Владимир Андреевич  отказался  от  старшинства  в  пользу племянника,
обязался признавать последнего старшим братом,  но все же он  был  дядею
Василию Димитриевичу,  и потому договор, заключенный между ними, написан
в более легких для серпуховского князя выражениях. Последний обязывается
держать своего племянника, брата старейшего, честно, а слова грозно нет;
великий князь  обязывается  держать  дядю  и  вместе  брата  младшего  в
братстве   и   в  чести  без  обиды.  Во  втором  договоре  старик  дядя
выговаривает даже себе право не садиться на коня, когда племянник сам не
сядет;  этот  второй  договор замечателен тем,  что договаривающиеся уже
хотят продлить и упрочить свои отношения:  здесь  в  первый  раз  князья
клянутся  исполнять  условия  договора  за  себя  и  за  детей своих.  В
завещании своем Владимир Андреевич приказывает жену,  детей и бояр своих
брату   старшему,   великому  князю;  если  между  детьми  его  случится
какой-нибудь спор,  то они для его решения посылают своих бояр;  если  и
эти  не  согласятся  между  собою,  то  идут  пред старую княгиню-вдову;
которого сына княгиня обвинит,  на том великий князь  должен  доправить,
так,  однако,  чтоб  вотчине  их и уделам было без убытка.  Относительно
пользования уделами,  Владимир Андреевич определяет, чтоб сыновья его не
въезжали в уделы друг ко другу на свою утеху,  т. е. на охоту, равно и в
удел матери своей,  разве получат позволение; не должны присылать в удел
друг к другу приставов и не судить судов.
   Димитрий Донской   имел   всю   возможность   привесть  в  свою  волю
двоюродного брата,  который не имел средств бороться с  владельцем  двух
частей   Московского   княжества   и  целого  Владимирского;  притом  же
серпуховской князь не имел права на  старшинство  ни  в  Москве,  ни  во
Владимире.  В  других  отношениях находился Василий Димитриевич к родным
братьям,  которых надобно было щадить,  ласкать, чтоб заставить решиться
сделать   первый  тяжкий  шаг  -  отказаться  от  старшинства  в  пользу
племянника.  Отсюда понятно,  почему в договорах Василия Димитриевича  с
братьями  мы  не  находим  тех резких выражений,  тех прямых указаний на
служебные отношения  удельного  князя  к  великому,  какие  встречаем  в
договорах Донского с Владимиром Андреевичем.  Младшие братья обязываются
держать  Василия  только  вместо  отца;  Юрий  Димитриевич  в  отдельном
договоре своем с старшим братом обязывается держать его в старшинстве, и
только;  нет  выражения  честно  и  грозно,  нет  обязательства  служить
старшему брату.
   Василию Димитриевичу   не  удалось  склонить  брата  Юрия  к  уступке
старшинства племяннику;  отсюда усобица в княжение Василия  Васильевича.
Эта усобица кончилась торжеством нового порядка вещей, собранием уделов,
но в продолжение ее великий князь  иногда  находился  в  затруднительных
обстоятельствах  и  потому  не  мог слишком круто поступать с удельными.
