При столь усиленном настоянии должен был повиноваться Корнилий, а между тем Великий Князь послал нарочного в его обитель вызвать оттуда несколько из его учеников, чтобы они умолили старца идти с собою в монастырь. Согласился наконец Корнилий, и с ними вместе предстал пред лице Государя просить себе отпущения. Обрадовался Державный его послушанию и сказал: «Слышал я, отче, что с тех пор как основался монастырь твой, не имеешь ты ни сел, пи деревень; проси, что тебе нужно, и все дам». Но Корнилий ничего не хотел себе просить, а только желал, чтобы ему приписали несколько земли с лесом, около монастыря, которую уже возделал в поте лица своими руками, так как это был единственный хлеб для его обители; на все с любовию согласился Великий Князь и присоединил еще к тому много угодий и деревень для обители; он укрепил грамотами, чтобы никто из будущих поселенцев на сей земле не был обязываем какими-либо податьми или пошлинами, и так отпустил его с миром, дав ему на дорогу обильную милостыню. Великая радость была в обители Комельской при возвращении желанного старца; вся братия встретила его, как Ангела Божия, со крестами за оградой; каждый искал припасть к йогам его или прикоснуться к его одежде, и старец сам, с отеческою любовию, всех обнимал и благословлял.
Во время отсутствия преподобного Корнилия в пустыне Су рекой, братия, по его благословению, избрали себе игуменом Кассиана, по, когда возвратился старец, не посмел более Кассиан начальствовать пред лицем его и пребывал у него в совершенном послушании; Корнилий же предпринял опять прежние свои труды, очищение леса и возделание нив, дабы иноки его не только сами ели свой хлеб, по и других питали. Случилось однажды во время работы, когда братия отдыхала в полдень, а сам он собирал в лесу очищенный им хворост, внезапное пламя его объяло, и старец едва не погиб в огне, но Божиим посещением поднялся сильный ветер и очистил ему широкую дорогу из среды огня. Преподобный, разбудив братию, поведал ей о совершившемся чуде и, образом чувственного огня, напомнил, чтобы старались избежать вечного.
Так, при каждом особенном случае, назидал он братию поучительным словом, внушая наипаче Не иметь пи в чем своей воли, но во всем хранить смиренномудрие и молитвенно ожидать смертного часа, в непрестанных трудах и совершенном отчуждении всего мирского, ибо, по словам Апостола, нынешние временные страдания ничего Не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас (Рим. 8, 18). Он строго заповедал, чтобы никто не смел называть чего-либо своим, и не позволял даже в келлию выносить пищу из трапезы, кроме как болящим; за трапезою же должны были все сидеть в глубоком молчании, и во всякое время, хранить очи свои от неподобного зрения, и уши от всякого вредного для слуха, а язык от празднословия, дабы не дать за то ответа. Сердце, внушал он, охранять умною молитвою от помыслов нечистых и наипаче избегать пьянства, которое порождает всякую злобу и соблазном погубляет души. Нарушителей общежительного устава строго повелевал выгонять из обители, дабы другим не подавали опасного примера, а тем из иноков, которые повинуясь отеческим заповедям, жили в братолюбии между собою, обещал не только временные блага процветанием их обители, но и будущую награду за совершение их подвига.
Сам блаженный старец, не взирая на преклонный свой возраст, не устранялся пи от каких трудов и первый всегда являлся на церковную службу; для всех он был все, по слову Апостола: печальным утешение и нищим одежда, больным исцелитель и грешникам учитель покаяния. Втайне подавая убогим, дабы не осудили братия его излишней щедрости, любил он одеваться в убогие ризы. Однажды инок, по имени Закхей, пришел к нему в мантии, связанной из лыко в, и просил, чтобы велел переменить ее на лучшую; Корнилий, сняв с себя мантию, отдал Закхею, а лыковую надел на себя и еще долго ее носил. Однако приближение старости и недуги телесные, при непрестанном умножении братии, которых уже не в силах был поучать, заставили его снова пожелать любимого своего безмолвия. Преподобный отошел в Кириллов монастырь, на место своего пострижения, и, принятый там с любовию игуменом, затворился в келлии, надеясь окончить в ней духовный свой подвиг.
Но Господь иначе о нем промыслил, дабы не лишилась Комельская обитель сокровища его мощей. Оставленные им ученики, послали к нему пять из старейших братии умолять его, чтобы опять к ним возвратился; но видя его непреклонным, просили о том игумена и старцев Кирилловских, и не мог на сей раз блаженный Корнилий презреть такое общее моление. Он потребовал однако, от учеников своих, чтобы до его возвращения поставили у себя игумена на его место, и указал на благоговейного мужа Лаврентия, уверяя, что без того к ним не возвратится. Братия едва могла убедить Лаврентия принять на себя начальственную должность, и с ним вместе отправились в Кириллов, чтобы привести с собою старца. Возвратившись, он утвердил их выбор, а сам затворился в келлию, не помышляя более ни о чем земном, и ожидая только разрешения телесного.
По ему суждено было еще однажды оставить обитель, уже не по доброй воле, но по причине набегов татар, которые разоряли всю окрестность; иноки и миряне покидали свои жилища и бежали в леса. Братия пришли возвестить о том преподобному; «Сотворим человеческое, – сказал он, – бежим и мы, да не вменится нам в гордость, если избегнем здесь татар, то не избежим тщеславия, ибо никому Не должно добровольно повергаться в опасность». Таким образом, вместе со всею братиею, уклонился он в пределы Белозерские, моля Господа и Пречистую Его Матерь о сохранении своей обители и о тишине всего мира. Татары, разорившие много окрестных обителей, устремились на Корнилиеву, но она показалась им издали неприступною крепостию, окруженною множеством войска, и они бежали, пораженные страхом; старец же с братиею возвратился в свое жительство.
Дар исцеления дан был преподобному еще при жизни, и многие получали от него врачевание своих недугов. Один из монахов, по имени Иов, пришел к нему, когда стоял на вечернем правиле, и показал ему руку свою, сильно уязвленную; старец взглянул только на рану и сотворил молитву, и рука в ту же минуту исцелилась. Другой инок, посланный Корнилием на работу, принесен был в монастырь едва живой, будучи изранен разбойниками; преподобный велел позвать священника, чтобы постричь его; сам же посетил его прежде прихода пресвитера, коснулся только перстом его рапы, и болящий встал совершенно здравым.
При старце Корнилие, уже в последнее время его жизни, служил ученик его, благоговейный юноша Геннадий, который с детских лет посвятил себя иноческой жизни и преуспевал во всяком подвиге, но, не довольствуясь строгим правилом монастырским, желал еще безмолвствовать наедине. Видя старца своего, изнемогающего от болезни, он припал к ногам его и просил, чтобы позволил ему, по окончании его жизни, пребывать в той Сурской пустыне, где сам временно подвизался. Сперва не соглашался Корнилий, не почитая его, как незнавшего грамоты, способным устроить сию пустынь, но потом, ради крайнего смирения, благословил на сей подвиг; он даже обещал ему прославление избранного им места, что исполнилось впоследствии, ибо пустынь Геннадиева процвела его молитвами.
Чувствуя приближение кончины, и уже отрешившись от мира, непрестанным созерцанием Божественной славы, преподобный призвал к себе игумена с братиею, и еще однажды заповедал им, чтобы твердо сохраняли данный им устав для спасения душ своих, со страхом и вниманием, исполняя всю Божественную службу и не забывая нищих, ради его памяти.
В четвертую неделю по Пасхе, крайне изнемогающий, велел еще однажды вести себя в церковь, чтобы приобщиться Святых Тайн, и опять возлег на свой болезненный одр. Братия непрестанно его окружала, скорбя о предстоящей разлуке, но старец утешал их, говоря, что Лаврентий заступил его место, и просил только, чтобы жили между собою в мире. Все приходили со слезами просить последнего его благословения, и всех с любовию благословлял он, прося у каждого себе молитвы и прощения. Напоследок велел прочесть акафист Господу Иисусу и Богоматери; сам он, поднявшись с ложа, взял кадильницу, фимиамом окадил святые иконы и предстоящих, и, опять простершись на одре, тихо предал душу свою Богу, что никто не заметил, как отлетела от уст его последняя молитва; лице его было светло; казалось он не умер, а только спит. Ударяли к утрени воскресной; игумен и братия понесли с честию тело отца своего в церковь и со слезами совершили воскресную службу; на другой же день, при чрезвычайном стечении народа, погребли многотрудное тело его, близ созданного им храма, мая в 19 день 1537 года. Сорока одного года пришел Корнилий на место сие и столько же лет пребыл на оном, обратив пустыню в чудную обитель. Вскоре после его кон-чипы начали истекать исцеления от его гроба, над которым беснуемые наипаче получали облегчение от тяжкого своего недуга; игумен же Лаврентий, еще десять лет после своего старца, охранял в мире собранную им паству и, вместе с бывшим игуменом Кассианом, избрал себе последнее пристанище близ гроба блаженного своего учителя.
