Но только что установилось  спокойствие  внутреннее,  как  Романовичи
должны  были  приняться  за оружие для отражения врагов внешних:  в 1241
году Ростислав Михайлович черниговский,  собравши  князей  болховских  и
галичан себе преданных, осадил Кирилла в Бакоте; после битвы у городских
ворот Ростислав потребовал свидания с печатником,  надеясь склонить  его
на  свою  сторону,  но Кирилл отвечал ему:  "Так-то ты благодаришь дядей
своих за их добро?  ты  позабыл,  как  тебя  выгнал  и  с  отцом  король
венгерский и как тогда приняли тебя господа мои, твои дядья? отца твоего
в великой чести держали и Киев ему обещали,  тебе Луцк  отдали,  а  мать
твою и сестру из Ярославовых рук освободили".  Много умных речей говорил
Кирилл,  но Ростислав не послушался;  тогда печатник принялся за  другое
средство,  подействительнее,  и  вышел на черниговского князя с пехотою;
тот не решился вступить в битву и ушел за Днепр.  Даниил, услыхавши, что
Ростислав приходил на Бакоту с князьями болховскими, пошел немедленно на
последних,  потому   что   эти   князья   также   отплатили   ему   злою
неблагодарностию  за  добро:  когда  он  жил  в  Вышгороде  у  Болеслава
мазовецкого,  то князья болховские прибежали также в Польшу от татар; но
Болеслав не хотел принимать их, а хотел ограбить. "Это особенные князья,
а не твои ратники",  - говорил он Даниилу,  который  вступился  за  них;
галицкий  князь хотел было даже биться за них с Болеславом,  насилу брат
его Василько умолил последнего не трогать болховских,  которые обещались
служить  полякам.  Но  теперь  они забыли все это,  и Даниил без милости
опустошал их землю, оставленную татарами в целости для того, чтоб жители
сеяли  на  них пшеницу и просо;  семь городов их взял Даниил и сжег.  Но
Ростислав черниговский  не  думал  еще  отставать  от  своих  враждебных
намерений: соединившись с изменником Данииловым, боярином Владиславом, и
с   рязанским    изгнанником,    братоубийцею,    князем    Константином
Владимировичем, овладел Галичем, но был скоро выгнан оттуда Романовичами
и спасен был от дальнейшего  преследования  только  вестию,  что  татары
вышли  из  Венгрии  и  идут  на землю Галицкую;  Константин с крамольным
владыкою  перемышльским  также  принужден  был  бежать  перед  дворецким
Данииловым,  Андреем;  Андрей настиг и разграбил гордых слуг владыкиных,
разодрал тулы их бобровые,  прилбицы (опушки у шапок подле лба) волчьи и
барсуковые; тут же попался в плен и славный певец Митуса, который прежде
по гордости не хотел служить князю Даниилу.  Через  три  года  (в  1245)
Ростислав,  женившийся между тем на дочери короля венгерского,  пришел с
тестевым войском опять на волость Даниила,  разбил бояр  последнего,  но
был выгнан самим Даниилом.
