Это была так называемая Суббота душ, по выражению церковному, накануне Троицына дня, когда совершается поминовение всех от века усопших, отец и братии, дабы и они не были забыты, при наступающей радости благодатного сошествия Духа Святаго, в день Пятидесятницы. Весьма умилительна эта соборная панихида, проникнутая христианскою любовию: литии посреди церкви несколько раз повторяются между шестипсалмия и двух кафизм, с возношением имени усопших, и самый канон мертвенный, в коем изображаются различные роды внезапных смертей, есть печальное и страшное поминовение нашею убожества; а между тем Церковь, как благая мать, заботится о всех, вверенных ее лону, дабы и те, которые не успели принести покаянна в предсмертные минуты, не остались бел ее спасительных молитв. Взошедши в церковь, во время первой личин о усопших, я увидел с левой стороны под резною сепию две среброкованые гробницы и, еще не зная, кто здесь почивает? припал к святопочившим, целуя их священные лики: что были преподобные Дионисий и Амфилохий, блаженный учитель подле блаженного ученика.
«Не из Иерусалима и не от Сипая воссиял нам сей светильник, – говорит неведомый писатель его жития, который еще общался с ближайшими учениками преподобного, – но из родной земли, и в паши времена он явился». И дабы не подвергнуться осуждению лепи вою раба, скрывшего в землю талант свой, дерзнул я написать о нем то, что слышал, от блаженных Амфилохий, Макария и Михаила, живших при св. Дионисии, да незабвенна будет память угодника Божия. Сам я видел чудеса, бываемые от его гроба, и на его молитвы уповая, молю Господа, дабы и мне послужить для сего душеполезного дела. Но хотя и мною трудился, чтобы изведать подробно о рождении и возрасте великого подвижника, одно лишь осталось в памяти его учеников: его пустынная жизнь, которой они сами были свидетели. Не изъявляет ли это о чрезвычайном смирении Дионисия, ибо он утаил от них все предыдущее, для них бесполезное, представ им внезапно, как Предтеча в пустыне, и вместе с ними стремился все вперед, по слову евангельскому: «Никто же, взявшись за рало и озираясь вспять, управлен есть в Царствие Божие» (Лк. 9, 62).
Одно лишь известно: преподобный Дионисий был родом из Вологды и постриженник обители Спасо-Каменной, при святогорце игумене Дионисии, от которого принял иноческое свое имя, в мире же назывался Димитрием. Девять лет провел он при этом настоятеле, который впоследствии возведен был на кафедру Ростовскую, но Дионисий находился некоторое; время и в обители Белозерской, в числе учеников св. Кирилла, которого священный лик сохранил на иконе своею кистию. Неизвестно однако, прежде ли или после пострижения в Спасо-Каменном, обитал он в Кириллове мо пастыре и не вышел ли оттуда вместе с игуменом Кассианом, или с другими старцами, которые были недовольны нарушением устава Кириллова? А может быть он посетил Кириллов тогда уже, когда удалился на безмолвие из Спаса-Каменного монастыря. Сперва обходил он восточную сторону большого Кубенского озера, с учеником своим Пахомием, чтобы обрести себе место уединения, и возлюбил место на устье реки близ селения, называемого Свитая Лука, где существовал некогда монастырь во имя Евангелиста, уже давно упраздненный. Сперва поставили они себе хижину, потом соорудили малую церковь, во имя Святителя Николая, в 1393 году, с разрешения Епископа Ростовского Григория, и впоследствии тут устроился монастырь. Там, изнуряя тело свое голодом и жаждою, крепко стал подвизаться преподобный и славу человеческую вменял себе в грех и стыд; молва о нем уже распространялась повсюду, а он желал работать Богу в пустыни, и Господь, видя в нем избранный сосуд для спасения многих, утвердил его в сей благой мысли: однако многие годы потрудился преподобный Дионисий на Святой Луке и даже там получил сан священства от Епископа Ростовского; чистыми руками приносил он бескровную жертву в своей уединенной церкви, но мысль о пустыни его не оставляла; ему хотелось составить общежитие для спасения многих братии и, предоставляя сие на волю Божию, молитвенно прибегал он к заступлению Пречистой Девы, дабы наставила его, как исполнить благочестивое желание.
Заметив, что собеседник Пахомий стал несколько его чуждаться, по причине частой его молитвы и усиленного подвига, преподобный сказал ему, чтобы обличить его тайный помысел: «Брат Пахомий, я имею сокровенную мысль, если соизволит Господь и Пречистая Его Матерь составить общежительный монастырь, и слышал от одного христолюбца, что есть пустыня но восточной стороне Кубенского озера, как бы за пятнадцать поприщ; там желаю уединиться, ты же останься здесь и удержи при себе новоначального брата, который недавно к нам пришел». Не прекословил Пахомий; сотворив общую молитву, они взаимно целовали друг друга и разошлись; к вечеру достиг Дионисий избранного им места и, в легком забытии сна, услышал как бы звук колокола в пустыни, над рекою Глушицей; он назнаменовал крестом место будущей лавры и вознес теплую молитву ко Спасителю нашему.
«Господи Иисусе Христе, Сыне Бога Живаго, упование всех концев земли призри с небеси и благослови место сие и меня, недостойного раба Твоего, удостой здесь соорудить храм, в честь Покрова Пречистой Твоей Матери, и общий монастырь составить, но не так как я хочу, а как Тебе сие угодно, ибо несовершен наш разум, Тебе же все возможно и Ты меня наставь, Господи. И Ты, о всемилостивая Матерь Христа Бога, услыши теплое моление грешного раба Твоего, прибегающего к Твоему Покрову и требующего Твоей помощи, ибо на Тебя уповает душа моя. Сохрани меня от уст пагубного змея, ищущего меня поглотить; сохрани и тех, которые пожелают на месте сем работать со мною Богу и воссылать к Нему молитвы о благоверных князьях и всех христианах, ибо их спасение и утверждение служит и для нас упокоением, и мы безмолвное житие проходить будем, во всякое тишине и с благою верою, ибо хощет Бог всем спастися и в разум истины прийти».
Дионисий обошел избранное им место, распределяя его заблаговременно для устройства лавры, и в начаток ее поставил себе келейцу, где стал обитать в непрестанном труде и бдении. Малая сия хижина прислонена была к черемхе, которая долго потом существовала внутри ограды, на память преподобного, ибо он питался ее ягодами, и многие недужные исцелялись от их вкушения. Под сепию сего древа вселился, крепкий душою, как бы под сеннию твердыни, и хотя подвергался искушению бесовскому, по молитвою Иисусовой отражал нападение супостата. Кто изочтет все его подвиги, ибо, в молитвенном поте, делал он все своими руками, имея в виду будущую обитель. Спусти несколько времени совершенного одиночества, пришел к нему на сожительство некий старец, и как Ангелу Божию обрадовался ему преподобный; потом мало-помалу начали собираться братия, по одному и по два, приселяясь к его келлии. Тогда Дионисий сказал им: «Возлагая надежду мою на Господа, помышляю, что если Ему сие угодно и Пречистой Его Матери, то может и на деле совершиться общежитие; и так хочу поставить на этом месте монастырь». Они же отвечали: «Воля Господня да будет, честный отче».
Это было в 1393 году. Преподобный послал одного из братии к Князю Димитрию, обладавшему землями около великого озера Кубенского, с таким словом: «Христолюбивый Князь, молит тебя грешный Дионисий, да пошлешь к нему древо деле и для сооружения обители Пречистыя, в пустыни на реке Глушице». Обрадовался благочестивый Князь, услышав, что близ его державы хочет Бог воздвигнуть обитель иноческую, и он отвечал посланному: «Да будет вес по воле честнаго отца; ничто от требуемого им не возбранится», – и немедленно отпустил древо дел ей, которые очистили огнем место от лесной чащи. Видя близкое; исполнение давнего своего желания, преподобный сказал братии: «Приспело время, сотворим молитву Господу и Пречистой Его Матери и начнем дело». – «Благословен Бог, сотворивший сие по воле Своей», – радостно отвечала братия и после общей молитвы приступили к делу; они начали сооружать себе келлии.
Епископ Григорий управлял тогда епархиею Ростовской; к нему пришел преподобный принять благословение, для составления обители; и Святитель, встретив его с любовию, поучил духовным словом: «Похвально твое; желание, ибо Давид Бого-отец воспевает в псалмах: се что добро или что красно, но еже; жити братии вкупе; (Пс. 132, 1), и сам Господь говорит нам: «Идеже; два или три собрани во имя Мое, ту есмь посреди их» (Мф. 18, 20). Посему даю тебе; благой совет, да составишь общежитие, как научили нас Апостолы, чтобы никто ничего не называл своим, но все иметь общим. Тебе же, сын мой, поелику восприял ты сан духовный, подобает, по слову апостольскому, немощь немощных носить и не себе угождать, но искренним твоим, как и Христос не Себе угождал». Сказав сие пастырское назидание, Григорий отпустил его с благословением.