Чтобы ближе познакомиться с духом и характером святого Корнилия, надобно прочесть его предисловие к уставу общежительному, данному им своей обители; оно исполнено смиренномудрия и дышит простотою первых времен христианства.
«Благоволением Господа и Спаса нашего Иисуса Христа и споспешением Его Пречистыя Матери, написал я для себя душеполезное сие писание и для присных моих братии о Господе, которые мне единонравны. Я вас именую братнею, а не учениками, ибо один у нас есть учитель, Господь Иисус Христос, Сын Божий, давший нам Божественное Писание, и по нем святые Апостолы и преподобные Отцы, научавшие и доселе поучающие человеческий род. Все они сами прежде делали благое и йотом уже иных научали, а так как я не был доселе делателем ни единого блага, то, по крайней мере, изложу Божественное Писание для тех, которые хотят спастися.
Писание говорит, что мы здесь пришельцы и пресельники (Евр. 11, 13), после же смерти ожидает нас вечная жизнь; или в радости, или в муке обретаться будем, судя по тому, как воздаст Господь каждому по его делам. Посему подобает нам наипаче заботиться о той жизни, что после нашей смерти, и я, доколе еще жив, предаю писание сие братии моей, о Господе, для моего и для их спасения, возбуждая совесть их к лучшему, дабы сохраняли себя от нерадения и дурной жизни, и от людей мудрствующих одно плотское, которые по лености впали в сети общего нам врага.
Много мирских людей приходят к нам, желая пострижения; я же, хотя и грешен, неразумен и немощен душою, однако приемлю и постригаю приходящих ко мне. Стекаются также и некоторые братия из других монастырей, желая жительствовать с нами: и сих приемлю, хотя вовсе не желаю начальствовать, лишь бы всем нам, малым и великим, сохранить заповеди Божий и предания святых Отец, и жить в совершенном согласии, не извиняясь тем, будто бы невозможно ныне следовать по стопам святых Отец. Если мы и немощны, довольно уже и того, что хотим последовать, хотя и не можем с ними сравниться. Не желающие соблюдать сего устава, пусть перестанут докучать моему окаянству, ибо не я прихожу к ним, чтобы у них начальствовать. Если и у нас живущие не стараются все сие соблюсти и не слушают наших слов, не дам я за них ответа Богу и невинен буду в их самочинии; если же хотят они жить по сему уставу, тем охотнее их приемлю, возвещая им слово Божие, хотя и сам его не исполняю, но быть может, ради их послушания и молитв, сподоблюся и я спасения.
«Много нас глаголющих и мало творящих», – говорит св. Максим, – Слово Божие никто не должен таить своим нерадением, но исповедать свою немощь и не скрывать Божией истины, да не будем повинны в преступлении заповедей. Трепещу пророческого писания, возвещающего, что настоятель будет истязай за всех под ним сущих. Если может отсечь их от зла и не отсекает, то Бог взыщет от руки его кровь их, и сам он вместе с ними погибнет за нерадение; если же обличит их, но не возможет удалить от зла, по крайней мере, избавит тем собственную душу, они же умрут во грехе своем. Посему умоляю вас, отцы и братия и чада мои возлюбленные, ради любви Христовой и спасения, моего же и вашего, попечемся о душах наших; поскорбим о мимошедшем времени жития нашего и подвигнемся для будущих благ, дабы, проводя в нерадении здешнее житие, не быть осужденными в страшное пришествие Господне. Каким образом узрим мы своими очами, в день Господень великий, страшное лице Христа, сияющее паче солнца, когда будет определять праведным неизреченное благо, грешным же томление и муки?
«Что может быть горче такой скорби и печали», – говорит св. Ефрем, если увидим тогда мирских людей, живших с женами и детьми и заботившихся о мирском, удостоенными Царствия Небесного, а мы, которые все оставили, отца и мать, жену и детей и присных, и весь мир, и все, что в нем есть сладкого, мы, постоянно пребывающие в скорбях и бедах, борясь с телесными нашими страстями, как бы со львом и змием, мы осуждены будем с мытарями и грешниками, ради малого небрежения и преслушания? Каким образом, оставив великое, неразумно прельщаемся ничтожным и ради сего отпадаем от любви Христа Бога и, в страшный час смерти, люто истязаны будем! Если, но мнению Великого Василия, сами духовные Отцы и св. мученики не без истязания проходили мытарства воздушные, в час разлучения души от тела, то мы, окаянные, как избежим их? и какое помилование получим, ежечасно прогневляя Господа, живя беззаботно во всяком довольстве, имея готовыми пищу и питие и все, что потребно для тела, если только о единой душе пашей не хотим позаботиться? Мы не только не имеем в памяти нашей, как отреклись мы от мира и как обещались Христу терпеть всякую скорбь и тесноту иноческого жития, в постоянном послушании и нищете, но даже и о малом своем правиле не хотим иметь заботы, – о том, как нам подобает быть в церкви и в келлии, и, таким образом, без всякой заботы о пашем спасении, в обители живем просто, как бы миряне.
Нам уже кажется весьма важным, что мы от мира отреклись словом, хотя на деле нисколько, и мы не хотим помыслить, что вскоре должны умереть, как отцы наши и братия, и предстать нелицемерному судилищу Христову, чтобы слово воздать ему о наших делах, и речах, и помышлениях. Поистине страшен и не милостив суд сей нерадивым. Аще бо праведник едва спасется, нечестивый же и грешник где явится? (1 Пет. 4, 18). Посему, хотя ныне, попечемся о написанных нам в уставе, по свидетельству Священного Писания и по завещанию Великого Василия, который говорит: прежде всего подобает инокам, в общежитии живущим, не иметь ни в чем своей воли или стяжания, но во всем повиноваться настоятелю, держаться послушания со смирением, и трудиться телесно, сколько есть сил, чтобы все исполнять в обители со тщанием, по установленному порядку».
Устав преподобного Корнилия
Общежительный устав преподобного Корнилия весьма замечателен, как зерцало монашеского быта XV века, потому что назидательные его правила послужили для утверждения многих обителей и, в общих нравственных советах, могут быть полезны и для мирян; он разделяется на 15 глав, и в первой говорится о церковном благочинии и соборной молитве.
«Наипаче потщимся, братия, исполнить весь чин церковной молитвы, как нам повелевают Божественные Писания, – говорит преподобный. – Как только услышим клепанье (или благовест), немедленно бросим все, что у нас обреталось в руках, и с усердием устремимся к началу службы. Если кто прежде придет в церковь, прежде сподобится и милости от Господа, и сколько времени будет находиться в соборе, в ожидании службы, по столько приимет и благодати от Бога. Если кто приходит к земному Царю, и прежде других, стоя или сидя у дверей палат, ожидает его выхода, тот бывает за то любим Царем; если же кто нерадит и после всех приходит, тот, как ленивый, от лица царского изгоняется. Так и мы, если начнем нерадеть о церковной службе, приходя после всех и прежде других уходя, как нерадивые, будем отвержены Богом. Если кто, по какой-либо необходимой причине, удержан был и не успел придти к началу, когда возглашают: «Приидите поклонимся и припадем ко Христу», то пусть, взойдя в церковь, поклонится игумену, прося себе прощения, или обоим клиросам, если нет настоятеля.
Во время Божественного пения все должны стоять с благоговением, благочинно и безмятежно, и никто да не говорит ни единого слова кроме настоятеля и тех, которым поручена забота о церкви; да остерегается наипаче празднословия и шептания друг с другом, или с приходящими гостьми, и никто да не оставляет места своего, переходя на чужое;. Предстоящий земному Царю с небрежением, немалому подвергается осуждению, кольми паче подобает с трепетом предстоять Небесному страшному Царю. При телесном благочестии, попечемся и о внутреннем, ибо если кто по наружности только соблюдает приличие, никакой от сего пользы уму его, когда он будет скитаться в неподобных помыслах; но понудим себя на дело Божие, отгнавши все земные помыслы, ум наш весь устремим к небу, трезвящеюся мыслию и бодрствующею душою и сокрушенным сердцем, не оставляя и наружного благочиния; со страхом и умилением стоя в церкви, будем молиться Богу и просить у него милости, и славословие Божественное да будет для нас всегда любезнее и честнее всех прочих дел человеческих.
