Люби, коса, лопатку.
«
Краса лета - середка цвета». Опадет роса, распалится солнце, выкатившись над лесом, и медовой сладостью шибают просыхающие травы. Что ни взмах косы, врассыпную стреляют кузнечики, спешат убраться подальше мотыльки, жужжат, запутавшись в кошенине, шмели.
2 июля - Зосима-Савватий, двоица свята.
Знойное приволье - пчелам раздолье. Когда и брать им взяток, до краев -всклень - наливать соты, когда и призвать на ульи святое покровительство, коли не сейчас?
«Пчела Зосиме-Савватию молебен поет» - в месяцесловах сказано. «У кого пчелы, тому жить весело» — указано.
3 июля - Мефодий.
В устных календарях - перепелятник, тенетник.
Паучья паутина, сети-тенета - экая мелочь, и ее не обошли вниманием деревенские природознаи. Потому что, к поведению мизгирей (пауков) присматриваясь, строили о погоде наметки, виды на грибной урожай.
Что до перепелов, много находилось охотников их послушать в летние вечера. Умерится зной, погаснут белые лилии, чьи лепестки, сжавшись в комок, стеблями увлекутся под воду, как из полей зачастят невидимки: «подь-полоть! подь-полоть!» Немало было и мастеров крыть перепелов сетями. «Коли над озимью носится тенетник (паутина) — будет лов перепелов» — с их слов в устные святцы попало.
Полевую курочку-крошку, из пристрастия к чудному ее голосу, раньше держали в клетках - от изб до кремлевских палат. Не знаю, в чем очарование этих удивительно громких выкриков, но прибавь к ним облитые золотом и багрецом заката березы на взгорке, запах пыли прогретой тележной колеи, сонное жужжанье жуков в проулке, где прошло с поскотины стадо, тишь деревенскую - и будешь ими покорен навсегда.
Нынче мокропогодье - вестник тяжелой уборки трав и трудной жатвы.
«На Мефодия дождь — до бабьего лета дождь».
Ничего, приноравливались: «В дождь коси, в вёдро греби».
Пережидать затяжные дожди - для того и ладились на удаленных пожнях шалаши, землянки, балаганы. В них же и ночевали, отдыхали. Случалось, сенокосные станы давали начало хуторам, починкам. Домовито устраивались мужики с Пинеги: станы из рубленных в лапу изб, амбаров впрямь составляли как бы временные поселения. Правда, пинежанам приходилось иногда к покосам добираться за десятки верст вплавь на лодках.
Ступень по ступени выше поднимается лето. Низались даты устными численниками, точно бусы.
4 июля – Ульян.
5 июля - Ульяна.
Низались бусинки и нанизывались: «Ульян Ульяну кличет».
Куда? Наверное, на луга - сено ранних укосов в стога метать.
Или на реку? Жара несносная: пополоскаться в прохладной водице - самая благодать!
Может, по травку - о судьбе гадать; по корешки - поворожить и напустить ворогу-корыстнику в кости сухоту, в сердце кручину?
6 июля - Артемий Веркольский и Аграфена.
В устных календарях - купальница, лютые коренья.
Коренья названы лютыми, потому что бывает от них как польза, так и вред.
С покоса идешь, приверни в поле: «На Аграфену гречиха мала - овсу пороет».
Огородникам наказ: «Репу досевай». Вот о чем напоминать не требовалось: «На Аграфену и старики закупываются».
Богат Север водоемами, но бывает - на берегу деревня, да в реку ни ногой. Скажем, близ Онежского озера бурливы ручьи, реки, где плещется форель,куда заплывает лосось метать по осени икру. На архангельском, мурманском Севере тоже нерестилища семги, кумжи, пускает круги серебряный хариус. Чиста вода, подпитываемая родниками-студенцами, подземными ключами, среди лета ледяная, на стремнинах, перекатах зимою открытая морозам и не знакомая со льдом.
Молодежь хотя бы из ведра окатывалась. Девушки на венках гадали: «Суженый, ряженый, плыви по течению, где моя судьба».
В борах-раменьях Пинеги, суземах за Плесецкой гадали на вениках: стоя к избе спиной, бросали его через голову на крышу. Веник тайком прятался под подушку - приснись, кто мне люб!
Купанье в реках совмещалось с баней или заменялось ею целиком:
Войду в ельник,
Трясу березник:
И жарко,
И ярко,
И хочется!
Венки, веники к Аграфене особенные, обетные. На венок рвали дюжину-две цветов покрасивей и подушистей, непременно с иван-да-марьей; на веник -с деревьев по ветви, к березе - калину, к можжевельнику - смородину, черемуху, с елки лапку, а связка дополнительно украшалась цветами. Вообще было принято запасать веники на год вперед, конечно, березовые: после обеда в лес за ними специально съездив, нагружали целые телеги.
Понятно, «веник в бане государь»!
Без преувеличения, на Севере в купальницу русская баня была именинницей. У курной, топившейся по-черному, в идеале - сруб осиновый, чтобы угара меньше; потолок, лавки, ушаты, шайки - липовые. Плеснуть на каменку -медовый будет пар.
Обряжалась баня преимущественно стариками. Вытопив, ее следовало помыть, обливая стены водой, пропарить, поддавая на каменку, и проветрить. Приготовить легкий пар потребно умение не меньшее, чем ту же каменку -очаг из дикого камня сложить. От худого пара уши щиплет, туман в бане оконце застит. Камни шипят - не будет проку, а брызнешь и раздастся хлопок - добро, в самый раз. Поддавали, заметим, и квасом, и настоем целебных и ароматных трав: мяты, душицы, зверобоя, тимьяна.
На Аграфену, во исполнение древних заветов, пол бани устилали хвоей, травой, цветами. Парились, хлестались: раз по себе и раз по матице, бревну, поддерживающему потолок: «будь я здоров, как эта матица».
Мылись с усердием, девки наипаче старательно: «Мойся белее, будешь милее». До красоты домоешься, неуж вам невдомек?
«Пар костей не ломит, души вон не гонит». Иная бабуся то-то похваляется: «Утресь меня зеленушка уползал, уерзал и спать уклал». Стой-ка, постой, почему баня утром, а не вечером? Обетная, какая раз в году. С утра баня, днем или вечером - в реке у молодежи купальня.
Ну а «веничный пар» во всяки дни ценился, и жалко разве «зеленушек», коли полон воз их привезли!
Стояли бани веками, только не везде: мылись и в печах по некоторым волостям Севера.
В целом даты устных численников несли печать местных условий, быта, преданий старины. В уездах Вологодчины, например, кое-где собирали нищих на мирское угощение - до 300, говорят, человек за столы.
Северяне 6 июля чествуют своего земляка святого Артемия из деревни Веркола на Пинеге.
Этому событию без малого 500 лет.
Отец с сыном трудились на своей полосе: сев озимой ржи не за горами. Вспахано - заборони!
Тучи громоздились, бурые, лохматые. Солнце померкло. Домой бы под крышу? Да нет, нельзя время терять! Гремело ближе и ближе. «Ангелы разговаривают» - так, кажись, судачат в деревне? Порою небо словно растворялось до дна сверканьем молний.
Не покинул родимую ниву крестьянский сын Артем и был поражен огненной стрелой, пал маленький хлебороб, почитай, рядом с бороной...
Пинега! Сколько странствовал по Поморью, равной тебе нету реки: неповторимо живописны алебастровые кручи твоих берегов, чиста вода кипящих перекатов, раздольны луга поймы, осанисты вековые избы и, как песнь песней дереву, твои шатровые храмы, колокольни. За околицами, на межах полей кресты: похилившиеся, иструхшие и свежеотесанные, в потеках смолы, они в лентах, образках, расшитых полотенцах, наивном детском рукоделье, - не в память ли и о двенадцатилетнем мальчике давней, седой старины?
