Е. Г. Кляповская 

АРХИТЕКТУРНЫЙ ОБЛИК ВЕЛИКОГО УСТЮГА В ПЕРВОЙ ТРЕТИ XX ВЕКА 

Одним из древних городов на территории Русского Севера является Великий Устюг. За время своего многовекового существования Устюг не раз отражал нападения вятичей, двинян, поляков, литовцев и других, подвергался многочисленным опустошительным пожарам и наводнениям, но тем не менее сохранил до наших дней не только свою богатую историю, но и планировочную структуру, и облик, сложившийся на протяжении многих веков.

К концу XIX века завершилось создание исторического центра Великого Устюга. На главных улицах первой части города были построены лучшие каменные жилые дома, здания для органов власти, конторы торговых фирм, банков и пароходств, лучшие магазины города, гостиный двор, гимназии и училища. В первой трети XX века общий подъем архитектуры сменился периодом упадка. В это время произошли многочисленные утраты в области церковного зодчества, сократилось жилищное строительство, а многие вновь выстроенные сооружения уже не представляли особой художественной ценности. С момента основания Северо-Двинской губернии в 1918 году Великий Устюг стал ее центральным городом. После ликвидации губернии в 1929 году Устюг изменил свой статус с губернского на районный центр, в результате чего сократилось финансирование на его развитие. Новый подъем строительства общественных и жилищных зданий, благоустройства Великого Устюга стал наблюдаться лишь со второй половины XX века.

Церковное зодчество 

В области строительства церковных зданий наиболее плодотворными были XVII и XVIII века, когда все основные архитектурные ансамбли и отдельные храмы были оформлены в камне. XIX век, а особенно первая треть XX века дали сравнительно немного ценных и характерных памятников как гражданской, так и в особенности церковной архитектуры. Единственным храмом, построенным в первое десятилетие XX века, был собор Иоанно-Предтеченского монастыря во имя святого пророка Предтечи и Крестителя Господня Иоанна.

Проект здания был составлен архитектором Владимиром Николаевичем Курицыным, который в 1890 году за связь с социал-революционерами был выслан из Санкт-Петербурга в Великий Устюг на три года под гласный надзор полиции¹. Главным сооружением ссыльного архитектора стал собор Иоанно-Предтеченского монастыря. Проект храма был утвержден техническим строительным комитетом хозяйственного управления при Святейшем синоде 7 января 1908 года². Торжественная закладка нового храма состоялась 25 мая 1909 года³. 

Собор во имя св. пророка Предтечи и Крестителя Господня Иоанна в Иоанно-Предтеченском монастыре. Фото 1913 г.

В плане здание представляло собой симметричный крест. На все стороны света выходили изящные по прорисовке апсиды, между которыми размещались несущие пилоны. В храм вели четыре входа, два основных (для прихожан) и два служебных. Над каждым входом имелось крыльцо с главкой. Пилоны соединялись по первому ярусу тремя полукружиями, на которые опирались части четверика. Изящный переход от полукружий к четверику осуществлялся шлемовидными полукуполами, из которых вырастали малые полубарабаны, завершенные вытянутыми вверх главками. Завершение пилонов построенного здания получило более удачную ступенчатую трактовку, чем в проекте, и на каждом из них разместились звонницы. Центральный купол, в проекте имевший шлемовидное завершение, на самом деле построен был более вытянутым вверх. В средней части купола имелась широкая полоса, не покрытая железом. По этому случаю есть несколько версий: первая – подчеркивалась принадлежность храма Иоанну Предтечи, имелось в виду усекновение его главы; вторая – предполагалось иметь световую полосу, работающую на дальние расстояния; третья – купол не успели полностью покрыть железом, так как последнее было отобрано в 1919 году при Советской власти⁴. 

Церкви Жен Мироносиц и Сретенско-Владимирская. Фото нач. XX в.	Перестройка Сретенско-Владимирской церкви под клуб водников. Фото 1926 г.

Судьба храма оказалась довольно трагичной: в 1921 году он сгорел, а позднее стены его разобрали на кирпич, который отправляли в Архангельск. Таким образом, город лишился необычного сооружения, которое специалистами признавалось как не имеющее аналога.

В феврале 1918 года вышел декрет Совета народных комиссаров об отделении церкви от государства, согласно которому при Северо-Двинском губисполкоме была создана комиссия для передачи церквей и всего имущества действующим общинам⁵. Большая часть церковных зданий после закрытия была передана горисполкому для использования под хозяйственные нужды, а часть церквей была снесена.

В церквях Николы Гостиного, Ильи Пророка, Георгиевской, Симеона Столпника, Успенском соборе и других церковных зданиях по решению исполкома были размещены производственные предприятия, склады, гаражи, сушилки, тюрьмы. В большинстве случаев было уничтожено убранство интерьеров, церкви постепенно теряли свой наружный облик – исчезали главки, ржавела кровля, отмостки храмов прорастали травой.

Закрывшийся в 1926 году Сретенско-Владимирский храм был перестроен под клуб водников. Автором проекта перестройки стал техник А. Горбовской. Против этой перестройки выступал директор краеведческого музея Н. Г. Бекряшев, но, несмотря на его возражения, проект был принят и осуществлен. Строительная контора «Севдвинстрой» быстро закончила работы, и в мае 1926 года в здании собора торжественно был открыт клуб водников⁶. В результате проведенных работ здание почти полностью утратило свой первоначальный облик: с западной стороны храма была сделана двухэтажная пристройка, были уничтожены главки и барабаны.

Момент взрыва колокольни Иоанно-Богословской церкви. Фото 1927 г.	Разборка колокольни Иоанно-Богословской церкви. Фото 1927 г.

Судьба других храмов была намного печальнее. Так, в 1927 году горсовет, учитывая большую потребность в кирпиче, принял решение разобрать колокольню у церкви Иоанна Богослова, что и было сделано⁷. В этом же году исполком дал разрешение приступить к сносу церкви Александра Невского⁸, а в 1929 году была разобрана церковь Петра и Павла⁹ с целью получения строительного материала для постройки хлебозавода. В 1930 году было решено разобрать колокольню Георгиевской церкви, которая, по мнению горсовета, не представляла собой особой исторической ценности¹⁰. В этом же году горсовет ходатайствовал о сломе Варваринской церкви. Главнаука не стала возражать против сноса здания второй категории¹¹. На основании самостоятельного решения и распоряжения Великоустюгского горсовета в декабре 1931 года была разрушена Рождественская церковь¹².

 Советская власть повела решительную борьбу с церковью, которая сопровождалась не только закрытием храмов, но и их уничтожением. Такая политика нанесла непоправимый ущерб историко-архитектурному наследию города, особенно пострадала в этом плане Набережная, являющаяся главным фасадом города. Таким образом, первую треть XX века можно охарактеризовать как время прекращения строительства культовых зданий и их многочисленных утрат.

Торговое и промышленное строительство

 Используя свое выгодное географическое положение, Великий Устюг издавна вел обширную торговлю, которая долгое время являлась главным фактором существования города, поэтому жизнь Устюга без гостиного двора просто невозможно представить. Он был выстроен в начале XIX века. Внешне это был каменный одноэтажный корпус под единой крышей с галереей вдоль Набережной. Гостиный двор довольно долго выполнял свои функции, но, к сожалению, в начале 30-х годов XX века сгорел и уже не был восстановлен. Со временем на его месте появились новые постройки: школа № 5, двухэтажный кирпичный жилой дом, часть территории осталась незастроенной¹³.

Большинство торговых зданий, магазинов располагалось в центре города и на главных улицах. Многие из них были выстроены на средства предприимчивых купцов еще в конце XIX – начале XX века. Купцы, заботясь о привлекательности внешнего вида торговых помещений, заказывали проекты архитекторам, иногда сами участвовали в разработке архитектурного оформления, поэтому торговые здания одинаково хорошо смотрелись в общей застройке города. Так, например, в самом центре города на Успенской улице после пожара 1901 года вместо прежних деревянных построек появились два новых кирпичных здания. Один дом (ныне Советский проспект, № 97) построен в 1904 году по проекту архитектора В. Н. Курицына. Первоначально здание не имело окраски и не отличалось большими размерами, но выделялось среди соседних строений красотой архитектурных деталей, присущих проектам Курицына. На первом этаже дома разместился магазин головных уборов Н. А. Гущина¹⁴. Рядом с этим зданием купцы Дербеневы, Григорий и Михаил, построили новый магазин для торговли церковной утварью. Рельефные изображения крестов и другие детали резко подчеркивали назначение магазина, основными товарами которого были предметы церковного обихода¹⁵. После Октябрьской революции 1917 года многие из этих помещений были муниципализированы и переданы различным организациям и учреждениям.

Поскольку в генеральном плане Устюга не было отведено определенного места для промышленного района, предприятия располагали главным образом во второй части города (на горе) или выносили на противоположный берег реки вне городской зоны. С проведением новой экономической политики одни предприятия реконструировались, другие передавались в аренду частникам, третьи, нерентабельные, закрывались, шло кооперирование предприятий.

У деревни Михайловской, расположенной по соседству с городом Великим Устюгом, находились деревянные дома-мастерские для производства судоремонтных, а несколько позже и судостроительных работ. В 1915 году Михайловские судоремонтные мастерские получили название «Судостроительный завод Северного пароходного общества»¹⁶. После Гражданской войны, в годы восстановления подорванного войной народного хозяйства, на территории судоремонтного завода был возведен ряд новых цехов, выполнялись большие работы по ремонту старых, построено здание заводоуправления¹⁷.

В осуществление плана электрификации России в 1920-е годы Советское государство развернуло широкое строительство электростанций. В 1928 году появилась новая городская электростанция и в Великом Устюге¹⁸. Здание новой электростанции, согласно постановлению технической комиссии, было предложено расположить на берегу реки Сухоны, в десяти метрах от Варваринской церкви¹⁹. Здание каменное, со стороны главного фасада двухэтажное, без подвального помещения, а в остальной части одноэтажное, с подвальными помещениями.

Здание электростанции. Фото 1927 г.

В 1924 году в части помещений Иоанно-Предтеченского монастыря открылась щетинная фабрика, а в 1925 году она получила официальное наименование «Великоустюгская щетинно-щеточная фабрика Госторга»²⁰. Через два года вся территория бывшего монастыря перешла в распоряжение фабрики. Сюда были переведены и другие цеха (или фабрики, как их еще называли), разбросанные в разных частях города. Таким образом, все производство по обработке щетины и волоса сосредоточилось в одном месте.

На улице Преображенской (сейчас ул. Красная) по типовому проекту управлением государственной винной монополии в 1901 году было построено здание для так называемого казенного винного склада²¹. Оно выложено из красного кирпича, в три этажа, один из которых был полуподвальный. В просторечном обиходе предприятие называли «монополька», в наши дни это ликеро-водочный завод. Уже по внешнему виду массивного здания можно судить, что построено оно не для жилья, а для промышленных целей.

Переработкой древесины занимались два предприятия: лесопильный завод устюжского купца А. X. Пеца и завод «Новатор». Фанерный завод «Новатор» был открыт в 1910 году на противоположном берегу Сухоны в деревне Голузино. Строительство его началось еще в 1906 году купцом И. Я. Львовым, но из-за многочисленных трудностей шло медленно и завершилось лишь к концу 1909 года²².

Архитектурному решению и оформлению промышленных зданий в рассматриваемый период уделялось незначительное внимание, поскольку их главное назначение было практическое.

Общественные здания и сооружения

 Наряду с существовавшими административными, церковными, промышленными строениями, облик города дополняли здания гимназий, гостиниц, приютов, бани и других заведений.

Большинство учебных заведений размещалось в тесных, не приспособленных для занятий помещениях. При решении вопроса об открытии в Великом Устюге мужской гимназии городская дума, купившая у наследников Грибанова пустовавший дом, бывший ранее домом купца М. М. Булдакова, передала его в 1901 году мужской гимназии²³. Здание, построенное для проживания, не было приспособлено для учебного заведения, поэтому требовалась реконструкция, которую поручили осуществить архитектору В. Н. Курицыну. Сделав обмеры, Владимир Николаевич предложил два варианта реконструкции дома, выполнив эскизные проекты с расчетами и сметами. По проекту, который приняли к строительству, были надстроены третий этаж и довольно круглая скатная кровля, убраны колонны в центре фасада и балконы, проведена внутренняя перепланировка²⁴. В результате реконструкции здание утратило свой первоначальный вид, но по-прежнему осталось лучшим среди общественных и жилых строений Набережной города.

На углу улиц Преображенской и Ильинской (сейчас Красная и Виноградова) находилось деревянное здание, построенное в конце XIX века для женской прогимназии. Оно имело ряд недостатков: не было гардероба, ученицам приходилось оставлять верхнюю одежду в коридорах, нижний этаж имел недостаточную высоту, малые размеры окон, пол был очень холодный из-за промерзания подземной части фундамента, деревья городского парка снижали освещенность²⁵. Такое положение заставляло администрацию гимназии проводить неоднократно ремонт, но нормальных условий для занятий создать так и не удалось. В 1912 году встал вопрос о постройке нового здания женской гимназии. Проект осуществлялся архитектором Курицыным в несколько приемов: первый – «пристройка половины каменного здания с сохранением ветхого строения бывшей прогимназии»; второй – разборка дома и строительство нового здания²⁶. Лучшим был второй вариант, но из-за недостатка денежных средств он не был осуществлен в данном месте. 

Здание епархиального женского училища. Фото начала XX в.	Здание мужской гимназии до перестройки. Фото начала XX в.	Здание мужской гимназии после перестройки. Фото начала XX в.

Этот проект был использован в 1915 году для постройки здания женской гимназии на Успенской улице (Советский проспект), но в несколько измененном виде, где центральная часть имеет вместо 7 окон 5, боковые ризалиты вместо 4-х – по 2 каждый, в проекте был подвал, в натуре – здание бесподвальное²⁷. В 20-х годах XX столетия рядом с двухэтажным зданием было построено трехэтажное. Некоторые его детали позволяют предположить, что и этот проект выполнен В. Н. Курицыным. Здания занимают ответственный участок города в соседстве с церквями Вознесения и Николы Гостиного, хорошо вписываются в застройку, перекликаясь по масштабу со зданиями, стоящими на противоположной стороне, которые являются памятниками архитектуры XIX века.