Никто не может столько подвигнуть Бога на гнев против нас, как бесчиние в церкви и нерадение о молитве, и суетные разговоры о вещах тленных; лучше не приходить в церковь, нежели раздражать Господа. «Не презри Божественной службы, да не предан будешь в руки врагов твоих», – предваряют нас святые Отцы, и еще прежде них страшно грозит пророк: «Проклят всяк, творяй дело Божие с небрежением!» Если кто начнет молву или бесчиние в церкви, такому следует возбранять, а если не послушает, изгонять его из церкви. По окончании же соборной службы неприлично стоять или сидеть пред церковию, но каждый пусть идет в келлию свою с молчанием, пребывая в молитве и рукоделии, или каком-либо послушании, опять до благовеста.
По совершении Божественной литургии, братия, выходя из церкви, идет в трапезу, вместе с настоятелем, не по два вместе, а один за одним, молча или читая псалом, и так взойдя в трапезу, садятся, каждый на своем месте по порядку, с благоговением и молчанием. Никто да не замедлит к благословению трапезы, и тогда только можно скромно прикасаться к брашну или питию, когда уже на них возложил руку настоятель. Особенно надобно остерегаться, во время трапезы, чтобы не проговорить какого-либо праздного слова, кроме положенного чтения, ибо св. Отцы равняют братскую трапезу с жертвенником, на время обеда, и потому, как в церкви на Божественном пении, так и на трапезе, с молчанием подобает есть и е молитвою внимать чтению. Один только настоятель, и келарь, и те, которым поручено трапезное послушание, могут кротко и тихо сказать что необходимо. Если же кто начнет говорить и делать неблагоговейно, да запретят ему, а если не послушает, пусть исполнится над таковым совет Василия Великого: «Изжени молвотворца из сонмища, и с ним вместе изыдет молва». То же благочиние должно соблюдаться и за келарекою трапезою, и за нее ходить могут только запятые монастырскими службами, и то но необходимости, или, если кто не поспеет к большой трапезе, с разрешения игумена или келаря; а если кто опоздает, по нерадению или коварству, да возбраняется ему и сия трапеза. Потом все молча расходятся по келлиям, не оставаясь пи в трапезе, ни пред нею, и не уклоняясь друг к другу в келлию, ибо от сего происходит бесчиние и празднословие, а мы должны дать ответ Богу за каждое праздное слово.
Пища и питие должны быть по уставу, просты и смиренны, судя но времени и месту, ибо не следует искать излишнего, но только необходимого и то, что можно удобно купить малою ценою; больше трех яств не следует ставить. Если кто из христолюбцев принесет какое-либо утешение на трапезу, можно по нужде и в меру поставлять оное, дабы не опечалить принесшего; в воскресные же дни и на Господские праздники, если подаст Христос еще одно яство, подобает вкушать его, во славу Божию, не заботясь однако о том. В Великий пост, но вторникам и четвергам, одно вареное яство да бывает, все же прочее, одно сухоядение; а в понедельник, среду и пяток, не ставить на трапезу кваса, ни после не давать, кроме только одним болящим по благословению; братиям же всем пить только одну воду, а хмельного напитка никогда никакого не иметь. С трапезы, без благословения настоятеля или келаря, не брать пи хлеба, пи квасу, не только для братии, но даже гостям или странным, и в больницу ничего не носить без благословения.
Никто, без разрешения настоятеля, не должен есть особенно и тайно, у себя в келлии, или вне монастыря, на огороде, в поле и в лесу, и держать какую-либо пищу у себя, кроме тех, которым благословит настоятель, ради немощи или благословной вины; строго запрещают тайноядение общежительные правила, так как всякое зло от сего происходит. Кто, великое победив, малым побеждается, осужден будет, подобно Анании и Сапфире, и никакая добродетель не может принести нам пользы, если победимся чревообъядением: это диавольские сеяния, которые кажутся ничтожными, по заключают в себе смертный яд.
Если кому есть дело до брата, пусть скажет ему слово, у оконца келлии, и возвратится к себе; беседы же должны быть таковы, чтобы служить к назиданию и исправлению душ. Если кто из внешних придет к брату, присный ему или сродник, инок или мирянин, не следует его принимать в келлию или беседовать с ним, без благословения настоятеля. Василий Великий повелевает оставлять без благословения и без пищи того, кто сие нарушает, и без разрешения игумена ничего не брать из приносимого, или что давать кому-либо от себя.
То, что сказано было о скромности и простоте в пищи, должно наблюдать относительно одежды и обуви, и не искать излишнего и многоценного, но прелести бесовской. Каждый брат, да имеет две одежды, одну ветхую с заплатами, другую крепкую; также и две обуви не зазорно, или кто имеет, особенно служебники вне монастыря, излишнее же все да относится в казну монастырскую. Рукодельники, на все что делают, пусть испрашивают благословения настоятеля, не имея права раздавать что-либо даже в милостыню, потому что и милостыня и питание нищих, общи всему братству. Казначей раздает, по нужде, обувь и одежду каждому, испытывая, пет ли у кого трех, и отбирая назад ветхое.
Никто из братии да не просит у кого-либо из внешних, иноков, или мирян, или сродников, денег или одежды, или чего другого себе, потому что так поступают от того только, что не хотят подчинить себя общему закону монастырскому, или смириться пред казначеем, ослепляясь тщеславием; таковые суть язва и соблазн посреди братии, и св. Отцы говорят, что бес: нечистоты соблюдает иноку лучшую ризу, для суетной беседы.
Итак, строго запрещается иметь в монастыре или вне его, у своих сродников, какое-либо стяжание»; по всеми силами должно охраняться от сребролюбия и украшения риз и пристрастия к вещам, ибо пленяемый ими, по словам св. Василия, умерщвляет душу свою и, за малые цаты, отрекается своего спасения; инок, имеющий в общежитии что-либо свое, малое или многое, чужд любви Божией и отлучен соборной Церкви. Отцы говорят по старчеству, что живущие в общежитии, даже словом не должны называть вещь моею или твоею, или чьею из братии, ибо потому только и порицается общежитие, что все общее. Если и оскудение случится, лучше оно со Христом, нежели без Христа богатение житейское. Убоимся братия, дабы в час, в который не чаем, не постигла нас: смерть и не обрела нашу совесть оскверненную сребролюбием, да и нам не скажет Господь: «Безумный, в сию ночь, душу твою возьмут от тебя, а то, что ты собрал, кому будет?» Хотящий сподобиться Божественной благодати, в нынешнем веке и в будущем, должен иметь совершенное нестяжание и христоподобную нищету, как и сам Владыка Христос говорил: «Сын человеческий не имеет где главы подклонить (Мф. 8, 20); и я снизшел с небеси, да не послужат мне, но да послужу» (Мк. 10, 45) и еще: «Не творю воли Моей, по пославшего Меня Отца» (Ин. 6, 38). Такое; смирение показал нам для примера! Кольми паче подобает нам, не иметь своей воли, но все творить по благословению настоятеля.
Никто да не берет в церкви или трапезе, в монастыре или вне его какую бы то ни было вещь, малую или великую, для себя или службы монастырской, без благословения настоятеля или келаря, а если что найдет, пусть возвестит; если же утаит, явно что украл, ибо св. Василий говорит «что делающий что-либо втайне, или без благословения в общежитии, угождает диаволу и с ним осужден будет. Во святой церкви никто да нe берет книги или свечи, без благословения пономаря и, без ведома уставщика или настоятеля, да нe припишет что-либо в книге, потому что от сего бывает мятеж и смущение.
Кроме келаря и приставников, никто да не приходит безвременно в трапезу, хлебню и поварню, а в служебных келлиях старшие должны наблюдать, чтобы не было смущения и беседы; если же нe изгонять делающего молву, сами лишаются благословения; из монастыря никто да не выходит, без благословения настоятеля, кроме тех, которые приставлены для внешней службы.
Когда позовут на какое-либо монастырское дело, внутри или вне обители, все должны немедленно собраться, кроме немощных; сошедшись же работать без ссоры, прекословия или ропота; ибо все немощи человеку прощает Бог, но ропщущего не терпит и наказует, говорит св. Ефрем Сирин. Во время работы, каждый да остерегается суесловия, о мирских вещах, бесполезных вопросов и переговоров, ибо от того проистекает всякое зло. Но наипаче да будет беседа о том, что есть единое на потребу, из Божественного Писания, для пользы душевной, и должно трудиться более с молчанием и молитвою, дабы и дело тем благословилось и душа освятилась.
Не прилично нам выходить из монастыря, без особой причины, в города и села к родным. Настоятель да определяет каждому свое дело, а равно и выход из монастыря, и посланный Не должен отказываться пи от какого послушания, но со страхом Божиим исполнять опое, для общей пользы. Посему, если случится кому из нас по монастырской нужде находиться в мире, большую надобно иметь осторожность, чтобы соблюдать предания отеческие: от сего проистекает похвала для братии, оставшейся в обители, и польза духовная для мирян.