В продолжение трех лет соорудил преподобный церковь, во имя Покрова Богоматери, поставил трапезу и все, что нужно было для братства, строго заповедав, чтобы никто ничего не называл своим. Сам Дионисий, прилагая труды к трудам, во всем подавал пример, отгоняя сонную тягость рукоделием; прежде нежели предавался краткому отдыху, много читал он и молился, да и вся жизнь святого старца протекала как одна непрестающая молитва; просвещаясь кротостию и смиренном, он цвел братолюбием и стяжал пищелюбие, принимая с любовию всех странных. Присная его дружина скоро возрасла до пятнадцати братии, и многие, слыша о его ангельской жизни, стали стекаться в обитель, чтобы насладиться его лицезрением и беседою; они приносили с собою обильное подаяние, которое; принимал с благодарностию преподобный, как бы от самого Бога, зная, что без его воли ничего бы не приносилось.
По времени умножившиеся братия начали просить его соорудить другую более пространную церковь, и когда стал помышлять Дионисий, каким бы образом исполнить их желание? – ночью, после долгой молитвы, является ему, в тонком сне, прекрасный юноша и говорит: «Подобает тебе; соорудить церковь более пространную, потому что много у тебя братии; ты же; имеешь заступницею и помощницею Пречистую Богородицу, отныне и до века». Воспрянув от сна, преподобный бодрствовал до утреннего пения и, поле церковной службы, сказал братии: «Должно исполнить повеление, призвав Господа и Пречистую Его Матерь, ибо Она будет помогать нам»; тогда приступили к сооружению нового храма, также; во имя Покрова Богородицы, семь лет спустя по совершении первой церкви, то есть в 1407 году. Преподобный украсил ее иконами своего письма, потому что сам был искусный художник, ковач меди и строитель одежд, все делая своими руками, по примеру Апостола Павла. Благолепно довершив внешнее здание, устроил он и внутренний порядок, распределив братию по службам церковным и монастырским, и сам наблюдал, чтобы в точности исполнялись боголужение и строгий устав общежития, данный им своей обители.
Дионисий поучал братию не быть нерадивыми к делу своего спасения, ибо на всякий час подобает каждому быть готовым предстать Господу, а потому все должны бодрствовать и непрестанно молиться, дабы не впасть в погибель; помышляя же о часе смертном, бояться вечного осуждения. «Чада, – говорил он, – да не; устрашит вас помысел, что место сие; пустынно, ибо многими скорбями подобает нам взойти в Царствие Небесное, и скорби сии суть подвиги поста и всякого рода лишения; молитва ваша должна быть от чистого сердца и смирение; ко всем, как и Христос сказал: «Блажени нищие духом, блажени алчущие». Стяжем любовь и Бог помилует нас, ибо и св. Иоанн Богослов сказал: «Что Бог есть любовь, а любящий Бога, любит брата своего» (1 Ин. 4, 21). О милостыне к нищим будем помнить слово евангельское: «блажени милостивые» (Мф. 5, 7), и Христову заповедь, призирать в лице; его странных: «в темнице бех и приидосте ко мне» (Мф. 25, /56). Братия же, с любовию внимая поучениям своего аввы, старались по мере; сил во всем ему соревновать, ибо самое; житие старца возбуждало их к большему подвигу.
Так как уже многие; стекались к Дионисию, нарушая его безмолвие, пожелал он уединиться и, тайно оставив монастырь, устремился в любезную ему пустыню; один только Сердцеведец знал его сокровенную мысль. На полуденную сторону от лавры простиралась обширная и непроходимая дебрь, и там, за четыре поприща, обрел он красное высокое место, на берегу той же реки Глушицы. Вековая сосна, обширного объема, стояла на этом месте, так что оно промывалось Сосновцем от необычайного дерева; кругом же все было болото. Полюбил место преподобный и, в совершенном одиночестве, начал новый подвиг молитвы, но не забыл и своей лавры, где вся братия плакала о его нечаянном удалении. Присные его чада, открыв место подвижничества, со слезами пришли умолять авву, чтобы опять к ним возвратился, и не мог отказать им чадолюбивый отец. «Хочу, – сказал он, – соорудить на этом месте церковь, и чтоб тут положено было грешное мое тело»; он сам начал сооружать церковь, во имя Ангела пустыни Предтечи: это было в 1408 году. Получив на то благословение от нового Епископа Ростовского Дионисия, который был его отцом духовным, на Спасо-Каменном острову, Дионисий освятил престол и построил келлии для нескольких братии, которые пожелали тут вместе с ним основаться, но они получали все необходимое от великой лавры и строго держались ее устава.
Спустя два года, после; основания повой обители, пришел туда другой пустынный житель, Павел Обнорский, и, поставив себе малую келлию, версты за две, хотел соорудить и церковь; но преподобный послал к нему одного из братии, с таким словом: «Молит тебя со дружебник твой, грешный Дионисий, именем Христа Бога; печальна душа моя, духовный отче, что ты хочешь создать монастырь близ нашей пустыни, уже существующей. Не подобает сего делать, но подобает тебе единому жить на месте сем, если питаешь духовную любовь к нашей нищете; ибо Бог есть любовь, по слову Богослова. Помяни меня в твоих молитвах, духовный отче». – Старец Павел, услышав такое слово, исполнился слез и смиренно отвечал: «Благо тебе; да будет, честный отче; как повелишь ты мне, так и сотворю по поле твоей; ты же возложи все свое упование на Господа Иисуса Христа, ибо ничто не отлучит нас от любви твоей». Сказав сие, блаженный Павел послал мир и благасловение содружебнику своему Дионисию и удалился в пределы Обнорские, где основал свою обитель. Таковы были взаимное смирение обоих великих подвижников и духовная их любовь, о которой пишет Апостол Павел: любовь не раздражается, любовь ничем не соблазнится, любовь не ищет своего (1 Кор. 13, 5), но пользы искренняго. Не трогательно ли видеть, как сии великие Отцы пустыни делили между собою пустыню, полагая себе гранию ненарушение взаимного безмолвия?
Таким образом преподобный Дионисий принял на себя заботу о двух монастырях, вместо одного, ни днем ни ночью не давая себе покоя, о духовном благе обоих. «Братия, – говорил он, о помощию Божиею, пекусь я о ваших телесных нуждах; вы же попекитесь о душах ваших». Еще жесточайшим подвигом смирял он плоть свою в пустыне Сосновецкой, бодрствуя всю ночь без сна, и однажды только в день вкушая пищу, немного хлеба с солью, питием же его была единственно вода; забывая то, что уже миновалось, и простираясь мысленно к будущему, он непрестанно помышлял только о том, как предстать ему пред лице Божие в час судный.
Был однажды преподобный в городе Ростове у благочестивого христианина но имени Агафоника, который имел сына двенадцатилетнего отрока Матфея. Дионисий, беседуя с отроком, говорил ему: «Чадо, – Христос сказал в Евангелии, – кто любит отца или мать более Меня, недостоин Меня, и кто не возьмет креста своего и не последует за Мною, недостоин Меня (Мф. 10, 37 – 38); и желающим Мне работать, не принес Я на землю мир, по разделение» (Лк. 12, 51), то есть отсечение всех мирских пристрастий и любви к житейскому. От всего сего велит отрекаться Господь и не прикасаться к нечистоте мира. Когда сказали Ему однажды: вот Матерь Твоя и братия Твои, то и от них внушил Он отрешение, отвечав: моя Мать и братия мои суть те, которые творят волю Отца Моего Небеснаго (Мф. 12, 49 – 50), и тем показал нам образ нового духовного жительства. Отцом твоим да будет, – продолжал Дионисий, – тот, кто потрудится вместе с тобою свергнуть бремя греховное, а матерью, кто омоет тебя от скверны страстей в новом рождении; братиями, беседующие с тобой о горнем отечестве; супругою приобрети себе неотлучную намять о смерти, и чадами будешь иметь от нее воздыхания сердечные, рабом же отяжи себе плоть, а друзьями, святые силы, которые, во время твоего исхода, будут тебе помощниками к восходу на небеса».
Смиренно отвечал ему отрок: «Как ты мне говоришь, так сего и желаю, лишь бы мне иметь тебя учителем». – «А я буду иметь тебя учеником», – возразил преподобный, и, таким образом, отрок, но слову Евангелия, ублажающего ненавидящих мир и любящих Бога, оставил родителей и все имение, чтобы последовать Христу. Преподобный взял его с собою в монастырь и, сподобив иноческого образа, нарек ему имя Макарий; юный инок обитал во внутренней келлии блаженного своего отца, в совершенном послушании, научаясь монастырскому уставу, и возлюбил его авва, ради доброго произволения и цветущих в нем добродетелей. Непрестанно молил он Господа, да даст ему совершить ангельское свое течение в добром подвиге, и но его желанию, Епископ Дионисий Ростовский рукоположил Макарий в пресвитера; по блаженной же кончине Дионисия, принял он игуменство его великой лавры.
