Учитель покаяния святитель
Игнатий Брянчанинов

Святитель Игнатий, в миру Дмитрий Александрович Брянчанинов, происходил из старинного дворянского рода, давшего России немало верных служителей Отечества и престола. Его родоначальником был боярин Михаил Бренко, оруженосец великого князя Московского Дмитрия Ивановича Донского. Летописи повествуют, что Михаил Бренко был тем самым воином, который в облачении великого князя и под княжеским знаменем геройски погиб, сражаясь на Куликовом поле.

Отец будущего святителя, Александр Семенович, состоял пажом при дворе императора Павла I. Мать, Софья Афанасьевна Брянчанинова, по воспоминаниям родных, была красивой светской женщиной, получившей хорошее образование. Она одинаково прекрасно владела и русским и французским языками, увлекалась поэзией, особенно французской.

У Александра Семеновича и Софьи Афанасьевны было 16 детей, семь из которых в разное время и по разным причинам умерли еще в младенчестве. После смерти первых двух детей молодая чета оставалась бездетной. Глубоко сокрушаясь о продолжительном бесчадии, супруги обратились к помощи Божией. «Они предприняли путешествие по окрестным святым местам, – рассказывали ближайшие ученики святителя Игнатия, – чтобы усердными молитвами и благотворением исходатайствовать себе разрешение неплодия. Благочестивое предприятие увенчалось успехом: плодом молитв скорбящих супругов был сын, нареченный Димитрием в честь одного из первых чудотворцев вологодских – преподобного Димитрия Прилуцкого».

Дмитрий родился 17 (5) февраля 1807 г. в родовом имении своего отца – селе Покровском Грязовецкого уезда Вологодской губернии. Основным правилом воспитания в Покровском являлась неумолимая строгость. В Александре Семеновиче, по воспоминаниям его внучки А. Купреяновой, странно уживались такт и значительная образованность с деспотизмом. Софья Афанасьевна любила своего старшего сына, отличая в нем не по годам зрелый ум и редкую красоту. Любовь к детям, однако, тщательно скрывалась в Покровском как недостойная слабость.

Образование молодых Брянчаниновых было по тем временам превосходным. Глава семейства не жалел для этого денег, не без чувства честолюбия надеясь увидеть своих сыновей на почетной государственной службе. В своем доме он имел богатейшую библиотеку. Ежедневно экипаж доставлял из города лучших учителей; два преподавателя и гувернантка жили в усадьбе постоянно.

Большое внимание уделялось искусствам, ибо в даровитой семье у одних были склонности к музыке, у других – к литературе или живописи. С детских лет у Дмитрия обнаружились многосторонние способности: кроме обычных занятий он упражнялся в каллиграфии, рисовании, нотном пении, игре на скрипке.

Дмитрий рано научился читать, причем любимой книгой его было «Училище благочестия», в которой простым и ясным языком рассказывалось о жизни и подвигах древнехристианских святых. Яркие образы святости оказали огромное влияние на его впечатлительную душу. Религиозное настроение Дмитрия обнаруживалось с раннего детства и со временем все более крепло. В свободные часы он предавался любимому чтению и письменным упражнениям, в которых также проявлялся его ранний талант.

Одновременно с заботой о широком просвещении в доме Брянчаниновых царила жесткая дисциплина. От детей много требовали, но многое им и давали. Для них сооружали качели и прекрасные зимние горы в саду, плоты на пруду; им дозволялась верховая езда и охота с отцом. Щедро пользовались они фруктами своего роскошного домашнего сада. Немалым утешением для их утонченных натур служили красоты природы.

К концу лета 1822 г. Александр Семенович повез старшего сына в Петербург для продолжения образования. Дорогой он поинтересовался, какого рода службу тот хотел бы избрать для себя. «Службу Царю Небесному», – не задумываясь, ответил сын. Столь решительное признание, впрочем, отец оставил тогда без внимания.

В столице молодой Брянчанинов блестяще сдал вступительные экзамены в Военное инженерное училище и при значительном конкурсе первым был зачислен сразу же во второй класс. Благообразная наружность и прекрасная подготовка в науках с первого дня привлекли к Дмитрию внимание будущего императора Николая Павловича, служившего тогда генерал-инспектором инженеров. Он пригласил юношу в Аничков дворец, где представил его своей супруге Александре Федоровне.

