640
"Ярилы" - донимать женщин непристойными шутками и жестами; те, в свою очередь, не отставали от ряженого, потешаясь над его атрибутами. Этот вариант празднования в отдельных местностях дожил до XX в., например, в Галиче и Кинешме, где Ярилу изображал пьяный старик.
Довольно долго (вплоть до 1970-х годов) сохранялся в русских деревнях на Всесвятское заговенье обычай обливать друг друга водой и хлестаться крапивой. Было немало мест (в Ярославской, Костромской, Тверской, Ивановской и других областях), где праздник назывался крапивным заговеньем или крапивным воскресеньем и состоял из двух частей: сначала разыгрывались хороводы, а затем молодые люди "жгли" друг друга крапивой {Тульцева, 1979. С. 42).
Разнообразие обрядов, приуроченных к заговенью Петрова поста, не случайно. Дело в том, что Петров пост, приходясь на период летнего солнцестояния, потеснил обряды летнего солнцеворота. Поэтому ко дню Всесвятского заговенья оказались приуроченными и проводы весны, и русальные игры, и обережные обычаи с крапивой и др. Все они частично повторялись (кроме русальных игр) на Иванов день (24 июня/7 июля) и в Петров день (29 июня/ 12 июля). Даже такое характерное для других народов поверье, что на Ивана Купалу солнце играет, у русских оказалось смещенным на Петров день. Знаменитые купальские костры теперь можно встретить лишь в пограничных с западными народами областях, да у русских Сибири, где они сохранились под влиянием переселенцев (белорусов и украинцев). В некоторых местах купальский костер заменила куча крапивы, через которую и прыгали.
От обычаев Иванова дня у русских в полной мере сохранились лишь ритуальные купания и сбор целебных трав. Эти два обычая дали соответствующие названия 23 и 24 июня (6 или 7 июля). Бытописатель русской жизни А. Терещенко 23 июня назвал купальницей - праздником, по своему значению уступавшим лишь Семику и Троице. Он известен и как Аграфена-купальница, поскольку посвящался обрядовым купаниям. Считалось, что они обладают животворящей силой, полезной и для людей, и для природы (воды). Купание в реках сопровождалось порой пиршествами. Во Владимирской и Московской губерниях пока одни купались, другие с песнями воднли хороводы. В ночь под Иванов день купались обнаженными, с букетом или венком из цветов или с одним цветком иван-да-марьи. Целебной считалась и роса, собранная на восходе солнца Иванова дня. Для бань готовили специальные веники. В традиционный березовый или дубовый веник вплетались целебные травы: мята, полынь, ромашка, купальница, иван-да-марья и др. Считались полезными крапивные бани.
24 июня было посвящено сбору целебных трав. Это занятие находили столь важным, что русские этот день называли Иваном-Травником, Иваном-Цветным (по цветущим растениям), ягодобором (Средний Урал), так как с этого дня можно собирать травы, цветы и ягоды. Ивановские травы берегли для лечения. А чтобы оградить себя и дом от разных напастей, накануне Ивана-Травного в избах, на окнах, над дверями, в щелях хлевов и домов раскладывали и развешивали крапиву, репейник, можжевельник, богородицыну траву, ветки рябины, осины, березы, молодых дубков.
Обрядность периода летнего солнцеворота насыщена аграрно-продуцирую-щими мотивами, а также действиями, направленными на охрану здоровья и очищение от скверны. Это говорит о том, что люди с древнейшей поры сознавали важность для жизни на Земле тех природно-астрономических явлений, которые были связаны с летним солнцестоянием. К этому времени завершается колошение хлебных полей, к земледельцу приходят новые заботы. Иной характер и у летней календарной обрядности.
641
Летние календарные праздники
Все наиболее значительные календарные праздники верхушки лета (июля) жестко связаны с православными святцами и отмечают циклы полевых работ, а в присловьях и состояние погоды. Начало июля отмечено особой порой - сенокосом. Петров день открывал покос. К этому дню за время Петрова поста домовитые хозяйки припасали сметану, сыр, масло, творог. В прежние годы балагурили, что это бабы - "скопи-домок" вымолили у Господа Бога держать людям летний пост: "Вы, бабы, жалобились: без летнего-де поста ни масла, ни другого молочного запасти нельзя..." Этой вкусной и здоровой едой крестьяне разговлялись после поста. Поэтому не случайно 2/15 июля в севернорусских деревнях называлось "Сырной Богородицей" (по православным святцам "Положение чистой ризы Пресвятой Богородицы во Влахерне"). Как и на Масленицу, в этот день полагался сырный стол: масло, сырники, пирожки и блинцы, начиненные творогом и др.
В старину Петров день был отмечен особыми посещениями: тещи проведывали зятьев, кумовья с пшеничными пирогами следовали к крестникам; сватья угощали друг друга за "отводными столами". Своя пора наступала и для девушек: на петровских качелях выбирался будущий суженый-ряженый.
Первая половина июля имела поэтичное название Наливы - время налива соками всего растущего и посаженного человеком. Поэтому о 4/17 июля говорили: "На Андрея (или Марфу) озими в наливах дошли, а батюшка овес до половины дорос!" В южнорусских областях к этой поре созревают яблоки сорта "Белый налив".
У русских большим праздником считается 8/21 июля, в православии посвящаемый иконе Казанской Божией Матери. Во многих селениях он считается престольным. В Западной Сибири в этот же день отмечали Прокопия-Жатвенника -зажинают рожь. По случаю зажинок, для общего праздника накануне Прокопия-Жатвенника резали нескольких баранов и запекали их. Пировали, предварительно отслужив молебен.
Любимым и почитаемым праздником русских людей остается Ильин день (20 июля/2 августа). Два важных обстоятельства определили особую роль Ильина дня в крестьянском месяцеслове. Во-первых, Ильин день был своего рода рубежом между двумя временами года - летом и осенью: "На Илью до обеда лето, а после обеда осень". Во-вторых, с Ильина дня зажинали озимые. Ильинские зажинки были праздником первинок: деревенские хозяйки пекли ильинскую новь {нова, новина) — хлеб из только что сжатых снопов; крестьяне угощались ильинским моленым кусом (жертвенным мясом, которое носили в церковь для освящения); заламывался первый ильинский сот; заправляли спальники свежей соломой {Мельников, 1963. С. 565). В церквах в этот день происходили молебны над чашами с зерном - для плодородия.
Характерными чертами праздника, посвящаемого урожаю, были мирская складчина и коллективная трапеза (из-за чего такие праздники называли братчинами). В Вятской, Пермской, Костромской, Вологодской губерниях еще в начале XX в. для общего пира на мирскую складчину забивали быка, теленка или барана. В Тульской губернии на мирскую складчину пекли новый хлеб и от всей деревни его раздавали нищей братии (Сахаров И.П. 1885. С. 101). Ильинская жатвенная складчина (или братчина) - одно из звеньев в цепочке крестьянских празднеств, отмечаемых как братчины в дни особо почитавшихся святых и называвшихся по имени святого или дня праздника - Никольщина, Петровщина, Покровщина, Большая Рождественская и т.д.
642
Августовские Спасы. Спожинки. Осенние праздники
31 июля/13 августа - заговенье на Успенский пост. Пост называют также Спасовкой-лакомкой, поскольку на этот срок приходятся три праздника во имя Спаса. В православную церковную практику Успенский пост был введен довольно поздно. Древнейшее упоминание о Богородицыном говений относится к ХШ в. "Госпожино говение", как и введеный в XII в. Андреем Боголюбским праздник во имя Спаса, в народной практике ассоциировалось с древнейшими праздниками, связанными со сбором плодов и урожая зерновых. У русских праздники во имя Спаса - самые любимые. Для тех, кто в детстве воспитывался в православной традиции, это время имеет свой неповторимый вкус и аромат - меда, яблок, сладкого зеленого гороха, освящавшихся в церкви.
