Литературное наследие композитора Валерия Александровича Гаврилина (1939-1999) — критические статьи, эссе, вступительные слова, интервью — раскрывает еще одну важную грань его неповторимо яркой и талантливой личности. Читать его всегда захватывающе интересно, ибо литературные его работы всегда необычны, свежи, живы по мысли. Дух захватывает — и от глубины мысли, и от той четкости, с какой формулируется позиция автора, и от блистательного литературного стиля. Читая Гаврилина, так же как и слушая его музыку, неожиданно для себя начинаешь смеяться и горевать, радоваться и печалиться, возвышаться духом и страдать от чьего-то уничижения...
В статьях, выступлениях, интервью В. А. Гаврилина затронуты многие актуальные вопросы современной культуры, и шире — жизни. Он писал и говорил о высокой миссии и роли искусства в жизни народа, о фольклоре и хоровом искусстве, о композиторах, исполнителях и актерах, о поэтах и художниках, о бардовской песне и современной эстраде, о музыкальном восприятии и музыкальном просвещении, об экологии, нравственности и о многом другом. И всегда — темпераментно и увлекательно, неожиданно и убедительно, всегда мысль художника оказывается облеченной в блестящую образную и доходчивую форму. Широту тем, внезапность поворотов живой мысли, публицистическую броскость — все это на первый взгляд можно принять за разрозненные высказывания человека ярких озарений, но далекого от научной строгости с ее последовательным и логичным выстраиванием аргументированной системы доказательств. Однако в его текстах нет всеядности и поверхностности случайных заявлений по случайным поводам — такими они могут показаться лишь кому-то стороннему, далекому от размышлений о коренных вопросах развития культуры. Внимательное ознакомление с высказываниями Гаврилина по самым вроде бы далеким от искусства проблемам обнаруживает удивительную цельность и органичность, фундаментальную и стройную систему взглядов, последовательную эстетическую и этическую позицию.
Нередко героями его статей, заметок, предисловий, эссе становились известные артисты, художники, музыканты — первостепенные фигуры музыкально-исполнительской и театральной культуры. Писал он и о своих старших коллегах и учителях, об известных композиторах — В. П. Соловьеве-Седом, В. Н. Салманове, Д. Д. Шостаковиче. Совершенно особое и весьма значительное место в гаврилинской публицистике занимает грандиозная фигура Г. В. Свиридова.
Наряду с этими прославленными художниками в его статьях встречаются подчас и менее громкие, но не менее достойные имена, в частности М.А.Матвеев и В. Н. Трамбицкий. Вновь, как и в своем музыкальном творчестве, Гаврилин следует принципу «нет неинтересных тем и людей», исходя из убеждения в том, что профессиональная музыкальная культура, как и фольклор, держится, развивается и процветает не только благодаря широко известным, популярным, выдающимся личностям, но и громадной армии порой почти безвестных тружеников национальной музыкальной культуры, обеспечивающих сохранение несметных богатств и целостности культурной традиции, их упрочение и передачу следующим поколениям. Подробнее к этой глубокой, чрезвычайно современной и плодотворной культурологической идее мы еще вернемся, а пока в качестве примера упомянем весьма характерную для Гаврилина статью, написанную к 80-летию В. Н. Трамбицкого. Она проникнута необычайной и несколько непривычной для подобного жанра душевной теплотой, искренним почтением и представляет собой увлекательнейшее эссе, которое составило бы честь музыковеду любого ранга, — эссе о подлинном величии и славе настоящего художника и человека, о чем свидетельствует, возможно, и не броское, но очень точное и емкое название — «Жизнь поучительная и достойная».
Гаврилинские размышления на подобные — этически значимые — темы это неизбежно и высказывание своей позиции, своих сокровенных мыслей. Во всяком случае, как нам представляется, слова из этой статьи: «И хорошо бы научиться спрашивать себя: не слишком ли заигрался, не слишком ли себя навязываешь, позволяет ли это совесть? Если нет — лучше промолчать...» — могут служить ключом к объяснению и длительных периодов молчания самого Гаврилина, и трагической судьбы значительной части его творческого наследия.
