Предание, основанное, без сомнения, на рассказах Свенельда и немногих
товарищей  его,  возвратившихся  в  Киев  после  гибели   Святославовой,
согласно   с   византийскими  летописцами  относительно  гордого  вызова
Святославова грекам:  "Хочу на вас идти,  и взять ваш  город,  как  взял
этот";  но  эти  слова  у византийцев Святослав сказал в ответ на мирные
предложения императора;  очень согласно  с  своим  положением  Святослав
велит сказать Цимискию,  что Русь не поденщики, которые питаются трудами
рук своих.  Самое начало войны было уже, по византийцам, несчастливо для
Руси:  полководец  Цимиския Вард Склир разбил отряд Святославова войска,
составленный,  кроме руси, из венгров и болгар. Несмотря, однако, на это
и по византийцам видно,  что Святослав не думал унывать;  русские отряды
сильно разоряли области Империи,  что означено у  летописца  разрушением
городов. Цимиский видел, что необходимо всеми силами государства напасть
на Святослава и вытеснить  его  из  Болгарии.  Он  вступил  с  огромными
войсками в эту землю,  и началась война на жизнь и на смерть,  как видно
из слов  самих  византийцев,  которые  отдают  справедливость  отчаянной
храбрости  Святославовой  дружины.  Но  эта  храбрость не помогла против
безмерно большего  числа  врагов,  предводимых  полководцем  искусным  и
храбрым,  среди враждебных болгар,  против которых Святослав,  по словам
византийцев,  употреблял  крайне  насильственные  меры.  Русский   князь
принужден  был  просить  мира у императора с условием очистить Болгарию.
После мира имело место свидание обоих вождей;  для  нас  важно  описание
Святославовой наружности, оставленное Львом Диаконом: "Святослав приплыл
на место свидания в лодке по Дунаю,  причем действовал веслом наравне  с
другими  гребцами.  Он  был  среднего  роста,  имел  плоский нос,  глаза
голубые, густые брови, мало волос на бороде и длинные, косматые усы. Все
волосы на голове были у него выстрижены,  кроме одного клока,  висевшего
по обеим сторонам,  что означало его знатное происхождение.  Шея у  него
была  плотная,  грудь  широкая,  и все прочие члены очень стройные.  Вся
наружность представляла что-то мрачное и свирепое.  В одном  ухе  висела
серьга,  украшенная  карбункулом  и двумя жемчужинами.  Белая одежда его
только чистотою отличалась от одежды прочих русских.  Из сличения  наших
летописных  известий  с  известиями  византийцев  оказывается одно,  что
Святослав потерпел неудачу, должен был заключить невыгодный для себя мир
с императором,  причем обязался оставить Болгарию и возвратиться в Русь.
Что же касается до противоречий между русскими и греческими  известиями,
то  ясно,  что  в  летописное  известие  вошли  рассказы Свенельда и его
уцелевших  товарищей,  которые,  передавая  об  одних  подвигах   своих,
умолчали о неудачах.
   Заключив мир  с  греками,  Святослав  пошел  в  лодьях  к днепровским
порогам; отцовский воевода Свенельд говорил ему: "Ступай, князь, в обход
на  конях,  потому что стоят печенеги в порогах".  Святослав не послушал
его и пошел в лодьях;  между тем переяславцы послали сказать  печенегам:
"Идет Святослав в Русь с большим богатством и с малою дружиною". Получив
эту весть,  печенеги заступили пороги,  и когда Святослав приплыл к ним,
то уже нельзя было пройти.  Князь стал зимовать в Белобережьи,  съестные
припасы вышли и сделался большой голод, так что платили по полугривне за
лошадиную  голову.  В  начале  весны Святослав пошел опять в пороги,  но
здесь был встречен Курею,  князем печенежским,  и убит;  из  черепа  его
сделали чашу, оковали ее золотом и пили из нее. Свенельд пришел в Киев к
Ярополку.
