Что касается отдельно взятого лесного сторожа в его обходе, то оценка его деятельности не может и не должна быть делаема лишь по числу открываемых им в своем обходе самовольных порубок.
В этом отношении единственно верным мерилом может служить лишь состояние насаждений в известном обходе, вверенном охранению отдельного лесного сторожа: чем лучше охраняется лес от вредных влияний разного рода, предупреждение которых зависит от суммы человеческих усилий, тем более лесной сторож соответствует своему назначению, тем он лучше. Если же мы станем судить о нем только по числу открываемых им самовольных порубок, не заглядывая в лес и не убеждаясь на месте в его состоянии, то мы из большого числа открываемых в его обходе самовольных порубок можем вывести заключение, что сторож плох и небдителен, так как в его обходе случается много самовольных порубок; а с другой стороны мы станем хвалить сторожа, если у него в обходе им открыто мало порубок, хотя при таком чисто теоретическом рассуждении ничто нам не ручается за то, что сторож или по небдительности своей не открыл части действительно происшедших в его обходе самовольных порубок или по недобросовестности и предварительной сделке с порубщиками, преднамеренно утаивает часть порубок, не заявляя о них лесному хозяину. Лесному хозяину мало следить за порубками из кабинета, занося и группируя их по разным рубрикам порубочных ведомостей: он должен следить за своей стражей в лесу, на месте, должен объезжать возможно чаще обходы лесной стражи и следить за состоянием лесных насаждений; только оно может дать верный критерий к точной и беспристрастной оценке деятельности лесной стражи.
Впрочем, задача лесной стражи вовсе не состоит исключительно в том, чтобы она открывала возможно большее число самовольных порубок, допуская им совершаться в лесу, а напротив того в том, чтобы она не допускала самовольных порубок в лесу и предупреждала бы их своею бдительностью и своим нравственным влиянием на окрестное население.
Прежде, чем бороться с успехом против действительно громадного вреда, проистекающего для лесного хозяйства от самовольных порубок растущего и похищения лежачего леса, нужно найти причины этого зла, источники его. Самые строгие карательные законы за нарушение прав лесной собственности не в состоянии предотвратить вреда, пока не будут устранены причины, его порождающие. Об одной из этих причин мы уже упомянули: это существующий еще среди народа взгляд на лес, как на общее достояние, на источник общего дарового пользования. Этот взгляд может, само собою разумеется, исчезнуть лишь со временем, под влиянием школы и развивающейся гражданской жизни народа, когда строгие и точные понятия о правах собственности и уважение к ним неизгладимо укоренятся в сознании народных масс. Мы, лесные хозяева, можем, разумеется, действовать в этом случае лишь, как члены одной великой семьи – общества, распространяя среди окружающих нас здравые понятия о праве. Точно также почти лишь косвенно, мы, как лесные хозяева, можем содействовать устранению второй причины, порождающей самовольные порубки, устранению бедности, нужды в обществе. – С голоду у нас редко кто умирает: или община, или правительство, или частные благотворительные общества и лица подадут неимущему кусок хлеба и чем прикрыть свое тело. Но в суровые зимы у нас десятки тысяч людей страдают по неимению топлива, им нечем согреться и перед ними восстает страшный призрак смерти от замерзания. Вот где отчасти кроется причина похищений леса и никакие карательные законы, никакой самый бдительный надзор не в состоянии уберечь леса от самовольных порубок, если общество не позаботится о смягчении нужды неимущих своих членов, потому что тюремное заключение их не пугает, а напротив того теплый угол в тюрьме кажется им часто отрадным пристанищем, сравнительно с собственным нетопленным жилищем; возложенные на них денежные пени за самовольные порубки они не в состоянии заплатить, а принудительную в лесах работу за неуплату денежной пени они могут производить лишь тогда, если их при этом кормят, так что работа бедных, физически истомленных должников, не окупается. Опыт показывает, что вблизи больших городов, где всегда сосредоточено много бедных, в фабричных местностях, где нужда – тоже нередкая гостья, одним словом во всех местностях, где существует большое скопление лиц, у которых нет возможности удовлетворить необходимейшим жизненным потребностям, – везде в таких местностях похищение леса развито всего сильнее: оно всегда гораздо реже встречается там, где население пользуется известным материальным довольством. Прежде чем карать людей за неисполнение фиктивных постановлений закона, нужно подумать о том, как бы предотвратить покушения на похищение леса, вызванные горькой нуждой и недостатком топлива в суровые наши зимы. В этом случае, мы, как лесные хозяева, можем прямо содействовать беднейшей части населения, в приобретении ею себе необходимого топлива, не только без вреда для нашего лесного хозяйства, но и с очевидною пользою для него, потому что с уменьшением числа самовольных порубок уменьшится и сумма вреда, наносимого ими лесному хозяйству. С этою целью 1) можно отдавать заведомо бедным окрестным жителям даром или за самую дешевую плату разработку пневого материала, с корчевкой его, сучьев, ветвей, мелкого валежника и т. п. продуктов лесного хозяйства, не имеющих в нем особенной цены. Можно им уступать этот материал за обязательство их отработать в будущем известное число дней в лесу, собирая семена, исправляя дороги лесовозные, производя культурные работы, роя рвы и т. п. Такая работа, основанная на свободном соглашении, всегда будет производительнее для лесного хозяйства, чем принудительный труд лиц, осужденных к работе за неплатеж денежной пени по произведенным ими самовольным порубкам. В такие тяжелые времена для бедного класса населения, которые сопровождают неурожай хлебов, суровость зимы и т. п., в лесах следует расширить операцию так называемой хозяйственной заготовки лесного материала, причем лес на лесосеке не продается промышленникам на корню, а разрабатывается средствами самого лесовладельца, продающего уже разработанный лесной материал со своей лесосеки. При этом, разумеется, и для лесовладельца хозяйственная заготовка оказывается выгоднее, чем продажа растущего леса на корне, потому что производитель вступает в прямое сношение с потребителем, избегая посредничества промышленника, причем процент пользования промышленника за посредничество остается на долю лесовладельца. Но независимо от этой прямой выгоды для лесовладельца, он при хозяйственной заготовке своего лесного материала может существенно помочь беднейшим окрестным жителям, давая им работу в лесу и уступая им в счет платы за дешевую цену не особенно ценные сортименты разработанного лесного материала, или заручаясь их обязательством отработать за полученный лес известное число лесных рабочих дней в будущем. 2) Другое средство помочь неимущему населению, снабдивши его топливом, заключается в разрешении заведомо бедным жителям являться в известные определенные дни недели в лес и собирать в нем даром сухие сучья и ветви, лежащие на земле, щепу, оставшуюся на лесосеках после заготовок и т. п. малоценный в лесном хозяйстве материал, причем пользующиеся такой льготой не могут иметь при себе никакого режущего инструмента. В такие льготные дни надзор усиливается со стороны лесной стражи в отведенных для сбора участках: провинившийся в похищении запрещенного для сбора лесного имущества, навсегда лишается права пользоваться своей прежней льготой, собирать даром сухие сучья в лесу. Эта мера, как входящая целиком в вопрос об очистке лесосек и вообще об удалении из лесу засоряющего его валежника, принадлежит к мерам, безусловно, полезным для успехов лесного хозяйства; она введена давно в казенных лесах Франции и Германии и это гуманное отношение к населению со стороны лесного управления пора, наконец, узаконить и для нашего отечества: с одной стороны ослабнут враждебные отношения населения к лесному управлению, преследующему его за похищение леса, а с другой стороны в значительной степени исчезнет повод к покушениям на похищение леса со стороны беднейших окрестных жителей, получающих возможность снабдить себя даровым топливом. 