В дальнейшем число каменных домов увеличивалось, хотя и не очень быстро. К концу рассматриваемого нами периода, в середине XIX в., каменные жилые дома были в большинстве городов. Города, в которых вовсе не было каменных зданий, составляли лишь примерно одну десятую общего количества городов, и почти столько же городов имели по нескольку каменных домов (менее 1% всех построек). Все же более половины (60%) городов тогдашней России были деревянными почти сплошь (свыше 95% построек) и почти пятая часть имели 90 – 95% деревянных домов. Несколько больше каменных жилых домов было в губернских городах: более половины их имели свыше 10% каменных домов, а пятая часть – свыше 20%*. Большинство малых и средних городов оставались, таким образом, деревянными до конца рассматриваемого периода.
Уже с конца XVI в. основным материалом для каменного строительства стал кирпич, производство которого все расширялось. В XVIII – середине XIX в. применение белого камня ограничивалось выкладкой фундаментов, цоколей и архитектурных украшений домов. Все же главным массовым строительным материалом оставалось дерево. Каменный дом стоил очень дорого и был недоступен рядовому горожанину, для которого самое владение каменным домом ассоциировалось с представлением о каких-то неблаговидных путях его приобретения: «От трудов праведных не наживешь палат каменных». Развитие каменного строительства тормозилось еще и тем, что деревянный жилой дом считался более гигиеничным, ибо при отсутствии центрального отопления в каменном здании ощущалась сырость.
Вместе с тем для высших слоев горожан престиж владения каменным домом был чрезвычайно высок, и человек, стремившийся подчеркнуть свое финансовое благополучие, нередко строил или покупал каменный дом «для представительства». В этом смысле показательна история двора купца И. А. Толченова, много лет бывшего бургомистром г. Дмитрова. В 1774 – 1776 гг. на дворе Толченовых строились и отделывались каменная кладовая и деревянные хоромы с переходами к ней, а также ворота и заборы. Хоромы «отделаны снаружи столарною работою» и «убраны внутри», т. е. потолки подштукатурены, панели и коробки выкрашены, а стены «обиты бумажными обоями»; «каменная палатка» и бывшие на дворе «старые каменные палаты», превращенные в людские, оштукатурены. В 1780 г. заводится «регулярный» сад, для чего нанят «вольный» садовник. Построены оранжерея и теплица «для ранних огурцей», куплено до 70 корней фруктовых деревьев, в том числе померанцевых, лавровых, лимонных, персиковых. В 1782 г. хозяин специально ездил в Вербилки для покупки на заводе Гарднера фарфоровой посуды. В 1784 г. «построена в доме линиа деревянная» в два этажа – три погреба и амбар в нижнем, четыре амбара в верхнем этаже. В следующем, 1785 г. построен новый каменный дом (на месте отцовского дома, выходившего на улицу) в два этажа, а со двора – с антресолями, т. е. в три этажа. Хозяин был очень заинтересован постройкой и записывал в дневник все
________________________
* Подсчеты произведены по данным «Географо-статистического словаря Российской империи» (Семенов – Тян-Шанский, 1863 – 1885).
________________________
основные работы: 23 мая рыли рвы для фундамента, 27 была торжественная закладка. Клали дом три с половиной месяца – до 15 сентября, «а потом осенью сделаны стропилы деревянные, и подрешечены, и покрыта кровля листовым железом, еще во всех покоях настланы бревенчатые нижние полы и потолки. В следующем, 1786 г., «во всех этажах настланы полы, сделаны двери, коробки и панели, також внутри деревянные лестницы и снаружи каменные крыльцы, складены печи и слесарною отделкою исправлено, також во всех покоях потолки, а в некоторых стены обштукатурены, на кровле сделан железный балюстрад с фронтонами и вставлены во все окна оконницы и в нижнем этаже вся столярная уборка выкрашена... а 15 октября в первый раз приняли гостей в нижних полатах, 19-го же – обеденный стол был в зале в верхнем этаже, а ноября 3-го... перебрались жить в нижний этаж, и зимой вреда от сырости или угару никогда не чувствовали». В том же году разобран бывший на дворе овин, а из солодовни сделан хозяйственный корпус, включавший «конюшню, каретной сарай, два амбара кладовых, сени к людским покоям с чуланами, а наверху сушильню для платья, и все покрыто тесом. Еще сделан корпус деревянной, заключающей избу с сеньми, два хлева коровьих и открытой сарай, и все тесом же покрыто, а в сад с двора сделаны ворота и забор решетчатой столарнои». Отделка внутренних помещений нового дома закончена только в следующем, 1787 г.: «В верхнем этаже и в антресолях вся столарная работа выкрашена, а резьба, и ниши, и двери в парадных комнатах отделаны белым левкасом, как обыкновенно под золото заготовляется, притом зал и некоторыя другия комнаты росписаны стены живописно алфреско, а в коих не росписано, те обиты обоями, спальня и ниш полушолковою материю, а прочия бумашками». Тогда же повешены зеркала, занавески и пр. Снаружи сделан каменный забор с воротами. Покрашена крыша (Толченое, с. 58, 70, 87, 163, 187, 200, 202, 205, 212 – 213, 220).
Так на месте старого двора богатого горожанина с деревянными и каменными постройками, с приспособлениями для сушки снопов и приготовления солода построен вполне современный для той поры особняк бургомистра с фронтонами и иными новшествами, с «регулярным» садом с экзотическими деревьями, но и с избами и сенями старого еще образца. В роскошной зале своего особняка хозяин устраивал приемы для местного купечества и духовенства; однажды здесь «кушал чай» сам московский главнокомандующий, прославленный герой Семилетней войны генерал 3. Г. Чернышев.
Затраты на все работы точно подсчитать трудно, но отдельные упоминания платежей позволяют предположить, что стоил этот дом тысяч 18 – 20. Всего через девять лет И. А. Толченов разорился (причем немалую роль сыграли непосильные траты на представительство, в частности на строительство дома). Дом с садом продан за 15 тыс. р. Редкие оранжерейные деревья проданы отдельно или отданы за долги разным кредиторам (Толченов, с. 307).
Мы так подробно рассмотрели строительство Толченова в Дмитрове потому, что его воспоминания – уникальный источник как по точности, так и по эмоциональности изложения. Во всем видны наивная гордость владельца и его интерес к деталям строительства. При этом ни разу не упоминается об архитекторе, руководившем работами. Зная живой интерес И. А. Толченова к окружавшим его, можно подумать, что архитектора-профессионала при этой постройке и не было, что новый дом сооружался по старинке какой-нибудь артелью по указаниям самого хозяина.
Престижность каменного дома, с одной стороны, и желание сохранить хорошие гигиенические условия деревянного жилья (и притом сберечь средства) – с другой, привели к явлению, типичному для русских городов, – к стремлению придать деревянной постройке вид каменной. Это достигалось разными способами. Наиболее распространенным и эффективным была штукатурка деревянного дома (как снаружи, так и внутренних помещений). При этом имитировался и орнамент – резьба карнизов, капителей колонн, наличников окон выполнялась лепкой; даже руст каменной кладки имитировался штукатуркой. Приемы эти были разработаны в кирпичном зодчестве, также широко использовавшем в те времена декорировку штукатуркой.
Для нашей темы, пожалуй, более интересно то, что такая декорировка выполнялась в наиболее традиционном для России материале – в дереве. Колонны, карнизы, наличники и даже «руст» зачастую были деревянными, в нужных местах – с резьбой по дереву, покрашенными. Резьба модных тогда орнаментов, в особенности растительных и на темы античной мифологии, была для русских плотников не затруднительна. Стремились также закрыть выступающие концы бревен (преобладала по-прежнему рубка срубов в обло, хотя известны были и другие способы соединения углов), зашивая их вертикальными досками; так образовались как бы по два пилястра на каждом углу дома.
В конце рассматриваемого нами периода появились и двухэтажные дома смешанной конструкции: низ кирпичный, верх деревянный. Они тоже были близки к традиционной городской архитектуре, если вспомнить, что и в XVI – XVII вв. в городах строили дома, в которые входили каменные и деревянные помещения.
Наконец, продолжение традиционных приемов русской городской архитектуры можно увидеть в украшении фасадов изразцами, правда, не старинными, а современными. В Угличе, например, и сейчас можно увидеть дом с расписными изразцами XVIII в. на фасаде, принадлежавший Калашникову (рис. 6, 1).
Все сказанное относится к домам зажиточных горожан – дворян и богатых купцов. Рядовые же и бедные горожане строили дома в основном в старых традициях, однако тоже не без влияния новых веяний.