   Это предание,  как  оно  занесено  в  летопись,   требует   некоторых
пояснений.  Здесь прежде всего представляется вопрос:  почему Святослав,
который  так  мало  был  способен  к  страху,  испугался   печенегов   и
возвратился  назад зимовать в Белобережье;  если испугался в первый раз,
то какую надежду имел к беспрепятственному  возвращению  после,  весною;
почему он мог думать, что печенеги не будут сторожить его и в это время;
наконец,  если  испугался  печенегов,  то  почему   не   принял   совета
Свенельдова,  который указывал ему обходный путь степью?  Другой вопрос:
каким образом спасся Свенельд?  Во-первых,  мы знаем,  каким  бесчестием
покрывался дружинник,  оставивший своего вождя в битве, переживший его и
отдавший  тело  его  на  поругание  врагам;  этому  бесчестию   наиболее
подвергались самые храбрейшие,  т. е. самые приближенные к вождю, князю;
а кто был ближе Свенельда к Святославу?  Дружина обещала Святославу, что
где  ляжет  его голова,  там и они все головы свои сложат;  дружина,  не
знавшая страха среди многочисленных  полчищ  греческих,  дрогнула  перед
печенегами?  И неужели Свенельд не постыдился бежать с поля,  не захотел
лечь с своим князем? Во-вторых, каким образом он мог спастись? Мы знаем,
как  затруднительны  бывали  переходы  русских  через пороги,  когда они
принуждены бывали тащить на себе лодки и обороняться от  врагов,  и  при
такой  малочисленности  Святославовой  дружины  трудно,  чтоб главный по
князе вождь мог спастись от тучи облегавших варваров.  Для решения  этих
вопросов мы должны обратить внимание на характер и положение Святослава,
как они выставлены в предании. Святослав завоевал Болгарию и остался там
жить;  вызванный  оттуда  вестию  об опасности своего семейства,  нехотя
поехал в Русь; здесь едва дождался смерти матери, отдал волости сыновьям
и  отправился навсегда в Болгарию,  свою страну.  Но теперь он принужден
снова ее оставить и возвратиться в Русь, от которой уже отрекся, где уже
княжили  его сыновья;  в каком отношении он находился к ним,  особенно к
старшему,  Ярополку,  сидевшему в Киеве? Во всяком случае ему необходимо
было лишить последнего данной ему власти и занять его место; притом, как
должны были смотреть на него киевляне,  которые и прежде упрекали его за
то,  что  он отрекся от Руси?  Теперь он потерял ту страну,  для которой
пренебрег Русью,  и пришел беглецом в  родную  землю.  Естественно,  что
такое   положение   должно  было  быть  для  Святослава  нестерпимо;  не
удивительно,  что ему не хотелось возвратиться  в  Киев,  и  он  остался
зимовать в Белобережье,  послав Свенельда степью в Русь, чтоб тот привел
ему оттуда побольше дружины,  с которою можно было  бы  снова  выступить
против болгар и греков, что он именно и обещал сделать перед отъездом из
Болгарии.  Но Свенельд волею или неволею мешкал  на  Руси,  а  голод  не
позволял  Святославу  медлить  более в Белобережье;  идти в обход степью
было нельзя:  кони были все съедены,  по необходимости должно было плыть
Днепром  чрез  пороги,  где  ждали печенеги.  Что Святослав сам отправил
Свенельда степью в Киев, об этом свидетельствует Иоакимова летопись.
   Таковы предания о деятельности и  смерти  Святослава.  Олег  и  Ольга
соединены  в  предании одним характером:  оба представляются нарядниками
земли,  мудрыми,  вещими;  Игорь между ними является воином  неотважным,
князем    недеятельным,   вождем   дружины   корыстолюбивым.   Святослав
представлен образцом воина и только  воина,  который  с  своею  отборною
дружиною покинул Русскую землю для подвигов отдаленных, славных для него
и бесполезных для родной земли; эти отношения Святослава к Руси предание
выставило в речах послов киевских, отправленных к Святославу в Болгарию.
Можно сказать,  что Святослав никогда не имел на  Руси  значения  князя:
сначала   это  значение  имела  его  мать,  Ольга,  потом  сыновья  его.