В конце XIX века Вологодской епархией было решено открыть в Великом Устюге женское училище, предназначенное для подготовки учительниц приходских школ. Трехэтажное каменное здание было возведено в начале XX века на месте сгоревшего двухэтажного полукаменного. Новый проект выполнил в 1902 году архитектор Лебединский²⁸. Здание выделялось среди других удачным месторасположением, так как было построено на возвышенной части города и просматривалось из разных его точек.

В 1918 году в городе был открыт кинотеатр «Паризиана», расположенный на Советском проспекте между улицами Красноармейской и Виноградова. Здание кинотеатра было переоборудовано из кирпичного склада, ранее принадлежавшего купцу Чебаевскому, который в свою очередь сдал его в аренду. Кроме демонстрации кинофильмов, кинотеатр использовался для проведения митингов, собраний и других мероприятий. В 1920 году его закрыли, и здание стало пустовать. В день четвертой годовщины Октябрьской революции кинотеатр открылся вновь под названием «Октябрьский», вскоре он был переименован в клуб имени Виноградова. В 1921 году к зданию сделали новую деревянную пристройку, но все-таки это учреждение культуры не отвечало требованиям времени и нуждалось в капитальной перестройке, поэтому со стороны Советского проспекта сделали каменную двухэтажную пристройку, которая стала главным фасадом кинотеатра²⁹.

В 1920-е годы в городе были построены здания учреждений коммунального хозяйства с более упрощенным внешним видом.

8 мая 1928 года техническим совещанием при управлении губернского инженера Северо-Двинского губисполкома был принят проект на постройку двухэтажного каменного здания коммунальной бани и механической прачечной³⁰. 26 мая 1928 года он был утвержден управлением строительного контроля Северо-Двинского губисполкома³¹. Возводимая в 1928 году паровая электростанция предоставила возможность городу получить для бани необходимое «тепло на подогрев воды для мытья и отопления помещения». В силу этих соображений баню было решено построить в 200 метрах от электростанции и 200 метрах от реки, последнее обеспечивало устройство недорогого приспособления для удаления грязной воды. Внешний вид бани был довольно скромный: здание имело два этажа, выложенных из кирпича, и один полуподвальный – из бетона, крыша покрыта кровельным железом.

Чаще всего в послереволюционное время перестройке под общественные здания отдавались церкви, частные дома, склады, магазины. В результате реконструкций к зданиям добавлялись пристройки, проводилась внутренняя перепланировка, а вместе с тем утрачивались некоторые детали декоративного оформления. Редко появлялись вновь выстроенные здания, многие проекты осуществлялись в урезанном виде из-за нехватки денежных средств и специалистов. Несмотря на многочисленные перестройки, «новые» здания достаточно хорошо вписались в общую застройку центральной части города.

Жилищное строительство

 Жилые здания – самый массовый вид построек, который играет значительную роль в создании архитектурного облика города. В этой области строительства в первой трети XX века архитектура была представлена в основном деревянными постройками.

Деревянные жилища Устюга обычно следовали установившейся местной традиции и чаще всего принадлежали к мезонинному типу, но нередко за чертой старого центра города встречались одноэтажные дома без мезонина с красивыми резными наличниками. Такие дома обычно принадлежали мещанам.

Так, в 1902 году мещанином Гоголицыным на углу улицы Архангельской и Преображенской площади (сейчас улица Павла Покровского и Комсомольская площадь) был построен одноэтажный дом с красивым резным подзором, декоративными консолями и нарядными наличниками окон. Резные декоративные детали делают его одним из самых интересных домов этого периода в Великом Устюге.

К такому же типу строений (безмезонинному) можно отнести дом на углу улиц Пушкариха и Рабочая (ранее Петропавловская), который построен в 1907 году по проекту архитектора С. А. Пеца. В акте технического состояния строения отдела коммунального хозяйства Великоустюгского горисполкома от 30 сентября 1929 года указано: «Дом одноэтажный деревянный, на сплошном каменном фундаменте, обшитый снаружи, крытый железом», принадлежавший пароходовладельцу П. Д. Гурылеву. В 1922 году дом был муниципализирован и передан детским яслям³².

На улице Красной (ранее Преображенской) расположен деревянный одноэтажный, с мезонином дом, принадлежавший инженеру К. Я. Гартвану, который он купил в 1909 году и привел в порядок в соответствии со своим вкусом и знаниями архитектуры. Он выполнил капитальный ремонт, в ходе которого изменил не только планировку, но и внешний вид дома. Резной балкон, расположенные вокруг высоких светлых окон детали украшений придавали фасаду особую красоту. Дом выделялся среди других строений своим довольно строгим внешним видом. Следует отметить, что в доме было установлено центральное отопление, имелись водопровод, канализация, являвшиеся большой редкостью в первом десятилетии XX века³³.

После революции происходила поспешная национализация и муниципализация жилых помещений. Многокомнатные жилые дома передавались в ведение местных Советов, учреждений и организаций, а отдельные частные квартиры и мелкие жилые строения, как правило, оставались в частном владении³⁴.

Начиная с 1923 года наблюдался ежегодный прирост населения, в среднем на 650 человек, что приводило к жилищной скученности, возникающей из-за изношенности существующего жилья и слабого развития нового жилищного строительства³⁵. В связи с этим возникла необходимость увеличения жилищного фонда. Зоны строительства распределяли не по этажности или каменному и деревянному строительству, а по количеству квартир. В центральной части города допускалось строительство двухэтажных восьмиквартирных домов. Во второй части города, начиная с улицы Водников к реке Сухоне и от улицы Красной слободы до Полевой, разрешалось строительство одно- и двухквартирных домов. В третьей части города разрешалось строить по улицам Красноармейской и Виноградова исключительно двухэтажные восьмиквартирные дома³⁶.

Согласно тезисам нового социалистического государства, «каждому гражданину должно быть обеспечено право пользования жилищем по санитарной норме. Но теперь, когда социалистическое общество только организуется и когда государство не располагает находящимся в непосредственном его ведении достаточным жилищным фондом, указанное право должно быть обеспечено лишь за некоторой категорией граждан, именно за трудящимися, занятыми в государственных предприятиях и учреждениях... Обязанность предоставления жилищ другим категориям граждан должна быть снята с государственных органов и может быть передана в ведение предприятий и учреждений, не состоящих на государственном снабжении»³⁷. Для получения гражданами жилья по полной санитарной норме и для увеличения жилищного фонда была необходима постройка новых домов, но «ввиду громадной трудности осуществления строительных программ государственными органами, главным образом с технической стороны (неналаженность административно-хозяйственного механизма), должно быть организовано коллективное строительство самими гражданами»³⁸. С этой целью в 20-х годах XX века началось поощрение кооперативного строительства. В Устюге появились жилищные товарищества: «Маяк», «Застройщик», «Коммунар». Значительная часть кооперативной застройки находилась по улице Водников и в основном была представлена двухэтажными деревянными домами. 

Дома жилищно-строительной кооперации «Маяк». Фото 1920-х гг.

 К концу 1920-х годов большинство владений были частными (74,2 процента), в муниципальном ведении находилось 22,9 процента владений, национализированное жилье составляло 2,4 процента. На долю кооперативов приходилось 0,5 процента³⁹.

После Октябрьской революции и Гражданской войны, в связи с политикой государства, направленной на восстановление подорванного хозяйства, стал наблюдаться большой приток крестьян в город, в результате чего возникла проблема обеспечения новых рабочих жильем. В сложившихся трудных исторических условиях она решалась за счет строительства недорогих деревянных домов «барачного» типа или за счет муниципализации частных домов, которые нередко делились на несколько семей. Если в период до 1917 года еще строились дома, примечательные по архитектуре и декоративному убранству, то в 1920-х годах стала наблюдаться тенденция упрощения архитектуры: в главной своей массе новые жилищные постройки Устюга были деревянными, одноэтажными или двухэтажными. Таким образом, первая треть XX века дала сравнительно немного ценных и интересных построек в области жилищного строительства, главным образом преобладали типовые и стандартные постройки.

Следует признать, что Великий Устюг к 1930 году имел довольно удручающий внешний облик: развалины храмов в центре города, деревянные дома «барачного» типа, многочисленные перестроенные здания. Город сильно изменился, прежней оставалась лишь его планировка, поэтому надо отдать должное градостроителям XIX века, которые создали жизнеспособную планировочную структуру. На этой основе город продолжал развиваться в рассматриваемый период: сохранялась сеть магистралей, композиционных связей, архитектурных доминант. Новые изменения в городе росли сквозь старую застройку или вокруг нее, приобретая своеобразную историческую глубину. В первую треть XX века наметились два основных пути реконструкции города. Первый путь состоял в замене старых сооружений на новые. Второй путь заключался в заполнении пустот городской застройки: постепенно стали исчезать пустыри, огороды, застраивались окраины. Рост города сопровождался дифференциацией городских территорий, отразивших социальные противоречия путем противопоставления центра, где застройка отличалась высоким качеством, и неблагоустройством окраин.

После Октябрьской революции архитектурная деятельность была поставлена на службу сугубо политическим и идеологическим установкам, что в конце концов привело к непоправимому ущербу, нанесенному архитектурно-художественному наследию города, но вместе с тем первую треть XX века можно определить как один из этапов на пути складывания современного облика Великого Устюга.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ МУ «Великоустюгский центральный архив». Ф. 14. Оп. 1. Д. 127.

² Гороховский В. А. Курицын Владимир Николаевич. Машинопись (Научный архив ВУГИАХМЗ. 1993. С. 8).

³ МУ «Великоустюгский центральный архив». Ф. 435. Оп. 1. Д. 485.

⁴ Гороховский В. А. Указ. соч. С. 9.

⁵ МУ «Великоустюгский центральный архив». Ф. Р-25. Оп. 1 Д. 31. Л. 67, 80.

⁶ Кудрин Н. М. Запечатленная память. Архангельск; Вологда, 1986. С. 134.

⁷ МУ «Великоустюгский центральный архив». Ф. Р-205. Оп. 1. Д. 220.

⁸ Там же. Д. 86. Л. 1306.

⁹ Там же. Д. 1115. Л. 80.

¹⁰ Там же. Ф. Р-968. Оп. 1. Д. 33. Л. 325.

¹¹ Там же. Л. 387, 388.

¹² Там же. Ф. Р-338. Оп. 1. Д. 45. Л. 12.

¹³ Добрынина И. В. История гостиного двора // Устюжаночка. 2004. № 20. С. 6.

¹⁴ Кудрин Н. М. Указ. соч. С. 38.

¹⁵ Там же. С. 39.

¹⁶ Кудрин Н. М. Великоустюгский ордена «Знак Почета» судоремонтный завод. Вологда, 1969. С. 3.

¹⁷ Кудрин Н. М. Великоустюгские судостроители. Вологда, 1981.

¹⁸ МУ «Великоустюгский центральный архив». Ф. Р-205. Оп. 15. Д. 55. Л. 219.

¹⁹ Там же. Ф. Р-168. Оп. 2. Д. 80. Л. 24.

²⁰ Кудрин Н. М. Указ. соч. С. 113.

²¹ Там же. С. 58.

²² Мосеева Г. Н. Савватий Александрович Старковский, или Несколько страниц моей родословной // Великий Устюг. Вып. 3. Вологда, 2004. С. 218.

²³ МУ «Великоустюгский центральный архив». Ф. 234. Оп. 1. Д. 11. Л. 10.

²⁴ Гороховский В. А. Указ. соч. С. 5.

²⁵ МУ «Великоустюгский центральный архив». Ф. 235. Оп. 1. Д. 17. Л. 15.

²⁶ Там же. Д. 15. Л. 1, 8.

²⁷ Гороховский В. А. Указ. соч. С. 6.

²⁸ Кудрин Н. М. Указ. соч. С. 144.

²⁹ Там же. С. 53, 54.

³⁰ МУ «Великоустюгский центральный архив». Ф. Р-168. Оп. 2. Д. 83. Л. 41.

³¹ Там же. Л. 43.

³² Там же. Ф. 2. Оп. 2. Д. 1047. Л.39 об.; Ф. Р-611. Оп. 5. Д. 1654. Л. 8.

³³ Кудрин Н. М. Указ. соч. С. 83, 84.

³⁴ Мэтьюз М. Становление системы привилегий в Советском государстве // Вопросы истории. 1992. № 2-3.

³⁵ МУ «Великоустюгский центральный архив». Ф. Р.-205. Оп. 15. Д. 55. Л. 196.

³⁶ Там же. Л. 195-197.

³⁷ Там же. Ф. Р-362. Оп. 1. Д. 36. Л. 71.

³⁸ Там же. Л. 72.

³⁹ Там же. Ф. Р-205. Оп. 15. Д. 55. Л. 232.

Ю. А. Бестужева 

ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ МУЗЕЯ СЕВЕРОДВИНСКОЙ КУЛЬТУРЫ ПО СОХРАНЕНИЮ ПАМЯТНИКОВ КУЛЬТОВОГО ЗОДЧЕСТВА В ВЕЛИКОМ УСТЮГЕ В 1920-1930-х ГОДАХ 

Великий Устюг часто называют «жемчужиной Русского Севера». Многочисленные ансамбли храмовой архитектуры, гражданские постройки придают городу особую самобытность и необыкновенное очарование.

В том, что город сохранил облик православного русского купеческого города XVIII – XIX веков благодаря почти нетронутому комплексу культовой и гражданской архитектуры в центральной своей части, особая заслуга принадлежит великоустюгской музейной интеллигенции 1920–1930-х годов, работникам-энтузиастам во главе с Николаем Георгиевичем Бекряшевым.