Как уже говорилось, в начале XVIII в. развитие градостроительства вызвало к жизни первые «образцовые» («типовые», как говорят теперь) проекты домов городских обывателей: по мысли правительства и авторов проектов, для горожан среднего достатка. Государство в известной мере регулировало не только планировку, но и застройку городов с целью придания им лучшего вида. Этим занимались различные государственные учреждения, в XIX в. – губернские строительные комиссии. Уже в 1830-х годах, например в далеком северном городке Мезени, дома строились по «высочайше апробированным фасадам» (Быстрое, 1844, с. 269). В середине XIX в. корреспонденты Географического общества не раз сообщали, что дома строятся «по новым планам и фасадам», «под надзором Губерской строительной комиссии» (города Великие Луки, Ядрин и др. – АГО 32, № 14, л. 1 об; 15, № 10, л. 5 об.). Однако горожане жаловались, что архитекторов не хватает и приходится строить «на память» (Рындзюнский, с. 397). Как увидим, в таком строительстве «на память» действительно было много традиционного, но были и важные новшества.
Прежде чем говорить об изменениях в строительстве домов, попытаемся представить себе, какова была населенность городского дома. Данных у нас довольно мало, поскольку современная статистика этим вопросом не занималась. Для начала XVIII в. можно вычислить состав городской семьи в небольшом городе: тогда господствовала уже малая семья, из двух поколений (в среднем – пять человек), реже – из трех (в среднем семь-восемь человек) (Рабинович, 1978а, с. 188 – 190). Это и была чаще всего населенность двора, если не учитывать слуг, «суседей» и других зависимых людей, а также постояльцев.
Сохранились еще в некоторых городах и большие семьи, численностью в 15 – 20 человек и более, но это была уже редкость. Например, в Устюжне Железнопольской в 1714 г. на четыреста с лишним посадских дворов было всего две большие семьи (Рабинович, 1978а, с. 190). Данные позднейших статистических отчетов, обследований и т. п. для XVIII – XIX вв. довольно обильны. Но они дают лишь весьма приблизительное представление о населенности двора, поскольку чрезмерно обобщены и не позволяют сопоставить в этом отношении разные социальные группы горожан: указывается обычно общее число жителей, в том числе дворян, купцов, мещан и пр., общее число домов, в том числе каменных. Для XVIII в. сообщается обычно только о жителях мужского пола. Таким образом, в лучшем случае можно вычислить лишь число жителей, приходящееся в среднем на один дом, тогда как колебания населенности дворов у различных социальных групп должны были быть если не так велики, как ранее, то все же весьма значительны: знатный дворянин, например, держал уже не сотню-другую, но все же десяток и более слуг, а какой-нибудь горожанин мог жить и совсем в одиночестве.
Во второй половине XVIII в., по этим неполным сведениям, на один дом приходилось в заштатных и уездных городах в среднем 4,9 человека, в губернских – 6,5. Больших территориальных отклонений здесь не прослеживается (в числе городов такие, как Одесса, Тверь и Тобольск, Старая Руса и Щигры) (Семенов). Подсчет по данным того же П. П. Семенова показал, что в 1860 – 1880-х годах примерно в половине малых городов на один дом приходилось 6 – 8 жителей, в одной трети – 9 – 15 жителей; более 20 человек – лишь в 4,4% городов, менее 5 – в 7,3%. В губернских городах средняя населенность двора была несколько больше: свыше двух третей из них (68,6%) имели на один дом 9 – 15 жителей и лишь одна пятая часть – 6 – 8. Наибольшая теснота, была, конечно, в Петербурге, где на один дом приходилось 73,2 человека, но на втором месте в этом отношении была не Москва (25,1), а Николаев (47,5).
В целом приведенные материалы отражают важный процесс. Как уже сказано, населенность дома первоначально соответствовала в общих чертах численности семьи (обычно 5 – 8 человек). В городах малых – заштатных и уездных – и в XVIII – середине XIX в. дом оставался еще «семейным гнездом». Так, в Устюжне Железнопольской в 1713 г. на один дом приходилось 1,02 семьи (Рабинович, 1978а, с. 189). В более крупных городах положение изменилось еще раньше. Например, в Балахне в конце XVII в. на один дом приходилось 1,27 семьи (Там же, с. 181 – 182). Наблюдающееся увеличение населенности дома шло как за счет слуг, «соседей» и вообще зависимых людей, так и (главным образом в XVIII – XIX вв.) за счет постояльцев, поскольку все расширялась сдача квартир. Этот процесс, естественно, шел сильнее в торгово-промышленных центрах, в губернских и особенно в столичных городах. Дом все более утрачивал характер жилища одной семьи. Конечно, упомянутая выше средняя населенность, например, петербургского дома говорит о том, что дома здесь были в значительной своей части «доходными» – многоквартирными.
Главным строительным материалом оставалось дерево. В городах Русского Севера по-прежнему информаторы не указывали породу, подразумевая, видимо, дерево хвойное, преимущественно сосну и ель. Таковы сведения о Новгороде, Вытегре, Верховажском посаде, Пудоже, Бронницком Яме, Корчеве, Кашине, Торжке, Ростове Ярославском, а из Сибири – о Енисейске. Только о Миасском заводе сообщается, что срубы домов изготовлены из ели, лиственницы, березы, а кровли черепичные (АГО 26, № 16). В остальных случаях о кровельном материале не сообщается; по более ранним аналогиям можно думать, что это разные материалы из дерева: тес, дрань, дор и пр.
Из южных городов, расположенных в зонах лесостепи и степи, где дерево гораздо больше ценилось, сообщали зачастую породы дерева. При этом иногда есть возможность сравнить данный различных периодов для одного города. Так, мы уже говорили, что в XVII в. в Воронеже и его окрестностях основным строительным материалом была сосна. К середине XVIII в. этот сосновый остров был уже сведен. В 1768 г. академик С. Гмелин с горечью писал, что теперь здесь безлесная местность, где дома строят из разного леса и обмазывают снаружи: «Домы в Острогожске, – пишет он далее, – как и везде в Великой России, деревянные и покрыты соломою или деревом, снаружи они все белы, вымазаны мелом, как и везде в Малой России. Но есть также несколько и каменного строения, а церкви по большей части каменные» (Гмелин, с. 137). Корреспондент Географического общества сообщал в середине XIX в., что дома в Острогожске крыты камышом или соломой, железо редко. В других городах Воронежской губ. дело обстояло не лучше. В Бирюче в первой половине XIX в. «дома были крыты соломой и в середине города много плетеных изб» (Рындзюнский, с. 396). В 1849 г. корреспондент Географического общества писал из Бирюча, что тамошние хаты строены из пластин (т. е. полубревен) дуба, осины, липы, даже ольхи и крыты очеретом. В Валуйках из бревен строили только богатые, обычные же хаты – «из какого попало дерева», обмазаны глиной; белят их в год четыре раза. И лишь в богатом Павловске относительно много каменных домов, но горожане победнее строят, так же как и в других воронежских городах, деревянные дома из плохого (часто – разного) леса, обмазывают глиной и белят (АГО 9, № 32, л. 5 об.; № 9, л. 19; № 36, л. 4 об.). В Землянске дома «большей частью без всякого фасада, крыты соломой и могут называться хижинами» (Рындзюнский, с. 396). В Тульской губ. в Ефремове по местному обычаю деревянные дома обкладывали «со вне» кирпичом (АГО 42, № 15). Видимо, срубы были из плохого леса, дающего много щелей. Возможно, и в других тульских городах деревянные дома были из плохого леса. В Орловской, Курской и Черниговской губерниях дома также обмазывали глиной и белили снаружи или изнутри (Мценск, Ливны, Суджа, Красный Кут, Новгород-Северский, Новозыбков). В Фатеже сруб снаружи ошалевывали тесом (АГО 27, № 4, 6; 19, № И, 14; 46, № 11, 14, 16). В Нежине сруб из осины возводили на двух-трех дубовых венцах; изнутри обмазывали мелом (крейдой), снаружи – глиной с навозом, крыши соломенные (АГО 46, № 6).
Относительно лучше было со строительным материалом в Среднем Поволжье. Из Василя сообщали, что все дома, кроме трех, деревянные, крыты тесом. Так же строили и в Княгинине (АГО 23, № 74, 83).
Самые южные области России были совсем безлесны. В Астраханской губ. (города Черный Яр, Енотаевск, Соленое Займище), как мы уже говорили, покупали задорого привозные сосновые лесоматериалы или строили из местных осокорей; в Николаеве в 1850 г. упомянуты дома каменные, деревянные, камышовые и битые из земли (глинобитные?). В Мелитопольском уезде (города Орехов, Бердянск, Ногайск) большинство домов из сырцового кирпича (АГО 39, № 2).
Интересно, что построенный в предгорьях Тянь-Шаня и населенный в основном казаками г. Верный (ныне Алма-Ата) имел в 1879 г. 3830 домов, в том числе 453 – каменных, 119 – полукаменных, 1513 – сырцовых, 212 – сырцовых с облицовкой и 1428-деревянных (АГО 1, № 4, л. 12, 29, 32).
