Почта текущего дня складывалась в Столешниках в керамическую вазу формы речной раковины. Ее место было на небольшом столе, поверхность которого составляли изразцы. Переливы их оттенков, образуя красочную мозаику, обращали внимание приходивших к дяде Гиляю.
Мысль подарить в Столешники изразцовый стол пришла Петру Ваулину, который недолго руководил работами керамической мастерской Училища имени Н. В. Гоголя. Его специально для этой цели в конце 900-х годов пригласили в Миргород. При училище был организован музей с показом лучших работ учеников. Хранились в музее и другие вещи, среди них экземпляр небольшой книжки «На родине Гоголя» Гиляровского, подаренный училищу автором сразу после выхода ее в 1902 году.
Петр Ваулин знал Гиляровского по Москве, ученики училища — по Миргороду. И по совету Ваулина лучшие ученики керамической школы изготовили по одному изразцу, сложили их в черненую деревянную раму с основанием для укладки, поставили на резные ножки с перекладинами и отослали в огромном ящике в Москву, Гиляровскому — к дню его юбилея в 1908 году.
Керамическую вазу-раковину дядя Гиляй получил несколько раньше. Она видела немало писем, приходивших в Столешники с родины Гоголя от его родственников, да и от самого дяди Гиляя, когда он совершал свои поездки по местам великого писателя. Начало XX века было связано с двумя датами Гоголя. В 1902 году исполнялось 50 лет со дня его смерти, а в 1909 году — сто лет со дня рождения.
На памятник Гоголю в Москве был объявлен конкурс. Готовились новые публикации писем Николая Васильевича, переиздание его сочинений, в Историческом музее — юбилейная выставка. Шел последний год XIX века, когда дядя Гиляй отправился на Украину, решив проехать всю Полтавщину, побывать везде, где ступала нога Гоголя. Хотелось разыскать и встретиться с теми, кто знал писателя или хотя бы раз видел его, собрать сохранившиеся в их памяти впечатления, факты, последние живые воспоминания о нем.
Равнодушный к автографам, рукописям, не следивший за хроникой жизни знаменитых людей, дядя Гиляй проявил интерес ко всем деталям, малейшим подробностям, связанным с Гоголем, к любой бумажке, имевшей хоть какое-то к нему отношение.
Оставляя дела, освобождая себе дни и недели в течение нескольких лет, настойчиво и последовательно отправлялся на Украину по всем местам, где могли помнить Николая Васильевича.
Гоголя знал с детства. Не раз слышал от деда, еще в глуши вологодских лесов у вод Кубинского озера:
«Чуешь, сынку?» — говорил дед. — «Чуден Днепр при тихой погоде!»
С детства знал Гиляровский, чьи это слова, и сумел убедиться в их глубоко осмысленной правде. Любил Гоголя и отец Владимира Алексеевича. Как же было не любить его дяде Гиляю?
В Столешниках везде, где стояли книги, можно было найти хоть что-нибудь из сочинений Гоголя. Даже специально раскладывал дома книги Гоголя по разным местам, чтобы чаще попадались на глаза. Собирал иллюстрированные издания Гоголя и был особенно внимателен к биографии людей, выполнявших эту непростую задачу. Зная любовь к Гоголю, еще совсем молодой, начинающий художник Николай Иванович Струнников подарил ему портрет писателя своей работы. Он висел сначала в кабинете дяди Гиляя, а затем в столовой — там, где дольше оставался, будучи дома, хозяин. В Москве дядя Гиляй знал все дома, в которых бывал Николай Васильевич, любил тот, что стоял рядом с Арбатом, на Никитском бульваре, где Гоголь провел последние месяцы жизни, где сжег второй том «Мертвых душ». Возвращаясь в Столешники, готов был сделать и делал большой крюк, чтобы пройти рядом, задержаться, если позволяло время, постоять около дома, овеянного памятью Гоголя.
