Русские (29)

     ____________
     * И все же постоянное ношение нательного креста не считалось достаточной защитой от сатаны. Поэтому прибегали к частому "ограждению" себя крестом, т.е. крестились рукой, а также крестили свое жилище, скот, предметы питания и т.д. Как говорили в народе: "Крест Христов, крест хранитель, крест царям держава, ангелам слава, дьяволам изъяна" (Логиновский. С. 108).
     ____________

      695


      на мировоззрение и характер поведения, как это было в крестьянстве - наиболее религиозном классе России.
      В некоторых местах существовали и специальные обряды приглашения кумовьев. Так, например, в Ельнинском уезде Смоленской губернии отец ребенка, отправляясь к выбранным на домашнем совете лицам, брал с собой круглый ломоть хлеба и пирог. Ломоть этот отрезался вокруг всей ковриги со словами: "Дай Бог, чтобы ребенок был так же полон, как этот хлеб". В западной части Смоленской губернии более принятым было отрезать от хлеба две горбушки, если родился сын, или два ломтя, если новорожденная - девочка. Хлеб заворачивали в полотенце и при приглашении дарили будущим восприемникам с просьбой "принять хлеб-соль и ввести младенца в хрещоную веру". При приглашении, даже если оно было длительным, отец не должен был садиться - чтобы ребенок долго жил и не был "сиднем" (АРГО. Разряд 38. Оп.1. Д. 19. Л. 6-7). В Коротоякском уезде Курской губернии отец приносил будущим восприемникам свой хлеб-соль и выкладывал их на стол, согласившиеся стать восприемниками этот хлеб забирали и давали отцу свой (Архив РАН. Ф. 849. Оп. 1. Д. 269. Л. 591).
      Традиции кумовства в русской деревне, а в значительной степени и в городах, несмотря на нарушение регулярной религиозной жизни, никогда полностью не прерывались. Сохранялось представление об особом, духовном характере родства, взаимное уважение и помощь. В сельской местности, во всяком случае до недавнего времени, предпочитали приглашать в восприемники своих родственников. Причина этому - и нежелание ставить в известность посторонних лиц, и боязнь обидеть родню. Соблюдаются и некоторые запреты в выборе крестных, причем молодежь, незнакомая часто со старыми обычаями и склонная относиться ко многим из них довольно скептически, в данном случае прислушивается к указаниям старших.
      В день крещения главными действующими лицами становились повивальная бабка и крестные родители. Прежде всего, бабка мыла ребенка, затем клала его в святой угол под иконы на вывернутую мехом вверх шубу, что должно было обеспечить ему счастливую и богатую жизнь - "да будет она обильна так же, как обильна волосом постель его" (аналогично для обеспечения плодородия и богатства на шубу сажали жениха и невесту).
      В целях магической защиты (ведь ребенок еще не окрещен) его заворачивали в отцовскую или материнскую рубашку (смотря по полу новорожденного), в рукав которой иногда клали кусок хлеба - как оберег. В Поречском уезде Смоленской губернии при отправлении в церковь повивальная бабка, отрезав от целой булки крайчик и посыпав его солью, отдавала куме со словами: "Когда поедете через реку, на речке остановите коня на минуточку, обведи своею правою рукою краюшецкою вокруг головы маленького три раза и брось этот крайцик у реку" (РЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 1628. Л. 3).
      Перед отправлением в церковь стол застилали скатертью, клали на него хлеб-соль, все присаживались (но не у печки, которая в подобных обрядовых ситуациях часто считалась знаком "к печали"). Помолившись, повитуха обращалась к родителям и всем домашним: "Простите и благословите младенца на святое крещение", - и отдавала его крестным.
      Родители ребенка, по общепринятому у русских обычаю, в церкви при крещении не присутствовали. Мать ребенка не могла там находиться в силу сакральной послеродовой нечистоты, продолжавшейся до очистительной молитвы (40-й день после родов). Эта нечистота до некоторой степени распространялась и на отца, хотя церковные правила никоим образом не ограничивали его поведение. Традиция отсутствия его в церкви объяснялась скорее логикой восприятия православным человеком таинства крещения: поскольку это духовное рождение, то естественным казалось и то, что кровный отец должен уступить место духовному. Бывали и


      696


      случаи совершения таинства дома, хотя церковь допускала подобные отступления от правил лишь в исключительных случаях. Это случалось в селениях, отдаленных от церкви, а также в богатых домах. Перед приходом священника дом готовили -мыли, чистили, зажигали свечи. Роженицу уводили в отдельное помещение.
      Воду для крещения, по распространенной традиции, приносил восприемник, причем ни в коем случае не на коромысле - чтобы ребенок не был горбатым. Приносили обязательно два ведра, даже если было достаточно одного, - для будущего материального довольства младенца. В православной церкви воду, особенно в холодное время, подогревали. У старообрядцев этого обычно не делали: зимой ребенка погружали в холодную воду, часто даже с нерастаявшим полностью льдом. У старообрядцев-поморцев и у странников крещение положено было совершать в реке. В виде исключения крестили в деревянной кадушке.
      Критики старообрядческих порядков (по материалам Северного Урала) неоднократно обращали внимание на то, что погружение в ледяную воду больных у старообрядцев-поморцев нередко приводило к их кончине. Наши полевые материалы не позволяют сказать что-либо о вредном влиянии на здоровье водной процедуры обряда. Более того, психологическое воздействие таинства на верующего человека было столь велико, что он мог и не чувствовать холода. Одна крестившаяся в феврале старушка-поморка признавалась, что, пройдя 5 метров до проруби нагой и троекратно окунувшись в ледяную воду, она не только не замерзла, но и не почувствовала температуры воды: "Вроде так всегда, когда крестишься. Бог дает воду потеплее" (Пермская губ.). Правда и среди православных встречалось убеждение, что ребенок, погруженный в подогретую воду, бывает "хилей, чем погруженный в холодную". Так, из Тамбовской губернии сообщали, что «на подлитие в зимнее время в купель в холодную воду со льдом теплой смотрят и доселе некоторые как на нововведение, не совсем благоприятное для здоровья крещающихся. "А как же, кормилец, Христос-то батюшка крестился, в кою пору?" Объяснения, что Иисус Христос при крещении был уже не двух-трехдневный младенец, а 30-летний муж, что Спаситель крестился в стране, где таких, как у нас, холодов не бывает, не совсем удовлетворяют совопросников» (Спасский). По-видимому, и в данном случае старообрядцы придерживались практики дониконовской церкви, во всяком случае в XVII в., по отзывам иностранцев: "Русские никогда не употребляют теплую воду, как бы ни было холодно, если только дитя не очень слабо и болезненно" (Алмазов. С. 25).
      После крещения освященную воду выливали в такое место, где ее бы не "затоптали, не осквернили" ни люди, ни животные, - в проточную воду, в огород, если крестили дома - на землю под божий угол или в огород. Эту воду, как особо святую, повивальные бабки брали с собой для лечения детей. Существовал и иной взгляд на крестильную воду. По наблюдению Е.Н. Харузиной, "вода после купели считается поганой (поскольку в нее погружали некрещеное дитя. - Авт.), и ее выливали в озеро (Харузина, 1906. С. 83). Это представление характерно для старообрядцев разных толков, твердо придерживающихся правила древней православной церкви сменять воду при крещении нескольких детей одновременно, ссылаясь на правила, существовавшие в православной церкви до раскола.
      Отношение к крещению как ко второму, основному рождению привело к возникновению многочисленных примет, суеверий, магических действий, позволяющих судить о будущем ребенка и даже определенным образом повлиять на него. По общему убеждению, о жизнеспособности младенца можно было судить по его поведению во время совершения таинства. Например, считали, что ребенок, скорчивший в это время ноги, будет счастлив (вариант - будет жить). Обязательно смотрели, утонет или нет шарик из воска с отрезанными волосиками ребенка (отрезание волос- один из элементов чинопоследования таинства). Любые ошибки исполнителей обряда, по суеверным представлениям, могли навсегда испортить


