ГЛАВА XXXIII
В следующем году император победил Пруссию, не имевшую мужества
примкнуть к Австрии и России. Случай, беспримерный в истории: од-
но-единственное сражение уничтожило армию в двести тысяч человек и от-
дало в руки победителя целое королевство. Объясняется это тем, что На-
полеон еще более искусно извлекал пользу из своих побед, чем одерживал
их. 16 октября Наполеон не без опасений атаковал при Иене эту армию,
казалось, охраняемую тенью великого Фридриха; 26-го он вступил в Бер-
лин. К великому нашему удивлению, музыканты играли республиканскую
песню "Вперед, отечества сыны!". Наполеон, в первый раз надевший гене-
ральский мундир и расшитую золотом шляпу, ехал верхом, на двадцать ша-
гов впереди своих войск, окруженный толпой. Не было ничего легче, как
выстрелить в него из любого окна на Унтер-ден-Линден.
Следует добавить, как это ни грустно, что толпа хранила молчание
и не приветствовала его ни единым возгласом.
Император впервые привез из завоеванных стран деньги. Сверх рас-
ходов на содержание и снаряжение армии, Австрия и Пруссия заплатили
около ста миллионов каждая. Император проявил суровость в отношении
Пруссии. Он нашел, что немцы охотнее всякого другого народа покоряются
завоевателю. Сто немцев всегда готовы пасть на колени перед одним че-
ловеком в мундире. Вот что мелочный деспотизм четырехсот владетельных
князей сделал с потомками Арминия и Видукинда!
Именно тогда Наполеон совершил ту ошибку, следствием которой яви-
лось его низложение. Он с легкостью мог посадить на прусский и авс-
трийский престол кого угодно; он мог также дать этим странам двухпа-
латную систему и полулиберальную конституцию. Он отказался от старого
якобинского правила искать союзников против монархов в сердцах их под-
данных. Новоявленный монарх, он уже оберегал в сердцах народов уваже-
ние к престолу[1].
Лица, окружавшие его, знают, что общественное мнение указывало
ему, кто именно из числа владетельных князей достоин носить корону;
это было уже немало. Немецкий народ, вкусив свободу, приложил бы все
свои силы к тому, чтобы добиться подлинно либеральной конституции, и
по прошествии трех - четырех лет проникся бы чувством глубокой призна-
тельности к Наполеону. Тогда было бы покончено с Тугендбундом, с ланд-
вером, с национальным энтузиазмом. А с другой стороны, у новых гер-
манских правителей уже не было бы ни возможности, ни желания брать у
англичан деньги на то, чтобы образовывать коалиции против Франции.
[1] См. в "Moniteur" за 1809 г. причины, приведенные им в объяс-
нение того, что он не вступил в Вену.
ГЛАВА XXXIV
В Тильзите Наполеон потребовал от России лишь одного: чтобы она
закрыла для Англии свои гавани. Русская армия всецело была в его влас-
ти; император Александр сам признался, что прекратил войну потому, что
у него не хватило ружей. Эта армия, в наши дни столь внушительная, в
то время находилась в плачевном состоянии[1]. Царя спасло то обстоя-
тельство, что император в бытность свою в Берлине провозгласил конти-
нентальную блокаду. Александр и Наполеон вели друг с другом задушев-
нейшие беседы и вступали в споры, которые очень удивили бы их поддан-
ных, если бы последние имели возможность их слышать. "В продолжение
тех двух недель, что мы провели в Тильзите, - рассказывал Наполеон, -
мы едва ли не каждый день обедали вместе; мы рано вставали из-за сто-
ла, чтобы отделаться от прусского короля, который нам докучал. В де-
вять часов император в штатском платье приходил ко мне пить чай. Мы не
расставались до двух - трех часов утра, беседуя о самых различных
предметах; обычно мы рассуждали о политике и философии. Он человек
весьма образованный и придерживается либеральных взглядов; всем этим
он обязан полковнику Лагарпу, своему воспитателю. Иногда я затруднялся
определить, что проявляется в чувствах, им выражаемых, - подлинное ли
его мнение или же воздействие того столь обычного во Франции тщесла-
вия, которое побуждает людей высказывать взгляды, резко противоречащие
их положению".
Во время одной из этих бесед, происходившей с глазу на глаз, им-
ператоры долго обсуждали вопрос о сравнительных преимуществах монархии
потомственной и монархии избирательной. Потомственный деспот горячо
защищал избирательную монархию, а воин, взысканный успехом, отстаивал
наследственные права. "Как мало вероятия, что человек, случайно, в си-
лу своего рождения, призванный к власти, обнаружит дарования, необхо-
димые, чтобы управлять государством!" "Как мало людей, - возражал На-
полеон, - обладали теми качествами, которые дают право на это высокое
отличие! Цезарь или Александр встречаются раз в сто лет, если не реже;
вот почему избрание, как-никак, все же является делом случая, и нас-
ледственный порядок, безусловно, лучше, нежели игра в чет и нечет".