Н. Г. Бекряшев, несомненно, внес огромный вклад в дело сохранения красоты и самобытности Великого Устюга. Он и его сподвижники Е. А. Бурцев, В. В. Комаров, К. А. Цивилев, Г. И. Матвеев, Э. Ф. Глезер, К. В. Шляпина были из разряда тех немногих людей, таких, как, например, Федышины в Вологде¹ или реставратор Барановский (благодаря заступничеству которого был спасен собор Василия Блаженного в Москве²), отдавших много сил и здоровья делу своей жизни. Вряд ли все эти люди принадлежали к какому-то конкретному политическому течению, не говоря уже о партии. К политической системе они особого интереса не проявляли ни до, ни после 1917 года, а по отношению к художественным ценностям выступали консерваторами. Вероятно, все они подписались бы под словами Н. И. Романова, сотрудника Румянцевского музея Москвы, который опасался всеобщей бездуховности, пустоты, невежества и нежелания изучать историю человеческого общества, что и выразил в своей программной работе: «Стремясь создать новую Россию, восстановить ее богатство и силу, мы должны в особенности позаботиться о том, чтобы спасти, собрать и сохранить эти высшие ценности духа, сокровища ума и знания, произведения искусства или ремесла, облагороженного красотой искусства. Необходимо помнить, что все эти духовные сокровища станут достоянием детей наших, которые должны быть образованнее, лучше и счастливее нас... Все эти памятники, церкви, картины, резные украшения или многоцветные вышивки, все это нам близкое, родное, что связывает нас с предками, с прошлым, с окружающими и со всеми вообще людьми в общих мыслях и чувствах». Конечная и высшая задача местного музея виделась ему в том, чтобы «всегда напоминать и давать каждому чувствовать, что, будь он горожанин, ремесленник, рабочий или крестьянин, он, прежде всего, есть человек в высшем смысле слова»³.

Сотрудники Музея северодвинской культуры прекрасно понимали ценность и уникальность Великого Устюга как памятника культуры национального значения и выступали единым фронтом, готовые работать в очень непростых условиях ради сохранения художественного и архитектурного наследия многих поколений устюжан. Борьба за сохранение архитектурного облика города в первые десятилетия Советской власти велась Музеем северодвинской культуры постоянно, настойчиво, хотя и с переменным успехом. Музеи в Советской России в 1920-х годах были, по сути, государственными органами по надзору за состоянием памятников местной истории и культуры. Правда, положение музеев в этой сфере культурной работы было крайне сложным, так как, с одной стороны, государство и правительство провозглашали старую культуру достоянием народа, а с другой – стремились к ее уничтожению и к построению нового мира и новой культуры. Музей в Великом Устюге не был исключением в этом отношении.

Музей северодвинской культуры с самого начала считал своей прямой обязанностью заботу об охране памятников старины. Сотрудники внимательно следили за сохранностью зданий и за тем, как они используются. Огромную роль в деле сохранения памятников сыграла твердая позиция Н. Г. Бекряшева, директора музея с 1924 года, а также поддержка его верными соратниками. Для Бекряшева, который по должности являлся государственным служащим, не был характерен тупой революционный догматизм, обычный для сферы партийных работников тех лет. Он открыто вставал на защиту памятников отечественной культуры, в частности храмовых зданий. «Человек старой культуры, он напоминал трезвого в развеселившейся подвыпившей компании, пытающегося спасти хоть что-то от хмельного разгула». И это ему удавалось, хотя не все и не всегда. Ставка была высокой⁴.

В начале своей деятельности сотрудники музея во главе с Н. Г. Бекряшевым отважно боролись за сохранение архитектурного комплекса Михайло-Архангельского монастыря. Еще в 1919 году под охрану государства решено было взять собор Михаила Архангела, «как второй по древности в Устюге» и «весьма стильный по архитектуре XVII века», и Владимирскую надвратную церковь. Всю остальную территорию Михайло-Архангельского мужского монастыря, тогда еще действующего, губернский карательный отдел (губкарот), входивший в состав Северодвинского губисполкома, предложил использовать под лагерь, так как в городе не имелось «приспособленных зданий для содержания заключенных» (здесь были высокие стены, здания – все, что можно было использовать без особых переделок, поэтому монастырь подходил как нельзя лучше). Несмотря на то, что 15 монахов и община верующих при монастыре активно сопротивлялись (писали жалобы, продолжали совершать богослужения), лагерь все основательнее обустраивался. В мае 1919 года в монастыре была введена пропускная система, постепенно прибиралось к рукам и монастырское имущество⁵.

Официально концлагерь (или «реформаторий») открылся в декабре 1919 года. Число заключенных быстро увеличивалось, на чем настаивало руководство учреждения (в январе 1920 года там находилось 100 человек, а к ноябрю – уже 380). Перевоспитываться «контрреволюционные элементы» должны были с помощью трудовых повинностей в организованных там мастерских. В 1920 году в лагере имелось уже 6 мастерских: кузнечная, слесарная, столярная, сапожная, портняжная, а также переплетная. Для организации новых мастерских пришлось строить специальные корпуса. Но администрация лагеря никак не могла смириться с тем, что на территории монастыря имелись еще два совершенно пустующих здания – летние церкви (имелись в виду Михайло-Архангельский собор и Владимирская надвратная церковь), но, к великому их сожалению, эти здания принадлежали музею и числились на учете Главнауки⁶. Музей же не должен был допустить никаких переделок до приезда архитектора из Наркомата просвещения.

В сентябре 1921 года коллегия музея срочно вызывает представителей Главмузея (Л. И. Свейнтковскую-Воронову) и Петроградского отделения музеев (архитекторов М. И. Благодатову и А. И. Белоусову), к которому относился Северодвинский музей, для обследования Михайло-Архангельского монастыря. Уже тогда краеведы настойчиво ставили вопрос об учете и охране памятников искусства и архитектуры перед местными властями, выступали за перевод лагеря в другие здания, требовали срочного ремонта и охраны ценнейших памятников архитектуры – Владимирской церкви и Михайло-Архангельского собора⁷. Примерно через год, в ноябре 1922, результатом этого обследования стала передача Владимирского и Михайло-Архангельского храмов, «как памятников древности, из ведения общины под непосредственную охрану музея с принятием по описи всего имущества культа...»⁸. В 1924 году на заседании коллегии Музея северодвинской культуры был заслушан приказ № 996 Северодвинского губоно (губернского отдела народного образования) «о приписке к губмузею Михайло-Архангельского монастыря в Великом Устюге с возложением на зав. музеем наблюдения за сохранностью монастыря»⁹. Музейщики воодушевились, предполагая открыть и разместить в храмах церковно-археологический отдел музея.

Казалось бы, можно было, как говорится, почивать на лаврах, но борьба только разгоралась. Уже в 1925 году начинаются покушения на памятники, находящиеся в ведении музея. В июле в стенах собора были пробиты проходы – без разрешения или даже какого бы то ни было извещения музея лагерным начальством об этих замыслах¹⁰. Музей принял меры незамедлительно, отправив запросы в губоно Северодвинского губисполкома и в Главнауку Наркомата просвещения, ссылаясь на нарушения лагерным начальством декрета ВЦИК и СНК РСФСР об учете и охране памятников искусства, старины и природы, утвержденного 7 января 1924 года и являвшегося основой в борьбе музейных работников за сохранение архитектурного облика города.

Но губисправдом, как называли в тот момент концлагерь, это не остановило. С разрешения местных властей, вроде бы признавших «объект музейной принадлежностью», в 1926 году были изъяты и уничтожены колокола Михайло-Архангельского монастыря (в том числе вкладные и древние XVII века). При снятии колоколов была повреждена колокольня. Также были сняты колокола с бывшего Иоанно-Предтеченского монастыря, Иоанно-Богословской, Петро-Павловской, Александро-Невской церквей в Великом Устюге и Троице-Гледенского монастыря и Богородской церкви в окрестностях города¹¹. Н. Г. Бекряшев, пытаясь извлечь из этой ситуации хоть какую-нибудь пользу для музея, просил Главнауку обязать местные власти выделить определенный процент средств (60 %) от реализации колоколов на исследования и реставрационные работы в устюжских храмах¹².

Однако, несмотря на возражения музея¹³, губисправдом держался все увереннее, занимая постепенно площади музейных объектов. Уже в 1928 году лагерь начал требовать левое крыло и ризницу собора Михайло-Архангельского монастыря, а также помещение Владимирской церкви под мастерские¹⁴. Работники губоно написали в Главнауку о возможности такой передачи, не принимая во внимание сопротивление музея¹⁵. В результате уже в 1930 году в подклете Михайло-Архангельского собора находились склады, мастерские (в частности, красильня), клуб. В колокольне – столярка, под колокольней – малярная и распилочная мастерские. Во Владимирской церкви – слесарные мастерские и склады, в братском корпусе (в связи с Владимирской церковью) – больница¹⁶. За музеем остался только четверик собора.

Судьба Троице-Гледенского монастыря, расположенного вблизи Великого Устюга, не менее трагична. После октябрьского переворота 1917 года Троице-Гледенский, как и другие женские монастыри Великого Устюга (Иоанно-Предтеченский и Знамено-Филипповский), предпочел «сменить вывеску», нежели быть разогнанным. Обитель стала называться Троицкой сельскохозяйственной коммуной. Видимо, сестры надеялись, что советская власть продлится недолго, поэтому им необходимо было сохраниться как монастырской общине. Ну а власть, вероятно, питала надежды на перевоспитание одурманенных «опиумом» гражданок с помощью труда и некоторого давления. В связи с этим в монастыре часто бывали с обысками представители новой власти, они же подогревали внутренние раздоры в общине. Но перевоспитываться сестры не желали. Хотя по результатам работы их коммуна и была впереди многих хозяйств, сестры во главе с матушкой игуменией Рипсимией по-прежнему оставались именно монашеской общиной. Результатом такого строптивого поведения стало упразднение Троицкой сельскохозяйственной общины в 1925 году¹⁷.

Губисполком, которому весь комплекс Троице-Гледенского монастыря принадлежал еще с 1918 года по декрету СНК от 23 января «Об отделении церкви от государства», распорядился этим имуществом следующим образом. Здания монастыря, кроме церквей, были заняты губздравотделом под детдом-изолятор. 23 марта 1926 года заведующему Северодвинским музеем был передан ключ от холодного Троицкого собора со знаменитым иконостасом. На срочном заседании коллегии Северодвинского музея, продолжавшемся с 19 до 22 часов 19 апреля 1926 года, с тревогой выступал заведующий музеем Бекряшев. В своем докладе он сообщил о том, что часть имущества этого храма из него уже вывезена, таким образом, ансамбль храма уже несколько нарушен, а также «есть намерение вывезти паникадило, которое является имуществом музейного значения»¹⁸.

Постановление музейной коллегии гласило: «Знаменитый храм с резным иконостасом бывшего Троице-Гледенского монастыря должен быть сохранен в целом; нужно энергично настаивать на охране этого храма на основании имеющихся декретов и инструкций центральной власти СССР». Г. И. Матвеев на этом заседании настаивал на том, что «охрана храма является всецело делом губмузея». Решено было просить уполномочить заведующего музеем Бекряшева осуществлять эту охрану, предварительно выдав документ, который дал бы ему законные полномочия взять охрану на себя. Примечательна мотивация требования этого решения: «Такой документ является совершенной необходимостью заведующему Северодвинским музеем и во многих других случаях, так как на него возложены охрана собора Михайло-Архангельского монастыря, забота о деревянных статуях, хранящихся в местном Успенском соборе, и направляется для определения музейного имущества в кладовые Госфонда. Без документа его права могут быть не признаваемы»¹⁹. Видимо, были и случаи «непризнания».

9 мая 1926 года проходили торги по продаже имущества Троице-Гледенского монастыря, на которых по приглашению подотдела госдоходов Северодвинского губфо присутствовал Н. Г. Бекряшев. Музею было выдано в общей сложности 45 предметов музейного значения из имущества монастыря, а также передано на хранение медное паникадило XVIII века «в стиле работы резного иконостаса»²⁰. Казалось бы, музей достиг того, чего хотел – уберег паникадило. Все это Н. Г. Бекряшев доложил на заседании коллегии Северодвинского музея 14 мая 1926 года. Однако положение было настолько зыбким, что даже вещь, которая уже была признана художественной и исторической ценностью и находилась на хранении в музее, могла быть изъята и продана²¹. Иногда музейщики вынуждены были идти на компромиссы. Например, в марте 1928 года музей признал возможным использовать под детдом-изолятор второй этаж теплого храма в Троице-Гледенском монастыре. Правда, музеем было поставлено несколько условий, в том числе: сохранить изразцовые печи, иконостас, а если разбирать, то аккуратно и с помощью специалиста²². Таких компромиссов было предостаточно, но без них, возможно, не сохранилось бы то, что мы имеем сейчас.

В сентябре 1926 года на заседании коллегии Северодвинского музея был заслушан доклад о состоянии архитектурных памятников. Коллегия постановила просить губисполком «не разрешать... учреждениям производить перестройки и изменения зданий» без уведомления губмузея. Было отмечено, что «охрана архитектурных памятников города Великий Устюг и Северодвинской губернии является совершенно недостаточною». Решено было «выделить, принимая во внимание недостаточность материальных средств и необходимость проведения режима экономии в РСФСР, следующие особо ценные архитектурные памятники города Великий Устюг и Северодвинской губернии в спецгруппу, которая должна быть особо тщательно охраняема, и довести об этом до сведения Главнауки и Северодвинского губисполкома с просьбою о помощи в деле охраны и ремонта нижеперечисленных зданий:

Великий Устюг:

1–2. Соборы: Прокопьевский 1668 г. и Успенский 1639 г. с колокольнями и колоколами.

3–4. Церкви: Вознесенскую 1648 г., Спасо-Преображенскую 1696 г. (группу из 2-х церквей).

5. Монастыри: Архангельский XVII в. Великоустюгский уезд:

6. Монастырь Троицко-Гледенский XVII в. (собор с колокольней и колоколами), а также просить Главнауку сделать все, что только в силах музейного отдела, для охраны и ремонта быстроразрушаемых и исчезающих с лица земли архитектурных памятников... хотя бы путем отпуска средств, достаточных для вставки стекол, окраски крыш и другого наиболее необходимого ремонта наиболее выдающихся из них, как, например, соборов Михайло-Архангельского и Троице-Гледенского монастырей»²³.