7 июля - Рождество Иоанна Крестителя.
В устных календарях - Иван-день - купаленка, колосок, праздник росы. Иван добрый, любовный, цветной, чистоплотный.
На Иван-день - ивановская сельдь Беломорья.
Водой, росами омовенье - на вызов дождей плодоносных. Огней возжиганье — к теплу животворящему, к погожей ясени.
Бывало, полыхало огней на холмах, по берегам рек, озер. И песни, и пляски из края в край, вокруг костров хороводы...
Коль «зеленые святки» славили на пажитях всходы, буйство листвы, кинутых в рост трав, то Ярила, Иван Купала - могущество природы, зримо заявлявшее о себе хлебным колосом, завязью плодов в садах, лесной ягодой, грибами.
Быть в ладу с окружающим миром, плотское естество свое ощущать продолжением его, радоваться тому, что на пасеках пчелы гудят, что зерно спеет и цветное разнотравье в стога просится... Э, чего там искать предлог, раз душа жаждет праздника, сознаешь ты слияние с тем, без чего жизнь не жизнь, маята беспросветная!
Ночью нонесь - чуете? - дерева по лесу ходят, гостятся друг у дружки, со зверьем, птицей ведут беседы-разговоры.
Беги по «петров крест», траву волшебную, от нечистой силы оберег; рви белую кувшинку, одолень-траву чудную - кому дороги предстоят дальние, она охранит и пути верные выправит...
Хозяйки мыли квашонки и сельницы с нашептываньем, пироги бы, караваи пеклись пышные и сытные...
Девицы в избы стучали, с порога кланялись:
- Приехала купаленка на семидесяти тележеньках, привезла купаленка добра и здоровья, богатства и почести! Умойте ради праздничка!
Ах, они, лукавые, ах, хитрюги: «умыть в купаленку» - значило одарить на шейку ожерельем, сережкой в ушко...
Обычай деревень из-под Кириллова, Кадникова, может, его кто-то помнит?
Ночью купальской папоротник распускает огнисто-красные цветы. Девок, парней в лесу!
- Ау-у... ау!
Стал очевидцем чуда - горячо, до березки в изголовье полюбит зазнобушка. Богатства чаешь — клад откроется, злата-серебра доверху насыпано.
«Зелейщики» тайком совершали вылазки в болота, чащобы за травами, кореньем. Разувшись, раздевшись, телешом в ночи, украдкой, не иначе! Сбор «корений на зелья» приравнивался исстари к тяжким преступлениям.
Отзвук суеверий, приписывавших травам злые, сверхъестественные свойства, закреплен в слове «отрава». Знахари, бабки-ворожейки были не прочь подурачить простоту, сбывая страждущим ли исцеления, охочим ли разбогатеть за здорово живешь разрыв-траву и колун, нечуй-ветер, адамову голову и плакун-траву.
У кого разрыв-трава, тому замки и запоры нипочем: прикоснись - рассыплются, греби из хором, из амбара чего хочешь!
Нечуй ветром завладел - станут покорны тебе и воды тихие, и бури-вихори.
Чернобыль-трава в руках - прибавится детинушке силы-мочи, здравия несокрушимого...
Если без секретов, то нечуй-ветер - обыденная кошачья лапка, в борах-беломошниках топчешь это внешне неказистое, словно бы плюшевое растеньице на каждом шагу. Чернобыль - не что иное, как разновидность полыни, не ходи далеко, по пустырям густы ее заросли. Адамовой головой иногда именовали корневища орхидеи башмачника. Редкое растение, цветет дивно, распускаясь через 15-17 лет после прорастания, однако тоже трава как трава.
Несомненно, многие травознаи были искусными врачевателями. Что-то из секретов - как впрок заготовлять целебное сырье, чем пользовать больных -они унесли о собой. Хотя поныне множество лекарств изготавливается на коре, стеблях, цветах, корневищах растений, чьи целебные свойства, возможно, открыты мучениками, кого заживо жгли на Козьем болоте за Москвой, увечили батогами у стен приказа тайных дел, на Красной площади у позорного столба.
Обрядность Купалы, прошедшая испытания тысячелетий, утеснялась еще потому, что Иван-день деревенских календарей - святыня религиозная, Рождество Пророка и Предтечи Иоанна Крестителя.
Наивно полагать, что Русь всерьез исповедовала тогда веру, скажем, в Ярилу. Из обрядов со временем исчез их языческий смысл, игрища, выражая какие-то оттенки национального характера, соответствовали тяге людей к творчеству, к общению. Всех вовлекали они в потехи, бесшабашное веселье: город - гуляй и город, селенье - на улицу все от мала до велика.
Кто не пойдет на купальню,
Тот будет пень-колода!
А кто пойдет на купальню,
Тот будет бел-береза!
По росе кувыркаться, в реку ночью нырять, жечь костры, прыгать через огонь: выкажи удаль, в хороводах - стать и голосок! Прошел огонь и воду - очистился перед порой страдной, покосом, жатвой. Костры раскладывались и около полей:
Чье жито лучше всех?
Наше жито лучше всех!
Колосисто, ядренисто:
Ядро с ведро, колос с бревно!
Близость зеленых святок к Ярилиной неделе, а той - к Купале, впоследствии - к Петровке способствовала их взаимопроникновению, заимствованиям песенного склада, слиянию празднества с празднеством.
Отчетливы слои седой, почти дохристианской древности в песнопеньях о трех змеях, сжигаемых на купальском костре, о трех ведьмах: одна «закон разлучает», ворог семейного лада, вторая коров портит, «закликает», третья посевы губит, «залом ломает».
Вы катитесь, ведьмы,
За мхи, за болота,
За гнилые колоды,
Где люди не бают,
Собаки не лают,
Куры не поют, -
Там вам и место!
Из крестьянских примет устные святцы застолбили:
«На Иванову ночь звездно - будет много грибов».
«Сильная роса на куполу - к урожаю огурцов».
«До обеда дождь — в сусек, после обеда — из сусека».
Конечно, вредит сырость яровым в цвету, сдерживает сенокос.
Э, за всех не говори! Пинежане-хлеборобы рассуждали по-иному:
- Ивановские дожди лучше золотой горы.
Где присловье родилось, там и годилось.
Последние купальские костры отгорели у нас очень давно. Погасли огни, будто в заповедной старине.
Жаль, отошло в предания и то, что Иван добрый, любовный бывал «хлебным», определяя сроки сева особой озимой ржи — «ивановской». Весьма, говорят, прибыльна была. К осени, слыхал, скот на нее выгоняли, скашивали отросшую зелень на подкормку. Растения мощно кустились, через год одаривал щедрым урожаем. Где эта рожь, не знаю. Уж не легенда ли она?
Не зная, зачем берешься не за свое? Правильно, чего уж у нас своего, кто лишился единственного в мире уголка - с голосистыми жаворонками над полями дедов-прадедов и самых светлых рек беспечного детства! Но с нами боль утрат. Мучаемся, как страдает увечный ветеран от боли в ноге, потерянной в боях под Тихвином или на Курской огненной дуге. Нет — нет да подскажет она: почитали северяне жаворонка «вещевременником» - пахоту, вишь, возвещал; в избах имелась «отряхальная чаша» - хлеб над нею резать, раз грех на пол и кроху посеять... Простите, вне даты всплыло. Может, еще потому, что занятость деревень мешала развернуться купаленке. В Беломорье, например, достигали нерестилищ косяки крупнейшей сельди - тоже «ивановской». Горячи, азартны дни путины: бывало что и выкроят рыбаки, то в бане помыться и праздничную обедню отстоять.
8 июля - Петр и Феврония.