3) Третьей причиной к усилению самовольных порубок в лесах служит надежда похитителей скрыть следы своих преступлений, ускользнуть от лесной стражи и остаться безнаказанными. Недостаточное охранение леса, вследствие недостаточного числа лесной стражи и сопряженной с этим слишком большой величины отдельных обходов, укореняет конечно, эту надежду, делает ее общею и порождает обычность самовольных порубок. Точно также и наоборот: деятельный, энергичный лесной сторож всегда бывает в состоянии прекратить или, по крайней мере, уменьшить обычный беспорядок в своем обходе, ослабить надежду порубщиков остаться без наказания и уменьшить через это число и размер самовольных порубок в своем обходе. Раз установивши порядок, уже не так трудно поддерживать его; но чтоб приучить к нему окрестных к лесу жителей, нельзя жалеть никаких жертв и на некоторое время можно в известном обходе удвоить, утроить надзор, увеличивши временно число лесной стражи, если это окажется нужным. Действительно, во многих случаях, на лесопохищение можно смотреть, как на проявление обычая местных жителей, обычая, развившегося вследствие небрежного охранения лесного имущества: с улучшением средств охранения, исчезает и обычай или проявляется лишь в редких случаях и в незначительном размере. - Лесничий сам по себе, без дружного содействия судебных установлений, не может один защищать заступаемые им права лесной собственности. В некоторых западноевропейских лесных законодательствах ему предоставляется соучастие в судебном разбирательстве нарушений лесных постановлений, чего, по нашему мнению, не должно быть: лесничий, как представитель ищущей стороны, не может быть вместе с тем и членом суда: он является к суду в качестве истца, облеченный до известной степени, как лицо официальное, прокурорскою обвинительною властью. Так установлено нашим судебным уставом 20-го ноября 1864 года. Лесная стража является в суд в качестве свидетеля, открывшего нарушение лесных постановлений и составлявшего или, по крайней мере, присутствовавшего при составлении акта осмотра, свидетельствования самовольной порубки. Во Франции, судебные показания лесного сторожа, без приведения его каждый раз к присяге, а основываясь на общей его государственной служебной присяге, пользуются правом полного безусловного доверия, впредь до фактического опровержения верности его показания другими свидетельскими показаниями, выставленными со стороны обвиняемого. Это – единственно верный взгляд на силу показания лесной стражи перед судом. Действительно, где взять одиноко живущему в лесу лесному сторожу двух требуемых законом свидетелей, если он, охраняя вверенный ему лесной участок и обходя его, наткнется на порубщиков, знает их в лицо, называет их перед судом, а суд требует двух свидетелей, которые бы подтвердили, что сторож действительно видел обвиняемых в лесу и застал их на месте преступления? Такое положение было бы безвыходно для сторожа. Обвиненному, если он обвинен сторожем напрасно, по злобе и т. п., гораздо легче доказать свидетельскими показаниями, что он в означенный сторожем час или день не был в лесу, да и не мог быть, потому что его видели там-то, те-то и т. д. Во Франции существует такое узаконенное доверие суда к показанию лесной стражи до доказательства противного со стороны обвиненного и случаи злоупотребления стражи властью своею чрезвычайно редки, потому что лесному сторожу, уличенному в ложном показании, грозит тяжкое наказание. У нас судебный устав смотрит на лесную стражу, как на частных свидетелей и приводит их каждый раз перед показанием к присяге, не придавая свидетельскому ее показанию безусловной веры, а требуя в подтверждение ее свидетельского показания еще и показания других свидетелей. Притом результатом такого порядка бывает замедление в производстве дел по нарушениям лесных узаконений; далее судебная власть, облеченная правом постановлять решения по внутреннему своему убеждению, в сомнительных, по ее мнению, случаях всегда склонна оправдать обвиняемого, тем более, что некоторыми представителями судебной власти не сознается вся важность того или другого рода лесного проступка, напр. хоть усиление наказания за срубку семенного дерева, сравнительно со срубкою другого дерева одинаковых размеров, но только не семенного; судья внутренне убежден, хотя и ложно, что требование усиленного наказания со стороны лесничего – придирка и постановляет оправдательный приговор! Хорошая, ничем не заменимая, сторона наших новых судебных учреждений, сравнительно со старыми судами, составляет касательно нарушений лесных постановлений, относительная быстрота решения таких дел. Наказание, быстро следующее за проступком, составляет лучшую гарантию против повторения его. Но все-таки по большей массе дел по нарушениям лесных узаконений сравнительно со всеми другими родами проступков и преступлений (см. Статист. Временник. Изд. 1866), как у нас, так и за границей, суда низшей инстанции настолько обременены числом дел по лесным проступкам и преступлениям, что они решаются все-таки довольно медленно, хотя у нас теперь и гораздо скорее, чем в старых судах, где дело о самовольной порубке тянулось долго и чаще всего обвиненный или оставался в строгом подозрении или дело, по неотыскании виновного, предавалось воле Божией!
Во Франции число присуждаемых к тюремному заключению по лесным проступкам и преступлениям возросло до такой цифры, что наводнило собою все тюрьмы государства. Это неудобство подало мысль к изданию закона о добровольном соглашении (transaction) между казною, как лесовладельцем, и между нарушителем лесных узаконений, нанесшим своим преступным деянием ущерб лесовладельцу. По действующему во Франции закону этому, всякий нарушитель лесных узаконений, если он только становится известным лесничему, предваряется лесничим, что дело его будет внесено в суд, если он в течение известного определенного срока не явится к лесничему на добровольное соглашение. На суде самовольный порубщик присуждается к уплате тройной стоимости срубленного леса: при добровольном соглашении, лесничий взыскивает, в виде денежной пени, лишь двойную стоимость срубленного леса. Принимая в уплату получаемый добровольно с виновного штраф, лесничий вносить эту уплату в особую книгу и выдает виновному квитанцию, причем все дело считается законченным. Лишь в случае отказа виновного в уплате денежной пени по добровольному соглашению или если он вовсе не явится к лесничему, по приглашению последнего на добровольную сделку, лесничий представляет в суд иск и ответчик подвергается всей строгости законов.
Во Франции закон о transaction – о таких добровольных соглашениях – привел к самым утешительным результатам: суда вздохнули посвободнее, освободившись от массы мелких дел, долго ожидавших решения вследствие обременения судов делами и взыскания за нарушения лесных постановлений стали, благодаря возможности добровольного соглашения, поступать вслед за совершением нарушения, навлекшим на виновного взыскание. Быстрота в присуждении наказания имеет за собою чрезвычайно важное значение; только тогда наказание и может быть полезным, когда оно идет вслед за проступком или преступлением и когда виновный не успел еще забыть о совершенном им нарушении закона. А то бывает и так, особенно это бывало часто в наших старых судах, что за самовольную порубку N. N. присуждается к такому-то взысканию, а между тем он во время производства дела, успел после первой самовольной порубки совершить их еще три, о которых в свою очередь заведены дела: N. N. становится в тупик, он или уже забыл про первую свою порубку или недоумевает, за какую же это собственно порубку на него возложено взыскание. Такая медленность в производстве дела и такое недоумение со стороны подсудимого ведут прямым путем к ослаблению в обществе уважения к своим законам.
Ввиду важности быстрого решения дел по лесным проступкам и преступлениям, с тем, чтоб наказание следовало бы тотчас за нарушением лесных узаконений, нельзя не считать весьма полезным выработку для России подобного же закона о добровольных соглашениях, тем более возможного, что de facto последние уже существуют у нас в отношениях между частным лесовладельцем и лицом, нарушившим права его собственности, – и дают очень хорошие результаты, освобождая суды от массы мелких исков. Следовательно, общество наше, сознавая всю пользу таких добровольных соглашений и внеся их в жизнь, подготовлено достаточно к принятию государственного закона, подобного французскому закону о transactions.
– При судебном обсуждении известного нарушения лесных постановлений уменьшающими вину обстоятельствами, смягчающими степень присуждаемого наказания, могут служить неразвитость обвиненного и если побудительной причиной нарушения лесных постановлений была нужда и стремление к удовлетворению путем похищения собственной потребности в лесном материале, а не расчет на выгодный сбыт похищенного леса путем продажи. Зато с другой стороны усиливающими вину обстоятельствами служат:
1) Если похищение леса произведено ночью, т. е. после заката солнечного и до момента солнечного восхода, как это точно определено во французском лесном законодательстве; 2) если для снятия с корня дерева, употреблена пила, вместо топора, в расчете скрыть звук и не привлечь лесную стражу на место действия похитителя леса; 3) если при похищении леса виновными употреблены угрозы или насилия против лесной стражи и, наконец, 4) если нарушение лесных постановлений уже прежде навлекало ответственность на обвиняемого в новом нарушении.