Противостояние музея и губисполкома достигло пика в 1926 году. В ноябре 1926 года губоно Северодвинского губисполкома послал запрос в Главнауку о сокращении числа охраняемых этим ведомством памятников архитектуры со 133 до 25 (имеется в виду вся Северодвинская губерния). 19 ноября того же года было собрано экстренное заседание коллегии музея, на котором единогласно постановили (за исключением представителя Северодвинского губоно Н. А. Пономарева, который, присутствуя впервые на заседании коллегии, определенного мнения по данному вопросу еще не составил) признать совершенно невозможным согласиться с мнением губоно о том, что следует ходатайствовать перед Главнаукой о снятии охраны со всех архитектурных памятников губернии, за исключением 25 особо ценных из них, выделенных музейной коллегией. Сотрудники музея единодушно полагали, что список из 25 недостаточно полон.

Коллегия никак не могла согласиться с тем, что в охране типичных памятников нет необходимости и считала, что «чем больше аналогичных памятников будет под охраною Главнауки, тем лучше, тем больше шансов на долговременное сохранение хотя бы единичных из них», а если оставить лишь по одному типичному архитектурному памятнику, то в скором времени их может не остаться вообще. На наш взгляд, это очень важное замечание, важный довод в защиту памятников. Правда, вряд ли этим можно было убедить местные власти. Поэтому коллегия допускала возможность передачи наименее ценных памятников учреждениям, неподведомственным Главнауке, но каждый случай такой передачи обязательно должен был рассматриваться индивидуально и тщательно²⁴.

Рассчитывая подействовать на местных товарищей авторитетным мнением, коллегия на том заседании ссылалась даже на высказанные на третьей сессии ВЦИК возражения наркома просвещения А. В. Луначарского «против заявления некоторых ораторов об излишних тратах на реставрацию памятников старины» и на его слова «о необходимости их сохранения».

Тогда же на заседании музейной коллегии решили просить об освобождении Михайло-Архангельского монастыря и передаче его целиком Северодвинскому музею²⁵. Наверное, нужно было иметь определенное мужество, чтобы делать такие заявления, хотя формулировки дипломатичны.

Но вот губисполком был совершенно иного мнения. Даже ссылки на А. В. Луначарского не помогли. Приведем в подтверждение выписку из протокола заседания президиума Северодвинского губисполкома от 9 декабря 1926 года с постановлением: «признать необходимым из списка особо ценных памятников древнего зодчества, составленного губмузеем, исключить Михайло-Архангельский монастырь XVII в. (Михайло-Архангельский собор, надвратную Владимирскую церковь и колокольню собора с колоколами), так как эти здания переданы губисправдому и на 75–80 % приспособлены и использованы ими под мастерские и жилища для заключенных, а колокола реализованы, на что и просить санкции Главнауки»²⁶. Содержание этого документа было заслушано на экстренном заседании коллегии музея 23 декабря 1926 года. Конечно же, музей выразил полное несогласие с позицией губисполкома ввиду того, что «замечательный исторический памятник разрушить и обесценить в научном и художественном отношениях можно скоро, но невозможно создать его вновь», а губисправдом может благополучно разместиться в другом месте²⁷.

Главнаука в данном случае была на высоте, отметив, «что факт использования здания бывшего монастыря не может умалить ... историко-художественного значения, самые же сооружения бывшего монастыря занимают такое выдающееся место среди остальных памятников города, что подлежат самой тщательной охране, тем более, что они используются учреждением, не заинтересованным и допускающим их искажения...»²⁸.

Несмотря на то, что Главнаука в меру возможностей поддерживала Северодвинский музей, местные власти действовали в соответствии с теми жизненными потребностями, которые возникали на тот момент. И первой насущной необходимостью в тот период было восстановление хозяйства после Гражданской войны: страной был взят курс на индустриализацию. Велись различные стройки, требовался строительный материал, кирпич. Одним из источников получения стройматериалов были разрушенные храмы. Это стало причиной настойчивых действий губисполкома по снятию памятников с учета Главнауки.

Еще 3 сентября 1926 года с учета Главнауки было снято здание церкви Иоанна Богослова. После закрытия храма в здании разместилось архивное бюро. Другая часть архива находилась в церкви Петра и Павла. В феврале 1925 года кому-то из представителей власти пришла в голову идея приспособить церковь Иоанна Богослова под общественную баню. Авторитетная комиссия в лице представителей разных организаций (Бубякина из управления губинжа, Зноева из горсовета, Васильевой из губздравотдела, Спирина из секции благоустройства, Зепалова из секции предприятий, Шляпина из губархива) явилась 11 февраля 1925 года для осмотра здания. В результате решили, что приспособить ее очень сложно и экономически нецелесообразно²⁹. После снятия церкви Иоанна Богослова с учета Главнауки горсовет предложил новую идею: использовать храм под электростанцию³⁰. Но в губисполкоме это предложение не прошло, так как легче было построить электростанцию заново, чем приспосабливать под нее абсолютно неподходящее здание³¹. Тогда решили Иоанно-Богословский храм разобрать, что было, вероятно, «целесообразнее» всего. Архив перевели в Спасо-Преображенскую церковь.

В мае 1927 года очень остро стоял вопрос поставки кирпича на стройку электростанции. Горсоветом было предложено использовать кирпич от разобранных храмов и зданий, которого предполагалось получить 630 000 штук³². Тогда же, «учитывая громадную потребность в кирпиче», власти разрешили разобрать колокольню Иоанно-Богословской церкви³³, а сам храм все-таки не разрушили. В сентябре 1929 года был решен вопрос о передаче церкви Иоанна Богослова под мастерские окроно³⁴.

В 1925 году, одновременно с осмотром церкви Иоанна Богослова по поводу возможного устройства в ней бани, было проведено обследование церкви Александра Невского и здания детского приюта при ней. В конце концов, бани разместили в здании приюта, а также решили, что «расположенная рядом церковь Александра Невского вполне может быть приспособлена под кочегарку, если не будет препятствий со стороны отдела охраны памятников старины...»³⁵. Музей особенно и не препятствовал, так как храм также не имел большой художественной ценности³⁶. Договор с общиной верующих при Александро-Невской церкви был расторгнут еще в 1924 году. Здание было передано горсовету в пользование, поэтому он так свободно решил его судьбу. Дело, скорее всего, и в том, что и Иоанно-Богословский храм, и церковь Александра Невского находились в районе церкви Вознесения. Здесь была сосредоточена группа храмов (аналогично архитектурному комплексу на Соборном дворище Великого Устюга). Кроме уже перечисленных трех храмов, здесь находилась еще Троицко-Варваринская церковь, которая позднее была уничтожена³⁷. Рядом, на Городище, было еще три храмовых здания. Вероятно, местные власти решили, что это многовато. Несколько храмов освободили, общины распределили по другим приходам, а здания использовали максимально «целесообразно».

Власти со сносом храмов особенно не тянули. Если 19 марта 1927 года на заседании президиума Великоустюгского горсовета приняли решение о сносе церкви Александра Невского, то уже при осмотре ее 23 марта обнаружено было, что «при производимой с 22 марта разломке зданий Александро-Невской церкви... церковь и колокольня... сломаны уже до сводов»³⁸. Но музей все-таки не мог позволить, чтобы храм Александра Невского исчез без следа, поэтому Н. Г. Бекряшев от лица Северодвинского музея просит горсовет составить комиссию для осмотра предметов церковного обихода, обнаруженных при разломке церкви³⁹. Он настаивает на том, что «...изразцы устюжской работы II половины XVIII века», а также «2 железных золоченых креста, снятых с глав церкви ... должны быть переданы и доставлены для сохранения в музей, как памятники о существовании в Устюге Александро-Невской церкви постройки 1707 года»⁴⁰. Архитектурный комплекс близ Городища в Великом Устюге, несомненно, сильно пострадал в эти годы.

На протяжении 1928 – 1932 годов в Великом Устюге были закрыты почти все церкви. В отчете о работе горсовета за период с 1 октября 1929 по 1 января 1930 года есть сведения о закрытии 6 храмов города и реализации их имущества. Из данного документа следует, что основной причиной закрытия церквей являлась экономическая, так как бюджет города получал неплохую прибавку. В 1930 году планировалось закрыть еще 7 церквей и также реализовать их имущество. «Ликвидация тринадцати церквей по городу дает значительное расширение площади, которое будет использовано для мастерских, жилья и т. п. Кроме этого, промышленность получит 70 тонн высокосортного металла, в котором страна испытывает большой недостаток»⁴¹. Трудно сказать, насколько значительной была помощь государству от реализации церковного имущества. Например, власти явно преувеличивали количество меди и серебра, которое государство может получить от переплавки колоколов. Секретная справка от 17 октября 1930 года говорит о том, что был расчет получить по стране 150 000 тонн меди, реально же можно рассчитывать не более чем на 74 600 тонн. По плану к 1933 году должно было быть получено 130 000 тонн бронзы, на деле – не более 55 800 тонн⁴².

В музейные хранилища поступало огромное количество церковного имущества в качестве экспонатов. Но Северодвинский музей волновало также и состояние церковных зданий, их дальнейшая судьба. Профессор А. Н. Анисимов, член Академии художеств, инспектор Государственных центральных реставрационных мастерских, который во время своего приезда в Великий Устюг в июле 1928 года высказался за то, чтобы памятники архитектуры (в частности, храм Преображения) оставались в руках общин верующих⁴³, выразил, вероятно, не только свое мнение, но и мнение работников музея во главе с Бекряшевым. Они считали, что использование храмов по их прямому назначению способствовало бы лучшей сохранности интерьеров и внешнего вида памятников. Правда, тогда власти поступили по-своему: храмы Спасо-Преображенского прихода, по поводу которых высказался Анисимов, закрыли и передали губархиву⁴⁴.

В феврале 1930 года состоялось собрание служащих горсовета, на котором они потребовали закрыть все церкви города, пересмотреть списки церквей, которые Главнаукой оставлены как историческая ценность, а также просили запретить колокольный звон во всех церквях⁴⁵; этот запрет оправдывали официальным введением в 1929 году непрерывной рабочей недели⁴⁶. Тогда, «ввиду массового требования рабочих о закрытии церквей», было принято решение о расторжении договоров с общинами девяти церквей: Прокопьевского собора, Варлаамовской, Покровско-Красногорской, Варваринской, Дымковской, Воскресенской, Ильинской, Семеновской и Пятницкой, – и передаче их горсовету для культурных, строительных и жилищных нужд⁴⁷. Северодвинский окрисполком это решение утвердил с условием передачи цветного металла от колоколов в фонд индустриализации, «в частности на радиофикацию»⁴⁸. Насколько массовыми были требования рабочих, в документах не указано. Наверное, не стоит слепо верить таким формулировкам, так как в тот период они приобрели характер канцелярских штампов. Но, как известно, церкви все же были закрыты. Некоторые храмы, как, например, Леонтьевский и Никольский, позднее постарались приспособить под мастерские⁴⁹, другие (например, Варваринский) под общежитие⁵⁰.

В марте 1929 года горсоветом было решено приступить к разборке церкви Петра и Павла, опять же на стройматериалы⁵¹. Однако предварительно требовалось вывести из церкви архив, под который первоначально намечали приспособить Георгиевскую церковь. По обычной схеме расторгли договор с общиной верующих этой церкви⁵². Правда, архив в этот храм не был переведен. Горсовет имел и другие насущные проблемы, которые стремился решить за счет закрытых храмов: в июле 1929 года им было принято решение использовать Георгиевскую церковь под детдом трудновоспитуемых⁵³.

Характерным явлением рассматриваемого периода стал осмотр церквей города с целью найти им лучшее применение. Один такой «осмотр» был проведен в первой половине сентября 1929 года. 21 сентября докладчик Гончаров выступил на заседании президиума горсовета с документом под названием «Соображения по осмотру церквей»⁵⁴. Всего было осмотрено 9 храмов. На тот момент общинами верующих были заняты пять из девяти осмотренных церквей: Георгиевская (теплая), Никольская, Иоанна Юродивого (Праведного), Ильинская и Леонтьевская, по поводу чего Гончаров предложил «провести работу», видимо, антирелигиозную. По использованию некоторых храмов автор делал конкретные предложения. Церковь Иоанна Богослова предполагалось использовать под мастерские окроно, Георгиевскую – также под мастерские этого ведомства, а колокольню при ней – сломать, причем их нужно было «отстаивать перед Главнаукой на разбор, так как II категория во внутренности и внешности». Никольская церковь должна была быть освобождена, а общину считали возможным «слить с общиной верующих Рождественской церкви», которая находилась рядом. Само здание Никольского храма предполагалось использовать под «клуб пионеров» (верхний этаж) и «под мастерские, какие указано» (нижний этаж). Успенский собор I категории использовать предполагалось под пионерский клуб или Дом обороны, а теплую часть – под Дом физкультуры. Леонтьевский храм подходил под мастерские или даже под общежития. По церквям Иоанна Юродивого (Устюжского) I категории и Ильинской автор ничего конкретного не предложил, но высказал пожелание занять их, так сказать, на будущее. О Преображенской церкви докладчик говорил с сожалением, так как хотя она и была занята под архив и использовалась целесообразно (храм был отнесен Главнаукой к высшей категории), но использовать, как считал докладчик, можно гораздо целесообразнее⁵⁵. Такое рвение Гончарова соответствовало духу времени и «передовым взглядам».

В общем-то, этот документ – яркий пример настроений, которые царили в среде верных партии людей. Они старались выслужиться перед партией, предлагая или принимая идейно верные решения, но не всегда продумывая, реально ли их воплотить в жизнь. Храмовые здания служили для культовых целей, и вся их архитектура была подчинена этому. Приспосабливать храмы под какие-либо другие цели чаще всего означало разрушать эти памятники архитектуры как изнутри, так и снаружи. Еще профессор Анисимов в 1928 году в своем выступлении отмечал «в поведении местных властей в отношении к памятникам искусства и старины ... игнорирование законов и переход к упрощенному, почти анекдотическому решению важных хозяйственных и культурных вопросов»⁵⁶.

