При подлинных грамотах княжеских, дошедших до нас от описываемого
времени, находятся печати князей с различными изображениями и надписями.
На печати Иоанна Даниловича Калиты с одной стороны находится изображение
Иисуса Христа, на другой - св. Иоанна; вокруг надпись: "Печать великого
князя Ивана". У Симеона Гордого на одной стороне печати - изображение
святого Симеона, на другой - надпись: "Печать князя великого Семенова
всея Руси". У брата его Иоанна II на одной стороне печати - изображение
святого Иоанна с надписью: "Агиос Иоанн", на другой - надпись: "Печать
князя великого Ивана Ивановича". У Димитрия Донского на одной стороне
печати - изображение св. Димитрия, на другой - надпись: "Печать князя
великого Димитрия"; но на другой печати того же князя встречаем надпись
с прибавлением: всея Руси. У Василия Димитриевича несколько печатей: на
одной - изображение св. Василия Кесарийского и надпись: "Печать князя
великого Васильева Димитриевича всея Руси"; на другой - изображение
всадника с копьем, обращенным острием книзу; третья печать имеет
изображение всадника с поднятым мечом, и разные другие. На печати
Василия Темного виден всадник с копьем, находящимся в покойном
положении, острием вверх. На печати тверского князя Бориса
Александровича встречаем также изображение всадника с поднятым мечом.
И в описываемое время вступление князя на стол сопровождалось обрядом
посажения. Вот как описывается посажение Александра Невского во
Владимире: преосвященный Кирилл митрополит встретил его со крестами, со
священным собором и со множеством людей и посадил его на великом
княжении во Владимире, на стол отца его, с пожалованием царевым
(ханским). Великий князь Василий Димитриевич был посажен на стол послом
Тохтамышевым; Василия Васильевича посадил на стол посол ханский у
Пречистыя, у золотых дверей. Таким образом, в этом самом обряде
обозначалась ясно зависимость русских князей от ханов татарских; теперь,
следовательно, для удовлетворительнейшего решения вопроса о значении
князя на Руси в описываемое время мы должны постараться определить
степень зависимости его от хана; зависимость эта выражалась ли только в
необходимости требовать ханского утверждения, ханского ярлыка и в
обязанности платить дань, или она имела влияние на внутреннюю
деятельность князя, стесняла его? Здесь, разумеется, прежде всего должно
решить вопрос о том, как хан мог наблюдать за деятельностию князя, имел
ли он при нем постоянного представителя своего, наместника? В известном
рассказе об Ахмате, баскаке курском, летописец говорит, что Ахмат держал
баскачество Курского княжения, другие же татары держали баскачество по
иным городам, во всей Русской земле и были велики. В повести о мучении
св. Михаила Черниговского сказано, что Батый поставил наместников и
властелей своих по всем городам русским. В известии о перечислении
говорится, что численники поставили десятников, сотников, тысячников и
темников и, урядивши все, возвратились в Орду. Под 1262 годом летописец
говорит, что по всем городам русским был совет на татар, которых Батый и
потом сын его Сартак посажали властелями по всем городам русским.