В отношении усиления наказания за самовольные порубки, русский лесной закон довольно снисходителен: у нас за самовольную порубку, если она произведена в первый и даже во второй раз обвиняемым, присуждается денежная пеня, равняющаяся двойной таксовой стоимости срубленного леса, а лес секвеструется. Если порубка произведена известным лицом в третий раз и больше, тогда лишь сверх такой же денежной пени, присуждается, кроме того, тюремное заключение. Что касается денежной пени, то она, разумеется, должна быть основана на прочных основаниях, не подверженных шаткости. Лучшим таким основанием служат лесные таксы, основанные на определенных цифрах действительной корневой стоимости лесного материала, выведенных на основании точных собранных данных о рыночной стоимости леса, стоимости его заготовки и доставки на рынок и процент прибыли, необходимой лесопромышленнику; лишь таким путем могут быть определены верные таксовые цены. В этом отношении таксы, установляемые земскими собраниями для взыскания за самовольные порубки в лесах частных владельцев, грешат против действительной стоимости леса неумеренным преувеличением: они почти всегда определяются совершенно произвольно.
Смотря по ценности похищенного лесного материала, установляется и известная градация в размерах денежной пени. Впрочем, нужно заметить при этом, что такая градация денежной пени не должна быть слишком педантически сложною, иначе явится запутанность в присуждении ее; градация денежной пени должна быть настолько проста и удобопонятна, чтобы даже сам самовольный порубщик, приступая к похищению леса, мог бы, пожалуй, рассчитать, во что ему обойдется покушение, если он будет обличен лесною стражею в нарушении лесных постановлений. Что излишняя сложность в градации денежной пени ни к чему не ведет, а лишь затрудняет верное определение таксовой ценности похищенного лесного материала, в этом лучше всего убедиться на следующих двух примерах.
Если при похищении березовых ветвей на метлы будут срезаны вершинки молодых березок, что, разумеется, для насаждения гораздо вреднее, чем если бы были для той же цели срезаны одни боковые побеги, от чего бы произошел меньший ущерб лесному хозяйству, то неужели в таком случае определять особую денежную пеню для вершинных побегов березы и особую для боковых ее побегов? Кто возьмется определить в связке березовых ветвей число вершинных побегов и число боковых побегов отдельно и как доказать такое определение на суде? Деревцо, происшедшее из семени и назначенное к возращению, имеет для лесного хозяйства больше цены, чем деревцо таких же размеров, но происшедшее побегом от пня или отпрыском от корня; жердь угнетенная в насаждении имеет меньшую цену в глазах лесного хозяйства, чем жердь господствующая, хотя бы она была и одинаковых размеров. Вы встречаете самовольного порубщика на дороге в лесу с возом нарубленных им жердей, очищенных от вершины; как вы определите, были ли срубленные жерди господствующие или угнетенные, произошли ли они из семени или из побегов и отпрысков? Да и возможны ли вообще такие определения? На практике такие оттенки в денежной пене оказались бы совершенно невыполнимыми: в лесу очень часто вред от самовольной порубки может быть вычислен лишь приблизительно; а иногда, если лес увезен, ущерб, нанесенный лесному хозяйству самовольной порубкой, может быть определен, по оставшимся пням и по соображению роста похищенных дерев, сравнивая его с ростом дерев, окружающих место порубки, лишь путем более или менее удачной догадки. К чему же повела бы излишне сложная и запутанная градация, установляемая в денежной пене? Ни к какому практическому результату, лишь затруднило бы органы лесного управления!
Вместо денежной пени, присуждаемой к взысканию с известного лица за нарушение лесных постановлений, в некоторых европейских законодательствах допускается замена денежной пени с должника отработкою известного числа дней в лесу на лесных работах, в тех случаях, когда лицо, присужденное к уплате пени, не имеет средств уплатить ее. Стоимость рабочего дня определяется при этом в законе, так напр., по прусским законам за каждые 30 копеек присужденной денежной пени обвиненный обязан отработать 1 рабочий день, причем он обязан выполнить известное количество работы по особому урочному положению. Если он уклоняется от исполнения работы или не является в лес на назначенную работу, то он подвергается тюремному заключению. Если такой обязательный рабочий не имеет решительно никаких средств к жизни, так что ему нечем питаться во время производства понудительной работы, то ему, по прусским законам, выдается на прокормление 12 коп. в сутки и в связи с этим удлиняется срок обязательной в лесу работы.
Мы уже имели случай указывать на достоинство такого побудительного, подневольного труда: работа производится неохотно и уже по этой одной причине – дурно. Для лесного хозяйства было бы выгоднее получить половину присужденной денежной пени и произвести известную работу наемным трудом, чем иметь дело с такими временнообязанными рабочими, отрабатывающими возложенную на них денежную пеню. Устанавливайте какие угодно урочные положения: в крайнем случае, количество требуемой работы будет выполнено, но непременно в ущерб качеству работы!
У нас в России лицо, присужденное к денежной уплате за самовольную порубку и не имеющее средств к уплате, поступает в число недоимщиков казны и чаще всего недоимка такая слагается Всемилостивейшими манифестами, в которых сложение денежных взысканий за нарушение лесных постановлений играет всегда широкую роль!
– Как на лесоохранительное средство против самовольных порубок, указывали, между прочим, на круговую поруку, на круговую ответственность за всякую самовольную порубку в лесу всех селений, прилегающих к известному лесу. Установление такой круговой поруки, очевидно, противоречило бы всякому чувству справедливости. Подобная мера может быть узаконяема разве для исключительных случаев, когда заведомо целые сельские общества массой отправляются на кражу леса и ведут торг краденым лесом, как это было несколько лет тому назад в одном из уездных городов Пермской губернии, который со всеми своими заводами и фабриками, при любезном посредничестве окрестных селений, отапливался исключительно краденым лесом, как это было доказано формальным следствием. В таких случаях необходимость поддержания общественного порядка может побудить законодательную власть установить такую исключительную крутую меру, как круговую ответственность целых селений за самовольные порубки леса. В обыкновенных же случаях это ни к чему бы ни повело, потому что даже не может существовать гарантии в том, что взыскание падет на ту именно общину, член которой в действительности виновен в нарушении лесных постановлений. Напротив того, такая мера может подать пищу мстительным выходкам одного селения против другого, более близко расположенного к месту происшедшей порубки. К тому же, самовольная порубка производится не публично, не на виду у всех, а в глухом лесу, так что трудно, да и невозможно общине углядеть за отдельными своими членами, отправляющимися ночью в лес за поживой. По крайней мере, закон, налагающий у нас обязанность на волостных и сельских старшин следить за целостью леса и предотвращать самовольные в нем порубки, никогда не имел фактического значения.
– При поимке в лесу порубщика, неизвестного лесной страже и не указывающего на свою фамилию и местожительство, лесная стража должна следить за ним и может отнять у него для полноты доказательств вины преследуемого принадлежащую ему вещь, так называемое поличное. Оно берется или как гарантия вознаграждения понесенного от порубки хозяйственного ущерба или как предмет, несомненно доказывавший присутствие обвиняемого в лесу. Если вдуматься в цель отнимания у порубщика поличного, то из этого само собою следует, при каких условиях лесная стража может и должна стараться овладеть поличным, принадлежащим рубщику. Нет никакой надобности брать его от известных, оседлых, окрестных собственников, которые в состоянии вознаградить по суду нанесенный хозяйству ущерб, если самовольная порубка произведена ими при таких условиях, что лесная стража уверена в их обвинении судом, напр., если с лесным сторожем на открытии самовольной порубки присутствовал его подчасок или кто-нибудь из посторонних лиц, так что показание сторожа на суде может быть подтверждено на суде свидетельскими показаниями. Напротив того, от лиц неизвестных, могущих скрыться и вообще от всех тех, в ком сомнительна вероятность вознаграждения за ущерб, нанесенный лесному хозяйству, отнимание поличного совершенно уместно, особенно если оно состоит из инструмента, которым нанесен вред, топора или пилы, тем более, что порубщик, после удаления лесной стражи, снова может продолжать, в другом месте леса, свое разрушительное дело. Само собою разумеется, что если поличное берется с целью усиления доказательств на суде, то оно должно быть таких качеств, чтобы можно было доказать, что оно состояло во владении именно обвиняемого лица. Таким образом поличным может служить: топор, пила, лошадь, дровни, телега, тулуп, шапка, рукавицы, и тому подобные предметы, но не денежные напр., знаки, о которых никак нельзя доказать, что они принадлежать именно такому-то лицу и что у него денег было именно столько-то. Поличное лесная стража представляет лесничему, как вещественное доказательство; при отбирании поличного она не имеет права употреблять угрозы или насилия, напр., натравливание на порубщика собаки, действие огнестрельного оружия и т. п. Стрелять в порубщика лесная стража может только в крайних случаях, защищая свою жизнь от нападения порубщика, очевидно угрожающего сторожу смертью. И то в таком случае он должен стараться стрелять в безвредные для жизни порубщика места его тела, лишь бы его обезоружить. В большинстве европейских государств лесная стража за открытие самовольной порубки получает в виде вознаграждения часть штрафной суммы, взыскиваемой с порубщика. Так напр., в большинстве государств германских доля лесной стражи составляет 10% общего с порубщика взыскания. У нас это существовало в прежнее время, как слепое подражание германскому образцу, но уже давно уничтожено под влиянием более просвещенных юридических понятий и вознаграждение лесной стражи по таксе за каждую отдельно открываемую им самовольную порубку у нас процветает пока еще лишь в Курляндской губернии, где до сих пор действует отдельный от общего нашего отечественного лесного устава – Лесной Устав, вошедший в силу еще при шведском правительстве и где вообще еще много сохранилось старых юридических обломков, которые только и существуют на балтийском нашем поморье потому, что не уничтожены в Германии.
