В 1272 году Ярослав умер на возвратном пути из Орды. По старому
порядку вещей великое княжество перешло к брату его Василию
костромскому; но относительно Новгорода явился ему соперник, и, таким
образом, новгородцы получили право выбора: послы Василия костромского и
племянника его, Димитрия переяславского в одно время съехались в
Новгороде; оба князя просили себе этого стола. Казалось, что выбор будет
легок для новгородцев: благодарность заставляла их избрать Василия,
недавно избавившего их от страшной опасности. Несмотря на то, они
посадили у себя Димитрия. Есть известие, объясняющее причину такого
поступка: Василий требовал уничтожения грамот брата своего,
следовательно, новгородцы выбрали того, кто согласился княжить у них на
всей их воле. Однако новый великий князь не думал уступать своих прав: с
татарами и племянником своим, князем тверским Святославом, он повоевал
волости новгородские, взял Торжок, пожег хоромы, посадил своего тиуна,
торговля с Низовою землею прекратилась, купцов новгородских перехватали
там, и хлеб сильно вздорожал в городе. Зимою 1273 года князь Димитрий с
новгородцами пошел к Твери, а к Василию послали сказать: "Возврати
волости новгородские и помирись с нами"; но Василий не хотел мириться -
тогда в Новгороде возмутились люди и захотели Василия; Димитрий, не
дожидаясь изгнания, добровольно уехал в свой Переяславль, и Василий сел
на столе новгородском; по некоторым известиям, великий князь наказал
своих противников, в числе которых был тысяцкий; судя по
обстоятельствам, с вероятностию можно положить, что прежние требования
Василия относительно грамот были исполнены. Перемена князя повлекла и
перемену посадника: еще до приезда Васильева отняли посадничество у
Павши (Павла Семеновича) и дали Михаилу Мишиничу (вероятно, сыну убитого
прежде Миши); Давша бежал сперва к Димитрию, но потом раздумал и поехал
с поклоном к Василию, который, как видно, принял его милостиво, потому
что как скоро Василий утвердился в Новгороде, то отняли посадничество у
Михаила и отдали опять Павше, выведши его из Костромы; но в следующем же
1274 году Павша умер, и Михаил стал опять посадником. В 1276 году умер
великий князь Василии и погребен в своей отчине, Костроме; с ним
прекратилось первое поколение потомства Ярослава Всеволодовича, и
старшинство со столом владимирским перешло по старине к старшему сыну
Невского, Димитрию Александровичу переяславскому. Таким образом, при
ослаблении родовой связи и общности владения, при образовании уделов,
отдельных отчин и при необходимо следующем отсюда стремлении каждого
великого князя усилить свое собственное княжество, причем все они
начинают с Новгорода, жребий - усилиться и стать чрез это
сосредоточивающим пунктом Руси - выпал сперва Твери, но недостаток
твердости в Ярославе тверском и соперничество брата его Василия
воспрепятствовали усилению Твери; Василий костромской едва получил
великокняжескую область, как начал действовать точно таким же образом,
какой осуждал в брате; подобно ему привел татар на новгородцев, тогда
как прежде заступился за последних и отклонил от них татарское
нашествие; но кратковременное пятилетнее правление не позволило ему
усилить Костромское княжество, он умер бездетен, и очередь перешла к
Переяславлю Залесскому.