Князья, согласившись между собою, выгнали татар, потому что было от них
насилие: богатые люди откупали у татар дани и корыстовались при этом
сами, а многие бедные работали в ростах. Тогда же, при изгнании и
убиении татар, в Ярославле убили отступника Зосиму или Изосима, который
с позволения посла ханского делал много зла христианам. В 1269 году
великий князь Ярослав Ярославич, сбираясь идти на немцев, пришел в
Новгород вместе с Амраганом, великим баскаком владимирским. Потом
великий князь Василий Ярославич с тем же самым Амраганом воевал волости
новгородские. Под 1275 годом упоминается о втором перечислении; под 1290
о восстании жителей ростовских на татар, которые были ограблены. После
известия об Амрагане мы не встречаем на севере известий о баскаках,
встречаем баскака только раз на юге, в Курской области; под 1284 годом -
ясный знак, что на севере баскаков больше не было, иначе летописи не
могли бы умолчать о них в рассказе о событиях, в которых татары
принимали важное участие, как, например, в борьбе между сыновьями
Невского; упоминаются только одни послы, временно являвшиеся в русских
городах. После 1275 года не упоминается более о перечислении - ясный
знак, что ханы по разным причинам начали оказывать полную доверенность
князьям и что последние взяли на себя доставку дани в Орду; но еще под
1266 годом летописец говорит об ослабе от насилия татарского по смерти
хана Берге. Уже князь Андрей Александрович городецкий взводил в Орде
обвинение на старшего брата Димитрия переяславского, будто тот не хочет
платить дани хану; конечно, если бы в это время находился в России
баскак или главный сборщик податей, дорога, то не родному брату пришлось
бы доносить на Димитрия, и хан не стал бы основываться на одних
Андреевых доносах; если же в этих делах были замешаны и баскаки и
дороги, то каким образом летописец умолчал о них? Не умолчал же он о
Кавгадые. Таким образом, через удаление баскаков, численников и
сборщиков дани князья освобождались совершенно от татарского влияния на
свои внутренние распоряжения; но и во время присутствия баскаков мы не
имеем основания предполагать большого влияния их на внутреннее
управление, ибо не видим ни малейших следов такого влияния.
На юго-западе самое подробное описание вступления княжеского на стол
читаем в рассказе волынского летописца о вступлении Мстислава Даниловича
на стол Владимирский, оставленный ему по распоряжению двоюродного брата
Владимира Васильковича: Мстислав приехал в соборную церковь, созвал бояр
и граждан, русских и немцев, которым прочли Владимирово завещание, и
слышали все от мала до велика, после чего епископ благословил Мстислава
крестом воздвизальным на княжение. Здесь, на юге, жители Бреста не
хотели признавать Мстислава своим князем, не хотели исполнять завещания
Владимирова; на севере не видим ничего подобного, не встречаем также
известий о рядах или уговорах граждан с князьями; не встречаем известий
о том, чтобы князья созывали веча и объявляли народу о походе. Князья
по-прежнему чаще сами предводительствуют войском, чем посылают воевод;
но ни в одном из них не замечаем такой охоты к бою, какую видели в
князьях старой, Южной, Руси.
Законодательная деятельность князей выразилась в описываемое время на
севере в уставной грамоте великого князя Василия Димитриевича на Двину,
в судной грамоте великого князя Александра Михайловича, данной Пскову, и
в уставной грамоте князя Константина Димитриевича, данной тому же
городу. В 1395 году митрополит Киприан писал псковичам: "Слышал я, что
суздальский владыка Дионисий, будучи во Пскове, составил грамоту и
присоединил ее к грамоте великого князя Александра - по чему ходить, как
судить, кого как казнить, да написал и проклятие на того, кто начнет
поступать иначе. Дионисий владыка сделал это не свое дело, не по закону
и не по правилам. Если великий князь Александр написал грамоту, по чему
ходить, то волен, в том всякий царь в своем царстве, или князь в своем
княженьи - всякие дела решить и грамоты записывать; так и великий князь
Александр волен был написать грамоту, по чему ходить, на христианское
добро, а Дионисий владыка вплелся не в свое дело, написал грамоту
негодную, и я эту грамоту рушаю. Вы же, дети мои псковичи, как прежде
ходили по грамоте князя великого Александра, как была это у вас старина
так и теперь по той старине ходите; а грамоту Дионисиеву пришлите ко
мне, я сам ее раздеру; та грамота не в грамоту, а что написал он там
проклятие и неблагословение патриаршее, то я это проклятие снимаю и
благословляю вас. Ходите, дети, по своему обычаю (по своей пошлине) и по
старине суды судите: кого виноватого пожалуете, вольны, показните ли за
какую вину, также вольны; делайте по старине, чисто и без греха, как и
всякие христиане делают". О деятельности князя относительно суда и
расправы так читаем в договоре Димитрия Донского с Владимиром
Андреевичем серпуховским: великий князь говорит двоюродному брату:
"Судов тебе московских без моих наместников не судить, а стану я судить
московские суды, то я буду этим с тобою делиться. Если случится мне не
быть в Москве, и ударит мне челом москвитин на москвитина, то я дам
пристава и пошлю к своим наместникам, чтоб они решили дело вместе с
твоими наместниками. Если же ударит мне челом кто из великого княжения
на москвитина, на твоего боярина, то я пошлю за ним пристава, а ты
пошлешь за своим своего боярина. Если же ударит мне челом мой на твоего,
кто живет в твоем уделе, то я пошлю к тебе, а ты решишь дело; а ударит
тебе челом твой на моего, кто живет в моем уделе и в великом княжении,
то ты пошлешь ко мне, и я решу дело, а послать нам за ними своих бояр".
