Его губы шепчут:
      - Только бы она подождала с отправкой до завтра. Только бы подождала...
     
     
      Глава тринадцатая, в которой описаны события, случившиеся 25 июня
     
      Сочное летнее солнце разрисовало пол в операционном зале петербургского Главного почтамта золочеными квадратами. К вечеру один из них, превратившись в длинный прямоугольник, добрался до окошка "Корреспонденция до востребования" и моментально нагрел стойку. Стало душно и сонно, умиротворяюще жужжала муха, и сидевшего в окошке служителя разморило -благо поток посетителей потихоньку иссякал. Еще полчасика, и двери почтамта закроются, а там только сдать учетную книгу, и можно домой. Служитель (впрочем, назовем его по имени - Кондратий Кондратьевич Штукин, семнадцать лет службы по почтовому ведомству, славный путь от простого почтальона к классному чину) выдал бандероль из Ревеля пожилой чухонке со смешной фамилией Пырву и посмотрел, сидит ли еще англичанин.
      Сидел англичанин, никуда не делся. Вот ведь нация упорная. Появился англичанин с самого утра, едва открылся почтамт, и как уселся с газетой возле стенки, так весь день и просидел, не пил, не ел, даже, пардон, по нужному делу ни разу не отлучился. Чистый истукан. Видно, назначил ему тут кто-то встречу, да не пришел - у нас это сколько угодно, а британцу невдомек, народ дисциплинированный, пунктуальный. Когда кто-нибудь, особенно если иностранного вида, подходил к окошку, так англичанин весь подбирался и даже синие очки на самый кончик носа сдвигал. Но все не те оказывались. Наш давно бы уже возмутился, руками замахал, стал бы всем вокруг жаловаться, а этот уткнулся в свою "Таймс" и сидит.
      Или, может, податься человеку некуда. Приехал прямо с вокзала - вон у него и костюм дорожный клетчатый, и саквояж - думал, встретят, ан нет. Что ж ему остается делать? Вернувшись с обеда, Кондратий Кондратьевич сжалился над сыном Альбиона, подослал к нему швейцара Трифона спросить - не нужно ли чего, но клетчатый только раздраженно помотал головой и сунул Трифону двугривенный: отстань, мол. Ну, как хочешь.
      У окошка возник мужичонка, по виду из кучеров, сунул мятый паспорт:
      - Глянь-ка, мил человек, нет ли чего для Круга Николы Митрофаныча?
      - Откуда ожидаешь? - строго спросил Кондратий Кондратьевич, беря паспорт.
      Ответ был неожиданным:
      - С Англии, с города Лондону.
      Самое удивительное, что письмо из Лондона нашлось - только не на "К", а на латинское "С". Ишь ты, "Mr. Nickolas М. Croog" выискался! Чего только не насмотришься на выдаче до востребования.
      - Да это точно ты? - не столько из сомнения, сколько из любопытства спросил Штукин.
      - Не сумлевайся, я, - довольно грубо ответил кучер, залез в окошко своей лапищей и цапнул желтый пакет со срочным штампом.
      Кондратий Кондратьевич сунул ему учетную книгу.
      - Расписываться умеешь?
      - Не хужей других. - И хам поставил в графе "получено" какую-то раскоряку.
      Проводив неприятного посетителя рассерженным взглядом, Штукин привычно покосился на англичанина, но тот исчез. Должно быть, отчаялся дождаться.
      Эраст Петрович с замиранием сердца поджидал кучера на улице. Вот тебе и Николас Кроог! Чем дальше, тем непонятней. Но главное - шестидневный марш-бросок через всю Европу был не напрасен! Опередил, догнал, перехватил! Теперь будет что шефу предъявить. Только бы не упустить этого Круга.
      У тумбы дремал нанятый на весь день извозчик. Он совсем осовел от вынужденного безделья и очень страдал, что запросил с чудного барина всего пять рублей - за такую муку мученическую можно было и шесть взять. Увидев наконец-то появившегося седока, извозчик приосанился и подобрал вожжи, но Эраст Петрович и не взглянул в его сторону.
      Появился объект. Спустился по ступенькам, натянул синюю фуражку и направился к стоявшей неподалеку карете. Фандорин не спеша двинулся следом. У кареты объект остановился, снова сдернул фуражку и, поклонившись, протянул желтый пакет. Из окна высунулась мужская рука в белой перчатке, взяла пакет.
      Фандорин заспешил, чтобы успеть рассмотреть лицо неизвестного. И успел.
      В карете, рассматривая на свет сургучные печати, сидел рыжеволосый господин с пронзительными зелеными глазами и россыпью веснушек на бледном лице. Эраст Петрович сразу его признал - как же, мистер Джеральд Каннингем собственной персоной, блестящий педагог, друг сирот и правая рука леди Эстер.
      Получалось, что извозчик протомился зря, - адрес мистера Каннингема узнать нетрудно. Пока же было дело более срочное.
      Кондратия Кондратьевича ждал сюрприз: англичанин вернулся. Теперь он ужасно спешил. Подбежал к пункту приема телеграмм, просунул голову в самое окошко и стал диктовать Михал Николаичу что-то очень спешное. И Михал Николаич тоже как-то засуетился, заторопился, что вообще-то было на него мало похоже.
      Штукину стало любопытно. Он поднялся (благо, посетителей не было) и как бы прогуливаясь, отправился на другую сторону зала, к телеграфному аппарату. Остановился возле сосредоточенно работающего ключом Михал Николаича, немножко изогнулся и прочел наскоро накорябанное:
      "В Сыскное управление Московской полиции. Крайне срочное. Статскому советнику господину Бриллингу. Вернулся. Прошу немедля со мной связаться. Жду ответа у аппарата. Фандорин".
      Вон оно что, теперь понятно. Штукин взглянул на "англичанина" по-новому. Сыскной, значит. Разбойников ловим. Ну-ну.
      Агент пометался по залу минут десять, не больше, а Михал Николаич, оставшийся ждать у аппарата, уж подал ему знак рукой и потянул ленту ответной телеграммы.
      Кондратий Кондратьевич тут как тут - прямо с ленты прочел:
      "Г-ну Фандорину. Господин Бриллинг находится в СПб. Адрес: Катенинская, дом Сиверса. Дежурный чиновник Ломейко".
      Это сообщение почему-то несказанно обрадовало клетчатого. Он даже в ладоши хлопнул и спросил у заинтересованно наблюдавшего Штукина:
      - Катенинская улица это где? Далеко?
      - Никак нет-с, - учтиво ответил Кондратий Кондратьевич. - Тут очень удобно. Садитесь на маршрутную карету, выходите на углу Невского и Литейного, а далее...
      - Ничего, у меня извозчик, - не дослушал агент и, размахивая саквояжем, побежал к выходу.
      Катенинская улица Эрасту Петровичу очень понравилась. Она выглядела точь-в-точь так же, как самые респектабельные улицы Берлина или Вены: асфальт, новенькие элетрические фонари, солидные дома в несколько этажей. Одним словом, Европа.
      Дом Сиверса с каменными рыцарями на фронтоне и с ярко освещенным, несмотря на светлый еще вечер, подъездом был особенно хорош. Да где еще жить такому человеку, как Иван Францевич Бриллинг? Совершенно невозможно было представить его обитателем какого-нибудь ветхого особнячка с пыльным двором и яблоневым садом.
      Услужливый швейцар успокоил Эраста Петровича, сказал, что господин Бриллинг дома, "пять минут как прибыли-с". Все сегодня шло у Фандорина по шерстке, все удавалось.
      Скача через две ступеньки, взлетел он на второй этаж и позвонил в начищенный до золотого блеска электрический звонок.
      Дверь открыл сам Иван Францевич. Он еще не успел переодеться, только снял сюртук, но под высоким накрахмаленным воротничком посверкивал радужной эмалью новенький владимирский крест.
      - Шеф, это я! - радостно объявил Фандорин, наслаждаясь эффектом.
      Эффект и в самом деле превзошел все ожидания.
      Иван Францевич прямо-таки остолбенел и даже руками замахал, словно хотел сказать: "Свят, свят! Изыди, Сатана!"
      Эраст Петрович засмеялся:
      - Что, не ждали?
      - Фандорин! Но откуда?! Я уж не чаял увидеть вас в живых!
      - Отчего же? - не без кокетства поинтересовался путешественник.
      - Но как же!...Вы бесследно исчезли. Последний раз вас видели в Париже двадцать шестого. В Лондон вы не прибыли. Я запросил Пыжова - отвечают, бесследно исчез, полиция ищет!
