Хотя рака блаженного Александра стоит вверху, но гробница его собственно находится в нижней церкви, ибо он почивает под спудом, и огражден старыми иконами. Здесь, по-настоящему, должна бы стоять и самая рака, тем более, что ежедневная служба совершается большею частию в нижнем приделе Святителя Николая, как единственной теплой церкви. И тут есть также несколько древних икон, хотя отчасти и поновленных: Святителя Николая, Похвалы Богоматери, Господа сидящего на престоле, с припавшими к ногам Его, преподобными Иоасафом и Александром Куштским, и еще одна Страшного Суда, в паперти, замечательная по своему древнему рисунку. Я упоминаю о сих иконах, как памятниках давно минувшего в полуоставленной пустыне; но лучшее ее сокровище есть самый гроб преподобного, положенный в незыблемое основание обители, ибо, конечно, одни только его молитвы могли спасти место его подвига от совершенного разорения, подобного тому, как и сокровище мощей Дионисиевых охранило Глушицкую обитель от запустении, тогда как Покровская его лавра и столько других знаменитых обителей, запустели в пределах Вологодских.
Неведомый юноша Алексий, родом из Вологды, пришел однажды на пустынный остров Кубенского озера, в обитель Спасо-Каменную. Увидев монахов, стоящих пред святыми вратами, он поклонился им до земли и просил благословения. «Бог да благословит тебя, чадо, – отвечали они, – чего ты хочешь?» – Юноша просил видеть игумена, и они возвестили о нем игумену Дионисию. С радостию взошел в ограду блаженный и, припавши к ногам игумена, со слезами просил, чтобы облек его в иноческий образ. Умилился старец такою ревностию неведомого юноши и, провидя имеющую в нем открыться благодать, говорил ему: «Чадо, видишь ли, что место сие весьма скорбно и требует подвига, а ты еще юн и не можешь перенести его». Но блаженный со смирением отвечал: «О честный отче, Бог, хотящий всем человеком спастися привел и меня, спасения ради, к твоей святыне; все, что повелишь, исполню, только спаси меня», и уже игумен ему более не возражал; он возблагодарил Бога за такое усердие пришельца и велел ему со смирением служить братии; вскоре потом постриг его, нарекши имя ему Александр, и поручил руководству опытного старца; новый инок совершенно предал себя Богу, исполняя всякие послушания, изнуряя плоть свою постом, постоянно пребывая в молитве, и сонную леность отгоняя рукоделием, так что вся братия дивилась его крайнему смирению и взирала на него, как на Ангела Божия.
Преподобный Александр, не любя славы человеческой, начал помышлять, как бы ему выйти из монастыря и провести прочее время жизни в совершенном незнании мира; тайно оставил он Спасо-Каменный и обошел многие пустынные места, ища себе места упокоения, где бы наедине работать Богу. Им наставляемый пришел он на реку Сянжему, где еще существовал монастырь, называемый Евфимиевым, но не было тогда церкви на том месте, а только болото и непроходимая дебрь, и возлюбил дикое сие место Александр; он там поставил себе малую кельицу и провождал в ней молитвенное многотрудное житие; мало-помалу начали к нему собираться люди из окрестных стран, благословляя Бога за такого подвижника, и опять ужаснулся молвы человеческой любитель безмолвия; вменяя себе в грех всякое прославление, бежал он из одной пустыни в другую, псаломски чая Бога, спасающего его от малодушия и от бури. Слышал он о преподобном отце Евфимии и о святой его жизни, как водворился он за 85 поприщ от реки Сянжемы, близ великого озера Кубенского, на восточной его стороне, близ речки называемой Кушта, посреди непроходимых дебрей, и там в малой келлии работал Богу, в посте и молитве, не давая себе успокоения от труда.
Туда пришел Александр к отшельнику Евфимию, и взаимно обрадовались они друг другу; оба имея единую волю, вместе подвизались в духовной любви, и возлюбил место сие инок Александр. Он исповедал тайное свое помышление Евфимию, и отшельник, приняв его, как посланника Божия, смиренно уступил ему место свое, а сам решился удалился на то, которое прежде избрано было Александром: таково было взаимное смирение обоих подвижников. В последний раз побеседовав между собою, на том месте, где довольно долго обитали вместе, и евангельски поучив друг друга, они разлучились на долго, сохранив однако духовное общение во Христе. Евфимий благословил при отшествии Животворящим Крестом своего сподвижника и, получив от него взаимно мир и благословение, водворил его в своей убогой келлии, а сам пошел далее к северу, поселиться в той, которую соорудил своими руками преподобный Александр, и там основал обитель; – не умилительна ли такая мена, основанная на христианской любви!
Не долго оставался преподобный Александр в своем уединении; он подошел ближе к озеру и, водрузив крест, который всегда носил с собою, преклонил колена и помолился Господу Иисусу, чтобы благословил место сие и, молитвами Пречистой Своей Матери, позволил соорудить тут храм во имя славного Ее Успения; не исполнения своей воли желал он, но воли Божией, дабы под Покровом Пресвятой Девы, хотящие на этом месте работать Господу, утвердились во спасении и безмятежно воссылали свои молитвы к Богу, о христолюбивых князьях и всех православных христианах.
Тут поставил себе другую келлию Александр и начал еще более изнурять плоть свою постом и молитвою; много потерпел он от духов нечистых, доколе не одолел их силою крестною; одинокий копал он землю лопатою и сеял жито ему потребное, питался же сухим хлебом, мало вкушая и самой воды. Спустя некоторое время, пришел в его уединение некий старец, и обрадовался ему преподобный, как посланному от Бога; пять лет пробыли они двое в пустыне, а потом присоединился к ним и третий брат. Александр однажды сказал им: «Братия, возлагаю надежду мою на Бога, и если ему угодно, может он привести в исполнение мой тайный помысл: желаю на этом пустынном месте соорудить церковь», и братия ему отвечали: «Воля Господня да будет, честный отче, да прославится на этом месте имя Господа и Пречистой Его Матери».
Тогда преподобный пошел в город Ростов, к бывшему своему игумену Дионисию, который занимал уже там кафедру епископскую, и добрый пастырь, благословил возлюбленного сына своего на строение пустынное, дав ему для сего все нужное. Утешенный Александр, возвратясь в свою пустыню, соорудил там церковь во имя Успения Пречистой Девы. В то время отчиною своею Заозерскою, вокруг великого Кубенского озера, владели Князья Димитрий и Симеон, из рода Ярославских. Возрадовался христолюбивый Князь Димитрий, что близ его державы хочет соорудить себе обитель преподобный, и поспешил дать ему от себя все нужное для ее сооружения; а Княгиня его Мария, имея большую веру к святому старцу, посылала ему жизненные припасы, которыми кормил он неимущих, поучая братию, что многими скорбями подобает внити в Царство Небесное. Спустя несколько времени, Князь Димитрий пошел далеко от своей отчины воевать с супостатами, а между тем пришли полчища татарские и опустошили села его близ монастыря и на устье реки Кубены; пять татар заскакали в самую пустынь: – спокойно встретил их преподобный, осенил крестом, и они пали как мертвые; много часов пролежали они таким образом, доколе не возбудил их от мертвенного нечувствия сам пустынножитель, именем Живоначальныя Троицы.
После кончины Князя Димитрия, супруга его Мария пришла на поклонение в обитель и нечаянно увидела преподобного, когда он стихословил псалтырь внутри церкви, будучи обнажен до персей и терзаем насекомыми. Огорчился святой тайному ее пришествию, нарушившему его молитву, и сказал: «Не подобает тебе, Княгиня, наблюдать втайне наше странничество, поелику я нищ и убог». Созналась в своей погрешности Княгиня и просила прощения у огорченного старца; он же смиренно простил ее, но велел ей свою нищету кормить у себя в доме. Возвратясь, она вскоре занемогла и послала просить молитв преподобного; старец, прозрев духом скорую ее кончину, предварил ее о том за 20 дней, дабы могла приготовиться к мирному отшествию.
В обители Куштской народилось довольно пшеницы, посеянной трудами преподобного и братии; однажды работавшие на гумне, выгребли пшеницу и разошлись отдыхать; пришел поселянин и вздумал воспользоваться чужим добром; он насыпал полный мешок пшеницы, но никак не мог приподнять его; нечаянно застал его Александр и с кротостию сказал: «Для чего, сын мой, берешь ты не по своим силам?» Обличенный тать бросился к ногам его, но незлобивый старец велел ему еще насыпать пшеницы, сколько было можно вместить ее, и внушив, чтобы впредь не похищал чужого, разрешил взять мешок; прощенный поселянин легко поднял его, как только обещал исправиться, и, не чувствуя никакой тягости, возвратился в дом свой, благословляя великодушного старца.