      697


      жизнь новорожденного. Подала ли крестная священнику неправильно (наизнанку) сложенную крестильную рубашку или вдруг священник по ошибке помазал миром сначала левую ногу младенца - ничего хорошего в будущем от ребенка не жди -"не пойдет он по заповедям Господним" (РЭМ. Ф. 7. On. 1. Д. 1411. Л. 20).
      По возвращении домой крестные со словами: "Вы нам вручили сие дитя молитвенное, примите же окрещенное", - сообщали имя и вновь клали в красный угол на шубу. Туда же иногда клали и несколько монет - к будущему богатству.
      Крестильную рубашку берегли. Иногда считали, что, если рубашку, в которой крестили первенца, надевать на всех последующих детей - они будут жить в любви и согласии {Коринфский. С. 672). Некоторые сберегали ее с далеко идущими целями: вырастет дочка, наденет свою крестильную рубашку на всех новорожденных детей и этим одарит их здоровьем (РЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 1561. Л. 14).
      Вслед за крещением дома устраивали обед - крестины, крезьбины. При рассмотрении народных представлений и обрядов, связанных с крещением и крестинами, очевидным становятся то глубокое не только религиозное, но и общественное значение, которое имел факт совершения таинства. В самосознании русских крещение воспринималось одновременно и как конфессиональный, и как этнический признак. Определения православный, крещеный, русский употреблялись как синонимичные по значению. Кроме того, крещение и крестины - это и принятие новорожденного в ту конкретную социально-конфессиональную общность, в которой ему предстояло жить - православную общину. Крестильный обед и в XIX - начале XX в. сохранял черты не только семейно-родственной, но и общинной трапезы. В некоторых местах существовал обычай, помимо широкого круга родных, знакомых, соседей, приглашать и всех однодеревенцев, хотя приходили, как правило, только наиболее близкие.
      Традиции крестильного обеда в разных регионах Европейской России несколько различались. Для крестильной трапезы северных губерний не была характерна та насыщенность магическими, ритуально-игровыми действиями, которая отличала праздник крещения ребенка в южных, западных и центральных губерниях. Но в любом месте России в этот день гости собирались с целью поздравить родителей, пожелать новорожденному долгой счастливой жизни, поэтому и вся трапеза была проникнута духом, если не всегда веселья, то уж обязательно доброты и всеобщей благожелательности и к ребенку, и к хозяевам дома. Желая новорожденному здоровья, зажиточности, многодетности, присутствующие руководствовались, конечно, в первую очередь чисто человеческими добрыми чувствами, но не забывали при этом о том, что новорожденный - новый член общины, а благополучие общины в целом зависело от хозяйственности и достатка каждого общинника.
      Крестильный стол не сверкал таким изобилием еды, как свадебный, но угощали всегда сытно, кушанья готовили как на праздник. Центральное место на крестинах и по насыщенности магическими и игровыми действиями, и по значимости в народном сознании занимали обряды со специальным ритуальным кушаньем - так называемой бабиной кашей, которую готовила или хотя бы подавала на стол повитуха. Как писали, "обязательно на крестинах каша, без которой крестины не имеют того значения, какое придается им со внесением каши на стол" (РЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 1643. Л. 6). По словам корреспондента из Владимирской губернии, обычай подавать кашу на крестинах породил поговорку " Я ел кашу на твоих крестинах", употреблявшуюся в тех случаях, когда старшие хотели что-либо поставить младшим в упрек вместо слов "ты еще молод, не тебе учить меня" (Владимирские губернские ведомости. 1844. № 481).
      Уже само появление каши сопровождалось шутками и обрядовыми


      698


      действиями. Подходя к столу, бабка кланялась гостям и говорила: "Здравствуйте Вам, еду с города, запозднилась, пустите меня на ночь", или же: "Здравствуйте, гостики честные, кумушки любезные. Бабушка идет, кашку несет". Иногда горшок с кашей ставили на полотенце, постеленное на веко - крышку хлебной дежи, и так подавали на стол, надевали на него войлочный колпак (АРГО. Разряд 38. Оп. 1. Д. 19. Л. 14); на горшок клали полотенце, пироги. Русская обрядность дает массу приговоров, пожеланий, магически игровых действий с кашей, назначение которых -обеспечение жизнеспособности и здоровья новорожденному, и кроме того, поскольку рождение ребенка воспринималось как одно из проявлений животворящей силы природы, и всему живому на земле. Эти приговоры, пожелания, характерные для магии плодородия, сближали праздник рождения ребенка с аграрными праздниками. Так, например, поднимая горшок с кашей, повитуха произносила: "Водись на полоке (кровати) ребятки, под полоком телятки, под печкой поросятки, на полу цыплятки. А мой внук расти высоко-высоко" (РЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 970. Л. 41) или "Сколько всего в торгу, столько бы было в этом дому: хлебушко бы родился, скоток водился, а младенец велик рос и счастлив был" (АРГО. Разряд 15. Оп. 1. Д. 46. Л. 16 об.).
      Разнообразные магически игровые действия с кашей, в основном имитационного характера, должны были обеспечить здоровье и положительные качества новорожденному. Так, например, когда повитуха вносила горшок, то все гости вставали с шумными криками "ура" и три раза поднимали и опускали стол, выражая пожелания, чтобы новорожденный так же высоко рос, как поднимается стол (АРГО. Разряд 38. Оп. 1. Д. 19. Л. 17). С той же целью пироги клали на полку, и крестные должны были достать их, при этом бабка приговаривала: "Ну, кумовья, достаньте пироги с полицы, чтоб Ваш крестник большой вырос" (РЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 53. Л. 9). В других местах повитуха брала со стола горшок каши и три раза поднимала его над головой, а отец ребенка или крестный одновременно поднимали колыбель с ребенком (АРГО. Разряд 38. Оп. 1. Д. 19. Л. 14), а кума - ребенка к иконам. При троекратном поднятии каши - очень распространенном обрядовом действии, обычно приговаривали: "Дай Господь пировать у новорожденного под венцом, как теперь пируем под крестом", "Дай Бог нашему новорожденному расти высоко, быть здорову и счастливу". По качеству ритуального кушанья гадали о будущем развитии ребенка. Так, например, придавливали ложкой кашу в серединке и "по поднятию каши определяли скорый или медленный рост ребенка" (РГИА. Ф. 1024. Оп. 1. Д. 20. Л. 40).
      Шутки и смех сопровождали распространенный у русских обычай кормить отца новорожденного испорченной кашей, добавляя в нее различные малосовместимые компоненты и обязательно соль, иногда просто смешивали кашу пополам с солью. Подавая это блюдо отцу приговаривали: "Кушай, да знай, горько ли, сладко ли было жене родить". В этом шуточном кормлении усматривали отголоски древнего обычая кувады.
      Вслед за тем начиналось угощение бабкой всех присутствующих этой кашей -"продажа каши". Со словами: "Кашка на ложки, новорожденному на ножки", -повитуха просила денег "за повой". Все присутствующие с шутками платили за кашу небольшую сумму, больше всех - крестные родители новорожденного. Эти деньги составляли основное вознаграждение повитухи. Сбор денег, как и все действия с кашей, происходил обычно в обрядово-игровой форме. Например, на пирог, покрывавший горшок с кашей, повитуха клала шапки всех присутствующих, а выкупивших угощала кашей (АРГО. Разряд 38. Оп, 1. Д. 19. Л. 19). В некоторых местах вместо каши при сборе денег бабка подавала какое-либо иное кушанье. В Зарайском уезде она обносила гостей сладким пирогом со словами: "Поздравьте меня дорогие гости, мне Бог внучка (внучку) послал" (РЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 1440. Л. 8). Иногда часть полученных денег повитуха, по обычаю, отдавала роженице.


