По известиям Новгородской летописи,  псковичи, взявши к себе в князья
Александра  тверского,  признали в то же самое время зависимость свою от
Литвы:  естественно,  Псков должен был употребить  это  средство,  чтобы
защитить  себя  в случае нового движения северо-восточных русских князей
по настоянию Калиты и по приказу ханскому.  Имея особого князя, псковичи
хотели  получить  полную  независимость  от  Новгорода,  хотели  иметь и
особого епископа.
   В 1331 году новоизбранный новгородский владыка Василий отправился для
посвящения своего на Волынь, где находился тогда митрополит Феогност. Но
в то  же  время  к  митрополиту  явились  послы  изо  Пскова,  от  князя
Александра, вместе с послами от Гедимина и всех других князей литовских;
они привели с собою монаха Арсения, прося митрополита, чтоб поставил его
владыкою  во  Псков;  но  Феогност  отказал  им в просьбе.  Новгородский
летописец говорит при этом:  "Псковичи хотели поставить себе Арсения  на
владычество,  но  осрамились,  пошли  прочь  ни  с чем от митрополита из
Волынской  земли;  они  Новгород  считали  за  ничто   уже;   вознеслись
высокоумием своим,  но бог и св.  София низлагают всегда высокомыслящих,
потому что псковичи изменили крестному целованию к Новгороду, посадили к
себе  князя  Александра из литовской руки".  Мы видели,  что в 1333 году
было сближение Новгорода со Псковом  и  его  князем  вследствие  разрыва
новгородцев с князем московским;  но потом, когда в 1335 году новгородцы
помирились с Калитою,  то снова началась вражда со Псковом;  в 1337 году
владыка Василий поехал во Псков для своих святительских дел, на подъезд,
как тогда выражались,  но псковичи суда ему не дали,  и он поехал прочь,
проклявши их.
   Еще в  1316  и  1323  году  источники западные упоминают о враждебных
столкновениях новгородцев с Норвегиею;  в 1326  году  заключен  был  мир
между  ними  на  10  лет.  В  1337  году у новгородцев началась война со
шведами  опять  по  поводу  корел,  которые   подвели   шведов,   побили
новгородских  и  ладожских  купцов  и  всех христиан,  находившихся в их
земле,  а сами убежали в Выборг и,  выходя оттуда,  били новгородцев.  В
следующем году новгородцы с посадником Федором Даниловичем отправились в
Неву и стояли под Орешком,  пересылаясь с шведским воеводою  Стеном;  но
переговоры  кончились  ничем;  новгородцы возвратились домой;  а шведы с
корелою много воевали по Обонежью, а потом сожгли посад у Ладоги. Мстить
им  за  это  ходили  молодцы  Довгородские  с  воеводами:  они повоевали
шведскую корелу около Выборга,  сильно опустошили  землю,  хлеб  пожгли,
скот  изрубили  и  пришли домой все здоровы,  с полоном.  По их удалении
шведы вышли из Выборга, воевали Толдогу и оттуда пошли на Вотскую землю,
но  здесь  ничего не взяли,  потому что жители поостереглись;  копорьяне
напали на них в небольшом числе и разбили.  После этого пришли  послы  в
Новгород  из  Выборга от воеводы Петрика и объявили,  что шведский князь
ничего не знает о войне,  начал ее своевольно Стен,  воевода. Новгородцы
отправили  в  Выборг  своих  послов,  которые  и заключили мир на тех же
условиях,  на каких помирился князь Юрий Данилович на Неве; относительно
же  Кобылитской  Корелы  положено  было  послать  к  шведскому князю.  В
следующем 1339 году новгородцы отправили двоих послов,  да еще  третьего
от владыки,  за море, к шведскому князю, и заключили с ним мир по старым
грамотам;  о короле же сказали так:  "Если наши побегут к вам, то секите
их и вешайте; если и ваши прибегут к нам, то и мы с ними будем делать то
же самое,  чтоб из-за них ссоры между нами не было;  которые  же  прежде
были за нами, тех не выдадим, потому что они покрещены в нашу веру, да и
мало их осталось,  все померли гневом  божиим".  На  западе  волновались
корелы,  на северо-востоке, в Двинской области, финские племена также не
хотели быть спокойны:  под 1329  годом  опять  встречаем  известие,  что
новгородцы,  шедшие  в Югру,  были перебиты устюжскими князьями.  В 1326
году приезжали в Новгород послы из Литвы:  брат  Гедимина,  Воин,  князь
полоцкий,  Василий,  князь  минский,  и  князь  Федор  Святославич;  они
заключили мир с новгородцами и немцами. Но в 1335 году, несмотря на этот
мир и несмотря на то что литовский князь Наримант кормился на пригородах
новгородских,  Литва повоевала Новоторжскую волость; великий князь был в
это  время в Торжке и немедленно послал свое войско в Литву,  оно пожгли
городки литовские - Осечен, Рясну и много других.
