Обычно вещи выставляются на музейное обозрение по трем причинам. .Либо это очень редкие или древние вещи, единственные в своем роде и имеющие ценность сами по себе,- тогда перед нами музей-тезаурус, сокровищница, вроде Оружейной палаты или выставки Алмазного фонда. Либо это вещи, значимые как образцы, достаточно типические, чтобы представлять целый род или класс подобных же вещей,- тогда перед нами музей-каталог, систематическое собрание, каковы многие технологические, минералогические, зоологические музеи. Наконец, вещи могут быть не слишком уникальными и не слишком типическими, по представлять интерес своей принадлежностью какому-нибудь выдающемуся лицу,- тогда перед памп мемориальный музей, воссоздающий окружение знаменитого писателя, ученого, полководца. Разумеется, эти три функции вещи - как раритета, как экземпляра и как реликвии - могут по-разному пересекаться и совмещаться в конкретной музейной практике; но по традиции именно они обеспечивают музейный статус вещам, переводят их в разряд экспонатов.
      Тот музей, проект которого предлагается обсудить, не относится ни к одному из вышеперечисленных типов. Его экспонаты - вещи повседневного быта, повсеместного распространения, лишенные особой материальной, исторической или художественной ценности, они встречаются повсюду, не вызывая никакого внимания и удивления.
      В то же время в этих вещах существенна не их типичность, а индивидуальное бытие, хранящее отпечаток жизни и миросозерцания их владельцев. Но это не придает экспонатам и мемориальной ценности, поскольку их владельцы - обыкновенные люди. ничем не прославившие своих имен, а главное - живые люди. о которых в любом случае еще не приспела пора собирать память.
      Что же это за музей, выставляющий обычные вещи, и по какому праву он привлекает к ним внимание? Дело в том, что наряду с материальной, исторической, художественной ценностью, присущей немногим вещам, каждая вещь, даже самая ничтожная, может обладать личностной, или лирической, ценностью. Это зависит от степени пережитости и осмысленности данной вещи, от того, насколько освоена она в духовном опыте владельца. Если в ней угаданы какие-то существенные смыслы и запечатлены в подписи, в комментарии к ней, то такая вещь вполне достойна стать экспонатом лирического музея. Назначение этого музея - раскрыть бесконечно разнообразное и глубокое значение вещей в человеческой жизни, их богатый образный и понятийный смысл, вовсе не сводимый к утилитарному применению.
      Вся человеческая жизнь в значительной мере состоит из вещей и откладывается в них, как своеобразных геологических напластованиях, по которым можно проследить смену возрастов, вкусов, привязанностей, увлечений. Детские игрушки - мяч, кукла, совок... Ластик, ручка, пенал, портфель... Рюкзак, лыжи. теннисные ракетки... Настольная лампа, книга, тетрадь... Сумочка, кошелек, зеркало, веер... Бумажник, портсигар, ключи, разнообразные документы... Ножницы, вязальные спицы... Лопата, клещи, молоток... Компас, часы, термометр, увеличительное стекло... Чашки, тарелки, привычный стул у окна... Простой камешек, привезенный когда-то с моря,- на нем привык останавливаться взгляд... Каждая вещь включена в целостное магнитное поле человеческой жизни и заряжена ее смыслом, обращена к ее центру. С каждой вещью связано определенное воспоминание, переживание, привычка, утрата или приобретение, раздвинувшийся жизненный горизонт. Обычность вещей свидетельствует об их особой значительности, которой лишены вещи "необычные" - о способности входить в обыкновение, срастаться со свойствами людей и становиться устойчивой и осмысленной формой их существования.
      Мир артикулируется, "выговаривается" в вещах - не случайно само слово "вещь" этимологически родственно "вести" и первоначально значило "сказанное, произнесенное" (ср. однокоренное латинское "vox" - "голос"). Услышать этот голос, заключенный в вещах, вещающий из их глубины,- значит понять их и себя. Само противопоставление "вещное" - "человеческое" можно провести лишь условно, в рамках той "человещной" общности, которая по сути своей так же нерасторжима, как тело и душа. Вещность имеет в человеке свое "чело" и сама выступает как его продленное "тело". Что ни вещь, то особый выход человека вовне: в природу или в искусство, в пространство или в мысль, в движение или в покой, в созерцание или творчество. Все основные составляющие человеческой жизни находят соответствие в вещах, как буквах, из которых слагаются полносмысленные поступки, ситуации, взаимоотношения. Нет ни одной вещи: от автомашины до пуговицы, от книги до фантика,- которая не имела бы своего места в культуре и не приобщала бы к ней, требуя от владельца встречного внимания и осознания. Ведь совокупностью окружающих вещей определяется его собственное положение в мире, осмысленность его существования. Отпавшая от смысла вещь - разрыв в системе связей с окружающими и с самим собой.
      Вот здесь,, вокруг вещей, встречаемых нами на каждом шагу, и образуется область, еще ждущая своего исследования, даже требующая создания новой области знания - можно было бы назвать ее реалогией (от латинского res-вещь)'. Пока слова "реалогия" или "вещеведение" звучат непривычно для слуха, но рано или поздно они должны были бы появиться. Ведь огромное большинство вещей, повсеместно и повседневно нас окружающих, никак не укладываются в рамки не только музейной практики, но и теоретических дисциплин, изучающих вещи: промышленной технологии, технической эстетики, товароведения, искусствознания. Конечно, вещи, прежде чем попасть в руки владельцев, проходят, как правило,
     