Очень острой была борьба за сохранение ансамбля Успенского собора в 1929 – 1930-х годах. В ноябре 1929 года Успенский собор был закрыт решением Северодвинского окрисполкома. Часть имущества собора забрали в Госфонд, часть – в музей, кое-что передали общине верующих-обновленцев. Что делать с недвижимостью (зданием, иконостасами) и колоколами, пока не знали. На колокола претендовал Рудметаллторг, здание, с подачи Гончарова (с его «Соображениями...»⁵⁷), предполагалось передать под Дом физкультуры. Директор же музея считал, что собор нужно сделать музейным объектом и надеялся на поддержку Главнауки. Но Главнаука молчала. Поэтому в декабре 1929 года Рудметаллторг беспрепятственно приступил к сбросу колоколов, хотя Успенский собор был признан памятником архитектуры I категории и взят под охрану государства. Колокол «Варлаам» XVIII века весом 1054 пуда, составляющий ансамбль собора, был предметом особого вожделения представителей Рудметаллторга. Музей 29 декабря 1929 года настаивал на сохранении «Варлаама» и выразил протест против незаконных действий окрисполкома. Но комиссия, собранная на следующий день местными властями, куда был включен директор музея Н. Г. Бекряшев, постановила: «Колокола, в том числе и большой колокол весом 1054 пуда под названием «Варлаам», особой ценности как памятники старины и искусства не имеют и подлежат снятию с колокольни бывшего собора и передаче Рудметаллторгу; большой иконостас в нижнем этаже собора площадью примерно 180 кв [ад-ратных] метров, имеющий большую материальную ценность по наличию в нем золота, разобрать для извлечения из него золота. Одну колонну иконостаса передать местному музею». 

У сброшенного и разбитого колокола «Варлаам». Великий Устюг. Фото 1930 г.

Конечно же, Н. Г. Бекряшев был не согласен с решением комиссии, поэтому в заключении он выразил свое особое мнение о том, что «Варлаам», «богато украшенный орнаментом в стиле первой половины XVIII века, отлит в Великом Устюге; он имеет первоклассное историко-художественное значение в области литья данной эпохи г. Великого Устюга. Художественная ценность колокола усиливается еще и тем, что он в связи с такой оригинальной колокольней представляет собою ансамбль. И если бы наш СССР менее нуждался в цветных металлах, то его следовало бы, безусловно, сохранить как ценнейший памятник местного края». Безусловно, это реверанс в сторону местных властей, сделанный от бессилия и из осторожности. Но кто знает, что было бы с Великим Устюгом и как бы он сейчас выглядел, если бы не эта осторожность директора музея. По поводу иконостаса холодного храма Бекряшев уже более категоричен. Он считает, что «первоклассный памятник резьбы по дереву XVIII века в строго выдержанном стиле «барокко» без разрешения Главнауки Наркомпроса разборке и сломке не подлежит»⁵⁸.

Без поддержки Главнауки трудно было противостоять самоуправству местного окрисполкома. 5 января 1930 года «Варлаам» был сброшен с колокольни Успенского собора. Здание собора было обещано музею в качестве компенсации за утрату «Варлаама». Но храм так и не был передан и до 1976 года использовался как складское помещение. Барочный иконостас собора с золоченой резьбой и полихромной скульптурой уцелел до наших дней благодаря резкому протесту музея.

Один из архитектурных шедевров Великого Устюга – церковь Вознесения, построенная в 1649 году, – был признан памятником высшей категории. Музей во что бы то ни стало хотел сохранить этот храм. Вознесенская церковь была закрыта 14 февраля 1930 года. По сложившейся уже традиции имущество ее разделили между собой Госфонд, Северодвинский музей и община верующих, которой был передан в пользование один из храмов Георгиевского прихода. Здание Вознесенской церкви, «как имеющее историческую художественную ценность», отдали музею.

После закрытия церкви должной охраны установить не удалось. Это очень беспокоило директора музея, так как храм был практически отдан на растерзание вандалам. Внутрь памятника проникали и бесчинствовали там молодые атеисты, маргиналы. Бекряшев обращался в горсовет, в районо и Севкрайоно, в милицию, прокуратуру и другие инстанции, требуя положенной охраны храма как памятника высшей категории. К сожалению, ответа властей не последовало.

В акте от 13 июня 1934 года Н. Г. Бекряшев подробно описал удручающую картину состояния Вознесенской церкви (на тот момент прошло более четырех лет с тех пор, как храм был закрыт). Храм стоял с выбитыми стеклами, трещинами в стенах, облетевшей краской. Кроме того, последствия пожаров, произошедших в здании 17 июня и 22 июля 1933 года, когда пострадали входные двери, покрытие барабанов и колокольни, не были устранены. Внутреннее помещение храма представляло собой весьма печальную картину. В нижнем ярусе иконостаса несколько икон были вынуты и брошены на пол, с некоторых образов варварски сняты медные ризы. В алтаре церковная библиотека была разбросана по полу. Было повреждено старинное художественно исполненное паникадило, хотя висело оно сравнительно высоко. В иконостасе имелись утраты прекрасно выполненной резьбы. Вандалы проникли и в верхний храм. Там также пострадал иконостас. Прекрасная цветная изразцовая печь XVIII века подверглась разрушению. Здесь были замечены «следы жилья и места для уборной». В левом приделе нижнего храма помещался архив отдела ЗАГС горсовета с документами гражданского состояния (о рождении, браке и смерти) с XVIII века по 1930 год с пяти уездов бывшей Северодвинской губернии. Туда тоже проникли. Документы с полок были сброшены, пол усеян ими⁵⁹. Удивительно такое отношение горсовета к документам!

Не случайно здесь приведена большая часть акта. Сквозь строки документа проступает боль от увиденного и от бессилия что-либо сделать, которая терзала Бекряшева и сотрудников музея. Но они знали, что опускать руки не имеют права. В конце акта Бекряшев потребовал от горсовета произвести ремонт здания памятника и организации его постоянной милицейской охраны⁶⁰.

И все-таки, когда церковь уже была доведена до такого плачевного состояния, представители местной власти откликнулись, и 26 сентября 1934 года на заседании президиума горсовета было решено утвердить смету на ремонт и сторожевую охрану Вознесенской церкви в размере 4708,99 рубля из бюджетных средств. Причем своих средств, видимо, не хватало, поэтому решено было просить дотацию у райисполкома и крайисполкома⁶¹. Неизвестно, были ли до конца исполнены эти решения, но в мае 1937 года в ответ на очередное ходатайство музея, поддержанное районной прокуратурой (скорее всего, это значительно обострило и без того непростые отношения местных властей и Бекряшева), вновь поднимается вопрос охраны и ремонта церкви Вознесения. Сумма на ремонт здесь уже значительно увеличилась. Горсовет просит у районного и областного исполкомов 25 тысяч рублей, так как «средств на эти цели, в том числе и охрану, в городском бюджете совершенно не предусмотрено...»⁶².

Огромными усилиями Бекряшев остановил гибель Вознесенского храма, добился начала ремонта. Последним документом, написанным Николаем Георгиевичем как директором музея, была повестка о назначении комиссии на 5 февраля 1938 года для осмотра памятника высшей категории церкви Вознесения⁶³. 20 февраля того же года Н. Г. Бекряшев был арестован.

Благодаря такой самоотдаче директора и музейных сотрудников, а также последующих поколений работников Великоустюгского музея, мы сегодня можем любоваться внешним и внутренним убранством одного из красивейших памятников Великого Устюга – церкви Вознесения. Сотрудники музея все силы отдавали делу сохранения культовых памятников в Великом Устюге. Порою они испытывали отчаяние, думая, что все бесполезно, а иногда у них появлялась надежда, что потеряно еще не все. Нужно было уметь вовремя прочувствовать ситуацию и применить дипломатию, чтобы сделать все возможное для сохранения наиболее полного исторического облика города.

Вклад музейных работников в сохранение архитектурного облика Великого Устюга трудно переоценить. Конечно, многое было утрачено, многие позиции сданы. Достаточно сравнить списки памятников, находящихся под охраной Главнауки, от 1927⁶⁴ и 1938 годов⁶⁵ (см. приложение). Если в 1927 году под охраной Главнауки было 2 собора, 24 церкви, 2 монастыря, то в 1938 – только 12 храмов. Сохранены были эти памятники в тяжелой борьбе. Благодаря энергичной, самоотверженной работе Н. Г. Бекряшева, В. В. Комарова, Э. Ф. Глезер, Г. И. Матвеева, В. П. Шляпина, К. А. Цивилева, Е. С. Мансветовой к концу 1938 года в Великом Устюге были приняты на государственную охрану 12 памятников архитектуры, и все они сохранились до наших дней. Н. Г. Бекряшев же поплатился жизнью за свою настойчивость. В 1939 году он умер в заключении.

Музейные работники вызывали неудовольствие представителей новой власти тем, что умели видеть не только сиюминутные задачи, но и осознавали свою ответственность перед будущими поколениями. Они видели: новая власть не может создать ничего, что превосходило бы уже имеющиеся гармоничные образцы, как когда-то обещала, поэтому пытались во что бы то ни стало максимально сохранить то, что осталось. Заслуга музея во главе с Бекряшевым прежде всего в том, что под сильным давлением местных властей они сумели затормозить и даже остановить в некоторой степени процесс искажения исторического архитектурного облика старинного русского города.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Казьмина Е. Вологжане Федышины // Слово. 1990. № 10.

 ² Десятников В. А. Подвижники: Книга для учащихся. М., 1993.

³ Плаггенборг Ш. Революция и культура. Культурные ориентиры между Октябрьской революцией и эпохой сталинизма / Пер. с нем. СПб., 2000. С. 260–263.

⁴ Рыбаков А. А. Художник Н. Г. Бекряшев (1874–1939) в Великом Устюге. (К истории сохранения памятников художественной культуры Великого Устюга) // Чтения по исследованию и реставрации памятников художественной культуры Северной Руси, посвященные памяти художника-реставратора Н. В. Перцева. 1902 – 1981. Архангельск, 1992. С. 174.

⁵ ЗенковаО. Б. Концлагерь в монастыре // Советская мысль. 1995. 19 апреля. С. 3.

⁶ Там же.

⁷ МУ «Великоустюгский центральный архив». Ф. Р-338. Оп. 1. Д. 6. Л. 174.

⁸ Там же. Д. 10. Л. 35.

⁹ Там же. Д. 6. Л. 63 об.

¹⁰ Там же. Д. 18. Л. 10 об., 12 об.

¹¹ Там же. Л. 48.

¹² Там же.

¹³ Там же. Л. 31, 36, 40.

¹⁴ Там же. Ф. Р-46. Оп. 1. Д. 947. Л. 17.

¹⁵ Там же. Л. 78-80.

¹⁶ 3енкова О. Б. Концлагерь в монастыре... С. 3.

¹⁷ 3енкова О. Б. Монастырская коммуна // Великий Устюг: Краеведческий альманах. Вып. 1. Вологда, 1995. С. 132-152.

¹⁸ МУ «Великоустюгский центральный архив». Ф. Р-338. Оп. 1. Д. 18. Л. 27.

¹⁹ Там же.

²⁰ Там же. Л. 29 об., 30.

²¹ Там же.

²² Там же. Ф. Р-46. Оп. 1. Д. 947. Л. 16.

²³ Там же. Ф. Р-338. Оп. 1. Д. 18. Л. 39.

²⁴ Там же. Л. 45.

²⁵ Там же.

²⁶ Там же. Л. 51.

²⁷ Там же.

²⁸ Там же. Ф. Р-46. Оп. 1. Д. 8421. Л. 33.

²⁹ Там же. Ф. Р-205. Оп. 1. Д. 36. Л. 33.

³⁰ Там же. Д. 49. Л. 45.

³¹ Там же. Д. 86. Л. 8.

³² Там же. Д. 63. Л. 27.

³³ Там же.

³⁴ Там же. Д. 115. Л. 180 об.

³⁵ Там же. Д. 36. Л. 33.

³⁶ Там же. ф. Р-338.

³⁷ Там же. ф. Р-968.

³⁸ Там же. Ф. Р-338.

³⁹ Там же. Л. 11.

⁴⁰ Там же. Л. 13.

⁴¹ Там же. ф. Р-205.

⁴² Поспеловский Д. Русская Православная Церковь в XX веке. М., 1995. С. 163.

⁴³ МУ «Великоустюгский центральный архив». Ф. Р-46. Оп. 1. Д. 947. Л. 78 –80.

⁴⁴ Там же. Ф. Р-43. Оп. 1. Д. 943. Л. 61 -62, 137.

⁴⁵ Там же. Ф. Р-205. Оп. 1. Д. 148. Л. 45.

⁴⁶ Поспеловский Д. Указ. соч. С. 163.

⁴⁷ МУ «Великоустюгский центральный архив». Ф. Р-205. Оп. 1. Д. 136. Л. 84.

⁴⁸ Там же. Л. 82.

⁴⁹ Там же. Д. 164. Л. 17; Д. 293. Л. 14 об., 45 об.

⁵⁰ Там же. Д. 164. Л. 17.

⁵¹ Там же. Д. 115. Л. 80.

⁵² Там же. Ф. Р-968. Оп. 1. Д. 10. Л. 173.

⁵³ Там же. Ф. Р-205. Оп. 1. Д. 51. Л. 88.

⁵⁴ Там же. Д. 115. Л. 177, 179.

⁵⁵ Там же. Л. 179.

⁵⁶ Там же. Ф. Р-46. Оп. 1. Д. 947. Л. 78-80.

⁵⁷ Там же. Ф. Р-205. Оп. 1. Д. 115. Л. 177, 179.

⁵⁸ Рыбаков А. А. Указ. соч. С. 175-176.

⁵⁹ Там же. С. 176-177.

⁶⁰ Там же. С. 177.

⁶¹ МУ «Великоустюгский центральный архив». Ф. Р-205. Оп. 1. Д. 248. Л. 4.

⁶² Там же. Д. 314. Л. 52 об.

⁶³ Там же. Ф. Р-338. Оп. 1. Д. 72. Л. 12.

⁶⁴ Там же. Ф. Р-46. Оп. 1. Д. 947. Л. 28.

⁶⁵ Там же. Ф. Р-205. Оп. 1. Д. 327. Л. 165- 165 об.

