Началось массовое строительство сельских электростанций. Организовывались товарищества. Рабочее-крестьянское государство утверждало сметы, оказывало всемерную помощь. Но и сами крестьяне вносили взносы — вскладчину, кто сколько может — и покупали столбы, медные провода, изоляторы, динамомашины... И вот уже «лампочкой Ильича» высвечена в Истории небольшая подмосковная деревня Кашино.
...Решили крестьяне деревни устроить «электрический праздник» — отпраздновать это событие, «никогда еще не виданное» в их «темной жизни», которую вмиг высветил «неестественный свет». Утвержден был порядок празднования. И после долгих споров и сомнений — «А может, неудобно?», «Может, отругают за это?», «Как бы беды не накликать. Мол, как вы посмели?» — в Москву отправилась специальная делегация с письмом-приглашением «самому Ленину».
И Ленин приехал!
«Ну, все к нему с трепетом и волнением,— вспоминала потом Евфросинья Иосифовна Малофеева. — А он так приветливо, по-доброму щурился, взглядывался в наши лица, с каждым за руку поздоровался. Сели они с Надеждой Константиновной за стол. И мужчины наши все сели. А мы, женщины, по хозяйству хлопотать начали — о кушанье беспокоиться... Первым делом поднесли Ильичу кружку нашего домашнего пива, как гостю дорогому, желанному. Взял он кружку, спрашивает: «Не хмельное ли?» — «Да нет, Владимир Ильич, хмелю не клали». Студенька ему подали. «Велик,— улыбнулся,— кусок-то!» Ну, смотрят на него все, и каждый думает: батюшки честные, да какой же он человеческий человек-то! простой да обходительный!
Интересовался Ленин нашими деревенскими делами, подробно расспрашивал, чем мы занимаемся, как ведем хозяйство.
— Какая у вас основная культура? — спросил Владимир Ильич.
— Главная наша культура,— отвечали мужики,— это лен. Лен долгунец для нас основное дело.
— И раньше так было? — уточнил Ленин.
— Издавна лен сеем. Земля наша уж больно способна ко льну...
— А где землю для льна брали?
— Покупали у помещиков.
— А сколько платили за десятину?
— Из-под клевера,— пояснили мы Владимиру Ильичу,— по сто рублей за десятину, а из-под овса — по пятьдесят, но на «овсяных» землях лен малый урожай давал...
Одним словом, долгий был разговор. Все наши и радости и горести узнал Ильич. А на митинге говорил коротенько: война кончится, раны залечим и пойдем вперед. По-новому станем обрабатывать землю, по-новому строить жизнь... Вся земля, сказал, теперь наша, крестьянская — в нашем безвозмездном пользовании!..»
Несколько слов — о колхознице Евфросинье Иосифовне Малофеевой. Долгое время она возглавляла молочно-товарную ферму в кашинском колхозе «Путь Ильича». Многое сделала для своего колхоза. В годы Великой Отечественной войны она — вместе с Татьяной Тихоновной Родионовой, тоже участницей памятной встречи с В. И. Лениным — угнала колхозных породистых буренок из фронтовой зоны. Немало лишений пришлось перенести: скитались в лесах и болотах, днем и ночью охраняли скот, берегли от всяких напастей. Фашисты сожгли их дома, разграбили имущество... Все невзгоды вынесли женщины-патриотки. И когда немцы были выбиты из Волоколамска — пригнали в Кашино в целости и сохранности колхозный скот, стали восстанавливать разрушенное войной хозяйство, исполняя порой непосильную мужскую работу... «Земля наша уж больно способна ко льну!» Нет, не ради красного словца хвалили кашинцы свою «льняную пашню» в беседе с Владимиром Ильичем Лениным. Я еще вернусь в колхоз «Путь Ильича», и льноводы этого хозяйства еще скажут свое слово.
А сейчас — хочу вновь вспомнить самое начало тех далеких 20-х годов, когда льняное поле России переживало затяжной кризис. В ленинской «биографической хронике» есть запись, датированная «между 2 июня и 9 июля»: «По поручению Ленина управделами СНК Н. П. Горбунов передает докладную записку члена Госплана А. А. Нольде о переводе фабрик и заводов на коммерческие начала заместителю Председателя СНК и СТО для выработки проекта решения по этому вопросу». Александр Александрович Нольде был крупным специалистом по льну. Он предлагал, в частности, организационно объединить все предприятия льняной промышленности, подчинить их единому управлению. По его замыслу заводы и фабрики должны были работать по принципу самоокупаемости, когда все производственные расходы покрываются доходами от сбыта продукции (через сеть розничных магазинов) и дают прибыль. Это были первые наметки хозрасчета.
О самом Нольде, его «Докладной записке об организации льняной промышленности» и высокой оценке, которую дал В. И. Ленин этому проекту инженера-льновода, очень хорошо рассказал публицист Илья Заславский. Его статья в журнале «Молодая гвардия» (№ 7 за 1965 год) так и называлась «Пометки Ильича». Здесь же Заславский описывает и встречу Ленина с Нольде:
«...Перед входом в кабинет Ленина Нольде задержался, чтобы передохнуть, успокоиться, а затем нерешительно постучал и открыл дверь.
— Милости прошу,— встретил его Владимир Ильич, поднявшись с кресла и здороваясь за руку.— Садитесь, пожалуйста.— Ленин указал своему гостю кресло у письменного стола.— Вы не боитесь простуды? — спросил он, взглянув на открытую форточку.— Я люблю свежий воздух, он бодрит. Вообще люблю прохладу, морозы, от которых, к слову сказать, иным непрошеным гостям не раз приходилось и жарко и солоно на нашей земле... Зато мы морозами закалены. Нам зима полезна.
Ленин помолчал, посмотрел внимательно на собеседника и сказал:
— Недавно, Александр Александрович, английская «Таймс» писала, что роль России как поставщика льна на мировом рынке сыграна, что Западной Европе следует обратить взор на Канаду, которая и должна заменить Россию. Скажите, в каком состоянии, по вашему мнению, находится сейчас наше льноводство?
— В самом плачевном, Владимир Ильич,— уверенно ответил Нольде.— Льноводство у нас заглохло. Фабрики бездействуют — нужно сырье, а крестьяне не сеют лен, им нужна картошка.
— Совершенно справедливо,— сказал Ленин.— Сегодня картошка самая насущная потребность. Но на землях нечерноземной полосы — Новгородской, Псковской, Вологодской, Костромской, Ивановской, Вятской губерний, где до революции крестьяне широко занимались возделыванием льна, эта культура ценнее, перспективнее. За лен можно получить много картошки и кое-что другое, не так ли?
— Да, Владимир Ильич!
— Следовательно, крестьян нечерноземной полосы России необходимо вернуть к посевам льна.
— Крайне необходимо,— горячо произнес Нольде.
— Какова же была роль России в мировом льноводстве? — спросил Ленин.
— Россия была монопольным распределителем льняного волокна во всем мире. Европейская промышленность получала с наших полей восемьдесят процентов нужного ей льна. Лен — золото России, Владимир Ильич.
— Сколько золота получала Россия за вывозимый лен? — поинтересовался Ленин.
— Ежегодно девяносто миллионов рублей.
Ленин взял карандаш, быстро стал записывать что-то в блокнот.
— Девяносто миллионов рублей золотом! — воскликнул затем Владимир Ильич.— Это стоимость двухсот пятидесяти миллионов пудов хлеба! Хлеба, который нам нужен крайне, чтобы накормить голодных рабочих и детей, дать его беднейшему крестьянству.
Ленин встал, подался немного вперед:
— Хлеб — самое главное, что нам нужно сейчас для укрепления Советской власти. Самое главное! Мы мобилизуем для приобретения его любые ресурсы: будем продавать нефть, будем восстанавливать посевы льна — эту жемчужину страны, которая на время потускнела. Пусть все связанные со льном работники помогут нам возродить народное достояние. Пусть придут мастера, агрономы, инженеры, ученые — люди, знающие дело, поднимут льноводство. У нас теперь огромные возможности: новый общественный строй, основанный на братстве рабочих и крестьян, открывает небывалые просторы творчеству; есть неисчерпаемые ресурсы России — их надо вызвать к жизни; и, наконец, есть самое главное — свободный народ, его природный, сильный, жизнерадостный ум, самоотверженная любовь к труду — все это надо организовать, направить к единой цели. Есть у нас люди, способные возродить льноводство и льняную промышленность?
