слово «крушкий» в старом русском языке означает: ломкий, хрустящий, видимо, это была тонко порезанная рыба, жаренная до хрустящего состояния. Когда жарили «крушки», то завешивались холстом, видимо, от брызг кипящего масла». По всей видимости (добавлю к рассказу исследовательницы быта монастырей, в основном, кстати, вологодских), «крушки» — это строганина из лучших пород рыб, которая строгается прямо на сковородку.
Присутствие на трапезном столе той или иной рыбы говорило о наличии у монастыря рыбных ловлей в тех водоемах, где она обитала. Кубеноозерские монастыри в дальних ловлях не нуждались. Монахи кормились, как и крестьяне, от своего озера. Свежая озёрнина, как у нас называют озерную рыбу, в любом случае была вкуснее, чем привезенный издалека рыбный припас. Возьму такую распространенную в Кубеноозерье рыбу, как сорога, больше известную в центральной России как плотва. Рыба как рыба. Но наша сорога при жарке получается удивительно вкусной, пальчики оближешь. Именно ее вспоминал композитор Валерий Гаврилин, обращаясь к своей жене: «Такая была рыба! Где тут, в Ленинграде, ее достать? Сорога. Всегда была свежая. Не то что ты там покупаешь, замороженную в магазине».
Современная пищевая индустрия придумала массу способов подделки рыбных продуктов. Всем известно, что так называемые крабовые палочки производятся из самых дешевых сортов рыбы и сдабриваются химическими красителями. Но то, что знаменитую норвежскую семгу ловят уже не в море, а искусственно выращивают, знают немногие. И если даже форель поймана в горной реке, то это не значит, что она во время хранения не «улучшена». Почти вся рыбная экспортная продукция, которая хлынула в Россию, обрабатывается химическими препаратами, и в нее закладываются пищевые добавки для улучшения вкуса и качества. Как-то мне на глаза попался специализированный журнал, описывающий технологии, которые сегодня доминируют в европейской рыбной промышленности. Чтение не для слабонервных, особенно не для тех, кто привык к натуральным продуктам и кто не может себе представить, что и обычную рыбу европейские умельцы научились подделывать. Профессор Л.В. Антипова из Воронежа пишет об этом как о само собой разумеющемся: «В некоторых странах пищевые красители в рыбной промышленности используют для имитации продуктов, получаемых из менее ценного сырья, а также при разработке некоторых продуктов с целью придания им более приятного внешнего вида, а в некоторых случаях — для повышения их биологической ценности. В Германии и Польше такой прием используется для придания приятного цвета заменителям лосося из тресковых рыб (трески, сайды, пикши), подкрашивания икры тресковых рыб пищевыми красителями — никотинамидом в смеси с поваренной солью или эрисорбатом натрия. В Англии при производстве копченой рыбы используют красители...» Здесь я прерву цитату, ибо далее следуют сугубо научные термины, химические названия которых расшифровать могут только специалисты. Ясно одно: европейцы, а значит, и мы приучаются к потреблению искусственной рыбы, у которой фальсифицируются не только цвет и вкус, но и «биологический состав». В скором времени спасти от подделок может только собственный улов, да и то не отравленный в грязной воде, генетически не измененный.
Уже сейчас нам, кормящимся каждое лето настоящей рыбой в деревне, привыкшим к ней, не хочется есть магазинную московскую рыбу, — каменно замороженных неизвестно когда судаков с Азовского моря, раздутых стимуляторами роста «живых» карпов, экзотических лимонелл. Трудно купить в столице обычную речную и озерную рыбу, экологически чистую и вкусную. Продается только мороженая морская, которая по вкусу и по питательным качествам, по содержащемуся, в частности, в ней фосфору на порядок уступает речной и озерной. А на ее высокой цене сказывается дальняя доставка, разделка, химическая «доводка». Рыба в России, в стране, которая имеет выход к двум океанам и ко многим морям, где сосредоточены основные мировые источники пресной воды, где насчитываются десятки тысяч озер и самые крупные в мире реки, стоит дороже мяса. Почти вся она для жителей постепенно переходит в разряд деликатесов. О дешевых и полезных «рыбных днях», как наследии «тоталитарного прошлого», страна может забыть. Скоро и цены на всю рыбную продукцию подтянутся к мировым, и у нас за килограмм минтая хозяйки будут платить столько, сколько платят в «сухопутной » Венгрии с ее единственным озером Балатоном.
Человек сам нарушает многие великие законы, данные нам Богом, и потому в своей гордыне старается создать, как определили американские ученые, некую третью в отличие от природной и антропологическои, «синтетическую среду» своего обитания. Будто первые две, искусственно разъятые, не являются единым целым, на котором и взросла, как на грибнице, вся мировая цивилизация и культура! А если являются, то любая искусственная «синтетика», вырвавшаяся в XX в. из колб средневековых алхимиков и магов, будь то каменные мегаполисы, или генетически измененные злаки, или химические «заменители рыб», античеловечны и антиприродны по цели своего строения и производства.
На реке Ельме я как-то за охотничьей базой «Омогаевское», где в недавние годы охотился на медведя Черномырдин и где жил прирученный мишка Митрофан, которого, как писала пресса, опоили водкой и подсунули под дуло ружья короля Испании Хуана Карлоса*[ Официальное вологодское мнение насчет этой истории гласит: враки!], в пору недавнего осеннего обмеления увидел выступившие из-под воды верхушки сгнивших бревен, перегораживающих реку. Это было безобразное зрелище, как гнилые стариковские зубы. Судя по всему, изгородь представляла собой остатки известного по истории еза, по-другому называвшегося частоколом, заколом, осеком, наиболее губительного приспособления для ловли нерестящейся рыбы. В глухой деревянной стене еза оставляли только проемы-ловушки. Идущая на нерест рыба или она же, скатывающаяся с верховьев после икрометания, становилась легкой добычей для местных жителей. Ее можно было черпать из воды ухватами, тазами, тащить даже руками. Такими устройствами, возводимыми на больших реках целыми волостями, были загублены нерестилища ценнейших пород северной рыбы.
Известно, что раньше знаменитая двинская нельма проходила тысячи километров по зову природы, чтобы оставить потомство на камешнике и песчаном дне двух наших рек, Кубены и Ельмы. Здесь-то, на конечном этапе этого долгого путешествия человек хитроумно ставил свою ловушку.