Разнообразие сельских культур отразилось на локальных названиях праздников во имя Спаса.
Первый Спас- Спас Всемилостивый (1/14 августа), или Спас на воде, мокрый, а также маковей, медовый. В этот день бывает крестный ход к водному источнику — колодцу, роднику, озеру, реке, где купаются или ополаскиваются в воде. Святят колодцы.
В местах, где выращивают мак, празднуется Спас-маковей. Церковь в этот день прославляет семь мучеников Маккавеев. По созвучию в крестьянском календаре появился Спас-маковей. Собранный мак освящали в церкви и разговлялись пирогами с маком, добавляли его и во всякую другую пищу. Освященный мак используют и в магико-предохранительных целях.
Но более всего Первый Спас известен под названием медового. На пчельниках в это время идет гонка меда. Было принято в первую очередь угощать им детей. Мед освящают в церкви и обязательно потчуют нищую братию. Была добрая традиция - устраивать в этот день сиротские или вдовьи помочи: "На вдовий двор хоть щепку кинь!" Из овощей можно было есть только огурцы, макая их в мед или намазывая медом половинки разрезанного огурца.
Второй Спас - Спас Преображение, или Спас на горе, яблочный, гороховый (6/19 августа). В этот день освящают плоды, разговляются яблоками и горохом. В Каргопольском уезде Второй Спас называли горох, горохов день, горохов праздник. Все одевались по-праздничному и шли в гороховое поле, где потчевали Друг друга и поздравляли с горохом, с гороховым днем (Куликовский, 1898. С. 16).
Встречали и осенины: в поле с песнями провожали закат солнца, как бы предваряя день осеннего равноденствия, о чем напоминает и большой православный праздник Успение Пресвятой Богородицы (15/28 августа).
Разнообразны народные названия Успения: Успенье, Успленье, Успенщина, Большая или Первая Пречистая, Госпожинки. Последнее название имеет варианты: оспожинки, спожинки, дожинки, обжинки, пожинки, т.е. время окончания жатвы. Конец жатвы завершался магико-продуцирующим обычаем жниц кататься по ниве с приговором: "Нивка, нивка отдай мою силку..." Широко был распространен обычай завивать "бороду": последний несжатый пучок колосьев оставлялся на ниве, при этом колоски его пригибались к земле. Пучок колосьев ("борода") украшался лентами и цветами, иногда на него повязывалась косынка. Это называлось "завить" или "оставить бороду" Богу, Николье, Илье, Кузьме-Демьяну, Христу, а на северо-востоке - Власу, Волоту (от старославянского бога богатства Белеса). Было принято последний дожиночный сноп ставить в углу. Как правило, это был сноп овса. На Покров именинный сноп скармливали скотине.
Окончание жатвы отмечалось по-праздничному: пожинальной или дожи-нальной яичницей, сытным обедом с отжиночным пирогом. По деревням устраивали складчины, братчины, сообща варили пиво.
643
Большим событием в жизни крестьянской молодежи Тамбовской и Рязанской губерний было одевание на Успение первой поневы девушкам 14-15-летнего возраста. Для этого ритуала было всего три праздника в году: Пасха, Троица и Успение. Одевание первой поневы на Пасху и Троицу давало возможность поневницам участвовать в весенних и летних девичьих хороводах, одевание поневы на Успение - в молодежных осенних посиделках.
С праздником Успения связано поэтичное представление о рябиновых ночах. Так называют бурные августовские ночи с зарницами, а порой и с громом и молнией, которые случаются вплоть до Малой Пречистой (Рождество Богородицы, 8/21 сентября). Название рябиновые ночи до сих пор бытует в лексике западнорусских говоров. А в деревнях Даниловского района, что на Ярославщине, и сейчас заговенье на Успенский пост называют рябиновым заговеньем.
Время от Успенья до Ивана постного (29 августа/11 сентября) считалось молодым бабьим летом: в городах затевались хороводы, а женщины начинали готовиться к зиме: на Успенье солили огурцы, начинали дергать морковь (морковкино заговенье), убирали огороды, стлали лен на лугах.
Вслед за Успением - Третий Спас (16/29 августа): Спас на полотне, холщевый Спас, Спас на холсте, хлебный, ореховый (орешный) - "Третий Спас хлеба припас". По деревням продолжали праздновать дожинки. В Сибири в это время уезжали на несколько дней в кедровники - заготавливать на зиму кедровые орехи, грибы.
18/31 августа - день памяти мучеников Флора и Лавра; в народной лексике -Фролов день, фролки (костромское), Фрол-Лавер: конский праздник - один из значительных в крестьянском быту. В этот день лошадей выводили к "полевым" воротам, к рекам и озерам и, прогоняя их мимо священника, кропившего святой водой, молились: "Батюшка наш Флор и ты, святой Лавер, спасите вы нашу скотинушку от всяких бед и напастий, от болезни, от лихого человека и от лютого зверя!" (с. Три Озера Спасского уезда Казанской губернии; РЭМ, Ф. 7. On. I, Xs 467. Л. 19). Популярная традиция Фролова дня - конные соревнования между деревнями. В обычае была и обрядовая выпечка: на Орловщине - в форме подковы, в Шиловском районе Рязанской области до сих пор пекут двухголовых коней (кони -так называется эта выпечка).
Локальный вариант в праздновании Фролова дня кологривскими крестьянами (Костромская область, Шаблово, Илешево, Красный Бор) - колядование. При обходе дворов исполнялась песенка:
Коляда, Коляда
Что пришла Коляда
К Павлу на двор
Да и к Васильевичу
Еще просит Коляда
По яичку со двора,
По пряженичку
По пшеничному!
(П.В.Лебедев, 1907 г.р.: Запись Л.А. Тульцевой, 1987 г.)
С Фроловым днем были соотнесены и последние заботы о посеве озимых: озимь надо сеять до Фрола, иначе вырастут бориски (имеется в виду летний день святых Бориса и Глеба) да фролки, т.е. сорняки. Поэтому с днем святых Фрола и Лавра связывалось представление об окончании полевых работ на нивах: "Фрол-Лавер запри завор!" - такое присловье до сих пор вспоминают в Кимрском районе Тверской области. Нива отдыхает. Вероятно, отсюда идет представление дорогобужских крестьян (Смоленская губерния) о том, что святые Флор и Лавр -покровители не только скота, но и земли (РЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 1579. Л. 10). До нашего времени дошло мало свидетельств о том, что Флор и Лавр - святые покровители земли, поэтому крупицы таких знаний особенно ценны.
Особый день - 1/14 сентября, в народе называвшийся Семеновым днем, Симеоном-летопроводцем. Название сложилось еще тогда, когда 1 сентября (ст. ст.)
644
было началом новолетья и от него велся счет очередному, новому году. В Московском государстве существовал особый ритуал встречи новолетья: ровно в полночь в глубокой тишине, со стен Московского Кремля раздавался грохот заревой (вестовой) пушки, вслед за ним гудел колокол на Иване Великом, за которым благовестили по всем московским церквам. Растворялись городские ворота, начинались заутрени. В домах тушились все огни, кроме лампадного, а с появлением солнца зажигали новый, добытый трением из сухого дерева. Москвичи, бла-гословясь, отправлялись на богомолье в Кремль или церковь Симеона Столпника.
С Семенова дня устраивали посиделки, супрядки, досветки. У мастеровых, начиная с Александрова дня (30 августа ст. ст.), - засидки, т.е. на несколько минут принимались за работу, чтобы сделать почин дела, а затем весь вечер гуляли и пели. После засидок можно вечером работать с огнем (при свечах).
С Семенова дня до Рождества Богородицы (8/21 сентября) - старое бабье лето: начинались очередные женские работы на открытом воздухе (трепание пеньки, вымачивание и сушка льна, уборка огородов). Эти сельские дела считались относительно легкими по сравнению с работами в поле: "Роздых баб от работ полевых".