   Через несколько  времени  Ростислав с полками венгерскими в польскими
вошел в последний раз в землю Галицкую  и  осадил  Ярославль.  Во  время
сильных  боев перед городом венгры и поляки укрепили свой лагерь,  чтобы
не терпеть никакого вреда от осажденных до тех пор, пока не будут готовы
осадные  машины Ростислав хвастался перед войском своим:  "Если б я знал
только,  где  Даниил  и  Василько,  то  поехал  бы  на  них  с   десятью
человеками".  Он  устроил  воинскую  игру  перед  городом и,  сражаясь с
каким-то Воршем,  упал с лошади и вывихнул себе плечо - примета была  не
на  добро,  замечает  летописец.  Даниил  и  Василько,  услыхавши  о его
приходе, помолились богу и стали собирать войска. На реке Сане произошла
последняя кровопролитная битва между Мономаховичами и Ольговичами; перед
сражением,  говорит летописец,  пролетела над полком стая  птиц  хищных,
орлов и воронов,  и стали птицы играть,  клоктать и плавать по воздуху -
знамение было на добро.  Первый напал на  полки  Ростиславовы  дворецкий
Андрей;  когда с обеих сторон переломали копья, то послышался треск, как
от грома,  и много с обеих сторон  попадало  всадников  с  коней  своих;
Даниил  послал к Андрею 20 отборных мужей на помощь;  но те испугались и
прибежали назад к Сану,  оставя храброго дворского среди врагов с  малою
дружиною.  Между тем поляки,  поднявши страшный крик, поя Кирлешь (Кирие
елеисон),  двинулись на Василька;  с ними был сам Ростислав,  а в заднем
полку стоял с хоругвию известный венгерский воевода Филя; он по-прежнему
хвастался и  укорял  Русь.  "Русские,  -  говорил  он  своим,  -  горячо
наступают,  но  долго не выдерживают боя,  стоит нам только выдержать их
первый натиск".  Даниил бросился на выручку брата,  попался было в плен,
вырвался,  выехал из полков, но потом возвратился опять, ударил на Филю,
смял  полк  его,  разодрал  хоругвь  пополам;  увидавши  это,  Ростислав
побежал,  а  за  ним  и  все  венгры.  Мы оставили Василька,  ожидавшего
нападения поляков, которые кричали друг другу: "Погоним длинные бороды".
"Лжете, - прокричал им в ответ Василько, - бог помощник нам" - и с этими
словами,  пришпорив коня,  двинулся к ним навстречу. Поляки не выдержали
натиска и обратились в бегство. Даниил, гоня венгров и русь Ростиславову
через глубокую дебрь,  сильно тужил, не зная, что делается с братом, как
вдруг  увидел  хоругвь  его  и  самого князя,  гонящего поляков;  Даниил
остановился на могиле против города и подождал  брата,  с  которым  стал
советоваться  -  продолжать  ли  преследование?  Василько  отговорил его
гнаться дальше.  Поражение неприятелей было полное:  множество венгров и
поляков  было  побито  и взято в плен,  в числе пленных находился гордый
Филя,  схваченный Андреем  дворским,  и  знаменитый  изменник  галицкий,
боярин  Владислав:  оба  казнены  были  в  тот же день вместе со многими
другими венгерскими пленниками.
   Ярославская победа окончательно утверждала Даниила на столе галицком:
с  этих  пор  никто  из  русских князей уже не беспокоил его более своим
соперничеством;  венгры также  оставили  свои  притязания;  должны  были
успокоиться и внутренние враги народа,  бояре, не имея более возможности
крамолить, не находя соперников сыну Романову. Но сколько славен был для
Даниила  1249  год,  столько же тяжек следующий,  1250:  от татар пришло