В современной Белоруссии недостатка леса не ощущалось. Горожане и крестьяне жили в рубленых деревянных домах. Корреспондент Географического общества П. Пороменский писал в середине XIX в. из г. Суража Витебской губ.: «Все мещане строят домы из леса, покрытые драницами» (АГО 5, № 6, л. 3). Этот священник, прежде служивший в Городненском у. Черниговской губ., отмечал, что там леса меньше, чем в Витебской губ., и это влияет на домостроительство. На Украине, как известно, обеспеченность лесом была различной в разных областях и в местах, бедных лесом, и в городах можно было увидеть соломенные крыши и плетневые заборы. «Чудный город Миргород! – писал Н. В. Гоголь. – Каких в нем нет строений! И под соломенною, и под очертяною, даже под деревянного крышею; направо улица, налево улица, везде прекрасный плетень...» (Повесть о том, как поссорились..., гл. IV).
ДОМ И УЛИЦА
В XVIII – XIX вв. большинство городских домов уже стояли на красной линии улицы. Только богатые строили иногда дома в глубине усадьбы, оставляя перед улицей почетный двор (cour d'honner) с газоном. Но и в этих случаях на улицу зачастую выходили «крылья» (флигеля) дома по обеим сторонам почетного двора, который вместо прежнего глухого частокола отделяла от улицы обычно решетка с одними или двумя воротами. Таким образом, и находясь в глубине двора, дом все же был открыт с улицы.
Дом рядового горожанина выходил на улицу торцом (в большинстве случаев – в три окна по фасаду). Рядом с домом располагались калитка и ворота, иногда по другую сторону ворот стояли хозяйственные постройки. Из 47 городов, в которых указано положение дома по отношению к улице, только в одном случае говорится, что четко это не фиксировано, и дома вообще не всегда выходят на улицу. Речь идет даже не об основной территории, а о слободах г. Ефремова (АГО 42, № 15, л. 9). Во всех остальных случаях, даже если нет прямого указания, из описания самого дома явствует, что торцом он выходит на улицу. И, когда мы говорим, что городская улица в те времена приобрела современный вид и уже не представляла собой, как в XV в., два ряда заборов, прерывавшихся воротами и глухими стенами хозяйственных построек, нужно учесть, во-первых, что закончился этот процесс лишь во второй половине XVIII в., когда в домах появились разного рода лавки (Рабинович, 1978а, с. 41 – 42), а во-вторых, что расположение подавляющего большинства домов торцом к улице отличало ее застройку, например, от застройки эпохи капитализма, когда дома чаще выходили на улицу длинной стороной.
ДВОРОВЫЕ ПОСТРОЙКИ
Кроме жилого дома, на дворе стояли хозяйственные постройки: амбар, сеновал, хлев, конюшня, погреб. Собственная баня как дворовая постройка к середине XIX в. была распространена не во всяком городе, что нужно связать с развитием общественных (торговых) бань (Рабинович, 1978а, с. 126). При этом можно заметить, что бани оставались еще на дворах горожан в северной и центральной части Европейской России – старинной области распространения бань (в материалах АГО это отмечено в Верховажском Посаде, Торжке, Корчеве, Кашине, Ростове, Ядрине); западнее – в Сураже; из южных городов – в Курске и в Павловске Воронежской губ. Собственная баня в этот период являлась как бы признаком зажиточности, респектабельности. Иметь ее было весьма престижно. «В публичные бани порядочное семейство не ходит, – писали в 1830 – 1840-х годах о г. Курске. – У всех (очевидно, надо понимать – у всех «порядочных», т. е. богатых. – М. Р. ) – домашние; приглашают попариться знакомых, иногда – бедных» (Авдеева, 1842, с 75 – 76).
Почти совсем не стало на дворах горожан таких сельскохозяйственных построек, как овин и гумно с током. Источники называют их лишь в трех городах: ток – в Верхневажском Посаде, овин и ток – в слободах Ефремова и сушильню с током – в Су-раже. Углубление разделения труда, развитие хлебной торговли делали эти постройки ненужными.
Хозяйственные постройки в северных городах в некоторых случаях составляли с домом одну связь (города Бронницкий Ям, Вытегра, Вознесенский Посад, Галич, Княгинин, Ядрин); иногда из текста видно, что и однорядную, но, возможно, и двухрядную. На юге, как и в древности, они не были связаны с домом. В Бронницком Яме отмечен крытый двор, как в окрестных деревнях. Иногда можно проследить замену связи несомкнутыми хозяйственными постройками. Так, в Мезени в конце 30-х годов XIX в., а в Пудоже и в середине XIX в. еще помнили, что раньше была связь, но уже строили отдельно (Быстрое, 1844, с. 269; АГО 25, № 10, л. 4).
Иногда хозяйственные постройки не были связаны с жилым домом, но строились в связи между собой по нескольку (как в 1784 г. в г. Дмитрове на упоминавшемся уже дворе И. А. Толченова); в середине XIX в. в г. Сураже корреспондент Географического общества показал на типичном плане городской усадьбы две такие линии: скотный двор связан с поветью для саней и колес и (г-образно) с сараем, другая поветь-с амоарами (рис. 7, 1).
Позади хозяйственного двора располагались огород и сад. Баня иногда стояла в огороде, как и летняя кухня; там же могли располагаться овин и гумно. Мы уже говорили о значении садоводства и огородничества в жизни городов и влиянии этих занятий на застройку. Сейчас отметим, что так было даже в новой столице – Петербурге. «Имеются во многих домах огороды и сады с плодовитыми или другими деревьями, – писал И. Г. Георгу – которые вместе взятые составляют великое пространство земли и без коих выстроенные части города весьма бы уменьшились» (Георги, с. 59).
ЖИЛОЙ ДОМ
Значительные изменения претерпел жилой дом. Интересно его высотное развитие. В городах (в особенности в столицах) появились трех-четырехэтажные дома, построенные по общеевропейским канонам. Характерны, в частности, антресоли – выходившие на боковые фасады низкие комнатки, где протекала интимная жизнь семьи, сочетавшиеся с высокими парадными комнатами по главному фасаду, так что с улицы дом имел как бы на один этаж меньше, чем со двора, что давало выгоды в налоговом обложении. Характерны также мезонины (напоминавшие прежние терема) и каменные цоколи и фундаменты.
Но все это относится лишь к домам зажиточных горожан (в особенности дворян); иногда дом такого типа был в городе единственным (например, в середине XIX в. дом купца II гильдии А. Голощапова в Черном Яре – АГО 2, № 55, л. 19).
Дома рядовых горожан, как правило, не превышали двух этажей. Русский городской двухэтажный дом развился из более древнего дома на подклете. Собственно, дом на жилом подклете трудно отличить от двухэтажного дома. В середине XIX в. корреспонденты Географического общества писали то о домах на подклете, то о двухэтажных, и при отсутствии изображений нелегко уловить разницу между описываемыми домами. Можно лишь установить, что так называемый глухой подклет, не имевший выхода на улицу, превратился в первый этаж, будучи снабжен наружной дверью. В рассматриваемый нами период встречались и двухэтажные дома, и дома на высоком подклете. Двухэтажные дома упомянуты в середине XIX в. в Бронницком Яме, Торжке, Одоеве, в Рыбинске – и трехэтажные; дома на высоком подклете – в Верховажском Посаде, Вытегре, Пудоже, Великих Луках, Василе. Из южных городов здесь назван только Одоев. Повсеместно встречался, по-видимому, и низкий подклет. Во всяком случае, описания входа в дом всегда упоминают крыльцо, на которое нужно подняться, чтобы попасть в дом, т. е. пол дома находится на высоте нескольких ступенек от земли (АГО 25, № Ю, л. 4 об.). В домах упоминаются при этом и подполья. Дом с завалинкой встречен всего дважды (на 47 городов, из которых есть такие материалы) – в г. Сураже Витебской губ. и в г. Бирюче Воронежской губ. (АГО 5, № 6; 9; № 32, л. 5 об.). В Сураже завалинка, по-видимому, облицована деревом, о Бирюче говорится, что она бревенчатая или плетевая. Поземная изба с земляным полом упомянута тоже дважды – в городах Валуйки Воронежской губ. и в Новгороде-Северском Черниговской губ. (АГО 9, № 9, л. 19; 46, № 16, л. 2).
Крыши домов чаще всего бывали двухскатные, реже – четырехскатные. К сожалению, точных сведений об этом почти нет, но можно думать, что уже в начале четвертого этапа развития городов происходит некоторое упрощение силуэта крыш. Сложные формы кровель, характерные для архитектуры конца XVII в., в XVIII в. постепенно исчезают и в богатых городских домах, что можно связать с влиянием общеевропейских архитектурных стилей, когда барокко сменяют классицизм и ампир.