Крестьяне спешили с уборкой, так как считали, что с Семенова дня "семена выплывают из колосьев". Говорили: "В Семенов день до обеда паши, а после обеда пахаря с поля гони".
Забавный обычай Семенова дня - похороны мух: в Московской губернии делали гробки из моркови, свеклы или репы, клали в них мух и тараканов и закапывали в землю. В разных губерниях бытовало множество вариантов этого обычая.
На Руси широко отмечали праздник Рождества Богородицы ~ Малая Пречистая, Богородичен день, Аспосов день (т.е. день после Спаса). В Рязанской губернии говорили: "Бабье лето по Аспосов день". На Аспосов день - вторая встреча осени: осенины встречали играми и песнями. Ранним утром женщины выходили к берегам рек, озер и прудов встречать "матушку осенину" с овсяным киселем или хлебом. В Тульской губернии в Аспосов день к молодым сходилась вся их родня посмотреть, как они ведут хозяйство {Сахаров И.П. 1885. С. 127).
В Ярославской и Вологодской губерниях день Рождества Богородицы называли луковым, так как в этих краях пришло время дергать лук, сушить и вязать его косами, определять на хранение. В Пензенской и Саратовской - паси-ковым (убирали пчел). Во многих селениях - празднование престольного дня.
Для девушек самым веселым сентябрьским праздником было Воздвиженье честного и животворящего Креста Господня (14/27 сентября). Как говорили в народе, "в Здвиженье последняя копна с поля двинулась", "с полей весь урожай на гумно сдвинулся", "птица в отлет двинулась, а медведь залегает в берлогу". В городах и селах начинались капустенские вечерки, капустки, капустницы, длившиеся две недели. Молодые люди ожидали их с таким же нетерпением, как рождественские святки. Это был вид помочи, устраивавшейся семьями, имевшими девушек-невест. Каждая семья по очереди приглашала подруг дочери рубить капусту. Работа шла споро, весело, с песнями. После рубки девушек приглашали к капустному столу (ужину) и пирогам с капустой. К домам, где рубили капусту, собирались парни высматривать себе невест. Получив приглашение войти в дом, они поздравляли хозяйку "с капустой" и присоединялись к девичьему веселью. В городах по случаю капустницы даже на улицах накрывались большие столы, сверкавшие белоснежными скатертями. Капустки устраивались также в семьях зажиточных купцов и мещан, поскольку это был повод для знакомства молодых людей.
24 сентября/7 октября - день памяти святой первомученицы Феклы. В Валдайском и Боровичском уездах Новгородской губернии этот день называли Феклой-Запрядальницей или Феклой-Запрядальной: надо было хотя бы немного попрясть, чтобы иметь охоту к этому ремеслу.
645
На северо-востоке России день называли Заревницей - от костров, которыми с полуночи затапливали первые овины. Не исключено, что эти первые овинные костры в древности посвящались осеннему равноденствию, которое по старинным календарям приходилось на 24 сентября ст.ст. Не случайно в древнерусских церковных поучениях (например, "Слово некоего христолюбца") постоянно звучит осуждение молений огню под овином ("еже молятся огнев-fc под овиномъ") (Афанасьев Л.Н. Ш. С. 770. Аничков. С. 42; и др.).
Обрядовые празднества, связанные с жатвой и обработкой зерна, завершались особыми угощениями по случаю замолоток (начало утренней молотьбы при огне) или именин овина. В Медынском уезде Калужской губернии при начале молотьбы устраивалось "нечто вроде праздника", называемого овинными именинами (РЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 541. Л. 5). В этот день в овинах разжигались костры для сушки снопов. Вокруг топящихся овинов собирались молотильщики и при свете костров проводили ночь в песнях. На замолотках молотильщиков угощали кашей и приговаривали: "Хозяину новины ворошок, а замолетчикам каши горшок!" В Костромской губернии устраивали праздник свозки хлеба под названием овин.
По осени овин, наполняясь снопами, невольно становился средоточием и хранителем трудов всех поколений семьи. Поэтому не случайна уважительность в обращении к овину и его ипостасям - гуменнику, овиннику, рижному хозяину. Так, калужане Медынского уезда по случаю овинных именин, намолов немного новой муки, пекли из нее блины, разговлялись ими и, прихватив с собой три блина с солью, шли на ригу веять обмолоченную рожь. Придя в ригу, клали на окно хлеб-соль и, низко кланяясь, говорили: "Вот тебе, рижка, наша хлеб-соль; тебе на стоянье, а нам на доброе здоровье; тебе, рижка, постоять, а нам тебе послужить". Начиная сушку снопов, прежде всего просили благословения у Бога, святых и всех усопших предков: "Благослови, Господи, и дай нам святой Антоний и Илья-пророк, начинать по добру. Благословите, праведные родители, нашей рижке постоять" (Там же. Л. 5-5 об.)
Капустками, луковой и репорезной неделями, молотьбой, льняными и другими работами, подготавливавшими урожай к зиме, заканчивался круглый год земледельца. Завершался он в соответствии с религиозно-этическими традициями сельского мира. 26 сентября/9 октября в осенний день апостола Ивана Богослова крестьяне пирогами, испеченными из новой муки, кормили странников и нищих. Эту забытую традицию запечатлели народные присловья: "Падет лист с дуба -зиме готова шуба, придет Иван Богослов - нищему пирог готов!"; "На Богослова -сирота у стола мирского!"; "Пришел Иван Богослов - пеки для странников пироги, свою душу береги!" и др. Эта традиция имела свое религиозно-нравственное обоснование: молитва страждущих за поданную милостыню быстрее доходит до Бога, а подданное - сторицей возвращается в закрома. Урожай собран. Но круговорот в природе и жизни людей повторяется.
На протяжении всего земледельческого года крестьянское сообщество посредством кормления нищих и странников, а также поминовения всех усопших, как бы благодарило Господа Бога за все полученное от матушки-земли. Забота о земле была для крестьянина и заботой о душе, о ее спасении для будущей жизни в Царствии Небесном.
Земледельческий календарь и его обрядность, передаваясь от поколения к поколению, сохранял социально-нравственные заповеди крестьянского мира о труде, земле, всем окружающем мире (мироколице). Это был один из важнейших источников, благодаря которому накапливались духовные ресурсы народа, собственно этническая духовность - та особая грамотность духа и души каждого члена земледельческого коллектива, которая в совокупности составляет основу генотипа любого народа.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
ДУХОВНАЯ КУЛЬТУРА
НАЦИОНАЛЬНОЕ СОЗНАНИЕ И НАРОДНАЯ ПАМЯТЬ
Название, вынесенное в заголовок, следует понимать расширительно. Речь пойдет не только о национальном (производном от понятия этническое), но и о других компонентах народного сознания: религиозном, патриотическом, социальном. Их взаимодействие, характерное для всей русской истории, принимало конкретную форму в условиях той или иной эпохи. Русская форма православия, национальное самосознание, чувство патриотизма были неразделимы, что объяснялось длительным проживанием огромной моноэтничной и единой в конфессиональном отношении массы русских на территории единого государства.
В рамках короткого обзора невозможно дать сколь-нибудь полную картину развития национального самосознания. Задача автора - на конкретном историко-этнографическом материале проиллюстрировать некоторые его проявления, попытаться уловить их типичность. Основные трудности при изучении национального самосознания связаны с недостатком источников. Практически отсутствуют материалы, в которых в концентрированном виде отразилась бы позиция крестьян по вопросу об осознании ими национальных интересов. Тем не менее комплексное использование источников - от исторического фольклора до документов официального делопроизводства - позволяет с известной степенью точности вынести суждение по рассматриваемой теме.