Князь удельный Георгий Бохтюжский, имевший владение недалеко от лавры, пригласил к себе Дионисия и сказал: «Слышал я, отче, что ты строишь монастыри в пустыне; проси у меня всё нужное и дам тебе имение, чтобы ты молился о пашей нищете». Преподобный Дионисий отвечал: «Мы обязаны молиться о твоем благоверии, благочестивый Князь, по злата и сребра не требуем, ибо гак заповедал Господь наш и учитель своим ученикам». Тронутый смирением преподобного, Князь просил хотя что-либо взять от пего, дабы пришло благословение аввы на его дом, и, видя его теплую веру, согласился Дионисий получать с того времени пропитание для своей обители от боголюбивого Князя, который называл его споим учителем, часто посещал и детям своим заповедал всегда благодетельствовать лавре.
Однажды, когда преподобный был во внутренней пустыне, старец по имени Антуфий, без благословения отеческого, дерзнул ловить рыбу и наловил много, думая получить за то похвалу; но Дионисий, услышав о том, велел бросить всю его ловитву как смертную ядь, плод преслушания, по причине коего и Адам был изгнан из рая; он даже связал епитимиею дерзновенного инока, говоря: «Сеющий от благословения, благословение и пожнет; послушания хочет Бог, а не жертвы», и только ради общего моления братии разрешил, виновного.
Ближайшие ученики преподобного, свидетели его подвигов, рассказывали писателю его жития, который застал их уже покрытых сединами, когда пришел благоговению в обитель испытывать о житии дивного их старца, еще другие случаи из его жизни. Два недобрых человека похитили семь коней из монастыря и бежали; инок, приставленный смотреть за имением монастырским, пришел с великим горем возвестить о том старцу; улыбнулся авва и сказал ему: «Не все ли мы странники и пришельцы на земле? Еще не много и отселе изыдем туда, где наше вечное жительство; не будем же заботиться о земном, но попечемся о том, какой ответ дадим о делах своих в день судный? И ты, брат мой, уповай на Бога, который нам Помощник и Заступник против врагов видимых и невидимых. Господь велит благословлять клянущих нас и молиться за наносящих нам обиду; если бы я обрел похитителей, то и еще что-либо приложил бы им от имения нашего, и с любовию искренно бы о них позаботился». Случилось же, что бежавшие с конями остановились в таком месте, где очищаются ветром и иссушаются колосья; в полдень внезапно объяло их пламя, и они едва успели сами спастися, потеряв коней, которые сгорели.
Преподобный строго заповедовал ничего не держать у себя в келлии, но один из иноков, наученный диаволом, утаил у себя десять ногат (или кожаных монет), которые нашлись после его смерти. Дионисий, по примеру древних великих Отцев пустыни, велел бросить деньги сии вместе с телом ослушника, в обличение ему. Испуганные страшным зрелищем, братия пали к ногам своего учителя и просили помилования усопшему. «Чада мои, — сказал им Дионисий, — ослушание наносит смерть», однако, после усиленной просьбы, разрешил виновного; он только хотел таким позором уничтожить навсегда позор ослушания, дабы братия, ради страха сего не творили, но велел выкинуть деньги вон из монастыря, чтобы никто не смел к ним прикоснуться.
Тяжким искушением подвергался сам преподобный от козней диавола, который страшился, чтобы по его гласу вся пустыня не исполнилась воздержниками. В одну ночь, присный ученик его Макарий, взойдя к нему в келлию, нашел отца своего, лежащим на полу и покрытым ранами; с изумлением спросил он: «Что сии раны?» – но старец, только отвечал ему: «Если и сего не можем стерпеть, то как возможем стерпеть вечные муки?» С того дня однако даровалась ему от Бога власть на духов нечистых, и ни один из них не смел прикасаться к нему в пустыне, когда все более и более возгарался он на новые подвиги.
В 1418 году, еще однажды посетил преподобный святителя Дионисия в Ростове. Епископ, побеседовав с ним духовно, благословил его честною иконою Богоматери, с предвечным на руках Младенцем, которую принес он в монастырь со многою утварью, в залог благоволения архипастырского. Около того же времени, пришел к нему из Ростова, архимандрит Григорий Лопотов, рода боярского, который поселился, с его благословения, в обители Сосновец-кой, и был с ним соединен любовию духовною; впоследствии же основал и свою обитель на реке Пельшме, за 30 верст от лавры; где часто посещал его Дионисий и дал ему, в благословение, многие иконы своего письма и книгу церковную Пролог, им самим написанную.
Ля семь лет до своего преставления, блаженный сам себе ископал гроб, в той пустыне Сосновецкой, где основал церковь во имя Предтечи, и, приходя ежедневно на свою могилу, непрестанно напоминал себе о скором своем переселении. Иногда, бодрствуя вето ночь, стоял он на морозе и помышлял, как бы избежать иного более страшного хлада и тьмы кромешной, дабы вместо пего вкусить радость райской жизни. Старец говорил своим ученикам: «Если не будет здесь положено тело мое, не останется здесь живущих, ибо пустынно и трудно место сие. Если же здесь положено будет, то Бога ради не презрят места сего и меня, и с верою здесь живущие восприимут награду от Бога, а в страшный день Суда обретут себе? помощницею Владычицу, ибо потрудились в Ее обители».
Братия хотели однажды искусить преподобного и, во время его молитвы, послали к нему юношу, в образе пищей странницы, которая со слезами молила, чтобы выкупил ее из неволи, вместе с детьми, ценою ста сребреников. Памятуя слово евангельское «просящему у тебя дай» (Мф. 5, 42), Дионисий открыл окно своей келлии и выдал деньги мнимой страннице. Когда же блаженный пришел на вечернее пение, искусители принесли ему обратно выданное сребро, осуждая за безрассудную раздачу и обличая пред ним мнимую странницу; но авва, изобличив их самих, велел позвать юношу и отдал ему опять сребро, братии же сказал: «Если вы, вопреки моей воли, отнимите у него деньги, то преступите две заповеди: одну, показав себя нетерпеливыми к нищете, другую же, преслушав Бога, запрещающего требовать обратно от того, кому дали. Добро, братия, давать всякому просящему, но еще честнее давать и не просящему; Господь велит творить добро, сколько есть сил; и так перестаньте искушать меня, побуждая к немилосердию». Братия, почувствовав свою вину, пали к ногами его и испросили себе прощения.
Спустя несколько времени, гак как начали притекать в монастырь многие женщины, за словом спасения, преподобный соорудил для них, к северу за две; версты от лавры, церковь во имя Святителя Леонтия Ростовского, дабы там собирались на молитву, Не докучая братии, и учредил при церкви обитель инокинь, поставив над ними благоговейного мужа, украшенного сединами. Еще две церкви построил Дионисий: одну за 18 верст от лавры, вниз по реке Глушице, на большой реке Сухоне, во имя Воскресения Христова, чтобы в ней собирались православные и слышали слово Божие. Другую же церковь соорудил, во имя Святите ля Николая, по просьбе жителей селения Двиницы, и ту украсил благолепными иконами своего письма, ибо он сиял как светильник всей окрестной стране. Выл голод, и все притекали к нему, как к неисчерпаемому источнику, потому что неоскудную творил милостыню, и чем более приходили, тем более раздавал. Пришел к нему окопом сказать, что уже недостает запасов, по преподобный отвечал ему: «Верен, сказавший нам: не пекитесь о завтрашнем дне, что едим, или что пьем, или во что облечемся, ибо знает Отец наш Небесный, что требуете всех сих; по ищите прежде; Царствия Божия и все сие приложится вам (Мф. В, 31 и 33); будьте милостивы и щедры, как и Отец ваш Небесный, ибо немилующие нищих ненавидимы Богом. Ни о каком другом согрешении, кроме немилосердия, не слышали кроткого нашего судию Бога, произносящим суд Свой с таким гневом: «Отъидите от Меня проклятые в огнь вечный, уготованный диаволу и ангелам его» (Мф. 25, 41). Имейте братия веру словам Писания, что суд без милости для несотворивших милости (Иак. 2, 13); сколько есть силы избе жим немилосердия и лености ко благим делам, ибо ничто столько не может помочь нам как милостыня, и милующий нищего взаймы дает Богу, по слову Святого Писания».
После блаженного Епископа Ростовского Дионисия, воссел на его кафедру, святитель Ефрем; он подвигся обозреть обширную свою епархию, до Великого Устюга и даже до Помория. Преподобный, услышав, что идет владыка мимо его обители, вышел к нему с братнею навстречу и, поклонившись до земли, принял с честию в свою лавру и совершил молебное пение Богоматери; Владыка же, благословив авву и учеников его, дал им обильную милостыню и сказал им апостольское слово о том, как подобает повиноваться своим начальникам, которые бодрствуют о вверенных им душах и воздадут за них отпет пред Богом (Евр. 13, 17); посему, слушающие их, слушают самого Господа, и получат награду от Судии, за то что соблюли его слова. «Братия и чада, – говорил святитель Ефрем, – возлюбите славу Христову и отвергните славу мира сего, мимо текущую, как тень и сон. Не видим ли, что здравые вчера сегодня в лютом недуге, и бывший властелин ныне уничижен, и внезапно приходит нечаянный час смерти; не все ли поистине суета? Прибегаем к милосердию Божию, да услышим от Него: по вере вашей, буди вам, приимите уготованное вам царство. Вспомним пророка, глаголавшего: «Горе мне, ибо близок день страшный и грозный!» И если он трепещет, как не вострепещем мы, обремененные тьмами грехов? Умолим Судию, убоимся страшного того часа и гласа: отыдите от меня проклятые, ибо взалкался я, и вы не дали мне есть, возжаждался, и не напоили меня, странен был и в темнице, и вы не посетили меня! (Мф. 25, 41 – 43). Таковы ненавистники братьев своих и досаждающие родителям! Мы же, услышав страшное сие прещение, убоимся быть отлученными от Бога, ибо тут не может помочь ни отец сыну, ни брат брату, но каждый пожнет то, что посеял доброго или злого.
