Публий. Да не расстраивайся ты. Подумаешь, газета.
И вообще: только жлобы обращают на звезды внимание...
Туллий ([продолжая свое]). Не жизнь для вещи, а
вещь для жизни... ([Успокаиваясь.]) Интересно, как они
там определяют ее отсутствие? Чем? Миноискателем, что
ли? Дозиметрами? Гейгером-Мюллером?
Публий. Может, они в миноискатель идею христианс-
тва вмонтировали. И язычества. И буддизм с мусульманс-
твом... Мало ли что... За ними не уследишь... Тумбочку
новую до сих пор не прислали. Позвонить, что ли, прето-
ру?
Туллий. После отбоя, наверно, пришлют. Тебе же еще
и лучше. На ночь-то глядя...
Публий. Груб ты, Туллий...
[Первые такты "Сказок Венского Леса", свет в пла-
фонах убывает, и пол приходит в движение; на трех сте-
нах камеры появляется (спроецированное либо сзади,
из-за кулис, либо -- через окно) изображение парка с
аллеями, прудом и статуями. Изображение это может быть
статичным, но лучше, если это фильм, и лучше, если сме-
на кадров скоординирована с движением фигур Публия и
Туллия.]
Ну, наконец-то... Что это у нас сегодня -- вилла
Д'Эсте или вилла Боргезе?
Туллий. Не-е. Это, вроде, где-то в Галлии. Тюиль-
ри, что ли. Или нет. Это в Скифии Северной... Ну, в
этой, в Европе Восточной. То есть в Западной Азии. Го-
род-то как этот ихний называется?
Публий. Да пес его знает. Хороший сад все-таки...
Вот видишь, Вертумн и Помона.
Туллий. Ага, а это "Похищение Сабинянки".
Публий. Точно. А вот "Сатурн, пожирающий своего
младенца". Н-да, сюжетик... И ограда ничего. И даже,
вон, лебеди... Интересно, откуда у них лебеди...
Туллий. Один лебедь.
Публий. А это что? ([Подходит к стене и тычет
пальцем.])
Туллий. Отражение. Нет лебедя без отражения. Или
человека без биографии. Как сказано у поэта:
И лебедь, как прежде, плывет сквозь века,
любуясь красой своего двойника.
Публий. Это кто сказал?
Туллий. Не помню. Скиф какой-то. Наблюдательный
они народ. Особенно по части животных.
[Пауза. Прогуливаются.]
Публий. Что с поэтами интересно -- после них раз-
говаривать не хочется. То есть невозможно.
Туллий. То есть херню пороть невозможно?
Публий. Да нет. Вообще разговаривать.
Туллий. Самого себя стыдно становится. Ты это име-
ешь в виду?
Публий. Примерно. Голоса, тела и т. д. Как после
этих строчек про двойника... Ну-ка, повтори.
И лебедь, как прежде, плывет сквозь века, лю-
буясь красой своего двойника.
Публий. Дальше ехать некуда...
[Пауза. Прогуливаются.]
Жить незачем. Жить, возможно, и не надо было. Де-
тей делают по неведению. Не зная, что это -- уже есть.
Или по недоразумению...
Туллий. Либо надеясь, что они тоже стихи писать
станут. И многие пробуют. Но вскоре на прозу переходят.
Речь в Сенате толкают. И т. д.
Публий. Я тоже баловался. Когда мы когортой в Ли-
вии стояли...
Туллий. Опять похабель какая-нибудь...
Публий. Да нет, молодой еще был... Я тоже одно на-
писал. Ничего не помню; только две строчки, тоже про
птицу:
Но порой меня от сплина
Не спасал и хвост павлина!
Туллий. Ха! Недурно. Совсем недурно, Публий. Не
лишено изящества... Больше не пробовал?
Публий. Не, завязал.
Туллий. Жалко... И не потому, что сидел бы ты сей-
час не тут, скажем, а на своей вилле на Яникулуме. Тут
бы, положим, был твой бюст. Жалко потому, что сказанное
поэтом неповторимо, а тобой -- повторимо. То есть если
ты не поэт, то твоя жизнь -- клише. Ибо все -- клише:
рождение, любовь, старость, смерть, Сенат, война в Пер-
сии, Сириус и Канопус, даже цезарь. А про лебедя и
двойника -- нет. Чем Рим хорош, так это тем, что в нем
столько поэтов было. Цезарей, конечно, тоже. Но история
-- не они, а то, что поэтами сказано.
Публий. Да? А Тиберий с Траяном, а Адриан? А новые
территории в Африке?
Туллий. Зарезать, Публий, и легионер сумеет. И
умереть за отечество тоже. И территорию расширить, и
пострадать... Но все это клише. Это, Публий, уже было.
Хуже того, это будет. По новой, то есть. В этом смысле,
у истории вариантов мало. Потому что человек ограничен.
Из него, как молока из коровы, много не выжмешь. Крови,
например, только пять литров. Он, Публий, предсказуем.