     
      1. Проект этой науки предложен автором в статье "Реалогия - наука о вещах".-"Декоративное искусство СССР", 1985, &;gt;№ 6, с. 21- 22, 44. В этом же журнале см. интересные материалы дискуссии вокруг проекта и вообще проблематики вещеведения: Аронов В. Вещь в аспекте искусствознания (1985, № 11); Анненкова Л. "Реалогия" и смысл вещи (1986, № 10); Воронов Н. На пороге "вещеведения" (там же).
     
     
      и через фабричный цех, и через торговую сеть, часто еще и через проектировочное бюро дизайнера, иногда - через мастерскую художника-прикладника. Но предмет вещеведения - это такая сущность вещи. которая совсем не сводится к техническим качествам изделия, или к экономическим свойствам товара, или к эстетическим признакам произведения. Вещь обладает особой сущностью, которая возрастает по мере того, как утрачивается технологическая новизна, товарная стоимость и эстетическая привлекательность вещи. Эта сущность, способная сживаться, сродняться с человеком, раскрывается все полнее но мере того, как другие свойства вещи отходят на задний план, обесцениваются, устаревают. Единственное свойство вещи, возрастающее в ходе ее освоения,- это сама ее личностная наполненность, свойственность человеку. Каждая вещь существенна уже потому, что существует, но от человека зависит - своим опытом и вниманием раскрыть эту сущность, превратить безусловную самоценность каждой вещи в ценность ее для себя.
      В том и состоит задача реалогии как теоретической дисциплины и лирического музея как ее экспериментального обоснования, практического вещеведения, чтобы постичь в вещах их собственный, нефункциональный смысл, не зависимый ни от товарной стоимости, ни от утилитарного назначения, ни даже от их эстетических достоинств.
      Хотелось бы предложить одно предварительное терминологическое разграничение - "предмета" и "вещи", которые обнаруживают совершенно разные типы контекстных сочетаний'. "Предмет" требует в качестве дополнения неодушевленного существительного, а "вещь" - одушевленного. Мы говорим "предмет чего?" - производства, потребления, экспорта, изучения, обсуждения, разглядывания... но: "вещь чья?" - отца, сына, жены, подруги, приятеля, попутчика... Язык никогда не лжет, и в данном случае он лучше, чем любое теоретическое рассуждение, показывает разницу между предметом и вещью, между принадлежностью одного и того же явления к миру объектов и к миру субъектов. Суть в том. что вещь по природе своей не является предметом, выступает не как объект какого-либо воздействия, но как принадлежность субъекта, "своя" для кого-либо.
     