      - Я послал вам из Лондона подробное письмо на адрес Московского сыскного. Там и про Пыжова, и про все остальное. Видимо, не сегодня-завтра прибудет. Я же не знал, что вы в Петербурге.
      Шеф озабоченно нахмурился:
      - Да на вас лица нет. Вы не заболели?
      - Честно говоря, ужасно голоден. Весь день караулил на почтамте, маковой росинки во рту не было.
      - Караулили на почтамте? Нет-нет, не рассказывайте. Мы поступим так. Сначала я дам вам чаю и пирожных. Мой Семен, мерзавец, третий день в запое, так что хозяйствую один. Питаюсь в основном конфектами и пирожными от Филиппова. Вы ведь любите сладкое?
      - Очень, - горячо подтвердил Эраст Петрович.
      - Я тоже. Это во мне сиротское детство застряло. Ничего если на кухне, по-холостяцки?
      Пока они шли коридором, Фандорин успел заметить, что квартира Бриллинга, хоть и не очень большая, обставлена весьма практично и аккуратно -- все необходимое, но ничего лишнего. Особенно заинтересовал молодого человека лакированный ящик с двумя черными металлическими трубками, висевший на стене.
      - Это настоящее чудо современной науки, - объяснил Иван Францевич. -Называется "аппарат Белла". Только что привезли из Америки, от нашего агента. Там есть один гениальный изобретатель, мистер Белл, благодаря которому теперь можно вести разговор на значительном расстоянии, вплоть до нескольких верст. Звук передается по проводам наподобие телеграфных. Это опытный образец, производство аппаратов еще не началось. Во всей Европе только две линии: одна проведена из моей квартиры в секретариат начальника Третьего отделения, вторая установлена в Берлине между кабинетом кайзера и канцелярией Бисмарка. Так что от прогресса не отстаем.
      - Здорово! - восхитился Эраст Петрович. - И что, хорошо слышно?
      - Не очень, но разобрать можно. Иногда в трубке сильно трещит... А не устроит ли вас вместо чая оранжад? Я как-то не очень успешно управляюсь с самоваром.
      - Еще как устроит, - уверил шефа Эраст Петрович, и Бриллинг, как добрый волшебник, выставил перед ним на кухонный стол бутыль апельсинового лимонада и блюдо, на котором лежали эклеры, кремовые корзиночки, воздушные марципаны и обсыпные миндальные трубочки.
      - Уплетайте, - сказал Иван Францевич, - а я пока введу вас в курс наших дел. Потом наступит ваш черед исповедоваться.
      Фандорин кивнул с набитым ртом, его подбородок был припорошен сахарной пудрой.
      - Итак, - начал шеф, - сколько мне помнится, вы отбыли в Петербург за дипломатической почтой двадцать седьмого мая? Сразу же после этого у нас тут начались интереснейшие события. Я пожалел, что отпустил вас - каждый человек был на счету. Мне удалось выяснить через агентуру, что некоторое время назад в Москве образовалась маленькая, но чрезвычайно активная группка революционеров-радикалов, сущих безумцев. Если обычные террористы ставят себе задачу истреблять "обагряющих руки в крови", сиречь высших государственных сановников, то эти решили взяться за "ликующих и праздно болтающих".
      - Кого-кого? - не понял увлекшийся нежнейшим эклером Фандорин.
      - Ну, стихотворение у Некрасова: "От ликующих, праздно болтающих, обагряющих руки в крови, уведи меня в стан погибающих за великое дело любви". Так вот, наши "погибающие за великое дело любви" поделили специальности. Головной организации достались "обагряющие" - министры, губернаторы, генералы. А наша московская фракция решила заняться "ликующими", они же "жирные и сытые". Как удалось выяснить, через внедренного в группу агента, фракция взяла название "Азазель" - из богоборческого лихачества. Планировался целый ряд убийств среди золотой молодежи, "паразитов" и "прожигателей жизни". К "Азазелю" примыкала и Бежецкая, судя по всему, эмиссар международной анархистской организации. Самоубийство, а фактически убийство Петра Кокорина, организованное ею, было первой акцией "Азазеля". Ну, о Бежецкой, я полагаю, вы мне еще расскажете. Следующей жертвой стал Ахтырцев, который интересовал заговорщиков еще больше Кокорина, потому что был внуком канцлера, князя Корчакова. Видите ли, мой юный друг, замысел террористов был безумен, но в то же время дьявольски рассчетлив. Они вычислили, что до отпрысков важных особ добраться гораздо проще, чем до самих особ, а удар по государственной иерархии получается не менее мощным. Князь Михаил Александрович, например, так убит смертью внука, что почти отошел от дел и всерьез подумывает об отставке. А ведь это заслуженнейший человек, который во многом определил облик современной России.
      - Какое злодейство! - возмутился Эраст Петрович и даже отложил недоеденный марципан.
      - Когда же мне удалось выяснить, что конечной целью деятельности "Азазеля" является умерщвление цесаревича...
      - Не может быть!
      - Увы, может. Так вот, когда это выяснилось, я получил указание перейти к решительным действиям. Пришлось подчиниться, хотя я предпочел бы предварительно полностью прояснить картину. Но, сами понимаете, когда на карту поставлена жизнь его императорского высочества... Операцию мы провели, но получилось не очень складно. 1 июня у террористов было назначено сборище на даче в Кузьминках. Помните, я еще вам рассказывал? Вы, правда, тогда своей идеей увлечены были. Ну и как? Нащупали что-нибудь?
      Эраст Петрович замычал с набитым ртом, проглотил непрожеванный кусок кремовой трубочки, но Бриллинг устыдился:
      - Ладно-ладно, потом. Ешьте. Итак. Мы обложили дачу со всех сторон. Пришлось действовать только с моими петербургскими агентами, не привлекая московской жандармерии и полиции, - следовало во что бы то ни стало избежать огласки. - Иван Францевич сердито вздохнул. - Тут моя вина, переосторожничал. В общем, из-за нехватки людей аккуратного захвата не получилось. Началась перестрелка. Два агента ранены, один убит. Никогда себе не прощу... Живьем никого взять не удалось, нам достались четыре трупа. Один по описанию похож на вашего белоглазого. Глаз как таковых, у него, впрочем, не осталось - последней пулей ваш знакомец снес себе полчерепа. В подвале обнаружили лабораторию по производству адских машин, кое-какие бумаги, но, как я уже сказал, многое в планах и связях "Азазеля" осталось загадкой. Боюсь, неразрешимой... Тем не менее государь, канцлер и шеф жандармского корпуса высоко оценили нашу московскую операцию. Я рассказал Лаврентию Аркадьевичу и о вас. Правда, вы не участвовали в финале, но все же очень помогли нам в ходе расследования. Если не возражаете, будем работать вместе и дальше. Я беру вашу судьбу в свои руки... Подкрепились? Теперь рассказывайте вы. Что там в Лондоне? Удалось ли выйти на след Бежецкой? Что за чертовщина с Пыжовым? Убит? И по порядку, по порядку, ничего не упуская.
      Чем ближе к концу подходил рассказ шефа, тем большей завистью загорался взгляд Эраста Петровича, и собственные приключения, которыми он еще недавно так гордился, блекли и меркли в его глазах. Покушение на цесаревича! Перестрелка! Адская машина! Судьба зло подшутила над Фандориным, поманила его славой и увела с магистрального тракта на жалкий проселок...
      И все же он подробно изложил Ивану Францевичу свою эпопею. Только об обстоятельствах, при которых лишился синего портфеля, поведал несколько туманно и даже чуть-чуть покраснел, что, кажется, не укрылось от внимания Бриллинга, слушавшего рассказ молча и хмуро. К развязке Эраст Петрович воспрял духом, оживился и не удержался от эффектности.
      - И я видел этого человека! - воскликнул он, дойдя до сцены на петербургском почтамте. - Я знаю, у кого в руках и содержимое портфеля, и все нити организации! "Азазель" жив, Иван Францевич, но он у нас в руках!
      - Да говорите же, черт возьми! - вскричал шеф. - Полно ребячиться! Кто этот человек? Где он?
      - Здесь, в Петербурге, - наслаждался реваншем Фандорин. - Некий Джеральд Каннингем, главный помощник той самой леди Эстер, на которую я неоднократно обращал ваше внимание. - Тут Эраст Петрович деликатно покашлял. - И про завещание Кокорина разъясняется. Теперь понятно, почему Бежецкая своих поклонников именно в сторону эстернатов повернула. И ведь как устроился этот рыжий! Каково прикрытие, а? Сиротки, филиалы по всему миру, альтруистическая патронесса, перед которой открыты все двери. Ловок, ничего не скажешь.