В годы учебы юноша был первым учеником, отличался редкой скромностью, искренней набожностью и пользовался всеобщей любовью учителей и соучеников. О высоте нравственного влияния Дмитрия Брянчанинова на товарищей по училищу свидетельствует повесть Лескова «Инженеры-бессребреники», написанная на основании впечатлений современников тех лет.

Дмитрий Александрович был желанным гостем во многих великосветских домах. Родственные связи ввели его в дом президента Академии художеств и члена Государственного Совета А. Н. Оленина. Здесь на литературных вечерах Брянчанинов был любимым чтецом и декламатором.

Своей литературно-поэтической одаренностью он снискал благосклонное внимание А. С. Пушкина, И. А. Крылова, К. Н. Батюшкова, Н. И. Гнедича. Среди посетителей дома Оленина были и сыновья Н. Н. Муравьева (старшего), с которыми Брянчанинов вошел в дружеские отношения, несмотря на их более старший возраст. Для Михаила Николаевича и Николая Николаевича преосвященный Игнатий с годами стал не просто близким другом, но и мудрым духовным наставником. Особенной теплотой отличались отношения святителя с Н. Н. Муравьевым-Карским, о чем свидетельствует их 20-летняя переписка.

В стенах училища Дмитрий с пламенным рвением обратился к наукам. Он усердно изучал химию, физику, геодезию, географию, философию, литературу, языкознание и другие предметы. Между тем ни одна из наук не дала ему положительного ответа на важнейшие для человека вопросы о смысле жизни, о смерти и бессмертии. Искатель истины стремился найти в религии живое, опытное знание, и после долгих терзаний, недоумений, сомнений он, наконец, обрел искомое в Писаниях Святых Отцов Православной Церкви. Чтение Отцов с полной ясностью убедило его, что спасение в недрах Российской Церкви несомненно, чего лишены религии Западной Европы, как не сохранившие ни догматического, ни нравственного учения первенствующей Церкви Христовой в его изначальной целости. Оно открыло ему, в чем состоит падение человека, и в чем заключается его спасение.

В это время Дмитрий Брянчанинов близко познакомился с монахами Валаамского подворья и Александро-Невской лавры. Духовное чтение и назидательные беседы с иноками, особенно с известным впоследствии оптинским старцем Леонидом, окончательно склонили его уйти в монастырь. Прежде, однако, искренность его стремлений подверглась жестокому испытанию.

Успев убедиться, что монашеские настроения сына – не просто каприз, Александр Семенович обратился к начальнику училища графу Сиверсу, с которым его связывала близкая дружба, и просил усилить надзор за Дмитрием. Родители не допускали и мысли о безвестном, лишенном славы и почести будущем своего ребенка, одаренного более прочих детей. Училищное начальство приняло свои меры: Дмитрий Брянчанинов был переведен из частной квартиры в стены Михайловского инженерного замка. За ним стали строго следить.

Пользуясь своими связями, Александр Семенович добился и того, что сам Санкт-Петербургский митрополит Серафим сделал строгий выговор лаврскому духовнику Афанасию, который, по слухам, насильно склонял юнкера к иночеству. Ему было воспрещено принимать на исповедь Брянчанинова. Только личное объяснение Дмитрия с митрополитом смягчило строгость последнего, и он отменил эту меру.

Воля же Дмитрия была непреклонной. Окончив Инженерное училище в чине поручика и с наибольшим количеством баллов, он в 1826 г. подал прошение об отставке. Как только об этом стало известно императору Николаю I, он поручил своему брату, великому князю Михаилу Павловичу, убедить любимого воспитанника отказаться от своих намерений.

Биографы рассказывают о случившемся так: в начале января 1827 г. Д. А. Брянчанинов был потребован во дворец, где к тому времени было собрано все училищное начальство. 19-летний юноша вскоре предстал перед сильными мира сего.