Недалеко от нас этот старый камин,
Кабинета угрюмого своды,
Где погиб наших дум властелин
И певец украинской свободы... —
писал дядя Гиляй. Не однажды бродил он по комнатам дома, сидел у камина, в котором горели когда-то листы рукописи.
И однажды отправился посмотреть, где родился Николай Васильевич. Поездки на родину Гоголя продолжались в течение нескольких лет. Полтава, Миргород, Яновщина, Большие Сорочинцы, Диканька... снова и снова возвращался к ним дядя Гиляй. Узнавал на месте у старожилов, кто может еще что-то рассказать о Гоголе, и отправлялся к ним. Ехал по полям и дорогам, обсаженным дубами и яворами, которые видели Гоголя, которых видел он.
И читали в Столешниках открытки дяди Гиляя.
«В Полтаве нашел одну старушку, Гоголя помнит. Много узнал интересного. Завтра утром еду в Диканьку...» А через день-два снова весточка от дяди Гиляя, в стихах:
Погостил три дня в Диканьке,
Много нового узнал.
Кузнеца Вакулы внука
Я сегодня повидал...
Встречи, вопросы, рассказы, записи, гостеприимные хозяева, хлебосольные угощения... Слово за слово, рассказ за рассказом — и установил дядя Гиляй место и дату рождения Гоголя. Не было точно известно ни то, ни другое. В печатных трудах ученых-историков считалось, что Гоголь родился в Яновщине, а на самом деле — в Сорочинцах. В Яновщине он рос, жил. Дом в Сорочинцах, в котором родился писатель, в ту пору, когда его впервые увидел дядя Гиляй, принадлежал становому приставу Ересько. Простая белая мазанка — флигель о двух окнах по обе стороны. Дядя Гиляй не один раз отснял дом вместе с владельцем, поднял вопрос и добился разрешения установить памятную доску на доме.
В Сорочинцах разыскал метрические книги — они хранились в церкви у местного священника, просмотрел все за 1809 год, и нашел дядя Гиляй запись о рождении Николая Васильевича. Отныне стал известен точный день рождения Гоголя — 20 марта. Дядя Гиляй снял копию с этой записи, заверил, как и полагалось, церковной печатью у священника и бережно вложил в свои бумаги.
Родовым имением в Яновщине владел племянник Гоголя — Николай Васильевич Быков, женатый на родной внучке Александра Сергеевича Пушкина. Здесь хранилось все, что осталось от Гоголя, все принадлежавшие писателю и уцелевшие вещи. Безразличия и равнодушия не испытывал дядя Гиляй, когда брал в руки часы Гоголя, смотрел книги с его пометками: постоянно думалось, как сохранить? Составил подробный список всего, что лично принадлежало Гоголю. Часами бродил дядя Гиляй в Яновщине по роще среди дубов, кленов и лип, посаженных Гоголем, смотрел возведенную по рисунку Гоголя звонницу при церкви, построенной родителями писателя в честь рождения сына Николая, ставшего таким знаменитым.
Оконные рамы и двери в Яновщине, сохранившиеся от старого дома, обращали внимание формой и своим резным узором, составленным Н. В. Гоголем. Существовали в имении еще флигель и беседка, выстроенные также по проекту Гоголя. У Быковых увидел дядя Гиляй никогда и нигде не публиковавшийся портрет Гоголя работы Моллера, выполненный художником в Риме с натуры. В этом портрете современники в один голос находили наибольшее сходство из всех существующих. В Яновщине дядя Гиляй познакомился с художником Волковым, земляком писателя, который ездил по местам Гоголя и писал этюды, а затем картины, посвященные жизни Николая Васильевича.
Собственные дела дяди Гиляя требовали его присутствия в Москве, он уезжал и снова возвращался, не желая упустить ни одного слова о великом писателе. И ложились в глубину керамической раковины в Столешниках открытки дяди Гиляя, его краткие сообщения: «По Гоголю работаю! Интересного немало! Сегодня в Кибицы, где живал Гоголь. Исписал две книжки начерно. Работы интересной много предстоит. Дома буду тогда, когда мне минет сорок шесть, то есть двадцать шестого ноября утром или в шесть часов вечера».