Дядя Юрий Димитриевич,  принуждаемый отказаться от старшинства,  хотя  и
называет племянника старшим братом,  однако заключает с ним договоры как
союзник равноправный,  безо всякого определения,  как он должен  держать
старшего  брата;  Юрий  освобождает себя от обязанности садиться на коня
даже и тогда,  когда сам великий князь выступит  в  поход;  относительно
этого обстоятельства в первом договоре встречаем следующее условие: если
Василий Васильевич сядет на коня,  то Юрий посылает с ним  своих  детей,
бояр  и слуг;  если великий князь пошлет в поход младших дядей своих или
детей Юрия,  то последний обязан выслать детей с боярами и слугами; если
же великий князь посылает своих воевод,  то и Юрий обязан выслать только
своего воеводу с своими людьми.  Во втором договоре:  когда Василий  сам
сядет  на  коня  или  пошлет в поход дядю Константина,  то Юрий высылает
сына;  если же великий князь пошлет двоюродных братьев  или  воевод,  то
Юрий  высылает только воевод своих;  если же великий князь пошлет одного
сына Юриева на службу, то последний должен идти без ослушанья. Выражения
честно  и  грозно  в  начале  княжения  Василия Васильевича не находим в
договорных грамотах этого великого князя даже и с  двоюродными  братьями
Андреевичами, встречаем только в договоре с князем Василием Ярославичем,
внуком  Владимира  Андреевича;  нет  этого  выражения   и   в   договоре
Андреевичей  с  Юрием;  но  после  смерти  Юрия оно является постоянно в
договорах Василия Васильевича с удельными князьями.
   Договоры великих князей московских с великими же князьями тверскими и
рязанскими  сходны  с  упомянутым  выше договором великого князя Василия
Васильевича с дядею Юрием, с тою только разницею, что Юрий, как удельный
князь,  не может сам собою, непосредственно, сноситься с Ордою, посылает
дань чрез великого князя,  тогда как великие князья тверской и рязанский
сохраняют  относительно  татар  вполне  независимое от московского князя
положение, сами знают Орду, по тогдашнему выражению. Если тверской князь
и   обязывается  иногда  считать  московского  старшим  братом,  то  это
определение отношений остается без дальнейшего объяснения.  Относительно
выступления  в  поход  в договорах между великими князьями - московским,
тверским и рязанским - встречаем обыкновенно условие,  что если  великий
князь  московский  сядет  на коня,  то и другой договаривающийся великий
князь обязан садиться на коня;  если  московский  пошлет  воевод,  то  и
другой обязан сделать то же; только в договорах Димитрия Донского и сына
его Василия с Михаилом тверским встречаем особенности: в первом тверской
великий  князь  обязан садиться на коня и в том случае,  когда выйдет на
рать двоюродный брат московского князя Владимир  Андреевич.  В  договоре
Василия  Димитриевича  читаем:  "Пойдет на нас царь (хан) ратию или рать
татарская,  и сяду я на коня сам с  своею  братьею,  то  и  тебе,  брат,
послать ко мне на помощь двух своих сыновей да двух племянников, оставив
у себя одного сына;  если же пойдут на нас  или  литва,  или  ляхи,  или
немцы,  то  тебе  послать детей своих и племянников на помощь;  корм они
возьмут, но иным ничем корыстоваться не должны. Также если пойдут на вас
татары,  литва или немцы, то мне идти самому к вам на помощь с братьями,
а нужно будет мне которого  брата  оставить  у  себя  на  сторожу,  и  я
оставлю.  А  к  Орде  тебе  и  к  царю путь чист и твоим детям,  и твоим
внучатам,  и вашим людям".  Этот договор заключен совершенно  на  равных
правах,  даже  у  тверского  князя  более прав,  чем у московского,  без
сомнения вследствие возраста Михаила Александровича: так, последний ни в
каком случае не обязывается сам выступать в поход.