Преподобный достиг уже глубокой старости и начал крайне изнемогать; при нем было только два брата, Савватий и Симеон; он говорил им: «Изнемогаю, братия, вы же, сколько вам Бог благоволит, терпите на этом месте и любите друг друга, как самих себя; Бог вам помощник и прибежище от сетей вражиих. Украшайтесь смирением и чистотою, страннолюбия не забывайте и ни во что вменяйте славу жития сего, ожидая вместо сего воздаяния от Бога, вечных Небесных благ». Огорчилась братия, слыша о скором отхождении своего старца, и со слезами ему говорили: «Ты оставляешь нас в скорбях и страстях и кому же поручаешь пещись о душах наших?». «Оставляю вас Богу, – отвечал им старец, – и Пречистой Богородице, и святому чудотворцу Николаю; соорудите церковь во имя Святителя на том месте, где я вам укажу, и мир Божий да пребывает с вами, направляя вас на путь истинный».
Предчувствуя близкое свое преставление, преподобный Александр, в день воскресный, сам совершил Божественную службу и в последний раз приобщился Св. Тайн Христовых; потом, поднявши взоры к небу и с глубоким сокрушением ударяя себя в грудь, со слезами на коленях молил Господа человеколюбца, дабы принял его в вечные Свои обители, не помянул его прегрешений, и сохранил бы обитель его от всяких искушений лукавого, врагов видимых и невидимых. И Пречистую Матерь Иисусову, упование всех Христиан, умолял он, дабы осенила Своим покровом обитель, созданную во имя Ее; а братию свою о Христе просил, чтобы поминали душу его в молитвах, и так, с целованием мира, предал праведную свою душу Богу, 68 лет, июня 9-го 1439 года. Роста был он среднего, лице имел круглое, но телом был сух, до персей спускалась борода, полная, темно-русая и до половины седая, глаза же имел тихие и кроткие.
Ученики погребли тело своего блаженного учителя там, где он сам указал, близ церкви с полуденной стороны олтаря; там и доныне почивает, и, как неиссякаемый источник, потекли всякого рода исцеления от его гроба; особенно, одержимые духами нечистыми, облегчались от тяжкого своего недуга, когда молитвенно прикасались к раке преподобного. Год спустя после его кончины, произросло само собою малое деревцо рябина над самым его гробом. Случилось в день праздника Успения Богоматери, при многом стечении народа, отрок из поселян, по имени Матфей, отломил ветку от сего дерева и внезапно разболелась его рука; родители, с молитвою к Пречистой Деве, повели сына своего на гроб преподобного, и он исцелился также внезапно, как и заболел. С тех пор народ стал собирать ягоды с этой рябины себе на исцеление; ученики же Александровы соорудили подле теплую церковь во имя Святителя Николая, и освятили ее в день памяти блаженного своего учителя. Многим болящим, которых приносили в церковь сию к его гробу, являлся он вместе с Святителем, в молитвенном образе, или кадящим святилище, и посреди сего дивного благоухания, болящие разрешались от болезни. В 1519 году, при игумене Нафанаиле, на память великомученика Димитрия Селунского, погорели оба храма и весь монастырь; но опять возведено было новое деревянное строение и, после тяжкого испытания обители, первым утешительным чудом над гробом преподобного, было исцеление расслабленного, за которым последовали многие другие исцеления, во утверждение братии и во славу святого основателя мирной пустыни.
Пользуясь временем, мы, вместе с настоятелем, осмотрели ближайшую окрестность, доходили по лесу до первоначальной келлии отшельника Евфимия, где обитал сперва и сам Александр; но от устья речки Кушты не успели однако дойти до устья Кубены и большого села, которое процветает торговлею и богатством. Там, на урочище Чиркове, стоит часовня, сооруженная на месте княжеской усадьбы родителей преподобного Иоасафа Спасо-Каменного. Мне хотелось дойти и далее, на исток из озера реки Сухоны, где на месте, называемом Святая Лука, еще осталась от древней обители, основанной Дионисием Глушицким, уединенная церковь святителя Николая, и в ней гробница Пахомия, ученика Дионисиева; но время не позволяло отлучиться так далеко, потому что погода утихла, и гребцы настаивали плыть немедленно, пока опять не разыгралось озеро. Мы поехали опять по тихим заливам, палимые знойным солнцем, доколе не вышли на самое озеро, где освежил нас не совсем утихший ветер. Дорогою расспрашивал я настоятеля, который заведует тремя пустынями: Спасо-Каменною, Куштскою и Белавинскою, о начале сей последней. Она также на острову, но небольшого озера, в 20 верстах от Кубенского, и основана была в 1630 году, при Царе Михаиле Феодоровиче и Архиепископе Вологодском Варлааме, во имя Богоявления Господня, на том месте, где стояла прежде келлия отшельника Марка; при последнем же обновлении Спасо-Каменного, была упразднена, и теперь в ней один только иеромонах, как и в Александровой пустыне, с несколькими послушниками, для церковной службы. В приятной беседе мы не видали, как быстро пронеслись через широкое озеро, с попутным ветром; на берегу, простившись с добрым настоятелем, поспешил я в Вологду, через село Кубенское и Прилуцкий монастырь, которого еще достиг прежде захождения солнца.
ПРИЛУЦКИЙ МОНАСТЫРЬ ПРЕПОДОБНОГО ДИМИТРИЯ
Большое движение было в слободе Прилуцкой, народ толпился около монастыря и в ограде, потому что это был второй день летнего праздника сей обители, – память перенесения иконы преподобного, которую прислал Великий Князь Иоанн, по случаю бывшего ему видения в походе Казанском. Накануне служил Епископ Вологодский в Прилуках, и городские жители во множестве стекаются в обитель, так что и внутренний сад ее был наполнен гуляющими. Хотя не совсем удобно было осматривать древности монастырские, однако, так как уже три раза я это откладывал и не надеялся более быть в Прилуках, то решился осмотреть все достойное внимания в обители, сколько сие позволяло время и стечение народа. Настоятель, ректор Семинарии, был так снисходителен, что сам вызвался показать мне древние храмы вверенной ему обители; прежде всего привел он меня в нижний ярус соборной церкви, празднующей преподобному, где стоит его целебная рака и рядом с нею другая, Князя узника и схимника, Игнатия Углицкого. При пении тропаря преподобным, поклонился я их священным гробам и сердечно призывал молитвенный покров их пришельцу, посетившему их обитель. Их тяжкие вериги, повешенные над гробницами, пред их ликами, свидетельствовали о их земном подвиге и небесной награде.
От благочестивых и богатых родителей, звания купеческого, родился Димитрий в Переяславле Залесском, и от юного возраста возлюбил небесную мудрость, которую почерпал в Божественных книгах, пренебрегая благами мира и куплею житейской своих родителей, хотя и во всем им повиновался. Блаженный помышлял только о будущем веке, о Суде и Царствии Божием, и ни во что вменял все временное. Влекомый жаждою безмолвия, совершенно оставил он мир и постригся в иноки в родном Переяславле, в Горицкой обители. Не одни только власы отсек он при пострижении, но и всякую привязанность к миру, дабы приобрести Единого Христа, и, служа братии, совершенно отрекся от своей воли, поучаясь в законе Господнем день и ночь и, в непрестанной молитве, проводя ангельское житие; духовные и миряне, все любили Димитрия за его многою добродетель, и как не может укрыться, по евангельскому слову, град стоящий на верху горы, так и высокая добродетель Димитрия возвела его на степень священства.
В то время преподобный Сергий основал свою Лавру в лесах Радонежских; св. Димитрий имел обычай часто приходить к нему для собеседования: как бы лучше устроить между иноками общежитие? и с любовию взаимно подавали они друг другу духовные советы; по истине Господь просветил землю Российскую столь великими своими угодниками. Блаженный Димитрий вскоре соорудил свой монастырь, во имя Святителя Николая, у озера Переяславского, и там с любовию поучал стадо свое, водворяя общежитие, по примеру Сергиеву.
Рассказывают, что одаренный необычайной красотою, любил он, от юного возраста, библейскую повесть о целомудрии Иосифа, и даже предпринял суровое житие постническое, чтобы увяла сия тленная красота; но чем более подвизался, тем более просвещалось лице его, процветая самым постом, как некогда у трех отроков Вавилонских; посему закрывал он лице свое куколем иноческим и не позволял себе беседовать с мирянами, особенно с женщинами, так что немногие могли видеть лице его. Одна из именитых жен Переяславских, слышавшая о чрезвычайной красоте и целомудрии сего нового Иосифа, полюбопытствовала видеть сокровенный лик его, и ей это случилось однажды в церкви, когда он готовился к богослужению; но внезапно напал на нее ужас и расслаблением изнемогло все ее тело; братия, увидев ее едва живую пред дверьми обители, молили преподобного подать ей разрешение; тронутый ее слезами и покаянием, он только сказал: «Для чего хотела видеть ты грешника, уже умершего миру?» и крестным знамением возвратил ей здравие.
