Более яркого и действительно вдохновенного описания нравов, бытовавших в Вологодской мужской гимназии в 60-е - 70-е годы XIX в., чем в повести «Мои скитания», вероятно, не существует. Пребыванию в стенах этого учебного заведения посвящено немало авторских строк, а привлеченные нами документы из архивных фондов Дирекции училищ Вологодской губернии и самой гимназии дополнят их. Итак, в повести читаем: «Моя мачеха, добрая, воспитанная и ласковая, полюбила меня действительно как сына и занялась моим воспитанием ... С первых же дней посадила меня за французский учебник, кормя в это время конфетами. Я скоро осилил эту премудрость и, подготовленный, поступил в первый класс гимназии».
В число приходящих учеников его приняли по прошению отца, поданному 17 августа 1865 г. на имя директора училищ Вологодской губернии статского советника и кавалера И. И. Красова. А жил гимназист В. Гиляровский в Вологде, в доме Трунева, в то время как отец с молодой супругой постоянно находились по месту службы А. И. Гиляровского в с. Кубенском Вологодского уезда. Тогда-то и «муштировала» его «аристократическая родня мачехи», и «допекали... милые тетеньки», приобщая неукротимого отрока к светским манерам поведения.
Мы не будем пересказывать его проказы, но у автора «Моих скитаний» были все основания заключить:
- Хорошенькие воспоминания детства: только одни шалости, а где же ученье?
- Извольте. Ученье? Да, собственно говоря, ученья-то у меня было мало». Действительно, успехами в постижении гимназических программ Владимир Гиляровский не блистал. По этому поводу он писал так: «С гимназией иногда у меня бывали нелады: все хорошо, да математика давалась плохо, из-за нее приходилось оставаться на второй год в классах».
Замечу, что второгодничество в гимназии было явлением заурядным. Более того, педагогический Совет летом 1867 г. рассматривал вопрос об оставлении учащихся, «... заслуживающих снисхождения по вниманию к их отличному поведению, малоразвитости, и особенно к их посредственным способностям» и на 3-й год, да Попечитель С.-Петербургского учебного округа, которому тогда подчинялась Вологодская гимназия, своей санкции на это не дал.
Впрочем, гимназист Гиляровский смирением и послушанием не отличался, а потому «... иногда при круглых пятерках по предметам стояло три с минусом из поведения», да и вопрос об оставлении его в классах на 3-й год тоже не стоял, правда, лишь благодаря занятиям с репетиторами и переэкзаменовкам. Для убедительности заглянем в «ведомости об успехах и поведении учеников гимназии». По-видимому, наставления доброй мачехи М. И. Разнатовской имели успех, так как единственным предметом, оцененным на «отлично», оказался французский язык. Вместе с тем 1866/1867 учебный год В. Гиляровский закончил с неудовлетворительными знаниями по арифметике и естественной истории и остался во втором классе на второй год.
Двухгодичный курс обучения в третьем классе увенчался летней переэкзаменовкой по алгебре и арифметике и двумя выговорами по поведению, один из которых был строгим.
Порядки в гимназии были жесткими. «Нежностей, вроде нехождения в класс, не полагалось. В 40 градусов с лишком мы также бегали в гимназию, раза два по дороге оттирая снегом отмороженные носы и щеки ... Бывали морозы и такие, что падали на землю замерзшие вороны и галки», - замечает автор повести.
На самом деле, педагогический совет, на заседании 28 января 1871 года рассмотрев жалобы учащихся на холод в классах, согласился с доводами «состоящего при гимназии врача Г. Дювернуа», заявившего, что «14 градусов, а в небольших классных комнатах даже 13 с половиной градусов достаточно для занятий, а гимнастические упражнения комнатные могут быть даже при 12 градусах».
А что стоят данные В. А. Гиляровским характеристики преподавателей гимназии, «... наших милых чиновников, в засаленных синих сюртуках и фраках, редко бритых, говоривших на «о», ... и легкие подзатыльники, и наказания в виде стояния на коленях... все это делалось просто, мило, по-отечески, без злобы и холодности».
Вот - «длинный, худой, косой лопоухий субъект, при ходьбе качавшийся в обе стороны. Удивительный мечтатель, вечно витающий в эмпиреях», Порфирий Леонидович по прозвищу Камбала вызывает к доске:
«Гиляровский.
Выхожу.
- Собака!
- Собака, Порфирий Леонидович.
- Собака!
- Собака - Canis Familiares.
- Вер-рно!
И закатывает глаза.
- Собака – Canis Familiares. 
Достигает величины семи футов, покровы тела мохнатые, иногда может летать по воздуху, потому что окунь водится в речных болотах отдаленной Аравии, где съедает косточки кокосов, питающихся белугами или овчарками, волкодавами, бульдогами, догами, барбосками, моськами и канисами фамилиарисами ...
- Собака, Порфирий Леонидович, водится в северных странах, у самоедов, где они поедают друг друга среди долины ровной, на гладкой высоте, причем торопливо не свивают долговечного гнезда ... Класс уже приучен, и что ни ври, – смеется тихо, чтобы не помешать товарищу. Так преподавалась естественная история».