      699


      Но чаще в тех местностях, где было принято собирать деньги не только в пользу повитухи, хозяева ставили кашу или пироги от себя и также в шутливой форме продавали.
      В западных и южных губерниях России горшок с кашей принято было разбивать, причем и в этом случае в каждой местности был свой обычай. На западе Смоленской губернии кум должен был бросить горшок так, чтобы он разбился вдребезги с первого раза и каша "выбросилась на стол" - это считалось хорошим предзнаменованием для будущей жизни ребенка. А в Курской губернии все сидящие за столом били горшок по бокам ножом до тех пор, пока он не обивался, при этом круто сваренная каша оставалась нетронутой (Зеленин, 1915. С. 663). Обычно считалось, что горшок нужно разбить в присутствии младенца, чтобы приучался быть хлебосольным хозяином.
      На крестинный обед спешили дети со всей деревни. С шуточными угрозами "выкинуть ребенка", "в крапиву посадить" требовали себе крестинной каши. В некоторых местах повитуха просто выносила им каши с просьбой не обижать будущего товарища и угощала на улице. В других - детей сажали за стол после взрослых. В некоторых губерниях, как, например, в Нижегородской, дети были не только полноправными участниками праздника, но, по наблюдениям очевидцев, "весь обед устраивается для восприемников, а особенно для маленьких детей, от умеющих ходить до 7-8 лет; они садятся на кутник (красный угол. -Авт.), больше мальчики, если родился мальчик, и девочки, если родилась девочка, и их угощают обедом" (Зеленин, 1915. С. 770). Дети - обычные исполнители обрядовых действий с петухом и курицей, связанными, как и обряды с кашей, с магией плодородия. Так, в Тверской губернии маленькие дети, получив кашу, выбегали на улицу ловить петуха или курицу (смотря по полу новорожденного это делали мальчики или девочки, по тому же принципу выбирали петуха или курицу), клали в чашку из-под каши клювом кверху, приносили в избу и ставили на стол, желая, "чтобы дите начало бегать скорее, было проворным и рано начало петь". В Краснинском уезде Смоленской губернии дети точно так же сажали петуха или курицу (смотря по полу новорожденного) на высокое место - "чтобы новорожденный был высок", кормили птицу обрядовой кашей. В Гжатском уезде той же губернии дети пускали петуха через окно с криком: "Бабка, бабка, вот тебе петуха, а нам давай каши, избу повалим, младенца раздавим". Бабка через окно подавала им кашу.
      В знак установления новых отношений - духовного родства, весьма почитаемого в народе, восприемники делали в конце обеда друг другу подарки - "кумились". Подарки немудреные — платок или полотенце от кумы, платок или несколько монет от кума, но форма дарения обязательно и шуточная, и уважительная одновременно. Обмен подарками заканчивался троекратным целованием восприемников.
      Потихоньку веселье кончалось. Гости поздравляли родителей с сынком или дочкой, кумовьев с крестником или крестницей, повитуху с внуком или внучкой и с последними шутками и благожеланиями расходились. А маленький христианин под защитой своего Ангела и всех христианских святых начинал полноправную жизнь нового члена семьи, общины и всего огромного православного мира.
      Таинство крещения никогда не уходило из жизни русского народа. Точной статистики количества крещений в годы советской власти нет, так как во избежание неприятностей население различными путями обходило установленный порядок регистрации. В сельской местности эта цифра выше, чем в городах. Однако и здесь многое зависело от приверженности населения традиционной культуре, в том числе и в религиозном поведении, от влияния старшего поколения, отдаленности церкви и авторитета местных церковнослужителей, позиции местных властей и т.д. Даже не считающие себя верующими родители предпочитали крестить своих детей в надежде обеспечить им тем самым здоровье и благополучие. И все же главной


      700


      причиной сохранения обряда можно считать воспитанное веками осознание своей исконной принадлежности к православному миру.
      Для русского человека воцерковленность или хотя бы ее необходимое условие - принятие крещения всегда казались не только церковной традицией, но и сугубо этнической и, более того, как бы "природной", передающейся по наследству. В современной деревне очень часто можно услышать; "Деды были крещеные, и мы крещеные, не нам менять", - и даже такие объяснения своей приверженности к совершению таинства: "Мы старых не хуже, мы тоже крещеной кости" (Рязанская область, 1995 г. Материалы автора). Можно твердо сказать, что в данном случае религиозная традиция, игравшая столь важную роль в духовной культуре народа, не была прервана. Об этом свидетельствует и активизация религиозной жизни в целом, и современная практика массового крещения не только детей, но и не крестившихся в прошлом взрослых. Как и прежде, хозяева в соответствии со своим достатком устраивают дома обед по случаю крещения с приглашением кумовьев, родственников, друзей. Но, к сожалению, какие-либо обрядовые действия, столь характерные для этого застолья в прошлом, почти отсутствуют. Здесь сказывается и естественный ход событий (например, исчезновение обрядовых действий, связанных с "бабьей кашей"), и постепенное забвение обрядовых традиций, поскольку в течение длительного времени совершение таинства предпочитали не афишировать и, следовательно, соответствующего домашнего празднества не устраивали.