Господь сказал: «Кто не возьмет креста своего и не пойдет вслед за Мною, тот Меня недостоин» (Мф. К), 38); что же хуже и окаяннее, как быть недостойным Бога? – Богослов Иоанн научает нас не любить мира и того, что в мире, ибо приходит уже образ мира сего и вся его похоть, а творящий волю Божию, пребывает вовеки (1 Ип. 2). Не назвал ли Сам Господь мертвецом, привязанного к мирскому, когда сказал юноше, хотевшему за Пим следовать и в то же время погребсти отца: «Оставь мертвых погребать своих мертвецов?» (Лк. 9, 60) – то сеть оставь все мирское, и не только не будешь обладаем смертию, но и сам над нею обладать будешь. И Апостол Петр поучает, что если будем соучастниками страстям Христовым, то и Царству Его и славе приобщимся (1 Пет. 4, 13). Если вы всегда будете поучаться в словесах сих, то и с вами будет мир Божий, просвещая и вразумляя вас на путь истины. Каждый из вас да отгоняет далеко от ума своего все хотения лукавого, запечатлевая себя знамением крестным, дабы избежать всякого соблазна: таким образом сподобитесь вечного царствия и вас осенит свет Божественный Троицы».
Братия же, внимая поучению пастырскому и чувствуя себя во всем недостойными столь великого учителя и чадолюбивого отца, проливали обильные слезы и просили святых его молитв, для их душевного спасения. И отцу их Дионисию сказал назидательное слово добрый пастырь: «Поелику приял ты овец из ограды Христовой, блюди себя и стадо, за которое дашь ответ, дабы и ты мог сказать на Суде: вот я и дети, которых дал мне Бог! (Ис. 8, 18). Упаси их на нажити Божественных словес, не ослабевай и непрестанно внушай им: подвизайтесь, дабы взойти; боритесь, чтобы одолеть; труждайтесь, чтобы отдохнуть и алкайте, дабы насытиться! – С ними вместе, будь прежде всего исполнителем того, что говоришь, ибо сказано: что Господь Иисус «начал творить и учить» (Деян. 1, 1), дабы и они возбудились твоим примером. Видение вернее слышания; если Не увидят дел твоих, тягостными покажутся твои слова. Со слезами припадай к Богу о чадах твоих, да сохранит их и тебя от наветов вражних; наказуй, блюди, запрещай, милуй; простирай руки к падающим, увещевай труждающихся, обвязывай как врач раны душевные; будь образом благих нравов, научая терпению и молчанию; предначинай всякое доброе дело, дабы и меньшие братия от тебя не отставали. Обходя стадо, твоею молитвою и заботою, не презри, но помилуй уязвленную овцу и возлей масло на ее струпы, дабы все не постыдно явились на судилище Христово и ты бы, вместе с ними, принял воздаяние от Владыки Христа». Умилился преподобный и сказал Святителю: «Господь, пославший учеников своих просветить всю вселенную, и тебя нам послал, пастыря и целителя, достойного сей чести в земле Русской, и ты, преподавая нам Божественные заповеди, подражаешь истинному и достойному пастырю, который положил душу свою за избранных овец». Опять отвечал ему Святитель: «Чадо, писано в Новом Завете: кому дано много, много потребуется от него (Лк. 12, 48), и Апостол внушает, что епископы, иерей и князи великие приняли на себя подвиг все устроять по правде и обо всем пещись, дабы вести ко спасению многие порученные им души». Так, со взаимною любовию и дарами, подобающими высокому сану, Святитель возвратился на свою кафедру в древний Ростов.
Амфилохий и другие ученики преподобного Дионисия, его лавра и Сосновец
Пришел из Великого Устюга инок, по имени Амфилохий, сана пресвитерского, в монастырь преподобного Дионисия и сказал ему, поклонившись: «Отче, спаси меня». – «Брат мой, зачем ты поднял столь великий труд?» – отвечал ему Дионисий, и Амфилохий возразил: «Я пришел сюда, честный отче, прежде всего поклониться Пречистой Богородице, а потом стопам твоим и живущей здесь с тобою братии, дабы вы за меня молились». Преподобный пригласил его к себе в келлию и, после общей молитвы, они сели; тогда Дионисий призвал послушника своего Макария и сказал ему: «Пришел к нам в монастырь Богом вразумляемый инок Амфилохий и хочет с нами воссылать молитвы к Богу»; Макарий же отвечал: «Прости меня невежду, честный отче, не разумею, что говорить». – «Говори, послушник, то, что тебе Бог положит в разум», – возразил преподобный и Макарий, восстав, произнес: «Благословен Бог, хотящий всем человекам спастися и в разум истины прийти» (1 Тим. 2, 7), и опять сказал ему преподобный: «Да даст тебе Бог разум говорить что-либо на пользу». Видя такую простоту и послушание, Амфилохий припал к ногам преподобного, говоря: «Ныне, поистине, узнал я, отче, пути твои и как, ненавидя славы человеческой, ищешь ты славы только от Единого Бога»; но Дионисий, подняв его, сказал: «Зачем, о брат мой, приносишь тяжесть грешному человеку? Подобает кланяться Единому Богу, восстань от ног моих. Благословен Бог, направивший к нам стопы твои, ибо Он один может спасти и тебя и меня». Встал Амфилохий, проливая источники слез, и предал себя совершенно на волю великого аввы, говоря: «Поелику всеведущий Бог привел меня во святые твои руки, с помощию Божиею, буду исполнять все, что ты мне велишь».
Дионисий, услышав, что хочет быть ему сподвижником в посте, не скрыл от него суровое свое жительство, с лишением всякого плотского покоя; но не смутился Амфилохий: «Апостол велит, – сказал он, – повиноваться наставникам, которые бодрствуют о душах наших (Евр. 13, 16 – 17); поверь мне, честный отче, что я принял сию заповедь, как от самого Бога». Преподобный возразил: «Если хочешь здесь пребывать с нами, сотворим завет между собою: не отлучаться друг от друга на все время, сколько еще пребудем в жизни». Амфилохий, восприяв иноческое житие, строго во всем исполнял устав общежитии, все перенося с терпением, ради будущего блаженства. Возрадовался духом преподобный, и начал вместе с новым братом своим, или лучше сказать сыном, расширять место для обители и соорудил тут более обширный храм. Амфилохий свято соблюдал все его заповеди, подражая во всем благому примеру аввы Дионисия, и более заботился о своей душе, нежели о теле; кротость и терпение смиренного прославились повсюду.
Еще дальше, нежели из Устюга, из Великой Перми, пришел в лавру Дионисиеву игумен Тарасий, оставивший добровольно свое начальство, чтобы самому быть под началом. Возвестили игумену о его пришествии из дальней страны, и он встретил его пред вратами обители; оба взаимно сотворили молитву. «Издавна жаждал я видеть лице твое, честный отче, и много о том молил Господа», – сказал пришелец, и смиренно отвечал ему старец: «Благословен Бог, пославший к нам недостойным, мужа опытного и благоговейного; сам по себе я ничего не могу делать, но все возможно Богу». Тарасий опять сказал: «Тебя, отче, возвысил Бог, ради добрых твоих дел, нам же позволь во всем тебе подражать, свято соблюдая все твои повеления; приими малое имение, которое принес я с собою, и сопричти меня к словесному твоему стаду».
Дионисий ввел его в обитель и дал ему келлию в большой лавре. «Не ты ли, – говорил он, – как истинный подражатель доброго пастыря Христа, был сам пастырем и целителем людей заблуждавшихся во тьме язычества, в земле Пермской? Неведавшим Бога, не ты ли открывал Божественные заповеди Спаса, но слову Господню: кто сотворит и научит, тот наречется великим в Царствии Небесном» (Мф. 5, 19). – «Прежде подобает от плода вкусить труждающемуся делателю, – возразил игумен Тарасий, – то есть самому делать и потом уже учить народ, как и Дионисий Ареопагит велит, носящим звание учителей Христовых, нелепостио заботиться о спасении душ человеческих. Посему и я, все сие размыслив, пришел в монастырь к Пречистой, как к без бурному пристанищу и Наставнице спасаемых и твердыне против наветов вражиих». – «Отче смиреннейший, – сказал Дионисий, – ты послушал евангельского гласа, ни во что вменив богатство и славу мира сего; от Господа тебе награда на Небесах».