   Под 1329 годом летопись упоминает об убиении в  Дерпте  новгородского
посла,  мужа  честного,  Ивана  Сыпа,  но о следствиях этого убийства не
говорит ничего.  И в Псковской летописи  с  1323  до  1341  года  мы  не
встречаем известий о войне с орденом Ливонским. Причина была та, что уже
давно,  еще с конца XIII века, в Ливонии происходили усобицы. Мы видели,
что главным деятелем при утверждении немецкого владычества в Ливонии был
епископ рижский,  по старанию которого  был  учрежден  рыцарский  Орден,
необходимо становившийся в служебное отношение к рижской церкви.  Но мир
не мог долго сохраниться между двумя учреждениями,  из которых у  одного
были материальные средства,  право силы, меча, у другого же - одни права
исторические и духовные;  первое не могло долго подчиняться  последнему;
но   епископы   также   не   хотели  уступить  магистрам  Ордена  своего
первенствующего положения,  и следствием этого  была  усобица.  Особенно
разгорелась  она при магистре Бруно и архиепископе Иоанне фон-дер-Фехте,
причем, не имея достаточно собственных материальных средств для борьбы с
рыцарями,  епископ  и рижане призвали себе на помощь литовцев-язычников!
Началась ожесточенная война; в течение 18 месяцев дано было девять битв,
большую  часть  которых выиграли рыцари;  но в 1298 году литовский князь
Витенес вторгнулся в Ливонию,  встретился с войском рыцарей на реке Аа и
нанес  им  страшное  поражение:  магистр  Бруно,  60 рыцарей и множество
простого войска полегли в битве;  ободренные победою,  войска рижские  и
литовцы  осадили  орденскую  крепость  Неумюль,  но  потерпели  под  нею
поражение от тевтонских рыцарей,  пришедших на  помощь  своим  ливонским
собратиям.  Не  видя возможности одолеть Орден материальными средствами,
епископы ливонские прибегли к другим:  в это время,  т.  е. в начале XIV
века,  внимание  Западной  Европы  обращено  было  на  страшный  процесс
Храмовых рыцарей; великий магистр их уже был в оковах вместе с братиями,
находившимися   во   Франции,  и  ненависть  Филиппа  Красивого  грозила
печальным окончанием процесса.  Это подало надежду ливонским  епископам,
что  подобная  же  участь  может постигнуть и Немецкий орден в Пруссии и
Ливонии.  В 1308 году они подали  папе  обвинительный  лист,  в  котором
приписывали  Ордену  неуспех  в  обращении литовцев,  обвиняли рыцарей в
истреблении жителей Семигаллии,  когда те были уже христианами, и проч.;
нашлось   обвинение  и  вроде  тех,  которые  тяготели  над  несчастными
Тамплиерами:  епископы доносили,  что когда рыцарь получал рану в битве,
то остальные товарищи добивали его и сожигали тело, по обычаю язычников.
Папа Климент V нарядил комиссию на месте для исследования справедливости
жалоб;   дело   кончилось   ничем;  епископы  не  удовлетворились  таким
окончанием его,  и когда король польский завел спор с  Орденом  о  земле
Поморской,  когда архиепископ гнезенский,  епископы куявский,  плоцкий и
познанский встали против Ордена,  то архиепископ  рижский  соединился  с
ними в надежде, что такое сильное восстание достигнет наконец своей цели
- низложения Ордена.  Всего больше архиепископ и  рижане  настаивали  на
том,  что  князья  литовские  и  народ  их  давно  были бы христианами и
католиками, если б не препятствовали тому рыцари - обвинение, имевшее на
своей   стороне   вероятность:   если  б  в  самом  деле  Литва  приняла
христианство,  то Орден,  которого целию было обращение  язычников,  тем
самым должен был прекратить свое существование. Несмотря, однако, на все
старания епископов,  великий магистр фон-Беффарт выиграл в Авиньоне дело
в  пользу  Ордена,  который  был  оправдан  во  всех  взводимых  на него
обвинениях:  самым лучшим  доказательством  в  пользу  Ордена  послужило
представленное Беффартом папе оригинальное письмо архиепископа и рижан к
литовскому князю  с  просьбою  напасть  на  владения  Ордена.  Но  дело,
решенное в Авиньоне,  далеко было до окончания своего в Ливонии,  потому
что при такой долгой борьбе за самые существенные интересы  ненависть  с
обеих  сторон  достигла  высшей  степени  и  не  могла  скоро потухнуть.