Как сказка про белого бычка. Как у попа была собака. Да
капо аль финем. А поэт там начинает, где предшественник
кончил. Это как лестница; только начинаешь не с первой
ступеньки, а с последней. И следующую сам себе сколачи-
ваешь... Например, в Скифии этой ихней кто бы теперь за
перо ни взялся, с лебедя этого начинать и должен. Из
этого лебедя, так сказать, перо себе выдернуть...
Публий ([приглядываясь к пейзажу]). Интересно,
фильм это или прямая трансляция?
Туллий ([взрываясь]). Да какая разница! Природа и
есть природа. Деревья эти зеленые. Вот уж, говоря о
клише... Ствол от ствола еще отличить можно, но лист от
листа! Отсюда, я думаю, идея большинства и пошла...
Природа сама и есть трансляция... Из зала Сената...
Сплошная овация...
Публий. Да успокойся ты, Туллий. Разнервничался.
Вообще ты последнее время... С пол-оборота заводишься.
Ну хочешь, выключим. В нашей же власти.
Туллий. Выключи, действительно -- ужасная все-таки
гадость... Тавтология. Хуже всего, что -- естественная.
Мать, так сказать, природа...
Публий. Выключаааююю... ([Нажимает кнопку; пол ос-
танавливается, аллеи исчезают, зажигается свет.]) В
следующий раз лучше заранее откажемся. ([Миролюбиво.])
В следующий раз...
Туллий. Варвар! В следующий раз!.. Откуда ты зна-
ешь, каким он будет, раз этот следующий! Привык к тому,
что завтра наступает. Развратился.
Публий. Ты на что намекаешь? А? Может, зарезать
меня собираешься? Повода ищешь? На, режь! Тем более что
на пленку записывают. Или прямо транслируют. Режь! Все
лучше, чем в цилиндре этом вонючем...
Туллий. Никто тебя резать не собирается... Пол по-
том мыть... Как, между прочим, и наоборот... просто
распсиховался я что-то. Ты тоже. Может, они какой дури
в паштет намешали.
Публий. Юлишь... хотя паштет и впрямь был не
очень.
Туллий. С другой стороны, мы такого еще не пробо-
вали. Из страусовой печенки с изюмом.
Публий. Вообще рыбу в последнее время мало давать
стали.
Туллий. Может, она вся в Лептис Магну ушла, у бан-
дерши твоей эволюции учиться.
Публий. Или -- блокада морская. Сам говоришь,
стычки в Персии.
Туллий. Лето к тому же: портится быстро.
Публий. Н-да. Рыбки бы сейчас. Свеженькой...
([Глядя в окно.]) Глаза бы мои этих звезд не видели. Уж
лучше бы в шахтах сидеть, как при республике. Уголь и
уголь. По крайней мере, рубая его, хоть иллюзия была,
что к свету пробиваешься... Это, конечно, шикарная идея
-- энергию из воздуха добывать, легкие эти механичес-
кие, что Тиберий ввел, и печень. И даже приятно, что
кровь ихняя так называемая -- коричневого цвета. Не
только экономическая, но и эстетическая независимость
от чучмеков этих с нефтью ихней. И вообще в пандан Риму
с его терракотой... А только в шахте, думаю, было
все-таки лучше. В смысле -- не было надежд этих, бес-
сознательно с прозрачностью связанных. Синь эта,
даль... холмы... Умбрия. Альпы. Особенно в хорошую по-
году. Тем более весной. Ультрамарин и прочее. На карег-
лазых такие вещи особенно сильно действуют... когда
взгляд канает и канает, без остановки... Мечтательность
развивается. Не то что в шахте. На это, видать, Тиберий
и рассчитывал. Вместо того, чтоб на стенку лезть, вооб-
ражение разыгрывается. За счет, ясное дело, ярости...
Звезды эти к тому же. Вега и Кассиопея. Орион и Медве-
дицы. Сконцентрироваться невозможно. Тот же Сириус...
Того гляди, про лебедя и двойника сочинять примешься...
Удивительно, Туллий, что ты не пробовал. При таком-то
виде.
Туллий. Я пробовал. Не далее как вчера.
Публий. Ну?
Туллий.
Вид, открывающийся из окна,
Девять восемьдесят одна.
Публий. Девять восемьдесят чего? Девять восемьде-
сят одна?.. Это чего такое?
Туллий. Ускорение свободного падения.
Публий. Макабр. Помноженное на 500 метров, если не
больше. Макабр... Значит, ты тоже об этом думаешь?
Туллий. О чем?
Публий. Ну... об этом ([указывает глазами на пото-
лок]) ...сам понимаешь.
Туллий ([смотрит на потолок]). Над нами только
этот... как его?.. ресторан. И антенна телевизионная.