Неоднократно обращался он и к вопросам музыкальной пропаганды и просветительства, к чрезвычайно беспокоившему его современному состоянию весьма оторванного тогда от жизни музыкознания. Чтобы оценить пафос этих выступлений, необходимо помнить, что первые его статьи и интервью относятся к годам начала второй «оттепели», когда казалось, что в нашей стране возможны какие-то перемены, и строились грандиозные планы дальнейшего развития музыкальной жизни, в которой достойное место должна была найти и всесторонняя критика современного — то есть периода до второй «оттепели» — состояния нашей музыкальной культуры. Такая масштабная задача была поставлена и блестяще выполнена молодым, но уже прославившимся Валерием Гаврилиным в статье «Путь музыки к слушателю». Удивительно, что в патоке юбилейных реляций о принятых к 50-летию Октября выполненных и перевыполненных обязательствах дозволена была и столь острая нота. Пафос ее сконцентрирован в резюме, которое звучало в лучших традициях революционных прокламаций:
«Итак — решительное "нет!" чванству и бюрократизму в сочинении и пропаганде музыки! Будем помнить о крестьянах, о болтающихся в подворотнях мальчишках, о женщинах, работающих на ремонте железных дорог, обо всех людях, о народе, которому так необходима музыка, что помогала бы жить лучше, светлее! Не новая это идея, не в первый раз звучит такой призыв, но на пороге Пятидесятилетия не грех и признаться, что мы еще не все успели, не все выполнили, что есть еще у нас непогашенные долги перед теми, для кого мы существуем и работаем. Мы — должники перед массой людей, не испытавших на себе чувство музыки. Нельзя эстетствовать, нельзя бежать в технические системы и экспериментировать до бесконечности. Лучший эксперимент — слушать жизнь и учиться у жизни. Но не учиться "учиться жить"! Нам не нужны ни "читальный-бальный", ни "румба ударников труда", ни намыленные пошлостью и глубокой философией на мелких местах симфонии или песни.
Благодаря своим слушателям — и реальным, уже завоеванным, и потенциальным — мы занимаемся музыкой, и сама музыка рождена ими. Если бы их сердца не знали горя и радости, то не о чем было бы петь, не о чем было бы играть, не о чем было бы сочинять музыку».
Боюсь, что этот свежий, вполне искренний, выстраданный взгляд, всестороннее видение острейшей проблемы развития нашей культуры, этот крик души, потонул в цинично-понимающих ухмылках и переглядываниях поднаторевших в дворцовых интригах функционеров Союза композиторов, занятых казенными перепевами давно обветшавших и всем прискучивших революционных лозунгов. Слишком различны были точки зрения, горизонты и масштабы у писавшего кровью сердца молодого деревенского паренька с Вологодчины и у достаточно узкого круга вальяжных столичных читателей журнала «Советская музыка»...
Рассматривая широкий спектр проблем композиторского творчества, музыкального образования и пропаганды, Гаврилин обратил внимание и на состояние современного музыковедения, которое в те годы только начинало выбираться из глубокого подполья сугубо музыкальной проблематики на просторы реальной современной музыкальной жизни. Гаврилину, лишь недавно окончившему консерваторию, все это было до боли знакомо.
«Известно, что большая роль в пропаганде принадлежит музыковедам. Известно также и то, что здесь не все благополучно. Кого готовят консерватории — совершенно неясно. Люди, на пятом году обучения тихомирно исследующие, например, форму рондо у Моцарта, сплошь и рядом выходят из консерватории мало осведомленными о перипетиях музыкальной жизни нашей повседневности, плохо представляющими себе общественную цель своей работы.
Единственное, что им ясно, это что музыка прекрасна, а публика сера. Что они, возможно, должны написать диссертацию и работать в музучилище, где у них, возможно, будут хорошие ученики, которых они приготовят в вуз и которые, возможно, в свою очередь напишут о рондо у Моцарта, окончат консерваторию и, возможно, поедут работать в музучилище, где у них... и т. д., так сказать, производство для производства, простое воспроизводство. А где же творческая "прибавочная стоимость"? Получается заколдованный круг и очень мало смысла. А смысл в том, чтобы бороться за музыку, за ее счастливую жизнь в сердцах людей. Каждый профессионал должен воспитать хотя бы несколько любителей музыки!» («Путь музыки к слушателю»).