Обманувшись  в  надежде  повредить  Ордену  процессом  у  папы,   рижане
обратились  опять  к  прежнему  средству и вошли в сношения с литовскими
язычниками против рыцарей.  Тогда магистр ливонский Ебергарт фон-Монгейм
решился покончить дело оружием и,  собравши большое войско, осадил Ригу.
Около года длилась  осада;  но  наконец  рижане,  терпя  сильный  голод,
запросили мира и получили его на тяжких условиях: лучшие граждане должны
были явиться  в  стан  рыцарей  и  у  ног  магистра  положить  все  свои
привилегии.  Потом,  велевши  засыпать  часть  городских рвов и понизить
валы,  магистр заложил новую крепость,  которая должна  была  сдерживать
беспокойное народонаселение.
   С тех  пор,  говорит летописец,  как московский князь Иоанн Данилович
стал великим князем,  наступила тишина великая по всей Русской  земле  и
перестали  татары  воевать  ее.  Таково  было непосредственное следствие
усиления одного княжества,  Московского,  на счет всех других;  в  одном
древнем  памятнике  деятельность  Калиты обозначена тем,  что он избавил
Русскую землю от воров (татей) - видно,  что  предки  наши  представляли
себе  Калиту  установителем  тишины,  безопасности,  внутреннего наряда,
который до тех пор постоянно  был  нарушаем  сперва  родовыми  усобицами
княжескими,   потом  усобицами  князей  или,  лучше  сказать,  отдельных
княжеств для усиления себя на счет всех других, что вело к единовластию.
Борьба эта для усиления себя на счет других с презрением родовой связи и
счетов началась давно:  Михаил Хоробрит  московский,  Ярослав  тверской,
Василий  костромской,  Андрей  городецкий  показали  ясно новый характер
борьбы;  борьба Твери с Москвою была  последнею  сильною,  ожесточенною,
кровавою борьбою двух княжеств,  стремившихся к окончательному усилению.
Для Москвы средства к этой борьбе были  приготовлены  еще  при  Данииле,
начал   борьбу   и  неутомимо  продолжал  Юрий  Данилович.  Калита  умел
воспользоваться обстоятельствами,  окончить борьбу с  полным  торжеством
для  своего  княжества  и  дал современникам почувствовать первые добрые
следствия этого  торжества,  дал  им  предвкусить  выгоды  единовластия,
почему и перешел в потомство с именем первого собирателя Русской земли.
   Калита умер  31  марта  1341  года,  не  успев  окончить  дел своих с
Новгородом. До нас дошли две его духовные грамоты: между тремя сыновьями
и женою поделил он свое движимое и недвижимое имение:  старшему, Семену,
отдано 26 городов и селений,  в числе которых примыслы Юрия Даниловича -
Можайск  и Коломна;  второму сыну,  Ивану,  23 города и селения,  из них
главные Звенигород и Руза;  третьему, Андрею, 21 город и селение, из них
известнее Серпухов;  княгине с меньшими детьми опять 26.  Таким образом,
величина  уделов  следует  старшинству:  самый  старший  и   материально
сильнее,  притом  города  его значительнее,  например Можайск был особым
княжеством;  старшему же должно было получить и великокняжескую  область
Владимирскую с Переяславлем.