Публий. Да я не про то!.. ([Обрывает себя на по-
луслове. Следует отчаянная пантомима. Возводя глаза го-
ре, Публий одновременно тычет пальцем вниз. Затем, убе-
дившись, что смысл его жестикуляции не доходит до Тул-
лия, меняет тактику и, тыча пальцем в потолок, косит
глазами в пол. После чего следует комбинация того и
другого, в итоге которой он окончательно запутывается
и, поняв это, кричит -- смесь шепота и крика.]) О побе-
ге! Или... или -- о ([с расширенными глазами]) о самоу-
бийстве!
Туллий. Очень благородная римская традиция. Сенека
и Лукреций. Марк Антоний... Это с какой же стати я о
самоубийстве думать должен?
Публий. Ну как же! Это ж -- это же -- выход!
Туллий. Самоубийство, Публий, не выход, а слово
"выход", на стенке написанное. Как сказано у поэта.
Только и всего.
Публий. У какого?
Туллий. Не помню. У восточного.
Публий. Это где?
Туллий. Тоже в Западной Азии. Наблюдательный они
народ...
Публий. Тогда -- о... о ([подбегает к умывальнику,
отворачивает кран и свистящим шепотом]) о побеге?
Туллий. Совершенный ты дикарь, душка Публий. Само-
убийство, побег. Детский сад какой-то. Куда бежать? В
Рим -- из Башни? Но это все равно, что из Истории -- в
Антропологию. Или лучше: из Времени -- в историю. Мягко
говоря, деградация. Со скуки окочуриться можно.
Публий. А здесь чем лучше? Там хоть что-то проис-
ходит. Петушиные бои. Гетеры. Гладиаторы. Сенат, в кон-
це концов. Законодательство. Да я бы снова в легион за-
писался. Ко всем чертям. В Ливию, в Персию! Если не по-
эт, то хотя бы в истории участвовать! В географии, по
крайней мере. Особенно когда морем путешествуешь.
Туллий. Его отсюда тоже видать. В хорошую погоду
особенно.
Публий. Как и бои петушиные. Записанные на пленку.
Для потомства.
Туллий. Или в трансляции. Хочешь, включим? Публий.
Ладно, чего там...
[Над мусоропроводом загорается лампочка.]
Туллий. Публий!
Публий. Чего?
Туллий. Жену тебе привезли.
Публий. А?
Туллий. Тумбочка твоя новая. По-моему, доставили.
Публий ([замечая лампочку и поднимаясь с лежан-
ки.]) Груб ты, вот что...
Туллий. Помочь?
Публий. Да ладно, я сам.
[Открывает дверцу: оттуда выплывает новая, из хро-
мированной стали, тумбочка.]
Туллий. Красавица, а?
Публий. Ничего, действительно.
Туллий. Из того же материала, что и сама Башня. Не
как-нибудь.
Туллий. Н-да, ничего... Только в ней все отражает-
ся. ([Устанавливает тумбочку около кровати, отходит на
два шага.]) Как в кривом зеркале. Но -- зеркале.
Туллий. Нет лебедя без отражения... Может, это те-
бя охладит малость. Южный темперамент. Либо наоборот
распалит.
Публий. Да оставь ты... Завидуешь, небось. Конеч-
но, в твоем возрасте. Да и в моем тоже... Раньше, быва-
ло, сунешь пенис в ведро -- вода кипит. А теперь ([ма-
шет рукой])...
Туллий. Я это ведро тебе на своем с первого этажа
на пятый поднесу. С петухами особенно.
Публий. Кончай хлестаться.
Туллий. Пари?
Публий. На что?
Туллий. На твое снотворное. На неделю вперед.
Публий. Ты сначала ведро найди. Не выпускают их
больше...
Туллий. Ну, это претору позвонить можно; он разы-
щет.
Публий. И ступеньки...
[Пауза. Публий исследует внутренности тумбочки.]
Туллий. Странно. Как вещи из моды выходят. То же
ведро, например.
Публий. Ну, в сельской-то местности им еще, поди,
пользуются. В Ливии, например, я помню...
Туллий. Так то в Ливии... Не ты, так я о Ливии и
не вспомнил бы. И о сельской местности. Вообще -- о ми-
ре... Так, место горизонтальное. Зеленовато-коричневое
с синим. Грады и веси. Формы эти -- кубики, треугольни-
ки. Крестики, нолики. Ниточки синенькие. Поля распахан-
ные.
Публий. Хочешь, претору позвоним -- карту Империи
закажем.
Туллий. Или -- обои. Что то же самое... Смысл Им-
перии, Публий, в обессмысливании пространства... Когда
столько завоевано -- все едино. Что Персия, что Сарма-
тия, Ливия, Скифия, Галлия -- какая разница. Тиберий-то
и был первый, кто это почувствовал... И программы эти
космические -- то же самое. Ибо чем они кончаются? Ко-
гортой на Сириусе, колонией на Капонусе. А потом что?
-- возвращение. Ибо не человек пространство завоевыва-
ет, а оно его эксплуатирует. Поскольку оно неизбежно.