Слава преподобного простиралась за пределы его родины и достигла Великого Князя Донского; он призвал его к себе в столицу, для благословения, и просил восприять от купели детей своих, потому что уважал его наравне с другим столпом России, чудотворцем Сергием. Смутился смиренный Димитрий похвалой человеческою и пожелал от нее укрыться; он взял из обители ученика, ему единонравного, по имени Пахомия (который впоследствии засвидетельствовал о его добродетельном житии), и с ним вместе устремился к странам полунощным, к морю студеному, дабы там в безмолвии угодить Богу. Обходя дремучие леса и пустынные дебри, в пределах Вологодских, помыслил он основаться на великой реке, близ селения Онежского, и там соорудил церковь во имя Воскресения Христова; но, по лести диавольской, окрестные жители возроптали на Святого, опасаясь, что со временем принуждены будут подчиниться новой обители, и просили его удалиться из их пределов.
Тогда пришел в Вологду, уже украшенную святыми церквами и обителями; он не нашел в ней однако общего жития иноческого, которое не было тогда известно в сих пределах, начиная от Волги до самого океана. Понравилось преподобному место уединенное, за три версты от города, при луке, образуемой коленом реки Вологды, и там пожелал он основаться. Благонамеренные владельцы места сего, Илия и Исидор, с любовию пожертвовали ему нужное пространство земли для обители и даже сами затоптали озимые, зеленевшие свои нивы, чтобы только не отлагать построения церкви. Такое яке усердие возгорелось и в гражданах, когда достигла до них радостная весть, что Господь посетил их великим чудотворцем; малый и великий, богатый и убогий, устремлялись в Прилуки принять благословение преподобного, как бы некий драгоценный бисер, и жертвовали ему, каждый по силе своей, что мог, для сооружения церкви. Так, общими силами, в скором времени она воздвиглась, деревянная вначале, во имя Господа и Пречистой Его Матери, и Происхождения Честного Древа Животворящего Креста, празднуемого 1 августа.
Сюда стеклось много братии из обители Переяславля, когда пришла весть о водворении в Прилуках любимого их наставника; таким образом составилась близ Вологды первая общежительная обитель. Обрадовался Великий Князь Димитрий Донской, когда услышал, что великий старец возвратился из неведомых пределов; он послал ему много милостыни для устройства нового монастыря, потому что хотя и отдален был местом, но близок к преподобному верою и любовию. Такую же духовную приязнь питал к Князю и соименный ему Святой и, по сей духовной близости, прозрел час его отшествия к Богу. Однажды, когда вместе с братиею занимался на дворе монастырском устройством некоторых церковных вещей, внезапно воздохнув, сказал им: «Мы, братия, строим сии земные тленные вещи, а благоверный Великий Князь Димитрий Иоаннович, уже от сего дня не печется вместе с нами о суетном сем житии». Хотя странными показались братии слова сии, однако преподобный начал поминать, с того часа, Князя Димитрия между преставльшимися; через несколько же дней пришла из Москвы печальная весть, что действительно Великий Князь скончался, в тот день и час, когда сие провидел св. Димитрий.
Однажды братия жаловалась ему, что мало у них книг духовных; он отвечал: «Доволь будет для нас, братия, и обычных книг, утешительных душам нашим, если без лености будем хвалить Бога, от чистого сердца, как труба, вопиющая к нему на всякий день и на всякую ночь». Он велел оградить для себя досками особое место, с левой стороны олтаря, и там со слезами возносил Богу, втайне, уединенные молитвы, с сокрушенным духом. Никогда не изменял он своего правила молитвенного, хотя обитель его стояла на распутий многих дорог, от столицы в Пермь и к великому морю; молитву и пост соединял с милостынею, кормил нищих, принимал странных, был нагим одеяние и печальным утешение, больных исцелял молитвами, выкупая должников и сам отпуская долги, призывая грешных на покаяние. Иногда, втайне от братии, подавал он милостыню, чтобы не возбудить их ропота, и не редко избавлял, одним своим словом, невинных от насилия судей; сам же до такой степени любил убожество, что всегда одну и ту же одежду носил, и в лето и в зиму, из грубых овечьих кож, претерпевая и зной и стужу, и пеший далеко обходил земли монастырские, заботясь о благовременном снабжении братии нужною пищею, хотя сам не пользовался избытком их трапезы; он вкушал только одну теплую воду с просфорою, когда даже по уставу были разрешены вино и рыба; такова была его строгость к самому себе.
Один из окрестных жителей принес в обитель яствы и питие; но преподобный не велел принимать их, чтобы тем внушить принесшему быть милостивее к другим. «Отнеси то, что ты принес нам, в дом свой, – сказал он принесшему, – и напитай рабов и сирот у тебя обретающихся, чтобы они не страдали от голода и наготы, а потом уже избытки от них принеси нашей нищете». Едва мог умолить принесший, чтобы позволил взять братии, хотя что-либо из его пожертвования на свою трапезу, во славу Божию.
У Димитрия был родной брат, который, занимаясь торговлею в Переяславле, обнищал, и пришел к нему в монастырь просить благословения идти для купли в земли язычников, Югры и Самоедов. Преподобный разрешил ему дальний путь сей, ради крайнего убожества; брат его ходил туда, с данниками Великого Князя, и возвратился с прибытком, так что мог уплатить долги свои. Вторично просил он благословения на это странствие и, получив опять, возвратился с большим богатством. Когда же пришел в третий раз просить о том же, старец не благословил ему, говоря: «Не ходи более к звероподобным людям, да не погибнешь от них, ибо довольно с тебя и того, что ты уже собрал»; но брат его, снедаемый корыстолюбием, не послушался и сбылось над ним предсказание.
Многие годы проведя в своей обители, блаженный Димитрий, скорбным и тесным путем, достиг маститой старости и украсился постническими сединами; чувствуя изнеможение телесное, собрал он братию и возвестил им скорое свое отшествие, благословляя быть вместо себя игуменом, сотруднику своему Пахомию, пришедшему вместе с ним из Переяславля; сам же начал молитвенно уединяться. Однажды братия почувствовали благовоние фимиама по всему монастырю; они поспешили к блаженному своему старцу, но нашли его уже преставльшимся и как бы спящим; келлия яге вся была исполнена чудного благоухания. Плача о своем горьком лишении, вспомнили они слова кроткого пастыря, когда однажды спрашивали его: где положить его тело? – «Извлеките грешное мое тело в болото и там затопчите ногами». Не так однако же поступили ученики его, но с умиленным плачем, подняв честные его мощи, с псаломным пением погребли в той церкви, которую соорудил в своей обители. Скончался он 11 февраля 1392 года, при державе Великого Князя Василия Димитриевича, сына присного ему Князя Донского, и при св. Митрополите Киприане.
Многие чудеса скоро ознаменовали святость его; несколько лет после его кончины, судьбами Божиими, тяжкая болезнь посетила Вологду: от таких жестоких корчей страдали люди, что им влагали в руки палицы, дабы они не истерзали себя ногтями. Много таких страдальцев принесено было ко гробу преподобного, и, как только с верою к нему прикоснулись, внезапно оставила и болезнь; – палицы их остались при гробе во свидетельство исцеления. Много также беснуемых и расслабленных приносимы были к раке мощей его, и все они возвращались здравыми, прославляя Бога и его угодника.
Пришла однажды на Вологду рать мятежных вятчан, отделившихся от Московской державы, и ограбила город и обитель, не огражденные еще стенами. Некоторые из числа их взошли в самую церковь; один, более дерзновенный, отважился даже отрывать пелены от святых икон и с неверием коснулся покрова, лежавшего на гробе преподобного. Внезапно, в тот же час, повергнут был он, невидимою силою, на помост церковный и, в страшных мучениях, изверг нечистую свою душу. Воеводы вятские, услышав о том, ужаснулись и отпустили всех монастырских пленников, но не многие из нечистых воителей возвратились здравыми в свою землю. Даже спустя довольно времени, жители Вятской области, памятуя бывшее чудо, отпустили большую милостыню в обитель, с одним из ее клириков, по имени Закхеем, который случился в стране их.