Мы видим, что по прошествии известного времени Россия освободилась от
татарских численников и сами князья стали собирать дань со своих
волостей и доставлять в Орду. О том, как собиралась дань в волостях,
составлявших общее владение Калитина потомства, можно найти известия в
условиях договора между Димитрием Донским и Владимиром Андреевичем
серпуховским. "Если мне,говорит великий князь,- придется послать своих
данщиков в город, и на перевозы, и в волости княгини Ульяны, то тебе
своих данщиков слать с моими данщиками вместе, а в твой удел мне своих
данщиков не всылать", следовательно, каждый удельный князь собирал в
своем уделе дань независимо и потом отдавал ее великому князю для
доставления в Орду. В другом договоре тех же князей говорится: "Что наши
данщики сберут в городе (Москве), в станах и в варях, тому идти в мою
(великого князя) казну, а мне давать в выход". После того как поголовное
перечисление не возобновлялось более, то количество выхода, разумеется,
стало зависеть от соглашений великих князей с ханами. Без сомнения, с
самого начала великие князья предложили ханам большую сумму денег, чем
та, которую доставляли татарские численники и откупщики; потом эта сумма
должна была изменяться вследствие разных обстоятельств; так, например,
мы видели, что иногда князья, соперничествуя из ярлыка, надбавляли
количество выхода. Мамай требовал от Димитрия Донского дани, какую
предки последнего платили ханам Узбеку и Чанибеку, а Димитрий соглашался
только на такую дань, какая в последнее время была условлена между ним
самим и Мамаем; нашествие Тохтамыша и задержание в Орде сына
великокняжеского Василия заставили потом Донского заплатить огромный
выход: была дань великая по всему княжению Московскому, говорит
летописец, брали по полтине с деревни, давали и золотом в Орду. В
завещании своем Димитрий Донской упоминает о выходе в 1000 рублей со
всех волостей, принадлежавших его сыновьям; здесь доля каждого из пяти
уделов определяется следующим образом: Коломенского - 342 рубля,
Звенигородскою - 272, Можайского с отъездными местами - 235,
Дмитровского -III, удела князя Ивана - 10 рублей. Доля выхода, падавшая
на княжество Серпуховское, удел Владимира Андреевича, не могла быть
здесь означена, и, таким образом, мы лишены средства сравнить
Серпуховской удел с другими уделами Московского княжества относительно
количества выхода и, следовательно, относительно материальных средств.