В средневековье в списках, богато расцвеченных буквицами, заставками, рисунками, и в устной передаче широко распространялась «Повесть о Петре и Февронии». Отвлекаясь от сказочных мотивов, сущность ее сводилась к тому, как деревенскую девушку, мудрую врачею и рукодельницу, полюбил князь Муромский и взял за себя.
Много претерпела простолюдинка от придворной знати - клевету, изгнание с мужем из родного города, пока благодаря собственно личным достоинствам, нравственной чистоте и знаменьям свыше обрела всеобщее признание.
Божья благодать осеняет домашний очаг, святы совет и любовь в семье. Превыше всего духовность, чистота помыслов и поступков, отнюдь не боярская либо княжеская родословная. Прожили Петр и Феврония в любви до кончины в один день, в один миг. Не удалось разлучить их даже при погребении: все равно оказывались вместе, в одном гробу. Саму смерть победила любовь!
Кстати, по старопрежней молве Петр и Феврония - любви счастливый день. «Милые бранятся, только тешатся». Помиритесь те, кто в ссоре!
Обронили устные численники пометку: «Впереди сорок жарких дней».
Утрачена дата, знаменательная в прошлом. Свое потерял - обивай чужие пороги, проси взаймы. Получили от соседей Валентинов день католического календаря, широко пропагандируемый средствами массовой информации.
«Впереди сорок жарких дней» - может, хоть это не забудем, беспамятные?
9 июля - Давид и Тихвинская ягодница.
В устных календарях - земляничник, огурцам накат, медосбор.
Устные календари приобщали к нуждам крестьянским и святых подвижников веры, и праздники в целом. Как сейчас - чествование иконы Божией Матери, известной с XIV века Тихвинской чудотворной.
С июньского Тихона птички затихают. Первыми те, кто начинал веснянки, снегам побудку: королек с ели, скворец от тесового терема на березе. Но дрозды свищут, зяблики звончато дробят, нет — нет и соловей из оврага выкатит в повитый утренней мглою лог хрустальные колеса.
Щелкает соловей, рассыпается руладами, темные омута отслаивают прозрачный пар, небо розовеет. Солнце встало? Встало, чтобы отразиться зеркалом плеса, будто нырнуть в его воды тихие, покойные...
Надо же, позади Купала, а солнце все купается!
К зениту лето: картофель набрал цвет, огурцы круглят бока, зелены, сочны перья лука.
Воздух пронизан неумолчным гулом пчел. Щедр взяток с лип, с разнотравья. Застигнут сумерки - сборщицы меда ночуют вне ульев, прямо на цветах, за версты и версты от пасеки.
Землянике, усладе ребятишек, пора воздать должное.
Жаль, мало удавалось побегать по именинницу, рано брали на пожню:
- За грабли подержишься, и ладно, вперед наука, узнаешь, где у коров молоко.
Парит. Зной нестерпим.
Воробьи в пыли купаются. Паук взялся сматывать ловчую сеть.
Печет и печет. Вроде запогремливало? Столько накошено, вдруг замочит?
10 июля - Самсон.
В устных календарях - сеногной.
«На Самсона дождь — семь недель тож».
Или по-другому:
«На Самсона дождь - через семь недель дождь».
Тех же щей, да пожиже влей!
Волей-неволей прими приметы на замету. В купальские дни месяцесловы предупреждали: «До Ивана поп дождя не умолит, после Ивана баба фартуком нагонит».
Мокрядь. С севера низкие тучи.
Поразведрит на часок-уповодок, кошенина для просушки сгребалась в рыхлые валы, их постоянно ворошили. Остожья ладились из суковатых жердин-стожаров. Стога метали тонкие, продуваемые, зароды подпирали с боков кольями, чтобы сено не слеживалось пластами. Сверху от дождей стога защищались пластинами еловой коры. Как ни многодельно, скот пустить в зиму без кормов - спаси, Господи, и помилуй!
11 июля - Герман.
В этот день Православная церковь совершает память преподобных Сергия и Германа, Валаамских чудотворцев.
Отмечен в устных численниках указанием: «Герману до Петрова дня через порог шагнуть».
Завтра край Петрову посту, который длится от 2 до 5 недель, смотря по тому, на какое число придется Пасха. Он бывал накладен деревням, втянутым в тяжелые труды. С росщековды, шурика и мурика поорудуй-ка косой-аршинни-цей - взмолишься: «Герман, не споткнись о порог!»
Отложить покос, что ли? А пахоту под ярь на следующий год, под озимое к осени разве отложишь?
Овес выметывает метелки, усами ощетинился ячмень. Посевы льна в цвету - голубень небу ровня.
С болота трубные голоса: кличут журавли, что морошка янтарным соком налилась...
12 июля - Апостолы Петр и Павел.
В устных календарях Петров день—разговенье, зеленый покос, мирская свеча, рыболов.
Веха движения по годовому кругу. «Петр и Павел полчаса сбавил» - ночь растет, поток света слабеет. «Петр и Павел жару прибавил» - зной достигает вершины. Реки мелеют: «К Петрову дню вода в реках умеженится». «Не кукуется кукушке за Петров день». Позади у птиц песенки; поглощают время хлопоты о птенцах: «Соловей поет до Петрова дня».
По поведению пернатых складывались в российских численниках прорицанья:
«Перепелка перед Петровым днем протяжно кричит — осень будет долгая».
«Кукушка перестала куковать за неделю до Петрова дня, зима ляжет за неделю или две до Рождественского заговенья; если же кукушка кукует неделю иди две после Петрова дня, зима уляжется чрез столько же времени после заговенья на Филиппов пост (Филиппов, или Рождественский, пост с 28 ноября по сочельник, 6 января)».
«Соловьи после Петрова дня пели дня три-четыре или больше, зима начнется после Покрова (14 октября) спустя три-четыре и больше недель».
Макушка лета - и об осени, о зиме печали?
Все путем, все ладом: июль августу батюшка, сентябрю дед. Срок ему наследникам порадеть. «С Петрова дня зарницы хлеб зарят», готовя колос к серпу. «Пришел Петрок, сорвал листок», сквозит березовое мелколесье, оголились нижние сучья.
Святые апостолы Петр и Павел проповедовали учение Иисуса Христа и приняли мученическую смерть за христианскую веру в 67 году.
В устных календарях чаще упоминается апостол Петр.
Простолюдин, рыбак, Петр слыл, как и Никола угодник, крестьянским покровителем: «У мужика то и праздник, что Петров день».
На Севере, впрочем, Петров день широко отмечали не повсеместно. Ограничивались посещением приходских церквей, взносами в пользу клира масла, яиц, сметаны.
Рыбаки, чтя апостола Петра, скидывались на «мирскую свечу» в храм, после молебна разговлялись артельно столом-скатертью.
Это быль, а у поселян Ваги долго держалась легенда, якобы к ним на луг зелен, на крут бережок выбегал олень - апостольский дар крещеным. Прямиком к кострам, православные, прямо к котлам!
На Печоре празднество звалось горкой. Молодым - игры, песни до утренних петухов, пожилым - обетная каша, обязательно за рекой, в помин по почившим предкам.
Петров день был зачином постоянных хороводов, исстари желанен молодежи городов и сел без различия.
Адам Олеарий, будучи посланником Голштинии, посетил русскую столицу XVI века и занес в записки: «У всех русских и москвитян справляется около сего праздника странное игрище. Хотя они строго и безвыходно держат жен своих в домах, так что весьма редко пускают в церковь или в гости, но в некоторые праздники разрешают женам и дочерям своим ходить на приятные луга: там они качаются на круглых качелях, поют особенные песни и, схватясь одна с другою руками, водят круги или пляшут с рукоплесканьем и притопывают ногами...»