За угол завернешь -- думаешь, другая улица. А она -- та
же самая: ибо она -- в пространстве. То-то они фасады и
украшают -- лепнина всякая -- номера навешивают, назва-
ниями балуются. Чтоб о горизонтальной этой тавтологии
жуткой не думать. Потому что все -- помещение: пол, по-
толок, четыре стенки. Юг и Север, Восток и Запад. Все
-- метры квадратные. Или, если хочешь, кубические. А
помещение есть тупик, Публий. Большой или малый, пету-
хами и радугой разрисованный, но -- тупик. Нужник, Пуб-
лий, от Персии только размером и отличается. Хуже того,
человек сам и есть тупик. Потому что он сам -- полметра
в диаметре. В лучшем случае. Кубических или анатомичес-
ких, или чем там объемы меряются...
Публий. Пространство в пространстве то есть?
Туллий. Ага. Вещь в себе. Клетка в камере. Оазис
ужаса в пустыне скуки. Как сказано у поэта.
Публий. Какого?
Туллий. Галльского... И все одинаковые. Анатоми-
чески то есть. Близнецы или двойники эти самые. Лебеди.
Природа в том смысле мать, Публий, что разнообразием не
балует. Из дому выйти надумаешь, но взглянешь в зеркало
-- и дело с концом. Или в тумбочку эту... даром, что
кривая... То-то они так за тряпки хватаются -- тоги эти
пестрые разнообразные...
Публий. Туники...
Туллий. Хитоны.
Публий ([живо]). Это что такое?
Туллий. Одежда верхняя легкая. Но -- поверх туни-
ки. Тоже греческая... Неважно... Только чтоб на самих
себя не нарваться... Чтоб помещение не узнать... Весь
ужас в том, что у людей больше общего, чем разного. И
разница-то эта только в сантиметрах и выражается. Голо-
ва, руки, ноги, причинное место; у баб -- титьки еще.
Но с точки зрения пространства, Публий, с точки зрения
пространства, когда ты на бабу забираешься, происходит
нечто однополое. Как если и не на бабу. Топографическое
извращение какое-то место имеет. Топо-сексуализм, если
угодно. Тавтология. Тиберий это потому и понял, что --
цезарь. Потому что подданных в массе привык рассматри-
вать. Потому что цезарь -- он что? он общий знаменатель
всегда ищет.
Публий. Ну, первому это, я думаю, Богдыхану Ки-
тайскому в голову пришло. У егонных подданных все же
больше общего. И знаменатель, и числитель... Потому,
видать, у них даже и республики не было. Один всех и
представляет,
Туллий. Да их же там миллиард с лишним, Публий.
Даже если б от каждого миллиона по сенатору избиралось,
можешь себе Сенат этот представить, а? Или результаты
голосования. Скажем, 70% за, 30% -- против. То есть
триста миллионов в меньшинстве.
Публий. Да, некоторые цезарями становились и при
более скромных исходных.
Туллий. Не в этом дело! не в этом дело, Публий! Не
в цифрах. Конечно, миллиард -- это уже пространство.
Особенно если их плечом к плечу поставить. Но они еще и
друг на друга взбираются. Совокупляются... Это --
пространство не только к самовоспроизводству, но еще и
к расширению склонное... То-то они там на Востоке и вы-
резают друг друга с таким безразличием. Потому что --
много, а раз много, то взаимозаменимо. Этот, как его, в
Скифии, который? ну, последний век христианства -- вер-
ней, постхристианства -- он же так и утверждал: у нас
незаменимых нет... Не в цифрах дело. Дело в пространс-
тве, которое тебя пожирает. В образе весты или в образе
тебе подобного... И побежать некуда, от этого спасенья
нет, кроме как только во Время. Вот что имел в виду Ти-
берий. Он один это понял! Ни Богдыхан Китайский, ни все
сатрапы восточные не просекли, Публий. А Тиберий -- да.
И отсюда -- Башня. Ибо она не что иное как форма борьбы
с пространством. Не только с горизонталью, но с самой
идеей. Она помещение до минимума сводит. То есть как бы
физически тебя во Время выталкивает. В чистое Время,
километрами не засранное; в хронос... Ибо отсутствие
пространства есть присутствие Времени. Для тебя это --
камера, темница, узилище; потому что ты -- варвар. Вар-
вару всегда Лебенсраум подай... мослами чтоб шеве-
лить... пыль поднимать... А для римлянина это -- орудие
познания Времени. Проникновения в оное... И орудие, за-
меть, совершенное: со всем для жизни необходимым...
Публий. Да уж это точно. Дальше ехать некуда. В
смысле -- этой камеры лучше быть не может.
Туллий. Одиночная, наверно, лучше. Там пространс-
тва еще меньше. Особенно анатомического... дальше, ко-
нечно, только гроб. Где пространство кончается, и сам
Временем становишься. Хотя кремация еще даже и лучше...
Но это от претора зависит.
Публий. А урну с прахом куда? Родственникам?
Туллий. Лучше в мусоропровод. Так хоть в Тибр по-
падет. Опять же места занимать не будет. Пространства
то есть... От претора, конечно, зависит.