   Что касается  формы  договорных  грамот,  то до времен великого князя
Василия   Димитриевича   они   обыкновенно   начинались   словами:   "По
благословению   отца   нашего   митрополита";  первая  дошедшая  до  нас
договорная грамота,  начинающаяся словами:  "Божиею милостию и пречистыя
богоматери",  есть  договорная  грамота  Василия Димитриевича с тверским
князем  Михаилом;  постоянно  же  эта  форма  начинает   встречаться   в
договорных  грамотах  со  времен  Василия  Васильевича  Темного,  именно
начиная с договора его с князем Василием Ярославичем серпуховским. После
этих  слов  следуют  слова:  "На сем на всем (имярек) целуй ко мне крест
(имярек)".  Оканчиваются грамоты такими же словами:  "А на сем  на  всем
целуй  ко  мне крест по любви вправду,  без хитрости".  Когда вследствие
известных стремлений вражда  между  родичами,  между  великим  князем  и
удельными, дошла до крайности, когда мирились только по нужде, с враждою
в сердце, с намерением нарушить мир при первом удобном случае, то начали
употреблять более сильные нравственные средства, для того чтобы побудить
к сохранению договора:  явились так называемые проклятые грамоты. Но эти
проклятые  грамоты,  это  усиление нравственных принуждений не достигало
цели и служит для нас только признаком  крайнего  усиления  борьбы,  при
которой враждующие действовали по инстинкту самосохранения,  не разбирая
средств,  не  сдерживаясь  никакими  нравственными  препятствиями.   Что
касается   формы   духовных   завещаний  княжеских,  то  они  начинались
следующими словами:  "Во имя отца и сына и св. духа. Се аз грешный худый
раб  божий (имярек) пишу душевную грамоту,  никем не нужен,  целым своим
умом, в своем здоровьи".
   При обзоре распределения волостей княжеских мы видели,  какую  важную
долю  из  них  князья  давали  обыкновенно  своим женам.  Этому богатому
наделению соответствовало и сильное нравственное и политическое влияние,
какое  уступалось  им  по  духовным  завещаниям  мужей.  Калита  в своем
завещании приказывает княгиню  свою  с  меньшими  детьми  старшему  сыну
Семену,  который должен быть по боге ее печальником. Здесь завещатель не
предписывает   сыновьям,   кроме   попечения,    никаких    обязанностей
относительно жены своей,  потому что эта жена,  княгиня Ульяна,  была им
мачеха.  До какой степени мачеха и ее дети были  чужды  тогда  детям  от
первой жены,  доказательством служит то,  что сын Калиты,  Иоанн II,  не
иначе называет свою мачеху как  княгинею  Ульяною  только,  дочь  ее  не
называет сестрою; это объясняет нам старинные отношения сыновей и внуков
Мстислава Великого к сыну его от  другой  жены,  Владимиру  Мстиславичу,
мачешичу.  Иначе  определяются  отношения  сыновей  к  родным матерям по
духовным завещаниям княжеским:  Донской приказывает детей своих княгине.
"А  вы,  дети  мои,  -  говорит  он,  -  живите  заодно,  а матери своей
слушайтесь во всем;  если кто из сыновей  моих  умрет,  то  княгиня  моя
поделит  его  уделом  остальных сыновей моих:  кому что даст,  то тому и
есть,  а дети мои из ее воли не выйдут. Даст мне бог сына, и княгиня моя
поделит его,  взявши по части у больших его братьев.  Если у кого-нибудь
из сыновей моих убудет отчины,  чем я его благословил,  то  княгиня  моя
поделит сыновей моих из их уделов;  а вы,  дети мои,  матери слушайтесь.
Если отнимет бог сына моего,  князя Василия,  то удел его идет тому сыну
моему,  который  будет под ним,  а уделом последнего княгиня моя поделит
сыновей моих; а вы, дети мои, слушайтесь своей матери: что кому даст, то
того  и есть.  А приказал я своих детей своей княгине;  а вы,  дети мои,
слушайтесь своей матери во всем,  из ее воли не выступайте ни в  чем.  А
который сын мой не станет слушаться своей матери,  на том не будет моего
благословения".
   Договор великого князя Василия  Димитриевича  с  братьями  начинается
так:  "По слову и благословению матери пашей Авдотьи".  В договор свой с
братом Юрием Василий  вносит  следующее  условие:  "А  матерь  свою  нам
держать  в  матерстве  и  в  чести".  Сыну  своему  Василий  Димитриевич
наказывает держать свою мать в чести и матерстве, как бог рекл; в другом
завещании  обязывает сына почитать мать точно так же,  как почитал отца.