Так, именно так: ставились качели. «Как ни сторонись, девка, а на петровских качелях с пареньком покачаешься». «Петровы качели - девичье веселье». Сбившись ватагами, парни-холостяки обходили округу. Скажем, молодцы из Балдаковской навещали Агафоновскую.
Суконные пиджаки внакидку, кумачные рубахи навыпуск, кисти поясов ниже колен, сапоги начищены, картузы сбиты на ухо. Знай наших!
Балдаковска-то деревня
Стоит на глинушке,
Ребята молоды-премолоды,
У всех по милушке.
До Кадникова их небось слышно. Пусть девчата Агафоновской не заносятся! Они-то ждут, глазыньки проглядели, а виду нельзя показывать. Завела одна бойкая вострушка с усмешечкой:
Балдаковские идут,
Мы запрем воротца,
Отыграют, отпоют,
У дядина колодца.
Вот как? Гармонист рванул меха, парни грянули:
Агафоновски девицы
Из соломы, из кострицы,
Восемь сажен поперек,
Никто замуж не берет.
Часами не смолкала припевочная распря - к общему, конечно, удовольствию - и удалялась за околицу. У девчат веточки - гармониста оборонять от комаров.
Молодежи воля. Старшие устраняли ее от хмельных застолий. Без надзора гуляй ночь напролет и «карауль солнышко». На утренней зорьке играет оно радужными красками, неповторимо, цветисто.
Березку завивали, венки по течению пускали, словно в «зеленые святки»...
Если на Конона-огородника, Никифора-лапотника собирались съезды, ярмарки, Петр-Павел ими отмечался еще шире. Назовем для примера торжок становища Кегор Мурманского берега, века с XVI привлекавший купцов, ремесленников, промысловиков. «Ветреные люди», по выражению северян, приплывали сюда с попутным ветром. Приезжали на собаках, оленях. Собирались не только поморы, но и саамы, карелы, коми, норвежцы, шведы, англичане.
Было что поморам выставить: ворвань, рыба, шкуры моржей, тюленей, меха.
Бойкие, говорят, шли купли-продажи!
Рыбаками в Петров день повсеместно заключались сделки со скупщиками уловов осенней путины.
В Петров день нанимались батраками к предстоящей жатве, покидали деревню искать долю на чужой стороне.
Поморы победнее, у кого не было шняк и карбасов, снастей, уезжали на Мурман - ловить треску удами; нанимались покрученниками к богатым поморам-судовладельцам промышлять зверя на Матку - остров Новая Земля.
Петровка, она «голодовка». «Утешили бабу петровские жары - старый хлеб поели, и новины нет».
Нужда не тетка, отправит и на Матку!
Знаменательный день сопровождал рой присловий. О выгоде сеностава, когда трава заматереет: «С Петрова дня - красное лето, зеленый покос». О лучших сроках вспашки паров и сева озимых: «До Петрова дня взорать, до Ильина дня заборонить, до Спаса (14 августа) посеять».
Дед сентября, внук мая на дворе. Месяцы - одна семья, споровляют меж собой по-родственному, без дележки. Июль сентябрю готовя задел, бруснит с березок сухой лист.
А май не позабыт?
13 июля -Двенадцать апостолов.
«Двенадцать апостолов весну кличут, вернуться просят».
Весна красна,
Ты когда, весна, прошла?
Ты когда, весна, проехала?
На кого, весна, покинула
Своих детушек,
Малолетушек?
Слить прошлое, настоящее и будущее в единое, имя которому вечность, -задача, настойчиво решавшаяся деревенскими святцами.
В нашем углу покосы располагались по «мысам», «наволокам», по реке Городишне, по Сельменге, Сараду, Полюгу, Куерме и по лесам на «чищеньях», старых гарях.
Стлали ребятишкам в сарае либо на повети. Послышится внезапно: тарахтят мимо амбаров телеги. С походным скарбом, с косами, граблями, вилами опрокинулся «на дали» - лесные глубинные пожни - народ с Быкова, Лопатина, Пригорова, Бора. С Киселева вечор проехали - под гармонь, под песни.
От хором денисовских мелодичный звяк - косу отбивают.
Чирикнул и под стреху шмыгнул воробей. Сорока скок-поскок по тесинам кроли.
Вздохнула в хлеву корова.
Силишься одолеть дрему, но звуки летнего рассвета отрадно успокаивают, сморит тебя сладчайший сон...
Проснешься - в избе пусто, деревня будто вымерла. Никого под березами, кроме бабки-пестуньи у дома Прохоровичей с годовалым Венькой на руках.
Ой, соня, что наделал: сено под деревней выставлено, в Кленовках загребают, туда одному мне дорогу не найти, кисни вот в одиночку!
14 июля - Кузьма и Демьян.
В устных календарях - летние кузьминки.
«Кузьма и Демьян пришли — на покос пошли». Ступайте, мужи святы, сено сгребать, стога метать, поспеете на «ссыпчину» - женский, девичий праздник!
В лугах на костре варилась общая каша.
Оплакали весну-красну, не вернулась в обрат, с «Вознесенья за летом замужем», да жизнь продолжается. Ну-ка, доченьки, песню, ну-ка, в хоровод!
Лели мое, Лели!
Два братца родные
Да сено косили.
Лели мое, Лели!
Сестрица Аленушка
Обед выносила,
Лели мое, лели!
Творог и сметану
И молочную кашу.
Песню курских крестьянок я здесь привел, но по духу, по сути она целиком соотносима с обычаями, укладом северных деревень.
15 июля - сырная Богородица.
За Петровским постом вволю творога, по-нашенски сыра, скопился в погребе за предыдущие недели. Вынутые из печи пироги смазывали маслом: с корочки ручейки! «Барашка в лоб» - и скворчало у загнета жаркое. «Маленько озерко, а дна не видать» - к чаю крынка топленого молока...
Как и обошлись бы без тебя, Богородица сырная? Работа на лугах легка разве тем, кто ее не пробовал. Труд, изматывающий труд, от него кости ломит в глазах темно.
Успевай, покуда вёдро! В росе вымокнув, озябнешь по дороге на пожню. Там машешь, машешь косой, станет она скоро каменной. Солнце распеклось, оводы-пауты достают сквозь одежду до крови. В ряду поставлен, другие тебе наступают на пятки. Смахнуть пот с лица успеешь ли, когда точишь косу.
Сгребать, носить сено в копны - новая морока. Сыплется за ворот сухая колючая пыль, тело саднит и зудит. Пальцы ног опрели, хромаешь...
Нет, на постной пище кому экое напряжение снести? Слава Богу, пришла Богородица сырная!
В нашей округе употреблялись косы-стойки. Рядом, за Сухоной, тотьмичи до конца прошлого века ставили сено только горбушами, косами, изогнутыми в виде большого серпа. «Не косит, траву скребет» - сказано о горбуше. Работа «внаклонку» - пояснице надсада, но горбуша удобнее стойки на кочковатых, засоренных кустарником угодьях.
Пожни подразделялись на заливные (пойменные), луговые и боровые, дубровные, суходольные, болотные - и везде травостою лечь в стог определи время. «Одна пора в году сено косить». «Перестоялась трава - не сено, а труха». Допустим, сверялись с лабазником: расцвел - бери почин страды. В травке-погремке стучат семечки - все бросай и коси!
Сено по деревням знавалось «сладкое» и «кислое», «легкое» и «тяжелое». Вдвое оно питательней ранних укосов, только ежегодно убирать траву на одних площадях в одни сроки, смотри, покаешься. Обеднеет луговина. Учись беречь угодья. Лучшие из них заливные, в поймах вдоль рек: давали по 200 - 300 пудов с десятины, притом сена кормного, с бобовыми, со злаковыми, как чина, мышиный горошек, лисохвост, ежа, пырей.