грозное слово:  "Дай Галич!" В  глубокой  грусти  оба  Романовича  стали
думать:  что  делать?  В  чистом поле не было возможности сопротивляться
татарам,  городов не успели укрепить;  наконец, Даниил сказал: "Не отдам
пол-отчины  моей,  лучше  поеду сам к Батыю".  Даниил отправился в путь,
приехал  в  опустошенный  Киев,  где  сидел  боярин  Димитрий   Ейкович,
посланный  туда  великим  князем  Ярославом суздальским;  в Киеве Даниил
остановился в Выдубицком монастыре, созвал братию, попросил их отслужить
молебен,  чтоб  бог  помиловал его,  и поплыл по Днепру в сильной тоске,
видя перед собою беду грозную.  В Переяславле,  стольном городе  прадеда
своего  Мономаха,  он  уже  встретил  татар;  упомянутые  выше  западные
путешественники рассказывают о тяжком впечатлении,  которое произвело на
них  первое знакомство с татарами,  показавшимися им какими-то демонами;
такое  же  тяжкое  впечатление  произвели  татары  и  на   Даниила,   по
свидетельству  летописца:  варварские обряды,  суеверия внушали глубокое
отвращение сыну Романову,  с ужасом думал он,  что все приходящие к хану
подчиненные  владельцы должны исполнять эти обряды,  ходить около куста,
кланяться солнцу,  луне,  земле,  дьяволу,  умершим,  находящимся в  аде
предкам  их  ханским.  В  черных мыслях приехал Даниил на Волгу,  в Орду
Батыеву,  и первая весть,  услышанная им здесь,  не могла  его  утешить:
пришел к нему слуга великого князя Ярослава суздальского и сказал: "Брат
твой Ярослав кланялся кусту,  и тебе кланяться".  "Дьявол говорит твоими
устами,  - отвечал ему на это Даниил,  - да заградит их бог". К счастию,
Батый не потребовал от него исполнения суеверных обрядов:  когда  Даниил
при входе в вежу поклонился, по татарскому обычаю, то Батый встретил его
словами: "Данило! зачем так долго не приходил; но все хорошо, что теперь
пришел;  пьешь ли черное молоко, наше питье, кобылий кумыс!" "До сих пор
не пил,  - отвечал Даниил, - но теперь, если велишь, буду пить". "Ты уже
наш  татарин,  -  продолжал  Батый,  -  пей  наше питье".  Даниил выпил,
поклонился, по их обычаю, и, сказавши хану, что следовало о делах своих,
попросил  позволения  идти  к ханше;  Батый сказал:  "Иди".  Князь пошел
поклониться ханше; потом Батый прислал к нему вина, велевши сказать: "Не
привыкли  вы  пить  молоко,  пей  вино".  Северный летописец,  довольный
относительным  уважением,  каким  пользовались  наши  князья   в   Орде,
повторяет  постоянно,  что  они  принимались  там  с  честию;  но южный,
рассказавши о принятии Даниила ханом, разражается горькими жалобами: "О,
злее  зла честь татарская!  Даниил Романович князь был великий,  обладал
вместе с братом Русскою землею,  Киевом,  Владимиром и Галичем; а теперь
сидит  на коленях и холопом называется,  дани хотят,  живота не чает,  и
грозы приходят. О, злая честь татарская! Отец был царем в Русской земле,
покорил Половецкую землю и воевал на иные все страны;  и такого отца сын
не принял чести,  кто ж другой после того  получит  от  них  что-нибудь?
Злобе и лести их нет конца!" Пробывши двадцать пять дней в Орде,  Даниил
достиг цели своей поездки: хан оставил за ним все его земли. Приехавши в
Русь,  он  был  встречен  братом  и сыновьями,  и был плач об его обиде,
говорит летописец,  но еще больше  радовались,  что  увидели  его  опять
здоровым.