Наполеон покинул Тильзит в полной уверенности, что приобрел дружбу им-
ператора Александра, уверенность в достаточной мере нелепая, но это
заблуждение прекрасно, оно столь возвышенного свойства, что посрамляет
тех, кто клевещет на императора; в то же время оно показывает, что На-
полеон не был создан для политики. Его перо всегда наносило ущерб то-
му, чего он достигал мечом. Будучи проездом в Милане, он беседовал с
Мельци о континентальной блокаде, в ту пору являвшейся, что было впол-
не естественно, любимым предметом его разговоров. Этот замысел имеет
большую ценность, чем вся жизнь кардинала Ришелье. Он едва не увенчал-
ся успехом, и вся Европа снова к нему возвращается[2].
Мельци указал Наполеону, что Россия обладает сырьем, но не имеет
промышленности, и что маловероятно, чтобы царь долго соблюдал обяза-
тельство, явно нарушавшее интересы дворян, столь опасных в этой стране
для ее правителей. Наполеон ответил, что рассчитывает на личное дру-
жеское расположение, которое он внушил Александру[3]. Итальянец подс-
кочил от изумления. Непосредственно перед тем Наполеон рассказал ему
эпизод, показавший, как мало можно было рассчитывать на могущество
Александра, даже если бы личные его симпатии были на стороне Франции.
В Тильзите Наполеон выказал особую учтивость генералу Беннигсену.
Александр это заметил и спросил Наполеона о причине такого внима-
ния. "Откровенно говоря, - сказал Наполеон, - я этим путем хочу снис-
кать вашу благосклонность. Вы препоручили ему свою армию, и того, что
он пользуется вашим доверием, достаточно, чтобы он внушил мне чувство
уважения и дружбы"[4].
[1] См. вышедшую в свет в 1806 г. брошюру генерала Уильсона. [2]
"Еще один год настойчивости - и она удалась бы". [3] Эти сведе-
ния, дословно заимствованные из "Edinburgh Review"
54, приводятся без ручательства за их достоверность. [4] Продолжение
см. в "Edinburgh Review"
54, стр. 486.
ГЛАВА XXXV ВАГРАМСКАЯ КАМПАНИЯ
Два императора - властитель Юга и властитель Севера - встретились
в Эрфурте[1]. Австрия поняла, какой она подвергается опасности, и на-
чала войну с Францией. Наполеон покинул Париж 13 апреля 1809 года.
18-го он был в Ингольштадте. За пять дней он дал шесть сражений и
одержал шесть побед. 10 мая - он у ворот Вены. Однако армия, уже разв-
ращенная деспотизмом, не проявила той доблести, как при Аустерлице.
Если бы главнокомандующий австрийской армией использовал указа-
ния, которые, как говорят, были ему тайно переданы генералом Бельгар-
дом, он мог бы захватить в плен Наполеона, неосторожно переправившего-
ся на левый берег Дуная, в Эслинг. Императора спас маршал Массена. На-
полеон даровал маршалу княжеский титул, но в то же время постарался
его унизить тем, что наименовал его князем Эслингским, напоминая тем
самым о проигранном сражении. В этом уже проявилась придворная мелоч-
ность. Что народы должны были подумать о таком знаке отличия?
Австрия на мгновение стала на путь здравой политики. Она начала
искать спору в общественном мнении и поощряла восстание в Тироле. Ге-
нерал Шастелер отличился настолько, что деспот удостоил его своего
бессильного гнева. "Moniteur" именует его "презренным Шастелером". В
1809 году генерал этот подготовил в Тирольских горах то, что в 1813
году "союзам" добродетели" предстояло совершить на полях под Лейпци-
гом. От битвы при Эслинге до победы при Ваграме французская армия была
сосредоточена в Вене[2]. Тирольское восстание лишало ее необходимых
припасов. В ней насчитывалось семьдесят тысяч больных и раненых. Граф
Дарю проявил изумительное искусство в деле снабжения ее при столь тя-
желых условиях, но его подвиги замалчивались, ибо говорить о них зна-
чило признать наличие опасности. В этот промежуток времени, который
мог оказаться роковым, Пруссия не посмела шевельнуться.