С того времени начал проходить игумен Тарасий суровей; житие, держась труда постнического, и стяжал много слез, во всем повинуясь авве. Десять лет провел он таким образом при жизни блаженного отца и, предпослав его к Богу, как своего молитвенника и ходатая, после него прожил еще несколько лет в лавре до глубокой старости, разделяя заботы начальственные с блаженным Амфилохием.
Преподобный Дионисий усугублял свой подвиг, по мере того как подвизался к цели своего странствия, и уже, как бестелесный, совершенно покорил плоть свою бдению; поистине, мог он сказать с Апостолом: «Не я более живу, но живет во мне Христос» (Гал. 2, 20). Со времени водворения своего в пустыню никогда не оставался он праздным от духовного делания, по всегда полагал восхождение в сердце своем, доколе не достиг желаемого; всегда готовый имел он светильник, чая пришествия Бессмертного Жениха и, в самой глубокой старости, нисколько не оставлял прежнего подвига и Божественной службы; дни за дня ми, подобно ступеням, приближали его к Богу.
Однажды призвал он возлюбленного ученика Амфилохия и сказал ему: «Ныне вижу время отшествия моего уже при дверях; тебе же, друг мой и сверстник, повелел Господь еще жить; покрой тело мое землею и персть отдай персти, а сам пребывай на этом месте, держась духовного жития и творя память моему смирению. Не изнемогай, чадо, в болезнях и воздыханиях на всякий день, чая скоро разлучиться отселе, и теки на почесть вышнего звания, во Христе Иисусе. Вспоминай и сие слово Господне: когда исполните все повеленное вам, – говорите, что вы только рабы ничего не стоющие (Лк. 17, 10), ибо кто из нас может когда либо заплатить долг, коим должны мы Владыке Христу? Богатый обнищал Он ради нас, дабы мы нищетою его обогатились, и Безстрастный пострадал, дабы нас освободить от страстей; воспоминая о том, пленяй всякое твое помышление в послушание Христово».
Плакал Амфилохий, о предстоящем разлучении с добрым учителем, и сквозь слезы говорил: «О духовный отче, ты сам отходишь на покой, меня же оставляешь в скорби; помолись Господу, да и меня спутником возьмешь с собою из сей жизни»; но Дионисий с кротостию отвечал: «И я, духовное мое чадо, много о том молил Господа, чтобы не разлучаться нам друг от друга; но узнал от Его благодати, что тебе еще не подобает ныне оставить мир, потому что не довольно ты подвизался для получения приготовленной тебе награды. Долго еще тебе трудиться на этом месте после моего преставления; как видел ты мое попечение о избранном стаде Христовом, так и ты позаботься, во дни твоей жизни, пася, и надзирая, и возводя к духовному разумению вверенное тебе стадо, и вот уже предстоит Делатель винограда, воздать тебе мзду Свою».
После сей прощальной беседы Дионисий велел ученику своему идти к себе в келлию; приняв благословение, он удалился, но в тайне, вместе с Макарием, смотрел сквозь скважину двери, что будет делать их старец? – Восстал преподобный и, подняв руки к небу, произнес молитву: «Владыко человеколюбие, приими меня в вечное Твое селение и не помяни моих согрешений, вольных и невольных, и сохрани рабов Твоих в сей обители, избавляя их от всякого навета вражия, да прославится Имя Твое святое». Преклонив колена, помолился он и Пречистой Деве, чтобы предстательницею была пред Сыном Своим и Богом: «Ты, Матерь сладкого моего Христа, на Тебя возлагаю упование свое, ибо Ты меня сподобила, грешного раба Твоего, создать сию обитель во славу Твоего имени, дабы приносилось здесь моление, о благоверных князьях и всех православных христианах». После молитвы старец сел, чтобы несколько отдохнуть, и сведен был в тонкий сон, и вот внезапно послышался ему голос: «Услышана твоя молитва о братии, и Я неотступно буду от сей обители, охраняя ее от всяких зол и оскудения». Воспрянул св. Дионисий, радостно вострепетало сердце его от дивного гласа, обещавшего ему помощь и заступление Пречистой Богородицы, и всю ночь провел он без сна, воспевая хвалебные песни на рассвете призвал духовного сподвижника своего Амфилохия, сообщил ему свою радость, и вместе они прославляли Бога; призвал и братию и сказал ей последнее назидательное слово:
«Братия, предаю вас всемогущему Богу и Пречистой Богоматери, да будет вам степа и прибежище от сети вражией; вы же наипаче украшайтесь смирением, не забывайте страннолюбия, стяжите любовь нелицемерную, чистоту душевную и телесную, ни во что вменяя честь и славу сего жития, но вместо сего, ожидайте от Бога воздаяния небесных и вечных благ». Братия со слезами ему говорили: «Духовный отец наш, сам ты отходишь на покой, а нас кому оставляешь? кто будет заботиться о душах наших?» И с кротостию отвечал им преподобный: «Богу оставляю вас и Пречистой Богоматери, старейшинство же вручаю присному своему ученику, усовершенствованному в добродетели и во всем соревнующему отцу своему, смиренному Амфилохию; ему повелеваю пасти христоименитое стадо, внимательно и право; мир Божий да будет с вами, просвещая и вразумляя вас на путь истины, и я даю вам мир и благословение. Будьте послушны наставнику вашему по слову Господию, сказанному Апостолам: слушающий вас, Меня слушает и отметающийся вас, Меня отметается (Лк. 10, 16), и убойтесь страшного гласа: отыдите от Меня в огнь вечный! (Мф. 25). Чада мои, вот я вкратце вам изложил путь истины, дабы вам во всем быть совершенными и оставаться Божественным светом».
Проливая слезы, оставили его ученики, безутешные о предстоящей им разлуке. Преподобному было тайное откровение, что чрез три дня отыдет ко Господу, и он начал безмолвствовать. С 29 мая впал он в телесный недуг и почувствовал конечное разрешение души от тела; готовый предать дух свой желанному Христу, Дионисий призвал еще однажды священный собор учеников своих; лице его сияло уже небесным светом; присному своему Макарию велел он совершить Божественную службу, чтобы на самый исход приобщиться еще однажды Тела и Крови Христовых, и повторил свое завещание братии: «Чтобы тело его погребено было на том месте, где за семь лет пред тем ископал себе могилу, да не упразднится обитель Сосновецкая, и чтобы под одним игумном были оба монастыря». (То и другое исполнилось, и, при опустении главного монастыря, уцелела смиренная обитель, где погребено его тело, и бывшая лавра от нее зависит.) «Братия и чада, – сказал наконец умирающий, – если обрету милость у Бога, то не оставлю места сего, но буду молить Господа и Пречистую Его Матерь, дабы не было здесь оскудения». Потом, осенив себя крестным знамением и дав благословение всей братии, поднял руки к небу и в молитве предал святую душу свою Богу. В ту минуту видел Амфилохий на главе усопшего сияющий венец; лице его просветилось внезапно, как снег, и благоухание пролилось от его трудолюбивого тела.
Преподобный Дионисий скончался первого июня 1437 года, в день воскресный, в шестом часу дня; всех же лет его жизни было 74 года и 6 месяцев. Писатель жития его оставил нам и драгоценное сведение о его наружном виде, во свидетельство той истины, с какою сохранил его деяния; он был не высок телом и весьма сух плоти, имел голову не малую и лице продолговатое, круглые брови и тихие очи, волосы русые и до половины седые, а брада его, не густая и не; гонкая, спускалась до персей.
С подобающею честию положено было тело Дионисиево на погребальный одр, и с псалмопением повезли его из лавры в пустыню; по лошак, впряженный в погребальную колесницу, остановился на пути, недалеко от лавры, и не хотел идти далее (на атом месте стоит теперь часовня). Был у преподобного другой любимый лошак; того велел привести Амфилохий и, без всякого понуждения, легко довез он тело до пустыни, как бы чувствуя что воздает последний долг своему господину на другой день погребено было нетленное тело, в избранной им пустыне, и с тех нор и до ныне истекают от его гроба исцеления всем, которые призывают имя его с верою. Таким образом, хотя и не желал преподобный никакой славы, ни в сей жизни, ни по смерти, но крепкая сила Божия его прославила по слову Господню: «прославляющих меня прославлю». Сораспявшийся со Христом, сподобился от Пего дара чудес и, наслаждаясь вечно Его лицезрением, там, где глас непрестанно празднующих и веселящихся жилище. Он подражал в добродетельном житии древним праведникам: стяжал незлобие Накоплено и страннолюбие Авраамово, и если Освященный Савва был благорассудительный строитель общего жития в Палестине, то и сей Дионисий не составил ли общежития в наших родных пределах, и не процвела ли при нем пустыня, как некогда Иорданская!
После утрени и молебна, который для меня отслужили преподобным Дионисию и Амфилохию, просил я, возвратившегося в обитель Архимандрита, показать мне, то что сохранилось в ней древнего. Немного мог указать мне осмидесятилетпий старец, который, в течение долгого иноческого поприща, занимался постоянно обновлением различных обителей и был часто переводим из одной в другую, по его особенной опытности к постройкам. Церковь преподобных, в которой совершалась служба, не весьма древняя и уже третья на месте той, которую основал св. Дионисий во имя Предтечи. Она сооружена в половине минувшего столетия, вместо сгоревшей деревянной, которая была построена за сто лет пред нею. С северной стороны пристроен к ней теплый придел, во имя Благовещения Богоматери, и наверху есть еще престол Рождества Предтечи, на память первоначального. Прежде всего привлекла мое внимание двойная рака угодников Божиих, занимающая большое пространство в церкви; она была устроена, как свидетельствует надпись, усердием гостя Бахтеяра Булгакова и детей его Ивана и Василия, в 1645 году, вероятно при строении второй церкви, и при ней был поставлен резной подсвечник, которого теперь уже нет.