Н.А. Макаров пишет, что первое письменное упоминание об одном из северных езов содержится в духовной грамоте Дмитрия Донского, но, судя по археологическим данным, начало езовой ловли восходит еще к эпохе неолита. Огромные косяки рыб, идущие с Волги по Шексне в Белое озеро, с Северной Двины по Сухоне в Кубенское озеро, проходили к местам нереста свободно. Даже бревенчатые и жердяные частоколы от берега до берега не могли нанести непоправимый вред стадам ценных пород рыб. В XVI— XVII вв. многие белозерские волости выплачивали оброк рыбой (пушных зверей уже к тому времени истребили): десятками осетров, пудами черной икры, сотнями стерлядок. Где сейчас эти породы рыб в реке Шексне? Человек научился перегораживать реки каменными плотинами, устраивать рукотворные моря. Этим он окончательно доканал лучшие рыбные стада. После постройки плотин и шлюзов о них остались одни предания.
Перегородив плотиной Сухону, человек «запер » и двинскую нельму в Кубенском озере. Еще хорошо, что она прижилась на новом для себя месте, акклиматизировалась и начала размножаться. Еще в середине прошлого века Владимир Алексеевич Красиков лавливал зимой на блесну до 50 нельм.
Но вместо запрещенных езов человек начал перегораживать нерестилища сетями. Вновь нельма все чаще стала попадать в засады, не могла пробиться к традиционным нерестилищам, и ее поголовье начало на глазах таять. Дальше я еще вернусь к этой теме.
А в самой реке Ельме, куда по всей великой Северной Двине, раскинувшейся от Устюга до Архангельска, по Сухоне-матушке через ее перекаты, по бурному Кубенскому озеру шла и шла красавица нельма, гордость природы Русского Севера, сегодня почти не осталось рыбы. «Тина теперь и болотина там, где купаться любил».
Много поколений сменилось на нашей земле. И всем хватало рыбы. А нынче едешь на моторке по озеру, как по общему еще огороду, сетями его опутали, и не знаешь, лавируя между кольями, то ли прозрачные преграды утром выбрали, то ли их бросили вместе со сдохшим давно уловом. Опять-таки себя жалеешь, свой мотор, не намотать бы на винт подводную сетку, тогда и шпонки можно сорвать. А без руля, хотя и с ветрилами, далеко ли уплывешь?
Археолог Н.А. Макаров сообщает, что рыболовные сети были изобретены еще в эпоху мезолита. Василий Иванович Белов предполагает, что, «временной промежуток между рождением нити и ячеи был, вероятно, очень недолгим. Может быть, ячея и ткань появились одновременно, может, врозь, однако всем ясно, что и то и другое обязано своим появлением пряже. А возможно, впервые и ткань, и рыболовная ячея были сделаны из животного волоса? Тогда они должны предшествовать пряже. Гениальная простота ячеи (петля — узелок) во все времена кормила людей рыбой. Она же дала начало и женскому рукоделию».
Местные рыбаки, считает Н.А. Макаров, до конца XII в. сетями не пользовались, они «обходились более простыми приспособлениями, обеспечивающими достаточно высокие уловы. Однако рост населения со временем потребовал новых способов лова и новых типов снастей». Волоковыми и ставными сетями действительно мало пользовались и после XII в. На Кубенском озере издавна существовал лов рыбы закидными неводами. Этот вид промысла имеет тысячелетнюю традицию и вплоть до 1952 г. являлся основным.
Но сегодня никто и никогда из оставшихся немногочисленных рыбаков на Кубенском озере не откажется от ловли сетями*[* В последние годы лов сетями запретили, лицензии не выпросишь. «Синекура», которая была в 90-е гг. закончилась. Формально запрет вызван тем, что в озере имеются особо ценные породы сиговых рыб (нельма и нельмушка). Невольно еще раз вспомнишь традиции Руси-матушки: то гуляй, то есть лови, где и чем хочешь, то зубы на полок, от сумы и тюрьмы не убежишь (полный запрет на сетевой лов)]. Не от количества жителей зависит способ ловли, а от качества и быстроты улова. Сетью можно ловить, как в сказке: «Ловись, рыбка, большая-пребольшая!» Поставил вечером — утром выбрал. Можно у берега, можно в озере. Всё зависит от желания и от погоды. И от условий крестьянского существования, когда дорога каждая минута — хозяйственных забот полон рот.
Мне думается, что лов рыбы неводом принесли в здешние края славяне. Это — артельный и сложный вид рыбной ловли, требовавший серьезной подготовки: и вязки рыболовных сетей, и их оснастки, и соответствующих плавсредств. Да и многие слова специальной терминологии в этом деле не финно-угорские по происхождению, а славянские по своим корням.
Что касается отсутствия в культурных слоях раскопок следов древних сетей, то это, по-моему, связано с тем, что сами сети целиком делались из органических материалов: ячейки вязали из волокон трав, к примеру, из простой крапивы или, как предполагает Василий Белов, из животного волоса; в качестве грузил использовали камни, один из таких, грушевидно обтесанный, я нашел в своей деревне, или лепили кольца из глины, потом обжигали эти керамические грузила; поплавками служили трубки из легкой бересты. На задах красиковской бани в Коробово долгое время валялась веревочная сеть с такими берестяными поплавками. Все эти подсобные материалы (кроме камней) со временем в земле разлагались без следа.
Как достоверно доказала археологическая экспедиция в Минино, с эпохи каменного века кубеноозеры ловили на крючные орудия. Из рога или из кости животных древние поселенцы выделывали острые рыболовные крючки. Был даже найден костяной наконечник гарпуна. Им рыбаки лучили с факелами в темноте на мелководье рыбу.
Рыбная ловля, как основа жизнеобеспечения, диктовала и порядок хозяйственного расселения. Не было ни одного устья реки в Кубеноозерье, где бы человек не жил с глубокой древности. Селились даже на небольших речках — пучкасах (отсюда название соседней с нами речонки Пучки). Из устьев рек легче выходить в бурное озеро, пережидать ненастье, здесь можно ловить на удочку, перегораживать реку езами, пользоваться другими способами ловли, вплоть до мальчишеской забавы, когда в лужах на пожнях ловили карасей и щурят. Преграды-заборы, они же езы, являлись артельным способом ловли. «Они устраивались следующим образом, — рассказывают авторы книги «Рыбные промыслы Русского Севера» (СПб., 1914). — Обыкновенно поперек всей реки или части ее делают перегородку из свай и кольев, к которым приставляют особый плетень; в нескольких местах этой перегородки оставляют отверстия, против которых прикрепляют ловушки. Когда рыба поднимается вверх по реке для икрометания и доходит до забора, она ищет в нем прохода и попадает в ловушки ».