Касательно ордынских отношений по смерти Невского: в 1266 году
кончилось первое, самое тяжелое двадцатипятилетие татарского ига; в этом
году, говорят летописи, и умер хан Берге и была ослаба Руси от насилия
татарского; Берге был первый хан, который принял магометанство, и
поэтому неудивительно читать в летописях, что какой-то Изосим принял
ислам в угодность татарскому баскаку. Берге наследовал Менгу-Тимур, внук
Батыя от второго сына его Тутукана. В 1275 году происходила вторичная
перепись народа на Руси и в Новгороде. На западе по-прежнему шла борьба
с Литвою и немцами. В Литве в это время произошли усобицы, вследствие
которых прибежал во Псков один из литовских князей, именем Довмонт, с
дружиною и с целым родом, принял крещение под именем Тимофея и был
посажен псковитянами на столе св. Всеволода: здесь в первый раз видим то
явление, что русский город призывает к себе в князья литвина вместо
Рюриковича, явление любопытное, потому что оно объясняет нам тогдашние
понятия и отношения, объясняет древнее призвание самого Рюрика,
объясняет ту легкость, с какою и другие западные русские города в это
время и после подчинялись династии князей литовских. Псковичи не
ошиблись в выборе: Довмонт своими доблестями, своею ревностию по новой
вере и новом отечестве напомнил Руси лучших князей ее из рода Рюрикова -
Мстиславов, Александра Невского. Чрез несколько дней после того, как
псковичи провозгласили его князем, Довмонт, взявши три девяноста
дружины, отправился на Литовскую землю и повоевал свое прежнее
отечество, пленил родную тетку свою, жену князя Гердена, и с большим
полоном возвращался во Псков. Переправившись через Двину и отъехав верст
пять от берега, он стал шатрами на бору, расставил сторожей по реке,
отпустил два девяноста ратных с полоном во Псков, а сам остался с одним
девяностом, ожидая за собою погони. Гердена и других князей не было
дома, когда Довмонт пустошил их землю; возвратившись, они погнались с
700 человек вслед за ним, грозясь схватить его руками и предать лютой
смерти, а псковичей иссечь мечами. Стража, расставленная Довмонтом на
берегу Двины, прибежала и объявила ему, что литва уже переправилась
через реку. Тогда Довмонт сказал своей дружине: "Братья мужи псковичи!
кто стар, тот отец, а кто молод, тот брат! слышал я о мужестве вашем во
всех сторонах; теперь перед нами, братья, живот и смерть: братья мужи
псковичи! потянем за св. Троицу и за свое отечество". Поехал князь
Довмонт с псковичами на литву и одним девяностом семьсот победил. В
следующем 1267 году новгородцы с Довмонтом и псковичами ходили на Литву
и много повоевали; в 1275 году русские князья ходили на Литву вместе с
татарами и возвратились с большою добычею. В 1268 году новгородцы
собрались было опять на Литву, но на дороге раздумали и пошли за Нарову
к Раковору (Везенберг), много земли попустошили, но города не взяли и,
потерявши 7 человек, возвратились домой; но скоро потом решились
предпринять поход поважнее и, подумавши с посадником своим Михаилом,
послали за князем Димитрием Александровичем, сыном Невского, звать его
из Переяславля с полками; послали и к великому князю Ярославу, и тот
прислал сыновей своих с войском, Тогда новгородцы сыскали мастеров,
умеющих делать стенобитные орудия, и начали чинить пороки на владычнем
дворе. Немцы-рижане, феллинцы, юрьевцы, услыхавши о таких сборах,
отправили в Новгород послов, которые объявили гражданам: "Нам с вами
мир, переведывайтесь с датчанами-колыванцами (ревельцами) и раковорцами
(везенбергцами), а мы к ним не пристаем, на чем и крест целуем"; и точно
- поцеловали крест; новгородцы, однако, этим не удовольствовались,
послали в Ливонию привести к кресту всех пискупов и божиих дворян
(рыцарей), и те все присягнули, что не будут помогать датчанам.
Обезопасив себя таким образом со стороны немцев, новгородцы выступили в
поход под предводительством семи князей, в числе которых был и Довмонт с
псковичами. В январе месяце вошли они в Немецкую землю и начали
опустошать ее, по обычаю; в одном месте русские нашли огромную
непроходимую пещеру, куда спряталось множество чуди; три дня стояли
полки перед пещерою и никак не могли добраться до чуди; наконец один из
мастеров, который был при машинах, догадался пустить в нее воду: этим
средством чудь принуждена была покинуть свое убежище и была перебита. От
пещеры русские пошли дальше к Раковору, но когда достигли реки Кеголы 18
февраля, то вдруг увидали перед собою полки немецкие, которые стояли как
лес дремучий, потому что собралась вся земля немецкая, обманувши
новгородцев ложною клятвою. Русские, однако, не испугались, пошли к
немцам за реку и начали ставить полки: псковичи стали по правую руку;
князь Димитрий Александрович с переяславцами и с сыном великого князя
Святославом стали по правую же руку повыше; по левую стал другой сын
великого князя, Михаил, с тверичами, а новгородцы стали в лице железному
полку против великой свиньи и в таком порядке схватились с немцами Было
побоище страшное, говорит летописец, какого не видали ни отцы, ни деды;
русские сломили немцев и гнали их семь верст вплоть до города Раковора;
но дорого стоила им эта победа: посадник с тринадцатью знаменитейшими
гражданами полегли на месте, много пало и других добрых бояр, а черных
людей без числа: иные пропали без вести, и в том числе тысяцкий Кондрат.