Если кто из братии, по нерадению, нарушит в чем-либо предание отеческое, да исповедует сие настоятелю, и он, как подобает, исправит согрешение брата. Если, таким образом, в страхе Божием и благочестии будете жить, то и здесь ублажать вас будут и вечное получите благо; если же начнете нерадеть о заповедях Господних и отеческих преданиях, то и здесь поносимы будете от человеков, и в будущем веке понесете осуждение. Нарушителя устава, как гнилой член, изгоняйте из монастыря, чтобы прочие страх имели; горе человеку, чрез которого соблазн приходит, говорит Св. Писание.
Если бывает милостыня монастырю, никто из братии да нe дерзает брать ее себе по рукам, как завелся сей безрассудный обычай, от врага душ наших, в некоторых даже общежительных монастырях, хотя это строго запрещено св. Отцами. Если кто из великих и вообще какой-либо христолюбец захочет раздать сам милостыню по рукам, или пришлет ее с кем-либо в обитель, и тот по неопытности начнет прекословить, что ему велено самому раздать милостыню, а иначе вовсе ее не даст, то пусть лучик; не будет такой милостыни, нежели принимать ее на разорение общежития; равно и священники, и прочие церковнослужители, все получаемое или «а службу, или в милостыню, должны отдавать в монастырь. Таким же образом, если кто и вне монастыря будет послан за милостынею, не может принимать ее себе, отдельно от братства; если же кто и примет, пусть отдает монастырю; сохраняющий же, вопреки устава, данное; ему для себя, святотатец есть и лишается благословения. То же самое и касательно пития: если кто из великих, пришел в монастырь, вздумает поставить на трапезе; какой-либо хмельный напиток в утешение братии, никогда сие допущено да не будет; ниже у него в келлии, не дозволено вкушать такого напитка, и лучше его в таком случает опечалить, нежели нарушить устав монастырский.
Все сие, говорит преподобный, написал я, недостойный и грешный инок Корнилий, моею рукою, и предал здесь братии своей; желаю, чтобы, как при жизни моей, так и по смерти, соблюдаемо было сие предание, и часто прочитываемо, для напоминовения к пользе душевной, да не будут словеса сии в осуждение, в день Суда. Хочу и о том возвестить братии: если, после моего отшествия, придет из чуждого монастыря инок, имея при себе особенное стяжание, сребро или ризы или какую-либо излишнюю вещь, кроме необходимых книг и икон, и захочет с вами жительствовать, сохраняя до времени свое имущество, таково примите для испытания, на один только год, отдав все его имение в монастырскую казну, и если, после сего времени, укрепится жить по нашему преданию, то пусть раздаст все излишнее: если же не согласится, пусть идет в мир, со всем своим стяжанием.
Если некоторые из братии наших, здесь постригшихся и отселе ушедших, после моей смерти, возвратятся к вам со смирением и пожелают опять с вами жить, принимайте таких, как своих членов. Но пусть они объявят настоятелю, что с собою принесли; если же не исправились и захотят держать при себе вещи, вопреки устава, пусть опять изгонятся. Слышал я сам, что многие из моих постриженников, уже теперь говорят: «Корнилий препятствует нам жить по своей воле; после него мы перейдем опять в наш монастырь». Бойтесь таковых, братия, и не принимайте к себе, дабы не вкоренилась злоба и не разорился устав. Бог мира да будет с вами и покроет нас от сети лукавого, и наставит всех на путь истинный, молитвами Богородицы и всех святых. Аминь».
Таков был, по духу и жизни, сей великий подвижник, достойный быть родоначальником многих обителей и нового поколения иноков, процветших в пустыне Комельской. Каменный храм, в котором почивают под спудом его мощи, сооружен в исходе XVI столетия, и строителем был инок его же обители, по имени Ефрем; но внутренность храма неоднократно была изменяема; теперь наиболее; древнею и драгоценною из его икон должно почитать самый лик преподобного, бывший некогда на его раке, а ныне стоящий в паперти, откуда выносится на крестные ходы. Полагают, что это подлинные черты св. Корнилия, и можно сему поверить, потому что они дышат благолепною старческою красотою, которая выражает душевный мир.
Сохранились и часть его власяницы, под которою столько потрудился, и ризы его пресвитерские, из белой камки, как священное наследие его обители. Уцелел самый список ставленной его грамоты, которою Симон, Божиею милостию Митрополит всея Руси, свидетельствует: «что он поставил инока Корнилия Феодорова, сына Крюкова, в чтецы, и в поддияконы, и в дьяконы, и свершил его в попы, в свою митрополию, к церкви Пречистыя Богородицы Введенье, в пустыньку на Комельский лес, на реку на Нурму, в Костромскую десятину, и да литургисает в святей Божий церкви; аще кто к нему приходит от детей духовных, да рассуждает их но правилам св. Апостол и св. Отец, имея волю вязать и решить по благословению нашего смирения. И да не преходит от церкви к церкви без нашего благословения, не явясь нашему наместнику или десятиннику; аще ли прейдет не явясь и да не литургисает по сей нашей грамоте. И сего ради дана бысть грамота сия на утверждение его, на Москве, лета 7009 (1501), месяца февраля в 1-й день». Преемник Симеона Митрополита, Варлаам, утвердил собственноручно грамоту своего предместника, и она доселе осталась в утверждение обители, вместе с драгоценным уставом преподобного Корнилия, который может служить зерцалом общежития.
Из летнего собора поднялся я, под арками готической колокольни, в зимний, во имя Воскресения Христова, примыкающий к келлиям настоятельским. Тут была некогда деревянная церковь Великого Антония, сооруженная самим Корнилием, и теперь устроен придел во имя первого начальника иночества. Я приложился к чудотворной иконе Владимирской Божией Матери, великолепно украшенной усердием нынешнего настоятеля и привлекающей к себе много богомольцев. Уже стемнело; покамест я разговаривал с монашествующими, игумен вышел из своих келлий, и в полумраке узнал меня, отчасти по голосу, хотя сам он казалось не был мне знаком. Радушно пригласил он меня провести ночь в обители, но я спешил в соседний город Грязовец, чтобы ближе быть к цели, так как мне предстояла еще дорога, почти не проходимая от дождей. Утешительно было видеть усердие его к обители и к угоднику Божию, с которым как бы сроднился духом; одного только пламенно желал он, уже изнемогающий силами: видеть довершение начатой им церкви, во имя преподобного и издать в свет житие его и службу, с описанием обители.
Неоднократно замечал я, при посещении различных обителей, это духовное сближение настоятеля с тем священным лицом, которого заступал место, на расстоянии нескольких веков, и меня всегда изумлял таинственный союз сей, выходящий из обыкновенного порядка дел человеческих. По, вероятно, в путях промысла о нас Божия, необходимо даже, и для временного существования обители, чтобы такая духовная нить, как бы жизненный нерв, протянута была чрез целый ряд столетий и постепенно сменяющихся настоятелей, от первоначального основателя, который молитвенными слезами освятил место и собрал братию во славу Божию, до последних его преемников. Кто изъяснит тайну духовного родства сего, утешительного для всей братии, по непреложности обетовании отеческих, хотя в переходящих поколениях встречаются иногда и недостойные преемники того святого аввы, ради коего совокупилась и держится обитель!
Почти уже совершенно стемнело; однако усердный настоятель пригласил меня еще однажды спуститься в соборную церковь, чтобы с ним вместе поклониться угоднику Божию и принять, от руки его, благословенную икону над самою ракою. Умилительно было сие последнее поклонение, в сумраке древнего святилища; одна только лампада теплилась над гробницею преподобного Корнилия, слабо озаряя священный лик его и самую церковь, если не им созданную, то по крайней мере им Основанную, ибо все тут Корнилиево, а без него одна пустыня. Вместе мы припали к его священной раке, и, посреди глубокой тишины, тихо прочел настоятель тропарь преподобному:
«От юности горящим желанием Божественныя любве разжигаем, житейския молвы оставль, преподобие, ревнитель Антонию Великому бысть, безмолвием и жестоким пребыванием последуя Христу, бдением и молитвами и постом образ быв своим учеником; тем же молися Господеви, Корнилие блаженно, спастися душам нашим».
Игумен благословил меня его иконою и, уже как бы от лица самого преподобного, убедительно просил помочь ему в скорейшем издании описания обители и доставить сведение о времени перенесения св. мощей блаженного Корнилия; он надеялся, что можно это найти в наших древлехранилищах. В Комельской обители, хотя и празднуется день перенесения и написан издавна по сему случаю тропарь преподобному, но не существует никаких актов. Я обещал озаботиться, сколько могу, сим предметом и мы вышли из храма.