Доля Серпуховского удела определена в договоре великого князя Василия
Димитриевича с дядею Владимиром Андреевичем и в завещании последнего:
эта доля состояла из 320 рублей; но количество всего выхода в обоих
случаях означено другое, именно 5000 рублей; наконец, во втором договоре
Василия Димитриевича с князем серпуховским встречаем известие о выходе в
7000 рублей; из тех же источников узнаем, что Нижегородское княжество
платило выходу 1500 рублей. Известна также доля каждого из пяти уделов,
на которые раздробилось Серпуховское княжество по смерти Владимира
Андреевича: княгиня с своего участка платила 88 рублей, князь
серпуховской - 48 рублей с половиною, князь боровский - 33 рубля, князь
ярославский - 76, князь радонежский - 42 рубля; князь перемышльский - 41
рубль; с Городца князья Семен и Ярослав платили 160 рублей в
нижегородский выход (1500 рублей); с Углича - 105 рублей. Здесь
останавливает нас малость доли князя Семена боровского - 33 рубля;
любопытно также, что средства одного Городца превышали средства двух
уделов князей Семена и Ярослава, Боровска и Ярославля. В эти уроки, в
эту определенную сумму, которую должен был вносить каждый удел для
выхода, не входила чрезвычайная дань, которую князья брали с своих бояр
больших и путных по кормлению и путям. Это выражение: брать дань по
кормлению и путям, также: брать дань на Московских станах и на городе на
Москве, с противоположением дани, взятой на численных людях; выражение:
положить дань на волости по людем по силе; наконец, выражение: потянуть
данью по земле и по воде - все эти выражения уже показывают, что дань
бралась не поголовно. Великий князь Василий Васильевич пишет в своем
завещании: "Как начнут дети мои жить по своим уделам, то княгиня моя и
дети пошлют писцов, которые опишут их уделы по крестному целованию,
обложат данью по сохам и по людям, и по этому окладу княгиня и дети мои
станут давать в выход сыну моему Ивану". Едигей в письме к великому
князю Василию Димитриевичу говорит, что последний во всех своих
владениях брал дань по рублю с двух сох, но серебра этого не присылал в
Орду. Изменчивость выхода выражается обычным в княжеских договорах
условием: "А прибудет дани больше или меньше, взять ее по тому же
расчету" и т. п. Со времен Донского обычною статьею в договорах и
завещаниях княжеских является то условие, что если бог освободит от
Орды, то удельные князья берут дань, собранную с их уделов, себе и
ничего из нее не дают великому князю: так продолжают сохранять они
родовое равенство в противоположность подданству, всего резче
обозначаемому данью, которую князья Западной Руси уже платят великому
князю литовскому.
Кроме выхода, или дани, были еще другого рода издержки на татар,
ордынские тягости и проторы. Таков был ям - обязанность доставлять
подводы татарским чиновникам, содержание посла татарского и его
многочисленной хищной свиты; наконец, поездки князей в Орду, где должно
было дарите хана, жен его, вельмож и всех сколько-нибудь значительных
людей; неудивительно, что у князей иногда недоставало денег, и они
должны были занимать их в Орде, у тамошних бесерменских купцов, а чтобы
заплатить потом последним, занимать у своих русских купцов; отсюда долги
княжеские разделяются в их договорах на долг бесерменский и русский:
князь звенигородский Юрий Димитриевич в договоре с племянником Василием
Васильевичем говорит: "Что я занял у гостей и у суконников 600 рублей и
заплатил твой ордынской долг Резеп-Хозе и Абипу в кабалы и на кабалах
подписал это серебро, то ты сними с меня этот долг 600 рублей, а с теми
гостями ведайся сам без меня; я только назову тебе тех людей, у которых
я занял деньги". Как средства великого князя превосходили средства
удельных, видно из того, что он нередко имел возможность жаловать
последних, позволяя им известное время не платить выхода с целого удела
или с части его.
Дань шла в казну княжескую тогда только, когда не было запросов из
Орды, то есть когда считали возможным не удовлетворять этим запросам;
постоянные же доходы княжеские состояли по-прежнему в пошлинах торговых,
судных и доходов с земельной частной собственности. Торговые пошлины в
княжеских договорах определяются таким образом: князья требуют
обыкновенно друг от друга, чтобы новых мытов не замышлять, старые же,
обычные, мыты состоят в следующих сборах: с воза пошлины деньга, с
человека косток деньга, если кто поедет без воза, верхом на лошади, но
для торговли, платить деньгу же; кто утаится от мытника, промытится, тот
платит с воза промыты 6 алтын да заповеди столько же, сколько бы возов
ни было; промыта состоит в том, когда кто объедет мыт; если же кто
проедет мыт, а мытника у заставы (завора) не будет, то промыты нет; если
мытник догонит купца, то пусть возьмет свой мыт, но промыты и заповеди
здесь нет. С лодьи пошлина: с доски два алтына, со струга алтын. Тамги и
осмничего берется от рубля алтын; но тамга и осмничее берется только
тогда, когда кто начнет торговать; если же поедет только мимо, то знает
свой мыт да костки, а других пошлин нет; если же кто поедет без торгу,
то с того ни мыта нет, ни пошлин.