Богатые угодья наперечет, в районах развитого животноводства до десятой доли пашен выделяли для сеяных трав: клевера, тимофеевки, вико - овсяной смеси. Когда их косить? И тут выбери пору. Убранный в цвету клевер, например, просыхая, осыпает листья, нежные побеги, толстые же будылья скоту не по зубам, и труды твои прахом.
Сухмень. Рожь ветром колышет, ходит по ней зыбь, стрижи в обесцвеченном зноем небе визжат, и пахнет вянущей травой. Кажется, свежим сеном пропахли и облака, белые, словно лебяжий пух, и пыльные кусты проселков, и в деревне избы. Звуки - треск кузнечиков, гуд пчел, лепет березы над колодцем неотделимы от картин страдной сенокосной поры.
16 июля - Мокий и Демид.
В устных календарях - маков день.
«Мокий с Демидом в поле стоят, навстречу Марфе вышли».
Позвольте, Мокий-то под окошками, сочно зелен, огнисто ал - глаз не отвести!
Чуть-чуть переиначили имя деревенские святцы, законно занял место в них маков день.
Выращивался мак в палисадниках для красы-басы, на грядах ради семян -посыпать стряпню, калачи, сдобу. Маковое масло употреблялось как разбавитель красок иконописцами и в других целях.
17 июля - Марфа и Андрей.
В устных календарях - наливы.
Крестьянин, с головой поглощенный сенокосом, не выпускал из поля зрения хлебные нивы. «На Марфу овес в кафтане, а на грече и рубашки нет» - радовала весть южные уезды. «На Андрея озими в наливах, а батюшка овес до половины не дорос» - заметка волостям северным.
18 июля - Афанасий, месяцев праздник.
Колдовское есть что-то в луне, когда багровая, огромная, всплывая над лесом, льет мерцающий свет на росные травы, стелет поперек дорог непроницаемо черные тени. Диск меняет расцветку, то уходит за облака, то выныривает, отчего создается впечатление, что луна перемещается, будто бегает.
Счастья мужицкого провозвестье: «.Месяц на восходе играет - к хорошему урожаю».
19 июля - Сисой светел...
20 июля - Фома.
Привлечены присловья месяцесловов калик перехожих заполнить пустоты календаря земледельческого.
Уход за молодняком скота, за домашней птицей, сад и огород - пропуск за пропуском в деревенских святцах, облагораживавших людей труда и всякий труд на пользу, на потребу людям.
К знойному перевалу лето: отмели Беломорья раскалены, сохнут на песке выброшенные прибоем водоросли.
Прогрелись сбежистые бурные речки, и, бывало, мальчишек, девчонок бродило в чистейших водах - галдеж их заглушал писклявый гомон куликов.
«Ловцы жемчуга» - не правда ли, романтично?
Забава вместе с приработком.
Сокровища северных рек блистали на окладах икон, шитье облачений церковнослужителей, женских головных уборах.
Ясно, всерьез промыслом, кстати, всем доступным, занимались взрослые, совмещая его нередко с рыболовством. По закону, добытчик волен был распоряжаться добытым, продавать ли жемчуг на месте, отправлять ли зарубежным скупщикам, но об отменных по красоте и величине экземплярах - крупнее воробьиного яйца - обязывался извещать начальство. От века к веку скудели перлами реки, тем не менее только крестьяне села Варзуга (Терский берег Кольского полуострова) выручали за жемчуг около 10-12 тысяч рублей за лето. Для сравнения: в те же десятые годы XX века фунт лососевой икры стоил 15-20 копеек...
Как сегодня, так и сто лет назад, гремели грозы, а то застаивалось сырое ненастье, чтобы сосновые раменья дохнули вдруг грибной прелью, послали в боры-беломошники горожан и деревенских:
— Красняк пошел! Первый слой!
Массивный, словно из красной меди отлит, «красняк» в отличие от «синяка» еловых болотистых низин растет по сухим боровикам. Оба рыжики, да разница - отведай, и сам поймешь.
Заготовка знатного гриба когда-то служила важной статьей дохода жителей города Каргополя, таких волостей, как Шальская, Павловская, Полуборская, Печниковская, Ошевенская, отчасти других. Первосортный рыжик, малоразмерный «носок», который засоливался целиком, скупщиками принимался по цене от 7 до 10 копеек за фунт в сыром виде, от 10 до 30 копеек - в соленом. Семейство до осенних холодов зарабатывало по 30-50, при урожае до 100 рублей, чего хватало на уплату налогов, пополнение хозяйственного инвентаря, покупку обнов из одежды, обуви.
Белый гриб пинали - поганка, в наберуху - единственно боровой рыжик: на него спрос в модных трактирах, ресторациях Москвы, Питера, за границей в Париже.
Грибной сезон еще впереди, а и теперь вынеси на рынок свежепросольный красняк - боровик - с руками оторвут!
Увы, о раковинах - перламутровках и жемчужницах, о дорогом каргопольском, о нашем вологодском боровом рыжике глухо в устных календарях. Подозреваю, утрачены меткие присловья.
21 июля - Летняя Казанская, Прокопьев день.
В устных календарях день этот - жнец.
«Черника поспела, думай о ржи». Встарь, пока деды-прадеды возделывали рожь ивановскую, возможно, выступал Прокофий (Прокопий) у нас жатвенником — с суслонами на полосе.
«Лес богат, не то что наш брат». Вызрело черники, за морошкой поспела голубика, по ручьям - видимо-невидимо красной смородины, а все еще рожь на серп не доспела, потерпим малость.
По всей Руси праздновалось явление иконы Пресвятой Богородицы в Казани. День этот держал особый чин в Великом Устюге: торжественными службами чествовали праведного Прокопия, Христа ради юродивого (1303 год), Знамение от иконы Благовещение Божией Матери, чудесами прославленную с 1290 года. Бою колоколов вторил шум торговых рядов: без ярмарки разве ж праздник?
На острове Колгуеве с Прокопия шли горячие деньки: отлов линных гусей. Птица линяет, теряя «рулевые перья» из хвоста, взлететь не может — хоть голыми рукам бери. Гусей загоняли в сети. Интересно, сколько скоплялось там дичи, если 50 - 60 промысловиков, слобожан-мезенцев, за сезон добывали до 100 тысяч голов и птицы не убывало? Гусаки и гусыни - при выводках, в сети брали бессемейных яловиков, их ощипывали, потрошили и тушки засоливали в бочки. С Колгуева вывозился гусиный и утиный пух - 70-100 пудов ежегодно, около 50 пудов мелкого пера. В Архангельске, на его окраинах, в Соломбале и Кузнечихе, продавали мезенцы гусей по 6-7 копеек за тушку.
Бедняцкая была пища, что вы хотите...
Было так в середине XIX века.
22 июля - Панкрат и Кирилл.
С заполярного острова перенесемся на огородные гряды: «Панкрат и Кирилла, святые отцы, пробуют первые огурцы».
Снимали пробу Панкрат с Кириллом: ах, добрая закуска пропадает. Сюда б да винца косушку, его ить и монахи приемлют...
Сидим! Хорошо сидим! И сутки просидели сиднем, в деревенских календарях, гляньте, следующий день пропал, следа не осталось.
24 июля - Офимья и Ольга.
В устных календарях - стожарница и сеногнойка.
Стожары - созвездие северного неба, Плеяды, ярче, блистальней сияющие с потемнением ночей.
Стожар, как известно, - длинный кол, обычно суковатый. Ряд стожаров составляли основу, куда стожилось, складывалось сено на подмости из хвороста, старых жердей (для проветривания снизу, чтобы кладь не плесневела в сырую погоду).
Мужики сплошь и рядом на стороне: в лесу смолу, деготь гонят, уголье жгут, в Уломе торф копают. Куда без копейки? Лето в году одно! Сейчас копейку не зашибешь, будешь опосля локти кусать.