— Есть, Владимир Ильич! — горячо ответил Нольде. ...Ленин проводил Нольде до дверей кабинета... пожелал доброго здоровья и счастливого, радостного труда.
— Надеюсь, это не последняя наша встреча, товарищ Нольде. Я, если позволите, еще побеспокою вас.
— Буду очень счастлив, Владимир Ильич. Сердечное вам спасибо!
В марте тысяча девятьсот двадцать первого года большевики собрались на свой Десятый съезд. На нем Ленин развернул программу перехода к новой экономической политике.
А в первых числах июля на фасаде одного из домов Никольской улицы появилась вывеска: «ЛЬНОТРЕСТ».
Это был первый в Советской России трест. Председателем его по предложению Ленина был назначен Александр Александрович Нольде».
В этом же, 1921 году в Государственном издательстве — в экономической серии под № 7 вышла тоненькая брошюрка «Льняная промышленность и ее положение». Написал брошюрку А. Нольде. Вот как характеризует автор трехлетнюю работу Главтекстиля:
«...Осенью 1918 г. фабрики стали испытывать острую нужду в сырье и топливе. Главтекстилем был создан свой аппарат для за готовки льна, которому в течение первого же года удалось собрать 5 700 000 пуд. (?) льна и снабдить все фабрики. С организацией этого аппарата дело снабжения фабрик льняными материалами стало на твердую почву, и фабрики постоянно имели запас на несколько месяцев и даже на год. Так, на 1 января 1920 г. на всех фабриках было 2 476 000 пуд. льняных материалов, а на 1 января 1921 го да 2 450 000 пуд.
Постепенно, хотя и с большим трудом удалось наладить снабжение фабрик топливом, чему все время мешало отсутствие нефти, районы добычи которой были отрезаны от центральной России. Тем не менее, хотя и недостаточно интенсивно и регулярно, большинство фабрик работали, стараясь справляться насколько возможно с все растущим недостатком и вспомогательных материалов, отсутствием квалифицированных рабочих, недостатком продовольствия и т. д. Конечно, при таких условиях работы трудно было ожидать хороших результатов, и действительно, выработка пряжи продолжала падать, составив в 1919 г. 947 000 пуд., а в 1920 г. — 806 000 пуд.
В настоящее время организационный период работы можно считать оконченным: вся льняная промышленность находится в ведении льняного отдела Главтекстиля, который управляет отдельными фабриками или через районные управления (кусты) или непосредственно, в тесной связи с Ц. К. Союза текстильщиков и его местными отделами. Сырьем все фабрики обеспечены вполне; постепенно налаживается и снабжение вспомогательными материалами, а возобновление торговых сношений с заграницей еще улучшит это снабжение. Рабочей силой фабрики обеспечены в достаточной степени для выполнения производственной программы. Более затруднений намечается в области снабжения топливом, но отделом организованы на многих фабриках торфяные разработки и принимаются все меры к их развитию и увеличению добычи торфа. По этому программа на 1921 г. составлена с некоторым превышением против 1920 года...».
* * *
Справка специалиста-льновода: «...в 1921 году, особенно тяже лом в экономическом отношении, по указанию В. И. Ленина было продано за границу 300 тысяч тонн льняного волокна на 100 миллионов рублей золотом, что составило тогда почти 10 процентов общей суммы экспортных операций страны. С 1922 года советский лен в больших количествах появляется за границей и вновь завоевывает западноевропейский рынок. Благоприятное влияние новой экономической политики сказалось и на льноводных делах. К 1927 году в целом по стране посевные площади подо льном достигли довоенных лет» (В. С. Жадаев. «Голубое поле»).
А теперь давайте еще раз полистаем старые газетные архивы и прочтем строки, посвященные пуску Каширской районной электрической станции: «...когда были установлены деревянные линии опор для линий Каширской электропередачи, находились шептуны, которые подсмеивались, что эти опоры напоминают по своей форме виселицы. Это действительно так, но на этих виселицах мы повесили те медные провода, которые являются лучшими орудиями для отправки в царство теней всех пережитков старой России с ее закономерной хозяйственной разрухой».
Давайте вернемся к плану ГОЭЛРО, к его предисловию: «...за нами придут другие люди, которые в более спокойное время, с более совершенным запасом сил и средств смогут продолжить наш научный анализ, исправить наши ошибки и развернуть более широкие перспективы. Нам же приходилось работать в трудное время...» Это было удивительное и неповторимое время открытий, которые могут рождаться только у истоков нового мира; время грандиозной перестройки, кардинального перелома, когда революционные идеи овладевали массами и люди делали все, что требовала революция — самозабвенно и бескорыстно.
Это было время, когда одновременно со вспыхнувшей в крестьянской избе электрической лампочкой, в поле — на смену серпу, цепу, сохе и другим первобытным орудиям земледельческого труда — пришли комбайн, молотилка, трактор. А коль появилась столь производительная техника — значит, конец меже, чересполосице. Сошлюсь, опять же, на воспоминания крестьян деревни Кашино, участников встречи с В. И. Лениным — Василисы Павловны Малофеевой и Алексея Андреевича Ошмарина.
В. П. Малофеева: «...выступал перед народом Владимир Ильич, будто все наперед знал. Труд, говорил, облегчится. А разве не прав да? Хоть лен взять. Ведь деревяшками, бывало, махали. А теперь — вон они какие машины пошли!»
А. А. Ошмарин: «...вскорости он прислал нам трактор и молотилку. Ну, не «эстезе», конечно, и не «челябу», а «фордзон». Других в то время не имелось. Пахать-то мы тем трактором пахали, но думали: «Нашим полям машина неподходящая. Тесно ей у нас: межники препятствуют». Владимир-то Ильич, конечно, знал, что у нас задача с межниками выйдет. Дескать, трактор мысль у мужиков подымет, и вся старая жизнь сковырнется...»
Да, технический прогресс на селе поставил перед крестьянином единоличником — перед 25 миллионами мелких крестьянских хозяйств — вопрос о переходе к общественной обработке земли.
КОЛЛЕКТИВИЗАЦИЯ! В сельсоветах в махорочном дыму утопали голоса и подрагивали от жарких споров огни керосиновых ламп. Вспомним роман М. Шолохова «Поднятая целина» — этот подлинный гимн коллективизации:
«Далеко за полночь кончилось собрание. Говорили и за колхоз и против до хрипоты, до помрачения в глазах. Кое-где и даже возле сцены противники сходились и брали один другого за грудки, доказывая свою правоту. На Кондрате Майданникове родный кум его и сосед порвал до пупка рубаху. Дело чуть не дошло до рукопашной...» Мысли Кондрата Майданникова были мыслями — метаниями сотен тысяч крестьян-середняков: «...как будет в колхозе? Всякий ли почувствует, поймет так, как понял он, что путь туда — единственный, что это — неотвратимо? Что как ни жалко вести и кинуть на общие руки худобу, выросшую вместе с детьми на земляном полу хаты, а надо вести. И подлюку-жалость эту к своему добру надо давить, не давать ей ходу к сердцу...» И еще думал: «А куда же ягнят, козлят сведем? Ить им хата теплая нужна, большой догляд. Как их, враженят, разбирать, ежели они все почти одинаковые? Их и матеря будут путать и люди. А коровы? Корма как свозить? Потеряем сколько! Что, если разбредутся люди через неделю же, испугавшись трудного?»
И вот оно, еще раздираемое сомнениями, мучительное — «со слезой и кровью рвал Кондрат пуповину, соединявшую его с собственностью, с быками, с родным паем земли»,— но уже окончательное решение: «...я, Кондрат Христофоров Майданников, середняк, прошу принять меня в колхоз с моей супругой и детьми, и имуществом и со всякой живностью. Прошу допустить меня до новой жизни, так как я с ней вполне согласный».
Такие заявления писали крестьяне по всей России. И в этом была четкая историческая закономерность. Земледельцы — и, что самое главное: середняки! — потянулись к новой жизни. И непоколебимой верой в коллективизацию — звучат в «Крестьянской газете» строки из письма Н. Быкова, «уроженца вологодской деревни Заболотье»: «Вся жизнь всколыхнулась. Все стало по-новому... Вот уже 10 часов вечера 18 сентября, все в деревне спят, а я сижу за столом и пишу, пишу свои мысли и впечатления о новой жизни и горжусь, что и я являюсь участником нового социалистического строительства». «С нынешней весны деревня Ниж-Починок — «Передовик». Так и в протоколе собрания сами крестьяне назвали свое коллективное хозяйство,— писал на страницах журнала «Красная деревня» вологодский корреспондент К. Коничев.— Крестьяне без особой помощи, добровольно организовывались в коллектив. Организовались и не жалеют... Не было случаев, чтобы кто из них брыкался, не желая идти на назначенную работу... Здесь аккуратно ведется учет рабочей силы и времени, потраченного на коллективный труд...