Исследование национального самосознания в историческом аспекте диктует необходимость обращения к коллективной народной памяти. Идея общности исторического прошлого являлась основой формирования этой памяти, в значительной мере определяла национально-культурные особенности русских. Целесообразным представляется также анализ конкретных поступков и действий представителей разных социальных слоев в периоды тесных межэтнических контактов, войн, вооруженных конфликтов. В эти периоды истории осмысление общенациональных интересов происходило наиболее интенсивно.
Для составления общей картины уровня национального самосознания необходимо привлечение материалов по всей территории расселения русского народа. Бытование аналогичных исторических представлений в различных местах страны свидетельствует о масштабах общности сознания.
Историографическая разработка темы если не находится в начальной стадии, то и весьма далека от своего завершения. Основные направления теоретического изучения проблемы освещены в статье Р.III. Джарылгасиновой, обзор работ по этническому самосознанию русских дан В.Р. Филипповым (см.: Джарылгасинова; Филиппов В.Р.).
Со времен Киевской Руси, принятия христианства, русская народная идея принимает по преимуществу конфессиональный характер, получивший свое выражение в идеале Святой Руси. Православный культ святых постепенно вытеснял поклонение языческим божествам. Объектами всенародного почитания становились и выдающиеся лица русской истории - политические и церковные деятели, ревнители благочестия. Вокруг них, носителей лучших национальных черт, выстраивалась картина исторического прошлого.
647
Издавна чтились в русской традиции воители, заступники земли Русской от внешних врагов: св. князья Владимир, Михаил Черниговский, Александр Невский и др. В их подвигах ценились и личная праведность, и национальное служение. Они защищали родную землю. Богоугодность князя заключалась в самоотверженной, подчас жертвенной любви к народу. В житиях святых - воителей за русскую землю - такая готовность положить свой живот "за други своя" была постоянной и едва ли не главной темой.
В эпоху империи, в XVIII-XIX вв., и в официальном, и в народном почитании значительное место отводилось св. Александру Невскому. В конце XIX в. вологодские крестьяне рассказывали о битве Александра на Чудском озере: "...на него начала нападать чудь. Александр с патриархом три дня молились Богу и после того пришли к морю; все море было покрыто чудью, вдруг святые Борис и Глеб явились и стали побивать нехристей, и побили всю неверную силу" (РЭМ. Ф. 7. Оп. 1.Д. 345. Л. 23 об.).
В этом предании в роли небесных покровителей и защитников земли русской от внешних врагов выступают св. князья Борис и Глеб. История их канонизации имеет самое непосредственное отношение к формированию национального сознания. Князья Борис и Глеб, братья Ярослава Мудрого, стали первыми святыми, канонизированными Русской православной церковью. Как известно, они были коварно убиты по приказу своего брата Святополка, добивавшегося престола в Киеве. Согласно дошедшим до нас житийным памятникам Борис и Глеб приняли смерть добровольно, не оказав сопротивления посланным убийцам. Пав жертвой политического преступления, они не стали мучениками за веру. Но, отказавшись от сопротивления, Борис и Глеб как бы последовали примеру Христа, его искупительной жертвы. Тем сымым они заложили в народное сознание идею непротивления злу, которая стала, по мнению Георгия Федотова, "национальным русским подвигом... подлинным религиозным открытием новокрещеного русского народа". С их именами связано становление очень популярного в православной традиции чина страстотерпцев.
Народное почитание св. князей опередило церковную канонизацию, последовавшую в конце XI в., и почти сразу установилось как общерусское (явление типичное для Руси и других христианских стран: признание снизу обычно предшествовало официальному). Вскоре образы святых Бориса и Глеба получили дальнейшее и, на первый взгляд, нелогичное развитие: из святых непротивленцев они преобразились в небесных покровителей земли русской от внешних врагов. Федотов объясняет этот феномен в духе "основной парадоксии христианства" -"крест, символ всех страстотерпцев, из орудия позорной смерти становится знамением победы". Память о небесных покровителях Борисе и Глебе сохранилась во многих преданиях, повествующих о борьбе с иноземными завоевателями (Федотов. С. 49, 51).
Канонизация Бориса и Глеба имела и другую важную сторону. Она освящала авторитет всего киевского княжеского рода потомков Ярослава, что сыграло не только огромную внутриполитическую и международную роль, но и в значительной степени способствовало складыванию в сознании людей образа князя, а в дальнейшем и царя как правителя, угодного Богу.
Существенной вехой в этом процессе стало венчание Ивана IV на царство. Данный акт, символизировавший преемственность власти от византийских императоров, укрепил национально-церковное самосознание. Царскому служению придавался в соответствии с греческими канонами теократический смысл. Царь представал перед своими подданными как Божий избранник. Трудно судить, можно ли провести прямую связь между церковной канонизацией русских князей и освящением власти царя. Властные полномочия князя, его общественный статус были гораздо более ограниченными по сравнению с царскими. Но если мы
648
говорим о народном восприятии образа правителя, то сакральная идея имела, без сомнения, определяющее значение.
Вместе с тем религиозным фактором не исчерпывалось отношение к царю. Оно зависело и от иных, более практических интересов и расчетов крестьянства, лежащих в сфере социальной. Постоянно воспроизводимые крестьянским сознанием надежды на справедливое устройство общества диктовали отношение к царю как к высшему государственному лицу - радетелю о народных интересах. Взгляд этот вполне соответствовал определенному типу государственного сознания русских крестьян, отличавшемуся от воззрений господствующих классов. Если дворяне в большинстве своем понимали государство как установление сословно-иерархическое, дававшее им значительные привилегии, то в народной среде государство мыслилось как царство социальной справедливости, в котором не должно быть места никаким незаслуженным и незаконным привилегиям. Соответственно и отношение к царю принципиально разнилось: для господствующего сословия царь был первым дворянином страны, в глазах же крестьянства он -защитник народных интересов от врага внутреннего - плохих бояр и помещиков. И именно к царю как к Божиему избраннику и первому лицу государства были устремлены надежды и чаяния низов.
Из царей допетровской Руси значительный след в народной памяти оставил Иван Грозный. Он воплотил в себе типичные черты сурового государя. Беззакония его правления воспринимались в народе, особенно с течением времени, как искоренение неправды на русской земле. Причиной гонений и социальных потрясений крестьяне считали грех перед Богом, и на этом основании, по мнению одного из корреспондентов Этнографического бюро, они "не винили царя за его неистовства". Сохранялись, тем не менее, и отрицательные характеристики: в новгородских и псковских преданиях память об опричнине и жестоких расправах заслонила образ царя как символ национального могущества, характерный для исторической памяти большинства русских крестьян об этом царе (РЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 1558. Л. 3; Соколова, 1970. С. 59,60; Якушкин. С. 121-122; Крупп. С. 213).
Нарушение конфессиональной однородности русского общества, связанное с церковным расколом, обусловило различное отношение к самому, пожалуй, популярному русскому царю - Петру Великому. Если в массе народа возобладала положительная оценка императора, историческое понимание его деятельности, то в глазах старообрядцев он не был истинным царем, помазанником Божиим. Именно в этом причина оппозиционности настроений в раскольничьих толках, особенно на Севере.
В коллективной народной памяти Петр благодаря своей преобразовательной деятельности, неутомимому трудолюбию сохранился, прежде всего, как царь-работник. Эта традиция изображения Петра "мужицким" царем зародилась на Севере, но в дальнейшем распространилась по всей России. Про Петра крестьяне рассказывали, что он "завел в России все заморские хитрости, сам учился всему и не мог только сплести лаптей" (Гурьянова, 1980. С. 136, 143; Описание... С. 115;Барсов, 1877. С. 33; Садовников. С. 371, 372; Памятная книжка... С. 25; Громыко, 1990. С. 323; РЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 693. Л. 17; Д. 892. Л. 1; Д. 963. Л. 34; Д. 1293. Л. 47; РГИА. Ф. 1022. Оп. 1. Д. 8. Л. 92).