      - Каннингем? - с волнением переспросил шеф. - Джеральд Каннингем? Но я хорошо знаю этого господина, мы состоим в одном клубе. - Он развел руками. - Субъект и в самом деле презанятный, однако я не могу себе представить, чтобы он был связан с нигилистами и убивал действительных статских советников.
      - Да не убивал, не убивал! - воскликнул Эраст Петрович. - Это я сначала думал, что в списках имена жертв. Сказал, чтоб вам ход своих мыслей передать. В спешке ведь не сразу все сообразишь. А потом, как в поездах через всю Европу трясся, меня вдруг осенило! Если это список будущих жертв, то к чему даты проставлены? И числа-то все прошедшие! Не складывается! Нет, Иван Францевич, тут другое!
      Фандорин даже со стула вскочил - так залихорадило его от мыслей.
      - Другое? Что другое? - прищурил светлые глаза Бриллинг.
      - Я думаю, это список членов мощной международной организации. А ваши московские террористы - лишь малое, самое крошечное их звено. - При этих словах у шефа стало такое лицо, что Эраст Петрович испытал недостойное злорадство - чувство, которого немедленно устыдился. - Центральная фигура в организации, главная цель которой нам пока неизвестна, - Джеральд Каннингем. Мы с вами оба его видели, это весьма незаурядный господин. "Мисс Ольсен", роль которой с июня месяца исполняет Амалия Бежецкая, - это регистрационный центр организации, что-то вроде управления кадров. Туда со всего мира стекаются сведения об изменении служебного положения членов сообщества. "Мисс Ольсен" регулярно, раз в месяц, переправляет новые сведения Каннингему, который с прошлого года обосновался в Петербурге. Я вам говорил, что у Бежецкой в спальне есть потайной сейф. Вероятно, в нем хранится полный список членов этого самого "Азазеля" - похоже, что организация, действительно, так называется. Или же это у них лозунг, что-то вроде заклинания. Я слышал это слово дважды, и оба раза перед тем, как должно было свершиться убийство. В целом все это похоже на масонское общество, только непонятно, при чем здесь падший ангел. А размах, пожалуй, почище, чем у масонов. Вы только представьте - за один месяц сорок пять писем! И ведь какие люди - сенатор, министр, генералы!
      Шеф терпеливо смотрел на Эраста Петровича, ожидая продолжения, ибо молодой человек явно не закончил свою речь - сморщив лоб, он о чем-то напряженно размышлял.
      - Иван Францевич, я про Каннингема думаю... Он ведь британский подданный, к нему так, запросто, с обыском не нагрянешь, верно?
      - Ну, допустим, - подбодрил Фандорина шеф. - Продолжайте.
      - А пока вы получите санкцию, он пакет так запрячет, что мы ничего не найдем и ничего не докажем. Еще неизвестно, какие у него связи в сферах и кто за него заступится. Тут, пожалуй, нужна особая осторожность. Зацепиться бы сначала за его российскую цепь, вытянуть ее звено за звеном, а?
      - И как же это сделать? - с живейшим интересом спросил Бриллинг. -Через негласную слежку? Разумно.
      - Можно и через слежку, но, кажется, есть способ повернее.
      Иван Францевич немного подумал и развел руками, как бы сдаваясь. Польщенный Фандорин тактично намекнул:
      - А действительный статский советник, произведенный в этот чин 7 июня?
      - Проверить высочайшие приказы по производству? - хлопнул себя по лбу Бриллинг. - Скажем, за первую декаду июня? Браво, Фандорин, браво!
      - Конечно, шеф. Даже не за всю декаду, а только с понедельника по пятницу, с третьего по восьмое. Вряд ли новоиспеченный генерал стал бы дольше тянуть с радостной вестью. Много ли за неделю появляется в империи новых действительных статских советников?
      - Возможно, два-три, если неделя урожайная. Впрочем, не интересовался.
      - Ну вот, установить наблюдение за всеми ними, проверить послужные списки, круг знакомств и прочее. Вычислим нашего "азазельца" как миленького.
      - Так, говорите, все добытые вами сведения отправлены почтой в московское Сыскное? - по всегдашней своей привычке невпопад спросил Бриллинг.
      - Да, шеф. Не сегодня-завтра пакет поступит по назначению. А что, вы подозреваете кого-то из чинов московской полиции? Я для пущей важности написал на конверте "Его высокоблагородию статскому советнику Бриллингу в собственные руки либо, за отсутствием оного, его превосходительству господину обер-полицеймейстеру". Так что распечатать не осмелятся. А обер-полицеймейстер, прочитав, наверняка свяжется с вами же.
      - Разумно, - одобрил Иван Францевич и надолго умолк, глядя в стену. Лицо его делалось все мрачнее и мрачнее.
      Эраст Петрович сидел, затаив дыхание, знал, что шеф взвешивает все услышанное и сейчас сообщит о решении - судя по мине, оно давалось с трудом.
      Бриллинг шумно вздохнул, горько чему-то усмехнулся.
      - Ладно, Фандорин, беру все на себя. Есть болезни, которые можно вылечить только хирургическим путем. Так мы с вами и поступим. Дело важное, государственное, а в таких случае я вправе не обременять себя формальностями. Будем брать Каннингема. Немедленно, с поличным - то есть с пакетом. Вы считаете, что послание зашифровано?
      - Безусловно. Слишком важны сведения. Все-таки отправлено обычной почтой, хоть и срочной. Мало ли что - попадет в другие руки, затеряется. Нет, Иван Францевич, эти попусту рисковать не любят.
      - Тем более. Значит, Каннингем дешифрует, читает, по картотеке расписывает. Должна же быть у него картотека! Я опасаюсь, что в сопроводительном письме Бежецкая доносит ему о ваших похождениях, а Каннингем человек умный - в два счета сообразит, что вы могли отчет в Россию отправить. Нет, сейчас его надо брать, немедля! Да и сопроводительное письмо любопытно бы прочесть. Мне Пыжов не дает покоя. А ну как не его одного они перекупили? С английским посольством объяснимся потом. Еще спасибо скажут. Вы ведь утверждаете, что в списке были и подданные королевы Виктории?
      - Да, чуть ли не дюжина, - кивнул Эраст Петрович, влюбленно глядя на начальника. - Конечно, взять сейчас Каннингема - это самое лучшее, но... Вдруг мы приедем и ничего не найдем? Я никогда себе не прощу, если у вас из-за меня... То есть я готов в любых инстанциях...
      - Бросьте говорить глупости, - раздраженно дернул подбородком Бриллинг. - Неужто вы думаете, что в случае фиаско я стану мальчишкой прикрываться? Я в вас верю, Фандорин. И этого довольно.
      - Спасибо, - тихо сказал Эраст Петрович.
      Иван Францевич саркастически поклонился:
      - Не стоит благодарности. И все, хватит нежностей. К делу. Адрес Каннингема я знаю, он живет на Аптекарском острове, во флигеле Петербургского эстерната. У вас оружие есть?
      - Да, купил в Лондоне револьвер "смит энд вессон". В саквояже лежит.
      - Покажите.
      Фандорин быстро принес из прихожей тяжелый револьвер, который ему ужасно нравился своей тяжестью и основательностью.
      - Дрянь, - отрезал шеф, взвесив пистолет на ладони. - Это для американских "коровьих мальчиков", спьяну в кабаке палить. Для серьезного агента не годится. Я у вас его отбираю. Взамен получите кое-что получше.
      Он ненадолго отлучился и вернулся с маленьким плоским револьвером, который почти целиком умещался в его ладони.
      - Вот, бельгийский семизарядный "герсталь". Новинка, специальный заказ. Носится за спиной, под сюртуком, в маленькой кобуре. Незаменимая вещь в нашем ремесле. Легкий, бьет недалеко и некучно, но зато самовзводящийся, а это обеспечивает скорострельность. Нам ведь белку в глаз не бить, верно? А жив обычно остается тот агент, кто стреляет первым и не один раз. Вместо курка тут предохранитель - вот эта кнопочка. Довольно тугая, чтоб случайно не выстрелить. Щелкнул вот этак, и пали хоть все семь пуль подряд. Ясно?
      - Ясно. - Эраст Петрович загляделся на ладную игрушку.
      - Потом налюбуетесь, некогда, - подтолкнул его к выходу Бриллинг.