Вот что говорит крестьянин старичок Ф. Тютиков, сын которого Андрюшка — главный «смутьян» коллективизации:
— Полно, говорю, Андрюха, успеешь без порток с этим коллективом остаться. А потом, как я посмотрел, нет, мать честная, дело у них выходит, работа кипит, поля шире становятся, работают и не устают, а нашего брата стариков берегут. И меня вот ослобонили, потому что помоложе за нас работают. Да если бы не коллектив, так у многих бы вдов в деревне остались полосы не запаханы, а теперь, брат, шалишь — все засеяно, и под пар что — разодрано...
Не отстает «Передовик» и в другом отношении, культурно развивается, дети здешних крестьян учатся в городе на рабфаке. А в самом «Передовике» есть «красный уголок». Здесь крестьян можно встретить... за газетой».
Плакаты и лозунги тех лет: «Советы — лицом к колхозам»; «Завершим победу в деле социалистической переделки сельского хозяйства!»; «Оружием мы добили врага. Трудом мы добудем хлеб!»; «Иди, товарищ, к нам в колхоз!»; «На нашем новом поле кипит ударный труд!»
Не просто ударный — самоотверженный труд царил в новых экономических условиях коллективных хозяйств. И переполняли душу эмоции удивительной жизни. Крестьяне вдруг увидели, какой широкой может быть пашня. Они впервые ощутили себя землевладельцами! С гордо поднятой головой, хозяевами выходили они на просторы колхозных полей, где, созвучно их настроению, «зеленые звезды покорно спускаются с неба, чтоб указывать путь для ночных тракторов» (М. Исаковский).
Именно о коллективных хозяйствах, о 100 тысячах — для начала! — первоклассных тракторов для обработки немежеванной земли мечталось вождю. «Новая земледельческая техника, — писал В. И. Ленин еще задолго до Октябрьской революции в своей знаменитой работе «Аграрная программа социал-демократии в первой русской революции 1905—1907 годов», — требует пересоздания всех условий стародедовского, заскорузлого, дикого, невежественного, нищенского крестьянского хозяйства на надельной земле. Должно быть выброшено за борт и трехполье, и первобытные орудия труда, и патриархальное безденежье земледельца, и рутинное скотоводство, и наивное, медвежье незнание условий и требований рынка». Но то, что не могло быть сделано в условиях царской России, было сделано Советской властью. «Советы — лицом к колхозам!» — лозунг коллективизации.
Фотографии: «Запись добровольцев, выезжающих на работу в колхозы... Крестьяне за букварем... Заседание сельячейки... Единоличники подают заявления о вступлении в колхоз...» Каждый снимок — мгновение, выхваченное из героической истории колхозной деревни. Ну-ка, расскажи, фотография!
...В деревню приехал фотограф. И по такому случаю старый, видавший виды стол — под красной скатертью — вынесен из сельсовета на улицу. За стол садится один из двадцатипятитысячников. Закаленные в классовых боях, эти кадровые рабочие-ленинцы по зову партии приехали на село, чтобы выполнить завет вождя: «вести за собой колеблющихся, неустойчивых».
Идет запись в колхоз... Этот момент можно увидеть на многих фотографиях. Всмотритесь в лица людей. Немало пережили эти люди — безземелье, голод, разруху,— прежде чем решиться уничтожить межу на полях, свести в колхозное стадо своих буренок, отдать в общее пользование быков и лошадей, сельхозинвентарь. Обратите внимание — это на всех без исключения снимках! — на одежду крестьян. Сапоги, лапти, кожушки, ватники... Все — латаное-перелатаное. Разве что белые ситцевые платочки на женщинах как-то высветляют убогие наряды людей. А люди улыбаются. И улыбки их оживляют черно-белые фотографии. Это — праздник! Особенный и неповторимый: первый день коллективизации! И мужики, смущаясь и одновременно гордясь собой, протягивают уполномоченному — выстраданные в бессонницах свои трехстрочные заявления о приеме в колхоз...
В сентябре 1930 года в коллективные хозяйства объединились 72 тысячи крестьянских дворов, а в декабре — уже более шести миллионов!
* * *
Справка специалиста-льновода: «...особенно быстрый рост посевных площадей льна начался после объединения мелких крестьянских хозяйств в колхозы. Если в 1927 году посевная площадь льна долгунца составляла 1379 тысяч гектаров, то в 1938 году — 1881 тысячу, а в 1940 — 2119 тысяч гектаров, что превышало в 1,9 раза посевную площадь 1913 года, а по отношению к 1920 году посевы льна расширились почти в пять раз. Кроме того, в 1940 году на 350 тысячах гектаров высевался еще и масличный лен... Характерным для развития социалистического льноводства является резкое улучшение агротехники возделывания льна, проведение широкой механизации льноводства, массовое распространение высокоурожайных сортовых семян. Раньше урожай волокна в крестьянских хозяйствах в 25 пудов с десятины (около 4 центнеров с гектара) был редким исключением, хотя в льноводство, как одну из самых доходных отраслей хозяйства, вкладывалось много средств и труда. В колхозах же даже средний урожай волокна и семян значительно выше... Валовой сбор льняного волокна: за 1925 - 1929 гг. - 299 тысяч тонн, за 1930 - 1934 гг. - 513 тысяч, за 1935 - 1939 гг. - 569 тысяч, в 1940 году — 565 тысяч тонн!» (И. А. Сизов. «К истории льноводства в СССР»).
* * *
Как работали льноводы в наших первых колхозах? Лучше, чем сами земледельцы, об этом не расскажешь. А потому послушаем Варвару Илларионовну Гаврилову, бригадира полеводческой бригады бельского колхоза «Путевая звезда». Ее слова — «Наш лен будет лучшим в мире!» — прозвучали как призыв к самозабвенной и грамотной работе на земле.
«...Всю площадь, предназначенную в 1935 году под посев льна, мы вспахали под зябь, на полную глубину пахотного слоя. В наших местах раньше о зяблевой вспашке — а ее мы заканчиваем в двадцатых числах сентября — никто и не слыхал. Бывало, начнется весна, когда дорог каждый день, вот тогда мы не спеша и начинаем весновспашку, а потом и сев... Теперь такая работа — уже в прошлом. Теперь у нас все яровые культуры сеются по зяби, а о льне — о нашей главной культуре — и говорить не приходится!
Хранение семян у нас было организовано образцово: амбары проветрили, вымыли, побелили, сделали все, чтобы уничтожить в помещениях зародыши болезней и вредителей льняных семян. Се мена хорошо очистили и отсортировали. Благодаря этому семена получились чистые, со всхожестью почти на 100 процентов.
Наступила весна. Сеять начали рано, как только можно было вы ехать в поле. Начали 24 апреля и к 1 мая сев закончили. Высевали мы лен полностью по клеверищу и внесли под него золу. Семена постарались уложить в почву равномерно и заделывали их на одинаковую глубину. Короче, все по науке. А иначе всходы льна появятся не одновременно, не дружно. А раз недружные всходы — вырастает неравномерный по высоте и толщине стеблей лен, в нем будет много запоздалых, низкорослых растений, так называемого «подседа». Это затрудняет уборку и влечет за собой понижение урожая и качества льна.
Через несколько дней после посева на поверхности почвы по явились уже маленькие росточки льна. Неожиданно вернулись холода, пошел снег. Там, где вчера видны были всходы льна — сего дня лежал ровным слоем снег... Через четыре дня снег стаял, и снова установилась теплая погода. Лен ничуть не пострадал и стал после того, как стаял снег, очень быстро расти. Однако вместе с ростом льна стал расти и сорняк.
В 1935 году сорняков было особенно много. Поэтому мы первую полку начали вскоре после того, как появились всходы льна. Выдергивая сорняки с корнями, мы соблюдали осторожность, чтобы не выдернуть с ними и самый лен. Выполотые сорняки собирали в ямы и засыпали землей. Первая полка в моей бригаде продолжалась восемь дней... Вторую полку начали примерно недели через две после первой. Большего промежутка между прополкой льняных посевов допускать нельзя: если опоздать с очередной полкой, на поле появится опять много сорняков, и результаты первой полки могут быть сведены на нет... Была у нас и третья полка льна — через месяц после первой. К этому времени сорняков на поле было совсем мало...