Публий. Нет, я лучше родственникам... Октавиан
хоть знать будет, где папка валяется. А то -- как не
было меня. Только пенсия... Не святым, дескать, ду-
хом...
Туллий. Да, не любил Тиберий длиннополых...
[Пауза.]
Публий. Если бы ты мне дал, мы бы пространство
сократили. Спали бы вместе.
Туллий. Ну да, сократили бы. На десять сантимет-
ров.
Публий. На пятнадцать! Вынуть?
Туллий. Да перестань. Я видел. Десять от силы и
будет.
Публий. Пятнадцать! Спорим?
Туллий. На твое снотворное.
Публий ([смешавшись]). Зато -- диаметр! И обрезан-
ный. Десять сантиметров тоже, знаешь, не валяются.
Туллий. И не сократили бы, а увеличили...
Публий. Даже если только на десять?
Туллий. Даже если только на десять.
Публий. Ну и пшел ты... Не больно-то и хотелось...
([Раздражаясь.]) На твоем очке свет клином не сошелся.
Подумаешь... Когда мы в Ливии когортой стояли, я одного
араба знал. Так он за пару сестерциев в ноздрю давал.
Тоже, видать, привередливый был, пространство экономил.
А как клиент кончит, так он сморкался... От катара
верхних дыхательных путей и помер.
Туллий. Лучше домой позвони.
Публий. Сам звони! Домой!.. Куда хрен вернешься. С
таким же успехом в Грецию Древнюю звонить можно. Либо
-- В Иудею Библейскую... "Домой"! Ты еще "мама" скажи.
Я бы им урну эту уже сейчас послал. Они бы и проверять
не стали. Для них "пожизненно" куда больший, чем для
нас, смысл имеет. Потому что у них там жизнь происхо-
дит. А тут... Может, в шахматы сыграем...
Туллий. Шахматы мы, Публий, ... на Горация давеча
обменяли.
Публий. А-а, совсем из головы вылетело.
Туллий. Меньше бы ты себя на тумбочку изводил.
Публий. Может, пофехтуем?
Туллий. На ночь глядя? Как сказала девушка легио-
неру.
Публий. И то сказать... Неужто так всегда будет!
Ведь -- до конца дней. А он еще когда наступит. При их-
ней диете... И когда наступит, тоже, говорят, не заме-
тишь... Всегда. И через десять лет. И, может, через
двадцать. И когда фехтовать уже сил не будет... Не го-
воря уже про шахматы. И вся камера будет... бюстов пол-
на... То есть "всегда" -- это когда забудешь, сколько
их сегодня было... с Горацием или без?.. И ведь уже
завтра и забуду. Или послезавтра... Завтра-то, может,
это и есть, когда "всегда" начинается. И может, оно уже
наступило. ([Кричит.]) Я же не помню, сколько их вчера
было! Шестнадцать? Четырнадцать? С или без Горация?..
От этого же можно с ума сойти!
Туллий. Затем нас вместе и посадили, чтоб этого не
случилось.
Публий. ?
Туллий. Как в браке. И потом: они же на пленку за-
писывают. И на два разделенная мысль всегда понятней...
Не говоря о том, что не так ужасна.
Публий. Ты хочешь сказать, что мы тут... это... в
назидание потомству... Как свинки морские?..
Туллий. Да нет же... Потом, свинки морские -- у
них дара речи нет. Их же интерпретировать приходится...
Бехейворизм называется... Да ни у какого потомства и
времени не будет нами заниматься. Пожизненно все-та-
ки... Просто некоторые мысли в голове не умещаются. Им,
чтобы мыслью стать, больше чем один мозг требуется...
Ум -- как это там? -- хорошо, а два лучше... Народная
мудрость. Чтобы мысль до конца додумать... Теорию веро-
ятности, например. Или это твое "всегда".
Публий. Но это значит... это значит, что мы как бы
одним мозгом становимся. То есть с точки зрения мысли.
Куда она укладывается, для нее и есть мозг. Правое и
левое полушарие.
Туллий. Я лучше левое буду.
Публий. Но почему же тогда в одну койку не заб-
раться?!! Ведь если один мозг, то и тело одно тоже!
Туллий. В том-то и дело, что одно тело может с ума
сойти, а два нет. Во всяком случае, не от той же мысли.
Публий. Отказываешься, значит... А сам -- "одиноч-
ная камера, одиночная камера"!.. Одна мысль на двоих,
да под одним одеялом -- вот и была бы одиночная каме-
ра!..
Туллий. Ну, твоим-то "всегда" хрен накроешься.
Вдвоем тем более.
Публий. ?
Туллий. Потому что эгоист ты. Как все варвары.
"Всегда" твое это -- тебя только и касается. Ты же не
про Время, Публий, думаешь: тебе себя жалко. А с жа-
лостью к себе жить можно. Даже приятно. Дать тебе или
не дать -- тебе все равно себя жалко будет. Даже если
бы баба тебе дала, даже если бы [малчик]...