Князь Владимир Андреевич  серпуховской  дает  своей  жене  право  судить
окончательно  споры  между  сыновьями,  приказывает  последним  чтить  и
слушаться матери.  То же самое приказывает сыновьям  и  Василий  Темный.
Относительно  княгинь-вдов и дочерей их в завещании Владимира Андреевича
находим следующее распоряжение:  "Если бог  отнимет  которого-нибудь  из
моих сыновей и останется у него жена,  которая не пойдет замуж, то пусть
она с своими детьми сидит в уделе мужа своего,  когда же умрет,  то удел
идет сыну ее, моему внуку; если же останется дочь, то дети мои все брата
своего дочь выдадут замуж и брата своего уделом поделятся  все  поровну.
Если  же не будет у нее вовсе детей,  то и тогда пусть сноха моя сидит в
уделе мужа своего до смерти и поминает нашу  душу,  а  дети  мои  до  ее
смерти в брата своего удел не вступаются никаким образом".
   Мы видели,  что волости,  оставляемые княгиням, разделялись на такие,
которыми они не имели права располагать в своих завещаниях,  и на такие,
которыми   могли   распорядиться   произвольно;   последние   назывались
опричнинами.  Но кроме того,  в Московском княжестве были такие волости,
которые  постоянно  находились  во  владении княгинь,  назначались на их
содержание;  эти волости назывались княгининскими пошлыми.  Относительно
их  великий князь Василий Димитриевич в завещании своем делает следующее
распоряжение:  "Что касается сел княгининских пошлых, то они принадлежат
ей,  ведает  она  их  до тех пор,  пока женится сын мой,  после чего она
должна отдать их княгине сына моего,  своей снохе, те села, которые были
издавна за княгинями".
   Во всех  этих  волостях княгиня была полною владетельницею.  Димитрий
Донской на этот  счет  распоряжается  так:  "До  каких  мест  свободские
волостели  судили  те свободы при мне,  до тех же мест судят и волостели
княгини моей.  Если в тех волостях,  слободах и селах, которые я взял из
уделов сыновей моих и дал княгине моей,  кому-нибудь из сирот (крестьян)
случится пожаловаться  на  волостелей,  то  дело  разберет  княгиня  моя
(учинит  исправу),  а  дети мои в то не вступаются".  Владимир Андреевич
распорядился  так:  "На  мытников  и  таможников  городецких  дети   мои
приставов  своих  не  дают  и  не судят их:  судит их,  своих мытников и
таможников, княгиня моя".

   Духовенство во  имя  религии поддерживало все эти отношения сыновей к
матерям,  как  они  определялись  в   духовных   завещаниях   княжеских.
Митрополит Иона писал князьям,  которые отнимали у матери своей волости,
принадлежащие ей по завещанию отца:  "Дети!  Била мне челом на вас  мать
ваша,  а  моя  дочь,  жалуется на вас,  что вы поотнимали у нее волости,
которые отец ваш дал ей в опричнину,  чтобы было ей чем прожить,  а  вам
дал особые уделы.  И это вы,  дети,  делаете богопротивное дело, на свою
душевную погибель,  и здесь, и в будущем веке... Благословляю вас, чтобы
вы  своей  матери  челом добили,  прощение у ней выпросили,  честь бы ей
обычную воздавали,  слушались бы ее во всем,  а не  обижали,  пусть  она
ведает свое, а вы свое, по благословению отцовскому. Отпишите к нам, как
вы с своею матерью управитесь:  и мы за вас будем бога молить по  своему
святительскому долгу и по вашему чистому покаянию. Если же станете опять
гневить и оскорблять свою мать,  то, делать нечего, сам, боясь бога и по
своему святительскому долгу,  пошлю за своим сыном, за вашим владыкою, и
за  другими  многими  священниками  да  взглянувши  вместе  с   ними   в
божественные  правила,  поговорив  и рассудив,  возложим на вас духовную
тягость церковную, свое и прочих священников неблагословение".