Уборку льна мы начали, когда он достиг ранней желтой спелости. Мы не ожидали, пока созреет весь лен, а производили уборку выборочно. Как только на каком-либо участке лен достигал спелости, мы не откладывали ни на один день, начинали теребление... Кстати, редко бывает, чтобы на всем поле лен поспел в одно время. На одном участке почва более плодородная, на другом — менее; на одном участке влаги много, на другом — меньше. Все это ведет к тому, что на одних участках лен поспевает раньше, на других позже. Убирать одновременно все участки — никак нельзя.
В 1935 году мы провели сортировку льна во время теребления. Раньше, до 1934 года, мы теребили лен подряд, смешивая и длинный и короткий. От этого волокно получалось разной длины и но мерность его снижалась... Теперь же лен каждого сорта мы отдельно сушили, отдельно расстилали и отдельно обрабатывали. Если же его смешивать, то какой смысл будет в сортировке при тереблении?
Теребила лен и я — вырабатывала 0,23 гектара в день. Такая выработка во всем Вельском районе была у меня одной. Но если лучше продумать и организовать работу, то можно давать еще более высокую выработку. У меня зря не пропадала ни одна минута. Если работать, так работать с полной нагрузкой — ни на разговоры, ни на лишний отдых тратить время нельзя.
Сразу после теребления мы лен не вязали, а давали просохнуть. Колхозница берет горсть вытеребленного ею льна и расстилает в рядки. Горсти длинного и короткого льна расстилаются в отдельные рядки. К вечеру того же дня мы лен ставили не связанными в конуса головками вверх. Когда горсти подсыхали, мы их вязали в снопы, а снопы складывали в бабки. Держали лен в бабках до пяти дней, потому что он был сыроватый, а погода стояла не жаркая...
Расстилать лен, я должна вам сказать, тоже надо умеючи. Расстелили мы лен на полях, занятых клевером первого и второго года пользования (у нас клевером пользуются три года). Комель клали к комлю, верхушку к верхушке. А соломку — ровным и тонким слоем, так, чтобы сквозь слой льна видна была земля. Расстелили — и следим, чтобы ветер не перепутал рядков. Единственно, что плохо — мы не переворачивали лен на стлище во время лежки. А переворачивать полезно: тогда равномерно с обеих сторон будет созревать треста.
За пять-шесть дней до подъема тресты со стлища мы брали пробы. Составляли их из горстей, взятых с разных участков стлища. Пробу подсушивали в натопленной и начавшей остывать печке. Утром мы эту пробу обрабатывали на мялке и отрепывали. Если проба давала хорошо переминающуюся на мялке тресту, а при трепании костра начисто отделялась от волокна, значит, лен со стлища можно поднимать...»
Рассказ колхозницы — весьма символичен. И вот почему. Один из основоположников русской классической агрономии Василий Васильевич Докучаев, завершая в начале 1892 года свою знамени тую работу «Наши степи прежде и теперь», писал так: «Никакое естествознание, никакое самое детальнейшее исследование России, никакая агрономия не улучшат нашей сельскохозяйственной промышленности, не пособят нашим хозяйствам, если сами землевладельцы не пожелают того или, правильнее, будут понимать свои выгоды, а равно права и обязанности к земле, неправильно, иногда даже в разрез с общими интересами и в противность требованиям науки и здравого смысла». В. В. Докучаев, отлично понимая,— как ученый, мыслитель, «отец генетического почвоведения»,— что почва и климат «суть основные и важнейшие факторы земледелия,— первые и неизбежные условия урожаев», хотел, чтобы восторжествовали «добрая воля, просвещенный взгляд на дело и любовь к земле самих землевладельцев». И разве же не чувствуется в словах рядовой колхозницы-землевладелицы! — просвещенный взгляд на дело ее жизни?!
* * *
На колхозной пашне — в первые годы коллективизации — рождался новый тип российского льновода, который начал выращивать лен-долгунец крупно, зримо, масштабно — не на «сотках», а на сотнях гектаров! И эти масштабы работ на льняном поле определили масштаб мышления, а социальные условия жизни по-новому воспитали у земледельцев чувство гражданина, патриота колхозного села. Ведь земли возделываются, по мнению философов, не только «сообразно степени природного богатства страны, а и сообразно свободе ее обитателей».
В колхозе обрели крестьяне-единоличники — бедняки и середняки — чувство собственного достоинства, уверенность в своем мастерстве, своих силах. А крылья для душевного полета, для энтузиазма и достижения личных трудовых высот — дало им социалистическое соревнование, при котором мастера-льноводы, словно звезды, засверкали своими талантами друг перед другом...
ПОЛВЕКА отделяет сегодня одиннадцатую пятилетку от первой. Отделяет, но не разделяет! По-прежнему молод трудовой энтузиазм в цехе и на поле, и год от года крепнут, сцементированные временем, добрые традиции ударничества. А традиции — объединяют поколения советских людей. И под влиянием патриотических инициатив к каждому из нас приходит ленинское понимание собственной роли в жизни общества: я — частица великой армии свободного, созидательного труда!
Все наши пятилетки, как и весны — неповторимы. У каждой — свой звездный час, свой полдень, свой трудовой пульс, свои Стахановы и Ангелины. Весну красят теплые дни, пятилетку — жаркая работа. Трудовая биография нашей страны — это биография пятилеток. Нынешние, поистине космические скорости развития экономики получили свое необходимое ускорение в первой пятилетке. Она, словно отделившаяся ступень ракеты-носителя, осталась в 30-х годах, в неповторимой эпохе начала социалистического строительства, как ускоритель революционных преобразований — «пятилетку в четыре года!», как множитель инициативы — «реконструкцию народного хозяйства под контроль соцсоревнования и ударничества!». Пожелтевшие страницы газеты «Известия» хранят в себе удивительную духоподъемность того времени:
«Основной лозунг социалистического соревнования — накопление средств для дальнейшей индустриализации страны, развертывания ее темпа!» — «От сохи к трактору, от трехполья к многополью; от старозаветных паровых установок к мощным турбинам в десятки тысяч лошадиных сил; добыча из воздуха удобрений для земледелия, из дерева — искусственного шелка, радиофикация городов, сел и деревень; от ручного труда к конвейерной системе производства — вот революционный путь индустриализации нашей страны!» — «Шевелитесь, лежебоки! Работающий хорошо, работай еще лучше! Пусть подтянутся все!» — «Понесем идею Ленина о социалистическом соревновании в цехи, мастерские и в деревню. Добьемся снижения себестоимости на промышленные товары и повышения урожайности!» — «Наша цель — выполнить пятилетку, наш метод работы — социалистическое соревнование!»
Это было время, когда в деревне решались коренные вопросы ее дальнейшего развития, когда в ожесточенной борьбе с кулаками ломались патриархальные устои жизни, когда социалистическое соревнование из идеи, из лозунга последовательно превращалось в реальность, входило в быт. «Мы перешли из восстановительного периода народного хозяйства в реконструктивный, — писала «Правда».— Поднимая и развивая неослабным темпом нашу промышленность, особенно тяжелую, мы одновременно ставим перед собой огромную задачу коренного подъема и переустройства на социалистических началах сельского хозяйства».
Соревнование активно и напористо вошло в жизнь советской деревни вместе с успехами колхозного строя. И личные обязательства колхозников — «сегодня работать лучше, чем вчера!» — придавали, казалось бы, сугубо конкретному технологическому процессу получения льноволокна особый заряд нравственности. Социалистическое соревнование как бы возвысило каждодневные будничные профессиональные обязанности льноводов. И мы хорошо понимаем сегодня эмоциональную силу трудового порыва первых ударников колхозного производства. Ведь кто из нас не испытывал радость от исполненной на совесть работы? Кто не испытывал ревность: товарищ работает лучше, неужели и я не смогу так?! Кто не испытывал благодарность к старшему товарищу, который щедро поделился секретами своего мастерства?!