   В то самое время как на северо-востоке Русская земля собиралась около
Москвы,  такое же собирание русских волостей в одно целое происходило  и
на юго-западе.  Давно уже можно было ожидать,  что дело собрания старой,
Юго-Западной  Руси  предназначено  князьям  галицко-волынским,  потомкам
Романа Великого.  Случайные обстоятельства были в пользу этих князей,  в
пользу скорого собрания Юго-Западной Руси:  в старшем сыне  Романовом  с
блестящею храбростию соединялся ясный смысл,  государственное понимание,
отношения его к брату Васильку волынскому представляют образец  братской
любви  и  согласия.  Волости  не дробятся,  ибо сын Василька,  Владимир,
умирая бездетным,  отказывает Волынь  сыну  Даниилову,  Мстиславу;  мало
того,  при  сыне Льва,  Юрии,  видим соединение Галича и Волыни под одну
власть;  при внуке этого Юрия,  Юрии II,  видим также  соединение  обеих
волостей,  потому что этот князь пишет свои грамоты то во Львове,  то во
Владимире.   Несмотря   на   все   эти   благоприятные   обстоятельства,
Юго-Западная  Русь  не  собралась  в одно государство под знаменем своих
родных  князей  из  племени  Романа  Великого;  мы  не   знаем   никаких
подробностей  о  княжении внуков Данииловых,  мы знаем только имена их и
титулы,  как они сохранились в грамотах их к Немецкому ордену:  читаем в
этих  грамотах имя Юрия,  который называет себя королем русским и князем
владимирским; в другой грамоте находим имена сыновей его, Андрея и Льва;
наконец,  есть  позднейшие  грамоты от Андреева сына,  Юрия,  князя всей
Малой России.  Эти грамоты важны для нас еще  в  другом  отношении:  они
показывают,  что  в  Галиче  и  на  Волыни  бояре  и  дружина  сохранили
по-прежнему свое важное значение,  ибо  грамоты  написаны  не  от  имени
одного  князя,  но  также  от имени знатнейших бояр и дружины вообще;  в
числе баронов (бояр) упоминается и епископ галицкий;  последняя  грамота
Юрия  II  относится к 1335 году.  Но в то время как Юго-Западная Русь не
воспользовалась благоприятными обстоятельствами и  закоснела  в  старине
своей,  соседние  государства,  Литовское  и Польское,  успели усилиться
внутри единовластием и приобрели, таким образом, возможность действовать
наступательно   на   Русь.   Мы   видели,   что  по  смерти  Миндовговой
предположенное соединение Руси с Литвою  не  состоялось:  литовцы  после
убиения Воишелкова выбрали себе князя из своего народа. При этом князе и
его преемниках продолжалось и окончилось начатое еще прежде  утверждение
литовского  господства  в  русских  княжествах  - Полоцком,  Туровском и
отчасти Волынском.  В 1315 г.  последовала перемена  в  династии  князей
литовских,   произведенная   знаменитым   Гедимином.   Примером  сильных
противоречий,  которыми наполнены источники литовской  и  малороссийской
истории,  служат  известия о происхождении Гедимина:  одни говорят,  что
Гедимин был конюшим великого князя Витенеса,  в заговоре с молодою женою
последнего   убил  своего  государя  и  овладел  его  престолом;  другие
утверждают,  что Гедимин был сын Витенеса и получил престол литовский по
смерти отца, пораженного громом; наконец, есть известие, что Гедимин был
брат Витенеса.
   В самом начале княжения Гедимина уже упоминается о столкновениях  его
с князьями русскими, галицкими и волынскими; можем принять известие, что
эти князья хотели сообща с Немецким орденом сдержать опасные  стремления
литовского   владельца   и  первые  начали  против  него  наступательное
движение.  Но за верность дальнейших  известий  о  ходе  борьбы  историк
ручаться  уже  не  может;  по одним свидетельствам,  в 1320 году Гедимин
предпринял  поход   на   Владимир   Волынский,   где   княжил   Владимир
Владимирович,  под  предводительством  которого граждане оказали упорное
сопротивление;  наконец князь Владимир пал, и стольный город его отворил
ворота   победителю,   причем   в   войске  Гедиминовом  литва  занимала
незначительную часть;  большинство же состояло  из  русских  -  полочан,
жителей   Новгородка,   Гродна.   Таким  образом,  по  одним  известиям,
Владимирское княжество завоевано Гедимином;  но,  по  другим,  Владимир,
Луцк и вся земля Волынская досталась Любарту,  сыну Гедиминову, которого