С XIV в. начинает развиваться другая коллективная ловля — неводом. «Артели рыболовов, — пишет этнограф И.В. Власова, — называющиеся по неводам тагасами, продавали улов скупщикам, а сами редко выходили на рынок». Такая хозяйственная практика сохранялась в Кубеноозерье вплоть до начала XX в. Местный рыболов являлся оседлым работником. Он сам, своим трудом кормил семью, не будучи связаным с отходом на побочные заработки.
В XVII в. на Белом озере имелось 112 неводов-тагасов с ежегодным уловом в 700 тонн рыбы. Данных по Кубенскому озеру, к сожалению, нет, но, очевидно, и здесь улов был немалый. Количественные данные говорят о том, что большая часть рыбы предназначалась для продажи. На Белом озере, по рукописным данным, вывоз рыбы практиковался с XIV в., а в следующем веке рыбные ловли получили монастыри, в том числе и крупнейший Троице-Сергиев. Можно не сомневаться, что для монашеских трапез и в царские палаты Кремля в изобилии доставлялись белозерские судаки, лещи и снетки, а с Кубенского озера везли туда нельму и сигов.
Монахам все это богатство доставалось отнюдь не даром. Они сами считались прекрасными рыболовами. В Житии Кирилла Белозерского упоминается монах Герман, ловивший рыбу, вероятно, на Сиверском озере, у стен монастыря, «нечем иным, только удочкой, и налавливал на всю братию». Ловили монахи и неводами.
Выявляется интересная особенность местной рыболовной терминологии. Она является по отдельным способам ловли угро-финской (в отличие от чисто русской земледельческой лексики). Здесь забытое слово «тагас» (артельный невод) соседствует с ныне употребляющимися в языке в качестве названий орудий лова мордами и мерёжами. Но вот охан (не от экспрессивного ли глагола «охать»?) — рыболовное орудие в виде сетчатого мешка-мерёжки на длинной рукоятке, которым ловили весной на езах, — самое что ни на есть диалектное слово, вошедшее в «Словарь вологодских говоров». О маленьких оханах с сетками-мерёжами говаривали в Устье-Кубенском так: «Как уйдет сниженица да придет прибылица, ставят оханы в курье, много ляпков попадет в мерёжу». А мерёжи выделывали раньше еще и из ивовых прутьев.
Сети же плелись еще в начале XX в. изо льна, конопли, даже осоки. Различались волоковые сети, называвшиеся бродцами и курицами, которые катились по ровному дну под воздействием подводного течения на круглых керамических грузилах; эти грузила и сегодня можно найти на берегу Ельмы; и ставные сети, стационарные, с тяжелыми грузами на своих концах и железными кольцами по нижнему краю полотна. Весной в половодье сети ставили, привязывая их к кольям, прямо у берега, куда подходила нереститься рыба. Наш рыбацкий капитан Виктор Алексеевич Красиков в годы, когда стояла высокая вода, распускал сеть прямо на «черной» дороге — зимнике, ведущей к озеру, заходя в воду в сапогах-броднях и цепляя концы сети за ветки ивы. Очень он ругался, когда как-то летом увидел на этом месте бытовую свалку.
Археологи находят в слоях уже XIII в. первые блесны, выкованные из железа вместе с крючком и предназначавшиеся для лова на «дорожку». Длина блесен до 10 сантиметров, по ней можно представить размер попадавшихся судаков и щук. Настоящие крокодилы!.. До середины XX в. блесны мастерились самими рыбаками. Мой прадед Александр Александрович Дементьев, получивший на одной из всероссийских ярмарок серебряную медаль за плетение рыболовных сетей, пустил ее вскоре на уловистую блесну. И не из-за какого-то ухарства или бездумности. Уничтожать медаль ему было, конечно же, жалко. Но известно, что серебряное покрытие блесен считается лучшим, такая приманка наиболее верно передает натуральный блеск рыбьей чешуи. А блесна из чистого серебра вообще вечна. Так что, поразмыслив, мой прадед сделал практический выбор.
Древний человек хорошо освоил лов рыбы и на острогу. Я думаю, что это древнейший из известных нам способов ловли. Закатай повыше штаны, залезай в воду и бей гарпуном зазевавшуюся рыбу. Что может быть проще?! Но не каждый примитивный по оснастке лов легче и доступнее. Рыба — не дура, не будет спокойно поджидать ловца, вильнет хвостом, только ее и видели. А по большой воде за ней не набегаешься. Но люди вскоре заметили, что обитатели рыбного царства имеют одну интересную особенность. Кубенский священник Николай Богословский в небольшой брошюре «Церковь святого пророка Илии в селе Кубенском» (Вологда, 1898) рассказывает: «Ранней весной по ночам практикуется особый способ рыболовства «с лучом», т.е. с огнем, при помощи которого высматривают рыбу и бьют ее острогами. Это красивый способ рыболовства: среди ночной темноты озеро загорается сотнями огней и кажется иллюминованным (устаревшее от «иллюминированного». — В.Д.)».
Вениамин Иванович Шмаков из деревни Каргачево рассказывал, что таким манером ловили и другие кубеноозеры. На носу лодки устанавливали на длинном древке смоляной факел, выплывали на мелкие места, где нерестилась крупная рыба, и били ее острогой — крепкой палкой с железным наконечником в виде острой трехгранной вилки с загнутыми внутрь крючками. Если подплыть к рыбе тихо, то свет огня ее ослеплял, она теряла ориентацию и осторожность, становясь легкой добычей человека. Острогой, не изменившейся с летописных времен, сейчас ловят налимов мальчишки на обмелевшей по осени Ельме. Часами бродят в сапогах между камней, выискивая в заводях под ними затаившуюся рыбу, которой деваться некуда.
Пенсионер из Новленского В. Колпаков сообщает, что раньше на субботних и воскресных базарах торговали свежей и копченой кубеноозерской нельмой, балыком из нее. Сегодня отведать более простой озёрнины можно только в селе Ку-бенском, где имеется небольшой магазинчик местного рыбзавода. Иногда рыбная мелочь — окушки, подлещики, язи и сорожки — появляется и в новленском магазине, торгующем обычно «всероссийским» замороженным минтаем. Редко, но на дорожных отворотках к приозерным деревням можно купить дешевую копченую рыбу. Вот, пожалуй, и всё, что касается местной рыбной торговли. Она совершенно не развита да и не стремится к расширению. Причин здесь несколько.