      - Мы будем арестовывать его вдвоем? - с воодушевлением спросил Фандорин.
      - Не болтайте глупостей.
      Иван Францевич остановился возле "аппарата Белла", снял рожкообразную трубку, приложил к уху и покрутил какой-то рычажок. Аппарат хрюкнул, в нем что-то звякнуло. Бриллинг приставил ухо к другому рожку, торчавшему из лакированного ящика, и в рожке запищало. Фандорину показалось, что он разобрал, как тоненький голосок смешно проговорил слова "дежурный адъютант" и еще "канцелярия".
      - Новгородцев, вы? - заорал в трубку Бриллинг. - На месте ли его превосходительство? Нет? Не слышу! Нет-нет, не надо. Не надо, говорю! - Он набрал в грудь побольше воздуха и закричал еще громче. - Срочный наряд для задержания! Немедленно отправьте на Аптекарский остров! Ап-те-кар-ский! Да! Флигель эстерната! Эс-тер-на-та! Неважно, что это значит, они разберутся! И пусть группа обыска приедет! Что? Да, буду лично. Быстрей, майор, быстрей!
      Он водрузил трубку на место и вытер лоб.
      - Уф. Надеюсь, мистер Белл усовершенствует конструкцию, иначе все мои соседи будут в курсе тайных операций Третьего отделения.
      Эраст Петрович находился под впечатлением волшебства, только что свершившегося на его глазах.
      - Это же просто "Тысяча и одна ночь"! Настоящее чудо! И еще находятся люди, осуждающие прогресс!
      - О прогрессе потолкуем по дороге. К сожалению, я отпустил карету, так что придется еще искать извозчика. Да бросьте вы ваш чертов саквояж! Марш-марш!
      Однако потолковать о прогрессе не удалось - на Аптекарский ехали в полном молчании. Эраста Петровича трясло от возбуждения, и он несколько раз попытался втянуть шефа в разговор, но тщетно: Бриллинг был в скверном настроении - видимо, все-таки сильно рисковал, затеяв самочинную операцию.
      Бледный северный вечер едва прорисовался над невским простором. Фандорин подумал, что светлая летняя ночь кстати - все равно спать нынче не придется. А ведь он и прошлую ночь, проведенную в поезде, глаз не сомкнул, все волновался, не упустит ли пакет... Извозчик подгонял рыжую кобылку, честно отрабатывая обещанный рубль, и к месту прибыли быстро.
      Петербургский эстернат, красивое желтое здание, прежде принадлежавшее корпусу инженеров, по размеру уступал московскому, но зато утопал в зелени. Райское местечко - вокруг были сады, богатые дачи.
      - Эх, что с детьми-то будет, - вздохнул Фандорин.
      - Ничего с ними не будет, - неприязненно ответил Иван Францевич. -Миледи назначит другого директора, да и дело с концом.
      Флигель эстерната оказался импозантным екатерининским особнячком, выходившим на уютную, тенистую улицу. Эраст Петрович увидел обугленный от удара молнии вяз, тянувший мертвые сучья к освещенным окнам высокого второго этажа. В доме было тихо.
      - Отлично, жандармы еще не прибыли, - сказал шеф. - Мы их не ждем, нам главное Каннингема не спугнуть. Говорю я, вы помалкиваете. И будьте готовы к любым неожиданностям.
      Эраст Петрович сунул руку под фалду пиджака, ощутил успокоительный холод "герсталя". Сердце сжималось в груди - но не от страха, ибо с Иваном Францевичем бояться было нечего, а от нетерпения. Сейчас, сейчас все разрешится!
      Бриллинг энергично затряс медный колокольчик, и раздалось заливистое треньканье. Из раскрытого окна бельэтажа выглянула рыжая голова.
      - Откройте, Каннингем, - громко сказал шеф. - У меня к вам срочное дело!
      - Бриллинг, это вы? - удивился англичанин. - Что такое?
      - Чрезвычайное происшествие в клубе. Я должен вас предупредить.
      - Одна минута, и я спускаюсь вниз. У лакея сегодня выходной день. - И голова исчезла.
      - Ага, - шепнул Фандорин. - Нарочно лакея спровадил. Наверняка с бумагами сидит!
      Бриллинг нервно постукивал костяшками пальцев по двери - Каннингем что-то не спешил.
      - А он не удерет? - переполошился Эраст Петрович. - Через черный ход, а? Может, я обегу дом и встану с той стороны?
      Но тут изнутри раздались шаги, и дверь открылась.
      На пороге стоял Каннингем в длинном халате с бранденбурами. Его колючие зеленые глаза на миг задержались на лице Фандорина, и веки едва заметно дрогнули. Узнал!
      - What's happening? - настороженно спросил англичанин.
      - Идемте в кабинет, - ответил Бриллинг по-русски. - Это очень важно.
      Каннингем секунду поколебался, потом жестом предложил следовать за ним.
      Поднявшись по дубовой лестнице, хозяин и незваные гости оказались в богатой, но явно не праздной комнате. По стенам сплошь тянулись полки с книгами и какими-то папками, у окна, возле необъятного письменного стола из карельской березы, виднелась стойка с ящичками, на каждом из которых красовался золотой ярлычок.
      Однако Эраста Петровича заинтересовали отнюдь не ящички (не будет же Каннингем хранить на виду секретные документы), а бумаги, лежавшие на столе и наскоро прикрытые свежим номером "Биржевых ведомостей".
      Иван Францевич, видимо, мыслил сходно - он пересек кабинет и встал подле стола, спиной к раскрытому окну с низким подоконником. Вечерний ветерок слегка поколыхивал тюлевую гардину.
      Отлично поняв маневр шефа, Фандорин остался возле двери. Теперь Каннингему деваться было некуда.
      Кажется, англичанин заподозрил неладное.
      - Вы странно себя ведете, Бриллинг, - сказал он на правильном русском. - И почему здесь этот человек? Я его видел раньше, он полицейский.
      Иван Францевич смотрел на Каннингема исподлобья, держа руки в карманах широкого сюртука.
      - Да, он полицейский. А через минуту-другую здесь будет много полицейских, поэтому у меня нет времени на объяснения.
      Правая рука шефа вынырнула из кармана, Фандорин увидел свой "смит энд вессон", но не успел удивиться, потому что тоже выхватил револьвер - вот оно, начинается!
      - Don't...2! - вскинул руку англичанин, и в тот же миг грянул выстрел.
      Каннингема кинуло навзничь. Остолбеневший Эраст Петрович увидел широко раскрытые, еще живые зеленые глаза и аккуратную темную дырку посреди лба.
      - Господи, шеф, зачем?!
      Он обернулся к окну. Прямо в лицо ему смотрело черное дуло.
      - Его погубили вы, - каким-то ненатуральным тоном произнес Бриллинг. -- Вы слишком хороший сыщик. И поэтому, мой юный друг, мне придется вас убить, о чем я искренне сожалею.
     
     
      Глава четырнадцатая, в которой повествование поворачивает совсем в иную сторону
     
      Бедный, ничего не понимающий Эраст Петрович сделал несколько шагов вперед.
      - Стоять! - с ожесточением гаркнул шеф. - И не размахивайте пистолетиком, он не заряжен. Хоть бы в барабан заглянули! Нельзя быть таким доверчивым, черт бы вас побрал! Верить можно только себе!
      Бриллинг достал из левого кармана точно такой же "герсталь", а дымящийся "смит энд вессон" бросил на пол, прямо под ноги Фандорину.
      - Вот мой револьвер полностью заряжен, в чем вы сейчас убедитесь, -лихорадочно заговорил Иван Францевич, с каждым словом раздражаясь все больше. - Я вложу его в руку невезучего Каннингема, и получится, что вы убили друг друга в перестрелке. Почетные похороны и прочувствованные речи вам гарантированы. Я ведь знаю, что для вас это важно. И не смотрите на меня так, проклятый щенок!
      Фандорин с ужасом понял, что шеф совершенно невменяем, и, в отчаянной попытке пробудить его внезапно помутившийся рассудок крикнул:
      - Шеф, это же я, Фандорин! Иван Францевич! Господин статский советник!
      - Действительный статский советник, - криво улыбнулся Бриллинг. - Вы отстали от жизни, Фандорин. Произведен высочайшим указом от седьмого июня. За успешную операцию по обезвреживанию террористической организации "Азазель". Так что можете называть меня "ваше превосходительство".