Часть от трости преподобного Дионисии и резная икона Одигитрии его трудов стояли прежде при раке, но теперь хранятся в ризнице, и я полюбопытствовал их видеть. Между многими древними иконами, которыми наполнена ризница, особенно замечательно сие резное изображение Богоматери; кроме хорошего искусства весьма драгоценно уже; то, что над сею иконою трудился сам преподобный. на створах, вероятно позднейших, написаны святые Греческие и Русские; из наших, если не ошибаюсь, преподобный Сергий, Кирилл и Димитрий Прилуцкий. Мне кажется, если бы тщательно поискать в сей ризнице, хотя, по-видимому, весьма убогой, можно бы найти и другие драгоценные иконы, письма Дионисиева; конечно, он предпочтительно украсил ими собственную обитель, а между тем все почти нынешние иконы в церкви позднейшего времени. Есть еще в ризнице одна большая икона Богоматери, вынутая из иконостаса, древняя, хотя и поновленная, и в теплой, церкви у правого клироса, акафист Божией Матери в лицах, который, может быть, письма преподобного; но в верхней церкви Предтечи нашел я на стене несомненную икону его письма, изображающую Знамение Божией Матери, с огненными Серафимами, которая даже значится в описании иерархии Диониеиевою, и должна бы находиться на более видном месте в соборе.
Вот все, что я нашел замечательного в Сосновецком монастыре, который много пострадал от пожаров и дважды от нашествия поляков и Литвы, в 1614 и 1616 годах; еще сохранились в его архиве некоторые древние грамоты, которых мне однако не удалось видеть. Где погребен блаженный ученик преподобного, Феодосии, который был одним из его преемников в Сосновецком монастыре? – неизвестно: вероятно, место его могилы утрачено при частых перестройках церкви. В соборе был погребен также второй из Епископов Вологодских, Никон, в 1514 году; первый же Епископ Алексий, из настоятелей Кириллова монастыря, положен в Кириллове. Погребение Епископа Никона в Сосновецком свидетельствует, каким тогда уважением пользовалась сия обитель. Каменная ограда, заменившая деревянную, с церковью входа Господня в Иерусалим над Святыми врагами, и корпус настоятельских келлий – все это уже вновь сооружено в последнее десятилетие, старанием Архимандрита. Но в обители преподобного Дионисия, которая служила в свое; время рассадником иночества в пределах Вологодских, сердце жаждало, более нежели где-нибудь, обрести нечто ему современное. С любопытством остановился я посреди двора, над кладезем, под деревянным навесом, который мог восходить до времен Дионисия. Мне хотелось бы обрести и ту исполинскую сосну, давшую имя обители, под которой долго он безмолвствовал; по хотя и не удовлетворились во многом мои ожидания, однако тихая обитель Сосновецкая, в ее дикой пустыне на берегу неведомой Глушицы, оставила в сердце глубокое впечатление.
После субботней заупокойной обедни настоятель проводил меня до бывшей Покровской лавры, и тут еще более разочарование меня ожидало: я окончательно убедился, что уже не существует деревянная церковь, которая так необычайно была выстроена, наподобие корабля, со своими нависшими папертями и крыльцами, а высокие ее главы давали ей вид оснащенных мачт. Она была срублена из крепкого дуба, в 90 венцов высоты, в исходе XVII века, и привлекала общее внимание странностию своего зодчества; вся она колебалась во время сильных ветров, но ото не препятствовало ее прочности, хотя и были некоторые ветхости в нависшей паперти. В нижнем ярусе почивали под спудом двое из учеников преподобного Дионисия, Макарий и Тарасий, бывший игумен Пермской. Рядом с нею стояла и еще стоит малая деревянная церковь, во имя Преподобных Дионисия и Амфилохия, которая служила теплым собором. Третий храм Св. Николая поставлен был над братскими келлиями, в связи с ними и с широкою вокруг папертью, а над Святыми вратами существовала церковь, во имя Соловецких чудотворцев; в последнее десятилетие все ото было перестроено. Новая деревянная ограда заменила старую, но уже без надворотной церкви; Николаевская совершенно разобрана, за ветхостию, и видны только глубокие ямы прежних келлий. В память сей упраздненной церкви, сооружен теплый придел Св. Николая в Покровском каменном соборе, который заменил древний; храмовая его икона Богоматери, хотя и обновленная, может еще относиться ко временам Дионисия. Все, что осталось древнего, снесено в бывшую церковь Преподобных, которая теперь празднует Рождество Христово. Там есть несколько древних икон, резные Царские двери и деревянные расписные подсвечники, подобные тем, какие видны в Кремле, в церкви Положения Ризы Богоматери; там же и гробовая рака преподобных Макария и Тарасия, над которою служат доселе панихиды.
С грустию в сердце окинул я живописную окрестность, с вершины холма бывшей лавры, который господствует над всеми соседними высотами и над пустынным течением Глушицы. Вдали, на другом холме, видна каменная красивая церковь Св. Леонтия, поставленная на том месте, где была обитель инокинь, устроенная Дионисием. Большое село раскинулось по другую сторону глубокого оврага: это то самое, которое вытеснило отсюда лавру; его нечаянное соседство заставило, в 1680 году, благочестивого Епископа Вологодского Симона перевести настоятеля и братию в более уединенный Сосновецкий монастырь, чтобы избавиться от шума приселившейся слободы, которая нарушила безмолвие лавры. Вся Глушицкая дебрь, любимая страна Дионисия, широко развивалась пред глазами, некогда поросшая дремучими лесами, теперь же только усеянная перелесками; из-за них виднелись дальние селы и между ними Бохтюга, удел благоприятствовавшего Дионисию Князя. Вот у подножия холма, по дороге к Сосновцу, часовня указывает место, где остановился меск или лошак, везший мощи преподобного на погребение: все еще живо напоминание о жительстве его в сей пустыне, как будто бы не протекло четырех столетий над сею глухою дебрию, по уже лавра его не существует; только в Сосновце, где сам приготовил себе последний приют, можно еще искать остатков иноческого населения.
Но какова же была сия пустыня, когда с духовною своею братиею скитался по ней труженик Дионисий, и как юные леторасли, обещавшие обильный плод, процветали около него, в двух обителях, такие подвижники, как Амфилохий и Феодосии в Сосновцах, а в лавре – Макарий и Тарасий Пермский, достойные доброго своего пастыря! – И вот с сего холма, как многоводные потоки, размножившие иночество по сей окрестности, нисходят Павел Обнорский и Григорий Пельшемский, Филипп Рабангский и Стефан Озерский, Корнилий Комельский и столько других, которые устремились во все стороны основать свои обители, повсюду разнося благословение Дионисиево, как и Седмигородная пустынь возникла от его же иконы, чрез неведомых его учеников! Не напоминает ли это лучшее время Фиваиды, когда вокруг Великих Антония и Пахомия родились обители, или когда, в каменистых пустынях Палестины, Великий Евфимий и за ним Освященный Савва разводили свои духовные улья над каждым потоком в расселине скал, где только можно было приютиться иноческому их рою! – И у нас была своя Фиваида, и у нас своя Палестина, с их чудными патериками! – Но уже там все стерла рука времени и варваров и разнесла самые кости преподобных; а мы еще с утешением можем поклоняться у себя нетленным их телесам и внимать песнопениям церковным, там где впервые огласили ими пустыню наши св. Отцы. Благословенна земля наша, доколе умеет ценить сии тайные свои сокровища и содержать их священные предания в ненарушимом Православии!
Преподобный Галактион Вологодский
Если бы позволяло время, я бы охотно посетил Седмигородную пустынь, весьма благоустроенную отрасль Дионисиевой лавры, за 20 верст от Глушицы, чтобы там поклониться чудотворной иконе Успения; но едва я мог надеяться возвратиться к вечеру в Вологду, чтобы застать Троицкую всенощную. Уже благовестили, когда проезжал я мимо Прилуцкого монастыря, за четыре версты от города, и опять должен был отложить его посещение до более благоприятного времени; однако я поспел к началу вечерней службы Пятидесятницы, в теплом соборе Воскресения Христова. На другой день добрый пастырь, Епископ Вологодский, совершал сам в этом соборе Божественную литургию и умилительно читал коленопреклоненные молитвы; видно было, что слова их истекали прямо из благоговейной души его, к назиданию своей паствы. Величественно было обратное его шествие в свои келлии, в сопровождении духовенства соборного, по ограде архиерейского дома, как бы по градской стене, потому что пет другого сообщения с собором из его келлии. Там была приготовлена гостеприимная трапеза, и мне, как пришельцу, утешительно было разделить ее. Вечером ожидала нас другая торжественная всенощная, в Духовской, или Спасо-Каменной, обители, по случаю храмового праздника и обновления самого храма, усердием ее настоятеля, инспектора семинарии. Святые мощи благоверного Князя Иоасафа Каменского перенесены были в сию обитель из Спасо-Каменной, что на Кубенском озере, когда она сгорела и упразднилась в 1773 году; с тех пор и самое имя Спасо-Каменного усвоено было сему древнему Вологодскому монастырю Святаго Духа. В теплой его церкви, которая празднует Знамение Богоматери и двум благоверным Князьям, Владимиру и Александру Невскому, чествуется чудотворная икона Знамения Богоматери и стоит гробница знаменитого подвижника Вологодского, преподобного Галактиона, к молитвам коего имеют особенное усердие граждане, потому что он неоднократно являл им свое заступление в бедах.