   Даниил мог  немного  утешиться  немедленным полезным следствием своей
поездки к хану:  король венгерский,  испуганный не  столько  Ярославскою
победою,  сколько благосклонностию Батыя к Даниилу,  тотчас же прислал к
последнему с предложением мира  и  родственного  союза,  который  прежде
отвергнул  Даниил  изъявил  сперва  сомнение  в  искренности короля;  но
митрополит Кирилл съездил в Венгрию и уладил дело: Лев Данилович женился
на  дочери  королевской,  и  Даниил  отдал  королю пленников венгерских,
взятых при Ярославле. Но чем спокойнее было княжение Даниила внутри, чем
славнее  становился  он  между  соседними  государями европейскими,  тем
тягостнее была для него злая честь татарская, и он стал искать средств к
свержению ига.  С одними средствами Галича и Волыни нельзя было и думать
об этом;  сломить могущество татар,  отбросить их  в  степи  можно  было
только  с  помощию новых крестовых походов,  с помощию союза всей Европы
или по крайней мере всей восточной ее половины.  Но  о  крестовом  союзе
католических государств нельзя было думать без главы римской церкви,  от
которого должно было изойти  первое,  самое  сильное  побуждение;  князь
русский  мог  быть  принят  в  этот  союз только в качестве сына римской
церкви - и  вот  Даниил  завязал  сношения  с  папою  Иннокентием  IV  о
соединении  церквей.  Легко  понять,  как  обрадовался папа предложениям
галицкого  князя;  письмо  за  письмом,  распоряжение  за  распоряжением
следовали  от  его  имени  по  случаю  присоединения  Галицкой Руси.  Он
отправил доминиканского монаха  Алексея  с  товарищем  для  безотлучного
пребывания   при   дворе   Даниила,  поручил  архиепископу  прусскому  и
эстонскому легатство на Руси,  позволил русскому  духовенству  совершать
службу  на заквашенных просвирах,  признал законным брак Даниилова брата
Василька на одной из  родственниц,  уступил  требованию  Даниила,  чтобы
никто  из крестоносцев и других духовных лиц не мог приобретать имений в
русских  областях  без  позволения  князя.  Но  с  самого   уже   начала
обнаружилось, что связь с Римом не будет продолжительна: время крестовых
походов прошло,  папа не имел  уже  прежнего  значения,  не  мог  своими
буллами  подвинуть целой Европы против Востока:  в 1253 году он писал ко
всем христианам  Богемии,  Моравии,  Сербии  и  Померании  об  отражении
татарских  набегов  на  земли  христианские  и проповедовании крестового
похода;  но это  послание  не  произвело  никакого  действия;  то  же  в
следующем году писал он к христианам Ливонии, Эстонии и Пруссии, и также
безуспешно.  Вместо  помощи  против   татар   папа   предлагал   Даниилу
королевский титул в награду за соединение с римскою церквию.  Но Даниила
не мог прельстить королевский титул. "Рать татарская не перестает: как я
могу  принять  венец,  прежде  чем  ты  подашь мне помощь?" - приказывал
отвечать он папе. В 1254 году, когда он был в Кракове у князя Болеслава,
туда  же явились и послы папские с короною,  требуя свидания с Даниилом;
тот отделался на этот раз, велевши сказать им, что не годится ему с ними
видеться в чужой земле. На следующий год послы явились опять с короною и
с обещанием помощи;  Даниил,  не полагаясь на пустые обещания,  не хотел
сперва и тут принимать короны,  но был уговорен матерью своею и князьями
польскими,  которые говорили ему:  "Прими только венец,  а мы уже  будем
помогать тебе на поганых"; с другой стороны, папа проклинал тех, которые
хулили  православную  веру  греческую,  и  обещал  созвать   собор   для
рассуждения об общем соединении церквей. Даниил короновался в Дрогичине;
но событие это осталось без следствий;  видя,  что от папы не  дождаться
помощи,  Даниил  прервал  с ним всякие сношения,  не обращая внимания на
укоры Александра IV;  впрочем,  титул королевский  остался  навсегда  за
князем галицким.