Одним из фактов, более всего способных служить оправданием тому,
что происходит на острове св. Елены, - если какая бы то ни было несп-
раведливость вообще может когда-либо найти оправдание, - является ги-
бель книгопродавца Пальма. Император велел военно-полевому суду в ок-
рестностях Иены приговорить его к смертной казни; но как бы деспотизм
ни старался, ему не уничтожить книгопечатания. Если бы ему дали воз-
можность это сделать, престол и алтарь могли бы надеяться на возврат
блаженных дней средневековья.
Один иенский студент, задумавший убить Наполеона, отправился в
Шенбрунн с томиком сочинений Шиллера в кармане. Он был в мундире, пра-
вая рука его была на перевязи; в этой руке он скрывал кинжал. Студент
без особого труда пробрался сквозь толпу раненых офицеров, явившихся
ходатайствовать о награждении, но угрюмая настойчивость, с которою он
домогался разрешения лично переговорить с императором, и отказ изло-
жить свое дело опрашивавшему его князю Невшательскому привлекли к нему
внимание. Князь велел задержать его. Студент во всем сознался. Наполе-
он хотел было его спасти и велел задать ему вопрос: "Что вы сделаете,
если вас отпустят на свободу?" "Повторю свою попытку". Битва при Ваг-
раме была изумительна: 400000 человек сражались в продолжение всего
дня. Пораженный храбростью венгерцев и помня, что в них силен нацио-
нальный дух, Наполеон возымел было мысль превратить Венгрию в незави-
симое королевство, но он побоялся отвлечься от Испании, а к тому же
никогда отчетливо не представлял себе подлинного значения этой идеи.
Льстецы, его окружавшие, давно уже убеждали его, что он обязан
ради продолжения династии выбрать в кругу царствующих домов Европы же-
ну, которая могла бы дать ему сына. В Шенбрунне возникла мысль женить
его на эрцгерцогине. Он был чрезвычайно польщен этим. 2 апреля 1810
года ему была отдана рука дочери кесарей. В этот день, прекраснейший
день его жизни, Наполеон был мрачен, словно Нерон. Его удручали язви-
тельные остроты парижан ("Никогда еще эрцгерцогиня не вступала в такой
позорный брак") и сопротивление кардиналов, 20 марта 1811 года у него
родился сын, Наполеон-Франсуа-Шарль-Жозеф. Это событие навсегда обес-
печило ему любовь нации. При двадцать первом пушечном выстреле восторг
парижан достиг предела. Эти люди, из боязни быть смешными притворяющи-
еся холодными, бурно рукоплескали на улицах. В деревнях больше чем
когда-либо говорили о счастливой звезде императора. Он был окружен
всем обаянием рока.
Отказываясь быть тем, чем он являлся прежде, сыном революции; на-
мереваясь в дальнейшем быть монархом, подобным всем другим, отвергая
поддержку народа, - он правильно поступил, заручившись опорой самой
прославленной из европейских династий[3]. Насколько все иначе сложи-
лось бы для него, если бы он породнился с Россией!
[1] В настоящее время мы еще не располагаем точными сведениями о
подробностях эрфуртского свидания.
[2] С 22 мая по 6 июля 1809 г. [3] Ирония в 1814 году.
ГЛАВА XXXVI ОБ ИСПАНИИ
Вечером того дня, когда произошла битва при Иене, Наполеону, еще
находившемуся на поле сражения, был вручен манифест князя Мира, призы-
вавший всех испанцев к оружию. Наполеон ясно понял, как велика была та
опасность, которой ему удалось избегнуть; он увидел, каким треволнени-
ям будет подвергаться юг Франции при каждом новом его походе в север-
ные страны. Он твердо решил не оставлять в тылу у себя вероломного
Друга, готового напасть на него, как только его положение покажется
затруднительным. Он вспомнил, что под Аустерлицем в числе его против-
ников оказался король Неаполитанский, с которым он за две недели до
того заключил мир. Действия, которые князь Мира намеревался применить
для нападения на Францию, противоречат международному праву в том ви-
де, в каком оно в наши дни, по-видимому, принято народами. Талейран
без устали твердил Наполеону, что спокойным за свою династию он сможет
быть только тогда, когда уничтожит Бурбонов. Свергнуть их с престола
было недостаточно; однако сначала нужно было добиться их свержения.
В Тильзите Россия одобрила планы императора относительно Испании.