Вознаграждение стражи известной долей взыскания с порубщика – идея в самом основании своем безнравственная. Не говоря уже о том, что желание получать как можно чаще такие вознаграждения может увлечь сторожа к ложным показаниям и к обвинению лиц невинных, но почему-либо ненавистных сторожу и которые для оправдания своего должны терять время в суде, – какая роль, при существовании такого таксового вознаграждения за честное исполнение прямых своих обязанностей, падает на долю лесного сторожа, когда он явится к суду свидетелем? В тех государствах, где показание лесной стражи на суде пользуется полным законным доверием до доказательства противного, ловкий лесной сторож может, встретивши кого-нибудь в лесу в известный час, выжимать от него деньги под угрозой, что он его обвинит в повреждении леса, которое же сам сторож и произведет или он, при благоприятных обстоятельствах, обвинит его перед судом, в расчете получить установленное законом вознаграждение. В тех же государствах, к числу которых принадлежит и Россия, где показание стражи на суде считается частным свидетельским показанием и пользуется лишь условным, а не безусловным доверием суда, там стража является свидетелем в деле, в котором замешан личный ее интерес, и от успеха которого зависит ее вознаграждение за самовольную порубку... Следует радоваться тому, что Россия успела отбросить от себя такой уродливый нравственный тормоз правильному развитию лесоохранения, уничтоживши существовавшее и у нас прежде вознаграждение стражи за каждую открываемую им самовольную порубку, причем непременным следствием такого ложного задабривания лесной стражи за исполнение ею своих прямых обязанностей являлось развитие меркантильного духа в страже, которая была не прочь выслушать предложение со стороны пойманного порубщика и смекнуть, которая сторона лучше платит...
– Лесная стража должна выбираться из людей честных, бодрых, трезвых и, по возможности, грамотных. – Лесник конечно не может быть постоянно в своем обходе, и днем и ночью, но он непременно должен заботиться о том, чтобы порубщики никогда не были в полной уверенности, что им в лесу никто не помешает: лесник должен являться на порубку, как снег на голову. По воскресным и праздничным дням, в очень плохую погоду, в дни ярмарок, храмовых праздников и т. п. лес обыкновенно требует больше всего охранения, потому что порубщики предполагают отсутствие лесного сторожа. В такое то время он и должен быть особенно настороже. Поэтому лесничий должен всегда распоряжаться о том, чтобы в местах, где соприкасаются соседние обходы, сторожа бы соседские помогали друг другу и если бы какому-нибудь из них пришлось удалиться из леса, то другой бы заступал его место. Где обход лежит отдельный, там нужно распорядиться, чтобы во время отсутствия сторожа лес был охраняем его подчаском или кем-нибудь из членов семьи его.
Всего опаснее для лесов обычные самовольные порубщики, которые на самовольную порубку смотрят как на ремесло и ведут систематический торг краденым лесом. Их-то лесной сторож должен иметь особенно в виду, он должен снискать доверие посторонних людей, которые следили бы за такими ремесленниками в их жилищах, давали бы знать страже о том, когда порубщики везут на рынок краденый лес, когда они собираются в лес на порубку и т. п. При этом впрочем нужно заметить, что лесная стража, получивши известие о том, что задумана в известном участке самовольная порубка, должна стараться предупредить ее и встретив в лесу порубщика, стараться уговорить его, повлиять на его нравственную сторону и помешать ему исполнить задуманное намерение, а не спрятаться в кусты и не ждать, пока порубка совершится, чтоб затем выскочить из засады и поймать порубщика на месте преступления. Нравственное влияние хорошей, умной стражи на окрестное поселение может быть доведено до очень высокой степени и может существенно повлиять на уменьшение вреда от самовольных порубок! Приметы обычных самовольных порубщиков должны быть в точности известны лесной страже; она должна их знать по возможности так подробно, чтобы узнать их присутствие в лесу по следам их ног, и обуви, по колеям колесным и т. п. Как это ни кажется невозможным на первый взгляд, но оно в действительности при внимании и навыке возможно: – трудно представить себе, до какой степени изощряются органы чувства у опытной лесной стражи, до какой степени зорок становится глаз и какую чуткость приобретает ухо, привыкшее в лесу прислушиваться к звуку топора. Где через лес не проходит больших проезжих дорог, вечером, когда весь находящийся по праву в лесу народ удалится из лесу, лесная стража должна по лесовозным дорогам, ведущим из лесу, на местах, не бросающихся в глаза, заметать какой-нибудь веткой колеи колесные и ступни ног человеческих, так чтобы утром при наступлении дня можно бы было убедиться, был ли кто ночью в лесу и был ли пеший или конный; узнать это разумеется не трудно, особенно на почве мягкой, легко воспринимающей все внешние впечатления; конечно, эта мера может быть полезна только там, где строго соблюдается общее лесополицейское правило, чтобы в лесу ночью, после солнечного заката, никто не оставался и никто бы не являлся в лес до солнечного восхода, кроме разумеется лиц, имеющих на то право по роду работ своих, напр. рабочие на эксплуатируемых лесосеках, смологоны, угольщики и т. п. народ.
В лесоохранительном отношении чрезвычайно полезна мера, введенная уже с издавна во всей Германии: там существует исключительно способ хозяйственной заготовки лесного материала в казенных лесах, так что государственное лесное управление заготовляет, сообразуясь с рыночным запросом, на свой счет и страх разнообразные сортименты лесного материала. С этою целью при каждом лесе состоит артель постоянных лесных рабочих, приводимых к присяге: они эксплуатируют лес, производят в нем культуры, исправляют лесовозные дороги, роют рвы, копают канавы и т. п. Вместе с тем они, находясь постоянно в лесу, служат и весьма существенной подмогой лесной страже в охранении леса. Нам приходится сожалеть, что у нас хозяйственная заготовка леса, имеющая кроме своего лесоохранительного значения и весьма важное еще влияние на величину доходности лесного хозяйства, развивается туго и пока еще составляет почти исключительную принадлежность так называемых образцов тех перворазрядных лесничеств, которых у нас пока четыре: Погонно-Лосиный остров под Москвой, Засурско-Селенкинский лес под Пензой, Рожнов бор во Владимирской губернии и стотысячедесятинный сосновый Бузулукский бор среди совершенно безлесной, степной местности Бузулукского уезда Самарской губернии.
– Вечером поздно или рано утром, в тихую, погоду, лесная стража должна посещать в лесу такие места, откуда слышен всякий необычайный шум в лесу: звук топора, треск падающего дерева, скрип колес и т. п. Иногда в лесу попадаются такие удачные наблюдательные пункты, что можно слышать на весь лес: такие пункты лесная стража и должна избирать ночью своими постами. Всего труднее охранять обходы, среди которых протекают речки, через которые при высокой воде, при ледоходе, при разлитии вод и т. д. – нет перехода в другую часть обхода, если обход расположен по обе стороны речки: в таких случаях, по крайней мере на время прекращения сообщения, нужно дать сторожу помощника, разместивши их по обе стороны речки. Вообще же обходы всегда следует проектировать так, чтобы речка составляла границу обхода, а не протекала бы по его средине. На найденной порубке, лесной сторож должен, сосчитавши пни, заклеймить их и тотчас же донести лесничему.