      Темный силуэт Бриллинга на фоне окна был словно вырезан ножницами и приклеен на серую бумагу. Мертвые сучья вяза за его спиной расходились во все стороны зловещей паутиной. В голове Фандорина мелькнуло: "Паук, ядовитый паук, сплел паутину, а я попался".
      Лицо Бриллинга болезненно исказилось, и Эраст Петрович понял, что шеф уже довел себя до нужного градуса ожесточения и сейчас выстрелит. Неизвестно откуда возникла стремительная мысль, сразу же рассыпавшаяся на вереницу совсем коротеньких мыслишек: "герсталь" снимают с предохранителя, без этого не выстрелишь,предохранитель тугой, это полсекунды или четверть секунды, не успеть, никак не успеть...
      С истошным воплем, зажмурив глаза, Эраст Петрович ринулся вперед, целя шефу головой в подбородок. Их разделяло не более пяти шагов. Щелчка предохранителя Фандорин не слышал, а выстрел прогремел уже в потолок, потому что оба - и Бриллинг, и Эраст Петрович, перелетев через низкий подоконник, ухнули в окно.
      Фандорин с размаху ударился грудью о ствол сухого вяза и, ломая ветки, обдирая лицо, загрохотал вниз. От гулкого удара о землю захотелось потерять сознание, но горячий инстинкт жизни не позволил. Эраст Петрович приподнялся на четвереньки, безумно озираясь.
      Шефа нигде не было. Зато у стены валялся маленький черный "герсталь". Фандорин прямо с четверенек прыгнул на него кошкой, вцепился и завертел головой во все стороны.
      Но Бриллинг исчез.
      Посмотреть вверх Эраст Петрович догадался, лишь услышав натужное хрипение.
      Иван Францевич нелепо, неестественно завис над землей. Его начищенные штиблеты подергивались чуть выше головы Фандорина. Из-под владимирского креста, оттуда, где на крахмальной рубашке расползалось багровое пятно, высовывался острый, обломанный сук, насквозь проткнувший новоиспеченного генерала. Ужасней всего было то, что взгляд светлых глаз был устремлен прямо на Фандорина.
      - Гадость..., - отчетливо произнес шеф, морщась не то от боли, не то от брезгливости. - Гадость... - И сиплым, неузнаваемым голосом выдохнул. -- А-за-зель...
      У Фандорина по телу пробежала ледяная волна, а Бриллинг похрипел еще с полминуты и затих.
      Словно дождавшись этого момента, из-за угла зацокали копыта, заклацали колеса. Это прикатили пролетки с жандармами.
     
      x x x
      Генерал-адъютант Лаврентий Аркадьевич Мизинов, начальник Третьего отделения и шеф корпуса жандармов, потер покрасневшие от усталости глаза. Золотые аксельбанты на парадном мундире глухо звякнули. За минувшие сутки времени переодеться не было, а уж поспать - тем более. Вчера вечером нарочный выдернул Лаврентия Аркадьевича с бала по случаю тезоименитства великого князя Сергея Александровича. И началось...
      Генерал с неприязнью взглянул на мальчишку, который сидел сбоку, взъерошив волосы и уткнувшись расцарапанным носом в бумаги. Две ночи не спал, а свеж, как ярославский огурчик. И ведет себя так, будто всю жизнь просидел в высоких кабинетах. Ладно, пусть колдует. Но каков Бриллинг! Это просто в голове не укладывается!
      - Что, Фандорин, долго еще? Или вас опять какая-нибудь "идея" отвлекла? - строго спросил генерал, чувствуя, что после бессонной ночи и утомительного дня у него самого больше никаких идей появиться уже не может.
      - Щас, ваше высокопревосходительство, щас, - пробормотал молокосос. -- Еще пять записей осталось. Я ведь предупреждал, что список может быть зашифрован. Видите, какой шифр хитрый, половину букв не разгадали, а я тоже всех, кто там был, не помню... Ага, это у нас почт-директор из Дании, вот это кто. Так, а тут что? Первая буква не расшифрована - крестик, вторая тоже крестик, третья и четвертая - два m, потом опять крестик, потом n, потом d под вопросом, и последние две пропущены. Получается ++MM+ND(?)++.
      - Чушь какая-то, - вздохнул Лаврентий Аркадьевич. - А Бриллинг в два счета догадался бы. Так вы уверены, что это был не приступ безумия? Невозможно представить, чтобы...
      - Совершенно уверен, ваше высокопревосходительство, - уже в который раз сказал Эраст Петрович. - И я явственно слышал, как он сказал "Азазель". Стоп! Вспомнил! У Бежецкой в списке был какой-то commander. Надо полагать, это он.
      - Commander - это чин в британском и американском флотах, - пояснил генерал. - Соответствует нашему капитану второго ранга. - Он сердито прошелся по комнате. - Азазель, Азазель, что еще за Азазель такой на нашу голову! Ведь получается, что мы ничегошеньки про него не знаем! Московскому расследованию Бриллинга грош цена! Поди, все вздор, фикция, враки - и террористы, и покушение на цесаревича! Убирал концы, получается? Подсунул нам каких-то мертвецов! Или вправду кого-то из дурачков-нигилистов подставил? С него станется - это был очень, очень способный человек... Проклятье, но где же результаты обыска? Уже сутки копаются!
      Дверь тихонечко приоткрылась, в щель сунулась постная, тощая физиономия в золотых очках.
      - Ваше высокопревосходительство, ротмистр Белозеров.
      - Ну наконец-то! Легок на помине! Пусть войдет.
      В кабинет, устало щурясь, вошел немолодой жандармский офицер, которого Эраст Петрович накануне уже видел в доме Каннингема.
      - Есть, ваше высокопревосходительство, нашли, - негромко доложил он. -- Весь дом и сад поделили на квадраты, все перерыли, все прочесали - ноль. Тогда агент Эйлензон, отменного нюха сыщик, догадался в подвале эстерната стеночки простукать. И что вы думаете, Лаврентий Аркадьевич? Обнаружилась потайная ниша, вроде фотографической лаборатории, а в ней двадцать ящиков, в каждом примерно по двести карточек. Шифр странный, вроде иероглифов, совсем не такой, как был в письме. Я распорядился, чтобы ящики перевезли сюда. Поднял весь шифровальный отдел, сейчас приступят к работе.
      - Молодцом, Белозеров, молодцом, - похвалил подобревший генерал. - А этого, с нюхом, представьте к награде. Ну-с, наведаемся в шифровальный. Пойдемте, Фандорин, вам ведь тоже любопытно. Потом закончите, теперь не к спеху.
      Поднялись на два этажа, быстро зашагали по бесконечному коридору. Свернули за угол. Навстречу бежал чиновник, махал руками.
      - Беда, ваше высокопревосходительство, беда! Чернила бледнеют прямо на глазах, не поймем в чем дело!
      Мизинов затрусил вперед, что совсем не шло к его грузной фигуре; золотая канитель на эполетах колыхалась наподобие крылышков мотылька. Белозеров и Фандорин непочтительно обогнали высокое начальство и первыми ворвались в высокие белые двери.
      В большой комнате, сплошь занятой столами, царил переполох. С десяток чиновников метались над грудами аккуратных белых карточек, стопками разложенных по столам. Эраст Петрович схватил одну, увидел едва различимые письмена, похожие на китайские иероглифы. Прямо у него на глазах иероглифы исчезли, и карточка стала совершенно чистой.
      - Что за чертовщина! - воскликнул запыхавшийся генерал. -Какие-нибудь симпатические чернила?
      - Боюсь, ваше высокопревосходительство, все гораздо хуже, - сказал господин профессорского вида, разглядывая карточку на свет. - Ротмистр, вы говорили, что картотека хранилась в некоем подобии фотографического чулана?
      - Так точно, - почтительно подтвердил Белозеров.
      - А не припомните, какое там было освещение? Не красный фонарь?
      - Совершенно верно, именно красный электрический фонарь.
      - Я так и думал. Увы, Лаврентий Аркадьевич, картотека утеряна и восстановлению не поддается.
      - Как так?! - закипятился генерал. - Нет уж, господин коллежский советник, вы что-нибудь придумайте. Вы мастер своего дела, вы светило...
      - Но не волшебник, ваше высокопревосходительство. Очевидно, карточки обработаны специальным раствором и работать с ними возможно только при красном освещении. Теперь слой, на котором нанесены письмена, засвечен. Ловко, ничего не скажешь. Я с таким сталкиваюсь впервые.
      Генерал сдвинул мохнатые брови и угрожающе засопел. В комнате стало тихо - надвигалась буря. Однако гром так и не грянул.