   Таковы были междукняжеские  отношения  в  Северо-Восточной  Руси.  Мы
видим, что переход родовых отношений в государственные, переход удельных
князей из родичей в служебников,  поскольку он выражается  в  договорных
княжеских грамотах,  совершается очень медленно благодаря именно долгому
господству родовых княжеских отношений и вследствие  того,  что  великий
князь   должен   здесь   усиливать   свою   власть   на  счет  ближайших
родственников,  выгоды которых требуют поддержания старых  родовых  форм
при определении отношений в договорах,  хотя,  разумеется,  при перемене
отношений на деле,  при новых стремлениях и  понятиях  и  самые  родовые
формы  изменяются  и  показывают ясно разрушение старых отношений:  так,
например,  выражения,  встречающиеся в договорах описываемого времени, -
держать  дядею,  держать  племянником,  держать братом ровным - не имеют
смысла при родовых отношениях,  где существуют только отношения  отца  к
детям,  где дядя есть отец, старший брат - отец, племянник, младший брат
-  сыновья.   Обязательство   удельного   князя   служить   великому   и
обязательство последнего кормить удельного смотря по службе являются раз
в договоре Димитрия Донского с двоюродным братом Владимиром  Андреевичем
и  потом  исчезают  вследствие  того,  что Василий Димитриевич и Василий
Васильевич находятся в менее выгодном  положении  относительно  родичей.
Даже  довольно неопределенное выражение "держать великое княжение честно
и  грозно"  утверждается  не  вдруг  в  договорных  грамотах.  Договоров
служебных  князей  с  теми  князьями,  к которым они вступали в службу с
отчинами,  из Северо-Восточной  Руси  до  нас  не  дошло;  но  мы  имеем
довольное число таких договоров из Руси Юго-Западной.  В 1448 году князь
Федор Львович Воротынский,  взявши город Козельск  в  наместничество  из
руки Казимира,  короля польского и великого князя литовского,  записался
своему господарю без лести и без хитрости.  Король Казимир в  1455  году
пишет,  что  дал вотчину князю Воротынскому,  узревши верную его службу.
Договорная  грамота  князей  новосильских  и   одоевских   с   Казимиром
начинается  тем,  что  означенные  князья  били челом господарю великому
князю,  чтобы принял их в службу.  Тот пожаловал,  принял их в службу, и
они обязываются служить ему верно во всем,  без всякой хитрости,  и быть
во всем послушными,  давать ему ежегодную дань (полетное),  быть  в  его
воле,  иметь одних друзей и врагов.  Казимир с своей стороны обязывается
держать их в чести и в жалованье, оборонять от всякого; обязывается и за
наследников  своих  не нарушать договора,  не вступаться в их отчину;  в
противном случае крестное  целованье  с  них  долой,  и  они  становятся
вольными;  обязывается  суд  и исправу давать им во всяких делах чистые,
без перевода;  судьи  королевские  съезжаются  с  их  судьями  и  судят,
поцеловавши крест,  без всякой хитрости; если возникнет у судей спор, то
дело переносится на решение великого князя;  споры  самих  князей  между
собою отдаются также на решение Казимира. Любопытно сравнить дошедшую до
нас духовную грамоту Олгердова  внука,  князя  Андрея  Владимировича,  с
духовными  грамотами московских князей;  и в этих письменных памятниках,
как во всяких других,  высказывается различие в характере стран, где они
писаны.  И  московские и южно-русское завещания начинаются словами:  "Во
имя отца,  и сына,  и св. духа", после чего в московских, как мы видели,
означается,  что  завещатель  находился  в  добром здоровье,  душевном и
телесном,- замечание,  необходимое для того, чтобы духовная имела полную
силу,   и   потом,  без  всяких  околичностей,  излагаются  распоряжения
завещателя.  В духовной же  Гедиминовича  нет  замечания  о  душевном  и
телесном  здравии:  вместо  того  завещатель распространяется,  как он с
женою и детьми приехал в Киев богу молиться,  поклонился всем  святыням,
благословился у архимандрита Николая,  поклонился гробам родственников и
всех святых старцев и  стал  размышлять  в  своем  сердце:  сколько  тут
гробов,  а  ведь  все эти мертвецы жили на сем свете и пошли все к богу!