Это было время, когда льноводство из промысла, который вели, как говорили мне старые земледельцы, «на глазок, по старинке, по приметам», превращалось в важнейшую отрасль сельскохозяйственного производства. И мастера-льноводы — и в поле, и за школьной партой «агровсеобуча» — познавали три основных закона земледелия:
Закон minimum'а, гласящий, что урожай зависит от того фактора, от того условия жизни растения, который находится налицо в наименьшем количестве... Другой закон равноценности факторов, или условий, жизни растения, гласящий, что все эти условия одинаково важны, нет между ними более важного, как нет между ними менее важного... И, наконец, закон незаменимости факторов жизни растений, напоминающий нам, что одно условие не в состоянии заменить другое.
И из этих основных законов земледельческой науки, как истолковал их академик В. Р. Вильяме, ясно вытекал «...тот вывод для практики, что одним удобрением и одним изучением химических свойств почвы нельзя помочь земледелию, а надо уделять одинаковое внимание и удобрению, и обработке, в одинаковой степени надо изучать и химические, и физические свойства почвы, как равносильные звенья одного неразрывного целого, каким представляется и все в нашем мироздании. Эти выводы приняли свое окончательное выражение лишь в очень недавнее время, и тяжелыми вековыми усилиями достались они».
Это было время, когда партия и правительство взяли решительный курс на максимальную механизацию всех трудоемких процессов в льноводстве и Алексей Максимович Горький по этому случаю «от всей души» пожелал льноводам Калининской области «...как можно скорее растрепать все остатки старинной тяжкой бабьей жизни, да так растрепать, чтобы от этой жизни ни пыли, ни памяти не осталось»!
Уже были разработаны учеными теоретические основы селекции и семеноводства льна-долгунца, отработана система его сортообновления — и первые десять отечественных сортов сменили местные беспородные льны... Уже были созданы и внедрены в производство первые машины для посева и уборки урожая льна: конная и тракторная сеялки, простейшие льнотеребилки «Пионерка», «Комсомолка», а затем и более сложная — ВНИИЛ-5, а также льномолотилка ВНИИЛ-1, семяочистительные машины и полотняные горки, бездымные двух- и четырехкамерные сушилки тресты, первые льнотрепальные машины... Но на льняных полях по-прежнему преобладал ручной труд. Причем труд не из легких. Ведь если на посев и уборку гектара овса вручную требовалось, как утверждают специалисты, около 30, а гектар картофеля обходится в 60 человеко-дней, то на выращивание и переработку гектара льна-долгунца надо затратить почти 110 человеко-дней, 90 из которых уходило на первичную обработку продукции — мятье и трепанье.
Стране нужен был лен. Много льноволокна! И нехватка сельскохозяйственной техники компенсировалась в какой-то степени энтузиазмом первых пятилеток, массовым трудовым героизмом льноводов. Они обгоняли время, отмеренное пятилетними планами. Потому что каждому из колхозников-ударников хотелось превзойти трудовые достижения Стаханова, Демченко, Ангелиной — эти подлинные образцы вдохновенной работы.
Как мы должны работать? — задавал вопрос стахановец из ленинградского колхоза «Красное Знамя» Николай Липинский. И отвечал: делай, как я! делай лучше меня! И подробно рассказывал льноводам Нечерноземья о методах своего ударного труда:
«...На льне я работаю с четырнадцати лет, с тех пор как научился держать яснину в неокрепшей руке. Яснина — это простая деревянная лопатка, сделанная из ясеневого дерева. Нехитрая штука. Но люди удивляются, когда видят, как при помощи этой яснины трепец превращает промятую тресту в шелковистый лен. Золото, да и только. Прямо сердце радуется.
Раньше я батрачил у купцов. Был у нас такой кулак Смелков. Бывало, скупит он лен у мужиков во всей округе, поставит нас артелью трепать — по два-три гривенника с пуда, — а потом готовое волокно отвозит в Сольцы. А там сидят иностранцы: представители английских, бельгийских, французских фирм. Охотников до нашего льна много.
Когда работал у кулаков, мало я думал о качестве льна. Обрабатывал чужой лен — и получал гроши. Иное дело в колхозе. Я хорошо знаю, что лен — наш, колхозный, и чем выше его качество, тем больше доход.
По вступлении в 1932 году в колхоз, в котором я был первым председателем, стал добиваться высокой выработки на трепке льна. Правильно организовав дело, уплотнив рабочее время, я в 1934 году стал давать по две и даже по три нормы. А на слете колхозных мастеров льна нашего Волотовского района в 1935 году я взял обязательство: натрепывать за рабочий день 45 килограммов волокна не ниже одиннадцатого номера. Конечно, даже самые лучшие ударники колхозов сомневались, выполню ли я свое обязательство. Говорили, что такая работа человеку непосильна: ведь обычная норма — всего 10 —12 килограммов.
Но уже 3 октября 1935 года я выработал 40 килограммов волокна, заработав за день больше шестнадцати трудодней. В последующие дни выработка моя повышалась. 8 октября в присутствии комиссии из трепцов соседних колхозов «Новое Заполье» и «Красная Поляна» я дал 44 килограмма, а 23 октября — уже 48 килограммов. На глаз у нас определили, что выйдет четырнадцатый шестнадцатый номер. Отличный лен. Но и эта норма не предел! 29 ноября я натрепал 63 килограмма волокна. И уже на областном слете стахановцев-льнотрепцов дал слово, что доведу выработку волокна до 70 килограммов. И это слово сдержал. 8 декабря натрепал 74 килограмма льна, двенадцатым номером, 12 декабря — 84 килограмма, такого же, двенадцатого номера волокно, а 14 декабря — 116 килограммов!
Как я добиваюсь такой выработки? Этот вопрос задают мне часто. Многие думают, что дело в силе, что надо быть здоровенным человеком, особенным силачом, чтобы в четыре-пять раз перевыполнять норму. И я говорю им: как видите, и росту и здоровья я сред него, есть у нас сотни трепцов физически сильнее меня. Но в работе нужна не столько сила, сколько умение, сноровка, и главное — любовь к делу, честное выполнение Устава колхозной жизни, требующего, чтобы каждый колхозник работал добросовестно.
Первым делом я стараюсь уплотнить рабочее время, чтобы не было ни одной потерянной рабочей секунды... Второе условие хорошей работы — это подготовка рабочего места. Поэтому я готовлю сырец заранее, чтобы не бегать за ним во время работы. Затем набираю горсть сырца (у трепцов это называется повесьмом), закидываю его на локоть и на плечо — и пошла в ход деревянная яснина. Она идет вверх и вниз — и с сырца летит осыпающаяся костра.
За рабочий день я делаю несколько тысяч ударов по отрепываемому сырцу. При этих условиях очень важно, каким трепалом работать: если оно тяжелое — быстро устанет рука, а если легкое, то скользит по волокну, им нельзя нанести правильного удара — и там, где надо ударить один раз, приходится делать два удара. А это в свою очередь также понижает производительность труда... Еще скажу: работать надо ровно, без всякой суетни. От суетни только больше устанешь да лен попортишь. Неправильно ударишь трепалом — и тогда волокно разорвется, запутается. Я бью трепалом рассчитанно, равномерно, и из-под яснины выходит мягкое и шелковистое красивое волокно.
Свой опыт стремлюсь передать другим колхозникам. В 1934 году ездил в Череповецкий район на конференцию трепцов трех сельсоветов, показал колхозникам, как надо трепать — и выработка у них сильно поднялась. Ездил по приглашению председателя колхоза «Красная Звезда» в Хвойнинский район, где лен — культура новая. Там обучил своему ремеслу человек тридцать... Помогаю, понятно, и колхозникам нашего района. В моем колхозе «Красное Знамя» есть уже прекрасные трепцы — Ларионов Федор, Большаков Дмитрий, Пчелкин Николай, они дают свыше 30 килограммов льна. А колхозник Голубев дает 50 килограммов.
В деревне говорят: у хорошего льновода всегда будет хороший доход. И это правильно. В 1934 году я заработал 512 трудодней. И хотя в семье моей девять душ, из них семеро малых ребят, мы не знаем нехватки, живем хорошо. Хлебом обеспечил нас колхоз с лихвой, я даже продал больше двадцати пудов. В 1935 году получил доход еще выше — бывали дни, когда я зарабатывал до двадцати пяти трудодней...»