      - Идемте, Фандорин, - упавшим голосом произнес начальник Третьего отделения. - Вам надо закончить работу.
      Две последние записи в шифровке разгадать так и не удалось - это были сведения, поступившие в последний день, тридцатого июня, и Фандорин их опознать не смог. Настало время подводить итоги.
      Прохаживаясь по кабинету, усталый генерал Мизинов рассуждал вслух.
      - Итак, соберем то немногое, чем мы располагаем. Существует некая интернациональная организация с условным названием "Азазель". Судя по количеству карточек, прочесть которые мы уже никогда не сможем, в ней состоит 3854 члена. О сорока семи из них, точнее о сорока пяти, поскольку две записи не расшифрованы, мы кое-что знаем. Однако немногое - лишь национальную принадлежность и занимаемое положение. Ни имени, ни возраста, ни адреса... Что нам известно еще? Имена двух покойных азазельцев -Каннингема и Бриллинга. Кроме того, в Англии есть Амалия Бежецкая. Если ваш Зуров ее не убил, если она по-прежнему в Англии и если ее, действительно, зовут именно так... "Азазель" действует агрессивно, не останавливается перед убийствами, тут явно есть некая глобальная цель. Но какая? Это не масоны, потому что я сам член масонской ложи, и не из рядовых. Хм... Учтите, Фандорин, вы этого не слышали.
      Эраст Петрович смиренно потупился.
      - Это не социалистический Интернационал, - продолжил Мизинов, -потому что у господ коммунистов на такие дела кишка тонка. Да и не мог Бриллинг быть революционером - это исключено. Чем бы он там втайне ни занимался, но нигилистов мой дорогой помощник ловил всерьез и весьма успешно. Что же тогда "Азазелю" нужно? Ведь это самое главное! И никаких зацепок. Каннингем мертв. Бриллинг мертв. Николай Круг - простой исполнитель, пешка. Негодяй Пыжов мертв. Все концы обрублены... - Лаврентий Аркадьевич возмущенно развел руками. - Нет, я решительно ничего не понимаю! Я знал Бриллинга более десяти лет. Я сам вывел его в люди! Сам нашел его! Посудите сами, Фандорин. В бытность харьковским генерал-губернатором я проводил всевозможные конкурсы среди гимназистов и студентов, чтобы поощрить в молодом поколении патриотические чувства и стремление к полезным преобразованиям. Мне представили тощего, нескладного юношу, гимназиста выпускного класса, который написал очень дельное и страстное сочинение на тему "Будущее России". Поверьте мне, по духу и биографии это был настоящий Ломоносов - без роду и племени, круглый сирота, выучился на медяки, сдал экзамены сразу в седьмой класс гимназии. Чистый самородок! Я взял над ним шефство, назначил стипендию, определил в Петербургский университет, а потом принял к себе на службу и ни разу об этом не пожалел. Это был лучший из моих помощников, мое доверенное лицо! Он сделал блестящую карьеру, перед ним были открыты все дороги! Какой яркий, парадоксальный ум, какая инициативность, какая исполнительность! Господи, да я собирался дочь за него выдать! -Генерал схватился рукой за лоб.
      Эраст Петрович, уважая чувства высокого начальства, выдержал тактичную паузу и кашлянул.
      - Ваше высокопревосходительство, я тут подумал... Зацепок, конечно, немного, но все-таки кое-что есть.
      Генерал тряхнул головой, словно прогоняя ненужные воспоминания, и сел за стол.
      - Слушаю. Говорите, Фандорин, говорите. Никто лучше вас не знает эту историю.
      - Я, собственно, вот о чем... - Эраст Петрович смотрел в список, подчеркивая что-то карандашом. - Тут сорок четыре человека - двоих мы не разгадали, а действительный статский советник, то есть Иван Францевич, уже не в счет. Из них по меньшей мере восьмерых не так трудно вычислить. Ну подумайте сами, ваше высокопревосходительство. Сколько начальников охраны может быть у бразильского императора? Или номер 47F - бельгийский директор департамента, отправлено 11 июня, получено 15-го. Установить, кто это, будет легко. Это уже двое. Третий: номер 549F - вице-адмирал французского флота, отправлено 15 июня, получено 17-го. Четвертый: номер 1007F - новоиспеченный английский баронет, отправлено 9 июня, получено 10-го. Пятый: номер 694F -португальский министр, отправлено 29 мая, получено 7 июня.
      - Это мимо, - перебил генерал, слушавший с чрезвычайным вниманием. -В Португалии в мае сменилось правительство, так что все министры в кабинете новые.
      - Да? - расстроился Эраст Петрович. - Ну хорошо, значит, получится не восемь, а семь. Тогда пятым американец: номер 852F - заместитель председателя сенатского комитета, отправлено 10 июня, получено 28-го, как раз при мне. Шестой: номер 1042F, Турция, личный секретарь принца Абдул-Гамида, отправлено 1 июня, поступило 20-го.
      Это сообщение особенно заинтересовало Лаврентия Аркадьевича.
      - В самом деле? О, это очень важно. И прямо 1 июня? Так-так. 30 мая в Турции произошел переворот, султана Абдул-Азиза свергли, и новый правитель Мидхат-паша возвел на престол Мурада V. А на следующий же день назначил к Абдул-Гамиду, младшему брату Мурада, нового секретаря? Скажите, какая спешность! Это крайне важное известие. Уж не строит ли Мидхат-паша планов избавиться и от Мурада, а на трон посадить Абдул-Гамида? Эхе-хе... Ладно, Фандорин, это не вашего ума дело. Секретаря мы установим в два счета. Я нынче же свяжусь по телеграфу с Николаем Павловичем Гнатьевым, нашим послом в Константинополе, мы давние приятели. Продолжайте.
      - И последний, седьмой: номер 1508F, Швейцария, префект кантональной полиции, отправлено 25 мая, поступило 1 июня. Остальных вычислить будет много труднее, а некоторых даже невозможно. Но, если определить по крайней мере этих семерых и установить за ними негласное наблюдение...
      - Дайте сюда список, - протянул руку генерал. - Немедленно распоряжусь, чтобы в соответствующие посольства отправили шифровки. Видимо, придется вступить в сотрудничество со специальными службами всех этих стран. Кроме Турции, где у нас прекрасная собственная сеть... Знаете, Эраст Петрович, я был резок с вами, но вы не обижайтесь. Я очень ценю ваш вклад и все такое... Просто мне было больно... Из-за Бриллинга... Ну, вы понимаете.
      - Понимаю, ваше высокопревосходительство. Я и сам, в некотором смысле, не меньше вашего...
      - Вот и хорошо, вот и отлично. Будете работать у меня. Разрабатывать "Азазель". Я создам особую группу, назначу туда самых опытных людей. Мы непременно распутаем этот клубок.
      - Ваше высокопревосходительство, мне бы в Москву съездить...
      - Зачем?
      - Хотелось бы потолковать с леди Эстер. Сама она, будучи особой не столько земной, сколько небесной, (здесь Фандорин улыбнулся) вряд ли была посвящена в суть истинной деятельности Каннингема, но знает этого господина с детства и вообще могла бы поведать что-нибудь полезное. Не надо бы с ней официально, через жандармерию, а? Я имею счастье немного знать миледи, она меня не испугается, да и по-английски я говорю. Вдруг еще какая-то зацепка обнаружится? Может быть, через прошлое Каннингема на что-нибудь выйдем?
      - Что ж, дело. Поезжайте. Но на один день, не дольше. Сейчас отправляйтесь спать, мой адъютант определит вас на квартиру. А завтра вечерним поездом в Москву. Если повезет, к тому времени уже поступят первые шифровки из посольств. Утром 28-го вы в Москве, беседуете с леди Эстер, а вечером извольте обратно, и сразу ко мне с докладом. В любое время, ясно?
      - Ясно, ваше высокопревосходительство.
     
      x x x
      В коридоре вагона первого класса поезда "Санкт-Петербург - Москва" очень важный пожилой господин с завидными усами и подусниками, с бриллиантовой булавкой в галстуке, курил сигару, с нескрываемым любопытством поглядывая на запертую дверь купе номер один.
      - Эй, любезный, - поманил он пухлым пальцем кстати появившегося кондуктора.
      Тот мигом подлетел к сановному пассажиру и поклонился:
      - Слушаю-с.
      Барин взял его двумя пальцами за воротник и приглушенно забасил:
      - Молодой человек, что в первом едет - кто таков? Знаешь? Уж больно юн.