Утверждение Святослава в Болгарии,  успехи его в войне с  греками  могли
иметь важные следствия для новорожденной Руси, но историк не имеет права
рассуждать о том,  что могло быть,  он имеет право только  сказать,  что
неудача Святославова проистекла от недостаточности его средств, от того,
что он оторвался от Руси, действовал только с одною отборною дружиною, а
не  устремил  на Грецию соединенные силы всех племен,  подвластных Руси;
только в последнем случае предприятие  Святослава  могло  иметь  важное,
решительное  влияние  на судьбы Восточной Европы.  Олег и Ольга предания
действуют  преимущественно  хитростию  и   перехитряют   самих   греков;
Святослав  отличается  поведением  противоположным;  он  не  нападает на
врагов хитростию, но посылает сказать им: иду на вас! И когда однажды он
вздумал было схитрить с греками,  то его неловкая хитрость обратилась во
вред ему самому.
   Каковы бы ни были  причины  и  обстоятельства  смерти  Святославовой,
Ярополк  остался  старшим  в роде княжеском и Свенельд при нем в большой
силе.  Для объяснения последующих явлений мы не должны упускать из  виду
возраста   детей   Святославовых:   Ярополку   было  не  более  11  лет,
следовательно,  при нем должен был находиться воспитатель,  кто был этот
воспитатель,  в каком отношении был к нему Свенельд и как получил важное
значение - об этом летописец  ничего  не  знает.  Мы  не  должны  только
забывать, что Ярополк был малолетен, следовательно, действовал под чужим
влиянием.  Единственным  событием  Ярополкова  княжения,   внесенным   в
летопись,  была усобица между сыновьями Святослава. Мы знаем, что охота,
после войны,  была господствующею страстию средневековых варваров: везде
князья  предоставляли  себе  касательно  охоты  большие  права,  жестоко
наказывая  за  их  нарушение.   Это   служит   достаточным   объяснением
происшествия, рассказанного нашим летописцем: сын Свенельда, именем Лют,
выехал из Киева на  охоту  и,  погнавшись  за  зверем,  въехал  в  леса,
принадлежавшие к волости Олега,  князя древлянского;  по случаю в это же
время охотился здесь и сам Олег, он встретился с Лютом, спросил, кто это
такой и,  узнав,  что имел дело с сыном Свенельдовым,  убил его.  Здесь,
впрочем,  несмотря на предложенное нами выше общее  объяснение  поступка
Олегова,  нас  останавливает  одна  частность:  Олег,  говорит предание,
осведомился - кто такой позволяет себе охотиться вместе с ним и,  узнав,
что  это  сын  Свенельдов,  убил  его.  Зачем  предание  связывает части
действия так,  что Олег убивает Люта тогда,  когда  узнает  в  нем  сына
Свенельдова?  Если бы Олег простил Люту его дерзость,  узнав, что он сын
Свенельда - знаменитого боярина старшего  брата,  боярина  отцовского  и
дедовского, тогда дело было бы ясно; но летописец говорит, что Олег убил
Люта именно узнавши,  что он  сын  Свенельда;  при  этом  вспомним,  что
древлянскому  князю было не более 13 лет!  Следовательно,  воля его была
подчинена влиянию других,  влиянию какого-нибудь сильного боярина, вроде
Свенельда.  Как бы то ни было, за это возникла ненависть между Ярополком
и Олегом;  Свенельд хотел отомстить Олегу за сына и потому не переставал
твердить Ярополку: "Поди на брата и возьми волость его". Через два года,
т. е. когда Ярополку было 16, а Олегу 15 лет, киевский князь пошел ратью
на древлянского;  последний вышел к нему навстречу с войском,  и Ярополк
победил Олега.  Олег  побежал  в  город,  называемый  Овруч;  на  мосту,
перекинутом   через  ров  к  городским  воротам,  беглецы  стеснились  и
сталкивали друг друга в ров,  причем столкнули и Олега;  людей  попадало
много,  за  ними  попадали лошади,  которые и передавили людей.  Ярополк
вошел в город Олега,  взял на себя власть его  и  послал  искать  брата.