Сколько пало неприятелей, видно из того, что конница русская не могла
пробиться по их трупам; но у них оставались еще свежие полки, которые во
время бегства остальных успели врезаться свиньею в обоз новгородский;
князь Димитрий хотел немедленно напасть на них, но другие князья его
удержали. "Время уже к ночи, - говорили они, - в темноте смешаемся и
будем бить своих". Таким образом, оба войска остановились друг против
друга, ожидая рассвета, чтоб начать снова битву; но когда рассвело, то
немецких полков уже не было более видно: они бежали в ночь. Новгородцы
стояли три дня на костях (на поле битвы), на четвертый тронулись, везя с
собою избиенных братий, честно отдавших живот свой, по выражению
летописца. Но Довмонт с псковичами хотели воспользоваться победою,
опустошили Ливонию до самого моря и, возвратившись, наполнили землю свою
множеством полона. Латины (немцы), собравши остаток сил, спешили
отомстить псковичам: пришли тайно на границу, сожгли несколько псковских
сел и ушли назад, не имея возможности предпринять что-нибудь важное; их
было только 800 человек; но Довмонт погнался за ними с 60 человек
дружины и разбил. В следующем 1269 году магистр пришел под Псков с силою
тяжкою: 10 дней стояли немцы под городом и с уроном принуждены были
отступить; между тем явились новгородцы на помощь и погнались за
неприятелем, который успел, однако, уйти за реку и оттуда заключить мир
на всей воле новгородской. Оставалось покончить с датчанами ревельскими,
и в том же году сам великий князь Ярослав послал сына Святослава в
Низовую землю собирать полки; собрались все князья, и бесчисленное
множество войска пришло в Новгород; был тут и баскак великий
владимирский, именем Амраган, и все вместе хотели выступить на Колывань.
Датчане испугались и прислали просить мира: "Кланяемся на всей вашей
воле, Наровы всей отступаемся, только крови не проливайте". Новгородцы
подумали и заключили мир на этих условиях.
До сих пор мы преимущественно обращали внимание на преемство великих
князей владимирских и отношения их к родичам; теперь взглянем на
отношения князей в других волостях Северо-Восточной Руси. Летописец не
говорит, где княжил Святослав Всеволодович, лишенный владимирского
стола, и сын его Димитрий, ибо прежний удел их Суздаль отдан был Невским
брату своему Андрею Ярославичу, также лишившемуся Владимира; мы видим
после, что этот Димитрий помогает Невскому в войне против Новгорода;
наконец, под 1269 годом встречаем известие о смерти Димитрия и
погребении его в Юрьеве - знак, что он княжил в этом городе, который
держал отец его Святослав по смерти Всеволода III, следовательно, Юрьев,
как неотъемлемая вотчина, остался за Святославом и тогда, когда он
получил от брата Ярослава Суздаль, По смерти Андрея Ярославича остались
сыновья Юрий и Михайла; первого мы видели в Новгороде. В 1249 г. умер
последний сын Константина Всеволодовича, Владимир углицкий, оставив
двоих сыновей - Андрея и Романа, из которых Андрей умер в 1261 г. В один
год с Владимиром умер племянник его Василий Всеволодович ярославский, не
оставив сыновей, вследствие чего произошло любопытное явление: прежде, в
старой Руси, волости не считались собственностию отдельных князей, но
собственностию целого рода, и если какой-нибудь князь умирал, то волость
его не переходила даже и к сыновьям, но к старшему в роде или племени;
на севере мы видим, что волости начинают переходить прямо к сыновьям,
исключая одной старшей волости, Владимирской; но мало этого, понятие о
собственности, отдельности владения так утвердилось, что удел, за
неимением сыновей, переходит к дочери покойного князя, вследствие чего
дочь Василия Всеволодовича начала княжить в Ярославле с матерью, которая
стала искать ей жениха. В это время в Смоленской волости княжили трое