А вот как рассказывала о своей тяжелейшей работе, требующей и навыка, и терпения, и выносливости, льнотрепальщица колхоза «Артель труда» Краснохолмского района Калининской области Мария Бударина. Она как бы дополняет Николая Липинского — и мы, мол, женщины умеем соревноваться да трудовые рекорды ставить: «...Много значит суметь рассчитать свои силы. Другая трепальщица с самого начала работает слишком горячо, а к середине дня, глядишь, уже слишком устала. Я работаю не так: стараюсь работать плавно, ровно, без рывков, берегу силы наконец работы (к концу всегда работать труднее).
Труд у нас, конечно, особой сложности. Надо все время работать стоя. Много не поговоришь, потому что льняная пыль стоит неимоверная. Работаем мы зимой, на морозе. Ведь летом волокно слишком сухое для трепанья. Можно и осенью трепать, но только низкокачественные льны. Но я, однако, отвлеклась.
...Так вот, в тот день, когда я натрепала 43 килограмма, был такой случай. Еще во время работы взвесили натрепанное мною волокно, и оказалось, что у меня его меньше, чем у других трепальщиц моего звена. Председатель сельсовета с огорчением сказал: «Не выйдет у нее рекорд». И ошибся. Наконец трепки у меня было в запасе еще столько сил, что я догнала и перегнала других трепальщиц.
Наша рекордная выработка заинтересовала и других трепальщиц. Многие колхозницы стали интересоваться, как бы и им натрепать льна побольше. «Давайте и мы померимся, испробуем свою силу», — говорили они. И своего добились. Колхозницы, как говорится, в летах, такие, как Анастасия Петухова и Елена Шемякина, давали от 24 до 29 килограммов в день. Глядя на их работу, старухи колхозницы говорили: «Неслыханные года пришли. Что это только делается!»
Свой опыт по рекордной трепке льна мы передавали колхозницам других районов нашей области. Александра Захаровна объехала несколько колхозов в Бологовском районе. К нам приезжали учиться из Антоновского хозяйства Молоковского района. А потом их же трепальщица Ольга Виноградова обогнала нас, натрепав 85 килограммов льноволокна за день.
Хорошо поработали мы на трепке льна. Но этим дело не должно закончиться. Я поддерживаю предложение льновода Евдокии Юферевой из колхоза «Якорь» Шабалинского района Кировской области о переходе по примеру свекловодов на всех работах по льну на звеньевую организацию труда...
«Почему Демченко, Кошевая и другие «пятисотницы» могли добиться таких больших успехов на выращивании сахарной свеклы? — писала она в «Крестьянской газете».— Да потому, что они работали прекрасно, по-большевистски; потому что работали звеньями — от начала до конца. И еще потому, что их звенья получали определенные участки и за них отвечали». Свое предложение Юферева проводит у себя в колхозе в жизнь. Ее звену выделили участок земли. Она дала слово: получить с каждого гектара своего участка по 10 — И центнеров льняного волокна...
Вместе с другими лучшими льноводами нашего колхоза мы постараемся тоже объединиться в специализированное «льняное» звено и начнем готовить высокий урожай льна-долгунца...»
* * *
Пятилетка и соревнование. Слова-близнецы, понятия-близнецы, рожденные социализмом. Неожиданное, небывалое, но такое органичное сочетание. Двигатель прогресса — и его крылья. Метод социалистического строительства — и его знамя!
Первые наши пятилетки, как известно, отличались пафосом созидания. Лозунг «нового строительства» был затем дополнен и развит лозунгом «освоения новых предприятий и новой техники». А стахановское движение стало «высшей формой» социалистического соревнования...
В послевоенные годы восстановления и развития народного хозяйства страны — снова процитируем партийные документы тех героических лет — «в промышленности, на строительстве, транспорте и в сельском хозяйстве возникли новые, более совершенные формы и методы стахановского труда»...
60-е и 70-е годы, в частности восьмая, девятая и десятая пятилетки, были уже характерны «глубоким и непрерывным научно техническим прогрессом, внедрением в производство комплексной механизации и автоматизации» и, опять же, как следствие этого прогресса, «коренными изменениями в характере труда»...
И, наконец, новая, одиннадцатая пятилетка — это пятилетка «всемерного повышения эффективности производства», которая по своим историческим масштабам и значению может быть сравнима с легендарным периодом социалистической индустриализации, коренным образом преобразившей облик страны...
Пятилетки — мосты времени, его поэтапная эстафета. Каждая последующая пятилетка, опираясь на лучший опыт предыдущей, решала свою конкретную задачу практического хозяйственного строительства: дать стране больше продукции и лучшего качества! И каждая была яркой и образной иллюстрацией успешного претворения в жизнь ленинских указаний о том, что организация соревнования должна занять видное место среди задач Советской власти в экономической области.
Одним словом, у социалистического соревнования в нашей стране — богатейшая история и, можно сказать, уникальная трудовая биография. Оптимистичная, как свежесть майского утра, и звонкая, как хорошая песня. Соревнование — в лицах, красках, образах! — высветлило и голубизну льняного поля. Оно ярче обозначило его неповторимую судьбу, его «поэзию чувств», вместившую — и неистовость ударного ручного труда, и романтичность научно-технической революции, и смелость, обоснованность новых экономических реформ, и спокойную мудрость хозрасчета, и четкую технологичность производственных отношений в промышленной технологии возделывания льна-долгунца...
А НА ДВОРЕ уже август — преддверие золотой осени. На разомлевшую от июльской жары землю темными ночами падают длинные росы. И, собираясь в командировку в Калининскую и Смоленскую области, я уже прихватываю с собой рубашку потеплее. Потому как «на Ильин день даже камень прозябает». Эту примету любил, в свое время, высказывать мой дед.
Старые люди — много примечают. Слушать их всегда интересно.
А Ильин день занимает особое место в народном календаре: он приходится, если верить месяцеслову В. И. Даля, на двадцатые числа июля, на ту пору, когда лето уже перевалило свою «макушку». Выйдет, бывало, дед Семен на крыльцо, оглядит из конца в конец деревенскую улицу, на солнце прищурится, что-то пожует губами да и промолвит, как бы невзначай — для собственного размышления: «Эх, ильинская соломка — деревенская перинка». Это значит, жатва хлебов в разгаре. А еще скажет: «На Илью до обеда лето, после обеда осень». Или: «Пришел Илья, принес гнилья».
«Да почему гнилья? Почему в июле — об осени говорить надо?» — наскакивал я на деда с вопросами. «Чудак-человек,— удивлялся дед.— Ты посмотри на березку. Видишь, на самой вершине листья уже желтеть начали — так сверху и опадать потом начнут... А листья ольхи, падая, в трубочку свернутся — шорохи под ногами будут. А дождь польет — не то что под кустом, а и на кусте долго не высохнет. Вот тебе и гнилье...»
Из всех месяцев года дед особенно любил август, когда всю алость зорь, всю теплоту красок потухающих цветов — впитывают в себя краснобокие яблоки; когда румянятся кисти рябин и как-то по особому курлыкают журавли над полями...
В августе, помню, дед Семен всех удивил... Но чтобы рассказать об этом — надо вновь увидеть себя в тех краснознаменных праздничных днях детства.
...Эта история — с гербом нашей страны связана. Помню, как нас, пацанов-дошколят, впервые увидевших герб — не на картинке, а «живой», над крыльцом сельсовета,— поразила его яркость, красочность. Светлый оптимизм — в светлых цветах. Голубые тона, как объяснили нам, означают красоту и величие; цвет спелых колосьев — изобилие; красная, как пламя зари, лента — мужество, храбрость...
Герб вывесили вскоре после того, как отодвинулась на запад от нашего села линия фронта. И герб украсил сельскую улицу. Он сиял в лучах солнца, на фоне красного флага. И все в нем было рельефно, выпукло, «как настоящее».
Земной шар — «ну точь-в-точь школьный глобус». Его со всем недавно привез учитель из города... Серп — какой же сельский двор не имеет косы или серпа? «И даже ручка похожа!» Молот — так кто же из нас не бывал в кузнице у деда Трофима, кто не просил разрешения «постучать по наковальне»?! Колосья — вон их сколько на хлебном поле! Родившиеся накануне Великой Отечественной войны, мы не знали вкуса пирожных; зато хорошо знали, как утоляют голод пшеничные зерна, собранные в колючей стерне. Алая лента — одного цвета со знаменем, с косынками колхозниц-«пятисотниц», зачинателей стахановского труда на селе. Ну а красная звезда — да если она еще и на пилотке! — была мечтой всех мальчишек суровых 40-х годов. За красную звездочку мы готовы были отдать многое...