Традиционная линия идеализации образа царя в народном сознании часто соседствовала с социально-утопическими устремлениями, связанными с идеалом государя ожидаемого в противовес реальному. К.В. Чистов выявил устойчивость бытования легенд об избавителях с начала XVII до середины XIX в. Доказанная им независимость происхождения легенд об избавителях от предшествующих подобных легенд свидетельствует о постоянстве социально-утопических надежд крестьян, их веры в истинного царя. Новые легенды создавались по большей части в периоды междуцарствия, особенно «в случае, когда правящий царь не был
649
прямого царского "корня"» (Борис Годунов, Василий Шуйский, Екатерина II). Образ избавителя в крестьянском представлении первоначально имел весьма расплывчатые черты идеального монарха. Более четкий контур он приобретал, как правило, с появлением самозванца. В конце XVIII - первой половине XIX в. самозванство постепенно вырождается, перестает быть знаменем протеста. Но вера в доброго царя надолго остается. Место самозваных государей занимает вера в далекие обетованные земли, где торжествуют правда и воля (Чистов, 1967. С. 114-123,222).
Не только цари, но и крупнейшие полководцы прошлого считались в народе выразителями "воли Божией". Их деятельность, направленная на благо национальных интересов, освящалась как господствующей Церковью, так и народным сознанием. М.В. Скопин-Шуйский, Д.М. Пожарский и другие защитники русской земли от поляков во времена Смуты начала XVII в. - "сберегатели мира крещеного и всей нашей земли Святорусския". Самый выдающийся русский полководец А.В. Суворов, по мнению народа, был богатырь и знал "планиду небесную", а потому и имел в битвах постоянный перевес, несмотря на храбрость и многочисленность неприятеля. Избранниками Божиими считались и М.И. Кутузов, и "белый генерал" русско-турецкой войны 1877-1878 гг. М.Д. Скобелев (РЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 52, 186,354,555,950, 1405, 1576 и др.; Литвин. С. 39).
Конфессиональный фактор наряду с социальным определяли и память о вождях крестьянских восстаний. Степан Разин, Емельян Пугачев не только избавители, социальные мстители за перенесенные народом страдания. Во многих поволжских преданиях Разин - великий грешник, которого не принимает земля. Преданный анафеме вождь повстанцев связывает свои страдания со страданиями народа: "А буду я мучиться до скончания мира, ежели русский народ не прозрит". В тех легендах, где Разин изображен как грядущий избавитель, связь с христианскими воззрениями менее заметна. Но и в них он обещает прийти и покарать людей за грехи и неправду.
В воспоминаниях о Пугачеве преобладали достаточно типичные, похожие друг на друга сюжеты о расправах с господами-помещиками. Жестокости пугачевцев не вызывали народного сочувствия, но довольно часто воспринимались как возмездие за перенесенные лишения (Соколова, 1970. С. 126, 134; Нефедов, С. 57; РГИА. Ф. 1022. Оп. 1. Д. 9. Л. 4; РЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 1293. Л. 47; Садовников. С. 377; АРГО. Р. XXIII. Д. 23. Л. 4 об.).
В XIX в., как и в предыдущие столетия, русские четко осознавали свою причастность к православной вере. Это проявлялось и в мирное время - общепринятое обращение к собравшимся на сельских сходах было "Православные", - и, особенно, во время войн и вооруженных конфликтов. В эти периоды идентификация по конфессиональному признаку выражалась еще более отчетливо. Конфессионим православные выполнял функции этнического определителя русских, противники, даже если они были христианского вероисповедания, почитались за нехристей.
Один из крестьян Тотемского уезда Вологодской губернии в конце XIX в. рассказывал о воцарении дома Романовых: "... и победил он (Михаил Романов. -Авт.) литву некрещеную, и не стало с той поры литвы на земле". В 1812 г. герой Отечественной войны Герасим Курин призывал партизан своего отряда: "Вы народы веры русской, вы крестьяне православны, вы старайтеся за веру, умирайте за царя. Для чего мы есть крестьяне, чтоб за веру не страдать. Для чего же мы православны, чтоб царю нам не служить" (Аристов Ф.Ф. С. 4-5; РГИА. Ф. 1022. Оп. 1. Д. 8. Л. 88; Народное ополчение... С. 114).
Победы русских войск, успехи полководцев напрямую связывались в народной памяти с заступничеством Бога, поражение считалось наказанием за грехи. В разговорах с писателем К.М. Станюковичем многие старики-крестьяне, бывшие участники неудачной для России Крымской войны 1853—1856 гг., утверждали, что
650
"Севастополь пал за грехи", распутство и жестокость начальства. Несвобода крестьян, традиционно понимаемая ими как нарушение Божией справедливости, также была одной из причин военных поражений: если "крестьянам не объявят волю... то вовсе матушка-Россия пропадет и всякий будет иметь над ней одоление" (Станюкович КМ. С. 296).
В военном деле исключительное значение придавалось церковному благословению. В конце XIX в. в Малоархангельском уезде Орловской губернии местные крестьяне рассказывали, как перед Куликовской битвой Дмитрий Донской получил благословение преподобного Сергия Радонежского. По воспоминаниям многих солдат, офицеров и генералов, участников русско-турецкой войны 1828 г., все посетившие старца Серафима Саровского, получившие его благословение и повторявшие с верою: "Господи, помилуй молитвами старца Серафима", - остались невредимыми, "даже ввиду крайней опасности и неизбежной смерти".
В конце XIX в. Е.В. Барсов записал предание о том, что Петр I ослушался патриарха и потому проиграл битву под Нарвой. Только после того как он "служит молебен и получает благословение патриарха", Петр становится победителем. Подобное переплетение воспоминаний о поражении под Нарвой и Полтавском бое (по мнению Барсова, имеются в виду эти два события) является логическим следствием народного воззрения "на отношение Петра Великого к патриарху и назначение церковного благословения в военном деле" (Станюкович К.М. С. 296; РЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 1046. Л. 9; Жития святых... С. 22; Барсов, 1894. С. 196).
В периоды войн крестьяне усердно молились, просили Бога "дать победу русскому оружию". Ф.Н. Глинка, описывая всеобщее опустошение и уныние в связи с отступлением русской армии в начале Отечественной войны 1812 г., отмечал: "Одни только церкви во все часы дня и ночи стояли отворены и полны народом, который молился, плакал и вооружался..." (Глинка. С. 27).
Во время русско-турецкой войны 1877-1878 гг., по сообщениям корреспондентов Этнографического бюро, народ "чаще ходил в церковь", крестьяне не пропускали ни одной церковной службы, "желая что-нибудь услышать про воинство". Радость по поводу побед выражалась в благодарственных молебствиях. В Хвалынском уезде Саратовской губернии "если наша брала", то служили молебен, а если доходил слух, что турки "били наших", то "больше плакали и молили Бога, чтобы помог одолеть поганого врага". Крестьяне служили по убитым панихиды, молились о даровании победы, собирали пожертвования "в пользу раненых". Среди народа было распространено убеждение, что "турки стали бить и мучить православных христиан, склоняя их принять свою мусульманскую веру". Зафиксированы случаи, как в некоторых местностях старики-грамотеи объясняли своим односельчанам, что славяне "нам братья" потому, что "произошли они, как и мы, от одного сына Ноя - Яафета..."
Народное сочувствие к угнетенным братьям-единоверцам выразилось в добровольческом движении на Балканы. После начала боевых действий Сербии с Турцией "на заступу" славянам отправились несколько тысяч добровольцев, в том числе и крестьяне. В одном из сельских обществ Орловского уезда Орловской губернии "некоторые крестьяне решились тогда бросить семьи и идти на войну... обществом их наградили, как следует". В народе считали, что "если умрешь на войне за Христову веру, то Господь грехи отпустит".