Не бабье дело затыкать остожья - ставить стожары, надрываясь с ребятишками на сенокосе. Но куда податься?
Были у нас Офимьи-стожарницы, честь им и место в деревенских святцах!
А в духовных святцах - почесть Великой княгине Ольге, поименованной мудрейшей, равноапостольной.
Сказания о правительнице Киевской Руси, сурово, коварно покаравшей племя древлян за убийство мужа, - украшение древних летописей. В соборах и храмах величают ее, «яко зарю утреннюю, в земле нашей воссиявшую и свет веры православные народу своему провестившую». В 957 году святая Ольга приняла крещение в Константинополе, первая христианка киевского княжеского дома.
Возрастает разность дневных и ночных температур, бывают и утренники: легкий, матовый иней оседает в ложбинах, не поднимается к буграм суходолов. На покос прихватывай грабли с утра. В закоулках скошенная трава скорее преет, чем сохнет, приходится ее выносить на открытые ветру и солнцу места.
25 июля - Прокл.
В устных календарях - большие росы.
«На Прокла поле от росы промокло». «Росой лес умывается, с ночкой прощается».
Тронь березу-подростка - окатит, как из лейки. Желтый лист сорвется, мол, на-ка медальку, что рано встаешь, косу берешь!
26 июля - Степан Савваит.
К нему приложение долгожданное: «Степан Савваит ржице-матушке к земле клониться велит».
Мужику рожь поклон отвешивает: повершай-де с зеленой страдой, на очереди страда хлебная, коли колос погрузнел, июль изготовился к передаче дел августу - травкой белозором, расцветшей на лугу, спелой ягодой в саду, кубышками мака под окошками.
28 июля - Кирик и Улита, Владимир - Красное Солнышко.
«Улита едет, когда-то будет»? Досада на тихонь нерасторопных, которым «семи собакам воды не разлить»?
О Кирике говорили: не в пору он дождь льет.
«На Владимира солнышко красно играет».
Великий просветитель и креститель Руси святой Владимир, внук великой княгини Ольги, прошел жизненный путь от идолопоклонства к истинному познанию Бога. Словами любви к Богу святая Ольга посеяла спасительные зерна в сердце своего любимого внука.
Святой Владимир принял Крещение в Херсонесе в 988 году. И тогда же состоялось Крещение всей Руси - всего русского народа от Причерноморья до Великого Новгорода. Тем самым Русь на равных христианской державой влилась в семью европейских народов.
29 июля - Финоген.
В устных календарях - волотки на бородки, зажинки.
О погоде множились прикидки, так как «лето под гору катится», об отлете «пташки задумываются». «Придет Финоген с теплом да со светом, управишься загодя со жнитвою. Финоген с дождем - копногной, хлеб в снопах прорастет. Финогеев день к Илье Пророку навстречу идет - жнитво солнышком блюдет».
Ох, «молись солнышку, дал бы вёдрышка»: с сеном не управились, жатва стучится в ворота!
На лугах Поморья все еще «щука ныряет, весь лес валяет, горы ставит» - о косе загадка. Точно, образно сказано.
Горы сена надобны, чтоб снабдить скотинку-животинку, черно-пестрых холмогорок, карих вятских лошадок кормами на зиму долгую.
Бывало, по деревне весть:
- Дедушка Панкрат к себе на бороду кличет.
Ничего такого. «Борода» - окончание страды. «На бороду», то есть помочь соседу завершить сеноуборку, сходились без повторных приглашений. Принято, заведено, храни обычай доброй старины. А зажинки - то-то праздник!
Сноп-первенец с полосы нарядно, по обычаю, одетая хозяйка дома проносила гордо серединой села. Водружался сноп в красный угол избы под образа. Стоять ему - с солонкой с солью, со свечой - до самых дожинок.
Уборка хлебов велась раздельным способом. Не дошла рожь, дозреет в снопах, поставленных суслонами. Десять снопов ставили вместе и сверху снопом прикрывали - вот и суслон.
Преображалась округа: луг - и стога, нива - и суслоны. Поле с полем перекликались:
Пора же, мати, жито жати,
Ох, и колосок налился,
Пора же, мати, дочку дати,
Ох, и голосок сменился.
Русь работящая - Русь песенная...
30 июля - Марина и Лазарь.
В устных календарях - зори с пазорями.
Солнце закатилось. Высыпают звезды. Тлеет золотистая, в легком румянце, заря. Внезапно с запада окоем высвечивается голубыми вспышками. Отблеск дальних гроз в народе и прозывался «пазорями».
Сколько времени уделял небу крестьянин, весь в земных заботах! На Ивана Купалу «солнце трижды останавливается». «Месяцев праздник« - 18 июля, «солнце красно светит» — 29 июля.
И наконец, «зори с пазорями». Смотри, внимай, ничего не пропускай!
31 июля - Емельян.
В устных календарях - воробьиные ночи.
Стой-постой, вдруг память изменила? Негде свериться, не у кого справиться. Нет полного списка народных устных календарей, иметь их мужикам вовек было отказано. И были ль святцы деревенские, докажи тем, кто им не верит!
С грозами приходит, с грозами уходит июль.
Гроза впотьмах, говорили: «воробьиная ночь». Дескать, испугавшись нарастающего треска, слепящих молний, воробушки в своих ухоронках копошатся, потом летят незнаемо куда.
Утром, помнится, стога сена курились на пригреве, лужок за погребом белел катышками дождевиков, блестели лужи, маня по ним, теплым до щекотки, проскакать босиком.
Благодать: не поливать гряды, не позовут раньше обеда сгребать сено.
Айда в Магрин бор!
Увесисты молодые подосиновики, крепыши на толстых ножках. Ко мхам жмутся маслята: «Был ребенком - пеленался в пеленки, стал стар старичок, надел воротничок». Подберезовики скромные, лесные ребятишки - на исподе шляпок рыжие веснушки.
Может, навестить Городишну? Вода прибыла после грозы, вдоль берега глинистая муть. Кишмя кишат пескари, мулявы-гольяны, уклеи, ельцы. Только удочку закинь, будут клевать на голый крючок!
...Иду лугом, подпираюсь палочкой: не лишним мне сделался батожок-посошок. Простор здесь, поля, покосы - не городищенским чета река шире и глубже, чем в детстве, да что-то не прикипаю к ним душой.
Пасется стадо коров вдоль берега Кубены. У пастуха через плечо орущий модные песенки транзистор, и я еле-еле различаю с песчаной отмели тонкий мелодичный говор куликов.
А, кулики-сороки? С дальнего Севера прилетели, весточка, что лето тронулось к осени, точно годы мои - к зиме.
Взмывают, будто из-под ног, чибисы, восклицают над головой:
- Чьи вы? Чьи вы?
Не знаю. В самом деле, не знаю, чьи мы, - от деревни отстали, к городу не пристали.
Иду, устало опираясь посошком, и странная мысль меня осеняет: вдруг выведет тропка узкая к суслонам на загонах-пажитях, к проголосным песням, какие забыты, к наивной вере, что если не у меня, у этих полей и лугов еще все-все впереди?
по свидетельству летописей
979 год — на Руси такие ветры с вихрем, страшные грозы, что об этом счел нужным упомянуть летописец.
1003 год - лето, благоприятное «на умножение плодов земных», то есть выдалось исключительным урожаем.
1017 год - в Киеве огнем уничтожено множество церквей. Причина распространения пожара, видимо, сухая погода.
1224 год - «страх и ужас на всех»: зной, сушь, горят болота-торфяники.
1301 год - 26 июля на Ростовскую землю обрушилась буря, в городе Ростове Великом четыре церкви с основания свергло, у жилых зданий ломало кровли.