      - Самим удивительно, - шепотом доложил кондуктор. - Ведь первое-то, известное дело, для особо важных персон резервируется, не всякого генерала пустят. Только кто по срочному и ответственному государственному делу.
      - Знаю. - Барин выпустил струю дыма. - Сам один раз ездил, с тайной инспекцией в Новороссию. Но этот-то совсем мальчишка. Может, чей-нибудь сынок? Из золотой молодежи?
      - Никак нет-с, сынков в первое не содют, с этим строго-с. Разве что если кто из великих князей. А про этого я полюбопытствовал, в путевой лист к господину начальнику поезда заглянул, - еще больше понизил голос служитель.
      - Ну! - поторопил служивого заинтригованный господин.
      Предвкушая щедрые чаевые, кондуктор поднес палец к губам:
      - Из Третьего отделения. Следователь особо важных дел.
      - Понимаю, что "особо". Просто "важных" в первое не разместят. -Барин значительно помолчал. - И что же он?
      - А как заперлись в купе, так, почитай, и не выходили-с. Я два раза чаю предлагал - какой там. Уткнулись в бумаги и сидят, головы не поднимают-с. Отправление из Питера на двадцать пять минут задержали, помните? Это из-за них-с. Ждали прибытия.
      - Ого! - ахнул пассажир. - Однако это неслыханно!
      - Бывает, но очень редко-с.
      - И фамилия в путевом листе не обозначена?
      - Никак нет-с. Ни фамилии, ни чина.
      А Эраст Петрович все вчитывался в скупые строки донесений и нервно ерошил волосы. К горлу подступал мистический ужас.
      Перед самым отъездом на вокзал в казенную квартиру, где Фандорин почти сутки проспал беспробудным сном, явился адъютант Мизинова, велел ждать -поступили три первые депеши из посольств, сейчас расшифруют и привезут. Ждать пришлось почти целый час, и Эраст Петрович боялся опоздать на поезд, но адъютант его успокоил.
      Едва войдя в огромное, обитое зеленым бархатом купе, с письменным столом, мягким диваном и двумя ореховыми стульями на привинченных к полу ножках, Фандорин вскрыл пакет и углубился в чтение.
      Депеш поступило три: из Вашингтона, из Парижа и из Константинополя. Шапка у всех была одинаковой: "Срочно. Его высокопревосходительству Лаврентию Аркадьевичу Мизинову в ответ на депешу исх. N. 13476-8ж от 26 июня 1876 г." Подписаны донесения были самими посланниками. На этом сходство кончалось. Текст же был следующий.
     
      "27 июня (9 июля) 1876 г. 12.15. Вашингтон.
      Интересующее Вас лицо - Джон Пратт Доббс, избранный 9 июня с.г. заместителем председателя сенатского комитета по бюджету. Человек в Америке очень известный, миллионер из тех, кого здесь называют self-made man1. Возраст - 44 года. Ранний период жизни, место рождения и происхождение неизвестны. Предположительно разбогател во время калифорнийской золотой лихорадки. Считается гением предпринимательства. Во время гражданской войны между Севером и Югом был советником президента Линкольна по финансовым вопросам. Существует мнение, что именно стараниями Доббса, а вовсе не доблестью федеральных генералов капиталистический Север одержал победу над консервативным Югом. В 1872 году выбран в Сенат от штата Пенсильвания. Из осведомленных источников известно, что Доббса прочат в министры финансов".
     
      "09 июля (27 июня) 1876 г. 16ч.45м. Париж.
      Благодаря известному Вам агенту Коко удалось выяснить через Военное министерство, что 15 июня в звание вице-адмирала произведен контр-адмирал Жан Антрепид, недавно назначенный командовать Сиамской эскадрой. Это одна из самых легендарных личностей французского флота. Двадцать лет назад французский фрегат у берегов Тортуги обнаружил в открытом море лодку, а в ней подростка, очевидно спасшегося после кораблекрушения. От потрясения подросток совершенно лишился памяти, не смог назвать ни своего имени, ни даже национальности. Взят юнгой, получил фамилию по названию нашедшего его фрегата. Сделал блестящую карьеру. Участвовал во многих экспедициях и колониальных войнах. Особенно отличился в ходе Мексиканской войны. В прошлом году Жан Антрепид произвел в Париже настоящую сенсацию, женившись на старшей дочери герцога де Рогана. Подробности послужного списка интересующего Вас лица вышлю в следующем донесении".
     
      "27 июня 1876 г. 2 часа пополудни. Константинополь.
      Дорогой Лаврентий, твой запрос меня изрядно удивил. Дело в том, что Анвар-эфенди, к которому ты проявил столь спешный интерес, с некоторых пор находится в зоне и моего пристального внимания. Этот субъект, приближенный Мидхат-паши и Абдул-Гамида, по имеющимся у меня сведениям является одной из центральных фигур зреющего во дворце заговора. Следует ожидать скорого свержения нынешнего султана и воцарения Абдул-Гамида. Тогда Анвар-эфенди неизбежно станет необычайно влиятельной фигурой. Он очень умен, европейски образован, знает несметное количество восточных и западных языков. К сожалению, подробными биографическими сведениями об этом интересном господине мы не располагаем. Известно, что ему не более 35 лет, родился не то в Сербии, не то в Боснии. Происхождения темного и родственников не имеет, что сулит Турции великие блага, если Анвар когда-нибудь станет визирем. Представить только - визирь без орды алчных родственников! Здесь такого просто не бывает. Анвар - нечто вроде "серого кардинала" у Мидхат-паши, активный член партии "новых османов". Я удовлетворил твое любопытство? Теперь ты удовлетвори мое. Зачем тебе понадобился мой Анвар-эфенди? Что ты о нем знаешь? Немедленно извести, это может оказаться важным".
      Эраст Петрович уже в который раз перечитал депеши, подчеркнул в первой: "Ранний период жизни, место рождения и происхождение неизвестны"; во второй:"не смог назвать ни своего имени, ни даже национальности"; в третьей: "Происхождения темного и родственников не имеет". Становилось как-то жутковато. Получалось, что все трое взялись словно бы ниоткуда! Вдруг в какой-то момент вынырнули из небытия и немедленно принялись карабкаться вверх с поистине нечеловеческим упорством. Что же это - члены какой-то таинственной секты? Ой, а вдруг это вообще нелюди, явившиеся из иного мира? Скажем, посланцы с планеты Марс? Или того хуже - чертовщина какая-нибудь? Фандорин поежился, вспомнив свое ночное знакомство с "призраком Амалии". Тоже ведь неизвестного происхождения особа, эта самая Бежецкая. И еще сатанинское заклинание - "Азазель". Ох, что-то серой попахивает...
      В дверь вкрадчиво постучали, и Эраст Петрович, вздрогнув, сунул руку за спину, в потайную кобуру, нащупал рифленую рукоятку "герсталя".
      В дверной щели появилась умильная физиономия кондуктора.
      - Ваше превосходительство, к станции подъезжаем. Не угодно ли ножки размять? Там и буфет имеется.
      От "превосходительства" Эраст Петрович приосанился и украдкой покосился на зеркало. Неужто правда за генерала можно принять? Что ж, "ножки размять" было бы неплохо, да и думается на ходу лучше. Вертелась в голове какая-то смутная идейка, да все ускользала, пока не давалась в руки, но обнадеживала -- копай, мол, копай.
      - Пожалуй. Сколько стоим?
      - Двадцать минут. Да вы не извольте беспокоиться, гуляйте себе. -Кондуктор хихикнул. - Без вас не уедут-с.
      Эраст Петрович спрыгнул с лесенки на залитую станционными огнями платформу. Кое-где в окнах купе свет уже не горел - очевидно, некоторые из пассажиров отошли ко сну. Фандорин сладко потянулся и сложил руки за спиной, приготовившись к моциону, призванному поспособствовать пущей мыслительной активности. Однако в это время из того же вагона спустился осанистый, усатый господин в цилиндре, метнул в сторону молодого человека полный любопытства взгляд и протянул руку юной спутнице. При виде ее прелестного, свежего личика Эраст Петрович замер, а барышня просияла и звонко воскликнула:
      - Папа, это он, тот господин из полиции! Помнишь, я тебе рассказывала? Ну тот, который нас с фрейлейн Пфуль допрашивал!