      СТАРООБРЯДЧЕСТВО


      Появление старообрядчества связано с реформой патриарха Никона, направленной на исправление богослужебных книг, которые, по объяснению ряда церковных историков, пестрели ошибками и нелепостями, так как переписывались от руки не всегда грамотными переписчиками, зачастую не понимавшими смысла текста. Исправлению подлежала и обрядность церковных служб, приобретшая за счет влияния местных традиций значительные различия с греческой православной обрядностью. По мнению этих авторов, реформа Никона была прогрессивной, ибо ставила целью покончить с невежеством религиозной жизни, пострадавшей от общего упадка культуры на Руси за века татаро-монгольского владычества, а не приняла реформу косная часть общества, противодействовавшая новшествам в силу неспособности понять необходимость перемен.
      Однако такое освещение причин раскола по меньшей мере поверхностно. Никон обладал не более широкими взглядами на смысл и значение обрядности, чем его противники, ошибочно "смешивая обряд с догматом. Во многих работах, посвященных истории старообрядчества, высказывается удивление по поводу того, как смогли незначительные исправления, например новое написание Иисус вместо Иисус, изображение четырехконечного креста вместо восьмиконечного и т. д., стать питательной почвой для мощного социально-религиозного течения. Для многих церковных историков это основной аргумент, позволяющий упрекнуть старообрядцев в консерватизме и темноте. Но церковь и государство сразу же заняли исключительно непримиримую позицию, не допускающую компромиссов и послаблений в отношении противников реформы. О том, что церковь сама ожесточила и отдалила от себя старообрядцев, ясно говорит "клятва" на старые обряды, отмененная Поместным Собором православной церкви только в 1971 г. Вплоть до второй половины XVIII в. репрессии оставались типичной правительственно-церковной акцией против старообрядчества. Как только политика правительства смягчается (время Екатерины II), слабеют оппозиция и фанатизм раскола. Таким образом, история старообрядчества теснейшим образом связана с историей русской церкви и Российского государства в целом.


      701


      Внешняя канва событий, связанных с началом раскола, выглядит следующим образом. Никон, выбранный патриархом в 1652 г., в 1654 г. на церковном Соборе в присутствии царя получил благословение на исправление церковных книг. Уже через год очередной Собор утвердил к печати текст исправленного служебника; еще через год Собор провозгласил проклятие на двуперстное крестное знамение. Действия Никона вызвали протест ряда представителей высшего духовенства, заявивших о своем несогласии с исправлением книг даже в специальном прошении на имя царя. Никон выслал противников из Москвы, но это только усилило недовольство реформой. Из разных мест России к царю поступали челобитные против новшеств, вводимых патриархом. Тем не менее Собор 1666 г. официально признавал исправление книг и обрядов правильным. Следующий Собор 1667 г. утвердил постановление прежних Соборов об исправлении книг и проклял противников реформы, поставив их тем самым вне церкви. Наиболее видные защитники "старой веры" были отправлены в ссылку.
      Сопротивление новшествам приняло более ожесточенный характер. Соловецкие монахи открыто отказались принять реформу и писали царю, что лучше умрут за веру. Алексей Михайлович послал военный отряд; в 1676 г. монастырь пал, дав расколу мучеников. Мучеником стал и сожженный в 1681 г. протопоп Аввакум, автор ряда сочинений, в которых допущены непочтительные выпады не только против Никона и реформы, но и самого царя. Далее активная борьба за "старую веру" знаменуется выступлением стрельцов, поддержавших противников религиозной реформы, и заговором боярина Хованского (1682 г.), который пытался использовать бунт стрельцов и движение раскольников как силу, способствующую ему захватить трон. Старообрядцы приняли участие и в крестьянской войне под предводительством СТ. Разина (1667-1671); среди лозунгов разинского восстания фигурировала и "старая вера".
      Хованщина была последним открытым выступлением приверженцев старины против государственной власти, и провал стрелецкого бунта показал, что меряться силой с государством бессмысленно. Оставался лишь один выход - отмежеваться от него.
      Упорство обеих сторон - церкви и старообрядческой оппозиции - в нежелании найти общий язык в течение более столетия после реформы Никона может быть понято только на фоне событий, определявших развитие русского государства и роли церкви в нем. Вслед за перестройкой государственного аппарата, вызванной дальнейшим сосредоточением власти в руках монарха, к середине XVI в. была уже завершена централизация церковного управления. В борьбе царя с боярством церковь поддерживала царя, позволяя ему вмешиваться и во внутрицерковные дела.
      Назначение реформы Никона, проведенной поспешно и вряд ли хорошо обдуманно, было ясным: "в единой церкви должен быть единый культ" (Никольский. С. 100). Вот почему царь, низложив Никона за его теократические намерения, оставил в силе реформу. Тесная связь реформы с интересами государственной власти объясняет и остроту протеста, всколыхнувшего разные социальные слои страны. Церковные нововведения стали поводом для того, чтобы проявилось недовольство народа своим правительством. Это недовольство зрело давно. Царем были обижены бояре, потерявшие прежнюю власть. Роптали купцы, которых политика правительства оставляла беззащитными в трудной конкуренции с иностранным купечеством. Стрелецкое войско, урезанное в правах, вытесняемое регулярным войском, не могло одобрять перемены, санкционированные царем. Посадские люди и крестьянство составляли самую многочисленную группу недовольных. Уставший от поборов и произвола сельский клир был поставлен реформой перед необходимостью приобретать новую профессиональную квалификацию. Таким образом, разные слои русского общества имели серьезные основания для