От хутора к хутору, от усадьбы к усадьбе — и везде что-то родственное «Старосветским помещикам»: непрерывный ряд угощений соленьями, вареньями, наливками... Нельзя было сказать, что это плохо, хотелось и друзей порадовать. И читал в Москве у себя дома на Новинском бульваре Федор Иванович Шаляпин весточку дяди Гиляя из Яновщины, отправленную в ноябре девятьсот первого года: «Федя, милый! Двадцать шестого приходи есть сало, украинские колбаски и пить сливяночку с хутора близ Диканьки. Жду двадцать шестого с семи вечера до часу ночи. Мне будет 26-го — 46! Справим молодость!»
И Шаляпин приходил в Столешники, и слушал рассказы дяди Гиляя о Гоголе.
Москва хранила в домах, стоящих в запутанных, искривленных улицах и переулках, немало интересного. Десятилетиями, а порой веками покоилось оно неизвестным для равнодушных и нелюбопытных, но береглось в московских необозначенных хранилищах. Дяде Гиляю Москва открывала свои тайны. Обнаружив что-то, сообщал друзьям. Заглянув на денек к Антону Павловичу Чехову, переехавшему в Ялту, рассказывал, как в Москве добыл два «весьма интересных и неопубликованных» письма Гоголя к Толстым, владельцам дома на Никитском бульваре. Результатами поездок и находок дядя Гиляй был так увлечен, что друзья начали шутить над ним. Однажды, вернувшись с Украины, он вынул из миргородской раковины знакомый сероватого тона конверт. Когда открыл его, на стол выпал вырезанный из журнала портрет Гоголя с надписью: «Моему другу Володе Гиляю на добрую память. Н. Гоголь». На обороте вырезки пометил дядя Гиляй: «Автограф Власа Дорошевича».
Подготовкой к гоголевскому юбилею в Москве руководил секретарь Общества любителей российской словесности, историк литературы, имевший труды о Николае Васильевиче Гоголе, — Владимир Шенрок. О поездках Гиляровского по гоголевским местам он знал и обратился к дяде Гиляю с просьбой рассказать в Обществе любителей российской словесности о встречах, о том, что узнал, увидел.
Поздно горел в окнах квартиры Гиляровского свет — когда собирал воедино, в стройный рассказ добытые факты, свидетельства, сделанные записи, чтобы изложить, прочитать в стенах Московского университета, где проходили обычно заседания Общества любителей российской словесности. Устав от работы, откладывал бумагу, хотелось поговорить... Но с кем? Час поздний. Вечер давно сменился ночью, никуда не пойдешь, никого не позовешь к себе, и, в который раз воздав хвалу изобретателям бумаги и письма, все же говорил с друзьями. Например, с Антошей Чехонте, скучающим в далекой Ялте. «Весь влез в Гоголя, сижу обложенный письмами, документами и шенроками во всех видах...» А потом снова приступал к работе.
В большом зале университета на Моховой читал дядя Гиляй собравшимся членам Общества любителей российской словесности и многочисленным гостям доклад о своей поездке по гоголевским местам. От Николая Васильевича Быкова передал в дар обществу «Диплом почетного члена Московского Университета Н. В. Гоголя, выданный 16 июня 1848 года» за подписью попечителя округа графа Сергея Строганова.
Сопровождался рассказ фотографиями, которые сделал дядя Гиляй в поездках. Он показал снимки: сестры Гоголя, дома, где родился писатель, старых слуг Гоголей, помнивших Николая Васильевича, некоторых личных вещей, мест, окружавших Яновщину, и снимок с моллеровского портрета Гоголя, никем еще в Москве не виденного. Позднее оригинал портрета дядя Гиляй привозил вместе с другими вещами из Яновщины от Быковых в Москву, на гоголевскую выставку. Николай Васильевич Быков подарил тогда дяде Гиляю кресло Гоголя. Некоторое время оно находилось в Столешниках в кабинете хозяина. На кресло никто не имел права сесть, оно стояло у окна, напротив двери кабинета, и, входя, дядя Гиляй сразу видел его. Дмитрий Иванович Эварницкий специально приезжал в Москву из Екатеринослава на выставку Н. В. Гоголя за несколько дней до открытия. Сначала он побывал в Столешниках, где кресло Гоголя можно было осмотреть, «обнюхать». Эварницкий высоко чтил Гоголя.
