старше, с голой грудью, украшенной ожерельем из
акульих зубов, вел свою мелодию на бамбуковой
флейте. Певиц тоже было трое — все молоденькие,
от семнадцати до двадцати лет. Их песня показалась
Тараканову очень красивой. Он не знал, о чем они
поют, но, судя по манере исполнения, подумал, что
поют о счастье жить на земле. Да и вся картина
вокруг — пламенеющее закатом небо, синь моря на
горизонте, эта поляна среди кокосовых пальм, под
сенью которых прячутся напоминающие большие гри
бы домики с решетчатыми стенами, радостно наст
роенные сандвичане, — картина эта дышала таким
беззаботным счастьем, таким давно забытым в его
скитальческой жизни мирным покоем, что у Тара
канова от внезапно нахлынувших чувств защемило
сердце.
Певиц сменили танцовщицы. Обе одетые в корот
кие яркие юбочки, босоногие, с гирляндами пышных
цветов на шеях, они под аккомпанемент барабанов
начали танец медленными и гибкими, как покачи
вания змей, колебаниями всего тела. Младшей, строй
ной как тополь девице, было не более пятнадцати —
шестнадцати лет. Но Тараканов, стоя чуть сзади тол
пы канаков, больше смотрел на ее подругу. Ей было
на вид около двадцати, а, впрочем, кто ж их разбе
рет, этих дочерей юга, сколько им лет. Та, на ко
го он смотрел, отличалась фигурой уже вполне зре
лой женщины — с налитыми округлыми бедрами, с
сильными, красивой формы ногами — как лань, вы
шедшая показать себя в самую пору любви. В правой
руке она держала сделанную из ореха погремушку,
украшенную на рукояти птичьими перьями, и изред
ка взмахивала ею в такт прихотливому ритму тан
ца. Тараканову казалось, что руки ее, рассказывая
какую-то понятную островитянам историю, ведут соб
ственную игру, в то время как гибкое тело то при
седало, то выпрямлялось, изгибалось влево, впра
во, стремительно вращалось, убыстряя и убыстряя
темп танцевальных движений, становившихся все
смелее, дерзновеннее, все сладострастней, словно она
приглашала кого-то, кто ей мил, разделить с ней ложе
любви.
342