За прозвищем Камбала, вероятно, скрывается Остроумов Прокопий (а не Порфирий) Леонидович. В его формулярном списке «о службе и достоинстве» обнаруживаем, что он вологжанин, сын чиновника («из обер-офицерских детей»), холост, с серебряной медалью закончил Главный педагогический институт в С.-Петербурге по специальности старший учитель гимназии арифметики и естественной истории. По окончании института в 1859 году сначала преподавал в Олонецкой гимназии и Петрозаводском перворазрядном Мариинском женском училище, в сентябре 1862 года был перемещен в Вологодскую, а с февраля 1864 года – в Динабургскую гимназию, в ней же заведовал библиотекой и, наконец, начиная с 1866/1867 учебного года, бессменно учительствовал в Вологде вплоть до кончины 27 февраля 1873 года. А прожил П. Л. Остроумов всего 36 лет. Помимо преподавания, по приглашению оргкомитета съезда русских естествоиспытателей участвовал в работе съезда, состоявшегося в декабре 1867 - январе 1868 гг. в С.-Петербурге, а в 1870-м году почти полгода редактировал неофициальную часть «Вологодских губернских ведомостей».
Имел надворный советник П. Л. Остроумов и правительственные награды. Так, за службу в Динабургской гимназии он был удостоен темно-бронзовой медали в память усмирения польского восстания 1863-1864 гг., а за «отлично-ревностную и весьма усердную службу» в Вологодской - ордена Святой Анны 3-й степени.
В представлении к ордену от 19 июля 1871 года охарактеризован как «весьма трудолюбивый преподаватель, с любовью преданный своему делу».
Далее в повести читаем: «Кроме Камбалы, человека безусловно доброго и любимого нами, нельзя не вспомнить двух учителей, которых мы все не любили... Это были чопорные и важные иностранцы ... Учитель французского языка м-р Ранси, всегда в чистой манишке и новом синем фраке, курчавый, как пудель, - говорят, был на родине парикмахером. Его терпеть не могли. Немец Робст ни слова не знал по-русски, кроме «Пошель на уколь, свинь рюски», и производил впечатление самого тупоголового колбасника... Для первого начала, когда он появился в нашей гимназии, ему... прочли вместо молитвы: «Чижик, чижик, где ты был...».
В. А. Гиляровский недалек от истины: ни Ранси, ни Робст не обладали специальным педагогическим образованием...
Служебный аттестат Октава Иосифовича Ранси, 1838 года рождения, родом из Лозанны, в 1865 году сменившего французское подданство на российское, поведал нам о том, что образование он имел «домашнее», однако на испытании в 1862 году «оказал в французском языке отличные сведения», за что С.-Петербургский университет выдал ему свидетельство на звание домашнего учителя.
В Вологодской гимназии О. И. Ранси преподавал французский язык с августа 1867 г. по 5 сентября 1876 года.
Документы свидетельствуют и о том, что, в отличие от О. И. Ранси, происходившего из звания независимого, «свободного состояния», немец Карл-Фридрих Иванов Робст был выходцем из низшего «податного звания» (т. е. крестьян или мещан). Согласно служебному аттестату, он в 1849 году закончил Дерптский университет со званием «действительного студента» философского факультета, а в 1852 году попечитель Дерптского учебного округа выдал ему свидетельство на звание «домашнего наставника».
Учителем немецкого языка в Вологодскую гимназию был определен с 25 июля 1864 г. циркуляром по управлению С.-Петербургского учебного округа и преподавал до тех пор, пока с ним не приключилось чрезвычайное происшествие. Свиты его императорского величества генерал-майор губернатор Ф. Хоминский лично уведомил директора И. И. Красова о том, что, по донесению полиции, у губернского секретаря К. И. Робста «в ночь с 24 на 25 мая 1866 года в квартире содержательницы публичных женщин» отняли кошелек с деньгами и нанесли ему «тяжкие побои». И хотя 42-летний учитель был холост, тем не менее управляющий С.-Петербургским учебным округом счел, что после случившегося К. И. Робсту «невозможно оставаться на службе» в округе и предложил 12 июня 1866 года директору училищ Вологодской губернии его уволить.
После такого документального исследования становится понятно, почему В. А. Гиляровский написал: «Из того, что я учил, осталось в памяти мало хорошего. Только историк и географ Николай Яковлевич Соболев был яркой звездочкой в мертвом пространстве. Он учил шутя и требовал, чтобы ученики не покупали пособий и учебников, а слушали его...
И Соболев нам рассказывает русскую историю, давая записывать только имена и хронологические данные, очень ловко играя на цифрах, что весьма легко запоминалось.
- Что было в 1380 году? 
Ответишь.
- А ровно через сто лет?
Все хорошо запоминалось. И самое светлое воспоминание осталось о Соболеве».
Примечательно, что и попечитель С.-Петербургского учебного округа князь П. Ливен в марте 1873 г. писал директору училищ И. И. Красову: «Имею честь уведомить Ваше превосходительство, что я считаю г. Соболева отличнейшим преподавателем».