      702


      недовольства правительством, виновным в сложившемся положении вещей, и теперь это же правительство затевало новую реформу, затрагивавшую устои мировоззрения глубоко религиозных людей. В такой обстановке новшества не могли не вызвать общего раздражения.
      Не поняв причины, вызвавшие раскол в русской православной церкви, нельзя дать правильную оценку старообрядчества, его значения в истории русского народа. Противостояние раскольников церковным нововведениям имеет свои веские основания как вероисповедного, так и светского национального, политического свойства. Это разные основания, но тесно взаимосвязанные между собой.
      Само название старообрядчество не передает с должной полнотой суть явления. Смысл старообрядчества его оппоненты обычно сводили к обрядоверию, но это неправильно. Старообрядцы были готовы претерпеть муки и пойти на смерть не ради самих обрядов, а во имя сохранения в неприкосновенности православной веры, "древлецерковного благочестия", нарушенного, по их мнению, реформой Никона. Они отстаивали незыблемость обряда потому, что обряд есть символ, выражение веры. Реформой был затронут такой важный обряд, как крестное знамение. Крестное знамение двумя перстами было принято церковью при введении на Руси христианства, новогреческую форму трехперстного перс-тосложения осудил и запретил Стоглавый собор 1551 г. (Стоглав. С. 294), Никон личным, ничем не мотивированным циркуляром изменил освященный Стоглавым собором обряд. Соборы 1666-1667 гг., поддержав Никона, не только утвердили новшество, но и объявили традиционное крестное знамение еретическим, что было неверно по существу.
      Сущность веры затрагивали и изменения в иконописании. Принятый в России стиль изображений на иконах восходил, по церковной традиции, к самым истокам христианства. "Образ Христа на иконах воспроизводит Его лик, чудесным образом отпечатавшийся на полотенце (убрусе), которое Господь послал эдесскому царю Авгарю, просившему исцеления от болезни". Первая икона Богоматери была написана святым евангелистом Лукой. При Никоне же произошло отступление от канонов, которое едко высмеял протопоп Аввакум (Заволоко. С. 10).
      Суть старообрядчества - защита не обрядов, а самой веры, поставленной под угрозу нововведениями, ориентированными на иноземные, чужие образцы. "Старообрядчество... боялось неправедного обмирщения церкви, заражения церкви мирским духом. Его положительный пафос, конечно, не в ритуализме, не в простом сохранении старины, а в блюдении чистоты церкви" (Покровский Н.Н., 1992. С. 8). Старообрядчество есть выражение традиционного русского самосознания, которое А. Карташев не без основания возводит к идее Третьего Рима, "т.е. мировой миссии хранения чистой истины Православия" (Карташев. С. 19).
      С чисто религиозной причиной раскола тесно связана и национальная. Русские хотели сохранить не только старые традиции церкви, но и свои обычаи, нравы» жизненные устои, т.е. свою культуру, свое национальное лицо, национальное достоинство. П.И. Мельников справедливо писал: "Русский народ охотно перенимал все полезные нововведения, но не мог видеть пользы ни в бритье бород, ни в табаке, ни в парике, ни в других подобного рода нововведениях. Всего больше народ русский упорствовал там, где петровская реформа касалась домашнего очага, частного быта, вековых преданий. Но, не будучи в силах бороться, русский народ противопоставлял железной воле реформатора страшную силу - силу отрицания... Отрицание всего сильнее было со стороны раскольников" (Мельников, 1976. Письма... С. 15).
      Далее, раскол не был чисто церковным явлением. А.П. Щапов правильно видел в старообрядчестве явление не только религиозное, но и политическое (Щапов А.П., 1906. Земство... С. 452-579), Хотя властолюбивый и нетерпимый к


      703



      инакомыслию Никон, не сумевший провести реформу постепенно и гибко, Собором 1666-1667 гг. был лишен сана и отправлен в ссылку, подверглись осуждению и приверженцы староверия. Власти сочли церковную реформу государственным делом и на долгое время взяли на себя задачу преследовать старообрядцев. Раскольники хорошо понимали, что за церковной реформой стоит светская власть, недаром в осажденном Соловецком монастыре решением монастырского собора было отменено моление за царя и его семейство. Особенно явно государственный характер преследований проявился при Петре I, который отнюдь не выражал интересы церкви, но, напротив, подверг церковь такому унижению, какого она не знала и во время татарского ига. Петр I преследовал старообрядцев как врагов государства. Таким образом, светская власть взялась решать религиозный вопрос, лежащий вне сферы ее компетенции. В бесцеремонном вмешательстве государства в вероисповедные дела старообрядцы совершенно справедливо видели гонение на веру, преследование за правду, что придавало им большую духовную силу.
      Политика властей, предпочевших дискуссиям полицейские репрессивные меры, поставила перед противниками реформ вопрос об их отношении к государству. В православном государстве, где государь есть помазанник Божий, этот вопрос не является чисто гражданским, политическим; это и вопрос духовный. Он и решался старообрядцами на основе христианской эсхатологии с ее учением о грядущем конце света и приходе антихриста. "Для старообрядчества решался не местный, не провинциальный вопрос, а вопрос всей мировой истории - и поэтому тема антихриста не была случайной или поверхностной в богословском сознании старообрядчества" (Покровский Н.Н., 1992. С. 8).
      Оценивая современные им события, старообрядцы утверждали, что предсказанные в Священном писании знамения и признаки осуществились: в мире воцарился антихрист и наступили "последние времена". Рассчитали, что конец света наступит в 1669 г. В связи с этим в Нижегородском Заволжье многие крестьяне "еще с осени 1668 г. забросили поля, не пахали, не засевали, а в 1669 г. бросили и дома" (Мельников, 1976. Очерки... С, 208). В понятие антихрист вкладывалось разное содержание. Одни думал», что он может воплотиться в определенных людей, в данном случае в патриарха Никона, царя Алексея Михайловича. Другие считали, что эти лица лишь "послушники" антихриста, действующие по его воле. Это убеждение позволяло продлить время царствования антихриста на неопределенный срок. Тем, кто отвергал атихриста и хотел спасти свою душу, следовало бежать из мира и вести добродетельную жизнь в соответствии с заветами православной церкви. Такая концепция, подкрепленная репрессиями, особенно жестокими при Петре I, послужила толчком для миграций приверженцев старой веры. Крупные колонии старообрядцев образовались в разных частях России (Поморье, Заволжье, Урал, Сибирь) и за ее пределами (Ветка, Стародубье).
      Эпоха Петра I характеризовалась особой подозрительностью правительства к старообрядцам. Однако эта подозрительность приняла форму настоящих гонений лишь в последние годы царствования Петра I. Вплоть до 1718 г., когда был казнен царевич Алексей (Петр I был убежден в его связях с раскольниками), старообрядцы были практически оставлены царем без внимания. Издав в 1716 г. указ об обложении раскольников двойным окладом, Петр по существу легализовал старообрядчество, отменил смертную казнь и практику преследований, ослабив тем самым известные указания 1684 г. В первые годы Петр I предоставил церкви возможность действовать убеждением. Еще в 1715 г. он писал: "С противниками церкви с кротостью и разумом поступать..." (Есипов. С. 27-28). Даже посылая в 1718 г. отряд Ржевского в Нижегородскую епархию, Петр I строго предписывал никого не наказывать за отпадение от церкви, а объявлять причиной наказаний только непослушание указам царя о переписи и обложении двойным окладом. И в дальнейшем сам же Петр I предпринял некоторые шаги по ослаблению ограничений,