Приложение 1

СПИСОК АРХИТЕКТУРНЫХ ПАМЯТНИКОВ СЕВЕРОДВИНСКОЙ ГУБЕРНИИ, СОСТОЯЩИХ НА УЧЕТЕ ОТДЕЛА ПО ДЕЛАМ МУЗЕЕВ ГЛАВНАУКИ НКП

Монастыри: Архангельский XVII в. (дом б[ывшего] Духовного Училища 1725-[17]28 гг., архиерейские палаты 1734-[17]38 гг.), Иоанно-Предтеченский (1695 г.) Архиерейский дом (бывш[ая] Богородицкая пустынь)...

Источник: МУ «Великоустюгский центральный архив». Ф. Р-46. Оп. 1. Д. 947. Л. 28.

Приложение 2

Секретарю районного комитета ВКП(б) тов. Некрасову

На Ваш запрос сообщаем, что церкви, расположенные в черте города в количестве 11 штук, которые числятся за Главнаукой и находятся под государственной охраной:

1. Прокопьевский собор - 1 здан. (Набережная ул.), 1 категория.

2. Церковь Иоанна Праведного - 1 здан. (Набережная ул.), 1 кат.

3. Успенский собор – 1 здан. (Набережная ул.), 1 кат.

4. Церковь Преображения - 2 здан. (Комсомольская площадь), 1 кат.

5. Церковь Вознесения - 1 здан. (Советский пр.), высшей категории.

6. Мироносицкая церковь – 1 здан. (Площадь Коммуны), 1 кат.

7. Семеновская церковь - 2 здан. (Набережная ул.), 1 кат.

8. Дмитриевская церковь – 2 здан. (Робеспьерово), 1 кат.

9. Михайло-Архангельский собор – (ул. П. Покровского), 1 кат.

10. Владимировская церковь - 1 здан. (ул. П. Покровского), 1 кат.

11. Троицкий собор – 1 здан. (Морозовица), 1 кат.

Из них Прокопьевский собор, Иоанна Праведного, Дмитриевская церкви являются действующими, а остальные 9 церквей закрыты в 1919-1920 гг., помещение церквей эксплуатируется хоз. организациями.

Горсовет в своем ведении имеет 6 церквей (Госфонд) следующие: Леонтьевская, Ильинская, Никольская, Богословская, Георгиевская и Покровская, которые переданы по договору в аренду.

Председатель горсовета (Перевалов)

Источник: МУ «Великоустюгский центральный архив». Ф. Р-205. Оп. 1 Д 327. Л. 165-165 об. 1938 г.

Е. В. Зорина 

СЕВЕРОДВИНСКИЙ СОЮЗ БЕЗБОЖНИКОВ 

С первых дней Октябрьской революции в стране началась антирелигиозная пропаганда. Ее задача заключалась в том, «чтобы разоблачать перед верующими трудящимися контрреволюционную роль тогдашних религиозных организаций»¹. Лидеры большевиков изданием в 1918 году Декрета «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» открыто пошли на конфликт с Русской православной церковью. Это наступление продолжил декрет от 20 января 1918 года, по которому церковь лишалась имущества – у нее было отобрано шесть тысяч храмов². Летом 1920 года Совнарком утвердил предложение Наркомата юстиции «О ликвидации мощей во всероссийском масштабе». Этим документом новое правительство объявило Русской православной церкви войну.

В 1925 году в борьбу включился основанный Е. Ярославским Союз безбожников (далее – СБ). Это общество, как и многие другие в то время, возникло не по инициативе народа. В нем нуждалась большевистская партия, непримиримо выступавшая против церкви и проводившая новое социальное учение, которое подавалось «в качестве новой религии: с адом в виде капитализма, раем в грядущем царстве социализма, мессианской ролью пролетариата и харизматическим вождем и пророком Лениным»³. По всей стране начинают возникать ячейки СБ. Первичная ячейка подчинялась районному, уездному или окружному совету, который, в свою очередь, нес ответственность перед краевым, областным или губернским советом. Во главе стоял Центральный совет Союза безбожников. На 1 октября 1926 года Центральный совет СБ объединял 40 местных организаций (1 – республиканская, 2 – краевые, 6 – областных и 31 – губернская). Северо-Двинская губерния (в 1918 – 1929 годах Великий Устюг являлся ее центром) была единственной в европейской части СССР, где не было губернского объединения ячеек СБ⁴.

С мая по июль 1926 года в Северо-Двинской губернии работала антирелигиозная комиссия АПО (агитационно-пропагандистский отдел) губкома. В нее входили: Потанин (ответственный за антирелигиозную пропаганду, подготовку теоретических материалов, за работу кружков и антирелигиозных уголков в печати и радио), Мокеев (ведущий учет работы и организацию ячеек) и Зноев (инструктор по работе в печати и связи с одиночками). Комиссия пришла к неутешительным выводам: в губернии всего пять ячеек, которые хотя и вели переписку, но не имели руководства. Население (681 тысяча человек) в большинстве своем было религиозным⁵.

18 августа 1926 года состоялось заседание агитпропколлегии. Было решено в целях улучшения антирелигиозной пропаганды организовать губернский центр СБ, который объединил бы существующие ячейки атеистов. Первое заседание губернской организации СБ состоялось 4 октября. На нем был утвержден план работы, выбран председатель губернского совета (Потанин). Губсовет СБ состоял из представителей заинтересованных организаций: губкома ВКП(б), губкома ВЛКСМ, губполитпросвета, губпрофсовета, губженотдела и редакций газет⁶. Членские билеты печатались местными губсоветами СБ (в качестве образца от исполбюро Центрального совета СБ СССР был выслан один экземпляр).

Первыми по созданию организаций атеистов в Северо-Двинской губернии выступили Великий Устюг, Красавино, Нюксеница и Никольск. На 1 декабря 1926 года губсовет СБ насчитывал 6 ячеек и 2 антирелигиозных кружка, в них входило 200 человек. Некоторые из ячеек росли довольно быстро. Кузинская, например, была организована 16 апреля 1926 года, в нее вошли 18 человек, а 1 ноября в ячейке состояло уже 36 человек⁷.

Антирелигиозная пропаганда велась различными путями: читались атеистические доклады и лекции, для которых использовались журналы «Безбожник у станка» и «Антирелигиозник», иллюстрированная газета «Безбожник», тираж которой к концу 1920-х годов достиг 500 тысяч экземпляров, проводились курсы и семинары. Ячейки СБ выпускали стенгазеты, организовывали «уголки безбожника» в клубах и читальнях, устраивали спектакли, октябрины, красную пасху, красные свадьбы и похороны, снабжали библиотеки и читальни антирелигиозной литературой. Издательство «Безбожник» активно публиковало атеистические работы («Происхождение земли и мира» В. Попова, «По евангелью» Г. Градова – пьеса для деревенских и клубных сцен, «Безбожный песенник» Артамонова и др.), списки которых рассылались во все ячейки СБ. К постановке атеистических спектаклей привлекались агитбригада «Синяя блуза», совпартшкола, педтехникум. Проводились так называемые «антирелигиозники» (рождественский, пасхальный и др.) – целый ряд атеистических мероприятий, носивших массовый характер. Был организован «кружечный сбор» средств на постройку самолета «Безбожник». Проводились диспуты, на которые вызывали священников. К диспутам готовились тщательно. Приглашали для выступлений агрономов, врачей, историков. Не допускались к диспуту те, кто слабо ориентировался в «безбожном» вопросе. С заключительным словом всегда выступал «антирелигиозник», выбиравший из доводов оппонента самые типичные и выигрышные для себя, чтобы легче было спорить и громить соперника. Велась и борьба с сектами, которых особенно много возникло после отделения церкви от государства. По данным на 1928 год, в Северо-Двинской губернии было 168 евангелистов, 80 баптистов, 540 староверцев, 733 старовера-филипповца, 115 поморских христиан, 10 толстовцев, 30 иоаннитов. Одна из общин евангелистов Никольского района имела свой гимн. Припев гимна звучал так:

Это наш есть духовный

И решительный бой,

Под знаменем Христовым

Воспрянет род людской.

Особенно много сект (всего в них числилось примерно 2000 человек) было в Верхне-Тоемском, Черевковском, Красноборском, Опаринском и Никольском районах⁸.

Летом работа СБ затихала. Чтобы она не замерла совсем, членам СБ рекомендовалось: в случае отъезда куда-либо войти в местную ячейку СБ и принять участие в ее работе; если нет ячейки, организовать таковую при подходящих условиях; завербовать новых подписчиков на газету «Безбожник» и т. д.

На заседании коллегии АПО Северо-Двинского ГК ВКП(б) 2 марта 1927 года губсовет СБ был реорганизован в оргбюро при губкоме ВКП(б). В октябре прошел первый губернский съезд СБ, на нем был принят устав, составлен план антирождественской кампании, утверждены три новые ячейки, выбран новый совет из 7 человек. Председателем стал Дмитрий Евдокимович Лаптев. К 1 ноября 1927 года Северо-Двинский СБ насчитывал 20 ячеек из 500 человек, в их составе было: крестьян – 100 человек, служащих - 200, рабочих – 100, учащихся – 100 человек. В основном это была молодежь. Женщин числилось только 50. Таким образом, было выявлено, что «религия среди женщин и стариков держится еще крепко»⁹. К августу 1928 года число членов СБ увеличилось до 639 при 33 ячейках. В ноябре 1928 года прошла 1-я Великоустюгская районная конференция СБ, в которой от ячеек района участвовал 561 человек.

И все-таки деятельность СБ в губернии была слабой. Не успев организоваться, ячейки тут же распадались. Вниманием общественности СБ не пользовался. В женских организациях руководство антирелигиозной работой не велось, на делегатских собраниях атеистические вопросы не ставились, профсоюзы ячеек СБ не имели. Не велась такая работа и в комсомольских организациях. В одном из документов АЛО губсовета отмечено: «Губернский Союз безбожников влачит жалкое существование, не является массовой организацией, не имея средств и актива для проведения своей работы. Работники губсовета загружены своей основной работой и безбожному делу уделяют мало времени»; «доклад на антирелигиозную тему можно было навязать только по согласованию с райкомом». Покупку антирелигиозной литературы считали «чуть ли не нарушением бюджетной дисциплины». В докладе губсовета СБ о работе по Северо-Двинской губернии за 1928 год был сделан следующий вывод: «...дело безбожия [поставлено] в такие рамки, что религиозности можно расти беспрепятственно, без каких-либо опасений и неприятностей от воинствующих безбожников». СБ принимает срочные меры по активизации работы организаций. От местного бюджета губсовету СБ предоставили 3500 рублей, в штат совета командировали постоянного работника (секретаря-инструктора). На 1 октября 1929 года в СБ насчитывалось уже 190 ячеек, в которых состояло 4100 человек¹⁰.

В июне 1929 года прошел II Всесоюзный съезд СБ, на котором было решено именовать организацию Союзом воинствующих безбожников (СВБ). В августе 1930 года в связи с ликвидацией Северодвинского округа окрсовет СВБ реорганизуется в Великоустюгский райсовет СВБ. Одним из основных методов антирелигиозной борьбы стало закрытие храмов. Атеисты называли церковь «очагом религиозного дурмана» и поддерживали всякое движение, направленное против нее. Инструкции по «безбожной борьбе» предписывали проводить длительные агитационные подготовки населения, а не отбирать храмы насильно, так как случалось, что верующие выступали в защиту церкви. Но и после предварительной обработки населения атеистов не всегда сопровождал успех – иногда во время голосования большая часть населения выступала против закрытия храмов¹¹.

К 1926 году по Северо-Двинской губернии были закрыты 42 храма и часовни¹². По сведениям Северо-Двинского губсовета СБ, в Великом Устюге к 1927 году были закрыты 7 храмов и 2 монастыря¹³, а в документах Великоустюгского горисполкома (список церквей на 15 января 1938 года) значится, что в 1920-е годы эта цифра достигла 21. Даже такая оценка, как «памятник высшей или I категории», не спасала храмы от использования под склады, мастерские, клубы, тюрьмы и т. п. Например, в храме Николы Гостиного была размещена столярная мастерская, Успенский собор использовался как зерновой склад, в Леонтьевской церкви разместились мастерские химической артели, в Михайло-Архангельском монастыре – тюрьма¹⁴. К 1929 году действующих храмов осталось только четыре. Все колокола были переданы на переплавку¹⁵. В 1930-е годы в Великом Устюге, как и по всей стране, начинается активный снос храмов.

В 1929 году про предварительную подготовку масс все чаще забывают. Иногда административным постановлением предписывалось закрыть храм, а священнику в течение 24 часов выехать на лесозаготовки. Среди населения росло недовольство. После выхода статьи Сталина «Головокружение от успехов» в ряде мест верующие стали требовать возвращения церквей, были случаи избиения активистов. Длилось это недолго. 15 мая 1932 года декретом правительства за подписью Сталина была объявлена «безбожная пятилетка» и поставлена цель: к 1 мая 1937 года «имя бога должно быть забыто на территории страны»¹⁶. Установка действовала до 1941 года. Начавшаяся война несколько изменила отношение государства к церкви. В связи с переменами деятельность СВБ постепенно прекратилась.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ БСЭ. Т. 2. М., 1950. С. 511.

² Русская православная церковь в годы советской власти // Энциклопедия для детей. История России и ее ближайших соседей. Т. 5. Ч. 3. М., 2001.

³ Васильев Б. Покаянные дни // Родина. 1990. № 10. С. 10.

⁴ МУ «Великоустюгский центральный архив». Ф. Р-259. Оп. 1. Д. 1. Л. 1, 23.

⁵ Там же. Д. 2. Л. 3, 4.

⁶ Там же. Д. 1. Л. 7, 10.

⁷ Там же. Д. 5. Л. 51.

⁸ Там же. Д. 1. Л. 12, 13; Д. 14. Л. 10, 11, 46, 47.

⁹ Там же. Д. 6. Л. 7, 7 об.; Д. 13. Л. 52.

¹⁰ Там же. Д. 6. Л. 137; Д. 14. Л. 48, 80.

¹¹ Там же. Д. 6. Л. 4.