Лесная стража обязана содержать лес в порядке, чтобы беспорядок в хозяйстве не мог послужить побудительной причиной к усилению самовольных порубок. Где много срубленного леса долгое время лежит неразработанным, где везде валяются заготовленные дрова, не сложенные еще в перемеченные сажени, где валежник долго лежит неразработанным, где не рубят сухоподстойный лес, не сортируют в отдельные кучи выделанный поделочный материал, одним словом – где в лесу вместо стройного порядка царствует хаотический беспорядок, – там много являющихся в лес людей, именно вследствие такого явного беспорядка, покушается на похищение леса, рассчитывая, что при беспорядке в хозяйстве, похищенное ими останется незамеченным.
Много можно бы было еще передать, если считать нужным исчерпать весь предмет и рассказать обо всех тех хитростях, о всевозможных проделках, к которым прибегают самовольные порубщики, чтоб обмануть бдительность стражи, чтоб выбрать удобный момент к похищению и удачно спрятать концы в воду, скрыв похищенный материал, как они напр., затирают землей поверхность свежесрубленных пней, придавая им вид давности, как они покрывают свежие пни мхом и т. п. Достаточно будет заметить, что лесной страже нужно стараться разузнать обо всех этих проделках и постоянно противопоставлять хитрости порубщиков свою собственную сметливость, их осторожной бдительности свою собственную строгую бдительность и прямую, неуклонную деятельность. Много времени проходит, пока сторож приобретает такое знание местности и окрестного населения, чтобы он сразу при случившейся самовольной порубке мог догадаться, кем она произведена и как уличить виновного. Поэтому-то местной административной лесной власти – лесничему и следует стремиться к тому, чтобы, без крайней нужды, не переводить лесную стражу с места на место, из одного обхода в другой и не поселять ее в круг новых условий местности, с изучения которых снова она должна начать свою деятельность. Такая крайняя же нужда наступает обыкновенно лишь тогда, когда стража дружественными или родственными связями или какими-нибудь обязательными отношениями связана с окрестным населением и до известной степени находится под его нравственным влиянием, так что со стороны стражи является вероятность пассивного равнодушия при известных случаях самовольных порубок. Лучшим доказательством этого служит часть нашей стражи, известная под названием полесовщиков. Охранение леса, находящегося в государственном управлении, составляло между прочим до последнего времени натуральную повинность государственных крестьян: по закону крестьянское общество для охранения леса должно было избирать кого-нибудь из зажиточных и трезвых своих членов в полесовщики. В действительности выходило всегда наоборот: полесовщиком крестьянское общество назначало всегда горемычного беднягу, который не мог откупиться от мира ведром водки. Такому полесовщику назначалось от крестьянского общества 15 р. жалованья в год и он должен был или охранять лес от своих же односельчан и умирать с голоду или потворствовать их самовольным порубкам, утаивая их от лесничего. Время это прошло и полесовщики, по мере денежных средств, заменяются везде достаточно обеспеченной вольнонаемной стражей, получающей кроме денежного содержания еще и до 3 десятин усадебной земли под огород. При этом ей предоставлено право пользоваться и большим количеством земельного надела, если она того пожелает, а за пользование такой излишней землей сверх узаконенного трехдесятинного надела из ее денежного содержания, которое для объездчика составляет до 150 р., а для сторожа до 90 р., вычитается известная сумма, соответствующая господствующей в той местности оброчной поземельной подати с крестьянского населения. Впрочем подобный многоземельный надел лесной стражи, по нашему мнению, безусловно вреден; потому что необходимость обработки большого количества земли и притом необходимость, за неимением никаких оборотных капиталов, приложить к такой обработке собственный свой физический труд, слишком отвлекает лесную стражу от прямой ее задачи – от лесоохранения. Примером этому служит Курляндская губерния, где стража, тоже в силу шведских узаконений, не получает никакого денежного содержания, а наделена большим количеством пахотной и сенокосной земли, которое в отдельных случаях доходит до 50 десятин. Обработка такого пространства настолько поглощает все время и весь труд стражи, что лес и его охранение отодвигается на совершенно задний план и если леса Курляндской губернии вообще охраняются сравнительно хорошо, так это лишь потому, что подобных синекур, подобных обеспеченных большим земельным наделом стражнических мест так много, что напр., в Гольдингенской казенной лесной даче приходится на 15,000 десятин лесной почвы 57 сторожей, т. е. на каждого из них приходится охранять лишь 263 десятины, между тем как в большинстве остальных губерний величина обхода средним числом превышает 1000 десятин, т. е. в 4 раза обход в остальных губерниях больше, чем Курляндский обход, или другими словами, в Курляндской губернии вчетверо больше лесоохранительных сил, чем в остальных частях нашего отечества. А между тем в Курляндской губернии местами годичная арендная плата за десятину пахотной земли в 4 р. не составляет редкости, так что для государственного бюджета могла бы быть даже выгодною финансовою операциею отдача стражнических земель в Курляндской губернии в аренду частным лицам и сокращение числа стражи до известной нормы, напр., оставляя нормальную величину обхода в 500 десятин и оплачивая труд стражи по лесоохранению хорошим денежным содержанием. А то Курляндские леса наши, если оставить в них лесную стражу на теперешнем положении, будут продолжать с каждым годом приносить нашему государственному бюджету дефицита, как они его приносят и в настоящее время. Если переложить на деньги земельный надел лесничих и лесной стражи в Курляндской губернии, придерживаясь средней арендной платы на землю, то оказывается, что лесное хозяйство в казенных лесах Курляндских требует ежегодной затраты приблизительно в 80,000 рублей, между тем, как благодаря огромному количеству даровых сервитутных отпусков лесного материала, перешедших к нам в наследство от шведских и польских королей и от герцогов курляндских, фактически доход государственного казначейства с Курляндских лесов не превышает 45,000 рублей в год, т. е., мы ежегодно в бюджете лесном несем относительно Курляндской губернии прямой дефицит в 35,000 рублей. *) [См. этот вывод в одном из лесоводственных обозрений журнала «Сельское хозяйство и лесоводство»] Курляндские лесничие восстают против такого счета: они указывают на то, что часть годичного прироста Курляндских лесов не поступает в продажу, а идет на удовлетворение сервитутных даровых требований и что если бы не существовало в Курляндской губернии сервитутных отпусков, а сервитутный лес шел бы в продажу, то дефицита бы не оказывалась, а поступал бы чистый доход с Курляндских лесов! Это возражение нисколько не меняет нашего мнения: в нашем финансовом расчете мы могли бы принять во внимание сервитутные отпуски только в таком случае, если бы взамен их получали какую-нибудь пользу, которую могли бы тоже принять в расчет. Этого нет: сервитутные отпуски вредят во всех отношениях лесному хозяйству в казенных лесах Курляндской губернии: они уменьшают круг покупателей казенного леса, а следовательно и ценность его: они расстраивают лесное хозяйство и обусловливают убыточность его. Поэтому-то выкуп сервитутных прав, с которыми тесно связано и право постоянного въезда в лес посторонних лиц, легко ускользающих от постоянного, неослабного контроля за ними, и от которых следовательно зависит затруднение в лесоохранении, выкуп этих сервитутных прав или уплатою сервитантам денежного капитала или уступкой им известной лесной площади в вечное владение, составляет в настоящее время очередной вопрос первой важности для лесов в Курляндской губернии. Как же вести лесное хозяйство, как быть в состоянии охранять лес от всякого вреда, когда еще там существуют лесные сервитуты, подобные сервитуту города Гольдингена, все жители которого имеют сервитутное право, за плату 30 коп. в год с лошади, ездить круглый год во всякое время дня и ночи в соседний Гольдингенский казенный лес, расположенный в 5 верстах от города, для вывоза валежника и сухоподстоя?
В последнее время приступлено к составлению проектов выкупа сервитутных прав, лежащих тяжелыми путами на лесном хозяйстве в Курляндских казенных лесах; сколько нам известно, таких проектов обмена сервитутных на лесной материал прав на лесную площадь, уступаемую сервитанту в вечное владение, площадь такой величины, чтобы она при самом интенсивном лесном хозяйстве давала бы то количество древесной массы, каким пользовался сервитант в последние 20 лет средним счетом ежегодно, – таких проектов составлено всего шесть. Это дело должно быть энергично двинуто вперед, иначе хозяйство в лесах Курляндской губернии, пока не будут устранены сервитуты, со всеми их вредными влияниями, между прочим и на успешность лесоохранения, никогда не достигнет полного своего развития.