7. ПЛАНЫ И ФАСАДЫ СТРОЕНИИ ГОРОДСКИХ ОБЫВАТЕЛЕЙ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XIX В. (ПО ЧЕРТЕЖАМ И ЭКСПЛИКАЦИЯМ КОРРЕСПОНДЕНТОВ ГЕОГРАФИЧЕСКОГО ОБЩЕСТВА):
1 – г. С у р а ж:
1 – крыльцо и дверь в сени; 2 – сени, где стоит разная рухлядь; 3 – дверь в светлицу; 4 – место (род треугольного шкафчика), где стоят образа; 5 – окна; 6 – печь; 7, 8 – лавки для сидения; 9 – стол, в столе – ящик для посуды; 10 – шкаф для складки печеного хлеба и разных домашних вещей; 11 – перегородка из досок; 12 – дверь в черную избу; 13 – черная изба; 14 – три малых окна; 15 – печь, сбитая из камня и глины; 16 – лавки; 17 – стол; 18 – полки для посуды; 19 – полати ниже печи; 20 – полати выше печи для спанья, особенно зимою; 21 – место для образов; 22 – станок для де-ланья горшков.
II – г. Л и х в и н:
А – однокамерный дом: а – дверь; b, с – изба с отгороженной частью; d – печь; е – окна; в углу косой чертой показаны иконы.
В – трехкамерный дом: а – вход в сени; b – сени; h – чулан; с – двери в обе половины; d – прихожая; е – зала и гостиная вместе; f – спальня; g – печь голландская
Иногда и о рядовых домах говорится, что прежде кровлю строили выше (АГО 15, № 10, л. 5 об.). Дом имел обычно выходящую на передний фронтон светелку, которая освещала чердак.
Значительные изменения произошли в планировке. Окончательно утвердилось господство трехкамерного дома - этого городского жилища, имевшего, как мы видели, длительную историю, уходящую еще в XII – XIII вв. В XVIII-середине XIX в. многие рядовые мещанские дома представляли собой «две избы через сени», причем иногда, как и на предыдущем этапе, одна изба была еще черной. Реже встречался другой вариант трех-камерной планировки «изба – сени – клеть». И в последнем случае обычно клеть использовалась также как жилое помещение: в ней спали. Среди наших материалов трехкамерные дома отмечены во всех городах, откуда вообще имеются сведения о планировке жилого дома (таких городов, как сказано выше, 47). Двухкамерный дом – изба с сенями – отмечен лишь в шести городах: Ефремове, Валуйках, Бирюче, Судже, Новозыбкове, Нежине, т. е. в южной части изучаемой нами территории – в Тульской, Воронежской, Курской и Черниговской губерниях; в центральных губерниях – в одном Кашине (Тверской губ.). Притом во всех этих городах были одновременно и трехкамерные, а иногда и многокамерные дома. В некоторых случаях можно установить, что двухкамерные дома сосредоточены в подгородных слободах или даже в примыкающих к городу деревнях (Ефремов, Новозыбков), в то время как в центре города мещанские дома трехкамерные. Вообще двухкамерные дома принадлежали горожанам победнее. Однокамерные дома (без сеней) были весьма редки. Все больше распространяются многокомнатные дома. Они отмечены в 12 городах – Вытегре, Пудоже, Торжке, Корчеве, Кашине, Медыни, Лихвине, Одоеве, Павловске, Красном Куте, Михайлове, Астрахани. Здесь следует учесть, что среди приведенных материалов нет сведений из губернских городов (кроме Астрахани), а также из Москвы и Петербурга. Между тем именно в этих городах и должно было быть большое количество многокомнатных домов.
Основой, на которой развилась планировка многокомнатных домов (если не учитывать «образцовые» проекты), были два традиционных типа жилых построек: ставший к тому времени «классическим» мещанским жилищем трехкамерный дом и еще более древний, но менее распространенный городской дом-пятистенок. А стимулом к широкому развитию их строительства являлись как известное повышение жизненного уровня некоторых слоев мещанства, так и, главным образом, возникшая в городах жилищная необеспеченность, распространение найма жилых помещений. Об этом говорится в разделе нашей предшествующей книги, посвященном городским домовладельцам (Рабинович, 1978а, с. 48-50).
Сдача жилья внаем практиковалась и на предыдущем этапе развития городов. Еще в XVII в. документы сообщают о найме целой избы или части ее (подклета или верхних помещений),но это не было так широко распространено, на что указывает, в частности, сложность оформления сделки; требовалось поручительство трех лиц в том, что наниматель будет соблюдать как общие правила, так и частные условия («вином и табаком не торговать и с воровскими людми не водитца и никаким дурном не промышлять и отжив год на срок та изба с сенями очистить и наемные деньги заплатить») (АЮБ II, № 268 – VIII, стб. 803 – 804).
В феодальном городе нехватка жилищ стала особенно остро чувствоваться с развитием бюрократического правительственного аппарата, появлением целой обширной прослойки – чиновников. Впрочем, и регулярная армия требовала для размещения множества жилых помещений. Но практика воинского постоя скорее отрицательно влияла на развитие жилища: горожане иногда воздерживались от строительства более просторных домов, опасаясь, что у них будут расквартированы военные (АГО 46, №6, л. 2). «Дурак дом строит: под солдатов возьмут», – гласила пословица (Даль, 1957, с. 593).
Квартиросъемщиками были прежде всего городские чиновники с семьями; переводы по службе не стимулировали приобретения ими домов в собственность.
Горожанин – владелец трехкамерного дома, обычно сдавал одну из изб – заднюю или (чаще) переднюю, выходящую окнами на улицу. Эта часть дома оборудовалась соответственно потребностям съемщика, и рядовой городской дом представлял зачастую такую картину: вход был по-прежнему через сени, по одну сторону которых располагалась хозяйская половина – обычно изба традиционной планировки (однокомнатная), иногда даже курная – черная, по другую – половина жильцов – такая же изба, только обязательно белая, разделенная внутренними (как правило, не капитальными, бревенчатыми, а более легкими – например тесовыми) перегородками на несколько комнат разного назначения.
Так, в Вытегре обычный, не сдаваемый внаем дом делился, как и прежде изба, на две половины сенями. В лицевой, выходящей на улицу стороне помещалась горница или две горницы – парадные комнаты (для приема гостей), оклеенные «порядочными шпалерами» (обоями), которые покупали иногда даже в Петербурге. По другую сторону сеней – кухня с варистой печью, направленной устьем к противоположной входу стене. От кухни отделялась перегородкой боковая – чистая комната, в которой жили хозяева. В перегородке устраивались шкафы (со стороны кухни – для столовой, со стороны боковой – для чайной посуды) (АГО 25, № 9, л. 13, 19, 34) (рис. 8, 4). Можно представить себе, что в случае нужды парадные комнаты могли быть сданы.
Корреспондент из г. Лихвина писал в 1853 г., что на развитие жилого дома особое влияние оказывает сдача квартир внаем. Он приводит два варианта планировки мещанского дома. Простейший представляет собой традиционную избу с печью слева от входа, обращенной устьем к противоположной стене. От угла печи к этой стене и устроена перегородка, отделяющая бабий кут, или кухню. В обоих передних углах – иконы, красным является, по-видимому, угол по диагонали от печи (рис. 7, II). По другую сторону сеней может быть симметричная комната или кладовая. Второй, усложненный вариант – дом, часть которого сдается внаем. Задняя его половина, где живут хозяева, представляет собой модификацию первого варианта. Это такая же изба, но как бы повернутая на 90 градусов, – из сеней входят в чистую комнату (окна которой – в боковой стене), а за перегородкой слева – печь, повернутая устьем к правой боковой стене; кухня – перед устьем печи. Через сени (в конце которых выгорожен чулан) – передняя половина, сдаваемая внаем. Здесь печь (голанка) – посредине. Из сеней входят в прихожую, а позади печи выгорожены перегородками две комнаты, одна из которых – зала и гостиная одновременно, другая – спальня. Автор пишет, что эта часть устраивается по-разному «в зависимости от склонностей жильцов»; иногда комнаты располагаются в виде анфилады (АГО 15, № 10, л. 5 – 5 об.). Но такая «квартира» приспособлена, кажется, для небольшой семьи, без детей и слуг.