Несмотря на свое болезненное состояние, настоятель непременно хотел проводить меня до Святых ворот, и когда стал со мною прощаться, напомнил мне о знакомстве нашем в Юрьеве монастыре. Тогда только спала как бы завеса с моих глаз, и я в нем узнал бывшего казначея Юрьевского, который после; того был наместником в Златоверхой обители Киевской, Архангела Михаила. Преосвященный Иннокентий, в краткое пребывание свое в Вологде, поставил его настоятелем Комельской обители и, можно сказать, для его блага, потому что он совершенно ее обновил и украсил сколько мог, не щадя собственного достояния.
При имени Юрьева монастыря, вдруг и на минуту, как бы молниею, озарилось предо мною все минувшее, и вместе с ним недавно отшедшее: Архимандрит Фотий, незабвенная Графиня, которой имя с благословением произносится в каждой обители, и все общество, около нее собиравшееся и уже совершенно исчезнувшее, – все это ожило на краткий миг в моем сердце, и сердце стеснилось при той мысли, что все ото уже миновало. И вот, в поздний час вечера, мимоидущему путнику, во вратах дальней обители, нечаянно вспоминает об этом настоятель, при кратком свидании, расставаясь едва ли не навсегда! – и ото ли жизнь, для которой мы столько суетимся? «Воистину суета и сень все житейское, и всуе мятется всяк земнородный, – по словам погребальной песни красноречивого Дамаскина, – аще и весь мир приобрящем и тогда во гроб вселимся!»
Вологда
С грустию в сердце продолжал я путь свой и поздно достиг малого городка Грязовца, в уезде коего столько собрано знаменитых обителей: две Комельские, Корнилия и Арсения, и одна Обнорская Павла, не считая многих упраздненных пустынь. Поднявшись до рассвета, с чрезвычайным трудом, по мостовой, взрытой дождями, достиг я Вологды, уже за полдень, хотя расстояния было не более сорока верст. Там весьма обрадовался, нашедши себе успокоение, под гостеприимным кровом, можно сказать, самого настоятеля Сергиевой пустыни, потому что его брат с любовию меня принял, и таким образом благосклонная обо мне забота Архимандрита, из дальней столицы, усладила для меня время моего пребывания в родной его Вологде.
Издали живописно представляется Вологда, в долине, на берегу ее реки, вся увенчанная многоглавыми храмами, которых число достаточно было бы и для столиц, но внутри города мрачен его вид и как бы соответствует первоначальному его назначению. Много можно найти еще любителям древности, в старинных церквах Вологды, времен Царя Иоанна, хотя позднейшее обновление стерло с них характер глубокой старины; остались однако в некоторых неприкосновенными древние иконы. Давно уже упоминается в летописях о Вологде, и еще в XII веке освятил место будущего города, своею могилою, первый здесь подвижник Герасим, пришедший из южных пределов, до нашествия татар; гробница его доселе существует, на краю города, в Троицкой церкви. Великий Князь Донской посещал в Вологде другого знаменитого подвижника, преподобного Димитрия Прилуцкого, который основал свою обитель недалеко от возникающего города и принял его под сень своих молитв; вскоре сие удельное княжение перешло из дома Ростовского, в наследие Донского. – В лике Святых, местно чтимых в Вологде, упоминается еще благоверный Князь Феодор Всеволодович Ростовский, сын знаменитого Государя, княжившего в северной Руси до татар.
Большую известность получила Вологда, хотя и весьма печальную, когда нечестивый Князь Шемяка, ослепив Великого Князя Василия, внука Донского, назначил ему уделом город сей, отдаленный от его державной отчины, и с тех пор, как бы следуя сему первоначальному назначению, Вологда сделалась местом ссылки именитых князей и бояр. Со времени Иоанна IV она значительно возросла и украсилась храмами, чему много способствовало соседство Кирилловой лавры, потому что она стала на ее перепутий, и Цари часто останавливались в Вологде, странствуя богомольцами в Кириллов; Иоанн проживал тут по целым неделям, имея намерение удалиться в любимый свой монастырь. В 1561 году велел он очищать место, копать рвы и приготовлять сваи там, где хотел соорудить градские степы, а на следующий год заложил самый город; еще видны глубокие ямы, где предполагал выстроить для себя Иоанн каменный дворец. Два года спустя заложил он, внутри города, соборную церковь Софии Премудрости Божией, с празднованием по образцу Великого Новгорода Успению Богоматери, ибо Она была домом воплощенной Премудрости Божией. Для большей прочности и чтобы предохранить здание от трещин, ежедневно покрывали лубками то, что было выстроено; но есть предание в Вологде, обнаруживающее характер Грозного: когда взошел он в довершенную церковь, нечаянно отторглось нечто от ее свода и поразило в голову Иоанна; разгневанный хотел немедленно разорить церковь, но был умолен духовными; однако собор после того оставался многие годы неосвященным.
В начале следующего столетия Вологда подверглась многим бедствиям, от нашествий ратных. В 1613 году поляки и Литва сожгли город и увели большое число пленных, а два года спустя, они опять явились под степами города и разоряли окрестность, вместе с атаманом казаков Баловнем. Посему Царь Михаил Феодорович, как только отдохнула Россия от сих страшных нашествий, велел в 1621 году, заложить деревянный город, около всей Вологды, не довольствуясь каменным кремлем Царя Иоанна; но в том же году воевода Алексей Плещеев выжег Вологду, кроме дальних посадов. В 1645 году, уже в царствование Алексеи Михайловича, но случаю страшного мора, опустошавшего всю окрестную страну, поставлена была в Вологде обыденная церковь, во имя Всемилостивого Спаса, на старой площади, 18 октября, в день евангелиста Луки: при свете факелов, начали строить церковь, а в пятом часу дня уже приступили к освящению, и призрел Господь рабов своих молитвы: с того дня перестала лютая язва. Вот то, что записано более замечательного, о событиях Вологодских, в летописце сего города.
Первым моим долгом, по приезде в Вологду, было посетить доброго Архипастыря, Епископа Ф.......а, который успел в короткое время своего управления приобрести себе общую любовь паствы. Архиерейские палаты занимают средину города и представляются как бы малым кремлем, с своими двумя соборами и тремя церквами, внутри ограды; по теперь церкви сии, кроме крестовой, уже упразднены и только по наружности украшают двор архиерейский. Епископ Вологодский Иосиф, по прозванию Золотой, много украсил свои палаты, в первые годы царствовании Императрицы Екатерины. Должно заметить, что в старых русских городах заслуживают особенное внимание жилища наших первосвятителей, которые находятся, большею частию, вместе с древними соборами, как здесь, в Вологде, и еще в Ростове и Рязани, где даже дом архиерейский был великокняжеским.
Я просил преосвященного, чтобы мне открыт был собор Софийский, недавно обновленный при его предместнике; однако, несмотря на то, даже и летом мало в нем служат, по его сырости. Святые врата величественно открывают к нему вход, со двора архиерейского, как это бывает в древних обителях. По своей наружности и пятиглавому верху напоминает он Московские соборы, по его внутренность мало представляет замечательного, хотя и есть в нем некоторые древние иконы. Если бы обновление иконостаса было также исполнено в Вологде, как в Москве, то вероятно открылись бы драгоценные иконы, под слоем новейших красок. Храмовая есть верный список с Новгородской Св. Софии: Премудрость Божия, в виде огненного крылатого Ангела, восседает на престоле, утвержденном на семи столбах и на камне, и лик Спасителя виден из-за сего Ангела великого совета, как называет его пророк Исайя, дабы не сомневались в истине его значения. По сторонам стоят Матерь Божия и Предтеча, ближайшие свидетели воплощенного Слова Божия, а сверху раскрытая книга Премудрости Евангельской, пред которою преклоняются лики ангельские. По широкой надписи, опоясывающей весь собор, видно, что стенное его писание совершено было в царствование Иоанна и Петра, в 1687 году, при Патриархе Иоакиме и Архиепископе Вологодском Гаврииле, а южный придел, во имя Предтечи, ангела Царя Иоанна Васильевича, напоминает о храмоздателе.