Между тем преподобный Димитрий, после своего преставления, не преставал ограждать молитвенно присный свой город от воинских ратей. В зимнее время наступил на Вологду Князь Димитрий Шемяка, враждуя против родича своего, Великого Князя Василия Темного; но по заповеди Князя, не смели воины его чего-либо коснуться в обители. Трепетал осажденный город, не имея довольно силы противиться врагу, по благодать Божия его покрывала. В наступившую ночь, благочестивая инокиня, одного из монастырей Вологды, удостоилась чудного видения: как будто великая заря осияла окрест всего города и, в этом необычайном свете, шел к нему святолепный старец, от той страны, где стояла обитель Прилуцкая. В то же время вышли к нему навстречу, из дома скудельничьего, где погребали странных, два световидных белоризца, и каждый из них на раменах нес большие древеса. Стены города колебались, как бы готовые пасть; белоризцы же, вместе со старцем, которого называли они Димитрием, обошли кругом города и, укрепив все четыре степы его, стали невидимы. На другой день, молитвами преподобных, укрепил Господь граждан Вологды; тучею стрел и камней, отразили они приступ ратных от своих стен и побили множество врагов, так что войско нечестивого Шемяки, простояв напрасно многие дни под стенами города, принуждено было возвратиться в Галич, но и там постигло его поражение.
Две церкви, одна после другой, сгорели над гробом преподобного, но надгробная его рака осталась невредимою; скудное было время для обители; игумен с большею заботою начал строить третью церковь, недоумевая, где добудет дерево для ее строения и пищи для работников, числом более двухсот; но Господь, молитвами своего угодника, с избытком удовлетворил всем их нуждам. Случилось одному болящему из братии, в сильном жару лежать у себя в келлии; внезапно он видит себя, как бы пред вратами монастырскими, и благолепного старца, носящего на раменах своих целые дерева, от реки на гору к церкви; стоявшие тут будто бы говорили между собою: «Посмотрите, сам преподобный Димитрий носит нам лес для церкви», и с того дня успешно пошло дело строения. По совершении же церкви, тот же инок видел опять, как бы во сне, что внутри оной все иноки, стоявшие вокруг стен, облечены были святостию; он же, взирая на них, помышлял сам в себе: тут прилично быть и Димитрию чудотворцу, но внезапно послышался из олтаря громоносный глас от того места, где стоял гроб преподобного: «Димитрия ли ищешь? ныне он в Казани». Воспрянул инок и почувствовал себя освобожденным от болезни.
В тот год благоверный Великий Князь Иоанн Васильевич ходил ратию на неверных татар, и Господь даровал ему победу в самый день, когда было видение иноку. По возвращении из Казани, Державный вспомнил бывшее ему явление преподобного, в час победы, и прислал в обитель Вологодскую, икону св. Димитрия, написанную так, как он ему виделся, и богато украшенную, с большею милостынею для братии: это было в 1503 году. Когда пришла о том весть Епископу Вологодскому Стефану, пошел он, со всем освященным собором, к тому месту, где икона поставлена была в городе, и с молебным пением перенес ее в обитель; с тех пор день сей, 3 июня, навсегда ознаменован крестным ходом из города в обитель.
Подле преподобного Димитрия покоится другой великий труженик, не в его обители подвизавшийся, но в ней обретший себе последнее упокоение от 36-летних темничных уз. Это Князь инок Игнатий, в мире Иоанн, сын Князя Андрея Угличского и внук Василия Темного, страдавший всю свою жизнь за то лишь, что был происхождения княжеского. Это жертва того же Иоанна, который столько почтил память преподобного Димитрия, когда собирал воедино Русь, уничтожая уделы. Игнатий был как бы приготовлен кротостию своего нрава и глубоким изучением Св. Писания, от юных дней, к перенесению горькой своей участи, ибо, чуждаясь суеты мира и почестей княжеского звания, он непрестанно имел в уме своем память смертную. Ему было не более тринадцати лет, когда возникло неудовольствие Великого Князя Московского Иоанна Васильевича на брата своего родного, Князя Андрея Угличского. Он велел посадить его в оковы, вместе с малолетними детьми, князьями Иоанном и Димитрием, и заключил их в Переяславскую темницу; оттуда заточил на Бело-озеро; потом, по смерти родителя, перевел юных сыновей в Вологду, не выпуская их однако из темницы; там, не зная ничего красного из мира сего, от юношеского возраста, достигли они мужества и самой старости, и старший из них даже скончался в узах.
Блаженный Князь Иоанн, исполненный благоразумия христианского, утешал брата своего Димитрия, когда малодушествовал он в темнице. «Не скорби, брат мой, о своих узах, – говорил он ему, – Бог внушил дяде нашему, Государю Великому Князю Иоанну Васильевичу, позаботиться о пользе наших душ, ибо он так устроил, чтобы отнять от нас всякое попечение о суетном этом мире; мы же должны молить Бога о Государе нашем и дяде, и детях его, потому что они сделались ходатаями нашего спасения и, приготовив нам место покойное, пекутся о душах и телах наших. Помолимся, чтобы Господь и нам послал свою милость, дабы с радостию претерпели мы затвор сей, во имя Господа нашего Иисуса Христа, и тем избавились от вечной муки. Не скорбным ли путем шествовали святые отцы, вводящим в Царство небесное? – Претерпевая и голод, и стужу, и наготу, в темницах, и ранах, и во всяком лишении, они однако проводили жизнь свою во псалмах, и пениях, и в чтении Божественных книг. Так и нам подобает, уничижая самих себя, поревновать им благою ревностию, чтобы безропотно подражать их злостраданиям, терпению и болезни».
Так умилительно утешал он брата, и Господь даровал ему в подвиге благодать слез и ангельское терпение. Тридцать два года провел он в узах темничных и, разболевшись, начал изнемогать; почувствовав близость кончины, пожелал он монашеского образа. Игумен Прилуцкого монастыря Михаил призван был к одру умирающего и, видя его пламенную веру, облек его в схиму, с именем Игнатия. Возрадовался ангельскому своему образу стяжавший его на земле труженик и, причастившись Божественных Тайн, осенил себя крестным знамением и произнес последнее слово: «В руце Твои, Господи, предаю дух мой». Так преставился он в вечные обители, мая 19, 1552, 45 лет от рождения, уже при державе двоюродного брата своего, Великого Князя Василия Иоанновича.
Безутешный брат его Князь Димитрий, горько рыдал над усопшим, взывая к нему как бы к живому: «О друг и брат мой, нынешнее наше разлучение горше мне всего бывшего со мною, ибо когда лишился я родителя, тебя имел утешением в сей темнице; горе мне, кто ныне утешит и наставит меня и облегчит мою печаль? Отче преподобный, ты оставил меня одиноким плакать о грехах моих в темнице!» По когда плачущий взирал на светлое лице усопшего, не имевшее на себе никакого признака мертвенности, и обонял запах благоухания, разливавшийся от его тела, сердце его облегчалось от тяжкой печали, ибо предчувствовал райское блаженство своего брата. Весь город собрался к темнице, услышав о преставлении блаженного Князя, которого все уважали в его невинных узах; игумен Михаил, со всем освященным собором и с великою честию, перенес тело страдальца в свою обитель, к Всемилостивому Спасу; там похоронил его под олтарем, подле преподобного Димитрия.
Еще прежде погребения, уже начались исцеления от нетленных мощей усопшего. Одна расслабленная жена Вологодская, по имени Александра, многие годы лежавшая на болезненном одре, услышав о кончине благоверного Князя, начала молитвенно призывать его имя и почувствовала облегчение; она велела вести себя вслед за погребальным ходом и, как только прикоснулась к его гробу, совершенно окрепла всеми членами. И другой человек, по имени Михаил, близ обители Прилуцкой, изнемогающий смертною болезнию, услышав о погребении блаженного Князя, велел нести себя в церковь и там получил исцеление над его гробом; многие другие, прибегавшие к нему с верою, получали от него разрешение болезней.
Рассказывают еще замечательный случай при мощах преподобного Князя: каменщик, по имени Давид, живший во слободе Прилуцкой, призван был в обитель, чтобы устроить каменную гробницу над тем местом, где положены святые мощи его, и по невежеству своему сел на сию гробницу; но в ту же минуту был поражен болезнию, которою страдал несколько дней, доколе, познав своего согрешение, не пришел просить себе прощения над гробом преподобного.
Брат Князя инока Игнатия, Димитрий, еще несколько лет после него оставался в темнице, но скончался на свободе и погребен был, по своему желанию, в обители Прилуцкой, при ногах брата, утешителя его в узах темничных. Замечательно, что самая икона Богоматери, бывшая келейною обоих Князей в темнице, единственное наследие и благословение родительское, которое им осталось, доселе сохраняется не в ином каком-либо месте, кроме как в темнице, на память страдальцев, хотя тюрьма сия несколько раз переменяла место; граждане с верою притекают к сему чудотворному образу, в остроге Вологодском, как и к гробовой раке Князя инока Игнатия в обители Прилуцкой.