Долго  искали  князя и не могли найти.  Тогда один древлянин сказал:  "Я
видел, как вчера столкнули его с моста". Стали вытаскивать трупы изо рва
с утра до полудни, наконец, нашли Олега под трупами, внесли в княжий дом
и положили на ковре.  Пришел Ярополк,  начал над ним плакаться и  сказал
Свенельду:  "Порадуйся теперь, твое желание исполнилось". Заключали ли в
себе эти слова упрек или Ярополк хотел ими просто объявить старику,  что
желание его удовлетворено,  хотя первое правдоподобнее по связи с плачем
- во всяком случае предание признает, что дело совершено преимущественно
под  влиянием  Свенельда,  и очень естественно,  что князь не действовал
самостоятельно: ему было только 16 лет!
   Ярополк, как сказано выше,  взял братнюю волость. Третий Святославич,
Владимир,  узнал в Новгороде, что Ярополк убил Олега, испугался братнего
властолюбия  и  бежал  за  море,  а  Ярополк  послал  в  Новгород  своих
посадников и стал владеть один на Руси.
   Через три  года  Владимир возвратился с варягами в Новгород и прогнал
оттуда Ярополковых посадников, приказав им сказать брату: "Владимир идет
на  тебя,  приготовляйся  к  войне".  Наступательное  движение Владимира
против Ярополка было необходимо: Владимир не мог надеяться, чтоб старший
брат  спокойно  снес изгнание своих наместников из Новгорода;  Владимиру
нужно было предупредить его,  тем более,  что у него теперь были наемные
варяги,  а Ярополк не собрался с силами; варягов надобно было употребить
в дело,  отпустить их ни с чем было невыгодно и опасно,  оставить  их  у
себя   в  Новгороде  было  еще  невыгоднее  и  опаснее;  отпустивши  их,
дожидаться,  пока  Ярополк,  собравши  все  силы  юга,  двинется  против
Новгорода, было безрассудно. Но прежде начатия борьбы обоим братьям было
важно приобрести себе союзника во владетеле  полоцком;  в  это  время  в
Полоцке  сидел  какой-то  Рогволод,  пришедший  из-за моря;  каковы были
отношения этого Рогволода к правнукам  Рюрика,  из  летописи  определить
довольно   трудно.  Дочь  этого  Рогволода  Рогнеда  была  сговорена  за
Ярополка.  Владимир,  чтоб склонить полоцкого державца на свою  сторону,
чтобы  показать,  что последний ничего не потеряет,  если киевский князь
будет низложен,  послал и от себя свататься также за  дочь  Рогволодову.
Летописец говорит,  что Рогволод в таких затруднительных обстоятельствах
отдал дело на решение дочери, и Рогнеда отвечала, что она не хочет выйти
замуж за сына рабы,  т. е. Владимира, но хочет за Ярополка. Когда отроки
Владимира пересказали ему Рогнедин ответ, то он собрал большое войско из
варягов,  новгородцев, чуди и кривичей и пошел на Полоцк. Здесь мы видим
опять  не  набег  дружины,  не  одних  варягов,  но  поход,  в   котором
участвовали, как в походе Олега, все северные племена. В то время, когда
Рогнеду готовились вести за Ярополка,  Владимир напал  на  Полоцк,  убил
Рогволода  с  двумя сыновьями,  и женился на Рогнеде.  При этом случае в
некоторых  списках  летописи  находим  известие,  что  виновником   всех
предприятий был Добрыня, дядя Владимиров, что он посылал сватать Рогнеду
за Владимира; он после гордого отказа полоцкой княжны повел племянника и
войско  против  Рогволода,  позором отомстил Рогнеде за ее презрительный
отзыв о матери Владимира,  убил ее отца и братьев. В самом деле, странно
было  бы  предположить,  чтоб Владимир,  будучи очень молод,  по прямому
указанию предания,  мог действовать во  всем  самостоятельно  при  жизни
Добрыни, своего воспитателя и благодетеля, потому что, как мы видели, он
ему преимущественно был обязан новгородским княжением.  Итак,  говоря  о
действиях  Владимира,  историк должен предполагать Добрыню.  О характере
Добрыни мы имеем право заключать по некоторым указаниям летописи: видно,
что  это  был  старик умный,  ловкий,  решительный,  но жесткий;  на его
жесткость указывает приведенное свидетельство о поступке  с  Рогнедою  и
отцом  ее;  сохранилось  также известие об его жестоких,  насильственных
поступках с новгородцами при обращении их в христианство, следовательно,
если  замечается  жестокость  и  насильственность  в  поступках молодого
Владимира, то мы никак не можем приписывать это одному его характеру, не
обращая внимания на влияние Добрыни. Что же касается до поступка Добрыни
с Рогволодом и его дочерью,  то он  очень  понятен:  Рогнеда,  отказывая
Владимиру,  как  сыну  рабы,  оскорбила  этим сколько его,  столько же и
Добрыню,  которого сестра была именно эта раба,  через нее он  был  дядя
князю;  словами  Рогнеды  была преимущественно опозорена связь,  родство
Владимира с Добрынею,  и вот последний  мстит  за  этот  позор  жестоким
позором.