Гробы Епископов Вологодских расположены кругом всего собора, начинай с осьмого из них Киприана, который скончался в последних годах XVI века; где были погребены его предместники? неизвестно. Антоний, следовавший за ним, посвященный из игуменов Дорогобужского Болдина монастыря, святительствовал только два года, с 1586 по 1588-й, по прославился святостию своей жизни и доселе пользуется уважением народа; часто приходят служить панихиды над его гробом. Как утешительна такая память доброго пастыря, переживающая многие столетия, в благодарных сердцах его паствы, которая передает изустно, из рода в род, священное предание о его добродетелях и не нарушает с ними общения, даже; и за пределами гроба! Из более известных Архиереев, коих гробы сохранились в соборе, Сильвестре, при котором было разорение Литовское в 1615 году и замучен от врагов преподобный Галактион; еще Нектарий Грек, из архидиаконов Константинопольского. Патриарха, скончавшийся в 1626 году, Симон, двадцать лет восседавший на кафедре Вологодской, и преемник его Гавриил, при котором росписан собор, Пимен, из дворянского рода Савеловых, давших Церкви одного Патриарха Иоакима, и Иосиф Золотой, обновитель архиерейского дома; прочие менее известны.
Из собора посетил я церковь, некогда обыденную, Всемилостивого Спаса, которая только что была обновлена с большим великолепием, на главной городской площади, и там поклонился чудотворной иконе Спасовой. Особенное уважение имеют к ней граждане, сохраняй память о чудесном избавлении от страшного морового поветрия, которое опустошало их город в 1655 году, при державе Царя Алексея Михайловича и патриаршестве Никона, во дни их благочестивого святителя Маркелла. Оно началось с 1 сентября, и в течение семи недель свирепствовало по городу и окрестностям, так что некому уже было погребать мертвых; в несколько часов умирал человек, трупы валялись по улицам, и никто не касался сребра или золота, из опасения заразы; ближние и родные оставляли своих присных, народ постился, жены с малолетними детьми молились в церквах, чтобы утолил Господь праведный гнев и помиловал людей своих. Благочестивые раздавали милостыню и приготовляли себя приобщением Святых Тайн к будущей жизни; никто не упражнялся тогда в купле на торжищах, одна только постоянная мысль о смерти наполняла сердца всех сокрушением. – Услышал, наконец, Господь умиленную молитву.
Внезапно пришло на сердце граждан соорудить, общими силами и одним днем, церковь Всемилостивому Спасу, дабы умилостивить Господа и спастися от конечной гибели. Когда разнеслась о том весть по городу, все единодушно усердствовали участвовать в строении храма; не только жители из всех частей города, но и из окрестных селений стекались к назначенному часу, соревнуя гражданам. По благословению Архиепископа Маркелла, 18 октября, на память евангелиста Луки, положили основание храма в первом часу ночи, и трудились всю ночь, без малейшего отдыха, чтобы утром был довершен. Так как ничего не было приготовлено для сооружения храма, то от разных мест сносили бревны, и древодели старались приладить их своим искусством в стройные венцы. Не участвовавшие в строении, нажигали около хворост и высоко держали в руках пламень, чтобы светить во мраке ночи трудящимся, а весь собравшийся около народ проливал слезы умиления, участвуя молитвенно в благочестивом деле, и чудное поистине событие явила вера! – При таком стечении народа, при такой поспешности работы среди мрака, никто не заразился язвою во всю ночь. В глубокое утро почти уже окончено было здание; оставалось отесать стены, но и это было довершено на рассвете; не успели только пристроить трапезы к церкви, а святые иконы и всю нужную утварь принесли из различных храмов.
Когда таким образом все приготовлено было к освящению, граждане просили Архиепископа Маркелла совершить опое; умилился Святитель и пролил слезы, услышав о таком нечаянном строении нового храма; немедленно подвигся он со всем своим духовным собором и освятил престол, во имя Всемилостивого Спаса. Божественная литургия, с молебствием о прекращении болезни, продолжалась далеко за полдень, и уже день склонялся к вечеру, когда все вышли из церкви, с радостию в сердце, что сподобил Господь соорудить храм, в течение одной ночи и одного дня, но молебствия не прекращались и в последующую ночь. Поистине, близок Господь призывающим его! – внезапно изменил смерть на жизнь, и с того дня прекратилась язва.
Пять дней спустя, написана была по сему случаю, благочестивым художником, икона Всемилостивого Спаса, и положено было праздновать ежегодно, прекращение язвы в день св. евангелиста Луки, крестными ходами из собора в сию новою церковь, что и доныне совершается. Чрез несколько лет, когда обветшала деревянная обыденная церковь, сооружена была, по общему усердию, каменная на ее месте, чтобы не утратилась в грядущие времена память дивного события, и ее освятил в 1698 году архиепископ Вологодский Гавриил. Ныне она вновь распространена и украшена усердием граждан, Не забывающих о бедствии, посетившем их предков, и о чудном их избавлении милосердием Всемилостивого Спаса.
Лопотов монастырь преподобного Григория
Трудная дорога от Ярославля до Вологды отняла у меня так много времени, что мне оставался только день для посещения Глушицкой обители, так как уже наступала Пятидесятница, а между тем дорога в Глушицы почти удвоилась от непроходимых, в дождливое время, болот. Я успел только отслушать литургию, в подгородном монастыре Прилуцком, и, поклонившись там гробовой раке славного его основателя св. Димитрия, который почитается ближайшим заступником Вологды, предоставил себе осмотреть прочую святыню обители на обратном пути. Еще две обители лежали на дороге, обе основанные учениками преподобного Дионисия: одна уже упраздненная, Филиппа Рабангского, на берегу Сухоны, другая, на скромном течении Пельшмы, св. Григория; но я не хотел миновать их, потому что не надеялся в другой раз быть в этой стороне.
Погода казалось благоприятствовала, и ярко сияло солнце, когда я выехал из Прилуки, но облака бродили по небу, и за полдень нахлынула опять гроза, которая уже несколько дней меня преследовала. За двадцать верст от Вологды, где была перемена лошадей, старался я расспросить о дороге в Глушицы, чтобы сократить ее сколько можно, но не сбылись мои ожидания. «Если бы не такое время, – сказал мне радушный старик, высунувши седую голову из тесного оконца, – ты бы мог удобно проехать на телеге по кустарникам, прямо от нашего селения до Глушиц; тут не более 20 верст, а там еще верст пять от Сосновецкого до Покровского монастыря. Оба они под одною державою и старец наш, Архимандрит, недавно их обновил; теперь придется тебе ехать на уездный Кадников, потому что болоты не проходимы». Мне поправилась простодушная речь старика, но признаюсь, я весьма смутился при вести, что обители недавно обновлены, потому что слышал о древней церкви, устроенной в одной из них наподобие корабля, с нависшими папертями, которая колебалась от ветра и однако стояла твердо в течение столетий; сердце как бы предчувствовало, что я ее не увижу.
Несколько верст далее широкая река Сухона, один из двух истоков, составивших многоводную Двину, впадающую в Белое море, преградила мне путь, и я увидел на противоположном берегу величественную двухъярусную церковь Спасо-Рабангскую. Переехав на пароме реку, поспешил я в ограду бывшей обители и, посреди ее запустения, не мог обрести могилы преподобного Филиппа, ученика Дионисиева, который ее основал в 1447 году. Священник с причтом весьма радушно мне показали свою церковь, достойную великой обители. Иконостас ее древний и много есть замечательных икон, хотя и пострадавших от времени; главный храм, во имя Преображении, заслуживает внимание по своей обширности. Вероятно, обитель в свое время была богата, и ей благоприятствовало соседство судоходной реки, какова Сухона; она упразднена при штагах 1764 года и обращена в приходскую церковь большой слободы. С большой дороги поворотил я, вдоль по берегу скромной речки Пельшмы, впадающей в Сухону, в Лопотов монастырь преподобного Григория, по узкой стеле между огородом, и должен был поспешать, потому что начинали уже падать крупные капли и сверкала молнии при сильных раскатах грома.
Из города Галича, от благородных родителей рода боярского, славившихся богатством, происходил преподобный Григорий: он был воспитан в строгом благочестии и возноси млеком Божественных Писаний, так что уже с юных лет вменил за суету все красное; мира и чуждался всего, чем мог пользоваться по своему высокому роду. Когда достиг он пятнадцатилетнего возраста, родители хотели сочетать его браком, по он уклонился от их настояния и молил Господа, чтобы избежать ему прелести мира; прежде нежели исполнился совет родителей, оба они преставились, и Григорий остался сиротою. Воздав последний долг усопшим, он роздал свое имение нищим и отпустил на волю рабов, сам же посвятил себя единому Богу, памятуя слово евангельское: «Иже оста вит дом, или братию, или сестры, пли отца, или матерь, или жену, или чада, или села, имени Моего ради, стократы приимет и жизнь вечную наследит» (Мф. 19, 29).