После выставки в Москве, на которой кресло было в качестве экспоната, дядя Гиляй передал его в дар музею А. Н. Радищева в Саратове. Этот художественный музей, устроенный внуком автора «Путешествия из Петербурга в Москву», художником Александром Петровичем Боголюбовым на его собственные средства, был тогда первым внестоличным художественным музеем, и все, кто мог, посылали в дар музею оказавшиеся у них драгоценные реликвии русской культуры.
Не особенно аккуратный в хранении разных бумаг, квитанцию от Радищевского музея — свидетельство передачи кресла Гоголя — дядя Гиляй сберег, вложив в записную книжку, которая путешествовала с ним по гоголевским местам.
Выставка Н. В. Гоголя открылась в залах Исторического музея в субботу 9 марта 1902 года. За несколько дней до нее из керамической раковины дядя Гиляй вынул письмо, вскрыв которое прочел: «Общество Любителей Российской Словесности сим извещает Вас о состоявшемся избрании Вашем в действительные члены Общества».
В Московском университете вручали Гиляровскому диплом общества, членами которого были Державин, Пушкин, Толстой, Тургенев... Владимир Алексеевич гордился этим; оформленный под стекло в раму, диплом всегда висел в Столешниках.
Доклад, прочтенный Гиляровским в Обществе любителей российской словесности в 1902 году, был выпущен отдельной книгой — «На родине Гоголя» — издательством Ивана Дмитриевича Сытина.
Никому не были прочтены записи дяди Гиляя, сделанные на открытии памятника Н. В. Гоголю в Сорочинцах. Впрочем, однажды читал их.
После того как было установлено, где родился Гоголь, жившие в этих местах братья Малинки принялись хлопотать о памятнике Гоголю в Сорочинцах. Преуспели. В Столешниках получили приглашение на открытие. Дядя Гиляй поехал. В Москве уже стоял памятник Гоголю работы Николая Андреевича Андреева. По просьбе художника позировал ему дядя Гиляй для образа Тараса Бульбы — герои произведений Гоголя украшали постамент памятника. Дочь дяди Гиляя позировала Андрееву для Оксаны...
С братьями Малинками Владимир Алексеевич познакомился еще в 1902 году. Время от времени они писали, поздравляли с праздниками, присылали иногда украинские лакомства и сообщали о том, как идут дела по накоплению средств на памятник — они собирались в пределах Полтавской губернии. Настал великий для Сорочинец день открытия памятника Гоголю. Дядя Гиляй написал об этом очерк, предполагая его напечатать. Но он остался лежать среди других бумаг, связанных с гоголевскими поездками по Украине.
Со временем дядя Гиляй забыл об очерке, да случай заставил вспомнить. После открытия памятника в Сорочинцах издали открытку с его воспроизведением. Была она у многих, чтивших Гоголя, и у Ильи Семеновича Остроухова была, да исчезла. По какому-то случаю понадобилась, стал звонить знакомым, позвонил и дяде Гиляю. Слово за слово, и, кроме открытки, захватив по просьбе Ильи Семеновича свой очерк о торжествах в Сорочинцах, пошел дядя Гиляй в Трубниковский переулок, где жил Остроухов.