      704


      примененных к старообрядцам. В 1723 г. он отменил штраф за ношение бород и старинного платья, а также ссылку раскольников в Сибирь. При жизни Петра I, в 1723 году, появился особый указ сената, вызванный массовостью самосожжений. Всем местным властям предписывалось не дозволять раскольникам строить скиты и пустыни; раскольники должны жить "с прочими крестьянами в селах и деревнях", чтобы быть под наблюдением. Но воспрепятствовать людям лишить себя жизни, если они этого страстно пожелали, оказалось практически невозможным. "Эпидемия самосожигательств особенно обострилась во время бироновщины". Только в царствование Екатерины II самосожжения перестают быть массовым явлением (Никольский. С. 128).
      Время Екатерины II положило конец непримиримой вражде правительства и староверов. Государство ищет пути для того, чтобы сделать старообрядцев лояльными и полезными подданными. В 1762 г. манифестом Сената бежавшим за границу старообрядцам позволено возвращаться в Россию "и селиться особыми слободами, где они имеют быть содержаны на основании узаконений в двойном окладе и притом иметь будут свободу записаться в крестьянство и в купечество, и при поселении от всяких податей и работ получат льготы на шесть лет". 1764 год принес новую уступку правительства: старообрядцы, "кои Православной церкви не чуждаются и таинства церковные от православных священников приемлют", а только соблюдают "по суеверию" некоторые застарелые обычаи, не противоречащие догматам, "не отлучаются от церкви, раскольниками не называются и освобождаются от двойного оклада". Ряд царских указов вскрывает причину этого перелома в политике: были нужны люди для заселения новоприсоединенных земель, в частности Таврической губернии. В 1788 г. старообрядцам было дозволено иметь церкви и отправлять в них служение. Даже если в приходе есть старообрядцы, присоединившиеся к православной церкви, но не присоединившихся больше, церковь следует отдать неприсоединившимся.
      В 1800 г. были изданы "Высочайше утвержденные правила для устройства старообрядческих (единоверческих) церквей и снабжения их священниками". Возникло так называемое единоверие - явление, чрезвычайно сложное для истории старообрядчества, потому что оно отразило готовность обеих сторон (и властей, и некоторой части оппозиции) идти на взаимные уступки. Но насильственное внедрение единоверия вызывало бурный протест старообрядцев.
      Политика царского правительства по отношению к старообрядцам в первой половине XIX в. была двойственной. С одной стороны, правительство проявило очевидную благосклонность к лояльным старообрядцам, поскольку они не показали себя крамольниками и, напротив, деятельно развивали торговлю. Правительственные циркуляры вносят целый ряд явных послаблении староверам: в 1818 г. позволено открыть в Москве типографию для старопечатных книг, в 1820 г. позволено допускать к выборным должностям "раскольников, приемлющих священство", в 1822 г. постановлено не разрушать раскольничьи церкви, которые построены давно, и т. д. С другой стороны, наряду с послаблениями, администрация не могла отрешиться от традиционной подозрительности к старообрядцам и сохраняла политический надзор за ними. П.И. Мельников объяснял: "Ни администрация, ни общество обстоятельно не знают, что такое раскол". В 1853 г. власти решили уничтожить старообрядческие скиты в Нижегородской губернии. Такая двойственность государственной политики в отношении старообрядчества создавала широкое поле для произвола местных властей, приучивших старообрядцев откупаться от них, чтобы спокойно жить. Лишь Манифестом 1905 г. старообрядчеству, наряду с нехристианскими вероисповеданиями, было даровано равноправие с официальной православной церковью.
      К концу XVII в. явно наметилось деление старообрядчества на два основных направления - поповщину и беспоповщину, главное различие между которыми


      705


      состояло в вопросе отправления культа. На стороне старообрядчества вначале было немало священнослужителей, посвященных в сан до исправления церковых книг Никоном. Но когда это поколение ушло из жизни, встал вопрос о том, каким образом поддерживать старообрядческую церковную иерархию. Часть противников реформы, признавая необходимость священников для совершения таинств, считая, что без священников нет церкви, стала принимать к себе попов "нового ставленья", т.е. рукоположенных после Никона. Эта часть старообрядцев получила название поповцев, или беглопоповцев. Разные группы поповцев расходились между собой во мнении, каким "чином" принимать священников, перешедших к ним из официальной церкви (через перекрещивание, миропомазание или просто проклятие новообрядческих "ересей").
      В конце XVIII в. центром беглопоповщины стала Москва. Беглопоповская старообрядческая община в Москве возвысилась после страшного народного бедствия - чумы 1771 г. Руководители этой общины получили от правительства разрешение на устройство кладбищ и домов для больных. Немало людей, которым оказали помощь старообрядцы, присоединились к их общине или завещали имущество в пользу старообрядческой общественной казны. Так появилось Рогожское кладбище с часовней, построенной по проекту Бажова, и палатами для богаделен. Поповский собор 1779 г., утвердивший перемазывание миром священников официальной церкви (практика, принятая в Рогожской общине), способствовал росту влияния московских старообрядцев. До 1830-х годов Рогожская община уступала по своему значению поповскому центру в Иргизе, но после разорения иргизских скитов, воспротивившихся насильственному обращению в единоверие, она стала главной среди беспоповцев благодаря своей многочисленности, богатству и самому имени Москвы, где в свое время пребывали патриархи Филарет и Иосиф, память которых чтилась старообрядцами. Отныне все важные дела поповщины решались на Рогожском кладбище. Широко известна поговорка того времени: "Что положат на Рогоже - на том станет Городец, а на чем Городец - на том и Керженец".
      Необходимость получать священников из официальной церкви ставила поповцев в зависимость от нее; насущной задачей поповщины стало получение своего собственного священства. К середине XIX в. наконец был найден иерарх из греко-боснийских митрополитов. Он поселился среди старообрядцев, проживавших в Австрии, отсюда и пошло название "австрийское (или белокриницкое) согласие" для той части поповцев, которые его признали. Перешла в "австрийское" согласие и Рогожская община. Но многие группы поповцев не сочли "австрийского" митрополита Амвросия "правильным" и продолжали принимать к себе священников официальной церкви, сохранив название беглопоповцев. Вплоть до 1905 г. в соответствии с законами Российской империи священники, переходившие в старообрядчество, подлежали наказанию. Наиболее крупные группы поповцев были сосредоточены во внутренней России и южной Украине.
      Часть старообрядцев вообще отвергла священство, утверждая, что "священный чин повсюду упразднен, и потому таинств более нет, кроме крещения и исповеди, которые, на основании канонических правил, в случае крайней нужды разрешено совершать и мирянам" (Мельников, 1976. Письма... С. 49). "Сам Христос, -говорили они, - будет нам невидимым Святителем, как непреложно Он есть невидимый глава церкви православной". Эта часть старообрядцев получила название беспоповцев. Важно подчеркнуть, что беспоповцы отвергали и отвергают священников и всю иерархию "не по принципу, а лишь по факту", т.е. они признают необходимость свящества и таинства, но считают, что в сложившихся условиях правильных попов нет, восстановление их невозможно, следовательно, невозможно и совершение пяти таинств. "Благодати на земле нет; она взята на небо", -говорили они (Мельников, 1976. С. 49).
      Наиболее крупные группы беспоповцев расселились на Европейском Севере