Возлюбивший от юных лет тесный путь Небесного Царствия, рано восприял он на себя благое иго Христово и удалился в монастырь Богоматери, стоявший близ озера Галицкого. Архимандрит, видя, что он еще молод и рода знатного, усомнился, может ли юноша перенести скорби и искушения иноческого быта? Но Григорий обещал строго исполнять все определенное в обители, и настоятель велел его постричь, поручив опытному руководителю. Вместе с власами своими отсек Григорий и все вожделения мира сего ради Христа, с великим смирением служил он всей братии, ко всем имея любовь и пребывая в молитве день и ночь, так что все его почитали как Ангела Божия и дивились строгому посту его, терпению и подвигам. Как верный раб Христов, скоро сподобился он и священнического сана и обильно умножил данный ему от Господа талант. Не мог укрыться светильник на свещнике; многие притекали к нему за назиданием, восхваляя его добродетель; он же, подобно Аврааму, решился выйти из земли своей в землю, где бы никому не был ведом, сокрушаясь молвою о нем бывшею в людях, ибо не чувствовал сам своего достоинства и думал только о спасении. Преподобный удалился из обители, вторично оставив сродников своих по плоти и всех знаемых, и направился к югу в город Ростов, чтобы там поклониться мощам святителя Леонтия; он вошел в обитель преподобного чудотворца Авраамия, где испросил себе келлию у настоятеля, и накидал братию строгим своим житием, так что разнеслась о нем молва по всему Ростову.
Епископом был тогда благоговейный Дионисий, пришедший от Св. Горы Афонской и долго управлявший Спасо-Каменною обителью на озере Кубенском. Ему известен был преподобный, и когда пришли иноки Ростовские из монастыря Всемилостивого Спаса, что на песках, просить себе настоятеля, Святитель предложил архимандрию пустынножителю Григорию, долго он отрекался, но Епископ сказал ему: «О чадо, лучше сотворить волю нашу в послушании, нежели ослушаться нашего смирения». Не смел долее прекословить преподобный, но, восприяв начальство, приложил труды к трудам, и, ради его святой жизни, великое было стечение; в обитель людей, искавших получить от него благословение;. Так провел он в послушании два года, но сердце его влекло в пустыню от молвы житейской, и он, возложив упование свое на Пречистую Матерь Спасову, тайно ночью вышел из обители и устремился к пределам северным. Пришедши в Вологду, долго ходил по окрестным лесам и пустыням, отыскивая себе место, где бы работать Богу, и так, скитаясь по непроходимым дебрям, пришел однажды к преподобному игумену Дионисию Глушицкому; странник просил себе уединенную келлию, и Дионисий дал ему келлию на полуденной стороне от своей лавры, в пустыне называемой Сосновецкою, где создал церковь; духовная любовь соединила старца и пришельца, во всем имевших единую волю и согласие между собою. Дионисий, провидя в нем будущего наставника пустынножителей, назидал его день и ночь в законе Господнем, и преподобный Григорий, забыв свой настоятельский
сан, как ученик, смиренно внимал поучениям великого своего учителя, и открыл ему свое тайное желание предаться еще большему безмолвию на уединенном месте.
Григорий пошел на восток от лавры, в неведомые ему места, с молитвою, чтобы Господь направил путь его, и достиг к вечеру великой реки Сухоны; там, после обычного правила, уснул легким сном и сквозь сон услышал как бы звон колокола; немедленно воспрянул на молитву, просил он Господа и Пречистую Его Матерь, дабы указали ему вожделенное место, и на рассвете перешел на тот берег, откуда слышался голос; чрез леса и болота, дошел он до реки, называемой Пельшма. Тут походив несколько, для избрания себе постоянного жилища, водрузил наконец крест, и, преклонив колена, молился Господу, да будет воля Его на этом месте основать храм и обитель, для спасения душ христианских, безмолвно хотящих жить с верою и благою совестию.
Тут, действительно, и основался монастырь преподобного, за тридцать верст от города Вологды и за три от реки Сухоны. Прежде всего поставил он малую для себя хижину, где день и ночь упражнялся в молитве;, заботясь и о том, что было необходимо для устройства обители. Спустя несколько времени пришел священник, по имени Алексий, и просил преподобного, чтобы облек его и ангельский образ. С любовию принял его пустынник и нарек ему имя Александр; после преставления святого Александр был игуменом в новой обители. Вместе стали они совершать молитвословие в своей убогой хижине и мало-помалу начали к ним собираться братия, так что составилось общежитие. Спустя несколько времени послал преподобный одного из братии в соседнее селение Пельшму, к благочестивому христианину Мартину, просить древоделей в пустыню. Обрадовались благочестивые люди водворению такого старца в своих пределах, и прислали к нему на помощь работ-пиков. Григорий созвал всю братию и, после соборной молитвы, начал рубить лес и строить малые келлии. Это было в 1426 году, когда уже на кафедре Ростовской восседал, после Дионисия, Епископ Ефрем. К нему пошел преподобный просить благословения, чтобы по апостольскому примеру учреждено было в ней общежитие; настоятельство же поручил самому Григорию, как уже испытанному в этом деле.
Возвратясь в свою пустынь, преподобный соорудил церковь во имя Пречистый Девы, честнаго Ее Собора, празднуемого на другой день Рождества Христова; потом устроил трапезу, братские келлии и все потребное для монастыря. Пришел к нему и друг его, Дионисий Глушицкий, похвалил избранное им место и пожертвовал в храм икону праздников Господних с книгою Пролог; сам он, по просьбе своего собеседника, освятил новую церковь. Обитель Григория, при непрестанных его трудах, стала процветать смирением, братолюбием и совершенным нестяжанием; все в ней было общее. Посему многие усердно жертвовали ей свое имущество, и никто не смел в чем-либо прекословить преподобному, зная ангельское его житие, ибо он сам во всем подавал другим пример. Прежде всех обретаясь на служении церковном, в свободные часы занимался переписыванием книг, помня заповедь апостольскую: «Чтобы кто не хочет трудиться, тот бы и не ел» (2 Сол. 3, 10); постоянно поучал он братию, напоминая ей час смертный и внушая, что многими скорбями подобает взойти в Царствие Небесное; каждый из иноков, соревнуя настоятелю но силе своей, старался выполнять спасительные его назидания.
Случилось однажды, что недобрые люди ночью украли все хозяйственные орудия монастыря. Опечалилась братия, но преподобный утешил их, обещая, что все опять у них будет: по немногом времени пойманы были хищники и все монастырское; возвращено, по слову человека Божий. В другой раз ночью, стоя на обычном своем правиле, услышал он страшный вопль посреди монастыря и увидел целое полчище духов нечистых, грозящих разогнать пастыря и собранное им стадо; по преподобный, знамением крестным и словами псаломными, рассеял врагов невидимых, сделавшихся видимыми при его духовной молитве. Много приключилось ему огорчений и от людей, которые старались изгнать его от избранного им места, но все их козий преодолевал он неодолимым терпением, полагая во всем упование свое на Бога.
В 1430 году, Князь Димитрий Шемяка наступил ратию на город Вологду, обагряя междоусобною бранию землю Русскую, и опустошал пределы Вологодские, так что многие умирали от голода и зимнего холода или скитались, не зная, где приклонить голову. Толпы народа притекали за пищею в обитель преподобного Григория, который неоскудно подавал ее просящим. Вооружившись христианским мужеством, взял он свой посох и, нимало не боясь ярости Князя, прямо пошел к нему с обличительным словом. «Князь Димитрий, – сказал он ему, – не читал ли ты в Божественном Писании, что суд без милости не сотворившему милости? ты же сотворил дела не христианские; язычники Бога не знают, а ты Князь православной веры и свою Русь воюешь; воинство твое горькой смерти предает христиан; одни погибли голодом, другие замерзли, много их неведомо пропало; вопль вдовиц и сирот вопиет на тебя к Богу. Он отомстит их обиды, и если ты не оставишь такого кровопролития, то вскоре сам лишишься славы своей и княжения».