– Но возвращаемся к лесной страже. Совершенно независимо от того, каким бы путем не вздумали упрочивать ее материальное положение, денежным ли содержанием, или большими земельными наделами, во всяком случае лесная стража должна быть хорошо обеспечена, чтоб она получала полное вознаграждение за свой действительно громадный труд и за свою личную тяжелую ответственность, которую она несет перед законом. Но одного порядочного содержания мало, чтоб удержать лесную стражу в лесу, чтоб она не покушалась перейти на более выгодную в денежном отношении службу, если такая ей представится. Нужно следовательно удержать ее и приохотить ее к деятельности в лесу другою связью, более сильною, чем денежное вознаграждение; нужно установить нравственную связь стражи с местом ее деятельности, с лесом.
Одним из средств к тому служить установление наследственности стражнических должностей и усадеб: отец-сторож передает свое место сыну; так это ведется за границей и у нас в Курляндской губернии. Хотя такая мера имеет много хорошего, потому что 1) дает возможность престарелому сторожу, потрудившемуся свой век в лесу, дожить свои старые годы спокойно в доме сына, обеспеченного в материальном своем положении; 2) что молодой сторож, поступая на место своего отца в обход, который он с детства знает наизусть, знаком уже и с родом своей деятельности, помогав отцу с ранних лет и охраняв обход вместе с ним и что он следовательно уже при вступлении в должность знаком и с лесом и с окрестными жителями, их нравами и обычаями, между тем как другой новый сторож, взятый со стороны, должен предварительно употребить много времени на изучение и того и другого; такая наследственность в должностях имеет все-таки и свою долю больших неудобств, потому что до известной степени возлагает на лесную администрацию нравственную обязанность принять в лесные сторожа сына прежнего сторожа, который в виду наследственности своего места затратил зачастую все свои сбережения: на улучшение своего поля и огорода, на исправление своих жилых и надворных построек и т. п. Ведь трудно же решиться отнять все это от его сына и передать чужому, хотя бы последний и обладал лучшими нравственными качествами сравнительно с сыном прежнего сторожа и больше бы его годился в лесные сторожа. Вот это обстоятельство именно заставляет уклоняться от установления подобной наследственной преемственности должностей, переходящей в роде от отца к сыну. Нужно найти другое звено, которое бы скрепляло лесника с местом его деятельности и заставило бы его полюбить лес, потому что лишь при этом близком отношении к предмету своей деятельности можно ожидать от малоразвитого человека полезного труда. Такая мера состоит в устройстве для лесной стражи взаимно-вспомогательных касс, основанных на самопомощи и в устройстве эмеритальной кассы лесной стражи. В кругу организовавшегося в нынешнем году Лесного Общества зародилась и созрела прекрасная мысль, обеспечить лесную стражу от случайностей, гибельных для ее здоровья и жизни, случайностей, которые приходится выносить на себе лесной страже, иногда подвергающейся при исполнении своих обязанностей насильственной смерти или увечьям, лишающим семью часто насущного куска хлеба. Безотрадное положение лесной стражи среди глухого леса, часто вдали от всякого жилища, невольно поселяет в нем горькое чувство беспомощности при одной мысли, что случись с ним, отцом семейства, смерть, его вдове и детям придется идти по миру. Такие мысли ведут к апатии и убивают в человеке стремление к деятельности. Предотвратить это действительно беспомощное положение семьи, когда отец убит в лесу порубщиком или лежит на смертном одре тяжело раненый им, поселить в стороже уверенность, что умри он сегодня, честно исполняя свой долг, и завтра само общество явится на помощь его бедной семье и приютит и обеспечит ее, укрепит таким путем связь сторожа с местом его служения и заставит его полюбить ту деятельность, которая не только обеспечивает его материальное безбедное существование, но и дает в будущем возможность безбедного существования его семьи, когда его не станет – вот была цель меры, задуманной Лесным Обществом, тем более, что государственных пенсий для лесной стражи не существует и хотя в случае насильственной смерти или сильного увечья лесного сторожа при исполнении им служебной обязанности, министерство и никогда не отказывается помочь пострадавшей семье, но конечно это временное пособие не может на себе носить строгого характера той правильной организации, какую хотят дать предположенной к учреждению эмеритальной кассы лесной стражи, выработку проекта которой приняло на себя Лесное Общество.
– Вблизи больших городов развивается всегда оживленная торговля мелкими деревянными изделиями: оглоблями, кнутовищами, тросточками, граблями, лопатами, метлами, вениками, березками на Троицын день, рождественскими елками и т. п. Весь этот мелкий лесной материал обыкновенно крадется из соседних к городу лесов окрестными жителями, потому только, что им нет возможности приобрести его законным путем за дешевую цену, так как лесные хозяева, увлеченные идеей выращивать исключительно строевой лес и крупный поделочный материал, часто упускают из виду справляться со всеми разнообразными требованиями лесного рынка. Вместо того, чтобы восставать, как это делают многие из наших экономистов, против освященных временем народных обычаев, напр., обычая в Троицын день украшать жилища зелеными ветками, кричать при этом об истреблении лесов и советовать отбросить этот обычай, как будто народные обычаи исчезают и появляются по одному лишь приказанию кого бы то ни было; не лучше ли позаботиться о том, чтобы в хозяйстве была возможность удовлетворить требованиям рынка и путем проходной рубки добывать тот мелкий лесной материал, который имеет сбыт, хотя бы и по самой ничтожной цене. Уже один тот благодетельный результат получится при этом для лесного хозяйства, что население получит возможность приобретать законным путем покупки по недорогой цене нужный ему лесной материал, которым оно ведет торговлю в городе. Возьмите напр., рождественские елки, зажигание которых на святках распространяется у нас все более и более, в подражание немецкому обычаю; 20-летняя такая рождественская ель стоит в Петербурге у гостиного двора, накануне Рождества, но крайней мере 10 коп. без всяких украшений: на десятине в 20-летнем еловом насаждении находится в Петербургской губернии, по показанию опытных таблиц графа Варгаса де Бедемара, на почве высшей V добротности, 9950 стволов. Предположите в таком насаждении проходную рубку самую умеренную, хотя в 7% общей массы насаждения, в таком случае вы получите с десятины такого 20-летнего елового насаждения 700 стволов, как результат проходной рубки. Ваш лес в 20 верстах от Петербурга: Вам с радостью заплатят по 3 коп. за деревцо, если в городе за него дают 10 коп.; таким образом валовой доход проходной рубки с десятины составит 21 руб., или 1 р. 5 коп. в каждый год возраста наслаждения. А этот доход очень значителен и существенно обусловил бы выгодность хозяйства. При большом требовании 20-летней ели, Вы можете даже хозяйничать в части вашего елового леса на 20-летнем обороте рубки, сплошь срубая такую молодую лесосеку и культируя ее после эксплуатации посевом или посадкою ели. Вы в таком случае получите с десятины за 9950 стволов по 3 коп. валовой доход в 298 р. 50 к., что составляет средним числом в год в течение 20-летнего оборота рубки 14 р. 93 к. среднего годичного валового дохода с десятины. Эта цифра очень почтенная и Вы в своем хозяйственном расчете не ошибетесь! К тому же общее стремление лесных хозяев к воспитанию исключительно строевого леса ошибочно в своих основаниях. Не нужно забывать, что даже в казенных лесах, в которых хозяйство ведется при длинных оборотах рубки и следовательно воспитывается наибольшая масса строевого леса, отпуск строевого леса составляет по древесной массе лишь 14% всей отпускаемой древесной массы, как это видно из отчетов по лесному управлению за последние годы. Рациональное лесное хозяйство стремится удовлетворять потребностям населения во всем разнообразии форм требуемого лесного материала, конечно без вреда для состояния насаждений; только при этом условии возможно ожидать уменьшения числа похищений леса, потому что исчезнет одна из причин усиления самовольных порубок – оставление без удовлетворения со стороны лесного хозяйства потребности населения данной местности в известных сортиментах лесного материала, которые однако встречаются в лесу и могли бы быть эксплуатируемы без вреда для леса!...
ГЛАВА VI
Вред лесу от диких животных из класса млекопитающих и птиц
Из царства животных, кроме рассмотренных уже нами пород пасущейся в лесу домашней скотины, лесам причиняют более или менее заметный вред: лось, косуля, лань, красный олень, зубр, кабан, заяц, мышь лесная, белка, кролик, глухарь, дикий голубь, дрозды, кедровки, снегири, зяблики и многие представители огромного класса животного царства, отряда лесных насекомых.