Все здешние жители знают, у кого из рыбаков можно подкупить свежей рыбки. Перебои с ней бывают, когда озеро долго штормит. В последнее время стали редко попадаться и крупные по размеру рыбины. В засушливые годы считают, что они ушли в реки, особенно много мигрировало в Сухону. Доходит до обидного: живут у огромного, вроде бы рыбного озера, а порой не могут найти рыбы даже для праздничного угощения, к примеру, в честь 150-летия сельской больницы. Глава Новленской администрации Дмитрий Валентинович Ячменнов рассказывал, что отыскал на этот случай крупных лещей у одного из рыбаков за пределами своего сельсовета, сам же их и накоптил.
Другой причиной неразвитости местной рыбной торговли является то, что улов просто некому продавать. У многих вологодских автолюбителей, проезжающих по шоссе, денег с трудом хватает на бензин. Туристы со всей России пролетают мимо на скоростных автобусах.
С изменением условий жизни меняется и людская психология, с ней и привычки. Некоторые люди в наших деревнях, хоть и негласно, сейчас ловят рыбу для продажи. Сдают ее перекупщикам или отвозят им же в Вологду. Выручают за нее скромно, весь навар оседает в карманах посредников, как и во всей нашей бедной экономике, но для современного сельского жителя лишний рубль в семейном бюджете — тоже деньги. А если бы местная автомобильная трасса была более оживленной, то уверен, что на ней появились бы, как грибы, многочисленные вешала со свежей, соленой, сушеной и копченой рыбой, которые меня удивляли, когда я ездил с Олегом Митрофановичем Бавыкиным на Валдай. Как только по шоссе Москва—Петербург достигаешь окрестностей Селигера, так проходу нет от продаваемой аппетитной рыбы, на любой вкус и размер. Местные жители хорошо кормятся дорожной торговлей. А чем вологодские-то хуже?
Сохранились сведения, что до революции сигов, нельму и стерлядь из Кубенского озера и реки Сухоны направляли в живорыбных садках в столицу Российской империи. Что они из себя представляли? Большие брезентовые чаны. В связи с немыслимым подорожанием водных перевозок сегодня такая доставка обойдется в копеечку. Да и никто ею пока не собирается заниматься. А вот на специальных автомобилях можно попробовать развозить живую рыбу. Хотя бы озерных судаков и лещей...
Время от времени на озере происходят заморы — массовая гибель отдельных видов рыбы. До сих пор старики вспоминают замор 1946 г., когда стояла очень сухая осень, мороз быстро сковал землю и воду, а зимой не было оттепелей. Начался кислородный голод, и погибло немало ценной рыбы. Такое горе повторяется с периодичностью примерно один раз в десятилетие. Исчезала уникальная нельмушка, но сейчас, слава Богу, понемногу стадо ее возрождается, пропал, «погибоша аки обры», снеток — наша ряпушка, почти нет нельмы.
Каким-то чудом удалось избежать крупного замора зимой 2002/03 г. Два лета подряд стояла засуха. А последняя зима выдалась хотя и снежная, но суровая, с трескучими морозами. Газета «Красный Север» еще осенью сообщала: «Наиболее тревожная обстановка складывается на озере Кубенском». И было отчего беспокоиться. По данным водного поста, в нашей деревне Коробово в нормальные годы площадь водной поверхности в озере составляет 407,6 кв. км. В тот же год она уменьшилась практически вдвое. Объем воды составляет обычно 812 млн кубических метров, а к весне 2003 г. он уменьшился в 8 раз. Назревала экологическая катастрофа. Спасаясь, часть рыбы, ведущая зимой активный образ жизни, мигрировала в Сухону, Здесь ловили ее все, кто мог и сколько мог.
Лещ залег на глубоководье. Но что тогда им было считать? Средняя толщина льда к весне составляла рекордные отметки — более 70 см, а под ней оставалось воды не более метра. На фарватере, где на дне находится толстый слой ила, рыба еще могла выжить, хотя и задыхалась без кислорода*[* Соседка Антонина Миронова потом мне говорила, что рыбу стало невозможно есть, она резко пахла илом. Вероятно, рыба им питалась в ледовых западнях]. Тяжелее всего ей пришлось на прибрежных мелководных местах.
На площади в сотни квадратных километров вся масса беспозвоночных организмов, населяющих верхний слой грунта, так называемый бентос, куда входят моллюски, ручейники, рачки, могла просто вымерзнуть. При таком резком сокращении запасов корма для рыб упала бы до минимальных отметок и рыбная продуктивность озера. Осевший на грунт лед, там, где он еще не проморозил песок или ил, весной мог бы перекрыть выход рыбы на нерест из ям и впадин, из мелководных заливов.
В назревавшем рыбном ЧП сказались не только экстремальные природные факторы, но и непродуманное вмешательство человека. Местные экологи Юрий Водоватов и Михаил Поляков предлагали для исключения повторений подобных ситуаций реконструкцию узла «Знаменитый» с целью повышения порога его плотины. Эта плотина, построенная в истоке Сухоны в 1827 г., обеспечивает только сезонное регулирование уровня воды. Когда под влиянием весеннего паводка вода в озере поднимается, часть воды спускается в реку. То же самое происходит и при переполнении Сухоны, которая имеет обыкновение весной течь «обратно» в озеро. Плотина все эти годы позволяла держать судоходный уровень воды и в озере, и в реке.
Но в последнее время город Вологда осуществляет из Кубенского озера большой водозабор. 10 лет озеро является источником питьевого водоснабжения областного центра с почти 300-тысячным населением. Огромная труба буквально высасывает воду из мелкого озера. Приходится углублять и расширять канал по озерному дну, благодаря которому вода должна свободно подходить к жерлу водозабора. Но и эти меры не помогают. Местные газеты постоянно печатают отчаянные письма горожан: «В наших квартирах вода — редкий гость. Нет ее в праздничные и воскресные дни, нет в часы пик и даже в середине дня. И куда ни позвонишь — один ответ: «Не хватает воды в Кубенском озере».
Когда преподобный Герасим строил первую церковь на Собачьей площадке, отвесно спускающейся к маловодной Вологде-реке, он не мог предположить, что в основанном им городе будут проживать сотни тысяч жителей, работать с десяток крупнейших производств. Вокруг Вологды всегда было мало воды. Река Тошня, основной резервуар для городского водоснабжения, уже в июле начинает пересыхать, качество ее воды все чаще вызывает беспокойство санитарных служб. Вологда-река, на которой стоит город, маловодна. Теперь и до Спасо-Прилуцкого монастыря на окраине Вологды с трудом можно доплыть на речном катерке.