¹² Там же. Д. 2. Л. 3.

¹³ Там же. Д. 6. Л. 125.

¹⁴ Там же. Ф. Р-205. Оп. 16. Д. 3. Л. 36-36 об.

¹⁵ Там же. Ф. Р-259. Оп. 1. Д. 14. Л. 81.

¹⁶ Мясников А. Российская летопись. СПб., 2001. С. 439.

С. А. Красавцева 

ШКОЛЬНОЕ ОБРАЗОВАНИЕ В ВЕЛИКОУСТЮГСКОМ РАЙОНЕ В ГОДЫ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ 

В годы войны на территории Великоустюгского района функционировало 80 школ, из них начальных – 65, семилетних – 12 и средних – 3 (по сведениям на 1943/44 учебный год)¹. По сравнению с довоенным 1939/40 учебным годом количество школ сократилось на 5 (в районе работали 85 школ, из которых 72 – начальные школы, 10 – неполных средних (НСШ) и 3 – средние)².

В Великом Устюге, по сведениям на начало 1943/44 учебного года, было 13 школ: 2 – средние, 7 – неполных средних и 4 -начальные. Кроме того, в городе функционировали еще школа подростков и начальная школа при костном санатории³.

Война внесла свои коррективы в работу всех организаций, учреждений и предприятий. На «военные рельсы» встало и народное образование.

Военная обстановка в первую очередь отразилась на учительских кадрах, так как многие учителя-мужчины ушли на фронт. В школу пришли учителя, еще не имеющие опыта работы, а иногда и специального образования, многие учителя вынуждены были вести дисциплины не по своей специальности.

Кадровые перестановки в школах города и района вылились в следующую картину: по отчету районо за 1941/42 учебный год, школы района насчитывали 257 учителей, из них только 35 имели образование педагогического и учительского институтов⁴. В общей сложности 60 человек педагогического состава не имели высшего образования⁵. Мало того, 16 человек имели незаконченное среднее образование⁶. (Для сравнения: в 1942/43 учебном году из 250 учителей района только 6 имели высшее образование, 19 – неполное высшее, 224 – среднее, 1 – неполное среднее)⁷.

Лучше обстояло дело с кадрами в школах города. По отчету гороно, к началу 1941/42 учебного года школы города были укомплектованы учительскими кадрами (не хватало только двух военруков и четырех физруков)⁸. За некоторым исключением, почти все учителя (а их насчитывалось 163 человека) имели соответствующее образование, а большинство из них – большой опыт педагогической работы⁹.

Руководство школами и контроль за работой учителей осуществлялись, главным образом, через инспектирование школ. Практиковались выезды бригадами (по району), что давало возможность глубже изучить работу школы и каждого отдельного учителя¹⁰.

Так как педагогические коллективы школ города и района за годы войны значительно обновились, молодые специалисты экстренно нуждались в оказании им методической помощи.

Методическая работа с учителями осуществлялась через кустовые методические объединения, совещания при школьном руководстве; не последнюю обучающую роль играл и обмен опытом работы учителей, взаимное посещение уроков коллегами с последующим их разбором, проведение открытых уроков и т.д.¹¹

Судя по отчетам городского и районного отделов народного образования за 1941/42 учебный год, инспектирование школ района проходило более слаженно, нежели города, по причине того, что инспектор гороно с началом войны почти не работал в отделе (12 раз он сопровождал команды мобилизованных до Вологды и Архангельска), и контроль за работой школ осуществляли сам заведующий гороно и члены школьной комиссии при горкоме партии, состоящей из учителей-депутатов¹².

В районе же было проинспектировано 77 школ, кроме того, проводилось тематическое инспектирование. Так, на основании инспекторских проверок за год были сняты с работы три учителя за несоответствие занимаемой должности¹³.

Из всех школ района наиболее выделялась Лодейская НСШ, в чем была большая заслуга завуча школы Н. А. Суранова. Свою работу он характеризовал следующим образом: «На каждый день составляю план работы. Стараюсь наметить как можно больше различных мероприятий, загрузить свой день полностью. Посетил с момента назначения меня на работу 60 уроков. Убедился, что все товарищи могут учить детей, но иногда не делают всего необходимого при подготовке к урокам. Педагогическому коллективу с утра даю задание и объявляю порядок работы. Специально на педколлективе до уроков мы читаем и обсуждаем отдельные статьи из центральных газет... Мы ввели в школе военизированный рапорт, предоставили большую самостоятельность ученическому комитету, ввели во всех классах обтирание парт в большие перемены дежурными учениками. Мной вместе с председателем селькома были проверены классные тетради (по начальным классам). Указано на недостаточную связь с современностью (диктант о цветочках). Анализ посещенных уроков записываю в особую тетрадь».

В архивных документах сохранились записи инспекторских проверок школ, в частности, имеются сведения и об этой школе: «В учительской комнате висит лозунг: «Педагогический коллектив должен работать четко, как механизм часов». Этот девиз осуществляется коллективом. Рабочий день начинается точно в 8 часов утра, в это время учительский и технический персонал на своих местах. Начинаются политинформация и инструктаж на день. Проводят директор или завуч. В полдевятого горн извещает начало физзарядки, которая продолжается до 8 часов 50 минут.

В 9 часов начинается урок. При входе учителя в класс дежурный ученик отдает военизированный рапорт. Подает команду: «Встать! Смирно!» – и рапортует о количестве присутствующих в классе, декламирует короткое четверостишие, мобилизующее класс на хорошую работу. Такой же рапорт отдается и по окончании урока. После 4-го урока учащиеся всех классов строятся в коридоре, четверо учащихся с двух возвышающихся мест сообщают сведения от Совинформбюро и школьного информационного бюро, т.е. о событиях (успеваемости, посещаемости, дисциплине, внеклассной и внешкольной работе и т. д.) за прошлый учебный день. В большой перерыв сразу после звонка проводится с учащимися по классам политинформация. И так ежедневно, систематически уплотненный рабочий день.

Образцовый порядок в планировании работы у завуча, директора и у каждого учителя в отдельности. Хорошее оформление классных комнат (например, в каждом классе лозунги такого содержания: «Коль война, так по-военному!», «Учиться так, чтобы бойцы на фронте радовались» и т.д.). Регулярно 4 раза в месяц выпускаются боевые листки, стенгазеты. Висят хорошо оформленные учебные уголки, витрины о событиях Отечественной войны, портреты и т.д. Выдающиеся хорошие дела и поступки ребят заносятся в книгу «Патриотические дела пионеров и школьников», за хорошие показатели в учебе и общественно полезном труде учащиеся премируются. Налажена работа ученкома. Развернуто между всеми социалистическое соревнование».

Далее идет отзыв о посещенных уроках, впрочем, тоже позитивный. Но, наряду с положительными сторонами, инспектор, как правило, всегда находит и вскрывает недостатки в работе школы. Среди перечисленных недостатков особенно впечатляет следующая формулировка: «Преступно низка успеваемость. Целых 25 процентов коллектива в военное время дает стране недоброкачественной продукции» (как на производстве) ¹⁴.

Военная обстановка во многом изменила и содержание учебно-воспитательной работы в школах. Уяснить себе сущность этих изменений, проявить глубокое понимание новых задач и новых условий, перестроить свою работу в соответствии с требованием обстановки – вот что требовалось от каждой школы и каждого учителя. Учить и учиться стало труднее, чем прежде.

Как справились школы города с решением этих задач? Общая успеваемость по сравнению с довоенным годом выросла на б процентов¹⁵. Уменьшилось количество второгодников (с 389 человек до 266); процент учащихся, оставшихся «на осень», снизился на 4 процента¹⁶.

Показатели говорят сами за себя: преодолевая трудности, вызванные войной, школы все же добились более высоких результатов, чем в довоенном году, работая «в нормальных условиях». Анализ преподавания учебных дисциплин показал, что большинство учителей умело перестроили работу, проводя в преподавании живую связь изучаемого материала с событиями современности.

Примером тому может служить работа учителей НСШ № 3.

Учитель математики этой школы Е. П. Маслова, по словам заведующего гороно, «всегда давала задачи, отражающие злободневные вопросы текущей жизни». Она составляла задачи о сборе металлолома, золы, о помощи фронту теплыми вещами, деньгами, облигациями. Сосредоточивая внимание учащихся на этих вопросах, она тем самым настраивала их в определенном направлении, вовлекала их в эти общественные мероприятия.

Такая же работа проводилась на уроке географии в 7-м классе. В излагаемом материале урока всегда отражался ход Великой Отечественной войны. Учительница рассказывала о причинах отступления войск Красной Армии, эвакуации заводов и фабрик из прифронтовой полосы в глубь страны и их работе на оборону. При изучении тем «Кавказ», «Урал» и других заострялось внимание учащихся на наличии огромных природных богатств в недрах СССР, попутно указывалось на ограниченность природных богатств Германии и на неизбежность ее поражения.

При изучении темы «Океаны и моря» (в 5-м классе) учащимся было рассказано о войне в Тихом океане; в 6-м классе при изучении капиталистических государств выяснялось, в каких взаимоотношениях с СССР находится то или иное государство. При характеристике всех капиталистических государств мира особо выделялись Германия и Япония как хищники, разжигающие войны для своих грабительских целей.

Ребятам рассказывалось о том, какие государства оккупированы Германией; почему Германия имела успех на Западе и просчиталась при нападении на Советский Союз. Обращалось внимание учащихся на глубокую солидарность СССР с рабочими оккупированных Германией стран, движение сопротивления в этих странах. Весь учебный материал подкреплялся выдержками и статьями из газет и журналов.

Учительница 4-го класса Е. С. Елфимова на уроке истории при изучении темы «Гражданская война» рассказывала своим ученикам о героях этой войны (Чапаеве, Фрунзе, Щорсе, Буденном, Ворошилове) и славных русских полководцах (Суворове, Кутузове и др.). Факты героизма в прошлом сопоставлялись с соответствующими фактами Великой Отечественной войны.

На уроках чтения (учитель Е. Н. Копнина) рассказывалось о дружбе народов нашей страны, особенно в период Отечественной войны.

На уроке химии в 7-м классе при изучении темы «Реакция восстановления в металлургии» учительница З. В. Кащеева подробно рассказывала о производстве черных металлов, имеющем большое значение в период Отечественной войны, когда черные металлы использовались в большом количестве для военной промышленности. На ее уроках обращалось внимание на значение сбора учащимися металлолома, его значении для обороны.

На уроке ботаники в 6-м классе рассказывалось о лекарственных растениях и их использовании в период Отечественной войны¹⁷.

Таким образом, в годы войны перед учителями была поставлена задача усилить воспитание патриотизма, внушить учащимся твердую уверенность в победе в Великой Отечественной войне.

Лучшим свидетельством тому могут служить так называемые «заветные желания», высказанные школьниками в своих письменных работах. О чем мечтали дети военной поры? Итак, заветное желание ученика 4-го класса – «стать летчиком и защищать страну от врагов, чтобы скорее кончить войну, чтобы все учащиеся успевали». Ученик 2-го класса желает «не пустить врага к Москве. Разгромить немецкую гадину». Ученик 2-го класса пишет: «Мое заветное желание – быть танкистом». А вот заветное желание ученицы 5-го класса: «Я жалею, что из нашей семьи некому быть на фронте. Но мы, как и другие колхозники, помогаем громить заклятых фашистов. Я желаю помогать колхозу, когда начнутся летние каникулы, а когда выучусь, хочу, чтоб была полезной нашей Родине».

Ученик 6-го класса рассуждает практически, по-мужски: «Для войны с фашистской Германией нужна хорошая лошадь, чтоб она топтала копытами ненавистных врагов. Я желаю летом работать конюхом и буду выкармливать хороших лошадей для Красной Армии»¹⁸.

Да, рано взрослели дети военной поры.

Принятый на XVIII съезде Коммунистической партии 3-й пятилетний план развития народного хозяйства в СССР (1938–1942 гг.) наметил широкую программу культурного строительства. Съезд вынес решение перейти к осуществлению среднего образования в городе и завершить переход на всеобщее семилетнее обучение в сельских местностях и национальных республиках.

Война затормозила осуществление всеобщего семилетнего обязательного обучения. Развертыванию всеобщего обучения препятствовали уход учителей в армию, включение учащихся в трудовую деятельность в связи с уходом на войну кормильцев семьи и пр.

Учителя – энтузиасты своего дела – вели борьбу за сохранение в школе каждого ученика (правда, отмечались случаи прохладного, невнимательного отношения учителей к прогулам уроков учащимися; иногда они и вовсе не знали, по каким причинам ребенок не посещает школу). А ведь многие дети вынуждены были сидеть дома из-за отсутствия одежды и обуви, помогать по хозяйству матерям (с уходом отцов на фронт), нянчиться с младшими сестренками и братишками, а то и вовсе наниматься на работу (как, например, ученица одной из городских школ, которая устроилась нянькой в дом одного врача). И, наконец, еще одна беда, вызванная войной, – это нищенство. Да, появились дети-сироты и нищенствующие дети, добывающие себе на пропитание попрошайничеством. Им уж, разумеется, было не до учебы. Вот поэтому-то школам в годы войны предстояло справиться еще с одной проблемой – ликвидировать отсев детей из школы.

Что для этого предпринималось? Во-первых, каждой школой ежемесячно проводилась проверка школьных районов. Во-вторых, нуждающимся оказывалась материальная помощь. В городских школах в течение 1941/42 учебного года, например, было выдано две тысячи пар обуви (ботинок и валенок), для учащихся продавалась готовая одежда, во всех школах были организованы буфеты¹⁹.

В районе при 9 школах были открыты интернаты на 224 человека, при 27 школах – ночлежки на 220 человек, был организован подвоз детей к 10 школам, обеспечены одеждой 1036 человек, обувью – 41 человек (на сумму 28 900 рублей), оказана единовременная материальная помощь 120 учащимся на 7 тысяч рублей, при 5 школах были организованы столовые, при 24 школах – буфеты, в 5 школах дети обеспечивались горячими завтраками из колхозных продуктов (горячие завтраки практиковались и в городских школах)²⁰. Кроме того, учащиеся пользовались имеющимися столовыми для взрослых в организованном порядке.