Что касается вреда, наносимого лесам крупными представителями животного царства: лисью, косулей, ланью, красным оленем, зубром и кабаном, то вред этот во многих отношениях представляет собою полную аналогию с вредом от домашней скотины, рассмотренным нами при обсуждении вопроса о лесной пастьбе домашнего скота. Если группировать крупных диких животных из класса млекопитающих по относительной степени из вреда для лесов, то первым придется нам назвать лось, (Cervus alces), которая по наносимому ею вреду для леса походит на крупный рогатый скот. Лось питается почти исключительно древесными почками, листвой и молодыми ветвями и очень любит глодать осиновую кору, разделяя в этом случай вкус с косулей (Cervus capreolus). Впрочем лось не щадит ни одной древесной породы, кроме разве ольхи и вообще настолько вредна, что везде, где культура страны подвинулась вперед, она исчезает и в настоящее время еще встречается в заметном количестве лишь в лесах восточной Пруссии, в северо-западной России; т. е. в прибалтийском и белорусском крае и в некоторых болотистых и лесистых местностях центральной России, в южной части Владимирской, в северной части Рязанской губерний и т. д. В Петербургской губернии и соседних лоси тоже попадаются довольно часто. Они жрут охотно древесную листву, откусывают почки и побеги, а в своих передвижениях по лесу ломают своим неуклюжим огромным телом много жердняка и подроста. Зимой, когда они не находят себе достаточной пищи в лесу, они с наглостью являются на эксплуатируемые лесосеки и, как мы сами наблюдали не раз в Курляндской губернии, с жадностью бросаются на срубленную осину и начинают отдирать кору.
Менее лоси вреден красный олень (cervus elaphus), тем более, что он встречается лишь в средней полосе Европы, а у нас в России, сколько нам известно, лишь в небольшом числе в юго-восточном уголку Курляндской губернии и в лесах Крымского полуострова. Но все-таки вред от красного оленя настолько заметен для молодых лесных насаждений, что нельзя допускать в лесах слишком большого распространения красного оленя. Как велико может быть количество их в лесу, без заметного для него вреда, трудно определить точными цифрами: это совершенно зависит от того, есть ли кроме древесных растений еще какая-нибудь растительная пища для четвероногой дичи; есть ли в соседстве поля и луга, на которые дичь ночью выходит пастись, из каких древесных пород состоит насаждение, держится ли дичь густо в известном участке или она рассеяна равномерно по лесу и т. д. Красный олень особенно любит почки и побеги дуба, орешины, осины, илимов, ясеня, ивы, граба, липы, сосны и пихты; но кроме того замечательно то, что как красный олень, так и другие дикие животные с особенною любопытною жадностью накидываются всегда на такую древесную породу, которая не была прежде в лесу, а введена в лес путем искусственного разведения, напр. посадкой. Вообще посаженные стволы, по гладкости их коры, предпочитаются оленем и косулей перед прочими выросшими естественным путем древесными стволами: они их выбирают, чтоб трением о кору древесную сдирать волосистую кожистую покрышку на вырастающих вновь рогах их. Такое трение рогами они производят впрочем и о кору других древесных пород, и от такого повреждения скоро оправляются разве только береза и ольха. Таким сдиранием древесной коры они наносят особенно заметный вред в еловых жердняках средневозрастных: нам приходилось в средней Германии видеть еловые насаждения, которые погибали от такого трения рогами о тонкую кору еловую: кора и луб сдирались, обнажалась древесина, в ней зарождалась гниль, на поврежденных местах выступала смола, хвоя желтела, деревья уменьшали текущий свой прирост и такие насаждения, остановившись в росте, должны были быть срубаемы вне очереди рубки. В сосновых лесах вред от оленей и косуль менее заметен относительно сдирания кори, потому что сама сосновая кора гораздо толще еловой. Особенно неприятно, разумеется, такое повреждение коры и сопряженная с ним в большинстве случаев неминуемая смерть дерева в посадках и на аллейных деревьях. Чтоб предохранить их от этого вреда, их советуют обвязывать на высоте рогов какими-нибудь древесными ветвями, снабженными шипами. Наконец, при распространении в лесах крупной четвероногой дичи в большом количестве, вред от нее становится очень чувствительным на лесосеках и в лесных питомниках, и на местах, где она собирается в большом числе для отправления половой потребности, и где нет конца безумной возне ее, прыжкам, беготне, кровавым схваткам самцов между собою, чтоб более сильному и ловкому заслужить внимание самки и т. д. Вся эта возня кончается тем, что на таких местах, преимущественно открытых лесосеках, молодому всходу наносится неизгладимый вред, потому что он весь вытаптывается копытами. Если крупная четвероногая дичь пасется на лесосеках, в которых среди травы уже появились древесные всходы, то она часто неумышленно вырывает их вместе с травой: на лесосеках, где на ночную пастьбу выходят из лесу косули, часто приходится видеть однолетние сосновые всходы, вырванные дичью вместе с травой, но не тронутые ею, а брошенные наземь, где их и легко заметить на свежей траве, пока на ней блестит утренняя роса.
Что касается лани (Cervus dama), то она встречается в западной Европе и у нас в некоторых частных поместьях Курляндской губернии только в прирученном виде в больших владельческих парках. Само собою разумеется, что при этих условиях, наблюдая за ланями и кормя их хорошо заготовляемым для них летом зеленым кормом, а зимою сухой листвой и сеном, можно почти совершенно предотвратить вред от лани парковым деревьям и кустам.
Меньше всех по величине, но чуть ли не вреднее всех названных видов оленя, кроме разве лося, для леса – стройная косуля (Cervus capreolus). Она недаром зовется capreolus, козоподобная, потому что действительно вред, наносимый лесу косулею, всего больше имеет аналогии с вредом, причиняемым в лесу домашней козой, про которую мы говорили, что пастьба ее в лесах должна быть безусловно запрещаема. Косуля, точно так же как и коза, всякой другой пище предпочитает древесные почки, побеги и листву, в особенности дуба, осины, ясеня, граба, но охотно ест также почки и побеги сосны, пихты и даже ели; где много косуль в лесу, там не представляется никакой возможности достичь хорошего состояния таких насаждений, не уменьшив числа косуль. Кроме березы, все прочие древесные породы подвержены более или менее повреждениям со стороны косуль; особенно на посаженных стволиках с гладкой корой косуля любит стирать кору чесанием рогов своих, в то время, когда с них еще не сошла волосистая кожура. Косуля встречается во всей умеренной Европе: у нас она особенно распространена в лесах наших прибалтийской и западной окраин; в лесах некоторых центральных губерний, в Крыму, на южном и среднем Урале и переходит даже в южную Сибирь, по показанию Лейниса. Зубр (Bos urus) был бы очень вреден для успешности нашего лесовозращения, если бы встречался чаще; но как известно, зубр в настоящее время истреблен везде в Европе и сохранился лишь в числе около 800 экземпляров в огромном лесу, площадью в 120,000 десятин, в европейски известной Беловежской Пуще, Гродненской губернии и как указывают некоторые источники, будто бы в нескольких долинах Кавказа. В Беловежской Пуще зубр, относительно вреда своего для леса, является летом почти совершенно одинаковым с лосью: точно также он откусывает побеги вершинные и боковые ветви и питается листвой и корой, как и лось, но ломает лес больше лося, потому что ростом больше ее и телом еще неуклюжее. Зимою вред от зубра менее заметен, потому что в корм ему скашивается трава с особых зубровых лугов и в открытых навесах выставляется зубрам в пищу.
Кабан (Sus scrofa ferox) не оказывается столь вредным для лесов, как это обыкновенно думают: он, кроме вреда от выбрасывания молодых всходов из земли, когда роет рылом своим землю, приносит, подобно родной ему домашней свинье, и существенную пользу в том отношении, что роясь в земле, истребляет много вредных насекомых. Кроме того, роясь в земле и разыскивая насекомых, грибы, коренья, он своим разрыхлением почвы изгоняет мышей из почвы, которые не любят кабаньего соседства, потому что иной раз и мышь становится кабаньим блюдом. Кроме того, разрыхляя почву, кабан улучшает ее физические качества, ускоряет разложение опадшей древесной листвы, зарывая ее в землю и наконец способствует успешности обсеменения почвы. Как мы уже упоминали, говоря о пастьбе свиньи, как свинья, так и кабан, не заслуживают вовсе того упрека, который им часто делается, будто они пожирают опадающие дубовые желуди и буковые орешки в таком количестве, что бывают причиной неполного обсеменения почвы. Хоть они и питаются этими плодами, но в урожайные годы их выпадает столько, что пожирание части их свиньями и кабанами не оказывает никакого заметного вреда на успешность лесовозобновления.