С каждый годом роль кубеноозерского водозабора возрастает, он является основным источником питьевой воды для Вологды. Значит, и дальше будет мелеть озеро, превращаясь в водный отстойник, что может привести к необратимым последствиям: река Сухона, главная водная артерия области, будет несудоходной в среднем своем течении («Уже в июне судоходство на Сухоне становится практически невозможным», — пишет известный вологодский журналист Анатолий Ехалов), законсервированное озеро Кубенское зарастет и станет огромным болотом, деградирует вся важнейшая Северо-Двинская водная система. Впору будет вновь устраивать волоки.
Почему же молчат местные защитники природы, те из них, которые еще недавно столь горячо протестовали против переброски части стока Северной Двины в волжский бассейн, то есть грубого вмешательства человека в гармонию природы? А потому, отвечу, что сегодня выступать против кубенского водозабора, то есть такой же искусственной переброски, значит, навлечь на себя гнев всего населения города. Без воды из Кубенского озера Вологде не выжить в прямом смысле слова. Альтернативные источники водоснабжения пока не разработаны: подземные скважины не могут дать достаточный объем воды, водовод до озера Воже существует только в замыслах, и при нынешних экономических и финансовых реалиях его не построить до морковкина заговения. Но даже кубеноозерская чистая вода, поступающая за 30 км по трубам в Вологду, на 40 процентов из-за прорывов и утечек изношенных водопроводных сетей теряется в своем пути, попросту вытекает в землю. Опять же, у города нет средств, чтобы подлатать проржавевшие коммуникации. Вот и действуют водохозяйственные службы по самому удобному варианту, гигантским насосом выкачивая — всё больше, всё глубже, всё дальше — озерную воду, не думая о дне завтрашнем, охваченные зудом природного потребительства.
Зима и весна 2003 года все-таки пощадили неразумного человека. Не в последний ли раз спасли? Снег сходил медленно, талыми водами пропитывал глубины земли, не скатывался по замерзшему дерну быстроходно в реки. Подземные воды и сырые леса в летние месяцы выцеживали собранную влагу, а августовские, так нужные дожди окончательно поправили водный баланс: засухи, на этот раз гибельной, не случилось.
Правда, из-за теплой воды, вызванной излишней прогреваемостью мелководья, случилась массовая гибель ерша в озере. На прибойных урезах берегов белыми слоями лежали погибшие ершишки, не выдержавшие почти месячной жары. Шустрый обитатель озера стал единственной жертвой природных катаклизмов и скородумных деяний человеческих, хотя его исчезновение скажется в будущем на всем рыбном поголовье озера. В природном хозяйстве любая маленькая прореха расползается в большую дыру, которую трудно залатать. А о том, что всё в природе взаимосвязано и взаимообусловлено, рассказывает история, записанная Василием Ивановичем Беловым на Кубенском озере, которую я выпишу из его книги полностью в память об озерном «разбойнике»:
РЫБАЦКАЯ БАЙКА
Современный вариант сказки про Ерша Ершовича, сына Щетинникова,
услышанный недалеко от Вологды, на Кубенском озере во время бесклевья
«Ты вот ездишь широко и про Ерша не знаешь. Думаешь, почему одни ерши клюют? Потому что хорошую рыбу выжили. Раньше лещей в озере было невпроворот. Такие ляпки гуляли — по лопате. Жили и в ус не дули. На беду, в реке Уфтюге зародился один Ершишко. Плут такой — из воды выходит сухим. Голова большая, брюхо круглое. Он фулиганил сперва возле берега. Осмелел и давай шастать по всей Уфтюге. Ребятишек наплодил видимо-невидимо. Жонку, дак эту всю измолол. Говорит: «Сам дивлюсь, что такое? Только штанами потряс — опять маленькой!» Ладно. А такую компанию прокормить, надо и руками поработать, не одной головой. Ерш физического труда недолюбливал. Что делать? Манатки сложил, избушку на клюшку. Со всей оравой подался к лещам на озеро. «Корысти, — думает, — не добьюсь, а шуму наделаю». Явился.
— Здравствуйте!
— Здравствуйте! Проходите!
— Покушать чего нет ли?
— Пожалуйста.
Бедного человека как не накормить? Ерш Ершович со всей семьей хорошо поел. Отпышкался, говорит:
— Товарищи лещи, спасибо за суп, за щи, почевать нельзя ли? Я на одну ночь.
— Ночуй, места хватит.
Ерш ночь ночевал, утром выходит в озеро. Забыл, что на одну ночь просился, руки в брюки, озеро оглядел. Увидел Рака, подскакивает:
— Почему назад пятитесь?
— А ты кто такой? Рыло вытри, потом указывай.
— Я тебя привлеку!
— Привлекальщик... Я век прожил, рыбу не насмешил.
Ерш наскакивает с другой стороны:
— Какая ты рыба, ты и на рыбу не похож!
— Дурак.
— Я тебе обломаю усы-то!
— Мало каши ел. Разругались в первый же день.
Рак не стал связываться: задом, задом да в нору. В норе одумался, стало тоскливо. Карася увидел, на ерша жалуется:
— Ерш-Новожил меня обругал ни за что ни про что.
Карась говорит:
— Я ему, килуну, морду начищу. Он у меня пощкперится, узнает, как плавники распускать, костистая рожа!
Ерш эти слова услышал, выныривает:
— Где-то что-то кто-то сказал! Прошу повторить!
— Ну, сопливое рыло...
Ерш дрожмя дрожит, а марку держит:
— Только и знаешь пузыри из грязи пускать! Мало вашего брата в сметане-то жарили.
— Ах ты голодранец! Ты у меня доругаешься, я тебе уши-то оборву.
— Мозгляк! Заморыш! — хорохорится Ерш. — Выходи один на один! Мне жизнь не дорога, кто кого!
— Давай!
— ...вот только домой сбегаю, радио выключу!
Карась Ерша ждал до обеда. Не дождался. Драки не было. На другой день рыба сгрудилась. Слушают. Ерш шумит на все озеро, как он Карасю оплеух навешал.
Будет знать!
Ударился к Устью, полы нараспашку, ругается. Тут навстречу плывет Окунь. Ерш и на того:
— Остолоп, сырые глаза! Глистобрюхой!
Окунь глаза выпучил, не знает, что и подумать. Очнулся да и давай Ерша почем зря трепать. Трепка получилась дородная, еле-еле Ерш ноги унес. Ночь переспал, опять за свое:
— Все ваше озеро — не озеро! Лужа поганая, одне колы. Культуры не знаете, только бы брюхо набить. Обормоты!
— Чего ругаисся? — Сорога включилась.
— Марш! Тебя буду спрашивать.
— Нахал. Я Налиму с Язем пожалуюсь.
— Видал я твоих налимов.