Нижняя церковь, в которой почивают оба угодника Божия, посвященная их имени, устроена только за два столетия, в 1641 году, по благословению Вологодского Епископа Варлаама, хотя самый собор, с верхнею его церковию Всемилостивого Спаса, сооружен гораздо прежде, при Царе Иоанне Васильевиче. Его начал строить, по благословению Митрополита Даниила, в 1517 году, игумен Мисаил, тот самый, который погребал Князя инока Игнатия, а довершил игумен Афанасий, пять лет спустя, уже при Митрополите Макарие; так свидетельствует надпись на паперти. Внизу есть еще несколько приделов, постепенно устроенных благочестием граждан, и в числе сих престолов самый древний Радонежского Сергия, собеседника Димитриева, с правой стороны его олтаря; а по левую есть каменная палатка, пристроенная на месте того молитвенного покоя, где любил уединяться преподобный во время Божественной службы; ее также хотят обратить в малый придел, и это будет весьма прилично. Вериги преподобного Димитрия, его черный деревянный костыль, фелонь с оплечьем рытого бархата и крашенинною подкладкою, образ его, принесенный по видению в дар обители Великим Князем Иоанном, и запрестольный деревянный крест самого преподобного, с резными украшениями из кости, который был при Царе Иоанне в его походе под Казань и прозван Киликиевским, неизвестно почему: – вот то, что осталось самого древнего и священного в этом храме.
Верхний собор Всемилостивого Спаса, имевший также несколько приделов, выгорел совершенно в 1811 году и долго оставался в запустении; достойно внимания, что в это бедственное для него время, он служил сокровищницею для других обителей, пострадавших в общем зареве первопрестольной столицы. Сюда вывезены были, в 1812 году, все драгоценности Патриаршей ризницы, Сергиевой Лавры, Московских соборов, Чудова и прочих обителей, под надзором Перервинского архимандрита, и здесь они оставались до совершенного изгнания французов из нашего отечества. Итак, обитель Прилуцкая должна быть близка сердцу каждого русского, как верная хранительница его святыни в годину бедствий.
Сама она много их испытала на молитвенной страже Вологды, которая всегда почитала ее за свою духовную твердыню. В 1613 году, поляки и литовцы, под предводительством гетмана Шелководского и казацкого атамана Баловня, напали 18 декабря на Прилуцкий монастырь, сожгли в трапезной церкви Введения Богоматери 59 иноков, перерубили на монастырском дворе 32 человека и вообще до двухсот, всякого звания, во всей обители; три дня безнаказанно грабили они монастырское имущество и сожгли все жалованные грамоты. В следующем году обитель потерпела разорение уже от своих, от Царевича Сибирского Арслана, пришедшего с татарами Мурзы Кутумова, с казаками и детьми боярскими, как бы для оберегания Вологды. Они разорили монастырь своим хищничеством, так что игумен Кирилл вынужден был просить Царя Михаила Феодоровича избавить его от таких защитников. При том же игумене Кирилле, самом несчастном из всех настоятелей Прилуцких, обитель сия подверглась третьему разорению опять от литовцев, которые, в 1619 году, вместе с русскими мятежниками, еще раз выжгли трапезу, с ее службами, и целую треть монастырских зданий, угнали скот, пожгли отчины и умертвили многих крестьян.
Такие бедствия побудили Царя Алексея Михайловича и Патриарха Никона, по просьбе архимандрита Ионы, оградить обитель Прилуцкую крепкими стенами, в 1656 году, которые доныне существуют, с широкими башнями и бойницами по углам. Над Святыми вратами возобновлена была церковь Феодора Стратилата, сооруженная Царем Иоанном, во имя Ангела сына своего, которая, после пожара, недавно переименована во имя Вознесения Господня. Несколько прежде сооружена была вновь трапезная церковь Введения, которая дважды пострадала от пожаров литовских и доселе служит теплым собором; прочие церкви, Всех Святых и Великомученицы Екатерины, позднейшего строения. Минувшее столетие было самым цветущим временем для обители, потому что ее архимандриты: два Арсения и Иннокентий, все три уроженцы Вологодские, управляя каждый весьма долго, с особенным усердием украшали свою родную обитель; лучшее в ней каменное здание, настоятельские и братские келлии принадлежат к сему времени. При втором Арсении сооружена была, подле молитвенной палатки преподобного, каменная часовня, осеняющая кладезь, им ископанный, и тот высокий деревянный крест, который водрузил он в основание своей обители. Сею священную часовнею окончил я осмотр Прилуцкой обители, и благосклонный ее настоятель, видя мое усердие к памяти преподобного, отделил мне малую частицу древа от сего креста, чтобы сопутствовало мне благословение святого Димитрия.
КОМЕЛЬСКИЙ ЛЕС И ОТШЕЛЬНИКИ ИННОКЕНТИЙ, СТЕФАН И АРСЕНИЙ
Я обозрел, сколько мне позволяли время и погода, пустынные обители, лежащие к северу и на восток от Вологды; теперь еще мне предстояли, на обратном пути в Ярославль, так называемые Комельские и Обнорские, в юго-западной части епархии, но неблагоприятная погода не позволила их все посетить; те, которые лежали в сторону от почтовой дороги, были мало доступны, среди своих болот, в дождливое время, и я принужден был довольствоваться воспоминанием о подвигах их основателей. Впрочем, одна только обитель собственно уцелела: это Арсениева, за 20 верст к югу от первой станции; прочие же все упразднены, по штатам 1764 года, и обращены в приходские церкви, в коих почивают под спудом основатели бывших монастырей: таковы Печенгская, на половине дороги от почтовой станции к Арсениевой обители, и Перцова, на пути от сей обители к городу Грязовцу; еще Иннокентиева и Озерская, иначе Никольская Стефана, в окрестностях сего города и недалеко от Арсениевой.
Но сохранилась память смиренных подвижников сих пустынь и лесов, хотя описания жития их отчасти утрачены, потому что первоначальные обители погорели во время ужасных опустошений татарских, еще непокоренного тогда царства Казанского. Устные о них предания были впоследствии записаны иноками, возвратившимися на свое пепелище, но не о всех, и только одни гробовые раки свидетельствуют о некоторых из них, с надгробными ликами, к коим притекают чествующие их память; таковые, например, Авраамий и Коприй Печенгские и, в бывшей Перцовой пустыне, Авксентий и Онуфрий. Какое благословенное Богом место был этот необъятный Комельский лес, простиравшийся во всю южную полосу Вологодской страны, рассекаемый пустынным течением Нурмы и Комелы и безвестных в нее впадающих речек! Казалось он только был создан для витания диких зверей, но в него стремились ангелоподобные люди, чтобы сперва по краям его, где только позволяла местность, а потом даже и в самой дремучей глуши его, с большим дерзновением, ставить свои духовные твердыни.
Преподобные Сергий Нуромский и Павел Обнорский, в начале XV века, с южной стороны коснулись только сих девственных лесов, и едва ли тогда не впервые застучала их иноческая секира на вековых соснах, не ведавших дотоле руки человеческой. Несколько позже их, в половине столетия, друг и собеседник Нила Сорского, преподобный Иннокентий, из боярского рода Охлебининых, долго странствовавший по Востоку, вместе с блаженным своим учителем, по его предсмертному завещанию, оставляет основанный им скит в пустынях Белозерских, чтобы идти составить общежитие в дремучем лесу Комельском. Погрузившись во глубину его, долго подвизался он наедине, по обычаю скитскому, и мало-помалу собрал вокруг себя пустынное стадо, которое подчинил строгому уставу блаженного отца своего Нила. Тогда соорудил и церковь, во имя Ангела пустыни Предтечи, и долго процветала его обитель, доколе не опустошил ее меч татарский, в 1536 году; три ученика его, кровию запечатлели веру свою на месте подвига, ибо не хотели оставить гроба своего наставника, но тогда утратилось его жизнеописание. Впоследствии была поставлена каменная церковь над его гробницею, во имя Благовещения; – она пережила вновь собранную и опять упраздненную обитель.
Иннокентий преставился в 1491 году, а в последних годах того же XV столетия, со всех сторон уже начали проникать иноки в глубину недоступной дотоле дебри Комельской: – это духовные дети Кирилла Белозерского и Дионисия Глушицкого; по двое идут они на свой иноческий подвиг и оживляют мертвую пустыню. Сперва преподобные Авраамий и Коприй, ближе к Вологде, основывают убогую церковь во имя Преображения Господня, на реке Печенге, от которой заимствуют свое название; – впоследствии образовалось около их пустыни целое село Спасское, заменившее их упраздненную обитель? Несколько лет спустя, преподобные Авксентий и Онуфрий, подражают их примеру и ставят также деревянную церковь во имя Живоначальныя Троицы, которая теперь заменена каменного. Немного позже, преподобный Корнилий наследует их иноческому достоянию; чрез 80 лет обе их пустыни приписаны ко вновь основанной по их соседству обители преподобного Корнилия, в западной части Комельского леса, и ей, по преимуществу, сохранилось доныне название Комельской, как главному средоточию иночества в сих пустынных пределах.