Великий князь сообщил ему, что император, зная о его успехах в учебе, вместо отставки намерен перевести его в гвардию на положение, которое удовлетворит самолюбию и чести молодого дворянина. Сославшись на недостаток денежных средств, Дмитрий сказал, что не может служить в гвардии. «Заботы об этом государь изволит принять на себя», – прервал князь. «Расстроенное мое здоровье, – продолжал юноша, – о чем Его Величеству известно из донесений лечивших меня медиков, поставляет меня в совершенную невозможность нести труды служебные, и, предвидя скорую смерть, я должен позаботиться о приготовлении себя к вечности, для чего и избираю монашеское звание». «Гораздо почетнее спасать душу свою, оставаясь в мире», – заметил великий князь и добавил, что ему могут предоставить службу в южном климате России.

Д. А. Брянчанинов стоял на своем: «Остаться в мире и желать спастись – это, Ваше Высочество, все равно, что стоять в огне и желать не сгореть». Истощив и ласку, и угрозы, Михаил Павлович в итоге объявил ему волю царя: отказать в увольнении. По распоряжению начальства Д. А. Брянчанинов в 24 часа обязан был выехать в Динабургскую крепость.

Так началась недолгая служба в составе инженерной команды. Плохое самочувствие, затем тяжелая болезнь в условиях сырого и холодного климата сделали его неспособным к несению обязанностей. Осенью 1827 г. в этом убедился и Михаил Павлович, лично посетивший Динабургскую крепость. Увольнение от службы было, наконец, получено.

Дмитрий Александрович сразу воспрял духом. Оправившись от болезни, он направился в Александро-Свирский монастырь Олонецкой губернии к старцу Леониду (Наголкину), вслед за которым впоследствии переселился в Площанскую пустынь Орловской губернии, а затем в Оптину пустынь. Все произошло без ведома и согласия родителей.

Узнав, что их старший сын отверг все предоставленные ему виды на блестящее будущее, они были в негодовании. Когда Дмитрий осуществил свои задушевные желания, сделавшись смиренным и бедным послушником, вся брянчаниновская гордость, вспоминала А. Купреянова, поднялась на дыбы. Все понимали, что монашество было для него не карьерой, не средством нажить капиталы, ибо он всегда раздавал все, что имел.

Отец и мать в прямом смысле отказались от сына: они не только лишили его денежной помощи, но и перестали писать письма. Чуткой юной душе это нанесло глубокую рану.

Игнатий проходил различные послушания в Кирилло-Новоезерском монастыре, в Семигородней пустыни и Глушицком Дионисиевом монастыре. 10 июля (28 июня) 1831 г. вологодский епископ Стефан, видя ревность молодого подвижника, совершил постриг Димитрия в монашество в Вологодском кафедральном соборе  и нарек его Игнатием в честь священномученика Игнатия Богоносца. Шесть дней спустя, 16 (4) июля, монах Игнатий был рукоположен во иеродиакона, а 25 июля – во иеромонаха. Видя духовную зрелость иеромонаха Игнатия, преосвященный Стефан назначил его вскоре настоятелем и строителем Пельшемского Лопотова монастыря, который был уже предназначен к закрытию. Благодаря мудрости и энергии нового настоятеля, обветшавшая обитель возродилась за два неполных года и в духовном, и в хозяйственном отношении.

В это время о деятельности о. Игнатия стало известно в Санкт-Петербурге. В конце 1833 г. он был вызван в столицу, где ему поручили в управление Троице-Сергиеву пустынь  с возведением в сан архимандрита.

Сергиева пустынь была расположена на берегу Финского залива близ Санкт-Петербурга. До назначения туда архимандрита Игнатия она успела прийти в сильное запустение. 27-летнему настоятелю пришлось совместить почти несовместимые должности: он был для братии прекрасным администратором и в то же время старцем-духовником.

Все это далось ему нелегко. «Непостижимыми судьбами Промысла, – вспоминал он позже, – я помещен в ту обитель, … которую, когда жил в столице, не хотел даже видеть, считая ее по всему несоответствующею моим целям духовным… Негостеприимно приняла меня обитель – Сергиева пустыня. В первый же год по прибытии в нее я поражен был тяжкою болезнию, на другой год – другою, на третий – третиею: они унесли остатки скудного здоровья моего и сил… Здесь поднялись и зашипели зависть, злоречие, клевета; здесь я подвергся тяжким, продолжительным, унизительным наказаниям без суда, без малейшего исследования… здесь я увидел врагов, дышащих непримиримою злобою и жаждою погибели моей…».