Публий. Да почем ты знаешь!?
Туллий. А чего же ты тогда ради в Ливии этой своей
по бардакам шастал? Ведь баба же была. И этот, как его,
Октавиан твой. Ведь не в Башне же был, а?
Публий. Хочешь сказать, что меня за аморалку...
Туллий ([продолжая]). Жалко тебе себя было всегда,
вот что. И сейчас тебе себя жалко. И "всегда" твое
только степень жалости к самому себе и выражает. "Ой,
ведь так будет и завтра, и послезавтра. Ой, и вчера уже
так было. Ой, я бедный-несчастный".
Публий. А сам! -- а сам! -- а ты-то, сам. ([Выпа-
ливает.]) Ты помнишь, сколько тут вчера бюстов было?
Туллий. Понятия не имею. Какая разница? Пятнад-
цать. Шестнадцать. И вообще, лучше я буду левое полуша-
рие...
Публий. А я вспомнил! Вспомнил! Четырнадцать их
было!
Туллий ([обводя взглядом, полки и ниши]). Их сей-
час четырнадцать; с Горацием.
Публий ([возбужденно]). Ага! ага! Потому что мы
вчера Сенеку выписали, и он нам не понравился. И мы его
назад отправили, из-за бороды. А сегодня Горация выпи-
сали -- и опять стало четырнадцать. Было четырнадцать,
стало тринадцать. Потом опять стало четырнадцать.
([Хватается за голову.]) Что это я такое несу? Мне по-
казалось -- их было пятнадцать?
Туллий. Успокойся, Публий. Сложение и вычитание.
Какая разница. Просто производятся одновременно. А ты
привык их совершать последовательно. Делов куча. Сколь-
ко было бюстов... Как вода в бассейне. Из двух кранов
вливается, из одного выливается.
Публий ([упавшим голосом]). Никогда в толк этого
не мог взять.
Туллий. Я тоже... Говоря о бассейне -- скупнуться
что ли. На ночь-то глядя...
Публий. Но от этого же можно с ума сойти! Ведь их
же -- бюстов -- все больше и больше становится! Их же
еще больше будет!..
Туллий ([загадочным тоном]). Может -- больше. А
может, и совсем не будет...
Публий ([недоуменно и настороженно]). Что это ты
имеешь в виду?
Туллий ([спохватываясь]). Классики э-э-э... их во-
обще не так уж много. Римских во всяком случае.
Раз-два, и обчелся.
Публий ([выкрикивая]). Пятнадцать!
Туллий ([продолжая]). Главное -- с императорами не
путать. Энний, Лукреций, Теренций, Катулл, Тибулл, Про-
перций, Овидий, Вергилий, Гораций, Марциал, Ювенал.
Главное -- с императорами не путать. Ни с ораторами, ни
с императорами. Ни с драматургами. Только поэты.
Публий. Потому что мрамора мало.
Туллий. Ни -- с греческими. Ни, тем более, с хрис-
тианскими. В твоем случае это особенно важно.
Публий. Почему?
Туллий. Потому что варвару всегда проще стать
христианином, чем римлянином.
Публий. ?
Туллий. Из жалости к себе, Публий, из жалости к
себе. Тебе же отсюда сбежать хочется. Или -- самоубить-
ся. То есть тебе вечной жизни хочется. Вечной -- но
именно жизни. Ни с чем другим это прилагательное связы-
вать не желаешь. Чем более вечной, тем более жизни, да?
Публий. Ну и что? Чего в этом дурного-то?
Туллий. Да нет, разве ж я... что ты? ничего дурно-
го в этом нет. Ровно наоборот. Более того, все это осу-
ществимо, Публий: и сбежать, и самоубиться, и вечную
жизнь обрести тоже. Все это, Публий, как раз возможно.
Но стремление-то к возможному как раз для римлянина и
есть самый большой моветон. А поэтому, душка Публий...
Публий. Как?! Как ты сказал? Ты имеешь в виду --
сбежать возможно? да? Ты сказал -- осуществимо... Я не
ослышался?..
Туллий. Осуществимо, душка Публий, осуществимо.
Все осуществимо. А пока...
Публий ([вскакивая, орет]). Каким образом!?! Как?
Где? ([Безумно озирается, как бы в поисках выхода, как
бы подозревая, что что-то проглядел; затем кидается к
мусоропроводу, к двери лифта, к окну -- ощупывает стек-
ло -- бросается к клетке с птичкой, осененный как бы
догадкой, но тут же разочаровывается, и т.п. 2-х -- не
более -- минутная пантомима, на протяжении которой Тул-
лий, заложив руки за спину а ля школьный учитель, разг-
лядывает бюсты]). Как? Где? ([Возбуждение его гаснет.])
Брешешь, падло. Ни хрена это не осуществимо. Не в дан-
ной инкарнации. И не будь это пожизненно, начистить бы
тебе рыло... Сука ты. Туллий; большая старая римская
сука. Волчица. Ни стыда, ни совести. Над простым чело-
веком дорываться. "Осуществимо, возможно..."