И вот, на самом истоке пустыннолюбивой Комелы, на том озере, откуда выходит она, чтобы смиренно протекать мимо келлий иноческих, к югу от Вологды, преподобный Стефан Озерский, питомец лавры Дионисиевой, ставит сперва свою уединенную хижину и часовню, с иконою Святителя Николая, которая обращается потом в его обитель. Отец его служил при дворе потомков Князей Ярославских; научившись грамоте в доме родительском, Стефан постригся в монастыре Глушицком; оттоле странствовал по северным пределам и на время останавливался в Тихвинской обители, но любовь к безмолвной жизни привела его опять в родные пределы Вологодские; он водворился на восточном берегу озера Комельского, посреди мхов и лесов, под сепию двух чудотворных икон: Одигитрии и Мирликийского Святителя. Не много хлеба принес он с собою в запас и одну лишь секиру, чтобы соорудить себе пустынную келлию, и там стал подвизаться, неведомый людям, знаемый Единым Богом. Много искушений претерпел он от врага душ человеческих, который хотел изгнать его из пустыни, различными страхованиями диких зверей; он возбуждал, против отшельника и неприязненных людей, – грубого рыболова, который опасаясь, чтобы пришелец не овладел водами пустынного озера, жестоко над ним ругался и, неприличными песнями, хотел возмутить его душу; но все одолел терпением смиренный отшельник, искавший наипаче быть в мире с своею совестию, с Богом и людьми, и несмотря на козни диавольские, утвердился на пустынном озере. Чрез несколько лет, нечаянно, его там обрели два зверолова, более милостивые нежели рыбарь, и разделили с ним дорожный запас хлеба. Так давно уже оставил все мирское отшельник и так далеко зашел в свою безвыходную дебрь, что он начал расспрашивать сих ловчих, опытных скитальцев по лесам: далеко ли хижина его от жилищ человеческих? чтобы, в случае необходимости, обрести к ним доступ; ловчие указали ему едва приметную стезю до Белозерской дороги, которая вела к Государевым деревням. С тех пор начали они посещать Стефана, а чрез них и другие узнали о его пустынножительстве.
Между тем дивные видения утешали отшельника, доколе он еще находился в совершенном отчуждении от мира и человеков. Однажды, в летнюю ночь, стоял он на молитве в своей часовне, пред иконами Матери Божией и Святителя Николая, и вот, в чудном свете, внезапно ему являются те, коим возносил теплые свои молитвы. Объятый священным ужасом, пал он пред ними ниц и услышал, как Святитель умолял Пречистую Деву благословить место сие для обители; Она же, как милосердая мать, внемлющая всякой молитве, сказала отшельнику, чтобы соорудил в своей пустыне храм, во имя угодника Божия Николая, и сам был бы начальником сей новой обители. При этом слове стали невидимы дивные посетители, оставив Стефана в радостном восторге.
Мало-помалу начали к нему собираться другие любители безмолвия и сооружать свои келлии близ его хижины; они пожелали иметь свою церковь на месте столь отдаленном, чтобы не быть лишенными Божественной службы. Стефан созвал их всех для совещания в свою часовню, и они единодушно избрали его своим наставником, умоляя идти в столицу, чтобы там испросить благословение у Митрополита на сооружение церкви. С одним из братии пошел в дальний путь отшельник и принят был с особою милостию Митрополитом Даниилом, который уже слышав прежде о его высокой добродетели; он дал ему келлию у себя в доме, и представил его Великому Князю Василию Иоанновичу, расположенному ко всему иночеству; после многих духовных бесед с Князем и Святителем, Стефан был рукоположен в сан священства и поставлен игуменом во вновь открывавшуюся его обитель Никольскую. Митрополит дал ему благословенную грамоту и всю нужную утварь, а Державный снабдил обильною милостынею, и с полным утешением возвратился преподобный в свои дремучие леса.
Там встретила его, с духовным торжеством, пустынная братия; прямо к часовне направился Стефан и сам отслужил первый благодарственный молебен Богоматери и Святителю, заблаговременно возвестившим ему радостное сие событие. Братия припадала к ногам своего игумена и целовала принесенное Евангелие, и он молитвенно осенял их крестом; немедленно приступили к очищению места для церкви. Сперва соорудил он весьма небольшую, только для помещения братии не многолюдной; один из числа их, по имени Гурий, помогал ему своим художеством для украшения церкви святыми иконами; не оставались праздными и прочие сподвижники, трудясь каждый по своей силе, чтобы устроить полную обитель иноческую, со всеми ее службами, хотя и в малом виде.
Дальнейшие деяния святого старца Стефана, которые были записаны в особом житии, утрачены, при разорении его обители татарами, и только немногое сохранилось в устном предании. Известно однако, что до старости маститой достиг преподобный и только за неделю до преставления изнемог силами; накануне блаженной кончины, с помощию учеников своих, облекся он в ветхие погребальные ризы, которые заблаговременно для себя приготовил, и приведенный в церковь, приобщился от руки литургисавшего пресвитера; потом опять возвратился в келлию, на свой болезненный одр, и на другой день, во время утреннего славословия, предал чистую свою душу в руки Божий; братия, пришедши из церкви, уже нашли его почившим в келлии, исполненной благоухания, и погребли в тот же день близ олтаря, устроив над его гробницею часовню. Год спустя, многие из благочестивых людей начали видеть тут горящие огни и побудили братию написать, по свежей еще памяти, на гробовой доске, лик усопшего своего настоятеля; святость его ознаменовалась многими исцелениями и чудесами.
Один из купцов Вологодских, человек богобоязненный, по имени Гавриил, посетив обитель еще при жизни преподобного, принят был им с особенною ласкою и с тех пор постоянно ей благодетельствовал. Случилось ему, уже после кончины Стефановой, плыть водою, по делам торговым; внезапно восстала великая буря и волны грозили затопить утлую его ладью. Не видя ниотколе спасения, Гавриил начал призывать себе на помощь святых угодников Божиих, обратился молитвенно и к преподобному Стефану, напоминая ту любовь, которую имел к нему во время своей жизни, и умолял предстоящего уже на Небесах пред Господом, избавить его от страшной смерти. Едва только произнес он сию молитву, как увидел у себя в ладье святолепного старца, стоящего при корме, и услышал тихий его голос: «Не бойся, сын смирения, внял Господь твоей молитве и послал меня избавить тебя от потопления». «Кто ты?» – спросил в ужасе обуреваемый пловец, и явившийся отвечал: «Разве ты позабыл, сколько милостыни подавал в обитель Святителя Николая, что на озере Комельском, и мне, ее смиренному строителю, Стефану»? При сих словах он стал невидим, буря утихла и благополучно достиг берега пловец; он поспешил в пустынную обитель, отслужил молебен Святителю Николаю и панихиду над гробом преподобного, которую осенил богатым покровом; игумен и братия благоговейно записали бывшее чудо, и с тех пор возросло усердие к памяти угодника Божий. После бедственного разорения татарского, в 1542 году, опять собралась братия и обновила пустынь, но уже вместо часовни, соорудила церковь над гробом основателя. Впоследствии деревянная была заменена каменного, более великолепною, в 1753 году, и там доселе почивают под спудом мощи преподобного Стефана, в нижнем приделе, устроенном во имя его, а в день его памяти, 12 июня, продолжает стекаться, по древнему обычаю, множество народа в его обитель, хотя и упраздненную в конце минувшего столетия.
Позже всех, пришел в сию пустыню, на Комельский лес, как ее тогда называли, преподобный Арсений, заимствовавший от нее также свое имя, бывший игумен Лавры Сергиевой, во дни Великого Князя Василия Иоанновича, и его обитель удержалась доселе, хотя существовавшие окрест нее опустели. Арсений был уроженец Московский, боярского рода Сухарусовых, и в юных летах постригся в обители Пресвятыя Троицы; там преуспевал в подвигах иночества и занимался с усердием переписыванием священных книг; собственноручное его Евангелие доселе осталось залогом его усердия в созданной им обители. Снискав себе общую любовь послушанием, взошел он на степень начальственную, будучи избран игуменом великой Лавры; добрый пример его жизни был еще назидательнее его поучительных слов, для многочисленной братии.