Из формулярного списка следует, что Н. Я. Соболев родился в Тихвинском уезде Новгородской губернии в семье священника. Так же, как и П. Л. Остроумов, вошел в число выпускников последнего выпуска Главного педагогического института, упраздненного в 1859 году.
30 июля 1859 года Министр народного просвещения назначил его старшим учителем латинского языка Вологодской гимназии «с обязательством прослужить по учебной части... не менее 8 лет», а с января 1860 года – учителем истории и географии.
Кроме того, с августа этого же года Н. Я. Соболев по совместительству учил всеобщей истории девочек из перворазрядного училища, реорганизованного в 1862 году в вологодскую Мариинскую женскую гимназию. Отличные педагогические способности выделяли его среди коллег, и управляющий С.-Петербургским учебным округом в мае 1866 года предложил Н. Я. Соболеву, помимо основной работы, преподавать педагогику на педагогических курсах «для приготовления народных учителей», учрежденных при Вологодском уездном училище, где он и проработал более 5 лет.
В 1872 году в Вологде состоялся съезд сельских учителей Вологодского, Грязовецкого, Кадниковского и Вельского уездов, работой которого руководил Н. Я. Соболев, а с 20 июня 1875 года уже в ранге статского советника он был назначен директором Череповецкой учительской семинарии и с женой и 8-летним сыном переехал в г. Череповец Новгородской губернии.
«За отлично-усердную службу и занятия, сверх прямых обязанностей, в вологодской Мариинской женской гимназии» в 1869 году Н. Я. Соболев был награжден орденом Святой Анны 3-й степени, а в 1873 г. - «за отлично-усердную службу и особые труды» орденом Святого Станислава 2-й степени без короны.
Наконец, литератор В. А. Гиляровский, естественно, не забыл упомянуть и своего гимназического наставника в русской словесности. Он пишет: «Учитель русского языка, франтик Биллевич, завитой и раздушенный, в полную противоположность всем другим учителям, был предметом насмешек за его щегольство... это был «жених из ножевой линии» и плохо преподавал русский язык».
Не потому ли, что окончил педагогические курсы при С.-Петербургском университете, имел диплом кандидата-педагога и до службы в Вологодской гимназии преподавательской деятельностью не занимался. Ради нее Биллевич круто изменил судьбу: уволился из среднего отделения Литовской семинарии и из духовного звания, поменял вероисповедание и имя Адам-Адольф на Владимир.
В гимназии Адам-Владимир Биллевич прослужил менее 4-х лет, с октября 1864 г., а уже 8 июля 1868 года уехал из Вологды сначала на Кавказ учителем русского языка Ставропольской классической гимназии, а в 1874 году преподавал в Варшавской 4-й женской гимназии.
О другом преподавателе русской словесности, Мелентии Яковлевиче Прохницком, повесть умалчивает. Вероятно, с годами его образ стерся из памяти автора. Но именно этот человек включил стихотворение В. Гиляровского «Листок» в «скромную книжицу» гимназических сочинений, изданную им в 1873 году в Вологде, и эта первая печатная публикация укрепила будущего журналиста и писателя В. А. Гиляровского «в желании писать».
К тому же М. Я. Прохницкий дольше всех вышеупомянутых учителей прослужил в Вологодской гимназии (15 лет), был человеком широко образованным и эрудированным. По окончании в 1859 году историко-филологического факультета Императорского университета Святого Владимира в Киеве, он учительствовал в Нежинской, Волынской, первой Киевской гимназиях и, будучи уже опытным педагогом, в феврале 1870 года приехал в Вологду. Здесь в мужской и Мариинской женской гимназиях преподавал не только русский язык, но и географию, историю, педагогику, дидактику. За беспорочную службу М. Я. Прохницкому было присвоено звание «заслуженный преподаватель», он также был удостоен орденов Святой Анны 2-й и 3-й степени и Святого Станислава 2-й степени.
В марте 1885 года статского советника М. Я. Прохницкого назначили директором Якутской прогимназии. Недолго М. Я. Прохницкий обучал гимназиста В. Гиляровского, который уже в июле 1871 года «после неудачного экзамена в гимназии, без паспорта, без денег ушел из родного дома на Волгу, в бурлаки. Начались скитания под чужим именем, началась бродяжная жизнь».
21 июля 1871 года А. И. Гиляровский вновь подал прошение директору гимназии И. И. Красову, но на этот раз об увольнении «сына Владимира из 4 класса для продолжения дальнейшего образования в военном учебном заведении».
Через 10 лет, в 1881 году, В. А. Гиляровский поселяется в первопрестольной и со временем становится самым ярким бытописателем многоликой, шумной старой Москвы, но любовь к «то тихому, то грозно-морозному северу», к «бесконечным дремучим, девственным лесам вологодским», к малой Родине, где провел детство, он пронес в душе через годы и на склоне лет выплеснул на страницы своей самой любимой повести «Мои скитания».