Туллий ([не меняя позы]). На что поспорим?
Публий. На твое снотворное.
Туллий. Лучше на твое. Мое все кончилось.
Публий. Идет... ([До него начинает доходить смысл
сделки, но ему лень додумывать.]) Да ты что... охренел,
в самом деле... да если я проиграю -- т. е. если ты вы-
играешь, то...
Туллий. А пока, душка Публий, повторяй за мной:
Энний, Теренций, Лукреций... Ну, давай!
Публий ([повторяет, загибая для счета пальцы]).
Энний, Теренций, Лукреций...
Туллий. Катулл, Тибулл, Проперций.
Публий. Катулл, Тибулл, Проперций.
Туллий. Вергилий, Овидий, Гораций.
Публий. Вергилий, Овидий, Гораций.
Туллий. Лукан, Марциал, Сенека.
Публий. Лукан, Марциал, Сенека... Пятнадцать!
Туллий. Ювенал... эх, добавим историков. Плиний,
Тацит, Саллюстий...
Публий. Плиний, Тацит, Саллюстий... спать -- хо-
чется-а...
Туллий. Прими [снотворное]. У тебя же есть.
[Пауза, во время которой занавес на четверть спус-
кается.]
Публий. Пожалуй. Пожалуй, ты прав. ([Прислоняет
ладонь к пульту в изголовье; на экране вспыхивает:
"Публий Марцелл, 1750-А"; затем Публий нажимает кнопку,
и на экране вспыхивает: "Заказ -- Снотворное". Затем из
отверстия рядом с пультом появляется, как пневмопочта,
продолговатый цилиндр, в котором, когда Публий берет
его в руки, раздается характерное тарахтение таблеток:
Туллий следит за всей этой манипуляцией, как загипноти-
зированный. Публий произносит с видимым удовлетворени-
ем.]) Что ни говори, а мои отпечатки пальцев, Туллий,
не твои отпечатки пальцев. ([Высыпает несколько табле-
ток на ладонь, подходит к стоящему на столе графину,
бросает таблетки в рот и запивает их прямо из носика.])
Туллий ([глотая слюну]). Римские компьютеры...
славятся своим гостеприимством. ([Закуривает.])
Публий ([уходит в нужник; раздается сильный шум
падающей струи, затем -- звук спускаемой воды, сменяе-
мый звуком воды из-под крана; Публий чистит зубы, поло-
щет на ночь горло, приговаривая]). Катулл, Тибулл, Про-
перций, Вергилий, Овидий, Гораций, Катулл, Тибулл ([вы-
ходит из нужника, пересекает сцену по направлению к
своему ложу]). Проперций, Овидий, Вергилий, Гораций.
([Садится в своем алькове, чтобы размотать сандалий, и,
внезапно, в этой позе валится на бок и засыпает.])
[Пауза. После которой Туллий встает, направляется
к алькову Публия в постель, все время косясь на цилиндр
с таблетками. Берет этот флакон в руки, читает надпись
на этикетке. Проглатывает слюну. Ставит флакон на мес-
то, смотрит в окно, там -- Луна и звезды. Пауза. После
чего Туллий задергивает альков Публия пологом, направ-
ляется к нише; вынимает оттуда бюст, допустим, Вергилия
и, кряхтя, перетаскивает его к отверстию мусоропровода
и ставит его на то, что служит в камере обеденным сто-
лом -- этакая платформа с регулируемой высотой -- более
или менее, как в больницах. Последующие 5--10 минут
Туллий занят переноской бюстов из ниш и с полок и уста-
новкой их на столе. Он вспотел, запыхался; обнажает се-
бя до пояса и, останавливаясь передохнуть, прислушива-
ется к довольно громкому храпу Публия...]
Туллий ([выпрямляясь и утирая пот со лба -- прис-
лушивается к храпу Публия]). Во человек клопа давит! В
объятьях -- как его? -- Морфея. "Лесбия, где ты была?
Лежала в объятьях Морфея... " Катулла, стало быть, пер-
вым и пустим. Во-первых, копия, и поэтому не жалко...
во-вторых, уж больно популярен... на все языки переве-
ден... И весу, как в императоре... Потяжелей Горация
будет... Килограмм за полста потянет... И при ускорении
в 9,81... да если 700 метров лететь... то сечке, конеч-
но, кранты. Как, впрочем, и крокодильчикам. То есть, в
лучшем случае, крокодильчикам мрамор придется жевать...