Что касается мер предотвращения от лесов вреда, наносимого им рассмотренными нами крупными млекопитающими животными, то существуют только две радикальные меры: в тех местностях, где почему-либо считается необходимым сохранить дичь в том количестве, в каком она существует или даже по возможности увеличить ее численность, там следует, чтоб ограничить площадь повреждения, сгонять дичь в известные лесные участки и обносить их частоколами, высокими плетнями и т. п. А еще лучше, по нашему мнению, уменьшать в лесах количество дичи до степени безвредности путем охоты на нее, вовсе не истребляя ее совершенно, к чему не предстоит никакой надобности. Беречь же дичь в ущерб интересам лесного хозяйства, преследующем, разумеется, гораздо более серьезные экономические цели, чем охота, низведенная в настоящее время на степень пустой забавы, потому что в большинстве случаев, кроме разумеется известных местностей, как напр., нашего севера, где охота имеет экономическое значение, потому что составляет промысел населения, – беречь и размножать дичь, как ее берегут и размножают лесничие в Германии, не обращая внимания на вред для леса, нужно считать экономическою ошибкою со стороны таких дичелюбивых лесных хозяев. То, что мы сказали об уменьшении количества дичи, где она становится вредною для лесов, не может быть отнесено к зубрам, как бы велик ни был вред, причиняемый ими лесу. В виду желания сохранить в лесах Беловежской Пущи эту нигде не встречающуюся больше в Европе зоологически редкую животную породу, охота на зубров безусловно воспрещена и в Беловежской Пуще лишь раз в начале прошлого десятилетия произведена была Высочайшая охота на зубров, в присутствии некоторых членов иностранных правительственных домов; на этой охоте было убито 16 зубров. В 1863 году, во время волнений в крае, часть зубров пала в Беловежской Пуще жертвою аппетита повстанцев и некоторых лесных сторожей, кушавших зубрятину и сваливавших вину на повстанцев, если лесничий попадал на след браконьерства!..
Переходим к рассмотрению вреда, причиняемого нашим лесам зайцами, кроликами, мышами и белками, которые все принадлежат к семейству грызунов (Glires).
Заяц (Lepus timidus) вредит молодым деревцам, откусывая своими острыми зубами верхушки их, как бы срезывая их ножом, и тем приостанавливая деревце в росте. Кроме того, он охотно гложет кору на молодых стволиках, отдирая ее полосками. Его вред особенно заметен на лесосеках, и он преимущественно нападает на молодые растеньица ели и бука; на дуб он охотно нападает зимою, когда из глубокого снега торчат наружу вершинки дуба. Кору он особенно охотно гложет на осине и на ивах; а из парковых кустарников часто нападает на сибирский бобовник (Caragana arborescens), у которого он срезывает вершинку и отгрызает множество боковых ветвей, на которых часто нет и следа, чтобы он питался ими. Для жизни некоторых древесных пород, напр., сосны и березы, вред, наносимый зайцами, не имеет никакого значения; для бука, ели, дуба, осины, ив и для сибирского бобовника вред от зайцев заметен – и при большом их размножении может повести к гибели целых лесосек, останавливая во всяком случае развитие древесного подроста. Лесосеки и места культур – посевов и посадок – на прогалинах должны быть непременно охраняемы от зайцев, в тех местностях, где они появятся в большом количестве. Для предотвращения вреда молодому подросту, причиняемого ему зайцами, предлагали много средств, из которых однако очень немногие оказываются практически полезными. Постановка на лесосеках пугал ни к чему не ведет: хоть зайца и зовут трусливым (timidus), но он выставленных пугал нисколько не пугается и смело бродит вокруг них. Отваживают зайцев с лесосек холостыми зарядами, стреляя на лесосеках и повторяя стрельбу недели через две; но в таком случае, по нашему мнению, чем терять в холостых зарядах порох по-пустому, лучше прибавлять к нему заячью дробь и уменьшать количество зайцев до безвредного количества. – Одним из лучших средств к предотвращению вреда от зайцев на лесосеках и на местах искусственного лесоразведения оказывается разведение вокруг охраняемой лесосеки полосы травянистого растения бобровика или дерезы (Spartium scoparium): оно густо разрастается, покрываясь обильной листвой. Листву и стебли дерезы заяц поедает очень охотно; так что предпочитает их древесной растительности и не нападает в таком случае, на древесный всход и подрост. Кроме зайца, листвой и стеблями Spartium scoparium охотно питаются косули, овцы и козы. В парках, для предотвращена вреда от зайцев, иногда обвязывают древесные стволики на зиму снизу соломой: хотя это действительно и мешает зайцам повреждать древесную кору, на мера эта, как слишком дорогая, разумеется лишь в самых редких случаях, когда уж нет никаких других средств избавиться от вреда зайцев, размножившихся в огромном количестве, может быть применяема в большом виде на лесосеках. Гораздо дешевле поощрять в таких исключительных случаях охоту на зайцев, тем более что недостатка в охотниках пострелять зайцев нигде не встретится.
Кролики (Lepus cuniculus) вреднее зайцев: они без разбора древесных пород обгладывают кору древесных растений и приносят заметный вред там, где встречаются в большом количестве, как напр., в лесах средней и южной Франции.
Так как кролик, кроме иногда чувствительного вреда в лесах, приносит заметный вред в садах и огородах, то он и должен быть истребляем до безвредного количества. Впрочем, у нас в России, кролик нигде не распространен в таком количестве, чтобы внушать опасения и иметь возможность нанести заметный вред хозяйству.
Крот (Talpa europaea) приносит иногда на лесосеках, на культурных пространствах искусственного лесоразведения и в питомниках вред, подобный причиняемому им в садах, полях и лугах: он набрасывает известные кротовые кучи. Но зато он везде оказывается очень полезным истреблением насекомых, вредных в хозяйственном отношении и даже мышей, так что ввиду досадного, правда, но очень незначительного, по своему вреду, нарушения им ровности почвенной поверхности, крота следует беречь, а не истреблять.
Гораздо вреднее в лесах оказывается белка (Sciurus vulgaris), очень распространенная в хвойных лесах северной и средней России. Она часто, во время движения соков в 15–40-летних древесных стволах, сдирает в вершине дерева кору полосами, отчего вершина или засыхает и умирает, если кора содрана вокруг всего вершинного стебля или, по крайней мере, дерево замедляется в росте, если кора содрана только местами. Этот вид вреда наносится белками особенно часто лиственнице, но, кроме того, еще и ели, пихте и буку. Белка пожирает много древесных семян, а при недостатке их охотно питается почками хвойных древесных пород и чрезвычайно вредит откусыванием вершинных почек на ели и пихте. Кроме того белка охотно ест почки мужских цветков на ели. Чтоб удобнее добыть их, она отгрызывает боковые ветви, на которых сидят мужские цветки, и, распорядившись почками, бросает ветки наземь. Оттого–то в еловых лесах мы часто видим на земле разбросанные кончики древесных веток, как бы срезанных с дерева ножом. Поедая древесные семена, белка не наносит чувствительного вреда в хозяйстве, потому что даже при среднем урожае древесных семян, их родится столько, что небольшая часть их достаточна для полного обсеменения почвы. На появляющемся древесном всходе в семенных грядах вред от белок становится часто очень заметным: они скусывают нежный, сочный всход, лишь только он появится из земли.
Но кроме этого прямого вреда, белка часто наносит чувствительный косвенный вред лесному хозяйству. Забираясь в гнезда некоторых полезных в лесном отношении птиц, истребляющих массы вредных лесных насекомых, как это делают напр., разные виды дятлов (Picus major, medius, minor, martius и др.), белка выпивает их яйца. Нельзя равнодушно смотреть на начинающих охотников, как они часто но незнанию направляют свое, впрочем большею частью безвредное для предполагаемой жертвы, оружие на полезных в лесном отношении птиц, напр., дятлов, козодоев и т. д., считая их вредными, и наоборот, не убивая белок, которые между тем положительно вредны в лесах и в случае сильного размножения, вред их может стать для хозяйства весьма заметным. В таком случае отвратить вред от белок можно только выстреливанием их в лесу.