Усилиями архимандрита Игнатия в Сергиевой пустыни были заново отстроены храмы и корпуса, заведено сельскохозяйственное производство, упорядочено богослужение. Много труда и энергии отдал настоятель для устройства монастырского хора. В этом ему помогали глубоко почитавшие его известные русские композиторы: протоиерей П. И. Турчанинов, М. И. Глинка, директор придворной капеллы А. Ф. Львов.

Круг деятельности архимандрита Игнатия значительно расширился по назначении его в 1838 г. благочинным всех монастырей Санкт-Петербургской епархии. В 1847 г. о. Игнатий, истощивший свое здоровье, подал прошение об увольнении на покой, но вместо этого получил длительный отпуск. Он уехал на лечение в Николо-Бабаевский монастырь Костромской епархии, где провел 11 месяцев, после чего опять вернулся в Сергиеву пустынь.

Круг знакомых у архимандрита Игнатия был довольно обширен. Епископы, настоятели монастырей, иноки и просто миряне обращались к нему со своими нуждами. Имя отца-настоятеля знали во всех слоях общества. Со многими духовными и светскими лицами он переписывался, а известный герой Крымской войны адмирал П. И. Нахимов с благоговением принял икону святителя Митрофана Воронежского, присланную ему в Севастополь архимандритом Игнатием.

Шли годы. Телесные силы о. Игнатия заметно слабели, и мысли провести остаток жизни в уединении появлялись все чаще. Но 6 ноября (25 октября) 1857 г. в Казанском соборе по представлению Санкт-Петербургского митрополита Григория архимандрит Игнатий был посвящен во епископа Кавказского и Черноморского и прослужил в этом сане почти четыре года. Примечателен факт, что у новопосвященного владыки не оказалось даже денег для переезда в Ставрополь. Как истинный инок архимандрит Игнатий был совершенно нестяжателен: все доходы свои он тратил на бедных.

В сане епископа святитель Игнатий неустанно проповедовал и успел многое сделать для устройства епархии и распространения христианства на Кавказе. Он приложил немало усилий для введения осетинского языка в курсы местной семинарии.

Тяжелая болезнь, однако, не оставляла святителя, и осенью 1861 г. его просьба об увольнении была удовлетворена. 25 (13) октября вместе с несколькими преданными учениками он переехал в уже известную ему тихую Николо-Бабаевскую обитель.

Живя на покое, святитель Игнатий все свободное время посвящал пересмотру и изданию своих сочинений, многие из которых были написаны еще в бытность его настоятелем Сергиевой пустыни.

28 (16) апреля 1867 г., в первый день Пасхи, владыка с большим трудом отслужил последнюю литургию и после этого уже не выходил из кельи. Кончина Игнатия последовала в воскресенье 12 мая (30 апреля). На шестой день после преставления было совершено отпевание и погребение, на которых присутствовали до 5 тыс. человек, несмотря на сильное бездорожье в связи с весенним паводком.

После почившего иерарха не осталось никакого наследства, кроме литературных трудов. В кармане его подрясника нашли 14 копеек. «Это было все, что он имел, потому что лишь за два или три дня до смерти дал 75 рублей крестьянину, у которого пала лошадь… Он был монах…», – вспоминала А. Купреянова.

Святитель Игнатий прославлен во святых Собором Русской Православной Церкви (Троице-Сергиева Лавра, 6–9 июня 1988 г.). Его святые мощи покоятся в Свято-Введенском Толгском монастыре Ярославской епархии. Память святителя празднуется 13 мая, а также в третью Неделю по Пятидесятнице в день Собора санкт-петербургских святых.

См.: Каплин А. Д. Предисловие / [А. Д. Каплин] // Особенная судьба народа русского / святитель Игнатий (Брянчанинов) ; составление, предисловие, примечания А. Д. Каплина. – Москва, 2013. – С. 5–34.