     
      См.: Словарь сочетаемости слов русского языка. М., "Русский язык", 1983, с. 53, 423
     
     
      "Изделия", "товары", "раритеты" и т. п.- это, в сущности, разные виды предметов: предметы производства и потребления, купли и продажи, собирания и созерцания. Между предметом и вещью примерно такое же соотношение, как между индивидуальностью и личностью: первое - лишь возможность или "субстрат" второго. Предмет превращается в вещь лишь по мере своего духовного освоения, подобно тому как индивидуальность превращается в личность в ходе своего самосознания, самоопределения, напряженного саморазвития. Сравним еще: "он сделал хороший предмет"- "он сделал хорошую вещь". Первое означает- произвести что-то руками, второе - совершить какой-то поступок. В древнерусском языке слово "вещь" исконно значило "духовное дело", "поступок", "свершение", "слово" ' - и это значение, привходящее и в современную интуицию вещи, должно теорией раскрываться все полнее и полнее. В каждом предмете дремлет что-то "вещее", след или возможность какого-то человеческого свершения...
      Лирический музей - это и есть опыт "распредмечивания" вещей, наиболее близких каждому из нас; не удаленных в историческое прошлое, не отнесенных к чуждой природной или этнической среде, не принадлежащих кому-то другому, а личных, своих; и проверка подлинной меры их освоенности. Действительно ли мы понимаем, что значат эти вещи для нас? Как, входя в наше ближайшее окружение, они ведут за собой дальние, всеобъемлющие смыслы, связывают нас с целостной системой культуры, с ее традициями и возможностями? как прочерчивается через них линия личной судьбы и перспектива внутреннего становления? Все это может быть выражено субъективно - в той степени, в какой само лирическое "я" экспонента определяет способ своего выражения в экспонате2. Важна сама возможность выражения, присутствие лирического начала в глубине вещей, их нечуждость, сродность человеческому "я" и его самоопределению в мире.
     
     
      1. Колесов В. В. Древнерусская вещь.-в кн.: Культурное наследие Древней Руси. Л., "Наука", 1976, с. 260-264.
      2 Экспонент (буквально- "выставляющий") -не только автор, но и лирический горой экспозиции, образ которого создается совокупностью экспонатов.
     
     
      Для традиционных музеев существенна некоторая эпическая дистанция между вещью и той действительностью, из которой она извлечена и которую представляет как бы издалека, отстранение. Эта дистанция необходима для установления объективной значимости вещей, для испытания их временем, общественным признанием, для научного исследования их подлинности и представительности. Но столь же необходим и другой род музейной работы - не эпика, а лирика вещей, раскрытых не извне, с точки зрения эрудированного специалиста, а изнутри той самой духовной и культурной ситуации, в которой эти вещи действуют и живут, как неотделимые от жизни своего владельца. Экспонировать и комментировать лично мне принадлежащую вещь - это и есть возможность, предоставляемая каждому лирическим музеем. Смысл вещей тут раскрывается из точки их жизненного осуществления, как присутствующий здесь и сейчас, в горизонте того сознания, которое пользуется ими и воплощается в них.
      Пусть эти вещи не столь значительны, как выставленные в исторических и художественных музеях,- ведь и лирическое произведение чаще пишется не о грандиозных событиях, не о падении Трои или о пожаре Москвы, а о "чудном мгновенье", о промелькнувшей улыбке, о дуновении ветерка, о пылинке "на ноже карманном" (А. Блок). Вещь тут выступает в качестве метафоры или метонимии, передающей духовное через физическое или целое через часть. Лирический экспонат - нечто вроде поэтического тропа, прямое значение которого совпадает с материальным бытием и бытовой функцией вещи, а переносное охватывает всю совокупность переживаний и умозрений, в ней выраженных.
      Лирический музей имеет свою историческую актуальность, поскольку и та личностная сущность вещей, которую он призван постигать, по-настоящему выявляется только сейчас, в эпоху их растущего обезличивания.