В понимании крестьянами причин войны постоянно присутствовал христианский мотив защиты обиженных, угнетенных. Царь Александр II, по мнению народа, был "жалостливый и добрый, заступился за христиан... сжалился над братьями-христианами". Крестьяне были убеждены, что "уж ежели наш Государь объявил войну, значит воевать будем за правду, за православную веру, за каких-нибудь обиженных..."
651
В сознании русских русско-турецкая война была тяжелым испытанием для православия, всего строя народной жизни. Любопытно, что, когда в 1894 г. разыгралась греко-турецкая война, симпатии крестьян, узнававших о ходе боевых действий из газет, все время были на стороне греков. Многие ждали, что русские войска будут двинуты им на помощь, "некоторые высказывали намерение отправиться в Грецию в качестве добровольцев". Позиция крестьян говорит об осознании ими единства с греками по конфессиональному признаку, обостренном требовании национальной справедливости по отношению к угнетенному народу (РЭМ.Ф. 7. On. 2. Д. 517, 805,1105,1388, 1471,1490,1554,1589, 1845).
Один из наиболее сложных вопросов, возникающих при изучении народного сознания, - соотношение социального и национального факторов. Даже в периоды национально-освободительных войн, когда четко выявлялось общенациональное единство всего русского народа, продолжался процесс осмысления социальных интересов. Особенно наглядно это проявилось в 1812 г. В патриотическом движении русских сочетались идеи свободы Родины и свободы личной.
Как показывают некоторые исследования, концепция официозной дореволюционной историографии об "единении сословий вокруг престола" не представляется последовательной. Перед войной и в самом ее начале в крестьянской среде бытовали различные настроения; некоторые считали: "Придет Наполеон, нам волю даст". В начале войны имели место факты совместных выступлений русских крестьян и французских солдат против русских помещиков: "В Полоцком уезде Витебской губернии, в Ельнинском, Сычевском, Поречском и Юхновском уездах Смоленщины, в ряде подмосковных селений... местные крестьяне громили барские усадьбы с помощью французов или делали это сами, избивали своих хозяев и везли их связанными на суд и расправу к французам, как было в Поречском и Велижском уездах Смоленской губернии". Однако по мере продвижения Наполеона в глубь России "иллюзии немногих" быстро рассеивались, надежды заслужить личную свободу неразрывно связывались с освобождением Родины (Троицкий Н.А. С. 216, 219-221).
Исторические представления, как элемент национального самосознания, хранили память, прежде всего, о событиях и лицах отечественной истории. Корреспондент Этнографического бюро сообщал из Владимирского уезда Владимирской губернии: "Всего более любит наш народ разговаривать про силу, богатство, могущество нашей матушки-России. Слушать рассказы об этом для него наслаждение" (РЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 9. Л. 5).
В национальное сознание входили также знания и представления о других народах, с которыми русским приходилось контактировать в ходе этнической истории - в военных походах, при освоении и заселении новых земель и т.д. В крестьянском историческом фольклоре широко бытовал, например, этноним татары. В XIX столетии он являлся в большинстве случаев недифференцированным обозначением многих восточных народов. Вместе с тем его восприятие менялось, имело локальную специфику. Воспоминания о набегах татар сохранились преимущественно в южно-русских областях. В Сибири, напротив, в результате многолетнего мирного соседства русских и татар слово татарин перестало ассоциироваться с понятием враг. Подобная трансформация этнических представлений даже повлекла за собой изменение исторической картины присоединения Сибири - в народном сознании утвердилось мнение о мирном характере колонизации края. По замечанию Н.А. Миненко, русским крестьянам Сибири казалась «смешной... сама мысль о том, что их легендарный Ермак завоевывал татар» (Миненко, 1986. С. 29-30; Соколова, 1970. С. 38).
Довольно условным был и этноним литва. В преданиях он не имел под собой четкой этнической основы и служил, как правило, общим наименованием всех пришельцев с запада. Во время путешествия П. Якушкина по Псковщине его
652
проводник рассказывал о том, как "литва подходила, хотела Опсков взять". Сам П. Якушкин привел несколько своих разговоров со старожилами, которые помнили о том, что под Изборск "подступала Литва и становилась на Митинской горе... Стреляла Литва та из пушек по Изборску, пробила она вороты и народу много погубила"; что "подступал Стефан Баторий под наш (Печерский. - Авт.) монастырь" (речь шла об осаде Пскова и других событиях Ливонской войны) (Якушкин. С. 172, 179).
В песнях и преданиях встречаются этнонимы не только врагов, но и союзников в войнах и походах. Например, поволжский фольклор об Иване IV сохранил память об участии мордвы в походе на Казань. Особенно интересны в этом отношении записи известного писателя-этнографа П.И. Мельникова, который собирал материал в Нижегородской, Казанской, Симбирской губерниях в 40-е годы XIX в. (Власова З.И.).
Расширение знаний об окружающем мире в известной мере размывало традиционные представления об общественном устройстве. Сильное влияние на мировоззрение крестьян оказало участие русских солдат в освободительном походе 1813-1814 гг. Солдаты имели возможность наблюдать страны и народы, освобожденные от крепостного права в результате буржуазных революций. "Войска, -писал декабрист А.А. Бестужев, - от генералов до солдат, пришедшие назад, только и толковали, как хорошо в чужих землях. Сравнение со своими произвело вопрос, почему же у нас не так... Злоупотребления исправников стали заметны обедневшим крестьянам, а угнетения дворян чувствительнее, потому что они стали понимать права людей" (цит. по: Игнатович. С. 91). В резко увеличившейся после войны волне активных крестьянских выступлений инициаторами большинства из них были ратники (Бабкин. С. 121).
Во второй половине и, особенно, в последней четверти XIX в. усилилось проникновение в крестьянскую среду либеральных и революционно-демократических идей. В значительной степени это было обусловлено влиянием народнической идеологии. В рапорте Кирсановского уездного исправника Тамбовскому губернатору (17 сентября 1878 г.) говорилось о том, что на сельском сходе крестьянин Вязьминской волости Михаил Федорович Ширшов «стал порицать существующий в России порядок, говоря: "Отчего у нас не так, как во Франции, надо, чтобы и у нас была республика, там, т.е. во Франции, управляет государством избранный обществом человек, а у нас, кто ни попало, - по очереди из царского рода, да при том и семья царская большая, поглощает громадные суммы на свои расходы, а с мужиков дерут шкуры...» Далее сообщалось, что в 1875 г. Ширшова навещал его дальний родственник А. Гавриловский, который и "внушил Ширшову либеральные идеи, так как с того только времени Ширшов изменил свой образ мыслей" (Виноградов В.А., 1972. С. 244; Он же. 1981; ГАТО. Ф. 4. Оп. 1. Д. 2792. Л. 41 об.).
В течение всего XIX в. и, особенно, в пореформенный период на характер национального сознания воздействовало значительно большее число факторов по сравнению с ранними эпохами. Традиционные представления, отложившиеся в устных преданиях, по мере роста грамотности существенно дополнялись книжным знанием. Свой отпечаток накладывала также активизация социальной борьбы российского крестьянства. Тем не менее в народной среде устойчиво сохранялось и воспроизводилось сходство понимания общенациональных интересов крестьянами разных регионов страны.
ТРАДИЦИОННЫЙ НРАВСТВЕННЫЙ ИДЕАЛ И ВЕРА
Основы нравственности формируются у каждого народа в течение длительного времени, и результаты этого процесса составляют важнейшую и обширную часть духовной жизни. Нравственные ценности, тесно соединяясь с другими сторонами
653
культуры, служили необходимой основой для многих и многих представлений и действий, взаимоотношений и творчества. Эта основа народной культуры включает уважительное отношение к старшим и заботу о стариках, детях, беспомощных родственниках; милосердие в самых разных его проявлениях, помощь и взаимопомощь; трудолюбие, совестливое отношение к труду; понятия чести и долга; твердость в выполнении взятых на себя обязательств и многое другое.
