Как произошла ваша встреча с поэзией Твардовского? Я имею в виду балет «Дом у дороги».
Вы знаете, к поэзии я так и не пришел, для этого, наверное, нужны годы и годы. А балет — это более общее, абстрактное отношение к Твардовскому. До сих пор у меня с балетами было все в порядке: сделал я четыре балета, а вот на пятом оборвалось. Мы стали делать балет «Невский проспект»[2][2 В 1995 году Гаврилин работал над телебалетом «Невский проспект» по либретто А. А. Белинского. Телебалет не был поставлен], а потом оказалось, что никто не может оплатить работу, даже не мне — артистам, оркестру, за костюмы.
Выходит, что балет сейчас не перспективное дело?
Сейчас трудно сказать, что именно перспективно. Мне проще: я-то в общем заканчиваю выношенное. А молодым — трудно. Нужно искать жанры и формы, в каких можно работать. Я думаю, что современную музыку старых жанров еще долго не смогут оплачивать. И понадобится ли она вообще — не знаю. Потому что для богатых музыка приобретает характер наслаждения, хорошего времяпрепровождения, престижа. Поэтому им достаточно «Щелкунчика» или «Лебединого озера», ну, в общем, такого традиционного, русского <...> этим они обойдутся.
Ваше отношение к такому феномену XX века, как рок-музыка?
Мне кажется, что на эту тему слишком много разговоров, когда в одну кучу валят разнородные вещи. Эти все направления даже и не похожи друг на друга, ничего общего у них нет. Ну хоть убейте меня, никогда не пойму, почему Башлачев — это такой же рок, как и у какой-то английской группы.
Здесь, как и во всяком деле, соединяется бездарное с даровитым. И часто бездарное, серое, посредственное, гораздо нахрапистее. Но в то же время я не могу это все полностью отрицать, потому что многое мне симпатично. Мне очень нравятся поиски рок-музыкантов в певческой манере, если действительно есть пение и манера. Не так часто подобное случается, но ведь талантливое и не может быть слишком часто.
<...> Одновременно вокальная манера в оперных театрах и на камерной эстраде слишком заузилась. Даже наши русские особенности, наработанные за последние девяносто лет, быстро нивелируются и переходят на чистую итальянщи-ну, потому что в мире большой спрос на Италию.
В рок-музыке талантливо выглядят многие аранжировки: там очень интересные полифонические напластования, которые уходят от имитационной полифонии. А ведь именно на нее и ориентирована наша академическая школа.
Но все это просто тонет в море мусора и нечистот, которыми переполнен шоу-бизнес, и очень трудно выделить что-то яркое и талантливое.
Сейчас возникла другая мода: на древнерусские песнопения...
Это зависит от того, насколько они действительно древнерусские. Еще неизвестно, откуда их берут исполнители и кто делает расшифровку. У меня по поводу древнерусского знаменного распева вообще существуют большие сомнения в правильности трактовки исполнения. И моя композиторская интуиция ничего не говорит мне об этом. Вначале, конечно, древнерусские песнопения произвели на меня ошеломляющее впечатление. Но теперь, когда каждый коллектив — а их теперь больше сотни — вдруг взялся за неизвестно откуда взявшиеся древнерусские распевы, это уже надоедает. Причем исполнители берутся за такие сочинения, какие и в свое время не пользовались успехом. И потом, надо уметь петь. Не всякая хоровая манера может соответствовать требованиям, предъявляемым настоящей церковной музыкой. Тут какая-то особая истовость должна быть.
Я думаю, что настоящее исполнительство древнерусских песнопений еще впереди, его надо найти.
Вы начинали как кларнетист. А ваш любимый инструмент сегодня?
Голос, человеческий голос. Он — царь всей музыки. Он всегда наготове, всегда с человеком. Меня привлекает его умение изображать любой инструмент. И вот как только появится хорошая певческая музыка, так появится и хорошая симфоническая.
Кого из самых ярких мастеров вокального искусства нашего столетия вы могли бы назвать?
Большего вклада в развитие вокальной музыки, чем Шаляпин, по-моему, не внес никто. А из самых выразительных исполнителей-женшин, расширяющих традиционную манеру пения, я бы назвал Обухову.