И много позже, но уже с гораздо меньшей надеждой и энтузиазмом возвращается он к этой теме, замечая, что по-прежнему «есть в общении музыковедов со слушателями несколько болезненных крайностей. Первая состоит в том, что слушателям в чувствительных выражениях рассказывают об ужасах жизни великих музыкантов (не пережив провала оперы и разлада с окружающей действительностью, скончался через 25 лет после премьеры). Вторая — нудный урок по анализу форм (симфония написана в традиционной форме — сначала исполняется первая часть, за ней следует вторая, завершается весь цикл третьей и четвертой частями)» («Открытие красоты»).
Знаток и тонкий ценитель русского литературного слова Г. В. Свиридов писал Гаврилину: «Вы обладаете подлинным литературным даром (что я заметил уже давно!), имеете свой язык, стиль и манеру высказывания. "Исправлять" Вас это значит "портить" Вас, и не исключено, что это может быть сделано вполне сознательно людьми, не разделяющими Ваших точек зрения. Такое, увы, — бывает!» У Гаврилина всегда все написано живо, всегда это свое. И никогда — написанная по плану «докладная», где все по полкам, полно ходовых выражений, «последних установок» и канцеляризмов, а в конце концов остается непонятно — зачем, почему и для кого это предназначено.
Помню, какое ослепительное впечатление произвела на меня и какую белую зависть вызвала статья «Три времени года» — она была написана именно так, как мне всю жизнь хотелось научиться писать...
Гаврилин ориентировался на лучшие образцы отечественной и мировой музыкальной критики — Б. В. Асафьева, Р. Роллана и других. Существенно отличаются статьи от большого числа работ, которые пишутся музыковедами для музыковедов и в которых излагаются многие важные и интересные мысли — как бы схемы анализа, поднявшиеся до интересных научных обобщений, однако не обретшие той художественной и литературной формы, в какой они были бы доступны широкому кругу интересующейся музыкой публики. Унылость, «птичий язык», скука... Нередко все это проникает из научных и методических трудов в прессу, и оттого газеты и журналы предпочитают обращаться скорее к хорошему, но не слишком сведущему в области музыки журналисту, нежели к знающему, но сухо и невыразительно пишущему музыковеду...
Хочется обратить особое внимание на некоторые статьи Гаврилина, по разным причинам оставшиеся неопубликованными. Примером может служить статья об опере Ширвани Чапаева «Горцы». О ней на V пленуме правления СК СССР (1972 г.) говорил А. Н. Сохор: «Так было, например, в Ленинграде с рецензией на постановку оперы Ш. Чалаева "Горцы". Опера — талантливейшее произведение, встретившее у слушателей горячий прием. Но постановка в Малом оперном театре вызвала возражения. Когда композитор В. Гаврилин написал рецензию, высоко оценивающую сочинение Чалаева, но критикующую работу театра, в редакции ему сказали, что существует другое мнение, что это хороший спектакль, поэтому нужно переделать статью, или она не будет помещена»[1][1 За действенную музыкальную критику: Из материалов V пленума правления Союза композиторов СССР. М., 1974. С. 92]...
Следует помнить, что в каждом интервью — своя степень понимания и точности изложения собеседником, интервьюером. Интервью — это еще и ситуативность высказывания, свидетельство текущего момента. Вот почему не следует искать в них исчерпывающей полноты и предельной точности изложения фактов — это всегда рассказ-беседа, имеющий свои жанровые особенности, определяемые принадлежностью к устной культуре. Иначе поставленный вопрос влечет за собой иную компоновку событий в ответе, иные акценты...
Другое дело — личностная интонация высказывания Гаврилина, его изумительная яркая и образная речь, которая сохранилась прежде всего в его статьях и эссе, в меньшей степени — в корреспонденциях и высказываниях по поводу, но, к счастью, — во многих интервью[1][1 Пользуюсь случаем отметить наиболее интересных собеседников Гаврилина — это В. Аринин, Е. Билькис, В. Колосова, Н. Серова, Л. Сидоровский, Т. Отюгова, Л. Ухо, Т. Шохина].