   О дальнейшей  судьбе  Рогнеды  народная  память  сохранила  следующее
предание. Когда Владимир утвердился в Киеве, то набрал себе много других
жен, а на Рогнеду не обращал внимания. Рогнеда не могла перенести такого
поведения мужа, тем более что по самому происхождению своему имела право
если не на исключительность,  то по крайней мере на первенство. Однажды,
когда Владимир пришел к ней и заснул,  она хотела зарезать его ножом, но
он  вдруг  проснулся и схватил ее за руку;  тут она начала ему говорить:
"Уж мне горько стало: отца моего ты убил и землю его полонил для меня, а
теперь  не  любишь  меня  и  младенца моего".  В ответ Владимир велел ей
одеться во все княжеское платье,  как была  она  одета  в  день  свадьбы
своей,  сесть  на  богатой  постели и дожидаться его - он хотел прийти и
убить жену.  Рогнеда исполнила его волю,  но дала обнаженный меч в  руки
сыну своему Изяславу и наказала ему:  "Смотри,  когда войдет отец, то ты
выступи и скажи ему:  разве ты думаешь,  что ты здесь  один?"  Владимир,
увидав  сына  и услышав его слова,  сказал:  "А кто ж тебя знал,  что ты
здесь?",  бросил меч,  велел позвать бояр и рассказал им все  как  было.
Бояре отвечали ему:  "Уж не убивай ее ради этого ребенка,  но восстанови
ее отчину и дай ей с сыном".  Владимир построил город и дал  им,  назвав
город  Изяславлем.  С  тех  пор,  заключает предание,  внуки Рогволодовы
враждуют со внуками Ярославовыми.
   Из Полоцка Владимир двинулся с большим войском на  Ярополка;  тот  не
был  в  состоянии сопротивляться ему,  и затворился в Киеве,  а Владимир
окопался на  Дорогожичи,  между  Дорогожичем  и  Капичем.  Это  бессилие
Ярополка легко объяснить: храбрая дружина ушла с Святославом в Болгарию,
много ли возвратилось с Свенельдом?  Ярополк  мог  и  с  малою  дружиною
одержать верх в сшибке с еще меньшею дружиною брата своего Олега, но ему
нельзя было выйти с нею против войска Владимирова,  которое летописец не
один  раз  называет  многочисленным,  состоявшим  из  наемных  варягов и
северных племен.  Притом известно,  что  народонаселение  наших  древних
областей неохотно принимало участие в княжеских усобицах; далее, надобно
заметить,  что северное народонаселение - новгородцы,  чудь  и  кривичи,
которого ратники были под знаменами Владимира,  сражалось за этого князя
по тем же побуждениям,  по  каким  после  новгородцы  с  таким  усердием
отстаивали  Ярослава  против  Святополка;  Владимир был их князь,  у них
выросший;  с  его  низложением  они  должны  будут   опять   подчиниться
посадникам Ярополка;  но возвращение последних не могло быть выгодно для
новгородцев,  ибо трудно предположить,  чтобы  Владимир  выгнал  их  без
ведома и согласия последних, которые поэтому не могли быть в приязненных
отношениях  к  киевскому  князю;  заметим  еще  и   то,   что   северное
народонаселение  -  новгородцы,  чудь  и  кривичи - издавна было гораздо
теснее  соединено  между  собою,  чем  южное;  мы  видим   эти   племена
действующими   заодно   при   изгнании   варягов,  в  призвании  князей,
следовательно,  имеем право думать,  что они относительно яснее понимали
свои выгоды и дружнее могли отстаивать своего князя,  чем племена южные,
недавно  только  оружием  князей  приведенные  в   некоторую   связь   и
зависимость от одной общей власти.  Итак Ярополк,  будучи не в состоянии
биться с Владимиром в чистом поле,  затворился в Киеве с людьми своими и
с Блудом, воеводою. Этот Блуд является главным советником князя, главным
действователем во время  события;  князь  беспрекословно  исполняет  его
внушения,  что и понятно, если вспомним возраст Ярополка, если вспомним,
что  и  при  Владимире  роль  Блуда  исполнял  Добрыня.   Следовательно,
Владимиру или Добрыне нужно было иметь дело с Блудом,  а не с Ярополком.