Все связано между собой в единой, цельной системе нравственных понятий. Цельность народной нравственности определялась у русских крестьян православной верой. К ней восходили прямо или косвенно все оценки и утверждения в этой области. Понятия передавались из поколения в поколение. Но, кроме того, они заново укреплялись в каждом поколении за счет восприятия основ христианства. Нравственные поучения постоянно звучали в церковных проповедях, наставлениях родителей, разъяснялись учителем, обучавшим грамоте по Псалтыри.
Крестьяне (за небольшим исключением) не писали специальных трактатов о нравственности, но мы может судить о том, какими понятиями они руководствовались, по реальным проявлениям в жизни, по характеристикам внешних наблюдателей, да по высказываниям самих крестьян, разбросанным в письмах, решениях сходок общины, челобитных, в записях других лиц.
Непременным свойством человека, отвечающего нравственному идеалу подавляющего большинства крестьян, являлась вера. Крестьянское сознание определенно связывало поведение человека с состоянием его веры. Судили о вере по аккуратным посещениям церкви, по соблюдению постов и обрядов, по хождениям на богомолья, но особенно по степени выполнения нравственных норм в целом. "Креста на тебе нет" - говорили человеку, совершившему бессовестный поступок. И наоборот, "живет по-божески", "живет по-христиански" - говорили о тех, кто был совестлив и милосерден.
Не только старшие в семье следили, чтобы молодежь не пропускала особенно важные богослужения, но и вся община наблюдал за этим. Соседи выговаривали матери, если сын был "ленив ходить к обедне".
В адресованных в консистории и Синод прошениях крестьян о строительстве новых церквей (а прошения эти проходили через сход даже в тех случаях, когда церковь должна была строиться не на мирские средства, а на деньги отдельных богатых крестьян) встречаются формулировки о долге общины заботиться о религиозности и нравственности своих членов (Анохина, Шмелева, 1964. С. 237-238; РГИА. Ф. 796. Оп. 103. Д. 783. Л. 1; Д. 530; Д. 531. Л. 1-8; Д. 1420. Л. 1-10; Д. 1421. Л. 1-9; ГАОО. Ф. 16. On. 1. Д. 7).
В программе Этнографического бюро Тенишева был вопрос о посещении крестьянами церкви. На него откликнулись почти все, кто писал в бюро из разных концов страны. Крестьянин Ф.Ф. Шутов из деревни Песьи-Веретьи на Вологодчине (Вельский уезд) сообщил, что в праздник его односельчане встают в пять часов утра и отправляются в церковь - на утреню и обедню. Церковь была в трех верстах от деревни. Одевались все празднично, несмотря на ранний час.
Посещение церкви в воскресенье и праздники отметили все корреспонденты. В будни же обычно ходили лишь те, кто заказал обедню по конкретному поводу -кончина близкого человека, (девятый, двадцатый и сороковой день, сорокоуст). Либо же в Великий пост, когда служили в среду, пятницу и субботу. В это время ходили преимущественно те, кто говел, т.е. готовился к причастию.
Чаще посещали церковь зимой и осенью, когда крестьяне были свободнее от хозяйственных работ. Летом ходили мало. Если храм был далеко, то посещения прерывались на время снежных заносов и распутицы. Из самых отдаленных от церкви деревень, связанных с селом плохими дорогами (через болота, например), ездили или ходили туда лишь на самые большие праздники - Пасху, Троицу, Рождество, а также на храмовые (праздник события или святого, которому посвящен
654
храм данного прихода) и заветные (обетные). Последние были связаны с обетом, данным отдельным человеком или целой деревней по случаю счастливого избавления от болезни, стихийного бедствия или иноземного нашествия.
Корреспондент из села Петушково Карачаевского уезда Орловской губернии подметил такое различие: на основные праздники "в церкви более бывают мужики, а по воскресеньям - более бабы и подростки". В оценке большего в целом количества посещений мужчинами или женщинами информаторы расходились. П. Каманин из села Домнино Меленковского уезда Владимирской губернии считал, что в церковь вообще больше ходят женщины. Ему вторил корреспондент из Лозичской волости Боровичского уезда (Новгородчина), утверждавший, что женщин в церкви всегда бывает больше, чем мужчин, что они вообще ревностнее относятся к вере, носят туда детей, поминают усопших. А Е.И. Иванов - учитель земской школы из села Георгиевского Белозерского уезда Новгородской губернии, утверждал противоположное: "Мужчины обыкновенно ходят в церковь чаще, нежели женщины".
Все сообщения сходились в том, что в церкви ведут себя чинно, степенно, благопристойно. "Не было случая, чтобы кто-либо пришел в церковь нетрезвым", - писали из деревни Рыбково Смоленской губернии. "Набожность выражается в усердии ко храму Божию. Здешний народ любит часто ходить в церковь для молитвы и непременно бывает у службы по воскресеньям и праздникам; не приходят только отсутствующие из селения и больные. Приходя в церковь, всегда ставят свечи многим святым иконам, и это же делают у себя дома, когда молятся; так, например, по утру или ввечеру затепливают перед домашними иконами свечу или две либо лампаду с деревянными маслом, а в праздник перед каждою иконою ставят по свече. На дому и особенно в храмах Божиих молятся усердно и с благоговением, стоят в церкви с благочестием; часто служат молебны Спасителю, Божией Матери и многим угодникам, которых часто призывают на помощь" - так рассказывалось о набожности крестьян Пошехонского уезда в описании, присланном в Географическое общество.
Существенное нравственное влияние оказывали проповеди, которые произносились в сельских церквах каждое воскресенье, а в праздничные дни после заутрени и во время литургии. К моменту проповеди все придвигались ближе к аналою, чтобы лучше слышать. Наступала полная тишина. После службы толковали между собой по поводу проповеди. Житель Ярославской губернии отмечал в 1854 г., что крестьяне хорошо понимают содержание религиозно-нравственных поучений и долго их помнят (РЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 111. Л. 5; Д. 24. Л. 31-35; Д. 699. Л. 22-23; Д. 706. Л. 2-8; Д. 108. Л. 13; Д. 1024. Л. 4 об.-5; Д. 1569. Л. 18-21; РГИА. Ф. 1022. Оп. 1. Д. 231-233; Архангельский. С. 46-^9).
С аккуратным посещением церкви тесно связано было совершение исповеди и принятие причастия. В рукописи Тульской губернии (НовосильскиЙ уезд) это отмечено так: "Здешний народ имеет добрые качества. Его набожность в простоте веры и гостеприимство достойны подражания. Не говоря о хождении в церковь, об усердном и добровольном исполнении христианских обязанностей - исповедания и причастия, набожность крестьян видна и в их частной жизни. Они не сядут за стол, не помолясь, не начнут и не окончат никакого дела, не перекрестясь; по окончании уборки хлеба почти всякий старается выказать особенное усердие и набожность, приглашая священника со святыми иконами в свой дом для благодарственного молебна".
Большое значение придавали крестьяне ежедневным молитвам. Из села Бере-зово Лихвинского уезда Калужской губернии так и писали в Тенишевское бюро, отвечая по программе: "Домашняя молитива утром и вечером, а также перед едою считается обязательною". Из села Верхотишанки Тульской губернии в ответах по другой программе - Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии,
655
утверждалось: крестьяне встают рано, умываются и молятся, обращаясь к стоящим в переднем углу образам. В другом варианте (Новгородская губерния) об этом же писали так: "В каждой семье и каждым членом ее совершается молитва перед иконами утром, вечером, до и после обеда". Написал это не священник, а учитель земской школы.