Эти планы состояли в том, чтобы пожаловать дону Мануэлю Годою,
столь известному под именем князя Мира, княжество в Альгарвии, взамен
чего князь, единственный творец манифеста, погубившего Испанию, должен
был выдать Наполеону своего государя и благодетеля. В силу договора,
заключенного князем Мира в Фонтенебло, Испанию наводнили императорские
войска. В конце концов фаворит, столь же могущественный, как и смеш-
ной, догадался, что Наполеон его дурачит, и задумал бежать в Мексику;
народ хотел удержать своего государя, - отсюда события в Аранхуэсе, в
результате которых престол занял наследный принц Фердинанд и планы На-
полеона потерпели крушение. 18 марта 1808 года испанский народ, такой
простодушный и такой храбрый, восстал. Князь Мира, к которому населе-
ние питало ту ненависть, какую он заслуживал, из верховного властителя
превратился в узника. Второе народное восстание принудило короля Карла
IV отказаться от престола в пользу Фердинанда VII. Наполеон изумился;
он думал, что имеет дело с людьми такого же склада, как пруссаки или
австрийцы, и что распоряжаться двором - значит распоряжаться народом.
Вместо этого перед ним оказалась сплоченная нация, возглавляемая моло-
дым государем, который пользовался всеобщей любовью и, судя по всему,
не принимал никакого участия в позорных деяниях, совершавшихся в стра-
не на протяжении последних пятнадцати лет. У этого государя могли быть
те добродетели, какими нетрудно обладать в его положении; он имел воз-
можность окружить себя людьми безукоризненно честными, преданными ро-
дине, недоступными соблазну и пользующимися поддержкой народа, не зна-
ющего страха. Наполеону о принце Астурийском было известно только од-
но, - что принц в 1807 году дерзнул обратиться к нему с письмом, в ко-
тором просил руки одной из его племянниц, дочери Люсьена Бонапарта.
После событий, разыгравшихся в Аранхуэсе, все слои испанского на-
рода были охвачены энтузиазмом. Однако чужеземцы, водворившиеся в го-
сударстве, всем распоряжались в столице, захватывали крепости и притя-
зали на то, чтобы разрешить спор между Фердинандом VII и королем Кар-
лом IV, который уже взял обратно свое отречение и взывал к Наполеону о
помощи.
В этом исключительном положении Фердинанд VII (здесь снова проя-
вилась глубокомысленная тупость, характерная для министров, правящих
народом, который уже давно отстранен от всякого европейского прогрес-
са) решил сблизиться с Наполеоном. Генерал Савари дважды ездил в Испа-
нию с целью убедить Фердинанда явиться в Байонну, но ни разу не пред-
ложил ему признать его права на престол. Советники молодого короля,
опасавшиеся мести Карла IV, против которого они устраивали заговоры,
видели в Наполеоне единственную свою опору и горели желанием как можно
скорее явиться к нему вместе со своим государем.
Эти очень важные события кажутся любопытными, если рассматривать
их издали; но если подойти к ним поближе, они внушают лишь омерзение.
Испанские министры слишком глупы, агенты Франции слишком ловки. Это
все та же старая, тупо вероломная политика Филиппа II в борьбе с поис-
тине современным гением Наполеона[1]. Два человека радуют душу своим
поведением. Г-н Гервас, брат герцогини Фриульской, рискуя большим, не-
жели жизнью, приехал в Вальядолид и сделал все, что в человеческих си-
лах, чтобы раскрыть глаза исполненным тупого самодовольства министрам
Фердинанда VII. Главный начальник всех таможен по реке Эбро, человек
бесхитростный и храбрый, предложил Фердинанду явиться с двумя тысячами
вооруженных людей, которыми он располагал, в Байонну и освободить его.
Ему сделали строгий выговор. Здесь Испания предстает нам такой, какою
она затем показала себя в продолжение шести лет: тупоумие, подлость и
трусость правителей, романтическая и героическая самоотверженность на-
рода.
Фердинанд VII прибыл в Байонну утром 20 апреля и был принят с ко-
ролевскими почестями. Вечером того же дня генерал Савари объявил ему,
что Наполеон решил посадить на испанский престол члена своей собствен-
ной династии. Ввиду этого Наполеон требовал, чтобы Фердинанд отрекся
от престола в его пользу. Одновременно с этим между Наполеоном и ис-
панским министром Эскоикисом произошла весьма любопытная беседа, кото-
рая отчетливо рисует и характер Наполеона и всю его политику в отноше-
нии Испании[2]. План Наполеона страдал тем недостатком, что изгнанным
из Испании членам низложенной династии предполагалось отдать Этрурию и
Португалию; это значило оставить врагам частицу власти. Фердинанд VII,
жертва презренного фаворита, отца, пораженного слепотой, скудоумных
советников и могущественного соседа, оказался в Байонне на положении
узника. Как вырваться из западни? Бежать можно было разве только обер-
нувшись птицей, - так хорошо все было предусмотрено. Каждый день вво-
дились новые меры предосторожности. Вал, окружавший город, день и ночь
был усеян солдатами, ворота бдительно охранялись, всех, кто входил в
город или выходил из него, тщательно осматривали. Распространился
слух, будто Фердинанд пытался бежать; надзор стал еще более строгим.