При державе Царя Иоанна Васильевича родился сей преподобный, именитого рода боярского, от князя Ивана Ивановича Вельского, и наречен был во св. Крещении Гавриил; когда же родитель его подвергся царской опале и предан был смерти, родственники спасли семилетнего отрока и утаили его в городе Старице, где достиг юношеского возраста, упражняясь во всякой добродетели и в чтении Св. Писания. По внушению Божию тайно оставил он Старицу и, пришедши в пределы Вологодские, где мог быть мене известен, поселился в посаде у одного чеботаря, который научил природного вельможу, утратившего свое достояние, сапожному ремеслу. Князь сделался изрядным усмарем, снискивая себе хлеб трудами рук своих. Близ церкви Св. мучеников Флора и Лавра было его жилище, и там мирно протекали дни его в работе и молитве, далеко от всяких страстей и мирских треволнений. Достигнув совершеннолетия, сочетался он законным браком с девицею простого звания, но жена его скоро скончалась, оставив по себе младенца дочь и заботы о ее воспитании юному еще вдовцу; в то же время посетила его телесная немощь, еще более; напомнившая ему о непостоянстве всего житейского.
Лишившись жены, Гавриил положил в сердце своем посвятить себя единственно на служение Богу, хотя и заботился о прокормлении своего детища, которое сдал на руки присным. Втайне возложил он на себя тяжкие вериги, помышляя о том лишь, как бы ему спастися и уединиться от мира; внутренний человек обновлялся в нем по мере того, как изнемогал внешний, и самая болезнь служила ему к очищению помыслов. Он испросил себе у граждан небольшое место на речке близ посада, выкопал малый пруд около хижины, которую сам себе соорудил, и там затворился, не оставляя ремесла своего и разделяя по-прежнему время между трудом и молитвою; то, что получал от дел рук своих, распределял на три части: одну подавал в церкви Божий, другую нищим, третьей питался сам на своем пустынном острове;, который обсадил рощею для большего безмолвия; ночи же все проводил во бдении, молитвою отгоняя сонную леность; благодатию Божиею просветлялся его разум, и преуспевал он в добром житии. Желая умножить подвиг, впоследствии приковал себя железною цепью к стене своей убогой храмины и уже никуда не исходил, принимая в оконце приносимую ему пищу; когда же склонял его сон, не дозволял себя ложиться на ребра, по опустившись только на колена и держась за цепь, на краткое; время забывался дремотою. Сухой хлеб, растворенный его слезами, и определенная мера воды, – таково было питание Князя Вельского, рожденного быть великим боярином; гак опала родителя послужила ко спасению сына.
Граждане вологодские, услышав о строгом житии отшельника, приходили к нему за советом, ибо ему даровано было от Бога слово премудрости и утешения. Неведомо, когда и как постригся он в ангельский образ, изменив мирское имя свое Гавриила на иноческое Галактиона; по вероятно втайне восприял на себя раб Божий сей великий образ; нестяжание же давно стяжал, имея одну убогую ризу, и ту власяную, и одну рогожу, на которой стоял. Никогда не отличал он убогого от богатого, но ко всем питал равную любовь и всех одинаково пазидал словом; великая сладость была в речах его, так что невольным утешением исполнялось сердце каждого, кто только внимал ему и взирал на постническое его лице; правила иноческого не изменил он во все дни до конца жизни. Когда, однажды, было великое бездождие в пределах Вологодских, Архиепископ Кирилл, со всем освященным собором, с крестами и хоругвями, всенародно пришел в церковь Святой Троицы, стоявшую близ жилища Галактионова, и послал просить блаженного придти помолиться вместе; е; ними в церковь Божию. Не смел ослушаться Архипастыря и соборного приглашения подвижник и, расковав цепь, вопреки своему желанию, пришел в храм на всенародную молитву. Скоро явил Господь милость свою и послал обильный дождь на жаждавшую землю; все прославили Бога, дарующего милость и такую благодать своему угоднику.
Преподобному Галактиону, исполненному помазания Св. Духа, было однажды откровение Божие о святых церквах и граде Вологде: тогда опять позволил он себе расковать цепь свою, но вышел из затвора в оковах и, взойдя в земскую избу, с великим умилением начал говорить людям для пользы их душевной: «О православные, Господь послал на нас Свой праведный гиен и воздвиг язык польский и литовский за наши согрешения; вы же утвердитесь в воздержании и молитве, и соорудите; на месте моего пребывания единодневный храм, во имя Знамения Пресвятыя Богородицы, бывшего в Великом Новгороде; притеките к Ней с истинною верою и слезами, да охранит вас от лютого зверя, ибо, как сказует Апостол Петр супостат наш диавол ходит, яко лев рыкающий, некий кого поглотити (1 Пет. 5, 8).
Воспротивьтесь ему единомысленио, уклонившись от всяких скверных похотей, и Пресвятая Богородицы умолит Сына Своего и Бога, и сохранит град наш Вологду от нашествия иноплеменных, как некогда Великий Новгород». Тогда некто из именитых людей, Нечай Проскуров, научаемый лукавым, стал прекословить блаженному перед всем пародом: будто бы сам он только о себе радел и желал, чтобы для собственного его удобства соорудили храм на пустом месте, хотя неподалеку от пего есть церкви Св. мучеников Флора и Лавра и Св. Екатерины; и туда можно ходить ему молиться. «Если же ты великий старец умрешь, – насмешливо присовокупил он, – и храм твой запустеет, то всему миру сделаешь тем только напрасный убыток».
Блаженный отвечал кощунствующему: «Не о себе пекуся, но о граде вашем, и Божиих церквах и православных людях, дабы вы напрасно не погибли. Не ведаешь, что после меня, на том месте, где живу, прославится Бог и составится обитель со многою братиею, а тобою созданная приходская церковь Св. Троицы и дом твой, от польских и литовских людей разорены будут; травою порастет двор твой, и никто из племени твоего там обитать не будет». Сказав сие, в духе пророчества, преподобный вышел из земской избы на площадь, пред церковь Св. Димитрия Прилуцкого чудотворца, и громко произнес: «Сей великий чудотворец Димитрий у Спаса просил милости о граде своем, ныне же его прогневали тем, что вокруг его святилища поделали лавки и торг; вы увидите, что и сей храм разорен будет и что потом совершится». От страшного сего прорицания великая печаль распространилась по всему городу, и еще более начали притекать к блаженному, вопрошая каждый о себе, а он, со слезами, иному обещал спасение, другому же грозил погибелью от врагов. Божиим попущением скоро пришли иноверные в Вологду и прежде всего сожгли храм Св. Димитрия Прилуцкого, потом Живоначальныя Троицы, с соседним двором Нечая, и весь город Вологду разорили, многих людей избили, а других увели с собою в плен, по предсказанию святого мужа.
В сию страшную годину, дочь преподобного, видя всеобщую гибель и не зная куда подклонить голову, устремилась к хижине отца своего; враг же человеческий, завидуя добру, наустил некоторых злых людей сказать: будто бы старец втайне укрывает у себя женщину; как лютые звери вторглись они в храмину; испуганная девица спаслась от них бегством; неистовые, схватив цепь преподобного, начали влачить его по земле в оковах и немилосердно быть, осыпая всякими поруганиями и поражая мечами. Но блаженный все перенес с верою и благодарил Бога; наконец его ударили по главе столь жестоко, что оставили замертво. Пришедши в себя, он воздвиг руки к небу и со слезами помолился, дабы принял Господь душу его с миром и избавил от воздушных мытарств и тьмы века сего. Он пребыл еще три дня в живых и предал праведную свою душу Богу, сентября в 24 день 1611 года. Благочестивые? же люди, устроив ему погребение, со свечами и фимиамом, положили честное его тело на месте подвига, где столько лет назидал поучениями народ и где по смерти не преставал подавать помощь притекающим к нему с верою.