Сорога плюнула да в сторону от греха.
Тут Язь выплыл на шум, начал Ерша стыдить:
— Ты, чего, Новожил, шумишь? Сейчас же извинись перед Сорогой — она женщина.
— Женщина! Хорошая бы женщина молчала, а она, красноглазая, знаешь, что говорит? Нет, ты не знаешь, что она говорит!
— Чего говорит?
— А то и говорит, что Окунь у тебя бабу отбил, а Налим в этом деле сводничал.
— Это точно?
— Провалиться на этом месте! «Этого, — говорит, — Язя давно обманывают, а он дурак полоротый! Дальше носа ничего не видит».
Язь — ныром вглубь. Ударился искать Окуня. Это время Налим свое имя учуял, из-под коряги всплыл:
— В чем дело, Щетинников?
— А ни в чем! Вон Сорога говорит, что Язь у тебя бабу отбил, а Окунь сводничал.
Налим так и взвился:
— Я этому Язю жабры выдеру! Запахло в озере смертоубийством. Вся вода сбунтилась, не найти чистого места. Муть со дна поднялась, ничего не видать. Налим с Окунем напились дозела, пазгаются. Карась на Сорогу, Сорога на Карася.
Рак с Язем сцепились, друг дружку волочат, все озеро пошло ходуном. Одна Щука стоит на месте, на бузу не обращает вниманья. Ерш совсем обнаглел, налетает и на нее:
— Обжора, лягух приела! Обжора, лягух приела!
— Что?
— Думаешь, зубы востры, дак и испугались тебя? Белое брюхо, косорылая! Лягух приела!
Щука, много не говоря, на Ерша ракетой. Он от ее, она за им. Ерш Щуку заманил в сеть. Ячея была крупная: сам проскочил, Щука запуталась. Только ее и видели.
Вот что за неделю наделал!
Месяц живет, год. Сыновей женил, дочек замуж повыпихивал. Начал и лещей крошить. Сперва по одному в Пучкаса вытурил, потом вытесняет в мох, в болото. Пикнуть боятся, а кто и заикнется:
— Товарищ Щетинников, пусти на струю! Который день в стоялой воде, надо и совесть иметь. Пришел невесть откуда и хозяйничаешь. Озеро наше было испокон веку.
— Это кто пришел? Это про какую ты совесть говоришь? Это с какого ты голоса поешь?
Так прищучит, что иной и не рад, что из моху вылез. А тут вроде бы и попривыкли. А Ерш их же, лещей, за это страмит:
— Вам бы только в болоте сидеть. Тупорылые, одна темнота. Учишь вас, учишь, а толку нет.
Лещева артель духом упала, стала чахнуть. Которые поумнее собрались на собранье, воровски от Ерша. Послали заявление рыбе Нельме на Белое озеро: «Три года хорошо не едали, хорошей воды не пивали. Белого света от Ерша не видим, совсем нас мало осталось. Нас Ерш-Новожил бьет и колет, бока меж ребрами порет, рыбнадзором кажин день стращает. Рыба Нельма, выручи! Наведи, пожалуйста, архивные справки. Кубенское озеро наше испокон веку. Ершишко Щетинников пришел с чадами на одну ночь с Уфтюги да зажился и озеро у нас, лещей, хитростью отнял, а мы, лещи, сироты несчастные, остались с таком. Матушка рыба Нельма, не дай сгинуть, приведи Ерша под присягу закона!»
Нарочный с заявлением прет в Белое озеро день и ночь. Вода бурлит, как от катера. Через шлюзы зайцем на пароходах, потом опять шпарит своим ходом. Денег на командировку собрать не догадались. Добрался до Белого озера, сошло сто потов.
Рыба Нельма лежит в ростяг. Керосину в канаве назобилась, вся угорела. Нарочный к ней:
— Бюллетенишь или болеешь?
— Болею.
— Срочное дело!
— Без меня разбирайтесь, и так еле жива.
— Сига отпусти!
— Ну вот! Будет он из-за Ерша суды разводить.
— Терпенья не стало, отпусти самого!
— Ладно, уговорили. Пусть идет. Рыба Сиг говорит:
— Отступитесь, ребятушки, лучше не связываться.
— Нет никакого терпенья. Уговорили-таки Сига, собрал он народный суд. Ерша вызвали, а тот на дыбы:
— Меня судить не имеете права!
— Это почему?
— Потому что окончание на «у». Это подкоп власти.
Ему вслух зачитали лещевскую грамоту. Спрашивают:
— Ты почему лещей обижаешь? Они на озере старожилы, а ты, новожил, их в Пучкаса загонил и выселил.
— Нет, я старожил.
— А какие есть документы?
— Документы все сгорели. Все сгорело. У меня однех ковров сколько было. Два телевизора.
Тут слово взяла малая Нельмушка:
— Всё врет! В озере не живал да и в Уфтюгу-то приплыл из душного ручья. Его и в реку-то не надо пускать, не то что в озеро!
— Ах ты, потаскуха, что говоришь? Не слушайте ее!
Рыба Сиг голос повысил:
— Гражданин Щетинников, вы где находитесь? Ведите себя прилично.
— Я ее, потаскуху, сгною в болоте, я в Москву напишу...
— Вишь, гражданин судья, что он выделывает! — это Судак вступился.
Ерш на него:
— А ты чего, полоротый? Твое какое пятое дело?
В зале шум. Встает белозерский Налим:
— Вывести! Судить заочно.
— Ах ты, легушачья порода, зимний бабник, вяленица!
— Гражданин Щетинников, не выражайтесь!
— Нет, выражусь! Вас тут как сельдей в бочке, а я один. Подавайте защитника! Я на чистую воду вас выведу, я в рыбнадзор заявлю, я...
Дали Ершу десять суток да и отступились. Всех одолел. Срок отсидел, говорят: «Сматывай удочки!»
Ерш из казематки выскакивает:
— Остаюсь тут! В Белом озере! Рыба Нельма схватилась за голову... Ерш полетел по озеру, как новенькой.
У половины домов стекла выхлестал:
— Судить вздумали! Я на ваш суд... с высокой колокольни! Я сам кого хошь упеку! Никого не боюсь, в три попа!..
Тсс... Тащи его, стерву, вроде клюет. Ну вот, опять того же колиберу».