последний князь этой страны,  не имея сыновей,  принял к  дочери.  Здесь
сказано,  что  Луцк  вместе с Владимиром взят был Любартом в приданое за
женою;  а по другим известиям, в Луцке княжил особый князь, Лев Юрьевич,
который,  испугавшись  участи князя владимирского,  бросил свой стольный
город и убежал в Брянск,  где у него были  родственники.  Луцк  поддался
Гедимину,  и бояре, собранные со всей Волыни, признали его своим князем,
удержав прежние права,  обычаи,  веру.  На следующий  1321  год  Гедимин
двинулся к Киеву,  которым владел какой-то князь Станислав;  на помощь к
нему пришел Олег,  князь  переяславский,  Святослав  и  Василий,  князья
брянские,  и  вместе  с  ними  бежавший  из Волыни князь Лев.  Над рекою
Ирпенем сошлись неприятели - и Гедимин победил;  князья Олег и Лев  были
убиты,  Станислав убежал в Брянск с тамошними князьями;  Белгород сдался
победителю,  но Киев выдержал двухмесячную осаду;  наконец граждане,  не
видя  ниоткуда  помощи,  собрались на вече и решили поддаться литовскому
князю, который с триумфом въехал в Золотые ворота. Другие города русские
последовали примеру Киева;  Гедимин оставил везде старый порядок, только
посажал своих наместников и гарнизоны по городам.  Наместником  в  Киеве
был назначен Миндовг,  князь гольшанский. Новгородская летопись под 1331
годом упоминает о киевском князе  Федоре,  который  вместе  с  татарским
баскаком  гнался,  как  разбойник,  за  новгородским  владыкою Василием,
шедшим  от  митрополита  из  Волыни;  новгородцы,  провожавшие  владыку,
остереглись, и Федор не посмел напасть на них.
   Как бы   то  ни  было,  переворот,  произведенный  на  севере  своими
князьями,  потомками  св.  Владимира,  был  произведен  на  юге   князем
литовским, который тем или другим способом собрал Русскую землю под одну
власть.  Гедимин умер в 1339 году,  оставив семерых сыновей  -  Монвида,
князя  карачевского  и Слонимского,  который скоро последовал за отцом в
могилу; Нариманта-Глеба, князя туровского и пинского, которого мы видели
в  Новгороде;  от  второй жены,  Ольги,  русской родом,  Гедимин оставил
Олгерда,  который,  женившись на дочери князя  витебского,  получил  это
княжество  за  женою  в  приданое;  кроме  Олгерда от Ольги Гедимин имел
другого сына,  Кейстута,  князя троцкого.  От третьей жены,  Еввы, также
княжны   русской,   он   оставил  Любарта-Владимира,  князя  волынского,
Кориата-Михаила,   князя   новгородского,   наконец,   Евнутия,    князя
виленского.  Последний,  несмотря на то что был самый младший,  получил,
однако,  стольный город отцовский, быть может по стараниям матери своей;
но  двое  старших  Гедиминовичей  -  Олгерд  и  Кейстут отняли у Евнутия
старший стол.  Олгерд и Кейстут жили между собою очень  дружно,  говорит
летописец Западной Руси, а князь великий Евнутий, державший старшинство,
не полюбился им, и сговорились они между собою, как бы Евнутия из Вильны
выгнать.  Сговорившись,  положили срок,  в который день взять Вильну под
братом Евнутием.  Князь Олгерд из Витебска не поспел  к  тому  сроку,  а
князь  Кейстут  один напал на Вильну и прорвался в город;  великий князь
Евнутий спасся бегством  в  горы,  отморозил  ноги  и  попался  в  плен.
Привезли  его к брату Кейстуту;  тот отдал его под стражу,  а сам послал
гонца сказать Олгерду,  чтоб шел скорее в Вильну и что Евнутий уже в  их
руках.  Когда Олгерд пришел,  то Кейстут сказал ему:  "Тебе следует быть
великим князем в Вильне, ты старший брат, а я с тобою буду жить заодно".
И  посадил  его на великом княжении в Вильне,  а Евнутию дали Изяславль.
Потом уговорились оба князя между  собою,  чтоб  всей  братьи  слушаться
князя Олгерда; условились, что добудут, город ли, волость ли, все делить
пополам и жить до смерти в любви,  не мыслить лиха  одному  на  другого.
Олгерд и Кейстут поклялись и сдержали клятву. Так рассказывает летописец
Литовский;  Московский же летописец говорит, что Олгерд и Кейстут напали
внезапно  в Вильне на двух братьев,  Нариманта и Евнутия;  жители города
испугались, и Наримант бежал в Орду, а Евнутий сперва во Псков, оттуда в
Новгород,  из Новгорода в Москву к преемнику Калиты,  Симеону Ивановичу,
здесь был крещен и назван Иваном (1346 г.).