Пораздумав, что скоро и ему туда придется идти, где отцы и братья, князь
почел приличным написать духовное завещание.
   Мы видели,  что  прежде князь было общим,  неотъемлемым названием для
всех членов Рюрикова  рода,  а  старший  в  этом  роде  князь  назывался
великим, причем мы видели, что название великий князь придавалось иногда
и младшему в роде просто из учтивости,  от усердия пишущего к известному
князю.  В  описываемое  время  на  севере  при ослаблении родовой связи,
родового единства,  при стремлении князей к особности,  независимости мы
должны  ожидать,  что явится много князей,  которые в одно и то же время
будут величать  себя  названием  великих,  и  не  обманываемся  в  своих
ожиданиях:  князья  московские  носят  это  название  по праву,  обладая
постоянно старшим столом Владимирским;  но в то же самое время  называют
себя  великими  князья  тверские  и  рязанские,  в роде князей рязанских
князья пронские, стремясь постоянно к независимости, называют себя также
великими; наконец, видим, что по-прежнему и те младшие, удельные князья,
которые  в  официальных  памятниках  никогда  не  смеют  называть   себя
великими,  в  памятниках  неофициальных  из  учтивости  величаются  этим
названием: так, св. Кирилл Белозерский в духовной своей называет великим
князем  удельного  можайского,  Андрея Димитриевича.  Прежде,  когда все
внимание обращалось на родовые  отношения  князей,  а  не  на  владения,
старшему  великому  князю  противополагались младшие;  но теперь,  когда
родовые  отношения  стали  рушиться,  отношения  же   по   владениям   и
зависимости  начали  выдвигаться  на  первый  план,  в противоположность
великому князю  для  младших  являются  названия  удельных  и  поместных
князей.  Мы  видели,  что  и прежде некоторые князья назывались великими
князьями  всея  Руси,  как,  например,  Мономах,  Юрий   Долгорукий;   в
описываемое время из официальных памятников видим,  что уже Иоанн Калита
называется великим князем всея  Руси  и  потом  все  его  преемники.  Из
прежних названий княжеских встречаем господин;  вновь являются господарь
и государь. Что касается происхождения первого слова, то оно одинаково с
происхождением слова князь: оспода означает семью, осподарь - начальника
семьи,  отца семейства;  должно  заметить  также,  что  первое  название
употребительнее  на  юге,  второе  -  на  севере.  Господин  и господарь
встречаются в соединении,  например:  "Занеже,  господине князь великий,
нам,  твоим  нищим,  нечим  боронитися  противу обидящих нас,  но токмо,
господине,  богом,  и  пречистою  богородицею,   и   твоим,   господине,
жалованием  нашего господина и господаря".  Что значение слова господарь
или  государь  было   гораздо   важнее   значения   прежнего   господин,
свидетельствует   упорное   сопротивление   новгородцев   ввести  его  в
употребление вместо господин. Господарь противополагается служащим: "Кто
кому  служит,  тот  с  своим  господарем  и  едет".  Для  великих князей
встречаем  названия:  великого  государя  земского,  великого   государя
русского,  великого господаря,  самодержца.  Самый полный титул великого
князя московского для внешних сношений встречаем  в  договорной  грамоте
его  с  Казимиром,  королем польским:  "По божьей воли и по нашей любви,
божьею милостью,  се яз князь великий Василий Васильевич,  московский  и
новгородский  и  ростовский и пермьский и иных".  По-прежнему подданные,
все остальное народонаселение,  противополагаются князьям под  названием
черных людей.