      706


      России, в районе Новгорода и Пскова, а также в Сибири. Стремясь по возможности меньше соприкасаться с антихристовым миром и с оскверненной антихристом церковью, беспоповщина отказалась от миропомазанного духовенства и возложила выполнение религиозных обрядов на своих наставников, избранных общиной, под руководством которых и создавались беспоповские скиты и молельни. Беспоповщина никогда не представляла собой единого религиозного образования и распадалась на разные толки, из которых основными или наиболее крупными стали поморский, федосеевский, филипповский, нетовский и страннический. Все они, за исключением страннического, сложились в конце XVII или в начале XVIII в. Различия между ними, как подчеркивал еще П.И. Мельников, несущественны, не имеют догматического значения.
      Наибольшим влиянием в беспоповщине в первой половине XVIII в. пользовалась поморская община, возникшая в 1690-е годы в глухих лесах на пустынном берегу р. Выг. Здесь был построен скит - Выговская пустыня. Поначалу община руководствовалась идеями равенства и аскетизма. Ее устав требовал "все в казне иметь общим, у себя не иметь ни денег, ни платья, ни иных вещей... трапезу иметь всем общую, кроме немощных; пища и питие всем равны". Стена разгораживала пустынь на мужскую и женскую половины; разговаривали друг с другом через окно в присутствии двух стариц. Выговцы считали себя единственной оставшейся горсткой людей, на которых антихрист не успел наложить свою печать. Они не молились за царя и отвергали принадлежащих к миру антихриста попов. Они допускали, что временно, на короткий срок, оставшийся до конца света, возможно обойтись без священства; необходимо вести добродетельную и девственную жизнь, брак объявлялся потерявшим всякий смысл.
      Позже скит разделился на два самостоятельных скита - мужской и женский, была разработана организация быта и труда. Получило развитие хозяйство, которое велось артелями; каждая артель, возглавлявшаяся выборным большаком, занималась определенным промыслом. Выговские конторы и агенты появились в Вытегре, на заводах в Петрозаводске, Петербурге, Москве, Нижнем Новгороде. В самой общине было введено строгое деление на скитников и работных людей. Уже в 1702 г. выговцы вынуждены были сделать шаг к примирению с миром. Петр I основывал железоделательные заводы, один из них (Повенецкий) строился близ Выговской пустыни. Царские власти не препятствовали развитию общины, за что требовали от нее участия в заводских работах и идеологических уступок. Прежде всего, пришлось молиться за царя. В 1722 г. по запросу Синода выговцы дали письменные ответы на предложенные им вопросы. "Поморские ответы" - один из интереснейших памятников старообрядческой мысли; в них основательно и дипломатично изложены взгляды поморского толка (Куандыков. С. 12-14).
      "Поморские ответы" утверждают истинность древней русской православной церкви. О Никоне говорится как о нарушителе ее канонов. Поморцы заявляли, что никонианских новшеств не принимают, но царей почитают и не причисляют их к еретикам. Выговцы признавали своей обязанностью "государю, от вседержащия Божия десницы поставленному, честь, покорение, благодарение и всемерное служение всеусердно воздавати". "Ответы" проникнуты духом миролюбия и желанием перенести диалог на чисто богословскую почву. Поморцы Выга провозглашали стремление замкнуться в своем собственном мире в целях спасения души, готовность выполнять возлагаемые на них повинности, откупая право веры внесением двойного оклада подушной подати. Поморцы отказались и от взгляда на рекрутчину как "на войско антихристово"; они согласились вместо требуемых с них рекрутов выплачивать за каждого по 120 рублей. Поморцы отвели от себя готовившийся удар властей, но отступили от своих былых идейных позиций {Гурьянова, 1988. С. 61-62).
      С ослаблением эсхатологических идей естественно встал вопрос о семье, о


      707


      признании брака. Сами выговские скиты возникли как монашеская обитель, но далеко не все последователи поморского согласия собирались вести монашескую жизнь. Поморцы стали заключать брак, но без попов, ограничиваясь родительским благословением, обставленным старинными обрядами, и свадьбой. Брак считался делом мирским, отчего в некоторых общинах (например, в Пермском крае) не скреплялся даже благословением наставника (духовника). У общины, группировавшейся вокруг московской Покровской часовни, в конце XVIII в. возобладало убеждение, что "брак чист, ложе нескверно и неблазненно". При заключении брака давались обеты сохранять супружескую верность. Признание брака, заключаемого без священника, широко распространилось среди беспоповцев, особенно в царствование Николая I.
      В поморском согласии с течением времени было найдено соединение монашеского и мирского образа жизни. Вся община делилась на две группы: соборных (христианских) и мирских. Соборные вели жизнь в соответствии со строгими правилами, закрепленными в уставе согласия. Они отправляли религиозные обряды, отличались от мирских одеждой, особенностями повседневного быта. Так, им запрещалось есть мясо, посещать "нечистые" места (баню, кладбище), присутствовать на массовом веселье. Мирские вели семейную жизнь. С наступлением старости мирские переходили в разряд христианских.
      Многие олонецкие и архангельские беспоповские общины, жившие в лесах натуральным хозяйством и почти не имевшие сношений с внешним миром, осудили отступничество выговской общины. Старец Филипп так обличал соглашательство выговских руководителей: "Зверевы указы паче Евангелия облабызали, помалу начали в мире проживати и свое благочестие забывати". Радикально настроенная часть поморского согласия во главе с Филиппом отошла от выговских поморцев и образовала свой филипповский толк с центром на р. Умбе (Кольский полуостров), Филипповцы считали себя защитниками традиций основателей Выговской пустыни. Филипп проповедовал, что наступило время царствования самого последнего, самого страшного антихриста и путем к спасению является самосожжение. Некоторое время филипповцам удавалось скрываться в лесных чащах. Но в 1743 г. Филипп с группой последователей был окружен военным отрядом, и 70 человек сожгли себя в срубе, не отдавшись в руки слуг антихриста. Это не стало концом филипповского согласия. Оно сумело пустить корни и получило довольно широкое распространение не только на Севере России, но и в Верхнем Поволжье. Филипповцы строго держались своего устава и получили название крепких христиан. С середины XVIII в. его основными центрами стали промысловое село Кимры Тверской губернии и город Углич Ярославской губернии.
      Порвал отношения с выговской общиной, когда она в 1706 г. приняла молитву за царя, и видный деятель беспоповщины Феодосии, заявив: "Не буди нам с вами имети общения ни в сем свете, ни в будущем". Феодосии сначала был главой новгородской старообрядческой общины и руководителем новгородских соборов 1692-1694 гг., которые признали окончательное исчезновение истинного священства. В 1694 г. он бежал от преследований в Польшу и там основал несколько беспоповщинских общин. Тайно пробравшись на родину, Феодосии организовал свои общины в Великолукском и Дерптском уездах; в 1711 г. он был арестован и умер в Новгородской тюрьме. Но федосеевщина оказалась чрезвычайно живучей (IwaniecE. 183-190).
      Феодосии проповедовал крайний аскетизм, выступал против брака. Антихрист представлялся ему духом, воцарившимся в церкви и в обществе. Федосеевщина распространялась преимущественно в нехлебных районах, где получили развитие кустарные промыслы, откуда шла масса оброчных крестьян-отходников на поиски заработка. Ее основные гнезда оказались в Риге и Пскове, в Новгородской и Ярославской губерниях. Этот толк тоже вскоре отказался от своих крайних взглядов