656
Учительница М. Михеева из деревни Талызиной Орловского уезда отмечала различия в усердии в домашних молитвах по сезонам - в зависимости от занятости и усталости. Летом молились меньше. Зато уж под праздник молодые мужики "прежде вымывшись, и потом сядут за стол, прочитают Евангелие вслух, а после ужина помолятся усердно Богу, предварительно зажгут лампадку и свечи перед каждой иконой. В это время и бабы становятся на колени и детям приказывают молиться усерднее". Летом некоторые выходили на улицу и молились в ту сторону, где стоял храм или на восток. Старухи в теплое время молились большей частью на дворе между хозяйственными делами, а заканчивали молитвы в избе. "Многие
657
старухи еще поднимаются в полночь Богу молиться", - сообщала учительница. Считалось, что такая молитва будет особенно услышана и прогонит нечистую силу. Под большие праздники ночью молились почти до самой зари.
Зимою бабы, писала Михеева, "как только встают рано утром, прежде всего спешат помолиться Богу и положить несколько поклонов". Особенно интересно наблюдение талызинской учительницы о том, что все крестьяне старались молиться так, чтобы их в это время никто не видел. В основе этого лежало евангельское указание, что получивший награду в похвалах от людей, не получит ее на небе. Когда зимою холодно было молиться в укромном месте вне избы, старики выжидали, когда дети заснут. Молились все крестьяне, как правило, вслух. Говорили, что так делали святые угодники. Детей заставляли молиться утром и вечером.
Подобных ответов сотни, практически из всех губерний и уездов. Встречаются и такие наблюдения: молятся горячо, но отклоняются от канонов по неосведомленности. Разумеется, крестьяне не были богословски образованными людьми, но домашняя молитва, как и посещение церкви органично входили в их духовно-нравственную жизнь (РЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 536. Л. 9; Д. 699. Л. 24; Д. 1579. Л. 6; Д. 706. Л. 13; АИЭА. Ф. ОЛЕАЭ. Оп. 1. Д. 45. Л. 1; Попов. Заметки...; Руднев. С. 109).
Сейчас иногда приходится слышать утверждение, что неграмотный крестьянин, мол, не знал православия, так как не читал Священного Писания. Это представление людей, которые не бывают в церкви и просто не имеют понятия о том, что служба постоянно включает чтение разных мест из Евангелий, Деяний и Посланий апостолов и Ветхого Завета. Регулярно посещавшие церковь в течение многих и многих лет прихожане знали эти тексты. Разумеется, степень внимания, восприятия, память были у отдельных крестьян различными, как и в любой другой социальной среде. Но самый факт неграмотности не служил препятствием к этому знанию. Кроме того, в большей части крестьянских изб было свое Евангелие, а у некоторых крестьян и другие духовные книги.
Данные земских обследований 80-90-х годов XIX в. и современные изыскания убедительно говорят о преобладании духовно-нравственной литературы в круге чтения крестьянства. Это относится как к изданиям (покупаемым, взятым в школьных и приходских библиотеках, у частных лиц, переданным по наследству), так и к рукописным книгам. Грамотные крестьяне читали Евангелие, жития святых и другую духовную литературу вслух в семье, соседям, иногда на специально собираемых для этого встречах. Чтение вслух в дореволюционной деревне отмечено в массовых и многообразных источниках.
Система обучения грамоте основывалась, как известно, на духовной литературе, прежде всего на Псалтыри, т.е. обучение основам православия и чтению, письму шло в неразрывном единстве. Особенно явно это было в так называемых вольных школах, организуемых самими крестьянами (с наймом несколькими семьями на 3-4 месяца учителя для подросших детей), где особенности народной педагогики сказывались наиболее открыто (Громыко, 1991. С. 274-315).
Непременной принадлежностью каждой крестьянской избы были иконы. Располагались они в красном, или святом, углу, обращенном обычно к юго-востоку, на божнице (киоте). В любом доме находились иконы Спасителя и Божией Матери. Кроме них, образа популярных в России в целом или в данной местности святых -Николая Чудотворца, Иоанна Воина, Преподобного Сергия и других, либо особо чтимых в данной семье угодников, например Варвары Великомученицы, Марии Египетской. Здесь же сохранялся металлический крест - поклонный. Ценились старые кресты, простоявшие долгое время на божнице. Даже в избах очень бедных крестьян висели лампады. Зажигали их на короткое время, лишь под большие праздники - на всю ночь.
658
В конце XIX в. современники отмечали, что крестьяне любят покупать иконы. Купленную на ярмарке икону отдавали в свою церковь священнику, чтобы освятил ее в алтаре. Для благословения новобрачных считалась уместной новая икона. В то же время в семьях сохранялись и передавались из поколения в поколение очень древние иконы. Некоторые крестьяне заказывали иконы местным сельским или городским мастерам. В работах крестьянских иконописцев часто встречался свободный пересказ житий святых понятным для окружающих языком. События древнего времени изображались иногда в привычной обстановке, персонажи - в современной одежде, даже в местном костюме. В иконографии местных подвижников определяющими были прижизненные устные и письменные свидетельства об их облике, и в этом случае стремились соблюдать достоверность. Все это не мешало сохранять в целом художественные традиции профессионального иконопи-сания и достигать воплощения самого важного в иконе - духовности.
Профессиональные иконописцы городов не могли удовлетворить все запросы. Местному мастеру можно было заказать конкретную икону, чтобы обращаться с молитвою к определенному святому: образ Зосимы и Савватия заказывал пасечник, св. Пантелеймона - для исцеления от болезней, Николая Угодника, - отправляясь в плавание, и т.д. В то же время постоянное созерцание в сельских церквах высоких образцов профессионального иконописания (для Каргопольского, например, уезда - это новгородские и ростовские работы) служило источником духовного и эстетического воспитания, развивало вкус (РЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 1080. Л. 6; Д. 1106. Л. 1-8; Каргополье. С. 51-107; Чукмалдин, С. 3,5).
Внимательно следили крестьяне за соблюдением постов, сроки которых были известны в деревне всем от мала до велика. И в этом вопросе письменные ответы местных жителей разных районов на программы научных обществ единодушны -"крестьяне посты соблюдают строго". Лишь в некоторых сообщениях отмечалось, что в последнее время (конец XIX в.) к нарушению постов стали относиться более снисходительно.
При более подробной информации выявляется неодинаковое отношение к различным постам. Особенно большим грехом считалось нарушение Великого поста; почти такое же отношение было к Успенскому посту и к отдельным дням строгого поста (Крещенскому сочельнику, дню Ивана Постного и Воздвиженью). Нарушение остальных постов воспринималось обычно как менее тяжкий грех.
При общей религиозной основе взглядов на посты существовало немало местных отличий, половозрастных особенностей и социальных градаций в их соблюдении. Корреспондент из Тальнинской волости на Орловщине особенно четко изложил эти различия. Он, как и другие, отметил самое строгое отношение к Великому и Успенскому постам, а также постничанье по средам и пятницам (некоторые в эти дни на постах едят только один раз хлеб с водой, "и не вдоволь"). Старики и квас в эти дни пить считали грехом. Во время этих двух постов здесь не пели песен и детям запрещали петь. Воздерживались от брани и ссор между собою. "Нонча не такие дни, чтобы ругаться, люди мало хлеба едят".
Во время Великого и Успенского постов старались не есть первую еду рано, в особенности по средам и пятницам. Молодые женщины говели до позднего обеда "разве только та баба позавтракает, которая кормит грудного ребенка или нездорова". Девки-невесты говели наряду с молодыми бабами. Беременные спрашивали у священника разрешения на нарушение поста - он всегда его давал: "По болезни можно есть". Детей малых кормили, когда запросят. Но с трех лет во время Великого Поста молока не давали. Мужики Великим и Успенским постом не пили водку.