Не знаю, от кого услышал Василий Иванович Белов эту историю-притчу, может быть, во время одного из выездов на зимнюю рыбалку вместе с поэтом Сергеем Чухиным, у бабушки которого в соседней с нами деревне Дмитриевской любил бывать и Николай Рубцов, а может, и сам сочинил, но сюжет этого рассказа имеет многовековые корни. В сборнике «Сказки, песни, частушки Вологодского края» (Вологда, 1965) опубликованы два варианта сказки о «щетнике-блуднике », записанные фольклористами в конце XIX в. Действие ее развивается на Ростовском озере, и эти варианты представляют собой также вариации древнерусской «Повести о Ерше Ершовиче », которая в науке датируется XVII веком и считается одним из самых популярных сатирических памятников. Первоначальный текст представлял собой пародию, написанную неизвестным автором-ростовчанином, на судебную тяжбу из-за земельных отношений, в которых участвуют судья — боярин Осетр, воевода Сом, судные мужики — Судак да Щука-трепетуха. Они рассматривали челобитье Леща и Головля на Ерша, Ершова сына Щетинникова, наглостью и обманом завладевшего Ростовским озером. Канва повествования, как мы видим, осталась и в рассказе Василия Белова.
Я думаю, что вне зависимости от авторства этой рыбацкой байки на Кубенском озере существовал богатый фольклор, касающийся и рыбных обитателей водных глубин. Сейчас, кроме частушек, уже ничего не услышать. Всё ушло безвозвратно. Но начинают быстро восстанавливаться традиции материальной культуры. Только российская экономика совершила вираж-пике, как образовалась потребность в дешевых деревянных лодках, которые в прежние годы стали никому не нужны из-за обилия их дюралевых заменителей. В селе Устье ежегодно стал проводиться конкурс-праздник лодочников, народных мастеров, выделывающих знаменитые лодки-кубенки. Один из организаторов этих соревнований — бывший командующий Северным флотом, земляк устьянцев, адмирал Попов. Лодка-кубенка, образцово сработанная на одном из таких конкурсов, представлена в центре экспозиции местного музея как своеобразный материальный символ села. Устьянцам есть чем гордиться. Традиционное мастерство крестьянами-лодочниками не потеряно; их легкие, устойчивые на волне, крепкие и надежные лодки вновь стали пользоваться популярностью, встречаются и в устье Кубены, и на озере.
Они подразделяются на три вида. Первый — это карбасы, лодки из досок, как-то грациозно (лучше не сказать) изогнутые от носа к корме, придающие самодельному плавсредству классический облик лодки-кубенки. Второй — стружки, выделанные из осинового ствола без единого гвоздя. Не правда ли, в самом названии лодки слышится какой-то сказочный отзвук?.. Осину обычно покупают в верховьях Кубены. И третий вид — набоянки (или набойницы), когда на бортах легкого и звонкого стружка набиваются доски.
Вновь обращусь к рассказу Василия Ивановича Белова из книги «Лад». На этот раз о том, как изготовлялся стружок. После того как найдена подходящая осина, свалена и размечена, после того как выдоблена и вытесана ее мягкая внутренность, «лодочник, — пишет Белов, — привезет ее домой и положит где-нибудь на гумне или в подвале — завяливать. Иногда она завяливается там несколько лет.
Не так-то просто крестьянину оторваться от основных дел: то сенокос, то жатва приспела, то дом строить, то на службу идти.
Наконец назначен особый день. Где-нибудь на берегу речки заготовку кладут на невысокие козлы и под ней на всю ее длину разводят не очень жаркий костер. Наливают в нее горячей воды, опускают накаленные в костре камушки.
Снаружи жарят, внутри парят.
И вот — чудо! — выдолбленная осина как бы сама раздвигает свои бока. Голые еловые прутья осторожно, по одному, вставляют внутрь в согнутом виде. Их нежная упругость медленно раздвигает борта. Все шире и шире... Вот уже наметился и лодочный силуэт... Нетерпеливый хозяин подкладывает дрова, вставляет и вставляет упругие прутья, забивает распоры между бортами (предательскую крохотную щелку внутри никто не заметил). И вот лодка разведена! Вдруг раздается треск. Один борт отваливается начисто, а дно выпирается по ничем не исправимой щели.
Теперь все начинай сначала...»
Такие горе-мастера не участвуют в летних конкурсах в селе Устье-Кубенское. Там собираются настоящие умельцы лодочного искусства из Заозерья, сами уже имеющие учеников. «Впрочем, — продолжает Василий Иванович Белов, — опытный лодочник никогда не будет спешить, лодка в его руках разводится без всяких усилий. В разведенную лодку он вставляет полудужья шпангоутов, набивает с бортов тонкие тесины и устраивает два рундучка для сиденья. Затем лодку смолят. И только после всего этого можно ехать ловить рыбу».
Удобный и прочный карбас был у Владимира Алексеевича Красикова до той поры, пока он не купил дюралевую лодку. Сколько на нем порыбачили, сплавали в Уфтюгу и в другие отдаленные концы озера!.. Справлялся с его управлением Владимир Алексеевич мастерски. Даже большая волна ему как бы подчинялась: вел он на моторе карбас между валами так, будто скользил с одного гребня на другой; лодку, перекатывающуюся с волны на волну, никогда не захлестывало.
У меня хранится большая фотография — панорама ельминского берега, снятая вологодскими фотографами из областной газеты: большие озерные карбасы с закинутыми на носы якорями ждут своих хозяев-рыбаков. На них не только рыбачили, но и перевозили копны сена, ездили на окрестные ярмарки, за ягодами и грибами. Экономический и хозяйственный характер того или иного озера или реки диктовал свой вид плавательного средства. Кубеноозерский карбас отличается, скажем, от лодок-белян, расшивов и барок, которые можно встретить на Белом озере и Шексне. Их выделывали черепане — жители череповецких деревень. Сохранилась песня, в которой чувствуется эпический мотив:
Вон Белое озеро плещет вдали, Качая расшивы на бурных волнах...
С постройкой в 1825—1828 гг. водной системы герцога Александра Вюртембергского, соединившей Шексну с Кубенским озером и Северной Двиной, в Кубеноозерье стали появляться большие суда, баржи, первые пароходы, принадлежавшие местным жителям. В селе Устье такими пароходчиками являлись купцы Ганичевы, которым принадлежал к тому же лесопильный завод (ныне лесозавод) в устье Кубены, а также маслобойный и кирпичный заводы. В краеведческом словаре Ф.Я. Коновалова, Л.С. Панова, Н.В. Уварова «Вологда XII — начало XX века» (Архангельск, 1993) сообщается, что первый пароход «Меркурий» появился на Кубенском озере в 1862 г. Он курсировал между озером, Вологдой и Тотьмой. Ганичевский пароход плавал от Устья через пристань Спасо-Каменного монастыря до Уфтюги, был, так сказать, внутренним. Купеческий род кубеноозерских жителей Ганичевых имеет прямое отношение к известному современному писателю и общественному деятелю В.Н. Ганичеву, который числит отцовскую линию вологодской. Валерию Николаевичу любопытно было увидеть на моих фотографиях два прекрасно сохранившихся кирпичных особняка начала XX в., стоящих в самом центре села Устье, принадлежавших до революции семейству Ганичевых.