сыновей Ростислава Мстиславича, внука Давыда Ростиславича: Глеб,
которого мы видели союзником Ярослава Ярославича против Новгорода,
Михаил и Феодор; по словам летописца, Глеб и Михаил обидели Феодора,
давши ему один только Можайск; этого-то Феодора можайского вдова Василия
Всеволодовича выбрала в мужья своей дочери, и таким образом один из
Ростиславичей смоленских получил в приданое за женою волость суздальских
Юрьевичей. В житии князя Феодора находим следующие дополнительные
известия: от первой жены, княжны ярославской, он имел сына Михаила; во
время отсутствия князя в Орду жена его умерла, и теща с боярами,
провозгласив князем молодого Михаила, не впустили в город Феодора, когда
он приехал из Орды. Феодор отправился назад в Орду, там женился на
ханской дочери, прижил с нею двоих сыновей - Давида и Константина - и,
услыхав о смерти старшего сына, Михаила, возвратился в Ярославль, где
утвердился с ханскою помощию.
Из князей муромских упоминается Ярослав по случаю брака ростовского
князя Бориса Васильевича на его дочери. В Рязани княжил Олег Ингваревич,
внук Игорев, правнук Глебов, оставивший (1258 г.) стол сыну Роману. В
1270 году на Романа донесли хану Менгу-Тимуру, будто он хулит хана и
ругается вере татарской; хан напустил на Романа татар, которые стали
принуждать его к своей вере; тот не соглашался, и когда стали его бить,
то он продолжал восхвалять христианство и бранить веру татарскую; тогда
разъяренные татары отрезали ему язык, заткнули рот платком и, изрезавши
всего по составам, отняли наконец голову и взоткнули на копье.
Рассказавши смерть Романову, летописец обращается к русским князьям и
увещевает их не пленяться суетною славою света сего, не обижать друг
друга, не лукавствовать между собою, не похищать чужого, не обижать
меньших родичей. Неизвестно, кто оклеветал Романа.
Из бояр при князьях Северо-Восточной Руси упоминается Жидислав,
воевода князя Ярослава Ярославича, которого татары убили в Переяславле в
1252 году; именем своим он напоминает прежних, славных на севере
Жидиславов, или Жирославов. У князя Василия костромского упоминается
воевода Семен, опустошавший в 1272 году Новгородскую волость; можно
думать, что это одно лицо с знаменитым впоследствии Семеном
Тонилиевичем.
Обратимся теперь к Юго-Западной Руси.
Плано-Карпини, проехавший через древнюю собственную Русь (Киевскую
область) в 1245 году, говорит, что он во все продолжение пути находился
в беспрестанном страхе перед литовцами, которые начали опустошать теперь
и Приднепровье благодаря тому, что некому было противиться: большая
часть жителей Руси или была побита, или взята в плен татарами; Киев
после Батыева опустошения сделался ничтожным городком, в котором едва
насчитывалось домов с двести, жители находились в страшном рабстве; по
окрестностям путешественники находили бесчисленное множество черепов и
костей человеческих, разбросанных по полям. Таким образом, Русь
находилась между двумя страшными врагами, татарами с востока и Литвою с
запада, которые не замедлят вступить в борьбу за нее. Но у нее оставался
еще знаменитый князь, под знаменем которого она могла еще с успехом
отстаивать свою независимость, хотя и тут, разумеется, собственная Русь
не могла играть по-прежнему первенствующей роли; Киев уже прежде потерял
свое первенствующее значение, перешедшее теперь к богатой области
Прикарпатской, отчине знаменитого правнука Изяслава Мстиславича. Но к
этой волости перешло также роковое преимущество Киевского княжества быть
предметом усобиц между Мономаховичами и Ольговичами: несмотря на
татарское опустошение, за Галич продолжали бороться двое представителей
обеих враждебных линий - Даниил Романович Мономахович и Михаил
Всеволодович Ольгович.