Он оказался в плену. Однако советники Фердинанда все так же упорно от-
вергали предложение в обмен на Этрурию уступить Испанию. Император
пребывал в сильнейшем беспокойстве, а порою испытывал и угрызения со-
вести. Он видел, как неодобрительно Европа относится к тому, что он
лишил свободы члена королевского дома, приехавшего для переговоров с
ним. Держать Фердинанда в плену для Наполеона было столь же затрудни-
тельно, как и вернуть ему свободу. Оказалось, что Наполеон совершил
преступление - и не может воспользоваться его плодами. Он вполне иск-
ренне, с жаром говорил испанским министрам: "Вам следовало бы сменить
ваш образ мыслей на более либеральный, быть менее щепетильными в воп-
росах чести и не жертвовать благом Испании ради интересов семьи Бурбо-
нов". Но министры, по совету которых Фердинанд приехал в Байонну, были
не способны усвоить такие взгляды. Сравните Испанию, какою мы видим ее
в последние четыре года, довольную своей позорной участью и являющуюся
предметом презрения или ужаса для других народов, с Испанией, обладаю-
щей двухпалатной системой и конституционным королем в лице Жозефа Бо-
напарта - королем, имеющим то преимущество, что, подобно Бернадоту, он
опирался только на свои заслуги, и при первой несправедливости или
глупости, им совершенной, его можно прогнать и вновь призвать законно-
го монарха.
Никогда еще ум Наполеона не работал так усиленно. Каждую минуту
он придумывал какое-нибудь новое предложение, которое немедленно при-
казывал сообщить испанским министрам. В таком тревожном состоянии че-
ловек не способен лицемерить; можно было прочесть все, что происходило
в душе и в мыслях императора. У него была душа доблестного воина, но
политическим талантом он не обладал. Испанские министры, с благородным
негодованием отвергавшие все его предложения, играли выигрышную роль.
Они все время исходили из того, что Фердинанд не имеет права распола-
гать Испанией без согласия народа[3]. Их непреклонность приводила На-
полеона в отчаяние. Ему впервые пришлось встретить серьезное противо-
действие - и при каких обстоятельствах! Оказывалось, что скудоумные
советники испанского короля в своем ослеплении действовали способом,
наиболее просвещенным и в то же время наиболее затруднительным для
противника. В этой смертельной тревоге Наполеон одновременно хватался
за самые различные мысли, за самые различные проекты. Он по нескольку
раз в день вызывал лиц, которым было поручено вести переговоры, и по-
сылал их к испанским представителям, ответ неизменно был один и тот
же: жалобы и отказы! После возвращения своих посланцев Наполеон, с
обычной для него быстротой мысли и ее словесного выражения, всесторон-
не обсуждал вопрос. Когда ему говорили, что нет никакой возможности
убедить принца Астурийского променять свою испанскую и американскую
державу на маленькое Этрурийское королевство, что после того, как его
лишили одного трона, обладание другим должно казаться ему весьма нена-
дежным, - Наполеон отвечал: "В таком случае пусть он объявит мне вой-
ну!"
Человек, способный на такой странный выпад, отнюдь не является,
как бы нас ни старались в этом уверить, неким подобием Филиппа II. В
этом возгласе звучит благородство, и даже немалое. В нем также проявил
себя разум.
Тот же характер носит беседа, опубликованная г-ном Эскоикисом:
"Впрочем, если ваш принц находит мои предложения неприемлемыми, он мо-
жет, при желании, возвратиться в свое государство; но предварительно
мы совместно определим дату этого возвращения; а затем между нами нач-
нутся военные действия".
Один из французских посредников утверждает, что он доказывал На-
полеону всю неблаговидность его предприятия. "Да, - ответил император,
- я сознаю, что то, что я делаю, нехорошо. Что ж, пусть они объявят
мне войну".
Он заявлял своим министрам: "Я имею основания считать это дело
чрезвычайно важным для моего спокойствия; мне крайне необходим флот, а
ведь оно будет стоить мне тех шести кораблей, которые находятся в Ка-
диксе".
В другой раз он сказал: "Если бы эта история обошлась мне в во-
семьдесят тысяч человек, я бы не начинал ее; но мне потребуется не бо-
лее двенадцати тысяч, а это пустяк. Эти люди не знают, что такое фран-
цузские войска. Пруссаки вели себя так же, как они, а ведь известно,
чем это для них кончилось".