В начале учебного года проводилась большая разъяснительная работа через родительские собрания, партийные, комсомольские и профсоюзные организации. Свыше 20 родителей учащихся школ города, уклонявшихся от выполнения закона о всеобуче, были привлечены к административной ответственности²¹.

По линии горисполкома, гороно и горсобеса оказывалась нуждающимся денежная помощь на сумму до 50 тысяч рублей²².

К директорам и учителям школ города и района предъявлялись строгие требования по обеспечению 100-процентной посещаемости уроков учащимися.

В школах № 13 и 14 были организованы подвоз и ночлег детей²³.

Особенно неблагополучно в плане отсева обстояло дело в средней школе № 10 (62 человека за 1941/42 учебный год) и в НСШ № 13 (42 человека)²⁴.

Для обучения переростков в городе была организована специальная школа при НСШ № 3, в которой обучался 21 человек²⁵.

Учащимся, оставшимся «на осень» или не посещавшим школу в течение учебного года, предоставлялась возможность нагнать упущенное в летнее время. Так, на 15 июля 1941/42 учебного года в 10 средних и неполных средних школах Великоустюгского района обучалось 164 человека²⁶.

Говоря об учебно-воспитательном процессе, всеобуче, хотелось бы затронуть и такую сторону школьной деятельности, как внеклассная и внешкольная работа.

В годы войны весьма активно велась агитационно-просветительская деятельность. По школам района, к примеру, за 1943/44 учебный год было проведено 10 470 бесед на темы: «Пионеры и школьники в Отечественной войне», «Как живут и учатся дети освобожденных районов», «Сталинград и сталинградцы» и др.²⁷

В течение 1941/42 и 1943/44 учебных годов в сельских школах работали следующие кружки:

драматические – 48 (387 человек), в 1943/44 – 76;

литературные – 24 (475 человек), в 1943/44 – 53;

хоровые - 52 (548 человек), в 1943/44 - 80;

физкультурные – 45 (323 человека), в 1943/44 – 18;

физико-математические – 29 (542 человека), в 1943/44 – 4;

юных натуралистов – 24 (446 человек),

трактористов – 3 (58 человек)²⁸.

По отчету районо за 1943/44 учебный год, работали географические кружки (5) и оборонные (47)²⁹.

По школам Великого Устюга за 1941/42 учебный год было организовано 48 кружков, из них: предметных – 15, оборонных – 12, драматических – 8, хоровых – 7, краеведческих – 1, юных осводовцев – 1, фотолюбителей – 1, тракторный – 1, рукоделия – 1.

Всего кружками было охвачено 1200 учеников³⁰.

На должном уровне внеклассная работа была поставлена в школах № 3, 11, 14.

Большая работа проводилась школьными библиотеками. Школьные библиотеки района имели свыше 10 000 экземпляров книг³¹. В течение 1941/42 учебного года было проведено 53 000 книговыдачи (для сравнения: в 1943/44 учебном году – 61 140 книговыдач)³².

Книжный фонд школьных библиотек города насчитывал 47 244 экземпляра книг. В 1941/42 учебном году проведено 114 453 книговыдачи³³.

Книг в школьных библиотеках города, отмечалось заведующим гороно, было явно недостаточно. Читательский спрос был очень велик. Повышенным интересом пользовалась литература военной тематики (в частности, о Гражданской войне), что вполне объяснимо.

Надо отметить, что учащиеся пользовались услугами не только школьных библиотек. Они являлись активными читателями библиотек парткабинета, щетинной фабрики, завода имени Нацфлота³⁴.

Не последнюю роль в школьной деятельности играли учкомы, которые целенаправленно вели борьбу за повышение успеваемости учащихся, а основной формой борьбы за качество знаний являлось социалистическое соревнование. Учкомы, помимо прочего, осуществляли руководство выпуском стенгазет, проводили работу по организации помощи фронту, руководили работой тимуровских команд, помогали классным руководителям в обходе квартир учащихся, не посещавших школу и пр. С положительной стороны отмечалась работа учкомов школ № 3, 11, 12 ³⁵.

Из сельских школ наиболее продуктивно работал учком вышеупомянутой Лодейской НСШ. В информационном отчете о работе этой школы так описана работа ученического комитета: «Работой учкома руководил завуч. Учком собирался по понедельникам за 30 минут до урока во время физической зарядки. На заседаниях учкома подводились итоги соцсоревнования за неделю. По вторникам после зарядки проводились короткие митинги. На митингах выступали завуч, классные организаторы. Передавалось Красное переходящее знамя. Члены учкома проводили классные собрания в отдельных классах по вопросам успеваемости и дисциплины. Они первыми организовывались на сбор золы. Сам председатель учкома первым собрал около 500 кг золы и птичьего помета. Всего собрано 18,5 тонны. Кроме вопросов учебной работы, на заседаниях учкома разрешались, например, следующие:

1. О подарках бойцам Красной Армии.

2. О сборе теплых вещей для детей эвакуированных.

3. О проверке соц. договоров с Большевистской НСШ.

4. Государственный военный заем 1942 года.

5. О выращивании птицы для бойцов Красной Армии и пр. Ученические организации вовлекли в соцсоревнование 6096 учащихся»³⁶.

В условиях военного времени больше внимания стало уделяться военной и спортивной подготовке учащихся, что вполне оправданно.

С этой целью организовывались оборонные кружки с охватом 1810 человек (по городу), лыжные кроссы; проводились ночные военизированные походы на выносливость (в 20 – 30-градусные морозы), сдавались нормы ГТО; девочек-старшеклассниц готовили на сандружинниц.

Обеспечение школ учебными пособиями, военно-учебным оборудованием и спортинвентарем было явно недостаточным. Макеты винтовок, гранат, пулеметов изготовлялись руками самих ребят. В городе имелось два стрелковых тира, в сельских школах – ни одного³⁷.

В 7 городских школах и в 3-х сельских средних школах были оборудованы военные кабинеты³⁸.

В отдельных школах военная подготовка учащихся страдала из-за некомпетентности и слабой подготовленности самих военруков, поскольку за 1 учебный год военкомат дал только трех военруков, остальные, преимущественно девушки, были направлены гороно³⁹.

Под руководством классных руководителей классы вели переписку с фронтовиками. (Одна только 9-я школа Великого Устюга получила с фронта 127 писем за год, а отправлено было больше⁴⁰). Кроме того, стараясь не отстать от взрослых, учащиеся оказывали посильную помощь фронту: собирали металлолом, лекарственное сырье, заготавливали грибы и ягоды, участвовали в сборе теплых вещей и подарков для бойцов РККА, а также вещей для детей освобожденных районов, учебников для школьников освобожденных районов, проводили сбор денег в Фонд обороны страны (материальная помощь школ города, к примеру, за 1942/43 учебный год составила 174 097 рублей, школы района за 1941/42 учебный год собрали 8962 рубля), на облигации, самолет «Юный истребитель» и на танк «Вологодский пионер»⁴¹.

За 1943/44 учебный год школьниками города было собрано 2852 килограмма металлолома, собрано и отправлено свыше 1000 мелких подарков фронтовикам, приобретено билетов по денежно-вещевой лотерее на сумму 12 189 рублей⁴².

Учащиеся школ, которым было поручено взять шефство над отдельными палатами госпиталей, гордились оказанной им честью. С волнением они готовили «свои» палаты к встрече раненых бойцов. Ученики старших классов сами приносили нужные вещи, долго по вечерам засиживались в школе, чтобы обсудить, как быстрее, лучше и красивее приготовить все необходимое для палаты.

С такой же любовью и старанием школьники готовили номера художественной самодеятельности (особую активность проявили учащиеся школ № 9, 10, 12, 13)⁴³.

Ребята с готовностью проводили уборку в палате, оправляли постели, снабжали больных и раненых бойцов свежими газетами, по просьбе тяжелобольных писали за них письма под диктовку и выполняли другие поручения.

Трудности военной поры весомым грузом легли на хрупкие плечи школьников. Ведь помимо своего основного труда (заметьте, нелегкого) – учебы, они активно помогали колхозам в посевных и уборочных работах. Так, в течение сентября 1941 года в колхозах работало 208 учащихся городских школ, которыми было выработано 1895 трудодней, в совхозах же отработано было 1716 человеко-дней⁴⁴.

Ученик 11-й школы Сосновский, например, за 20 дней работы заработал 26 трудодней и был премирован колхозом деньгами на сумму 75 рублей и килограммом масла (что по военному времени было роскошью)⁴⁵.

Летом же 1942 года на сельхозработы из Великого Устюга было мобилизовано 1163 человека, из них учащихся школ и техникумов – 952 ⁴⁶. А в течение лета 1943 года школьники района заработали 158 255 трудодней и 37 060 рублей.

Силами учащихся оказывалась помощь в подвозке и разделке дров, утеплении квартир.

Военным нововведением стали и пришкольные участки в связи с постановлением правительства об организации подсобного хозяйства. С этой целью был намечен план освоения земли городскими школами в количестве 6 гектаров, каждой школе выделен земельный участок⁴⁷.

Обработка пришкольных участков проводилась исключительно вручную – силами учителей и учащихся, как, впрочем, и уход за посевами.

Посильную помощь школе оказывали родители учащихся, несмотря на свою занятость и загруженность производственными и домашними делами. Правда, процент посещаемости родительских собраний был, увы, невысок. Но все же связь с семьями учеников поддерживалась, в частности, и путем посещения учителями квартир и домов своих подопечных.

В ряде школ хорошо была налажена работа родительского комитета. Вот один только пример: член родительского комитета одной из городских школ посетила квартиру ученика из «своего» класса не менее 10–15 раз, сама сшила ему брюки из старого материала, лично ходила будить его по утрам в школу. А за своим сыном она следила так, что он являлся примером для всех учащихся школы.

Немало труда было вложено родителями и в заготовку топлива для школ (кстати, в 1941/42 учебном году самой теплой из городских школ считалась школа № 2), распиловку дров; не без их участия решался вопрос и об организации горячих завтраков для учеников и др.⁴⁸

Таким образом, труд родителей, учителей, да и самих детей в годы войны был просто неоценим. Как ни тяжело было и в моральном отношении (достаточно вспомнить всеобщую тревогу, растерянность при отступлении наших войск в начале войны, потерю близких и родных и пр.), и в материальном, школа выстояла, перенесла все тяготы военного времени, воспитав и выпустив в жизнь достойное поколение.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ МУ «Великоустюгский центральный архив»

² Там же. Ф. № Р-147. Оп. 1. Д. 974. Л. 5.

³ Там же. Ф. № Р-205. Оп. 1. Д. 411. Л. 2.

⁴ Там же. Ф. № Р-427. Оп. 1. Д. 125. Л. 1.

⁵ Там же. Ф. № Р-427. Оп. 1. Д. 173. Л. 1.

⁶ Там же.

⁷ Там же. Ф. № Р-427. Оп. 1. Д. 123. Л. 5.

⁸ Там же. Ф. № Р-414. Оп. 1. Д. 35. Л. 23.

⁹ Там же.

¹⁰ Там же. Оп. 1. Д. 173. Л. 13.

¹¹ Там же. Д. 166. Л. 7об.; Д. 173. Л. 14.

¹² Там же. Ф. № Р-414. Оп. 1. Д. 35. Л. 35 об.

¹³ Там же. Ф. № Р-427. Оп. 1. Д. 166. Л. 9.

¹⁴ Там же. Д. 132. Л. 59-62

¹⁵ Там же. Ф. № Р-414. Оп. 1. Д. 35. Л. 24 об.

¹⁶ Там же. Л. 24 об. - 25.

¹⁷ Там же. Оп. 1. Д. 29. Л. 12- 15 об.; Д. 35. Л. 25-26 об.

¹⁸ Там же. Ф. №. Р-427. Оп. 1. Д. 125. Л. 8.

¹⁹ Там же. Ф. № Р-414. Оп. 1. Д. 35. Л. 23 об.

²⁰ Там же. Ф. № Р-427. Оп. 1. Д. 125. Л. 2.

²¹ Там же. Ф. № Р-414. Оп. 1. Д. 35. Л. 23 об.

²² Там же.

²³ Там же.

²⁴ Там же. Л. 24-24 об.

²⁵ Там же. Л. 24 об.

²⁶ Там же. Ф. № Р-427. Оп. 1. Д. 125. Л. 8.

²⁷ Там же. Д. 173. Л. 8.

²⁸ Там же. Д. 125.. Л. 9; Д. 173. Л. 8.

²⁹ Там же. Д. 173. Л. 8

³⁰ Там же. Ф. № Р-414. Оп. 1. Д. 35. Л. 30.

³¹ Там же. Ф. № Р-427. Оп. 1. Д. 123. Л. И.

³² Там же. Д. 125. Л. 9; Д. 173. Л. 8.

³³ Там же. Ф. № Р-414. Оп. 1. Д. 35. Л. 31 об.

³⁴ Там же.

³⁵ Там же. Л. 34.

³⁶ Там же. Ф. № Р-427. Оп. 1. Д. 125. Л. 9.

³⁷ Там же. Ф. № Р-414. Оп. 1 Д. 35. Л. 109.

³⁸ Там же. Ф. № Р-427. Оп. 1. Д. 125. Л. 13.

³⁹ Там же. Ф. № Р-414. Оп. 1 Д. 35. Л. 109.

⁴⁰ Там же. Л. 105.

⁴¹ Там же. Л. 105; Ф. № Р-427. Оп. 1. Д. 125. Л. И.

⁴² Там же. Ф. № Р-205. Оп. 1. Д. 411. Л. 11.

⁴³ Там же. Ф. № Р-414. Оп. 1. Д. 35. Л. 105.

⁴⁴ Там же. Д. 35. Л. 36 об.-37.

⁴⁵ Там же. Л. 37.

⁴⁶ Там же. Ф. № Р-205. Оп. 1. Д. 401. Л. 39.

⁴⁷ Там же. Ф. № Р-414. Оп. 1. Д. 35. Л. 37.

⁴⁸ Там же. Ф. № Р-407. Оп. 1. Д. 32. Л. 11 об.-12.