Так мы, мальчишки, восприняли герб. И таким он вошел в нашу жизнь. Стал привычным и понятным. Потому что все в нем было, «как настоящее». Герб сиял на крыльце сельсовета в лучах утреннего солнца и в алом отсвете знамени. И может быть, эта картина с годами и забылась бы, выцвела из моей памяти, если бы не дед Семен. Он взял и принес с поля снопик поспевающего льна!
А на следующее утро герб уже увидели все в обрамлении венка из льняных стеблей. И золотисто-коричневатыми дождинками украсили венок льняные коробочки, и стебли — одного цвета с хлебными колосьями. Свою затею дед Семен объяснил председателю сельсовета коротко и ясно: мол, Россия наша не только хлебом сильна, а и льном! И если уж нельзя прорисовать в гербе цветущий или такой вот спелости лен, то пусть хоть на праздник у герба побудет лен-долгунец. Пусть увидят люди в таком вот единении — и хлеб насущный, и лен-кормилец!
Такова была неожиданная для всех нас и яркая, как откровение, философия деда Семена. Он как бы преподал нам всем урок патриотизма, урок гражданской гордости за родное село — неотделимое от нашей льняной, хлебной нечерноземной России.
* * *
Август. Отцветают розы, падают хорошие росы. И земледельцу готовят три заботы: и косить, и пахать, и сеять. «Серпы греют, да вода холодит»...
Золотится льняное поле. Золотится солнце. И лица людей цвета спелой ржи и вызревшего льна. И глаза — василькового цвета. И вся природа вокруг такая русская, расписная, что, кажется, сама Россия распахнулась вечностью на земле!
Каждый раз, бывая в Нечерноземье, я открывал здесь что-то новое для себя — не увиденное ранее, не услышанное, не узнанное.
И поражался: как густо замешано здесь, сплетено в крепкую связь прошлое и настоящее, как отчетливо просматривается будущее.
В образе жизни, в характере истинных патриотов сельского льняного Нечерноземья всегда виделся мне какой-то обобщенный — а потому, наверное, и типичный — образ крестьянина-воина, крестьянина-труженика, «крепкого мужа, закаленного в деле жизни», виделся таким, каким, если продолжить образное высказывание великого русского писателя Н. В. Гоголя, «он должен был изникнуть... из крепких начал нашей русской породы».
* * *
Мне предстоит рассказать о мастерах-льноводах 70—80-х годов — наших современниках. Но при этом нельзя не вспомнить о послевоенном периоде отечественного льноводства.
...Друг мой август — спелый, и потому, наверное, работящий и по-хозяйски мудрый пахарь лета! — ты помнишь, как оскудели льном, потеряли свою золотистость поля подмосковного колхоза «Путь Ильича»? Того самого колхоза в деревне Кашино, где на «электрическом празднике» побывал В. И. Ленин.
«Война нанесла огромный ущерб нашему хозяйству,— писал председатель колхоза Н. М. Коробанов в своей книге-воспоминании «По пути Ильича»,— и льноводство утратило свою былую славу. Урожай льноволокна, достигавший обычно четыре-пять центнеров с гектара, снизился до одного центнера, а семян — и того меньше. Не лучше обстояли дела и в соседних колхозах... Сказывались, конечно, последствия войны. Ведь деревню Кашино пересекал «Волоколамский рубеж» обороны, и она была временно оккупирована врагом — что называется, обескровлена.
Гитлеровцы разрушили и сожгли 166 домов колхозников, две школы, здание сельского Совета. Сгорели дотла животноводческие постройки: четыре свинарника, пять овчарен, пять скотных дворов, четыре конюшни. Фашистские захватчики угнали и уничтожили 175 голов крупного рогатого скота, 300 свиней, 500 овец, 156 лошадей...»
Опаленные войной, оскудели, потеряли всемирную славу льняные поля деревни Кашино. Но это была всего лишь горькая капля в судьбе многих льноводных областей Нечерноземья. Как беспристрастно свидетельствует статистика, «в 1942 году в зоне временном оккупации немецко-фашистских войск оказались льноводные районы, в которых в 1940 году площадь посева льна составляла 1200 тысяч гектаров». Все надо было начинать заново...
И начали! И птицей фениксом расцвел, заголубел на обугленных полях лен-долгунец! Партия и правительство стояли на страже интересов льноводов и льноводства. И прокатились по российским полям духоподъемные призывы:
Возродим славу бежецких...
Псковских...
Смоленских...
Вологодских...
Новгородских...
Калининских льнов!
«Мы можем дать стране много высококачественного льна, призвали своих односельчан Н. Т. Ошмарин, Т. Т. Родионова Е. Н. Баринова, П. А. Петрова, А. А. Ошмарин, М. Н. Лотов; и другие заслуженные льноводы колхоза «Путь Ильича».— У нас есть мастерство и опыт. Есть желание и возможности хорошо потрудиться. Надо возродить былую славу кашинских льноводов!» ...Ты, конечно, помнишь, август, страдные дни на полях «колхоза деревни Кашино»? Шел 1954 год — «переломный год» для кашинского льноводства. Друг мой август, ты золотил высокие колхозные льны теплой кистью солнечных лучей, зажигал в утреннем небе ранние зори, прерывая «воробьиный сон» льноводов. И не ты ли укрепил силы льняных полей — и подарил кашинцам по четыре центнера волокна и столько же семян с гектара?! Если учесть, что в первые послевоенные годы здесь радовались и одному центнеру льнопродукции, то такой рост урожайности — в четыре раза! — можно считать весомой трудовой победой колхозных мастеров-льноводов.
Все, что происходило на полях колхоза «Путь Ильича», было типичным — если не лучшим! — для российского льноводства 50-х и 60-х годов. Более того, льноводная Россия тех лет старательно изучала опыт кашинцев, подражала им. Это была заметная веха в «голубой судьбе» льна-долгунца. И я не вправе обойти ее молчанием.
ЗЕМЛЯ, говорят, ценится по плодородию, а земледелец — по своим делам. А дела такие, что «не столько роса с неба, сколько пот с лица прольется на пашню за трудное лето». Познакомимся с опытом работы кашинских мастеров-льноводов. Тем более, что ремесло да мастерство — не коромысло, плеч не оттянет. Кому красное словцо, кому присказку...
А. А. Ошмарин: «...я про себя скажу, хоть шестьдесят лет имею. Дал я обязательство вырастить одиннадцать центнеров льноволокна, тонну семян. В старое время смеялись бы надо мной: одурел человек! А я послал на анализ почву и получил рецепт: требуется вложить столько-то суперфосфата, фосфоритной муки, калийной соли, золы и селитры. Достал все. Сеял лен не в один ряд, а крестом. Полку организовал. И больше дал волокна, чем обещал... Вот я и говорю: в старое время колдуном бы обозвали. А теперь и не дивится никто...»
Т. Т. Родионова: «...известно, что лен любит прохладное и влажное лето, обильные росы, дожди — не сильные, но частые. Длительных засух он совершенно не выносит. Лучший лен получается тог да, когда почва хорошо увлажнена в промежуток между посевом и цветением. Но избыточная влажность почвы также вредна для льна — он полегает, а может и заболеть... Обо всем этом хорошо знали наши льноводы исстари, на это и полагались: будут дожди, па дут росы — будет лен; ударит засуха или зальют ливни — пропадет долгий труд, не вернешь и семян...»
Е. Н. Баринова: «...конечно, еще и сейчас мы во многом зависим от того, как сложится погода. Но наука помогает нам теперь приспосабливаться к условиям погоды — до конца использовать благо приятные, «избегать» неблагоприятных... Мы хорошо знаем — спросите любого из наших механизаторов,— как обработать почву под посев и когда посеять лен, чтобы сохранить в почве влагу, так необходимую ему в первый период его роста — до цветения...»
Н. Т. Ошмарин: «...считались мы также и с тем, что лен, как уже говорилось, очень требователен к удобрениям. Объясняется это его своеобразными особенностями, о которых всегда должен помнить льновод... Лен требует много питательных веществ — больше, чем зерновые культуры, и не меньше, чем картофель. Но он плохо усваивает питательные вещества из почвы — таково уж устройство его корня. Значит, в почве должно быть не только много удобрений, но их надо так внести, чтобы лен мог без труда поглощать и усваивать их. Отсюда и вытекают требования льна к почве, ее обработке, к удобрениям, к предшественникам...»