И вот Блуд от имени новгородского  князя  получил  предложение  покинуть
Ярополка, предать его младшему брату. Переманить Блуда можно было только
обещанием, что он ничего не потеряет, что и при Владимире он будет иметь
такое же значение,  какое имел при Ярополке,  т. е. значение наставника,
отца при молодом князе;  Владимир велел сказать ему: "Помоги мне; если я
убью  брата,  то  ты  будешь  мне вместо отца и получишь от меня большую
честь".  В летописи помещены  тут  же  слова  Владимира,  в  которых  он
оправдывает поведение свое относительно брата:  "Не я, говорит он, начал
избивать братию,  но он,  я пришел на него, побоявшись такой же участи".
Блуд  велел отвечать Владимиру,  что он будет всем сердцем помогать ему.
Летописец старается сложить всю вину на Блуда.  По  его  рассказу,  Блуд
стал  обманывать Ярополка,  беспрестанно ссылаясь с Владимиром,  советуя
ему приступать к городу,  а сам придумывал,  как бы убить  Ярополка;  но
посредством граждан нельзя было убить его.  Тогда Блуд замыслил погубить
князя лестью: он не пускал его на вылазки из города и говорил: "Киевляне
ссылаются  с  Владимиром,  зовут его на приступ,  обещаются предать тебя
ему;  побеги лучше за город".  Ярополк послушался,  выбежал из  Киева  и
затворился  в городе Родне,  на устье реки Рси.  Владимир вошел в Киев и
осадил Ярополка в Родне,  где сделался большой голод,  так  что  надолго
осталась  пословица:  "Беда,  как  в  Родне".  Тогда Блуд начал говорить
Ярополку:  "Видишь, сколько войска у брата твоего? Нам их не перебороть,
мирись  с  братом".  Ярополк согласился и на это,  а Блуд послал сказать
Владимиру:  "Твое  желание  сбылось:  приведу  к  тебе  Ярополка,  а  ты
распорядись,  как  бы убить его".  Владимир,  получивши весть,  вышел на
отцовский теремный двор и сел тут с  дружиною,  а  Блуд  начал  посылать
Ярополка:  "Ступай  к  брату  и скажи ему:  что мне дашь,  то и возьму".
Ярополк пошел,  хотя один из дружины,  именем Варяжко,  говорил ему: "Не
ходи,  князь,  убьют  тебя;  беги  лучше  к  печенегам  и приведи от них
войско".  Но Ярополк не послушал его,  пошел  к  Владимиру  и  как  стал
входить  в  двери,  то два варяга прокололи его мечами,  а Блуд затворил
двери и не дал своим идти за ним.  Так был убит Ярополк.  Варяжко, видя,
что князь убит, бежал с двора к печенегам и много раз приходил с ними на
Владимира,  так что тот едва успел перезвать его к себе,  поклявшись  не
делать ему никакого зла.  Следовательно,  из начальной киевской летописи
оказывается,  что Владимир был одолжен своею победою,  во-первых,  тому,
что Ярополк не имел достаточно войска,  чтобы стать против него в чистом
поле:  во-вторых,  измене Блуда,  который,  стращая  князя  вероломством
киевлян,  не  пускал его на вылазки и потом уговорил совершенно оставить
Киев.