Неизвестно, с каких времен начали кооперироваться кубеноозерские рыбаки в рыболовецкие артели. Вероятно, с тех пор как начали ловить неводами. Такая форма коллективного рыболовства сохранилась и до наших дней. Кубенская рыбконтора организована в 1931 г. Рыболовецкие бригады расположены в селах Кубенском и Устье, в Березниках и Песках. Ловят на катерах на ограниченных участках, разрешенных для этого вида лова, ловят на озере и зимой.
На Центральном рынке в Вологде нужно посетить рыбные ряды. Ту рыбу, которую не купишь по дороге в Кириллов, можно приобрести в Вологде. Здесь, в основном, продаются уловы с двух озер — Белого и Кубенского. Белозерская рыба покрупнее, особенно лещи, но осенью можно недорого купить кубеноозерскую нельмушку. Только вот ее обрабатывать нужно тут же — она долго не хранится. Николай Красиков из деревни Коробово, как только вернется со своей женой Надеждой ночью с рыбалки (он сидит у сетей, когда к берегу подходит нельмушка, и караулит улов по несколько часов), тут же вываливает эту ценную рыбу в таз с «холодянкой» — ледяной водой из колодца и тут же «порет», то есть чистит, иначе, если опоздаешь с разделкой, считает Николай, нельмушка будет уже «не та».
Герой моей книги Михаил Кирьянов обычно поступает с нельмушкой просто — покупает ее на вологодском рынке, чистит, подсаливает (жирная, она быстро впитывает соль) и коптит в специальном железном ящике прямо во дворе у входа в свою мастерскую в центре Вологды. Аромат копчушки стоит на целый квартал, даже Василий Иванович Белов из соседнего окна выглядывает на запах.
Удивительно, но долгие десятилетия в Вологде было запрещено торговать местной рыбой. На Центральном базаре даже рыбных рядов не существовало. Не купить было и знаменитых соленых рыжиков, клюквы, брусники, морошки, многих других даров Вологодской земли. Для их сбора и продажи существовала потребкооперация со своими магазинами. Не брошу камень в эту организацию, которая знала в своей истории и хорошие, и плохие времена, к тому же она умело перерабатывала лесные дары в консервы, но из вологодских лесов продукция разлеталась по всей стране, ищи ее потом свищи в общих продовольственных закромах, а сам местный сапожник оставался без сапог. Каждый вологжанин заготавливал подножный корм сам, не надеясь увидеть его на базаре.
Сейчас пришло изобилие (сравнительное, конечно, с прежними — пустыми — временами). Вологодская рыбка спасает местных хозяек, которые любят, как и в стародавние времена, печь с ней пироги. Она дешевле, чем привозная, морская. Притом в отличие от каменно замороженной — свежая, прямо из воды.
Годы местного безрыбья (ни судаков, ни лещей, ни щучин, ни тем более нельм) воспитали вкус нескольких поколении горожан на морской рыбе, которая по дешевым ценам продавалась в магазинах. Авторы этнической истории Русского Севера пишут о жителях Вологды: «Вообще они больше ели соленую рыбу — треску, палтус, семгу, пикшу, зубатку, сельдь, камбалу, которые привозили с моря из Архангельска». Будешь ее есть, если другой не достать!.. С детства мне запомнились бабушкины рыбные пироги с соленой треской, которую перед приготовлением вымачивали в молоке, чтобы была не столь солона. А настоящую уху я попробовал впервые только на Кубенском озере.
Автор статьи «К вопросу о рыболовстве в средневековой Вологде» И.П. Кукушкин («Вологда». Краеведческий альманах. Выпуск 3. Вологда, 2000) пишет, что до конца XIX в. мясо было редкостью для населения Севера, «питались большей частью соленой рыбной пищей». Вывод слишком категоричный и для моих земляков неточный: они не употребляли мясо только в пост, но в обычные дни (кроме летних) мясо-молочный рацион был для них привычен.
Многие жители Вологды и сами являются хорошими рыбаками. Это сегодня река Вологда стала напоминать сточную канаву, хотя на ней и посиживают рыбачки, вытаскивая то окунька, то щуренка, а раньше, когда она была чище, и рыба ловилась настоящая. Сегодня опытные вологодские рыбаки перебазировались на Кубенское озеро. Зимой на льду их особенно много — была бы машина да подходящая экипировка.
Не мной замечено, что некоторые городские рыбаки на природе теряют элементарную осторожность. Для них простор озера, что привычный комфорт городской квартиры. Оно же мелкое и большей частью спокойное. Обманчивое впечатление!.. Чем больше масштаб расстояний, не занятых человеком, продуктами его жизнедеятельности, тем больше места, чтобы разгуляться природным страстям-стихиям. Они, стиснутые городами-мегаполисами, многокилометровыми лесными вырубками, речными дамбами и плотинами, стремятся с удесятеренной силой проявить свой характер там, где есть возможность «разгуляться на просторе». Спросишь по телефону иной раз в Вологде: был ли у вас вчера грозовой ливень? В ответ чаще услышишь: прошел только мелкий дождичек. Чуть отъедешь в сторону от берега озера, на берегу которого ветер валит с ног, и попадешь в тишь, даже верхушки деревьев не колышутся.
Всего этого не знают и даже не предполагают некоторые малоопытные рыбаки и охотники. И в результате каждый год на озере случаются трагедии. То в один из последних летних дней, как в 2003 году, рано утром, когда уж совсем не ждешь непогоды, неожиданно налетит такой ураган, что рыбаков, вышедших в озеро, потом ищут неделями и находят их тела в десятках километрах от места, где они утонули. То весной ветер в считанные минуты отгонит на километр-два от берега лед, и сиди себе на крошащейся льдине, жди спасения. То забросит осенний шторм на безлюдный остров Токшу, и пробирайся десятки километров через дикие завалы и болота к своему спасению. Один из рыбаков, попавший в подобную передрягу, был найден на седьмой день, тихо помешавшийся от ужаса пережитого.
Так что рыбный стол порой накрывается с превеликими трудностями. Случается часто так, как пишет в письмах Ия Сергеевна Садомова, что «неделями рыбной косточки во рту не бывает».