В большинстве городов планировка хозяйской половины северносреднерусская (особенно у бедных людей). Но на юге встречался и украинский план. Так, в г. Нежине (рис. 8, 7) в таком помещении печь ставилась справа от входа, устьем ко входу; рядом с ней, до противоположной стены, – пол – возвышение (до 70 см), на котором спят старшие члены семьи (дети спят на лавках). Против него – передний угол с лавками и образами (образов бывает до 12 штук). Вместо стола перед лавками стоит большой высокий сундук. Украшают комнату полки с красивой посудой. По другую сторону сеней располагается камора – клеть, в которой также спят. Второй отмеченный корреспондентом тип дома уже не имеет таких архаических черт, как первый: печь также стоит у стены, в которой входная дверь, и повернута устьем ко входу, но вместо «пола» у печи располагается постель, отгороженная перегородкой, а по диагонали от печи – красный угол. Другая такая же комната – через сени – симметрична первой; в сенях, как пишет корреспондент, в последнее время стали выгораживать чулан, называемый пекуркою. Пекурку сдают бедным одиноким людям для житья (АГО 46, № 6, л. 1 об. – 3 об.). Корреспондент Географического общества из г. Ядрина писал в 1853 г., что дома выходят на улицу торцом в три окна; позади дома в однорядной связи с ним ставят хозяйственные постройки. При этом «во многих домах строят две избы: заднюю и переднюю, соединенные сенями, а у некоторых вместо передней избы отделывают чистые комнаты и иногда отдают в постой, а заднюю избу оставляют для себя» (АГО 14, № 87, л. 3 – 3 об.) (см. рис. 8, 5). Описанная в этой корреспонденции изба – северносреднерусского плана. Печь – слева от входа, устьем к противоположной стене. Перед устьем печи выгорожена кухня, называемая чулан; в ней – погреб (творило) и посудник – подвесной шкаф, под которым стоит еще один шкаф. Вдоль противоположной стены – скамьи, продолжающиеся и за перегородкой, где находится красный угол со столом. Неподвижные лавки в углу, справа от входа, называются кутник
8. ПЛАНЫ ГОРОДСКИХ ДОМОВ XVIII – ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XIX В. (СОСТАВЛЕНЫ АВТОРОМ ПО ОПИСАНИЯМ КОРРЕСПОНДЕНТОВ ГЕОГРАФИЧЕСКОГО ОБЩЕСТВА):
1 – г. Городец: .4 – горница; Б – стряпущая, упечь; а – полати; б – лавки; в – кровать; г – лежанка; 2 – г. Кашин: А – сони; Б – чулан; В – стряпущая: Г – спальня Д – чистая; 3 – г. Кашин: А – сени; Б – чулан; В – чистая половина; 4 – г. Вытегра А – сени; Б – кухня; В – боковая; Г – горницы для гостей; 5 – г. Ядрин: А – сени Б – изба; В – клеть или вторая изба (симметрично первой); а – полати: 6- – лавки s – кутник; г – творило; 6 – г. Нежин: А – сени; Б – хата; В – комнатка; Г – пекурка; а – кровать; б – лавки; 7 – г. Нежин: Л – сени; Б – хата; В – коморка; а – «пол б – лавки; в – стол; г, д – табуретки; е – полки для посуды; S – г. Кашин: А – сени Б – зала; В – спальня; Г – кухня; Д – кладовая; а – лестница; 9 – г. Кашин: А – крыльцо; Б – коридор; В – приемная; Г – спальня; Д – детская; Е – гостиная; Ж – зал; И – кухня; К – кладовая; а – лестница; 10 – т. Кашин; А – сени; Б – кухня В – столовая; Г – комната для прислуги; Д – прихожая; Е – детская; Ж – кабинет И – спальня; К – чайная; Л – диванная; М – зал; Н – гостиная; а – лестница
(понятие коника, видимо, утрачено). Над ними от печи к правой от входа стене устроены полати. Спят и на полатях, и на кутнике. Как сказано, для сдачи предназначена одна из симметрично расположенных изб; иногда ее как-то переделывают в соответствии с потребностями жильцов.
Видимо, от такой трехкамерной связи сохранился до наших дней дом Авакимовых в г. Городце, построенный в 1868 г. Спустя 80 лет, к 1948 г., когда были произведены обмеры, от него осталась только «передняя изба» размером 5X5 м, выходившая тремя окнами на улицу. Вход был с противоположной стороны, из несохранившихся сеней. Слева от входа располагалась печь с лежанкой (устьем к улице). От края печи к окнам шла перегородка (не доверху), за которой была стряпушечья, или упечь, освещавшаяся красным окном, выходящим на улицу, и волоковым – в боковой стене. По диагонали от печи – красный угол с божницей и столом. «Эта часть избы, – пишет автор обмеров, – являвшаяся как бы парадной и деловой, хорошо освещена» (Ковальчук, с. 12) двумя окнами, выходящими на улицу, и одним – в боковой стене. В затемненном заднем углу, справа от входа, – полати и кровать. Спали на лежанке, на кровати и на полатях. По другую сторону сеней могла располагаться вторая изба или клеть. Крыша была двускатной. Чердак освещался светелкой в виде итальянского окна (рис. 6, III; 8, 1). Все окна, в том числе и волоковые, имели наличники.
Из г. Суража корреспондент Географического общества сообщал в 1853 г., что мещанский дом состоит из разделенных сенями светлицы размером примерно 6X6 м и черной избы (5x5 м). Светлицу обычно сдают (например, чиновникам), а сами живут в черной избе. Но многие мещане имеют только черную избу с сенями или даже без сеней. Светлица, согласно приложенному плану, имела украинско-белорусскую планировку: печь- – слева от входа, видимо, устьем ко входу, перегородка отделяла спальню, где стояли деревянные кровати или были устроены дощатые полати для спанья; по другую сторону перегородки располагался красный угол (образа, стол, лавки и скамьи, справа от входа – шкаф). На улицу, если верить плану, выходили всего два окна (и два – на боковой фасад). Черная изба была спланирована симметрично светлице, но печь здесь была глинобитной, видимо, без трубы, перегородки не было, так как полати не могли располагаться вплотную к печи, а устраивались в углу, выше и ниже нее. Вместо шкафа были полки для посуды; между красным углом и полатями помещался гончарный круг. На задний торец избы выходило всего одно окно и два – на боковую стену (АГО 5, № 6, л. 3) (см. рис. 7, I).
Таковы примеры приспособления трехкамерной избы к сдаче внаем.
Но были в рассматриваемый период городские дома иной планировки и конструкции – пятистенки и крестовики (корреспондент Географического общества называл последние шестистенками). Они развились из пятистенного дома, который был повернут торцом к улице. «В передней половине пятистенных флигелей – лицевые комнаты – зал и спальня, разделенные тесовой перегородкой. В задней половине – кухня, кладовая и около крыльца, устроенного с одной стороны дома, сени, из коих вход в зал, кухню, кладовую и верх дома. Из кухни во многих домах делается вход в спальню или зал» (АГО 41, № 15, л. 2). Это относительно небогатый дом. Его комнаты невелики (общая площадь 5X3 саж. – примерно 10,8X6,5 м). Но есть уже престижное для своего времени помещение – зал – и спальня. Кухня изолирована от чистых комнат капитальной стеной. Крестовики строили более зажиточные горожане. «В передней, большей половине шестистенных домов – лицевые комнаты: зал и гостиная, разделенные капитальной стеной; против них, за тесовыми перегородками или капитальными вставными стенами, – спальня и детская (или одна спальня) и прихожая. В задней, меньшей половине – кухня и кладовая, около которых вход на верх дома. Кухня и кладовые отделяются коридором, идущим от крыльца, устроенного со двора» (Там же). Размер такого дома – 5X4 саж. (примерно 10,8X8,6 м). Судя по наличию крыльца со двора и поперечного коридора, в основе его мог быть и трехкамерный дом. Были крестовики и значительно более усложненные – двухэтажные, больших размеров (указано два распространенных – 12x8 и 10X6 саж. – 25,6X17,2 и 21,5x12,9 м). Если в таком доме жили только хозяева, нижний этаж занимала кухня, столовая и комнаты для прислуги. Сени были вытянуты вдоль длинного фасада; в них устроена лестница на второй этаж, где были такие же сени, называвшиеся коридор. Из этих верхних сеней входили в прихожую, из которой налево был выход в парадные приемные комнаты – чайную, диванную, гостиную (две последние выходили окнами на улицу); в задней половине дома размещались, кроме прихожей, личные комнаты – детская, спальня и кабинет. Если часть дома сдавалась, то нижний этаж планировали так же, как верхний, а кухню устраивали по старинке на дворе в отдельной постройке (АГО 41, № 22, л. 2 – 2 об.). Такие дома строились и из камня. Этот тип дома развился, по-видимому, также, из пятистенка: в нем тоже много от традиционного городского жилища: лестница на второй этаж сбоку дома (здесь она «забрана» в сени), кухня во дворе или в нижнем этаже.
В доме зажиточного горожанина, как видим, много «престижных» помещений для приема гостей, характерно также выделение кабинета, спальни, детской.
Наряду с такими богатыми домами корреспондент отмечает наличие наиболее скромных «четырехстенных флигелей», т. е. Домов без дополнительных капитальных стен, из одного небольшого квадратного сруба с сенями. «В четырехстенных флигелях, – писал он, – обыкновенно печь ставится или около входа, в заднем углу, и против нее чулан, а за перегородкой чистая половина; или печь ставится среди флигеля и обращается к окну в боковую сторону дома, и около печи перегородками образуются три небольшие комнаты – стряпущая, спальня и чистая около входа. В сенях кладовые, чуланы» (АГО 41, № 15, л. 2). Таков был дом бедного горожанина – разгороженная изба с сенями.