Однако за целую неделю смертельной тревоги переговоры не подвину-
лись вперед ни на шаг. Надо было найти выход из положения; Наполеон не
привык к противодействию, он был избавлен неслыханным постоянством
своих успехов и деспотическим владычеством: затруднения могли побудить
его к жестоким поступкам. Передают, будто в эти дни у него даже как-то
вырвались слова о заключении в крепость. На следующий день он извинил-
ся перед уполномоченным Фердинанда: "Вы не должны оскорбляться тем,
что слышали от меня вчера. Разумеется, я этого не сделал бы".
[1] См. сочинение г-на Эскоикиса. [2] См. сочинения г-на Эскоики-
са и г-на де Прадта, откуда
заимствованы все приводимые здесь данные. [3] Якобинский принцип, от-
вергнутый Венским конгрессом.
ГЛАВА XXXVII
Убедившись, что принц Астурийский не пойдет ни на какие уступки,
Наполеон возымел удачную мысль придраться к отречению Карла IV и пот-
ребовать признания его недействительным. Это отречение, очевидно, яв-
лялось вынужденным, и потом оно было взято обратно. Князь Мира был ос-
вобожден из мадридской тюрьмы и 26 апреля доставлен в Байонну. 1 мая
туда прибыли "старые властители", как их называли испанцы. Вид их про-
извел сильное впечатление. Они были несчастны, а строгий придворный
этикет, соблюдаемый долгие годы, чернь принимает за твердость духа.
Как только король и королева вошли в свои покои, все испанцы, на-
ходившиеся в Байонне, во главе с принцем Фердинандом, выполнили в при-
сутствии французов церемонию целования руки, состоящую в том, что все
поочередно преклоняют колена и целуют руку государя и государыни. Зри-
тели, утром прочитавшие в "Gazette de Bayonne" описание событий в
Аранхуэсе и протест короля, а теперь видевшие, как те самые люди, ко-
торые были участниками мартовского заговора, изъявляют злосчастному
государю свою преданность, были возмущены таким двуличием и тщетно ис-
кали проявлений кастильской гордости. Французы имели наивность судить
об испанском народе по высшим классам общества, всюду одинаковым, что
касается чувств. Когда церемония окончилась, принц Астурийский хотел
было последовать за стариками во внутренние их покои. Король остановил
его, сказав по-испански: "Принц, неужели вы недостаточно еще надруга-
лись над моими сединами?" Эти слова подействовали на непокорного сына
как удар грома[1].
[1]"Moniteur" от 6 мая 1808 года.
ГЛАВА XXXVIII
Король и королева рассказали Наполеону о тех оскорблениях, кото-
рые им пришлось перенести. "Вы не знаете, - говорили они ему, - что
значит терпеть обиду от родного сына". Они говорили и о том презрении,
которое им внушала их лейб-гвардия - скопище трусов, которые их преда-
ли.
Французские посредники без особого труда убедили князя Мира в
том, что о дальнейшем его управлении Испанией не может быть и речи.
Еще накануне прибытия короля Карла IV Наполеон вызвал к себе г-на
Эскоикиса и поручил ему объявить принцу Астурийскому, что всякие пере-
говоры с ним прерваны и что впредь будут вестись переговоры только с
королем Испании. А от короля Наполеон, действуя через князя Мира, мог
добиться всего, чего бы ни пожелал. Англичане усиленно распространяли
слухи, что было применено насилие, были заговоры; на самом же деле тут
не было ни интриганов, ни заговорщиков, а были только, как обычно,
глупцы, которых дурачили и водили за нос негодяи. И опять же, как
обычно, выгоду из всего этого извлек иностранный государь, вмешатель-
ство которого было вызвано действиями, резко противоречащими междуна-
родному праву.
ГЛАВА XXXIX
В то время как король Карл IV, находясь в Байонне, требовал от
сына своего Фердинанда VII, чтобы тот вернул ему корону, жители Мадри-
да, встревоженные всеми этими необычайными событиями и воспринимавшие
унижения, которым подвергались их властители, как позор для всей на-
ции, 2 мая подняли восстание. Оно стоило жизни примерно ста пятидесяти
горожанам и пятистам французским солдатам. Известия об этих происшест-
виях, сильно раздутые, были получены во Франции 5 мая. Карл IV вызвал
к себе сына. Король, королева и Наполеон сидели. На стоявшего перед
ними принца Астурийского градом посыпались площадные ругательства. "Я
присутствовал при ссоре крючников", - с омерзением сказал потом Напо-
леон. Перепуганный принц согласился на безоговорочный и окончательный
отказ от престола.
В тот же день, 5 мая 1808 года, король Карл уступил Наполеону все
свои права на Испанию.