      708


      . В Москве одновременно с Рогожской общиной федосеевцы учредили свою на Преображенском кладбище, где построили часовню, богадельню и молитвенный дом. Чтобы оградить общину от придирок властей, федосеевцы стали молиться за царя. Значительная часть федосеевцев уже в начале XIX в. выступала против безбрачия и охотно переходила в поморский толк. Федосеевская община в Москве срослась с предприятием братьев Гучковых и распалась в 1853 г. после того, как Гучковы перешли в единоверие (Рындзюнский, 1958. С. 455-478).
      Странничество стало известно еще в 1760-е годы, но распространилось оно позже. Один из его вероучителей - беглый солдат Евфимий, который вначале был последователем Преображенской общины и постригся в монахи, но затем покинул общину и стал проповедовать необходимость пустынножительства. Прославление ухода из мира, присущее почти всем течениям старообрядчества, у странников (бегунов) приняло наиболее последовательные формы: отрицание антихристова мира понималось буквально. Всякий, кто хочет спастись, не должен принимать "печать антихриста" (паспорт) и записываться в раскольничьи списки. Само слово раскольник означает отступник, нарушитель правой веры; соответственно запись раскольником означает признание старообрядчества отступлением от православия и утверждение правоты "никонианской" церкви. Истинный христиан должен разорвать всякую связь с обществом и стать странником - не иметь "ни града, ни села, ни дому".
      Беглые считались более совершенными христианами, чем живущие в миру. Странническое учение объявляло уход из мира главной целью человека, ибо бегство есть "брань с антихристом", но не открытая, которая невозможна до времени последнего пришествия, а "противление его воле и неисполнение его законов"; когда придет время открытой брани, тогда вский, кто будет убит, получит венец, какого не получал еще никто из мучеников. Бегуны отвергали всякое подчинение властям, не платили податей, избегали военной службы. Даже обряд крещения они отправляли лишь в дождевой воде или роднике - словом, в такой воде, которая не текла бы по земле, подвластной антихристу. Они отрицали браки, как и собственность, кроме нищей одежды и самого необходимого для


      709


      человека. Каждый странник имел при себе небольшую, обычно медную иконку, лестовку, подручник, деревянную чашку и ложку. Странники не ели вместе с другими, даже со своими странноприимцами. При перекрещивании каждый вступавший в странничество получал новое имя. Люди, разделяющие идеи странничества, но не желающие уходить из мира, принимались в общину в качестве странноприимцев, обящанных принимать и укрывать бегунов.
      Бегунство распространилось чрезвычайно быстро. В 1820-е годы получил большую известность его центр - село Сопелки в Ярославской губернии. Такой размах странничество получило в значительной мере благодаря тому, что было признано возможным привлечь в толк и тех, кто давал обет "выйти в странствие", хотя и оставался дома. К середине XIX в. странничество распространилось на обширной территории России - от Архангельской, Олонецкой и Пермской до Нижегородской, Саратовской и Московской губерний. Странноприимцы обзаводились хозяйством и семьей, т.е. жили мирской жизнью, но могли рассчитывать на посмертное райское блаженство, если с приближением смертного часа покидали свое жилище ради смерти где-либо на стороне "в бегах". В хозяйстве таких странноприемников работали укрывавшиеся от властей бегуны, отказываясь от денег - "дьяволовой печати". Странноприимцы устраивали свои дома так, чтобы надежно укрыть странников, - с подпольями, тайными входами и подземными ходами, ведущими в соседний с деревней лес. В 1830-е годы правительство открыло для себя целые бегунские деревни с такими домами.
      Другим крайним беспоповским толком была нетовщина, или спасовщина, зародившаяся в конце XVIII в. в Нижегородском крае. Нетовщина не признавала возможным совершать богослужение и обряды мирянину. По ее учению, "нет в мире ни православного свящества, ни таинств, ни благодати", спасение можно обрести только, уповая на Иисуса Христа (Спаса). Нетовщина не представляла собой сколько-нибудь цельного религиозного направления и скоро разделилась на ряд мелких течений. Одно из них сочло возможным обращаться за крещением и совершением брака в православную церковь (так называемая глухая нетовщина, или староспасовщина - наиболее умеренная часть беспоповщины). Но эти обряды они не признавали таинствами. Поющая нетовщина, или новоспасовщина, имела наставников, "стариков", совершавших крещение, брак и богослужение по уставу с пением. Рябиновщиной назывался толк, признававший кресты, сделанные только из рябины. Они крестили себя сами: отсюда их другое название - самокрещенцы. Наконец, среди них возникло течение, отрицавшее какие бы то ни было обряды и поклонение иконам, отчего оно стало известным под названием дырники.
      П.И. Мельников не раз подчеркивал, что не следует преувеличивать число толков в старообрядчестве. Нередко одна община обособлялась от другой по ничтожному поводу, из-за незначительного несогласия в обрядовых действиях, и даже становилась известной в округе как особый толк, названный по имени своего "духовника", однако эти расхождения не выходили за пределы внутренней жизни одного и того же толка.
      Важной характеристикой старообрядчества является его энергичная и успешная хозяйственная деятельность. Она стала заметной после "послабления расколу", когда зарубежные старообрядцы получили прощение и разрешение вернуться в Россию на отведенные им плодородные земли в Самарской губернии и в Сибири, о чем уже говорилось выше. Промышленная и торговая деятельность старообрядцев очень скоро охватила всю страну. Показательно замечание П.И. Мельникова, относящееся к середине XIX в.: "...где более развиты промыслы, раскол сильнее и, наоборот, где менее раскольников, тем слабее промышленность, так что степень развития промышленной деятельности в известной местности служит безошибочным мерилом степени развития раскола" {Мельников, 1854. С. 282). Только среди прихожан Рогожского кладбища в эти годы насчитывалось 138 купцов


      710


      первой и второй гильдий. В Нижегородской губернии был широко известен купец первой гильдии, бывший крестьянин Семеновского уезда П.Е. Бугров, который занимался казенными подрядами и хлебной торговлей и, по словам П.И. Мельникова, "имел ум редкий и сметливость". П.Е. Бугров пользовался огромным авторитетом не только в Нижегородском крае, но и далеко за его пределами. Почти по всей России, особенно на ее востоке (Завольжье, Урал, Сибирь), к середине XIX в. экономика находилась главным образом в руках старообрядцев.
      Успешной деятельности старообрядцев, занимавшихся торговлей и промышленностью, способствовали, прежде всего, свойственные старообрядцам сплоченность и взаимопомощь, распространявшиеся не только на приверженцев своего толка, но и на другие согласия. Эта поддержка в разных обстоятельствах проявлялась в разных формах. Так, когда в XVIII в. Даниловский поморский монастырь пострадал от пожара, его община получила помощь от филипповцев. Тех же обычаев держались старообрядческие купцы и промышленники. Помогало вести дела и сосредоточение капитала в руках старшего в семье. Кроме того, сказывались и особенности образа жизни старообрядцев, основанного на идеалах умеренности, воздержания от пьянства. Так, П.Е. Бугров при огромном богатстве жил очень скромно.