Столь подробные описания внутренней планировки, к сожалению, не сопровождаются хотя бы схематическими планами. Поэтому составленные нами по этим описаниям схемы внутренней планировки (рис. 8) условны. При всей тщательности описаний нет данных о расположении большинства дверей, окон, печей, о том, что размещено под крышей. Вероятно, в домах горожан там был просто чердак без жилых помещений, поскольку о мезонинах не упоминается, мезонин и антресоли характерны для домов дворян.
Приведенные материалы относятся к г. Кашину Тверской губ. и датированы 1848 – 1849 гг. (рис. 8, 2, 3, 8 – 10), но описанные в них многокомнатные дома были, по-видимому, характерны для всех русских городов. Кашин – небольшой уездный городок в верховьях Волги, в глубине тогдашней Европейской России, – возможно, стал застраиваться пятистенками и крестовиками позже, чем губернские, а тем более столичные города. На эту мысль наводит, например, известная поэма А. С. Пушкина «Домик в Коломне», написанная в 1830 г. Поэт подчеркивает, что его герои – рядовые горожане, жители отнюдь не фешенебельного района Петербурга – предместья, называвшегося в просторечьи Коломной. И домик их скромный, каких много:
«У Покрова
Стояла их смиренная лачужка
За самой будкой. Вижу, как теперь,
Светелку, три окна, крыльцо и дверь».
(Домик в Коломне, строфа IX)
Обыкновенный городской квартал с приходской церковью и полицейской будкой. И домик обыкновенный, трехоконный,, совсем как в провинции. Нам представляется, что к облику «лачужки», в которой жила вдова с дочерью и кухаркой, очень близок, в частности, кашинский пятистенный дом с его повернутыми вдоль боковой стены сенями и выходящей на улицу дверью, перед которой должно было быть крыльцо. Как помним, из сеней можно было войти в кладовую, кухню или передние, лицевые, комнаты – в зал или в спальню. В лицевых комнатах жили, очевидно, вдова и Параша, в то время как кухня была резиденцией кухарки. Когда обеспокоенная вдова ушла из церкви, она
«Пришла в лачужку. Кухню посмотрела.
Маврушки нет. Вдова к себе в покой
Вошла...»
(Домик в Коломне, строфа XXXV)
Застигнутая врасплох «кухарка»
«Прыгнула в сени, прямо на крыльцо
И ну бежать, закрыв себе лицо»
(Домик в Коломне, строфа XXXVI)
Если учесть, что при этом кухарка перескочила через упавшую в обморок хозяйку, то можно представить, как та, заглянув в кухню и не увидев там Мавруши, открыла дверь из сеней, вошла в свою комнату и упала возле порога. А вспомнив, что из кухни «во многих домах» делали также дверь в одну из «лицевых» комнат, мы поймем, как свободно было до тех пор общение «кухарки» с Парашей, если из кухни имелась дверь в спальню. Ясно, что поэт представлял себе развитие сюжета своего произведения во вполне конкретных реальных условиях хорошо ему известного типично мещанского дома.
Видимо, дом-пятистенок с двумя жилыми и двумя хозяйственными помещениями, тремя окнами и дверью, выходящими непосредственно на улицу, был широко распространен в больших и малых городах России. Петербургский «домик в Коломне» стал уже «ветхой лачужкой». События, о которых идет речь, произошли в начале 1820-х годов («тому лет восемь», – писал поэт в 1830 г.). Можно думать, что дом был построен в начале XIX или даже в конце XVIII в. А в то время, когда писалась поэма, он уже исчез и на его месте был построен трехэтажный дом (строфы IX – X).
В XVIII – XIX вв. оба описанные нами типа мещанских домов – трехкамерный («две избы через сени») и пятистенок – ставились, как уже было сказано, на красной линии улицы, выходя на улицу торцом с тремя окнами по фасаду. Внешнее различие между ними было в том, что пятистенок имел сбоку выходящие на улицу рядом с окнами крыльцо и дверь, в то время как у трехкамерного дома крыльцо отступало от торца, находясь посредине длинной стены, и не выходило непосредственно на улицу. К нему надо было пройти через калитку. Это различие объяснялось внутренней планировкой домов: у пятистенка сени были повернуты вдоль дома, у трехкамериого – поперек, разделяя, как сказано, дом на две части. Крыльцо пятистенка было попросту продолжением сеней (рис. 9, 2, 4), и доступ с улицы был легче, чем в трехкамерный дом. Заметим, что по внутренней планировке пятистенок был более приспособлен для Житья семьи (может быть, с одним постояльцем), а трехкамерный дом, как это показано выше, – для сдачи половины его внаем.
Однако и тот и другой тип подходили под общепринятое в те времена определение рядового мещанского жилища – «дом в три окна». Вот что писал о таких домах в середине XIX в. В. Г. Белинский: «Мечта москвича – собственный дом. Домик в три окна строится лет 5 – 10» (срок, судя по приведенному выше сообщению И. А. Толченова, преувеличен. – М. Р.). «...Эти домишки попадаются даже на лучших улицах Москвы, между лучшими домами, так же, как хорошие (т. е. каменные дома в три этажа) попадаются в самых отдаленных и плохих улицах между такими домишками» (Белинский, с. 37).
Итак, в первой половине XIX в. дом в три окна по фасаду уже не считался престижным для Петербурга и даже для Москвы. А теперь такой дом, пожалуй, и вовсе не встретишь. В малых и средних (даже в губернских) городах России трехоконные дома обоих типов строили и во второй половине XIX в. И сейчас они нередки в старых кварталах городов. Автору этих строк случилось видеть такие дома в Устюжне, Калинине, Угличе, Ярославле, Костроме, Плесе, Кинешме, Уфе, Казани, Свердловске, Ульяновске, Куйбышеве, Ростове-на-Дону, Муроме, Меленках, Владимире, Суздале, Киеве и других городах (см. рис.9). Иногда удается выяснить, что эти дома построены в прошлом столетии или даже в середине его, хотя в большинстве случаев установить возраст домов уже невозможно. Если учесть приведенные выше литературные источники, то территория распространения трехоконного дома простирается, по крайней мере, от современной Архангельской обл. до Украины и Краснодарского края, от Ленинградской обл. до Свердловска, т. е. практически во всей европейской части нашей страны. Возможно, что такие дома строили и в Сибири, что ареал их был еще шире. Так называемый трехоконный дом был в рассматриваемый период весьма типичным жилищем среднего горожанина. При этом нужно отметить, что это не был «образцовый» проект – творчество специалистов-архитекторов. В имеющемся подробном обзоре «образцовых» проектов (Белецкая и др.) таких домов (ни пятистенков, ни трехкамерных) нет. Они представляются нам результатом развития традиционных городских домов, известных с X (пятистенок) или с XII – XIII вв. (трехкамерный' дом) (см. рис. 9, I, 2).
Следующей его ступенью был двухэтажный мещанский дом, также с тремя окнами (в каждом этаже) по торцовому, выходящему на улицу фасаду. Он возникал уже в XVIII в. как из пятистенка, так и из трехкамерного дома. Таких домов тоже сохранилось много до наших дней. В тех нередких случаях, когда дом был предназначен для сдачи квартир внаем (сдавался обычно или верх, или низ), лестница, ведшая на второй этаж, имела отдельный вход: у пятистенка – с улицы, так что на крыльцо выходили две парадные двери, у трехкамерного дома – со двора. В том и другом случае верхняя квартира была вполне изолирована от нижней. Не о таком ли двухэтажном доме стихи В. Полонского: «В одной знакомой улице я помню старый дом с высокой, темной лестницей...» (Полонский, с. 82).
К середине XIX в. двухэтажный трехоконный дом обоих типов был весьма распространен, но, разумеется, существовали и другие типы городского дома. Корреспонденты Географического общества сообщали о домах не только в три, но также в пять, семь и даже девять окон по фасаду (АГО 41, № 19, л. 1; N° 14, л. 1 об.). В этих случаях трудно сказать, что представляли собой такие дома – развитие описанного дома вширь (в том смысле, что прибавлялись новые помещения по фасаду – не два, как
9. ТРАДИЦИОННЫЕ ГОРОДСКИЕ ДОМА XIX – XX ВВ.: – трехкамерный одноэтажный; 2 – пятистенок одноэтажный, г. Кострома;
мы отмечали выше, а три или четыре), или дома были повернуты к улице длинной стеной.