Принц Астурийский также отказался от всех своих прав в пользу На-
полеона, но, по слухам, пошел на это лишь после того, как престарелый
король, его отец, несколько раз угрожал ему смертной казнью. Принцу
памятен был пример дон Карлоса, а, кроме того, даже самый нелицеприят-
ный суд в мире - и тот приговорил бы его к смерти, как бесспорного
участника заговоров против родного отца и законного короля.
Наполеона обвиняют в том, что он будто бы даже позволил себе ска-
зать ему: "Принц, выбирайте между отказом от ваших прав и смертью"[1].
Любопытно, как умудрятся доказать потомству, что эти слова были произ-
несены.
Испанские Бурбоны поселились в различных городах; король Карл
везде и по всякому поводу заверял всех в своей преданности и верности
августейшему своему союзнику. Никто еще не обвинял Наполеона в том,
что он подействовал на Карла угрозами. Что касается Фердинанда VII, то
он поселился в прекрасном поместье Балансе.
На этом кончается то, что принято называть "вероломством" Наполе-
она. Не будучи в состоянии понять малодушие его противников, Европа
вменила ему в вину как тягчайшее преступление глупость, ими проявлен-
ную.
Он посылал генерала Савари к принцу Астурийскому с целью убедить
его приехать в Байонну, но никогда не обещал признать его королем[2].
Принц явился в Байонну потому, что считал эту поездку полезной для
своих интересов. Он полагал, - быть может, справедливо, - что только
Наполеон в состоянии спасти его от старика отца и от князя Мира.
Испанский сановник г-н де Уркихо 13 апреля 1808 года повстречал в
Виттории молодого короля, направлявшегося со своей свитой в Байонну. В
тот же день он написал наместнику Ла-Куэста: "...Я сказал им (минист-
рам Фердинанда VII), что Наполеон преследует только одну цель - по
примеру Людовика XIV низложить династию Бурбонов в Испании и возвести
на престол французскую династию. Признав вескость моих доводов, герцог
Инфантадо спросил меня: "Возможно ли, что герой, подобный Наполеону,
способен запятнать себя таким поступком, когда король с величайшим до-
верием отдает себя в его руки?" "Загляните в Плутарха, - ответил я, -
и вы увидите, что все эти греческие и римские герои приобрели свою
славу, лишь перешагнув через тысячи трупов; но обо всем этом забывают
и с почтительным изумлением взирают на плоды этих действий". Я доба-
вил, что он, вероятно, помнит о том, как Карл V присваивал себе коро-
ны, о тех жестокостях, которые этот монарх совершал по отношению к
правителям и к народам, - а между тем, невзирая на все это, он счита-
ется героем; что, далее, ему следует помнить, что мы точно так же пос-
тупали с императорами и королями индейцев... что на этом основано гос-
подство всех династий мира; что в нашей Испании бывали в старину слу-
чаи убийства королей узурпаторами, которые затем утверждались на прес-
толе; что для более поздних времен можно указать на убийство, совер-
шенное ублюдком Энрике II, и на устранение семьи Генриха IV, а также
на то, что австрийская династия и династия Бурбонов произошли от тако-
го кровосмешения и таких злодеяний... Я сказал ему, что из того, как
"Moniteur" излагает события, мне ясно, что Наполеон не признает Ферди-
нанда королем и считает отречение его отца, совершившееся во время во-
оруженной борьбы и народного мятежа, не имеющим законной силы; что сам
Карл IV готов признать свое отречение недействительным; что, не говоря
уж о том, что случилось с королем кастильским Хуаном I, мы имеем, в
более поздних династиях - австрийской и династии Бурбонов - два приме-
ра, когда монархи - Карл V в первом случае, Филипп V во втором - отре-
кались от престола, и что оба эти отречения были совершены с величай-
шим спокойствием, после зрелого обсуждения и даже в присутствии предс-
тавителей нации[3]".
В беседе с г-ном Эскоикисом, до настоящего времени являющейся са-
мым любопытным и самым достоверным свидетельством по этому делу, ибо
она опубликована противной стороной, Наполеон весьма справедливо зая-
вил: "Да наконец верховный закон, управляющий действиями монархов, за-
кон наибольшего блага их государств, обязывает меня к тому, что я
предпринимаю".
Необходимо заметить, к великому удивлению глупцов, что монарх,
который является лишь уполномоченным народа, никогда не имеет права
самовольно проявлять великодушие и делать бесполезные уступки. Мы сно-
ва встретимся с этим вопросом в Италии, где многие порицают Наполеона
за то, что он не даровал итальянцам полную независимость, хотя, по его
убеждению, это противоречило бы интересам Франции.