Илья Семенович Остроухов — интереснейшая быль и легенда Москвы. Художник, он стал попечителем Третьяковской галереи, — желание это выразил сам Павел Михайлович. Хорошо знал Третьяков: после него лучший в России собиратель русского искусства — Остроухов. Знал Павел Михайлович тонкий вкус Ильи Семеновича, его верный глаз и сердце, преданное искусству. Остроухов первым в России в начале XX века во всеуслышание заявил: «Икона — это картина. Это произведение древнерусского художника, драгоценное свидетельство культуры и искусства Древней Руси». И. С. Остроухов составил лучшее в Москве собрание древнерусской живописи. Были у него картины и позднейших эпох, работы современных ему русских художников и западноевропейских, но произведения древнерусской живописи, уникальные каждое в отдельности, собранные вместе, впервые позволили совершенно определенно говорить о школах древнерусского искусства.
Составленное Ильей Семеновичем собрание было преобразовано после революции в Музей живописи и иконописи имени И. С. Остроухова, а самого Илью Семеновича назначили директором. Музей находился в том же доме в Трубниковском переулке (дом сохранился и ныне — Е. К.).
Как-то Илье Семеновичу захотелось узнать подробности минувших событий в Сорочинцах... Стоял теплый день двадцатого года. Дом Ильи Семеновича был окружен садом, внимание в нем привлекали деревья японской вишни. Одно из них склонялось к отлитому в бронзе и установленному в саду Ильи Семеновича проекту памятника Гоголю в Москве. Это был подарок Остроухову от автора — скульптора Андреева. В тот летний день, кроме дяди Гиляя, оказался у Остроухова и Андреев. Шло время подготовки дома Остроухова к тому, чтобы стать музеем.
За чаем на открытой террасе, где к столу свешивались ветви японской вишни, дядя Гиляй читал очерк Остроухову и Андрееву. В очерке был рассказ о спорах по поводу места и дня рождения Гоголя, о том, как в 1900 году отыскалась в Преображенской церкви в Сорочинцах метрическая книга, как возник тогда разговор о необходимости памятника Гоголю в Сорочинцах. Братья Малинки сначала испрашивали высочайшего соизволения на сооружение в Сорочинцах памятника, а затем разрешения начать с этой целью в пределах Полтавской губернии сбор средств и учредить в Миргороде специальный комитет. Разрешения последовали быстро. Но только через десять лет на том самом месте, где проходила раньше Сорочинская ярмарка, установили памятник Гоголю.
Владимир Алексеевич читал:
«А в день, когда прибыл я из Москвы на великое сорочинское торжество, у председателя комитета по устройству памятника был такой разговор по телефону:
— Говорит дежурный Миргородского полицейского управления.
— Что угодно?
— Вы завтра открываете памятник?
- Да!
— Потрудитесь сообщить, кто дозволил вам поставить памятник?
Председатель комитета по устройству памятника десять лет отдал этому делу. Если бы великий писатель проникновенно узнал их разговор, на его бронзовом лице явилась бы улыбка грустная и подумал бы он: как хорошо, что я бронзовый, что стою там, где родился, памятником, и что снова не буду жить и не буду писать. И что я могу написать нового, все так мало изменилось!..
В день открытия памятника Сорочинцы ожили. Шествия к памятнику были торжественными, с цветами, в венках, в ярких национальных костюмах... А кругом народ шпалерами. Перед домом, где родился Гоголь, чтили его память... Забытая долгое время мазанка была в зелени и в цветах, на ней доска памятная: «Здесь родился Гоголь». У памятника гремел хор — «Вечная память». К постаменту несли венки — серебряные, мельхиоровые, лавровые, из живых цветов и из пшеницы с васильками. Первый возлагали родственники. Москва кланялась великому писателю серебряным венком. Родная Полтава никакого венка не положила...
А он, великий Гоголь, смотрел на толпу. На колене его записная книжка и карандаш в руке. Милая улыбка на милом лице. Взгляд проницательный и... смех сквозь слезы».
Допоздна засиделись тогда гости у Остроухова... Не узнал дядя Гиляй, что спустя много лет памятник Гоголю работы Андреева перенесли во двор дома, где часто стоял он в раздумьях о Гоголе, вспоминая гоголевские торжества и открытие памятника в Москве, которое тщательно отснял.