Разгневался Князь за смелую речь отшельника и, не убоявшись суда Божия, велел сбросить его е моста; преподобный, разбившись по чти до смерти, несколько часов пролежал как мертвый, но потом встал и сказал окружавшим его: «Немилостивого Князя и слуги немилостивы; вскоре; впадете вы в сети смертные, ибо Давид пророк написал Духом Святым: ров изры и ископа и впаде в яму, юже содела; обратится болезнь его на главу его и на верх его неправда его снидет; исповемся Господеви по правде Его и пою имени Господа Вышняго» (11с. 6, 17 – 18). Преподобный возвратился в пустыню свою, воздавая хвалу Господу о всем с ним бывшем. Князь же Димитрий, в полуночи, внезапно объят был ужасом на ложе своем и начал размышлять в сердце о речах Григория, ибо от многих слышал о святости мужа и истине; его прорицаний. Он отступил от Вологды и возвратился в Галич, где, по слову преподобного, избиты были гневом Божиим войска его, и все предсказанное сбылось над самим Князем, который лишился славы и княжения. Еще более умножилась с тех нор слава преподобного; многие из далеких стран к нему притекали, дабы получить от пего благословение; и назидание, ибо всех наставлял он еловом и житием, и все возвращались от пего с утешением; сам же он, до конца жизни, не изменил молитвенного правила, соединяя пост с милостынею, принимая странных, утешая скорбящих, исцеляя больных и, вместе с тем, не оставляя ежедневно трудиться над переписыванием Божественных книг. Таким образом прожив многие годы, скорбным путем, достиг до маститой старости и украсился постническими сединами.
Уразумев наконец свое отшествие к Богу, предварил он о том братию, сказал им: «Вот уже, чада мои, я отхожу от света сего и вас предаю в руки Божий». Они опечалились сим горьким слоном и, приняв благословение отца своего, разошлись со слезами. Два дня спустя, призвал преподобный наедине старшего ученика своего Александра и много беседовал с ним о пользе душевной из Божественного Писания, поручил ему собранное им стадо и строительство монастырское. Он просил совершать Литургию, дабы еще раз мог приобщиться Божественных Тайн и, отпустив его, затворился в келлию на молитву. С воздыханиями сердечными и обильными слезами молил преподобный Господа: не помянуть его согрешений, сохранить от искушений братию, собранную в его обители, и благодатию Святаго Духа укрепить их на невидимых врагов; молил он и Пречистую Матерь Спасову осенить своим покровом обитель и всю землю Русскую. Так пребыл без сна во всю сию ночь; на утро же, приобщившись за Божественною литургиею Тела и Крови Христовых, подняв руки к небу и сказав братии: «Всем вам мир. Владыко человеколюбце, сподоби меня одесную Тебя стать, когда при идешь во славе судить живых и мертвых и воздать каждому но делам его. Вы же, братия, что меня видели творящим, то и вы творите; телесно отхожу от вас, но духом не отступаю; имейте и по моем исходе любовь нелицемерную между собою, дабы не оскудело место сие». Поучив их довольно, он всех целовал духовным лобзанием и, поручил старейшинство присному ученику своему Александру, заповедал ему и всей братии: «Не воздавать никакой почести грешному его толу, по разлучении от души, по, ради большего уничижения, извлечь его за ноги из ограды и там затоптать в болоте». Сказав сие, преподобный возлег на одре и, осенив себя крестным знамением, предал чистую душу Богу, сентября в 30-й день 1442 года.
В самый час его преставления исцелился при смертном одре его беснующийся; братия, рыдая об утрате доброго своего пастыря, не дерзнули однако исполнить его последнего желания, изреченного в духе глубокого смирения, но с честно вынесли тело его на средину церкви и там начали совершать обычное надгробное пение; вся церковь исполнилась благоухания и некто инок Сергий, долго болевший глазами, исцелился при гробе. Преподобный погребен был по правую сторону олтаря, и над его гробницею поставлена икона Всемилостивого Спаса и Пречистой Девы, для поклонения приходящим, ибо много совершалось тут исцелений, молитвою преподобного Григория.
Скромная обитель Пельшемская имела для меня и то приятное воспоминание, что в ней положил начало иноческого своего строительства благородный урожденец Вологды, который показал впоследствии всю свою опытность в этом трудном подвиге;, близ северной столицы, в обновленной им пустыни; и доселе продолжает он украшать ее, не только по внешности, но и во внутреннем быту, делая из нее рассадник духовный искусных строителей. В гостиных келлиях, сооруженных им в Лопотове, нашел я себе приют от грозы и сейчас узнал руку опытного зодчего. Скоро миновалась гроза, и собрались строитель и братия, занимавшиеся около монастыря сельскими работами, в патриархальном духе прежних тружеников пустыни. Я просил, чтобы отслужили молебен преподобному, и, приложившись к раке святых его мощей, с утешением увидел церковь, хотя и не великолепную, но благовидную по чистоте и порядку. Иконостас обновлен недавно и отчасти украшен серебряными ризами, по древних икон мало. Есть одна преподобного, которая, как уверяют, была подлинным его изображением, и действительно черты лица выражают благоговейную твердость сего ревнителя Церкви и отечества.
Холодный собор, празднующий преподобному, где стоит гробовая его рака, построен, по-видимому, не так давно, по кем неизвестно. Гораздо его старше теплый, во имя Богоматери, с приделом Предтече; там хранится древнее сокровище, чудотворная икона Богоматери, к которой притекают окрестные жители. Была и еще она церковь близ теплого собора, но она разобрана по ветхости и около нее прежняя усыпальница, где случалось, при копании могил, находить телеса совершенно нетленные. Скудными средствами строится теперь ограда вокруг монастыря, и должно отдать справедливость ревностному настоятелю, что он все делает, что только может, в пользу обители. Место сие было любимым летним приютом ученого архипастыря Евгения, впоследствии Митрополита Киевского, когда еще восседал на кафедре Вологодской; там занимался он описанием иерархии церковной, для которой собрал много любопытных сведений. Портрет знаменитого мужа Церкви остался в гостиных келлиях, памятником его любви к сей уединенной обители, которая им вызвана из запустения и благоговейно чтит его память.
Глушицы преподобного Дионисия
День склонялся к вечеру, когда я доехал до города Кадникова, за 40 верст от Вологды, и думал, что уже был близок к своей цели, но меня поразила там неприятная весть, что еще оставалось 30 верст до первого монастыря Глушицкого, или бывшей Покровской лавры, и что еще оттуда четыре версты до Сосновца, где теперь настоящий монастырь, а дорога к ним самая бедственная. Мне советовали остаться до утра, однако я решился ехать, потому что на следующий день должен был возвратиться в Вологду ко всенощной. Действительно дорога была невыносима в телеге, по колеям и мостовинам. Мы оставили вправо большую Устюжскую дорогу и ехали проселком сперва по широким полянам, на которых видны были большие церкви, остатки прежних монастырей: такими храмами особенно красуется южная часть Вологодской епархии. Далее начались леса и болота, по которым едва можно было проехать. Смеркалось, когда мы достигли большого селения, версты за две от Покровского монастыря; ямщик отказался ехать далее, по незнанию дороги; было уже 11 часов ночи и трудно найти проводника. По счастию, выглянувший из избы крестьянин, согласился указать нам дорогу до Покрова, где мы надеялись найти себе ночлег на подворье монастырском, по наши надежды не оправдались; в столь позднюю пору мы не могли достучаться и пришлось ехать далее до Сосновца, по непроходимой дебри.
В темноте искал я взорами высокого корабля лаврской церкви, но видел только на высоком холме, посреди обширной ограды, одну каменную, весьма обыкновенную церковь и подле нее деревянную, очень небольшую. Я еще утешал себя мыслию, что может быть ошибся и что знаменитая церковь, наподобие корабля, должна находиться в главном монастыре Глушицком, позабыв, что лаврою назывался Покровский. Как мы доехали ночью до Сосновецкого? – не знаю. Отважный проводник шел впереди и, можно сказать, предваряя о глубоких колеях, когда уже все колесо в них погружалось. Тройкою проехали мы по таким узким гатям из хвороста, но которым на другое утро нельзя было пройти трем лошадям, но все гладко ночью. Глубокий ручей пересек дорогу, переполненный от дождей; не охотно пошел искать объезда проводник, где бы помельче проехать, опасаясь змей, которые водятся в болотной воде; однако он счастливо провел нас чрез ручей, а на другой день, на этом же месте, опрокинул в воду Архимандрита, вызвавшись провести его телегу но знакомому месту. Далее с удивлением нашли мы, в болотной траве, светящегося червячка, каких не встречал я на севере, и приятен был фосфорический огонек сего южного гостя в темной дебри.
Наконец мы опять увидели пред собою пустынную речку Глушицу, которую оставили у Покровского монастыря, и на противоположном ее берегу многоглавую обитель; она тускло сияла своими крестами в полумраке летней ночи; близко уже было к рассвету. Нельзя довольно выразить отрадного чувства, которое наполняет душу, после преодоления трудного дела, особенно когда достигнешь того, что казалось невозможным; природа человеческая создана, чтобы побеждать все вокруг и внутри себя, и потому так удовлетворительно бывает для нас совершение всякого подвига, для которого требовалось чрезвычайное усилие. Крат кий отдых необходим был в гостинице монастырской, но почти некогда было им воспользоваться, потому что рано ударили в колокол к утрени и надобно было идти в монастырь.