Этнографические исследования, проведенные в недавние относительно годы в городах Урала и в городах средней полосы РСФСР, показали, что в первой половине XIX в. и в этих местах преобладал трехкамерный дом. Например, в Нижнем Тагиле таких домов в 1834 г. было почти 65% и около 32% – домов двухкамерных (Крупянская, Полищук, с. 111). Во второй половине XIX в. в городах средней полосы России также был широко распространен трехкамерный дом, но план его усложнялся, уходя зачастую далеко от своего прототипа. Например, в г. Калуге встречались чаще всего «маленькие деревянные домишки в три окна на улицу, в которых жило большинство обывателей» (Анохина, Шмелева, с. 144, 118). В Нижнем Тагиле были уже довольно широко распространены и двухэтажные дома – иногда еще трехкамерные, но чаще многокомнатные (Крупянская, Полищук, с. 111 – 116). В Калуге, Ельце, Ефремове двухэтажные дома встречались реже. «Наиболее распространенным, – пишут исследователи, – был рубленый одноэтажный дом, преимущественно под железной крышей, редко с мезонином или светелкой» (Анохина, Шмелева, с. 132).
До сих пор мы говорили о городских домах, в которых хозяева жили сами и обычно часть дома сдавали внаем. Но для четвертого этапа развития городов характерно появление нового типа домов – так называемых доходных, специально приспособленных для сдачи квартир. Характерной чертой таких домов исследователи считают наличие нескольких или многих одинаковых ячеек – квартир.
Корреспондент Географического общества писал в 1849 г. из г. Ирбита, что там строят специально для сдачи внаем на время ярмарки многокомнатные дома, причем каждая комната имеет как отдельный выход наружу, так и внутренние двери в соседние помещения. При каждом доме имеются амбары и завозни для товаров (АГО 29, № 23, л. 2 об.). Изучавшая специально доходные дома Е. И. Кириченко предполагает, что «источником проектирования доходных домов с малыми квартирами послужили здания, состоявшие из ритмического повторения однородных единиц, – торговые ряды и монастырские кельи» (Кириченко, с. 136), что и привело к распространению домов галереиного типа (когда двери квартир выходят на идущую вдоль дома галерею). Конечно, такой путь развития этого типа зданий возможен. Но вряд ли он был единственным. Так, описанный выше тип доходного дома для Ирбитской ярмарки, по-видимому, не связан ни с гостиным двором, ни с кельей. Один из возможных путей образования типа доходных домов – это «удвоение» двухэтажного многокомнатного дома, при котором лестница, ранее находившаяся сбоку дома, оказывается в его середине (Рис. 9, 5, 6,). Так образуется четырехквартирный дом, который легко может превратиться в восьмиквартирный, и т. д. Возможно увеличение числа квартир и этажности многокомнатного двухэтажного дома и при том, что лестница остается сбоку (Анохина, Ц/мелева, с. 131) или же пристраивается вторая лестница с другого торца.
Дворянский или купеческий особняк превращался в доходный дом постепенно: раньше всего сдавались флигеля, потом и основные помещения, для чего они сначала разгораживались временными перегородками (исследователи называют это обратимой планировкой); затем, если решали сделать особняк доходным домом навсегда, строили дополнительные капитальные стены: в двухэтажном здании выгораживали четыре квартиры, в трехэтажном – шесть (Кириченко, с. 139).
Так или иначе, сложившиеся в городе к XIX в. типы строений могут при надобности развиться в доходные дома (рис. 10). И если в малых городах квартиры предназначались для сдачи относительно обеспеченным постояльцам (например, чиновникам) и потому были довольно благоустроены, то в городах крупных и средних наряду с такими квартирами получали все большее распространение квартиры, предоставлявшие лишь минимум удобств. Они предназначались либо для кратковременного проживания (как описанные выше дома на Ирбитской ярмарке), либо для семей низкого достатка или даже холостяков, прибывших в город на заработки, или для мелких служащих. В первой книге мы приводили мастерские описания таких квартир Ф. М. Достоевским.
Но приток населения в города, неизбежно вызываемый капиталистическим развитием страны, имел следствием и другое явление – городские трущобы. В рассматриваемый нами период оно только зарождалось и в наших источниках отражено слабо. В ответах на Программу Географического общества есть такие сведения из г. Ефремова. На окраине города, на крутом берегу реки был квартал городской бедноты, жителей которого называли «горцами», очевидно, по сходству их домов с жилищем кавказских горцев. Это были, как пишет корреспондент, «настоящие пещеры» (АГО 42, № 15, л. 11) или, как бы мы сейчас сказали, полуземлянки – однокомнатные дома, в той или иной мере врытые в землю. Автор отмечает бедную обстановку этих домов – стол, лавку и скамьи; в такой лачуге ютилась семья, а на зиму брали и скот. Утварь также была нищенской. Эта корреспонденция – единственная, отмечающая трущобное жилище. Возможно, что на самом деле таких кварталов было больше (особенно в крупных промышленных центрах). Развитие городских трущоб относится уже ко второй половине XIX – началу XX в.
ИНТЕРЬЕР И УКРАШЕНИЯ
Интерьер городского дома в XVIII – первой половине XIX в. бывал весьма различным в зависимости от социального положения живущих. Мы уже видели, что в малых и средних городах дом рядового мещанина мог иметь традиционный, сложившийся еще лет 400 – 500 назад интерьер с красным углом, коником и бабьим кутом, а также с производственными приспособлениями (например, гончарным кругом, как в Сураже). Печь делалась из глиняных блоков или кирпича и белилась (АГО 7, № 15, л. 37 – 38). Мебель также была традиционная, подвижная и неподвижная – стол, лавки, скамьи, полки для посуды, полати или (при украинско-белорусской планировке) «пол» и пр. Инновации заключались прежде всего в том, что бабий кут отделяли перегородкой, образуя кухню, и что соотношение подвижной и неподвижной мебели изменялось в пользу первой; лавки заменялись скамьями, появлялись деревянные кровати, стулья, жесткие диваны, шкафы для посуды (особенно для чайной) и для платья. Но стол со скамьями или стульями традиционно ставили в красном углу, главное украшение которого составляли иконы. Впрочем, иконы висели иногда «во всех углах» (АГО 9, № 36, л. 7), но и в этом случае главный киот помещался в красном углу. Украшением красного угла бывали зачастую также лубочные картинки, а в г. Мценске они, по словам корреспондента, «облипают целые стены» (АГО 27, № 4, л. 1). Из г. Свияжска сообщали и о наиболее распространенных сюжетах лубочных картин – конечно, портреты полководцев (Кутузова, Дибича), но и сатирические картины, например «Мужик сел в стул и судит судей» (АГО 14, № 7, л. 2). Известно, что лубочные картинки были вообще чрезвычайно любимы и диапазон их сюжетов очень широк.
С распространением обычая чаепития престижно стало помещение самовара и чайной посуды (и вообще красивой посуды – стеклянной, фаянсовой, фарфоровой, расписной деревянной) на полках или в застекленном шкафу, так чтобы гости могли ее рассматривать, как в старину рассматривали поставец. По-прежнему важным украшением интерьера оставалась изразцовая печь, причем в XVIII – XIX вв. такие печи были уже не только у богатых, но и у мещан среднего достатка (АГО 15, № 11, л.2; 19, № 11). В течение рассматриваемого нами периода значительно упростились изразцы. Рельефные сменились расписными еще в начале XVIII в., сюжетные, пестро раскрашенные изображения к середине XIX в. почти исчезли; вместо них появились скромные синие каемки по краям белых плоских кафе-лей.
В многокомнатных домах зажиточных горожан интерьер каждой комнаты должен был соответствовать, хотя бы в общих чертах, ее назначению – спальной, детской, кабинета и т. п. Относительно обеспеченный горожанин, будь он домохозяин или квартирант, старался обставить свои комнаты сообразно потребностям семьи и существовавшим в ту пору представлениям о престижном убранстве. Корреспонденты Географического общества отмечают лишь общие черты интерьера жилища таких горожан – отсутствие традиционной неподвижной мебели – лавок, коника, полатей, которую заменяют скамьи, стулья, кровати «с занавесками», диваны, софы, ломберные столы, шкафы иногда простой столярной работы, иногда – из березы, красного дерева и т. п. В их комнатах, стены которых зачастую обиты «шпалерами» (обоями) модных рисунков, висят зеркала, картины, «подражающие итальянским», часы- – иногда даже маленькие карманные – и пр. (Бывали часы напольные и каминные) (АГО 47, № 15, л. 2; 26, № 16, л. 4; 15, № 29, л. 44-46; 15, № 19, л. 11; 15, № 14, л. 1 об. – 2; 46, № 14, л. 3; 2, № 75, и др.). Иногда лишь упоминается, что «мебель современная» или что «на уровне» мебель только в одном доме, принадлежащем местному богатею, или, наконец, что «у богатых – современное, хоть и безвкусное, убранство» (АГО 42, № 14, л. 10), или же что у купцов, которые тянутся за «благородными», бывает все же так, что в зале стоят скамейки (а не диваны и стулья – АГО 33, № 5, л. 2 об.). Несомненно, что в меру своих возможностей верхушка горожан провинции стремилась подражать столичным образцам.