Наполеон, на которого Испания напала без предупреждения в тот мо-
мент, когда считала его всецело поглощенным борьбой с Пруссией, должен
был в Байонне сделать с Испанией то, что он находил наиболее полезным
для Франции. Разве нс могли испанцы под предводительством таких людей,
как Ласси и Порлье, в случае, если бы под Иеной Наполеон потерпел по-
ражение, ворваться в Бордо и Тулузу в то самое время, когда пруссаки
заняли бы Страсбург и Мец?
Потомство рассудит, совершает ли уполномоченный народа преступле-
ние, когда он извлекает пользу из необычайной глупости своих противни-
ков. Мне кажется, что в противоположность нашему времени потомство
больше будет возмущаться ущербом, нанесенным Испании, нежели ущербом,
причиненным мнимым ее властителям. У нас перед глазами пример Норве-
гии.
Сочинители пасквилей обвиняют Наполеона в том, что он слишком
презирал людей. В данном случае он, как мы видим, совершил крупную
ошибку по той причине, что слишком уважал испанцев. Он забыл, что гор-
дые кастильцы, впервые униженные Карлом V, со времен этого прославлен-
ного императора подвластны самому гнусному деспотизму, какой только
можно вообразить.
В своем письме к генералу Ла-Куэста г-н де Уркихо говорит: "К
несчастью, со времен Карла V нации больше не существуют; ибо нет ни
политического органа, который действительно бы ее представлял, ни об-
щих интересов, которые сплачивали бы ее в стремлении к единой цели.
Наша Испания - это готическое здание, состоящее из множества отдельных
частей и пристроек, которые многообразием своих привилегий, законов,
обычаев и интересов напоминают наши провинции. Общественного мнения не
существует".
В течение пятнадцати лет испанская монархия покрывала себя позо-
ром, неслыханным в летописях даже тех дворов, которые, казалось бы,
дошли до глубочайшего упадка. Та слагающаяся из дворянства и духовенс-
тва аристократия, которая одна только в состоянии придать блеск монар-
хии, словно находила удовольствие в том, что над нею издевались. Муж и
король последовательно уступает любовнику своей жены:
1) командование всеми морскими и сухопутными силами;
2) назначение всех почти должностных лиц государства;
3) право объявлять войну и заключать мир[4].
Будь этот фаворит человеком такого склада, как Ришелье, Помбаль или
Хименес, - искусным злодеем, - испанцев, пожалуй, еще можно было бы
понять; но он оказался самым бездарным мошенником во всей Европе. Ис-
панскому народу, слывущему таким гордым, приходилось сносить деспоти-
ческое правление человека, к которому он относился с величайшим през-
рением. Но, оставляя в стороне вопрос о гордости, какое обилие несчас-
тий как для общества, так и для отдельных лиц должно было явиться
следствием такого постыдного владычества! По сравнению с Испанией
аристократический строй Франции до 1789 года кажется чуть ли не рес-
публиканским. И все же Испания отвергла либеральную конституцию и, что
гораздо важнее, конституцию, гарантией которой являлось то обстоятель-
ство, что законный монарх, низвергнутый с престола, находился бы непо-
далеку! Лишь человек, уже достигший весьма зрелого возраста и испыты-
вающий к людям презрение, почти равное тому, какого они заслуживают,
может представить себе возможность подобных действий. Наполеон, в Кор-
сике и во Франции живший среди народов, отличающихся энергией и умом,
в отношении испанцев дал себя обмануть своему простосердечию.
Испания, со своей стороны, упустила случай, который в последующие
века ей уже не представится. Каждая могущественная держава усматривает
(правда, ошибочно) свой интерес в том, чтобы ее соседи пребывали в
состоянии бессилия и упадка. Здесь (случай совершенно исключительный!)
интересы Франции на короткое время совпали с интересами Иберийского
полуострова. Испания имела перед собой пример Италии, возвеличенной
Наполеоном. Хотя испанская нация и довольна тем омерзительным состоя-
нием, в котором она находится, - все же, быть может, лет через двести
она сумеет добыть себе конституцию, но конституцию, не представляющую
никаких гарантий, кроме обветшалой нелепости, именуемой присягой, - да
и то один бог знает, каких потоков крови она ей будет стоить! Между
тем, согласившись признать королем Жозефа, испанцы получили бы прави-
теля кроткого, просвещенного, чуждого властолюбия, словно созданного
для того, чтобы быть конституционным монархом, и на целых три века ус-
корили бы наступление счастливых дней для своей страны.
[1] Севальос, стр. 52. [2] "Хотя ваши представители неизменно от-
казывались признать его
законным государем" (беседа, опубликованная Эскоикисом). [3] Все это
дословно взято из книги г-на Эскоикиса. Мы здесь
ссылаемся исключительно на сочинения, выпущенные в свет противниками
императора.
[4] Беседа, опубликованная Эскоикисом.