Кроме означенных пошлин в источниках упоминаются еще: гостиное,
весчее, пудовое, пошлина с серебряного литья, резанка, шестьдесят,
побережное, пятно (пошлина с положения клейма на лошадей), пошлины с
соляных варниц (противень, плошки), сторожевое, медовое, езовое (пошлина
с рыбных промыслов), закось, или закосная пошлина, поватажное, портное.
Из судных пошлин упоминаются: вина, поличное, безадщина, татин рубль,
пересуд и проч. Наконец, упоминается пошлина с браков, или так
называемая повоженная куница. В описываемое время не встречаем
упоминания о двух отраслях княжеских доходов, которые под именем полюдья
и погородья упоминаются в известной грамоте князя Ростислава
смоленского. Обычай князей ездить на полюдье, т. е. объезжать свою
волость, вершить дела судные и брать дары, упоминается еще в известиях
Константина Багрянородного, потом встречаем упоминовение о нем в
летописи в конце XII века, потом это название исчезает; но исчез ли
обычай, и когда именно исчез? Этих вопросов решить не можем.
Мы видели, какою богатою земельною собственностию владели князья;
произведения этих земель не только служили для продовольствия двора, но
шли также в торговлю; на последнее указывает условие в договоре с
рязанским князем, чтоб с торговых людей великокняжеских не брали мыта. В
описываемое время встречаются известия об оброке, который должны были
платить поселенные на землях люди два раза в год, весною и осенью на
весенний и осенний Юрьев день. Одною из важнейших статей дохода было
пчеловодство и варка меду; об этой статье князья постоянно упоминают в
своих договорах и завещаниях. Потом упоминаются княжеские соляные
варницы: в области Галицкой, так называемая Соль, в Нерехте, подле
Юрьева упоминается Великая Соль, в Ростове - Ростовская Соль; на Городце
Волжском князья имели также соляные варницы. О важности рыбной ловли для
князей свидетельствует завещание серпуховского князя Владимира
Андреевича о рыбной ловле под Городцом; он приказывает двоим сыновьям,
чтоб они устроили себе общий ез и делили добычу поровну. Одною из
важнейших отраслей звероловства была ловля бобров, для которой у князей
был особый разряд служителей (бобровники); что бобры водились тогда
поблизости Москвы даже, свидетельствует завещание князя Владимира
Андреевича, который отказывает старшему сыну бобровников в станах
Московских. Выгоды от звероловства и страсть к охоте придавали в глазах
князей большую важность ловчему и сокольничему пути, т. е. праву
промышлять над зверем и птицею; Симеон Гордый потребовал от братьев,
чтоб они уступили ему на старейшинство оба этих пути в станах
Московских, которые должны были находиться в общем владении; по
завещанию Владимира Андреевича ни один из его сыновей не смел охотиться
в уделе другого без позволения последнего. Что охота была псовая,
свидетельствует название ловчих псарями; для ловли птиц употреблялись
также и перевесы. Князья посылали толпы своих промышленников, ватаги, к
Белому морю и Северному океану, в страну Терскую и Печерскую за рыбою,
зверем и птицею: из грамоты великого князя Андрея Александровича узнаем,
что уже тогда три ватаги великокняжеские ходили на море со своим
ватамманом (ватагаманом, атаманом); Калита дает жалованную грамоту
печерским сокольникам. В завещаниях и договорах княжеских упоминается о
конюшем пути, о праве ставить и кормить своих коней; Иоанн Калита
завещал одно свое стадце сыну Семену, другое - Ивану, а остальными
приказал поделиться сыновьям и жене поровну. Симеон Гордый завещал своей
жене 50 коней ездовых и два стада. Иоанн II отказал своим сыновьям
пополам стада свои коневые, жеребцов и кобылиц; Донской разделил стада
между сыновьями и женою. Владимир Андреевич серпуховской отказал свое
стадо седельное - коней, лошаков и жеребцов, также кобылье стадо жене
своей. Наконец, доходной статьею для князей являются сады, к которым
причислено было известное число садовников.
назад
вперед
первая страничка
домашняя страничка