Несколько лет спустя, по преставлении преподобного мученика Галактиона, граждане Вологодские, видя различные чудеса, от него проистекавшие, говорили между собою: «Воистину сей преподобный был нам на пользу послан от Бога и многую показал нам любовь, всем изрекая правду; он повелел нам создать храм Божией Матери, заступнице пашей; мы же оскорбили и отвратились от пего; что теперь воздадим ему за благие его деяния?» – Сказано было о сих речах Архиепископу Вологодскому Варлааму, и он, испытав подробно от благоговейных людей о житии преподобного, велел поставить на месте его жительства церковь деревянную, во имя Знамения Богородицы, и собрать братство в обитель около церкви, по слову пророческому блаженного Галактиона. С тех нор непрестанные чудеса продолжали истекать от его гроба, которые записало благочестие современников для назидания потомства; бравшие землю из его гробницы и черпавшие воду из кладезя им ископанного, получали исцеление от своих недугов, наипаче расслабленные и беснуемые.
Однажды долгое время шли проливные дожди; жители Вологды вспомнили, как еще при жизни преподобного, тогдашний Архиепископ Корнилий просил его придти в соседний храм, вместе с пародом, помолиться о прекращении засухи. Обнадеженные сим случаем, они убедили Архиепископа Маркелла идти крестным ходом ко гробу блаженного Галактиона, дабы его подвигнуть на молитву о вёдре. Исполнил добрый пастырь желание паствы, и, после хода и молебствия, внезапно престала непогода. С тех пор учрежден был ежегодный крестный ход из собора в обитель Пресвятыя Богородицы, на гробницу преподобного Галактиона, в ознаменование бывшего чуда, и во время молебствия много бывало исцелений над прикасавшимися молитвенно к той цепи, которую подвижник приковывал себя к стене. – Такую благодать даровал Господь своему угоднику!
КИРИЛЛОВ МОНАСТЫРЬ
В Духов день, рано после обедни, оставил я опять Вологду, чтобы довершить дальнее свое богомолье, в обитель преподобного Кирилла. И на сей раз изменила мне погода, преследуя меня непрестающим дождем до крайней точки моего странствия, так что я не мог насладиться живописным видом Кубенского озера, ни посетить обители Спасо-Каменной, на утесе посреди его широких вод. Много сел и деревень оживляют веселую прибрежную дорогу; в селении Новлянском, почти на половине пути, остановился я для кратного отдыха, покамест меняли лошадей, и здесь меня тронула патриархальность отношений, которая сохранилась между помещиками и крестьянами. Древняя, весьма богатая по своим торговым промыслам, отчасти принадлежит дальней моей родственнице, мне однофамильной; народ толпился на улице, потому что это был приходский их праздник. Меня радушно приняли в прекрасном доме бывшего старосты, который откупился на волю. Явился и настоящий староста, и ничего не хотел взять с меня за прогоны, говоря, что это есть обязанность сельского общества возить своих помещиков или даже их присных. Между тем взошел в комнату богатый купец, уроженец того же селения, который взял на полмиллиона подрядов по железной дороге и, после долгого отсутствия, приехал посетить родину. Почтенный старик, весьма широко расположившись на диване, приглашал меня сесть, чтобы воспользоваться угощением хозяина; но, при столь свободном, по-видимому, обращении, сказал мне весьма замечательное слово: «Нам приятно тебя видеть у нас, потому что до сих пор никто из твоего рода не бывал в нашем селении. Вот уже около двадцати лет, как я откупился, еще от матери нашей помещицы, но все-таки я почитаю себя как бы ее крепостным и всех вас своими господами, как будто есть между нами что-то свое родное, и в столице всегда бываю у нашей барыни». Не заслуживает ли внимание такая простодушная речь в устах человека, которого, конечно, ничего не могло заставить льстить мимоезжему путнику, и едва ли мы где-либо встретимся на жизненной дороге!
С рассветом начала проясняться погода, и я въехал в пределы Новгородские, которые обозначились лесистыми болотами и озерами. Мрачный характер губернии таков же на самом отдаленном краю ее, за семьсот верст от Великого Новгорода, как и в ближайших его окрестностях. Волнообразными холмами подымалась почва земли, иногда каменистая, и с обеих сторон дороги открывались озера, довольно живописные. С одной из сих высот внезапно показалась, еще за десять верст, белокаменная обитель Кириллова, вся обнесенная башнями, как бы некий Кремль, в ярких лучах утреннего солнца, и тотчас же скрылось чудное явление; низменные места заменили опять холмистую природу. Глубокое впечатление произвел на меня этот первый взгляд на летописный Кириллов; он мне напомнил по внешности Лавру Сергиеву, напомнил и Грозного Иоанна, с его обличительными посланиями инокам Белозерским, и весь царственный ряд державных богомольцев наших, шествовавших сим путем, начиная от Темного Василия и до Великого Петра, который посетил также сию обитель, тесно связанную с сердцем России, по своим священным воспоминаниям. Многоглаголивое минувшее провещало сердцу, когда сия сокровищница былого мелькнула предо мною, как призрак на небосклоне; – одушевленный давно желанным видением, забыл я усталость трудной дороги, и спешил достигнуть обители, доколе еще не ударил колокол к поздней литургии.
Разочарование следовало за очарованием и опять им сменялось, по мере того как различные предметы и впечатления поражали взоры и сердце. Грустно мне было встретить острог под сводами Казанской башни, в самых вратах внешней ограды: не тем приветствует Лавра Сергиева богомольцев в Святых своих врагах! – Потом, уже внутри ограды, весьма странно представилось засеянное поле, зеленеющее овсом, а кругом всей стены, зияющая пустота двухъярусных арок, где бывали может быть келлии. Пустырь внутри монастыря, хотя и на первом внешнем его дворе, наводил невольное уныние, и грустно было первое впечатление обители. Впереди тянулась другая внутренняя ограда, составленная уже собственно из монастырских зданий, бывших в свое время келлиями, а теперь большею частию запустевших, и эта безжизненность не располагала также в пользу обители. В левом углу, около самой степы, подымался одинокий холм, с двумя на нем церквами и часовнями, осененный столетними соснами и отделенный также невысокою оградою: это был особый монастырь Ивановский, основанный но случаю рождения Царя Иоанна, в честь его Ангела; но не память Иоанна составляла главное достоинство сего убогого, по-видимому, участка лавры Кирилловой. Не знал я, вступая под ее священную сень, что это было место первых подвигов преподобного ее основателя, что этот самый холм хранил в недрах своих его первоначальную пещерную келлию, и что крест в часовне водружен был рукою самого Кирилла; – иначе бы я взглянул на эту малую пустынь, посреди более обширной пустыни внутренних дворов бывшей лавры, и к ней бы устремился прежде, нежели взойти под своды Святых ворот, увенчанных церковию.
Туг встретился мне наместник монастыря, который видел меня в Петербурге, когда приезжал туда с настоятелем Новоезерской обители, и он весьма приветливо пригласил меня к архимандриту В......у. При входе во внутренний двор монастыря, привлек мое внимание древний низменный собор Успения, как бы сросшийся из нескольких церквей, соединенных в одно священное целое и увенчанных множеством куполов; они отчасти вросли уже в землю, под гнетом веков, и этот тяжкий отпечаток столетий придавал особое величие зданию, не украшенному благолепием зодчества. Без многочисленных своих пристроек собор Кириллов напоминает Троицкий, который также врос бы в землю, если бы не стоял на маковке холма; по в лавре много других разнообразных храмов, всякого зодчества и всех веков, рассеяно внутри обширной ограды: здесь же все церкви сосредоточены в одном месте, и напрасно ищут взоры другого более выспреннего храма, который бы соответствовал громкой молве; знаменитой обители, ибо теплая трапезная церковь совсем не замечательна снаружи; но многое заключается в малом, по-видимому, соборе, если обозреть его с летописью в руках и с сердцем, исполненным его воспоминаний.
Четыре маститые кедра стояли как бы на страже древней лавры, пред настоятельскими келлиями, и мрачный вид сих пришельцев Ливанских соответствовал пустоте заглохшего двора, где прорастала трава по бывшим тропам, от недостатка ходящих; – никто не выглядывал из безчисленных окон келлий, ограждавших двор; их считалось до семи сот, во дни славы Кирилловой обители, и только в некоторых теперь есть жилье человеческое: так изменился Кириллов, далеко отставший от Лавры Сергиевой, с которою долго равнялся, – опять грустное впечатление заменило то отрадное чувство, которое возбудил у себя в келлиях добрый настоятель. Болезненный, он оставил ученую ректорскую должность, чтобы из дальнего Иркутска переселиться на более родной ему север; любовь его к уединению и занятиям ученым нашла себе удовлетворение в Кириллове, где с пользою разбирает он древнюю расстроенную библиотеку. Весьма счастливо, что опытная рука его коснулась оной после векового запустения, но уже не много уцелело древних рукописей. Однако суровый климат тяжел ревностному настоятелю, который усиливается поднять обитель из ее тяжкого положения, и не легкое это дело, при постоянной борьбе его с недугом и недостатком средств в столь обширном монастыре. Посреди нашей беседы, искренней, хотя и в первый раз встретили мы друг друга, потому что оба говорили в простоте сердца, ударили в колокол к поздней литургии, и я поспешил в церковь, по прежде хотел поклониться гробу преподобного Кирилла. Чтобы лучше попять самую обитель, должно познакомиться с жизнию и характером великого ее основателя, потому что дух его как будто перешел в его преемников и имел необходимое влияние на последующие события.