      Последнее слово было произнесено с явным удовольствием, а ясные серые глаза смотрели на Фандорина с нескрываемым интересом. Следует признаться, что головокружительные события последних недель несколько приглушили воспоминания о той, кого Эраст Петрович именовал про себя исключительно "Лизанькой", а иногда, в особенно мечтательные минуты, даже "нежным ангелом". Однако при виде этого милого создания огонек, некогда опаливший сердце бедного коллежского регистратора, моментально полыхнул жаром, обжег легкие огненными искорками.
      - Я, собственно, не из полиции, - покраснев, пробормотал Фандорин. -Фандорин, чиновник особых поручений при...
      - Все знаю, je vous le dis tout cru2, - с таинственным видом сказал усатый, блеснув бриллиантом в галстуке. - Государственное дело, можете не вдаваться. Entre nous sois dit3, cам неоднократно по роду деятельности имел касательство, так что все отлично понимаю. - Он приподнял цилиндр. -Однако позвольте представиться. Действительный тайный советник Александр Аполлодорович Эверт-Колокольцев, председатель Московской губернской судебной палаты. Моя дочь Лиза.
      - Только зовите меня "Лиззи", "Лиза" мне не нравится, на "подлизу" похоже, - попросила барышня и наивно призналась. - А я про вас часто вспоминала. Вы Эмме понравились. И как вас зовут, помню - Эраст Петрович. Красивое имя - Эраст.
      Фандорину показалось, что он уснул и видит чудесный сон. Тут главное -не шевелиться, а то не дай Бог проснешься.
     
      Глава пятнадцатая, в которой убедительнейшим образом доказывается важность правильного дыхания
     
      В обществе Лизаньки ("Лиззи" у Эраста Петровича как-то не прижилось) одинаково хорошо и говорилось, и молчалось.
      Вагон мерно покачивался на стыках, поезд, время от времени порыкивая гудком, мчался на головокружительной скорости через сонные, окутанные предрассветным туманом валдайские леса, а Лизанька и Эраст Петрович сидели в первом купе на мягких стульях и молчали. Смотрели в основном в окно, но по временам взглядывали и друг на друга, причем если взгляды ненароком пересекались, то это было совсем не стыдно, а наоборот, весело и приятно. Фандорин уже нарочно старался оборачиваться от окна как можно проворней, и всякий раз, когда ему удавалось поймать встречный взгляд, Лизанька тихонько прыскала.
      Говорить не следовало еще и потому, что можно было разбудить господина барона, покойно дремавшего на диване. Еще не так давно Александр Аполлодорович увлеченно обсуждал с Эрастом Петровичем балканский вопрос, а потом, почти на полуслове, вдруг всхрапнул и уронил голову на грудь. Теперь голова уютно покачивалась в такт стуку вагонных колес: та-дам, та-дам (туда-сюда, туда-сюда); та-дам, та-дам (туда-сюда, туда-сюда).
      Лизанька тихо засмеялась каким-то своим мыслям, а когда Фандорин вопросительно посмотрел на нее, пояснила:
      - Вы такой умный, все знаете. Вон папеньке и про Мидхат-пашу объяснили и про Абдул-Гамида. А я такая глупая, вы даже не представляете.
      - Вы не можете быть глупая, - с глубоким убеждением прошептал Фандорин.
      - Я бы вам рассказала, да стыдно... А впрочем, расскажу. Мне почему-то кажется, что вы не будете надо мной смеяться. То есть вместе со мной будете, а без меня не будете. Правда?
      - Правда! - воскликнул Эраст Петрович, но барон шевельнул во сне бровями, и молодой человек снова перешел на шепот. - Я над вами никогда смеяться не буду.
      - Смотрите же, обещали. Я после того вашего прихода представляла себе всякое... И так у меня красиво получалось. Только жалостливо очень и непременно с трагическим концом. Это из-за "Бедной Лизы". Лиза и Эраст, помните? Мне всегда ужасно это имя нравилось - Эраст. Представляю себе: лежу я в гробу прекрасная и бледная, вся в окружении белых роз, то утонула, то от чахотки умерла, а вы рыдаете, и папенька с маменькой рыдают, и Эмма сморкается. Смешно, правда?
      - Смешно, - подтвердил Фандорин.
      - Просто чудо, что мы так на станции встретились. Мы к ma tante1 погостить ездили и должны были еще вчера вернуться, но папенька в министерстве по делам задержался и переменили билеты. Ну разве не чудо?
      - Какое же это чудо? - удивился Эраст Петрович. - Это перст судьбы.
      Странное в окне было небо: все черное, а вдоль горизонта алая кайма. На столе уныло белели забытые депеши.
     
      x x x
      Извозчик вез Фандорина через всю утреннюю Москву от Николаевского вокзала в Хамовники. День был чист и радостен, а в ушах Эраста Петровича все не умолкал прощальный возглас Лизаньки:
      - Так вы непременно приезжайте сегодня! Обещаете?
      По времени все отлично складывалось. Сейчас в эстернат, к миледи. В жандармское управление лучше заехать потом - потолковать с начальником, а если удастся у леди Эстер выяснить что-то важное - так и телеграмму Лаврентию Аркадьевичу послать. С другой стороны, за ночь могли из посольств остальные депеши прийти... Фандорин достал из новенького серебряного портсигара папиросу, не очень ловко закурил. Не поехать ли все-таки сначала в жандармское? Но лошадка уже бежала по Остоженке, и поворачивать назад было глупо. Итак: к миледи, потом в управление, потом домой - забрать вещи и переехать в приличную гостиницу, потом переодеться, купить цветов и к шести часам на Малую Никитскую, к Эверт-Колокольцевым. Эраст Петрович блаженно улыбнулся и пропел: "Он был титулярный советник, она генеральская до-очь, он робко в любви объясни-ился, она прогнала его про-очь".
      А вот и знакомое здание с чугунными воротами, и служитель в синем мундире у полосатой будки.
      - Где мне найти леди Эстер? - крикнул Фандорин, наклонившись с сиденья. - В эстернате или у себя?
      - Об это время обыкновенно у себя бывают, - браво отрапортовал привратник, и коляска загромыхала дальше, в тихий переулок.
      У двухэтажного домика дирекции Фандорин велел извозчику ждать, предупредив, что ожидание может затянуться.
      Все тот же надутый швейцар, которого миледи назвала "Тимофэй", бездельничал возле двери, только не грелся на солнце, как в прошлый раз, а перебрался в тень, ибо июньское светило припекало не в пример жарче майского.
      Теперь "Тимофэй" повел себя совершенно иначе, проявив недюжинный психологический талант, - снял фуражку, поклонился и сладким голосом спросил, как доложить. Что-то, видно, изменилось во внешности Эраста Петровича за минувший месяц, не возбуждал он более у швейцарского племени инстинкта хватать и не пущать.
      - Не докладывай, сам пройду.
      "Тимофэй" изогнулся дугой и безропотно распахнул дверь, пропуская посетителя в обитую штофом прихожую, откуда по ярко освещенному солнцем коридору Эраст Петрович дошел до знакомой бело-золотой двери. Она отворилась ему навстречу, и некий долговязый субъект в такой же, как у "Тимофэя", синей ливрее и таких же белых чулках, вопросительно уставился на пришедшего.
      - Третьего отделения чиновник Фандорин, по срочному делу, - строго сказал Эраст Петрович, однако лошадиная физиономия лакея осталась непроницаемой, и пришлось пояснить по-английски:
      - State police, inspector Fandorin, on urgent official business.
      Снова ни один мускул не дрогнул на каменном лице, однако смысл сказанного был понят - лакей чопорно наклонил голову и исчез за дверью, плотно прикрыв за собой створки.
      Через полминуты они снова распахнулись. На пороге стояла сама леди Эстер. Увидев старого знакомого, она радостно улыбнулась:
      - О, это вы, мой мальчик. А Эндрю сказал, какой-то важный господин из тайной полиции. Проходите-проходите. Как поживаете? Почему у вас такой усталый вид?
      - Я только с петербургского поезда, миледи, - стал объяснять Фандорин, проходя в кабинет. - Прямо с вокзала к вам, уж очень дело срочное.
      - О да, - печально покивала баронесса, усаживаясь в кресло и жестом приглашая гостя сесть напротив. - Вы, конечно, хотите поговорить со мной о милом Джеральде Каннингеме. Это какой-то страшный сон, я ничего не понимаю... Эндрю, прими у господина полицейского шляпу... Это мой давний слуга, только что приехал из Англии. Славный Эндрю, я по нему скучала. Иди, Эндрю, иди, друг мой, ты пока не нужен.

К титульной странице
Вперед
Назад