   Предоставленный одним собственным средствам, Даниил не хотел, однако,
отказаться от мысли  о  сопротивлении  татарам:  укреплял  города  и  не
позволял   баскакам  утверждаться  в  низовьях  днестровских.  Ближайшим
соседом Данииловым в Приднепровье был баскак Куремса, не могущий внушить
большого  страха галицкому князю,  так что в 1257 году последний решился
предпринять наступательное движение против татар и  побрал  все  русские
города,  непосредственно  от них зависевшие.  В 1259 году войско Куремсы
явилось у Владимира,  но было отбито жителями,  сам Куремса не мог взять
Луцка,  потому  что  сильный ветер относил от города каменья,  бросаемые
татарами из машин.  Но в  1260  вместо  Куремсы  явился  другой  баскак,
Бурундай,  с  которым  не  так  легко было управиться;  Бурундай прислал
сказать Даниилу:  "Я иду на Литву;  если ты мирен с нами,  то ступай  со
мною  в  поход".  Опечаленный  Даниил  сел думать с братом и сыном:  они
хорошо знали,  что если Даниил сам поедет к Бурундаю,  то не воротится с
добром за явную войну с Куремсою,  и потому решили,  что Василько поедет
за брата. Василько отправился, на дороге встретил отряд литовцев, разбил
их  и  привез сайгат (трофеи) к Бурундаю;  это понравилось татарину,  он
похвалил Василька,  поехал с ним вместе  воевать  литву  и  после  войны
отпустил  домой.  Но  этим  дело  не  кончилось:  в  следующем 1261 году
Бурундай опять прислал сказать Романовичам:  "Если вы мирны со мною,  то
встретьте меня,  а кто не встретит,  тот мне враг".  Опять поехал к нему
Василько,  взявши с собою племянника Льва и владыку холмского Ивана  (на
Руси узнали уже,  что монголы уважают служителей всех религий);  татарин
встретил их сильною бранью,  так что владыка Иван стоял ни жив ни  мертв
от страха;  наконец Бурундай сказал Васильку: "Если вы со мною мирны, то
размечите все свои  города".  Надобно  было  исполнить  приказание:  Лев
разметал Данилов,  Истожек,  послал и Львов разметать, а Василько послал
разрушить укрепления Кременца и Луцка.  Владыка Иван отправлен был ими к
Даниилу  с  вестию  о гневе Бурундая;  Даниил испугался и уехал сперва в
Польшу, потом в Венгрию, а между тем Бурундай вместе с Васильком приехал
к  Владимиру и приказал разрушить городские укрепления;  Василько видел,
что такие обширные укрепления нельзя скоро  разрушить,  и  потому  велел
зажечь  их,  и  горели  они целую ночь;  сжегши свой город,  Василько на
другой день должен был угощать  Бурундая  в  беззащитном  Владимире;  но
татарину  и  этого  было  мало:  он потребовал,  чтоб рвы городские были
раскопаны,  и это было  исполнено.  Из  Владимира  Бурундай  и  Василько
приехали к Холму,  любимому городу короля Даниила; город был затворен, в
нем сидели бояре и люди добрые с пороками и самострелами,  так что взять
его  не  было  никакой надежды у Бурундая,  и он стал говорить Васильку:
"Это  город  брата  твоего,  ступай,  скажи  гражданам,  чтоб  сдались".
Василько поехал,  а при нем три татарина и толмач, знавший русский язык,
- слушать,  что  Василько  будет  говорить  с  холмовцами.  Но  Василько
догадался,  как  сделать:  набрал в руки камней и,  подъехавши к стенам,
начал кричать главным боярам:  "Константин холоп и ты другой холоп, Лука
Иваныч! это город брата моего и мой, сдавайтесь!" - и, сказавши это, три
раза ударил камнем об землю,  давая этим знать,  чтоб  не  сдавались,  а
бились с татарами.  Константин, стоя на забралах, увидал знак, понял его
смысл и отвечал Васильку:  "Ступай прочь,  если не хочешь,  чтоб ударили
тебя камнем в лицо, ты уже не брат королю, а враг ему". Татары, бывшие с
Васильком,  рассказали Бурундаю  ответ  Константинов,  и  тот,  не  смея
приступить к Холму,  отправился пустошить Польшу, а оттуда возвратился в
степи.  Таким образом,  Даниил,  обманутый слабостью Куремсы, рано начал
действовать  против  татар  и  поплатился  за  преждевременную  смелость
городами галицкими и волынскими;  но, с другой стороны, Даниил не ошибся
относительно  выбора  главного  средства  сопротивления  против  степных
полчищ,  именно укрепления городов:  наиболее укрепленный  Холм  остался
цел;  должно заметить, впрочем, что пред этим городом был один баскак со
своим отрядом,  конечно,  и Холм не мог бы устоять  против  тех  полчищ,
которые приводил Батый на Русь.