1340 год - засуха. В городах Руси пожары. Великий Новгород охватило пламенем, возник ветер ураганной силы. Огонь был столь «лют и велик», что «по воде хожаху»: мнилось - настал конец света.
1355 год - засуха. По летописи Устюжской, «около солнца черно, и само солнце аки кроваво, и мгла стояла с пол лета».
1407 год -дожди, наводнения, гибель лесов от вредителей-насекомых. Оттого что пострадали хвойные породы, вымерла белка на больших пространствах.
1436 год - «студено да и мокро, и никакое жито не родилось».
1484 год — рожь около Москвы вызрела в июне, на Севере приступили жать с 12 июля. Урожай был собран неслыханно щедр.
1670 год - волости Присухонья, Поморья в бедственном положении. Погиб от «великих жаров хлеб в полях ржаной и яровой и всякие овощи. И земля от засухи солнечной тоже горела во многих местах на глубину аршин и больше».
1682 год - в Великом Устюге и окрест в июле выпадал снег «с лишком 7 вершков», то есть глубиною более 30 сантиметров.
АВГУСТ-СЕРПЕНЬ
ИЗБРАННЫЕ ПАМЯТНЫЕ ДНИ ПРАВОСЛАВИЯ И ПРАЗДНИКИ АВГУСТА
1 августа - Преподобной Макрины, сестры святителя Василия Великого (380), обретение мощей преподобного Серафима, Саровского чудотворца (1903).
2 августа - Пророка Илии (IX в. до Рождества Христова). Галичской (1350) и Абалацкой («Знамение») (1637) икон Божией Матери.
3 августа - Пророка Иезекииля (VI в. до Рождества Христова). Преподобного Симеона, Христа ради юродивого, и Иоанна, спостника его (ок. 590).
4 августа - Мироносицы равноапостольной Марии Магдалины (I). Преставление преподобного Корнилия Переяславского (1693).
5 августа — Почаевской иконы Божией Матери (1675). Мучеников Трофима, Феофила и с ними 13-ти мучеников (284-305). Иконы Божией Матери, именуемой «Всех скорбящих Радость» (1888).
6 августа — Мучеников благоверных князей Бориса и Глеба, во святом Крещении Романа и Давида (1015).
7 августа - Успение праведной Анны, матери Пресвятой Богородицы. Преподобного Макария, Желтоводского, Унженского (1444).
8 августа - Преподобномученицы Параскевы (138-161).
9 августа — Великомученика и целителя Пантелеймона (305). Блаженного Николая Кочанова, Христа ради юродивого, Новгородского (1392).
10 августа — Смоленской иконы Божией Матери, именуемой «Одигитрия» (Путеводительница). Апостолов от 70-ти Прохора, Никанора, Тимона и Пармена диаконов (I). Святителя Питирима, епископа Тамбовского (1698). Собор Тамбовских святых. Гребневской (1380), Костромской (1672) и «Умиление» Серафимо-Дивеевской (1885) икон Божией Матери.
11 августа - Мученика Калинника (II1-IV). Рождество Святителя Николая чудотворца Мир Ликийских.
12 августа - Апостолов от 70-ти Силы, Силуана, Крискента, Епенета и Андроника (I). Мученика Иоанна Воина (IV). Обретение мощей преподобного Германа Соловецкого (1484).
13 августа — Предпразднество происхождения честных древ Животворящего Креста Господня. Священномученика Вениамина, митрополита Петроградского и Гдовского, и иже с ним убиенных Священномученика архимандрита Сергия и мучеников Юрия и Иоанна (1922). Праведного Евдокима Каппадокиянина (IX).
14 августа - Происхождение (изнесение) честных древ Животворящего Креста Господня. Празднество Всемилостивому Спасу и Пресвятой Богородице (1164). Семи мучеников Маккавеев (166 г. до Рождества Христова). Начало Успенского поста.
15 августа - Перенесение из Иерусалима в Константинополь мощей первомученика архидиакона Стефана (ок. 428). Блаженного Василия Спасо-Кубенского (XV). Блаженного Василия, Христа ради юродивого, Московского чудотворца (1557).
16 августа — Преподобного Антония Римлянина, Новгородского чудотворца (1147).
17 августа — Семи отроков, иже во Ефесе: Максимилиана, Иамвлиха, Мартиниана, Иоанна, Дионисия, Ексакустодиана (Константина) и Антонина (ок. 250). Преподобномученицы Евдокии (362-364).
18 августа - Предпразднество Преображения Господня. Мученика Евсигния (362).
19 августа - Преображение Господа Бога и Спаса Нашего Иисуса Христа.
20 августа - Попразднество Преображения Господня. Преподобного Пимена Многоболезненного, Печерского, в Ближних пещерах (1110). Мучеников Марина и Астерия (260). Обретение мощей святителя Митрофана, епископа Воронежского (1832).
21 августа - Перенесение мощей преподобных Зосимы и Савватия, Соловецких (1566). Второе перенесение мощей преподобных Зосимы, Савватия и Германа Соловецких (1992). Святителя Мирона чудотворца, епископа Критского (ок. 350). Толгской иконы Божией Матери (1314).
22 августа - Апостола Матфия (ок. 63). Собор Соловецких святых.
23 августа - Мучеников Римских: архидиакона Лаврентия, Сикста папы, Феликиссима и Агапита диаконов, Романа (258).
24 августа - Преподобномучеников Феодора и Василия Печерских, в Ближних пещерах (1098).
25 августа - Мучеников Фотия и Аникиты и многих с ними (305-306).
26 августа — Отдание праздника Преображения Господня. Перенесение мощей преподобного Максима Исповедника (662). Святителя Тихона, епископа Воронежского, Задонского чудотворца (1783). Минской (1500) «Умягчение злых сердец» («Семистрельная») (1830) и именуемой «Страстная» (1641) икон Божией Матери.
27 августа — Предпразднество Успения Пресвятой Богородицы. Пророка Михея (из 12-ти пророков) (VIII в. до Рождества Христова). Перенесение мощей преподобного Феодосия Печерского (1091).
28 августа - Успение Пресвятой Владычицы Нашей Богородицы и Приснодевы Марии. Иконы Софии, Премудрости Божией (Новгородской).
29 августа - Попразднество Успения. Перенесение из Едессы в Константинополь Нерукотворного Образа Господа Иисуса Христа (944). Феодоровской иконы Божией Матери (1239).
30 августа — Мученика Мирона пресвитера (250). Свенской (Печерской) иконы Божией Матери (1288).
31 августа - Мучеников Флора и Лавра (II).
Сама отрада родниковой свежести - воздух и терпкий аромат подсохших на корню метельчатых трав.
Трубят с болот журавли. Из ольшаника, подражая стуку росы по листьям, тенькает пеночка. Пищат синицы - в желтых жакетах, черных галстучках задиры, с утра пораньше щечки напудрены.
- Пень-пень, тара-pax! - хвастаются. Мол, им по пню ударить - пень вдребезги. Как же, жди: клюв меньше подсолнечного семечка, в самый раз таким пни крушить.
Сыграв зарю, журавли умолкли. Не слыхать синиц, видно, убрались куда ни есть кочующей семейной стайкой. Оборвалось теньканье пеночек.
Тишь. Не по себе мне, даже шум моих шагов чужд утреннему покою леса, курчавым белым мхам под соснами, зеленым пышным - под елками, таежными патриархами в сивых бородах лишайников, свисающих с нижних сучьев.
Проскочила через тропу белка, взметнулась на осину. Потаращилась на меня, поглазела с высоты и давай пугать: скалит оранжевые зубки, ворчит, урчит, коготками по суку скребет. Вот я тебе... вот я! Удирай, пока цел. У-ух, возьмусь трепать - полетят клочки по закоулочкам?