А это разные вещи... Это тебе не фарш... Так можно и
зубки испортить... И тут мы по ним еще Вергилием вре-
жем. Тем более что портретное сходство посредствен-
ное... Да и кто его вообще видел. Может, даже и не
он... Аноним... "Сами овечки в лугах поедать колоколь-
чики станут / Чтоб в голубую их шерсть красить потом не
пришлось..." Экая прелесть!.. Всей этой Энеиды беско-
нечной стоит. ([Пододвигает бюст Вергилия к отверстию
мусоропровода.]) ...Тяжелый... однако поэт... Одно сло-
во -- эпический... Нет, не хотел бы я быть крокодильчи-
ком... Все-таки 35 000 килограммометров в момент при-
земления... Все-таки почти 500 км в час скорость. И --
по морде... Да еще если, скажем, Лукрецием... Тем более
что ему, как спятившему, все равно... "Счастлив всякий,
кто мог постигнуть причину явлений..." Уффф!.. хотя бы
уже потому, что причина явлений настигает всякого, кто
счастлив... или -- несчастлив... Как это там... ([Дек-
ламирует.])
Вещи есть также еще, для каких не одну нам,
а много
можно причин привести -- но одна лишь явля-
ется верной.
Так, если ты, например, вдалеке бездыханный
увидишь
труп человека, то ты всевозможные смерти
причины
высказать должен тогда -- но одна только ис-
тиной будет.
Ибо нельзя доказать, от меча ли он умер, от
стужи,
иль от болезни какой или, может быть, также
от яда;
но тем не менее нам известно, что с ним
приключилось
что-то подобное... Так говорить нам о многом
придется.
Н-да... не хотел бы я быть крокодильчиком... Не
разбавить ли это дело ([ворочает еще один бюст]) Тибул-
лом... Тем более что молодым умер... Все больше о де-
вушках... Делия и т. д. ...Или -- Проперцием... Тоже,
главным образом, про Цинтию... Кто вас теперь вообще,
братцы, помнит... А еще лучше -- Сенекой... Тем более
что -- самоубийца... Замечательная эта у него строчка
про ссылку, когда он еще на острове этом своем -- Кор-
сика, что ли? -- околачивался:
Здесь, где изгнанник живет вместе с изгнань-
ем своим...
Очень к местным условиям подходит... Ах, душка
Публий, знал бы ты римских поэтов... Меньше бы нервни-
чал. И снотворное тоже бы просто так отдал без торгов-
ли... как стоик. Не пришлось бы, зараза, вкалывать тут,
как ишаку. И сечка бы функционировала нормально, и кро-
кодильчики или там клубок змей -- живы-здоровы. А так
-- что? Луций Анней Сенека, даром что самоубился, дол-
жен канать вниз со скоростью 500 км в час... То есть
делая почти 130 метров в секунду... И то же самое --
Лукан, Марк Анней Лукан, автор "Фарсалии"... отчасти,
конечно, потому, что Сенеки -- племянник... и, конечно,
потому что тоже самоубился, хотя и молодым... то есть
сам вскрыл вены, чтоб Нерон не зарезал... Ничего это,
между прочим, у него про вены эти самые:
...Никогда столь широкой дорогой не изливала-
ся жизнь...
бррр, конечно; но -- здорово. Хорошие были в Риме авто-
ры. Тяжелые только... Вот и ворочай их теперь только
потому, что невежда и варвар считается, тем не менее,
римским гражданином, и Тибериева реформа распространя-
ется на него тоже, со всеми вытекающими отсюда последс-
твиями, включая снотворное. Пережитки республики
все-таки... Ведь ни строчки из Марциала не знает, ни
Ювенала, ни Персия -- а туда же: снотворное принима-
ет... Ведь никакой душевной деятельности: одно пищева-
рение -- а вот поди ж ты, -- подай ему барбитурат каль-
ция, и все! Демократия... И через это такие ребята
([жест в сторону бюстов]) носы и уши теряют!.. Эх! вы-
пить, что ли. ([Направляется к амфоре.]) Посошок на до-
рожку. "Пьяной горечью Фалерна / Чашу мне наполни,
[малчик]..." ([Отходит, наполнив стакан, в сторону.])
Ну-с, классики. Отрубленные головы цивилизации... Влас-
тители умов. Сколько раз литературу обвиняли в том, что
она облегчает бегство от действительности! Самое время
воспринять упреки буквально. Пора спуститься с облаков
([распахивает дверцу мусоропровода]) на землю. От
звезд, так сказать, восвояси к терниям. В Тибра, точ-
нее, мутные воды. Как сказано у поэта...
[С этими словами Туллий принимается спихивать один
за другим бюсты классиков в отверстие мусоропровода. В
камере остаются только два бюста -- Овидия и Горация.
Туллий запихивает в мусоропровод матрац, подушки и, пя-
тясь раком, сам пролезает в отверстие.]
Туллий ([обращаясь к оставшимся бюстам]). Вас
все-таки жалко. Ты же, небось ([похлопывает по темени
Горация]), еще и обжиться тут не успел. А ты ([к Ови-
дию]) ...как это там... Нек сине те, нек текум вивере
поссум. Ни с тобой, ни без тебя жить невозможно... Что
да, то да. ([С этими словами Туллий зажимает нос и ис-
чезает в мусоропроводе.])
Занавес. Конец II акта.