П. А. Петрова: «...агрономы наши подсчитали, что в тот период, когда фактически решается судьба льна, в травяном пласте, поднятом осенью — в отличие от весны! — содержится азота в два раза больше... А вот еще данные науки: влажность почвы на полях многолетних трав, вспаханных в августе, была тоже вдвое большей, чем на не вспаханных. Ко времени же, когда льну требуется наибольшее количество влаги — в период до цветения — влажность почвы при осенней обработке достигала 22,2, а при весенней — 19,7 процента от полной, так сказать, влагоемкости. Вот чем и объясняется, что лен, посеянный по пласту, поднятому осенью, развивается быстрее, вырастает выше и тоньше, дает волокно лучшего качества...»
М. Н. Лотова: «...бывали годы, когда мы выращивали неплохой лен, а уберешь его да подсчитаешь — себе не веришь: куда же девался обильный урожай, что красовался на поле? С уборкой запаздывали, так как расстил, а потом и подъем льна со стлищ затягивали. И вот от урожая, выращенного с немалым трудом, оставалось очень мало. Сколько раз с горечью мы могли убедиться в справедливости хорошо известной каждому крестьянину истины: урожай не собранный — еще не урожай... Случалось, что теребили у нас лен более трех недель, обмолачивали его до нового года, расстилали солому, и не под теплые августовские росы, а чуть ли не под снег, а то и по снежному насту. Сколько потерь, какой ущерб колхозу! Расстил льняной соломы в сентябре уменьшает, как подсчитано, выход длинного волокна более чем на 20 процентов. Не раз, я говорю, убеждались в этом...»
Вот так, в коллективном раздумье о самих принципах организации доходного льноводства вновь пришел к кашинцам «вкус льна». И для меня здесь важна не сама технология — в деталях, а понимание льноводами ее необходимости, жизненности. В конце концов, как говорил председатель колхоза Николай Михайлович Коробанов, самое ценное в опыте каждого хозяйства именно это — не сама дозировка удобрений или обозначение глубины вспашки, а четкое обоснование: почему их применяют, из чего исходит та или иная дозировка или глубина обработки почвы, когда можно допустить отклонения и какие и т. д.?
Н. М. Коробанов: «...лен стоял на поле густой и высокий. Не легко было нашим механизаторам на таких участках. Но их агрегаты — три широкозахватные льнотеребилки — действовали бесперебойно. Механизаторы регулировали так называемый транспортерный стол, отодвигая его несколько назад, в зависимости от густоты льна. Благодаря этому пропускная способность транспортера увеличивалась, а, следовательно, и достигалась нужная скорость движения агрегата... Весь лен был вытереблен за 11 рабочих дней. Так быстро с этой работой в колхозе никогда не управлялись... Но, как известно, теребление — только начальная операция уборочного комплекса. Прежде чем лен можно назвать убранным, приходится проделать еще много разнообразных работ: связать его в снопы, поставить их в бабки для просушки и дозревания семян, потом обмолотить, разостлать соломку на стлищах, поднять, свезти на мяльно-трепальный пункт... Со всей этой работой хорошо справились наши полеводческие бригады. Высокий урожай 1954 года мы получили на площади, вдвое превышающей посевы льна прежних лет...»
* * *
«Овсы да льны — в августе смотри» — гласит вековой народный наказ льноводам. В биографии льна-долгунца август занимает особое место. Не потому ли так трогают что-то сокровенное в душе и прохладные звездопады ночей, и багрянец уходящего лета.
...Перед глазами — золотисто-зеленые поспевающие льны. И не яркое небо словно отразилось в них своей выцветшей за лето светлынью. И поле дышит теплом и горьковатой от пыли истомой. Поле гордится урожаем, играет с ветерком своей миллионностебельной силой.
Перед глазами у меня — лен одиннадцатой пятилетки. А мысленно я все еще уношусь на то, давнее льняное августовское поле 50-х годов. Оно не забылось: ведь хорошая работа два века живет. А в большом сердце народа, говорят, и далекое близко. И в добрых делах нынешних мастеров урожая отчетливо просматриваются истоки многолетнего — да нет, многовекового! — опыта льноводства, тщательно отобранного жизнью и временем...
А теперь, я думаю, пора перелистать свои журналистские блокноты конца 70-х — начала 80-х годов. Разобрать, вернее — расшифровать торопливые записи: названия сел и деревень, колхозов и совхозов, имена и фамилии специалистов сельского хозяйства, мастеров-льноводов...
Листаю записные книжки — свидетельства личных встреч с механизаторами на калининских, смоленских, псковских, вологодских, новгородских полях и полевых станах. И видится мне собирательный образ современного механизатора-льновода, трудовая биография которого начинается, как и весенние всходы, от крепкого корня в родной земле.
ОТЧИЙ ДОМ. Известно, люди, где родились и вскормлены, к тому месту великую любовь имеют. И в душе у каждого человека, вы росшего на селе, маленькой животворной капелькой живет, никогда не усыхая, чувство родства с землей. Одна у человека родная мать, одна Родина и одно место на земле отцов — деревня, деревушка, деревенька! — где оставлена многими из нас частица сердца.
«...Родина моя — вот здесь, на берегах реки Себлы, что впадает в Рыбинское водохранилище. Это километров на пятьдесят южнее от нашего районного центра — Весьегонска...»
Город Весьегонск... Вернемся к началу этой главы и вспомним, как образно писали весьегонцы, прожив «год — с винтовкой и плугом»: «Мы — первые дровосеки, прорубающие прогалину в дремучем лесу». И еще: «Мы стоим только под красным знаменем, каждый, зная свое место и свое дело». Нынешние, 80-е годы виделись им тогда только в красивых мечтах... И вот теперь потомок «вольных пахарей», которые «советским плугом разрыхляли запущенную барами ниву», — Владимир Дымов гордится, что эта нива досталась ему в наследство:
«...Каменка, Новое, Дюдиково, Беняково — на левом берегу Себлы; Огнишино, Приворот — на правом и плюс тысяча гектаров пашни — это и есть наш колхоз «Звезда». Наши матери помнят отменные урожаи льна-долгунца на колхозных полях — убирали его вручную, не жалея ни сил, ни здоровья. Теребили, расстилали на суходолах по берегам Себлы, сушили и укрывали от непогоды в ригах. Еще и сейчас кое у кого сохранились мялки да трепала — примитивные орудия первичной обработки.
А сегодня выйдешь на угор, а перед тобой позванивает головками, переливается блеклой зеленью льняное поле, окруженное темным ельником, поделенное светлой лентой Себлы. Вроде и прежний лен, да не прежний, другой — машинный. Ковром под ним зеленеет райграс, специально подсеянный для вылежки тресты. На суходолы солому уже не вывозим. Да и где они, суходолы? Жировой земли квадратного метра нет, вся окультурена. В некоторых местах с берега лен в зеркало реки смотрится... Другой он — нынешний лен. Если подвести итог прошедшим годам (с тех пор как образовали мы в колхозе механизированное комсомольско-молодежное звено), то он выглядит так: в первый год мы получили по четыре центнера с гектара льноволокна, во второй — по пять, в третий — по шесть, урожай прошлого года — чуть больше семи центнеров волокна с гектара, 170604 рубля чистого дохода колхозу...»
Родительский дом — начало начал. Не потому ли так трогательны воспоминания земледельцев о своем босоногом детстве, о сельской школе, об ученической производственной бригаде и, конечно же, о страдных днях уборки урожая... И невольно думаешь: какие живительные и поистине неиссякаемые соки питают нас в родных краях! Какой заряд жизни получаем мы от деятельного общения с деревней!
Председатель колхоза «Рассвет» Псковской области А. Базилевич: «...из поездки по полям вернулся я поздним вечером. Присел на крылечке дома отдохнуть да поразмышлять неторопливо о хозяйственных делах. А в поселке Молодежном ярко горели огни, и песня, словно на крыльях, летела над селом: «В земле наши корни, в земле наше счастье...» Песня растрогала, далеко увела за собой — в молодость мою. И подумал я вот о чем. Забыть свой край родной, если хоть раз встречал в поле рассвет, шагал к нему росными тропами, видел, как в розовых туманах купается солнце и наливается рожь,— невозможно: слишком велико притяжение земли...
По себе знаю. Было у меня расставание с родной землей, увела от нее морская романтика. Но сколько ни плавал, а думы о земле, на которой родился и вырос, всегда носил в сердце своем, чувствовал ее дыхание и тепло. И вот — вернулся к ней...»