Часто посещал он Махрищскую обитель, которая и тогда уже зависела от Лавры. Там однажды игумен Иона возвестил ему свое видение над гробом преподобного Стефана, основателя Махры: огонь, исшедший из его гроба, осиял чудным светом место его упокоения. Уразумел Арсений сие тайное указание Божественной благодати, велел поставить гробницу над могилою преподобного Стефана и осенил ее богатым покровом; совершил соборно Божественную службу, установил он, чтобы с тех пор ежегодно чествовали преподобного в его обители.
Благоверный Великий Князь Василий Иоаннович, пришедший на богомолье в Лавру Сергиеву, изумился, увидя игумена ее в странном образе: ризы на нем были раздранны и многошвенны. Державный вопросил о нем братию, и братия отвечала: «Наставник наш, раб Божий, живет истинно по Боге и только о том и мыслит, чтобы удалиться в пустыню, ибо возлюбил паче всего безмолвие». Огорчился Великий Князь и все единодушно стали просить его, чтобы умолил их блаженного учителя еще остаться с ними, ради их душевного спасения. Исполнил их усердное прошение Самодержец и убедил преподобного Арсения остаться на некоторое время в обители, ибо не дерзнул он отказать столь великому просителю; но, прожив еще несколько лет в Лавре, решился, наконец, последовать давнему влечению своего сердца. Тайно оставил он свою паству и углубился в неведомые дебри лесов Вологодских, отыскивая себе место, где бы мог окончательно уединиться от мирской молвы, далеко от себя отринув все человеческое; пламенно молил он о том Господа, и Господь услышал его молитву.
Пришел Арсений на Олонов конец, неизмеримого Комельского леса, на речки Кохтышь и Лежу, недалеко от того места, где утвердил свое жительство преподобный Иннокентий Сорский, и не более как за 20 верст к югу от Вологды. – Болотно и непроходимо было то место, так что во время трудного пути, сам собою упал с плеч подвижника тяжкий деревянный крест, который всегда на себе носил для большего смирения, и в ту же минуту луч небесного света осиял пред ним темную дебрь. – Остановился преподобный и тут же водрузил крест свой, с теплою молитвою к Богу и Пречистой Деве; тут утвердил себе пустынную келлию и долго боролся против врагов невидимых, которые насылали на него видимых, в лице окрестных жителей, наносивших ему многие скорби, так что даже умертвили его келейного старца. По слову апостольскому (Рим. 12, 19), дал место гневу смиренный отшельник и, оставив на время дикий лес Комельский, пошел далее в Шилегодский, на речку Ингорь, где стал опять подвизаться в посте и молитве. Он соорудил там молитвенную храмину, и к нему начали стекаться духовные и миряне, ради пользы душевной; всех с любовию принимал Арсений, поучая их любить Господа, пролившего за нас кровь Свою на кресте, и ближних, как самих себя.
Уже довольно времени подвизался там Арсений, когда нашла рать безбожных татар на пределы Вологодские, все предавая огню и мечу в окрестности Комельской. Толпами бежали жители из селений в Шилегодский лес, куда хотели проникнуть вслед за ними и варвары, но были удержаны молитвою человека Божия, и все те, которые искали себе убежища под его кровом, спаслись от меча татарского; но в дикой пустыне составилось целое поселение, и уже невозможно было там безмолвствовать. Тогда пришло ему на мысль идти опять в Комельский лес, на место первого своего подвига, и терпением одолеть все препоны: он там водворился с одним иноком, по имени Герасимом; уже не люди, но звери стали тревожить его дикое уединение; молитвою смирил преподобный суровость медведей, и они уступили ему свои берлоги. Арсений стал расчищать лес и разводить огороды; потом, когда собралось к нему довольно братии, испросил благословение, у Святителя Пермского Алексия, поставить церковь в пустыне и составить обитель общежительную, во имя Положения Честные Ризы Богоматери во Влахернах.
Это было уже в царствование Иоанна Васильевича, при Митрополите Иоасафе; бывший игумен великой Лавры благолепно украсил и малую свою обитель, снабдив ее святыми иконами и книгами. Не оставил он однако и Шилегодской своей пустыни, отстоявшей за 30 верст от нового монастыря, ибо там собралось много народа. На пути, из одной пустыни в другую, имел он обычай беседовать со всеми, кто ему встречался, наставляя каждого душевному спасению, и заходил дорогою в селения, останавливаясь там даже на несколько дней, чтобы назидать словом простых людей. Если замечал, что кто-либо трудится в поле, во дни церковных торжеств, строго запрещал такое нарушение благочиния, и когда однажды ослушались его поселяне, внезапно поднявшийся ветер разметал все их снопы. Останавливаясь в убогих избах, не дозволял он, чтобы для него готовили особую пищу, довольствуясь тем, что находил, и укорил однажды ученика своего, который, думая угодить ему, сам изготовил для него пищу в чужом доме, как бы от лица хозяина; прозорливый обличил неправду его и человекоугодливость.
После долгих лет жительства в пустыне, на Комельском лесу и в Шилегодском, почувствовал преподобный изнеможение телесных сил своих и близкую кончину: он собрал братию, заповедал им взаимную любовь и хранение уставов церковных и монастырских, и, с теплою молитвою приобщившись Святых Тайн, предал душу свою Богу, Которого возлюбил от юности своей (августа 24, 1550 года). Братия с плачем погребла блаженного отца своего, близ олтаря построенной им церкви Богоматери, и многие исцеления над его гробом ознаменовали его святость. К сожалению, подробное описание жития его сгорело в 1596 году, вместе с церковью Преподобного Сергия, которую он сам начал строить, и сохранилось только одно устное о нем предание, записанное братнею; но и сего достаточно было для прославления угодника Божия, который оставил по себе благую память в лесах Комельских. Сто лет после его кончины, сооружена была каменная церковь игуменом Иоасафом, с приделами во имя Св. Сергия и самого преподобного Арсения, на том месте, где он почивает.
ОБИТЕЛЬ ПРЕПОДОБНОГО ПАВЛА ОБНОРСКОГО
Мимо всех сих упраздненных пустынь, не заезжая даже и в обе Комельские, еще существующие, Арсения и Корнилия, направился я прямо в обитель Обнорскую преподобного Павла и блаженного его наставника Сергия Нуромского. Я только остановился на большой дороге, в часовне Корнилиевой, чтобы издали помолиться на благолепные храмы его монастыря и послать от себя прощальное приветствие настоятелю, и продолжал путь, в надежде еще застать вечерню у преподобного Павла. По хотя не более четырех верст, в сторону от почтовой дороги, лежит его пустынь, – с большим трудом можно было до нее добраться, промеж кустарников и местами через пашню, где изредка след колес обозначал путь. Наконец, на опушке леса, мы увидели пред собою такую крутую гору и, внизу у мельницы, столь тесную плотину, до половины залитую водою, что я не решился спускаться в коляске, и пешим должен был идти в монастырь.
Живописно представлялся он с вершины горы, в лесистой своей юдоли, на берегу смиренной Нурмы, которой воды были тут собраны в обширном пруде. Мельница и монастырская слободка давали совершенно сельский вид сему тихому приюту, но самая обитель носила на себе отпечаток пустынный. Нельзя было избрать лучше места для уединенного жительства; оно и теперь еще дико, хотя и населено. Что же было в то время, когда еще тут ничего не стояло, кроме пустынной хижины отшельника, ныне обращенной в часовню на пригорке, и нескольких келлий иноческих, рассеянных в лесу, по другую сторону реки? – Эти келлий, мало-помалу, собраны были воедино, и соорудились церкви, сперва деревянные, а потом каменные; но ограда, деревянная доселе, с ее башенками, под сению древнею рощи, и самые церкви, не великолепные, во вкусе старого зодчества, придают особенную пустынную красу обители, которая еще будто дышит воздухом первоначальных времен иночества. Такое впечатление произвела она на мое сердце, не только при первом на нее взгляде с вершины горы, но и посреди ее святилищ, ибо внутренняя смиренная ее красота не уступает наружной.
Никого не встретил я в пустынной ограде, как будто бы не было там и души человеческой, и эта мертвенная тишина соответствовала понятию о пустынной обители. – Вся братия, хотя и не многолюдная, до последнего послушника, соединена была в церкви; вечерня уже отошла и оканчивалось правило, когда взошел я в соборную церковь Живоначальныя Троицы; пели умилительную стихиру Честному Кресту:
«Господи, оружие на диавола Крест Твой дал еси нам: трепещет бо и трясется, не терпя взирати на силу его, яко мертвыя возставляет и смерть упраздни; сего ради покланяемся погребению Твоему и востанию».