Приведем для сравнения описание типичной обстановки московского дворянского особняка, принадлежавшего А. С. Хомякову (1804 – 1860) (Шапошников, с. 10 – 36). В передней стояли вешалки, диван, коник – длинная деревянная скамья со спинкой, большое зеркало. Рядом была лакейская, где на стоящих вдоль стен ларях отдыхали приехавшие с гостями лакеи. Узенькая, заключенная в шкаф лестница вела отсюда в полуподвальное жилище дворни. Из передней попадали в анфиладу парадных комнат. Открывали ее две гостиные – большая, для парадных приемов, с роскошным мебельным гарнитуром (ширмы, диваны, кушетки, столы, кресла, стулья), канделябрами на стенах и малая – более интимная, приемная хозяйки с клавикордами, торшерами, менее богатым, но тоже стильным мебельным гарнитуром, трельяжем, жардиньеркой. На полу в гостиных – ковры, на стенах – картины. Следующей была парадная спальня, в глубине которой за ширмами стояли кровать, вешалка, шкафы, трюмо, часы; в углу – киот с иконами, а по другую сторону ширм – обстановка примерно такая же, как в малой гостиной, тоже с модным гарнитуром, с портретами на стенах. К спальне примыкали уборная со шкафом, в котором был спрятан умывальник, ящиком для грязного белья и большим креслом – удобством для отправления естественных надобностей (удобство и ящик были красного дерева) и темная гардеробная с вешалками и сундуками. Эти комнаты не выходили на фасад и были ниже парадных (над ними располагались антресоли). За спальней (окнами во двор) шла маленькая зала – собственно, рабочий кабинет хозяйки, где иногда спали приезжие гости. Здесь тоже была мебель красного дерева (диван, столик для рукоделия, шкаф), трельяж, перед камином – экран; на полу – ковер, на стенах – зеркала, картины, портреты. В сундучной (иногда это была темная часть сеней или коридора) среди прочих сундуков выделялась важа – огромный распашной дорожный сундук для приданого. Окнами в сад, на задний фасад дома, выходили зала и столовая (при надобности эти две комнаты соединялись в одну). Здесь стояли стол-сороконожка (в обычные дни сложенный), стулья, горки с фарфором, рояль. Над дверями устроена антресоль для музыкантов (танцевали гости в этой комнате).
По дворовому фасаду располагались также кабинет хозяина с огромным письменным столом, креслами, стойкой для трубок, подсвечниками и пр. и диванная, или, как ее называли в описываемом доме, говорильня. Вдоль трех ее стен стояли диваны, между ними – столик, этажерка с книгами. Эту «говорильню» из дома Хомяковых можно и сейчас увидеть в Государственном Историческом музее.
На антресолях были комнаты для приезжих и некоторых членов семьи (например, юноши-студента), чуланчик для старого слуги. Мебель здесь скромная, случайная, отслужившая свой срок в парадных комнатах.
В пристройке размещались бабушкины комнаты (где была старинная случайная мебель, семейные портреты, зеркала, киот с иконами), девичья и комната экономки. Особая лестница, спрятанная в шкафу, вела из комнаты бабушки в нижнюю каморку горничной, чтобы горничная могла подняться к бабушке во всякое время. Автор описания особо отмечает, что в 1840-х годах девичьи «уже выводились» (Шапошников, с. 27). Раньше это была комната, где работали крепостные девушки. Вообще же специальных помещений для слуг было мало или вовсе не было: слуги ночевали то в одной, то в другой комнате.
Хомяковы были богатыми дворянами, но не принадлежали к верхушке российской знати. Их дом не дворец, а особняк, каких в Москве было довольно много. Приведенное выше описание его обстановки, конечно, неполно. Но оно все же показывает типичные черты богатого городского дворянского дома, в котором от традиционного жилища горожанина остались разве что «передние углы» в некоторых комнатах, голбцы, соединявшие жилые комнаты с подпольем, да коник в передней. Все остальное было, так сказать, общеевропейским, с той, однако, спецификой, какую обусловливал феодальный, крепостнический быт семьи, которую обслуживало множество дворовых, хоть девичья и отжила уже свой век. Появились и новые традиции (манера ставить в гостиной столик с диваном), тесно связанные со старыми.
Анфиладное расположение комнат, типичное для дворцов и особняков того времени, имело свои неудобства: все комнаты оказывались проходными и никто из членов семьи, по сути, не имел вполне отдельной комнаты. Проходным был, например, кабинет А. С. Пушкина, как и все комнаты в его последней квартире на Мойке (Попова).
Такая анфиладная планировка, при которой комнаты располагались обычно в два ряда (один окнами на улицу, другой – во двор), бывала я в доходных домах, сдаваемых целыми квартирами. Но для домов, где сдавались людям победнее отдельные комнаты, она, разумеется, не годилась. Тут необходим был коридор. Вот что писал по этому поводу Макар Девушкин, герой повести Достоевского «Бедные люди» (опубликованной в 1846 г.): «Ну, в какую же я трущобу попал... Ну уж квартира!.. Вообразите, примерно, длинный коридор, совершенно темный и нечистый. По правую его руку будет глухая стена, а по левую все двери да двери, точно нумера, все в ряд простираются. Ну, вот и нанимают эти нумера, а в них по одной комнате в каждом; живут в одной и по двое, и по трое. Порядку не спрашивайте – Ноев ковчег!» (Достоевский, 1956, т. 1, с. 5 – 6). Далее мы узнаем, что постояльцы принадлежат отнюдь не к городским низам – чиновники, офицеры, учитель. Всего человек 10 – 15, в том числе семья. Сам Макар снимает в этой квартире собственно угол – отделенную часть большой кухни, где стоит его нехитрая «обстановка» – кровать, стол, комод, пара стульев, образ. Автору недаром приходит на ум сравнение с гостиницей («точно нумера»). Только живут в этих «нумерах» петербуржцы.
Коридорная планировка была более удобной по сравнению с анфиладной и в дальнейшем, во второй половине XIX – начале XX в., распространилась очень широко, но этот период лежит уже за рамками нашей темы. Такая планировка была общеевропейской (Кириченко). Однако традиционные русские сени (в особенности когда они повернуты вдоль дома) могли также быть зародышем коридора, что видно из изложенного выше материала.
Об использовании городской квартиры в середине XIX в. можно судить по «Полной хозяйственной книге» К. А. Авдеевой. Это руководство к ведению хозяйства в доме зажиточного горожанина во многом напоминает как по своим установкам, так и по содержанию древний Домострой – такая же энциклопедия домашнего хозяйства, но дополненная множеством рецептов – кулинарных, хозяйственных, медицинских. Рекомендации Авдеевой дают нам представление о господствовавших в середине XIX в. взглядах на жилище высших слоев городского населения. «О помещении людей недостаточных, – пишет К. А. Авдеева, – ничего нельзя сказать определительного, иногда довольно большое семейство помещается в трех или четырех комнатах, но здесь главное порядок, опрятность, чистота» (Авдеева, 1851, ч. II, с. 12). Зажиточной городской семье Екатерина Авдеева рекомендует вести дом если не слишком «скаредно», то во всяком случае экономно. Что она понимает под экономным ведением хозяйства, видно из последующего. В книге не говорится о составе семьи, о числе ее членов; рекомендации касаются, как еще в Домострое, отношений между хозяином и хозяйкой, их отношения к слугам. «В достаточном доме» должно быть 10 – 15 человек мужской и женской прислуги: один или два лакея и столько же горничных, нянька, кормилица, экономка, прачка, повар или кухарка, судомойка, кучер (а если запрягают карету четверней – еще и форейтор), дворник, садовник. При этом человеку достаточному, но не желающему жить широко, «совсем не нужно много комнат и держать лишнюю прислугу; вместо десяти комнат можно жить очень прилично в шести комнатах» (Авдеева, 1851, ч. II, с. 11). «Десять и более» комнат – это передняя, зала, гостиная, спальня, кабинет, столовая (с комнатушкой для буфета), танцевальный зал, детская (одна или две), бильярдная, официантская, девичья (автор специально оговаривает, что хотя девичьи теперь из моды вышли, но у многих еще есть), и, конечно, кухня, прачечная и другие подсобные помещения. Притом специальных комнат для житья слуг нет: повар и кухарка отгораживают себе закуток в кухне, прачка – в прачечной, лакей и горничные спят в комнатах, где кто устроится. Своего угла не имеет, кажется, даже экономка (Там же, с. 1 – 10, 74 – 78). К. А. Авдеева замечает, что кухня обязательно должна быть отделена коридором и что при таком числе комнат необходимо иметь два входа. Речь, стало быть, идет не об особняке, в котором и так всегда было несколько входов, а о большой квартире в «доходном» доме с парадной и черной лестницей, какие сохранились кое-где и сейчас.