Ты что? Грибов жалко? Краса ненаглядная - уши с кисточками, по локоть красные перчатки, хвост пушист, - да выбирай из корзины любой. К твоим лапкам выложу, прелестница, самый ядреный боровик, смени гнев на милость, умоляю...
- Цок! Цок! - сердито цокнула. Хватит-де подлизываться, и, дергая хвостом от негодования, юркнула в листву.
Иду, подпираюсь палочкой. Провожать меня взялась зарянка. Перепархивает от елки к елке, восклицая вполголоса:
- Уик-ти-тик... уик-тик-тик...
У нее черные смышленые глазенки, оранжево-красная грудь. По мне, зарянка - крылатое воплощение августа, пути его от черной вызревшей черемухи к багрецу осин. Июль-ягодник как раз дарует спелую черемуху, прежде чем августу уступить место.
С наплыва грязи в ложбине поднялись крупные и нарядные бабочки - тополевые ленточницы. Как и раньше, в июле, роем взмывают капустницы-белянки.
На росчисти, где когда-то рубили дрова, стеной густой малинник. К траве никнут побеги, отяжелевшие от ягод и росы.
Зарянка отстала: ягодами полакомиться, да?
От опушки смотрю, как вдали бронзовеет лен, как рожь, чуть колыхнет ее ветром, бьет поклоны, молит о солнечной благодати и ясных днях...
Полно, матушка, не кручинься, август только-только ступил на порог!
Но позади сорвался сухой желтый лист, в падении задевая сучья, и поблазнилось под робкий щемящий шелест; кто-то украдкой скользнул из глубин леса.
Лето, ты это? Погоди, продлись, лето, - сено у нас недокошено и урожай в поле!
Нравом обычно мягок, август наследует лучшее: от июня - светлынь, от июля - щедрое тепло. Выпадало ему и наверстывать то, в чем предшественники не преуспели. Допекала жаркая сушь - август умерял зной; сырым, промозглым выдалось лето - после затяжного ненастья выравнивается погода, позволяя окрепнуть колосу.
Случается, холод пригрозит, пошлет снежную крупу барабанить по зелени...
Что ж, август сентябрю отец, октябрю дедушка - поимейте в виду!
Деревенские святцы нарекли канун осени «жнивенем», «густарем», «соберихой-припасихой». Густо дел просилось к работящим рукам. «Мужику отдохнуть некогда: косить, возить, пахать и сеять, а бабам и в августе праздник». Естественно, кто бы спорил: «В августе баба хребет в поле гнет, да житье ей мед: дни короче, да дольше ночи, ломота в спине, да разносол на столе».
Северянкам вдвойне весело, поскольку «леноростом» почитался август: «И жнет баба, и мнет баба, а все на льны оглядывается». «Ленорост припасает бабе холст», выручкой же от продажи кудели, пряжи, тканья была вольна распоряжаться хозяйка дома. Продавали урожай и прямо с поля - льносоломкой.
Все-таки, о чем ни толкуй, жатвой велики эти недели.
Нива сосредоточивала народные помыслы. С молитвы - «хлеб наш насущный даждь нам днесь» - было первое обращение к Образам и пахаря, и царя-государя, и нищего.
Не зря сказано: «Без хлеба — смерть», «Земля на зернышке стоит»]
Народ бывалый, поколесивший по белу свету, судачил с подковырками:
- Не дорог виноград терский, дорог хлеб деревенский: не много укусишь, полон рот нажуешь.
- Русский ни с мечом, ни с калачом шутить не любит.
- Ел бы богач деньги, кабы убогий хлебом не кормил.
За любой из пословиц - а их приведешь без счету - видятся люди. Солдат, счастливо вернувшийся с войны. Батрак, ломивший работу на чужом поле... Знает он, знает, отчего беден. Оттого, что две семьи кормит: свою и чужую!
Земледелец платил налоги, подати, продавал излишки, чем и обеспечивал годовым пропитанием четыре души. Понятно, помимо собственной семьи. Да хлеб не лен, зерно приберегали: «в амбаре места не пролежит». «Запас кармана не дерет».
Поле определяло в прошлом строй хозяйствования. От земли и труда на ней зависело, каковы у мужика хоромы, сколько скота на подворье, одежды в сундуках-укладках, посуды в висячих залавках, здоровы ли, крепки дети на полатях. Сам себе агроном, ветеринар и селекционер, крестьянин обязан быть домоводом. Добытый ремеслами, на отходничестве или заработанный на продаже излишков мяса, молока рубль не скупились вкладывать в хозяйство. Зажиточный крестьянин мог позволить себе раскошелиться, прикупить веялку либо сепаратор. На 1910 год в хозяйствах Вологодской губернии насчитывалось более 4000 веялок.
Конечно, деньги вкладывали в хозяйство, если это вложение обещало отдачу. Прикидывали, высчитывали. Сортовые-то семена годятся в наши условия? Удойному скоту надо сена вволю, муки на заболтку пойла. В мочливый, неурожайный год пуд сена в цене подскакивал до рубля, какую-никакую коровенку б сохранить для малых ребят, лошадей лишались...
Бывало, чего не бывало!
Деревня, можно сказать, - особый мир. Веками выстраданный уклад; нравственные нормы, превыше всего ставившие людей труда; традиции, праздники и поверья, питаемые глубинными корнями, - свое, ничего заемного. На чужое не зарились, своим делились: деревенские, в сущности земледельческие, праздники исстари становились и городскими, мораль - общерусской.
Природу, землю деревня боготворила. Чего стоил хотя бы обряд покаяния накануне церковной исповеди, когда крестьянка в слезах, на коленях у поля просила прощения:
Что рвала я твою грудушку
Сохою острою, разрывчатой,
Что не катом я укатывала,
Не урядливым гребешком чесывала,
Рвала грудушку боронышкою тяжелою,
Со железными зубьями ржавыми.
Прости, матушка,
Прости, грешную, кормилушка,
Ради Спас-Христа Честной Матери,
Все Святыя Богородицы.
Землю боготворили, перед хлебом преклонялись. Еще бы, «хлеб - всему голова»! «Хлеб на стол, так и стол - престол, а хлеба ни куска, то и стол -доска».
На Севере, подчеркнем, важнейший злак - рожь. «Матушка рожь кормит всех сплошь».
Она распочинает уборочную страду, первой идет в закрома.
По календарному краснословью, «рожь две недели зеленится, две колосится, две отцветает, две наливает, две недели хозяину поклоны бьет, жать себя просит. Торопись, говорит, не то зерно уплывет».
После заката смолистый жар хвои, кисловатый запах муравьищ исходил от леса. Волны лесных и полевых дуновений переслаивались с волглой прохладой, наплывавшей из Митина лога: вечера словно бы дышали. И было это дыхание здоровое, покойное, как у крепко поработавшего существа, и сдавалось, не будет конца сумеркам. Синим-синим сумеркам, плавно, при ясном, долго не темнеющем небе переливавшимся в ночь.
Ночи августа доверены стрекоту зеленых кузнечиков, звездам и зарницам. Бессонный стрекот певуч, звезды робки. Чуть что, одна за другой скатываются: видно, укрыться в темных хвойниках, на полосах под суслонами. Чем ночь темней, тем ярче вспышки зарниц, обильней звездопад. Не убывает, однако, звезд, крупных, блистающих одиночно, и мелких, рассеянных в пыль.
Утром, едва обогреет, воздух чуток, как никогда. Напружинясь под ветром, лопнет паутинка - переймешь; упившись сластью, мохнатый шмель покинет цветок чертополоха, загудит, полетит - далеко проводишь его слухом.
Зной ополдень навалится - жарче, томительней июльского.
Хотелось бы знать, чем время календарного «слетья» отмечали деревенские устные святцы?