Служивший иеромонах, в мантии и епитрахили, стоял посреди церкви с крестом в руках; рядом с ним настоятель, которого благоговейный вид, с первой минуты, располагал уже к нему сердце. Братия, один за другим, поклонялись сперва пред Честным крестом, которым осенял их священнослуживший и, поцеловав распятие Господне, смиренно припадали к ногам своего настоятеля, испрашивая у него прощения грехов своих, со деланных ими в течение дня; настоятель, в свою очередь, смиренно кланялся каждому из них, взаимно испрашивая себе прощения, и знаменовал его большим крестом на челе, персях и раменах, и братия расходились один за другим.
Так умилительно и благоговейно совершалось сие вечернее, христианское прощение пастыря с его паствою, что никто даже не заметил присутствия чуждого лица, хотя я был один только пришелец в церкви, совершенно пустой; признаюсь, это благочестивое зрелище тронуло меня до слез, напомнив мне Афонские пустынные скиты. Вслед за братиею, подошел и я к Честному Кресту и потом к настоятелю, прося себе благословения; тогда только обратил он на меня внимание, занятый дотоле присною своею братиею. В эту минуту он мне представился совершенно другим человеком: постническое лице его прояснилось улыбкой; уже это был не строгий настоятель обители, а только приветливый хозяин, который радушно встречал своего гостя, радуясь ему, как бы давнему знакомцу. Но когда попросил я, чтобы отслужили молебен преподобным Сергию и Павлу, опять явился прежний настоятель, в полном своем величии, и в примерном благочинии представилась вверенная ему обитель. Все сколько было в обители, иеромонахи и диаконы, облеклись в светлые ризы; прочая братия стала по клиросам около священной раки, и стройное пение ликов было изумительно в такой пустынной и скудной обители. «Благочестие на все полезно», – говорит св. Апостол Павел (1 Тим. 4), и здесь видимо было исполнение слов апостольских, потому что одно только благочестие настоятеля могло содержать братию в таком благочинии, утешительном для взоров и сердца.
Нельзя было, без особенного умиления, слышать тропарь преподобного, выражающий в кратких чертах, его пустынное служение Богу, посреди лесов, где всякое дыхание хвалило вместе с ним Господа:
«Божественною любовию от юности распаляемь, Павле преподобие, вся яже в мире красная возненавидев, Христа единаго возлюбил еси, и сего ради во внутреннюю пустыню вселился еси, со зверьми жити, весь Христу; отонудуже и Всевидящее Око, твоя труды видев, даром чудес и по преставлении обогати тя. Темже вопием ти: моли непрестанно о всех нас, честную память твою присно в песнех почитающих».
После молебна, настоятель взял с гробовой раки медный осмиконечный крест и, осенив меня, сказал, что это лучшее сокровище их обители, потому что этим крестом благословил некогда преподобный Сергий Радонежский ученика своего Павла Обнорского, когда отпускал его в дальние пустыни Вологодские, и оттого крест сей всегда лежит на возглавии его раки. Мне пришло на мысль: не опасно ли оставлять древнюю сию святыню, так открыто, на гробе преподобного? Но настоятель отвечал: «Хотя целый день бывают у нас отверсты двери церковные, чтобы наиболее привлечь молящихся, и расположить ко храму Божию окрестных раскольников, однако мы постоянно на страже нашей пустыни, которая сама себя и нас охраняет, да и благочестие народа ручается за сохранение достояния церковного».
От богатых и благородных родителей престольной Москвы происходил преподобный Павел и, от первых дней юности, возненавидел суету мира сего, ибо сердце его возлюбило Единого Христа; Ему одному хотел он служить во все течение жизни: потому и усердствовал ко святым церквам, упражняясь в молитве, соблюдая строгий пост и чистоту душевную и телесную. Но отличительною его добродетелью было милосердие, и такую любовь питал он к нищим, что ни единого не пропускал без подаяния; часто, не имея денег, делился с ними даже одеждою и возвращался домой в одной срачице; родители его, милостивые и сами, радовались такому нищелюбию своего детища, не щадя временного богатства для приобретения благ вечных. Они желали однако, чтобы сей единственный сын их, достигнув совершеннолетия, вступил в брак, для поддержания их дома, и часто ему тем докучали; но любитель безмолвия постоянно отвергал лестные их предложения, которые бы привязали его к миру; 22 лет, тайно оставил он дом родительский и укрылся в обитель Рождества Христова, на берегу реки Волги, где никто не мог о нем проведать.
Суровое житие начал он проводить в стенах монастырских, питаясь только хлебом и водою, изнуряя тело непомерными трудами, при бдении ночном и строгом исполнении всего правила иноческого; прежде всех являлся он в церковь и после всех выходил, и был слугою каждого из братии, так что приобрел себе общую любовь; благодать слез даровалась ему от Бога и, в их потоке, изливалось его сердечное умиление. Желая большего подвига, искал он себе опытного наставника, и не лишил его Господь сего духовного блага. Тогда, как солнце, сиял в лесах Радонежских, великий Сергий; к нему стекались в глубокую его пустыню, жаждавшие спасения душевного, ибо далеко о нем распространялась молва. Пришел с берегов Волжских и юноша Павел, в обитель Живоначальныя Троицы, чтобы предать себя совершенно великому пустынножителю, и принят был с любовию, ибо уразумел духом прозорливый Сергий, какой избранный сосуд готовился Богу в преподобном Павле. Он научил его совершенному отречению от своей воли и всем добродетелям иноческим, и провел его по всем послушаниям монастырским, от поварни до трапезы, дабы во всем приобрел опытность будущий учредитель общежития. Видя его усовершенствование, позволил ему удалиться на безмолвие в пустынную келлию, и там провел еще 15 лет подвижник Павел, прилагая к деятельности созерцание Божественное, которым старался победить все земное и одолеть искушения духовные.
По и в уединенной келлии докучало иногда отшельнику посещение братии, которых зрение и беседа не могли быть полезны его душе; он решился отойти во внутреннюю пустыню, чтобы избежать молвы, потому что уединение, в котором находился, казалось не разнствовало для него от градского мятежа. «Беги, молчи, безмолвствуй, – сказано было некогда великому пустынножителю Арсению, – ибо ото есть корень к несогрешению, и бегая людей спасешься». Такой совет дан был совершенному, потому что молва бывает виною умного помрачения, а богоугодно живущий хранит язык свой. Непрестанно о том размышлял блаженный Павел и наконец пришел просить великого Сергия, чтобы благословил его совершенно жить в пустыне; преподобный, зная его чистое стремление к Богу, после многих душеспасительных назиданий, совершил над ним молитву и благословил на новый подвиг; он вручил ревностному труженику непобедимое оружие, крест Господень и, с этим знамением победы Христовой над миром, отшельник Павел обитал многие годы в пустынях безлюдных, охраняемый благо датиею Божиею, себе внимая в безмолвии и беседуя с одним лишь Богом.
Сперва водворился он в Комельском лесу, над речкой Грязовицей, и келлиею ему служило дупло устаревшей липы, в которой прожил три года, непрестанно молясь и воспевая гимны Богу, вместе с пернатыми; они одни лишь вторили отшельнику в безлюдных лесах, куда не проникал до него голос человеческий. Там более и более очищал ум свой для созерцания Божественного, насыщаясь плодами молчания, в безвыходной и безутешной пустыне, где уже ничто земное не могло потревожить его душу. Но милосердый Бог хотел многих других спасти его примером, сделав и их подражателями ангельского его жития. По внушению Божию, оставил Павел липовое дупло свое, где долго жил по подобию птиц, чтобы опять обрестись ему с человеками. Скитаясь из дебри в дебрь, пришел он наконец на реку Нурму и на берегу ее возлюбил место, которое казалось ему удобным для безмолвия, там, где теперь его обитель. «Се покой мой, зде вселюся», – молитвенно сказал он, и устроил себе тут лиственную хижину, несколько пространнее липового дупла, ископав себе и кладезь в полугоре. В бдении и молитве опять потекла его жизнь, вместе с неиссякаемыми благодатными слезами; никогда не был он празден от славословия Божия, предупреждая присных ему пернатых, до восхода зари и на закате солнца, и не умолкал всю ночь сладостною своею песнию к Богу, творцу всея твари. Как призрак являлась и исчезала пред ним рать бесовская, ибо крестным знамением оградился он, как крепкою стеною, от прелести духов злобы поднебесной; от нападения же людей неприязненных, хотевших удалить его от избранного им места, ограждался долготерпением и молитвами. «На Бога уповаю, что сотворит мне человек?» – псаломски говорил он сам себе (Пс. 55, 12) и укреплялся в пустыне. Пять дней в неделю совершенно воздерживался от пищи и пития, и только в субботу и воскресенье вкушал немного хлеба и воды, жительствуя по образу бесплотных; дикие звери и ядовитые гады не вредили ему, видя его возвратившимся к первобытной невинности и владычеству Адама над созданною для него тварью, и даже принимали от него пищу.