   Но если   Даниил  не  имел  успеха  в  борьбе  с  Востоком,  зато  он
вознагражден был счастливою  борьбою  с  европейскими  своими  соседями.
Здесь первое место занимает борьба его с литвою, среди которой произошли
важные перемены,  имевшие решительное  влияние  на  судьбы  Юго-Западной
Руси.  До  сих  пор литовцы,  подобно соплеменникам своим пруссам,  были
разъединены,  повиновались  многим  князьям;  такое   разъединение,   не
препятствуя  литовцам  собираться  многочисленными  толпами и опустошать
соседние страны,  препятствовало единству,  постоянству в движениях,  не
могло сообщать этим движениям завоевательного,  прочного характера.  Для
этого нужно было единовластие;  и вот в то время,  как пруссы гибнут  от
меча   немецких   рыцарей   или   теряют   свою   народность  вследствие
разъединения,  среди  литовцев,  значительно  усиленных,  без  сомнения,
беглецами  прусскими,  являются  князья,  которые  начинают стремиться к
единовластию;  самым замечательным из них был Миндовг. Характер Миндовга
ручался  за  успех  дела  в обществе варварском:  этот князь был жесток,
хитр,  не разбирал средств для достижения цели,  никакое  злодейство  не
могло остановить его; но где нельзя было действовать силою, там он сыпал
золото,  употреблял обман.  Из рассказа  Плано-Карпини  мы  видели,  что
литовцы после нашествия Батыева безнаказанно опустошали русские области;
но в 1246 году,  возвращаясь с набега на  окрестности  Пересопницы,  они
были  настигнуты  у  Пинска  обоими Романовичами и поражены наголову;  в
следующем году встречаем известие о  новом  поражении  их  от  князей  -
галицкого и волынского. В 1252 году Миндовг отправил дядю своего Выкынта
и двоих племянников - Тевтивила и Едивида  -  воевать  к  Смоленску;  он
сказал им: "Что кто возьмет, тот пусть и держит при себе". Но этот поход
был  хитростию  со  стороны  Миндовга:  он  воспользовался   отсутствием
родичей,  чтоб  захватить  их  волости и богатство,  после чего отправил
войско,  чтоб нагнать и убить их самих. Князья, однако, вовремя узнали о
намерениях  Миндовга  и  убежали  к  Даниилу,  за  которым  была  сестра
Тевтивила и  Едивида.  Миндовг  послал  сказать  Даниилу,  чтоб  тот  не
вступался  за изгнанников,  но Даниил не послушался сколько по родству с
последними,  столько  же  и  потому,  что  хотел  воспользоваться   этим
обстоятельством  для  обессиления  Литвы:  посоветовавшись с братом,  он
послал сказать  князьям  польским:  "Время  теперь  христианам  идти  на
поганых,  потому что у лих встали усобицы".  Поляки обещались идти с ним
вместе на войну и не исполнили обещания.  Тогда Романовичи стали  искать
против Миндовга других союзников и отправили Выкынта к ятвягам, в Жмудь,
и к немцам,  в Ригу; Выкынту удалось серебром и дарами уговорить ятвягов
и  половину  Жмуди  подняться на Миндовга;  немцы также прислали сказать
Даниилу: "Для тебя помирились мы с Выкынтом, хотя он погубил много нашей
братьи"  - и обещались также идти на помощь к изгнанникам.  Обнадеженные
этим,  Романовичи выступили в поход:  Даниил послал брата на Волковыйск,
сына  на  Слоним,  а  сам  пошел  к  Здитову,  побрали  много  городов и
возвратились Домой;  потом отправил Даниил Тевтивила с русью и половцами
воевать  Миндовгову  землю;  но  немцы  не  двигались,  и  Тевтивил  сам
отправился в Ригу,  где принял крещение; это подействовало, и Орден стал
готовиться к войне.