Даниил еще до взятия Киева Батыем поехал в Венгрию, но был дурно
принят королем, который отказался выдать дочь свою за его сына. Даниил
выехал из Венгрии, но, встретив на дороге толпы народа, спасавшегося
бегством от татар, должен был возвратиться назад; потом, услыхав, что
брат, жена и дети спаслись в Польшу, отправился и сам туда же, на дороге
соединился с семейством и вместе с ним поехал к Кондратову сыну
Болеславу, который дал ему на время Вышгород, где Даниил и пробыл до тех
пор, пока узнал, что татары вышли из его волости. Обстоятельство, что
Даниил выехал в Венгрию только с одним сыном Львом, оставивши семейство
в Галиче, заставляет думать, что он не бежал пред татарами, а ездил для
сватовства и заключения союза с королем против татар. В Галиче ждали
Даниила прежние неприятности: когда он подъехал к городу Дрогичину, то
наместник тамошний не позволил ему войти в город; другие города были
опустошены; из Бреста нельзя было выйти в поле от смрада гниющих трупов;
во Владимире не осталось ни одного живого человека; Богородичный собор и
другие церкви были наполнены трупами. Между тем и Михаил черниговский с
сыном Ростиславом возвратились из Польши, где также скрывались от татар,
и проехали мимо Владимира к Пинску, не давши знать Романовичам о своем
приезде, чем явно выказывали вражду свою к ним; из Пинска Михаил
отправился в Киев и жил под этим городом на острове, а сын его Ростислав
поехал княжить в Чернигов, Когда, таким образом, Черниговские
обнаруживали неприязнь свою к Романовичам, последние должны были
бороться со внутренними врагами. Бояре галицкие, по словам летописца,
называли Даниила своим князем, а между тем сами держали всю землю;
главными из них были в это время Доброслав Судьич, попов внук, и
Григорий Васильевич: первый взял себе Бакоту и все Понизье, а другой
хотел овладеть Горною стороною Перемышльскою, и был мятеж большой в
земле и грабеж от них, Даниил послал стольника своего Якова сказать
Доброславу: "Я ваш князь, а вы меня не слушаетесь, землю грабите; я не
велел тебе принимать черниговских бояр, велел дать волости галицким, а
Коломыйскую соль отписать на меня", "Хорошо, - отвечал Доброслав, - так
и будет сделано"; но в это самое время вошли к нему Лазарь Домажирич и
Ивор Молибожич, два беззаконника от племени смердьего, как называет их
летописец; они поклонились Доброславу до земли. Яков удивился и спросил;
"За что это они так тебе низко кланяются?" "За то, что я отдал им
Коломыю", - отвечал Доброслав. "Как же ты смел это сделать без
княжеского приказа? - сказал Яков. - Великие князья держат эту Коломыю
на раздачу оруженосцам своим, а эти чего стоят?" "Что же мне говорить?"
- отвечал, смеясь, Доброслав; другого ничего Яков не мог от него
добиться. К счастию Даниила, оба боярина, Доброслав и Григорий, скоро
перессорились; Доброславу не хотелось иметь товарища, и потому он
прислал к князю с доносом на Григория, и оба потом явились с наветами
друг на Друга к Даниилу, который был особенно оскорблен гордостию
Доброслава: этот боярин приехал к князю в одной сорочке, закинув вверх
голову, в сопровождении толпы галичан, шедших у его стремени. Романовичи
увидали, что оба боярина лгут, оба не хотят ходить по воле княжеской, и
потому велели схватить обоих, потом отправили печатника Кирилла в Бакоту
собрать подробные сведения о грабительствах боярских и успокоить землю,
в чем Кирилл и успел.
назад
вперед
первая страничка
домашняя страничка