Первое письмо До было датировано днем ее нового "назначения". Она писала, что ей посчастливилось встретиться с Ми, сообщала, что все благополучно, выражала надежду, что столь же благополучно обстоят дела и у крестной, которая ведь вроде крестной и самой До. Далее следовали всякие происшествия, имевшие место в Ницце, одна-две тщательно замаскированные шпильки по адресу Мики и обещание расцеловать крестную при первой же поездке в Италию.
      Отправив письмо, До тут же пожалела, что не удержалась от шпилек: очень уж заметно. Крестная Мидоля - тонкая бестия, недаром же она с панелей Ниццы ухитрилась перенестись в итальянские палаццо, она сразу все учует. Но ничуть не бывало! Ответ был получен через четыре дня, и прямо-таки ошеломительный. До для нее, дескать, сущее благословение. Она все такая же, какой помнит милую девочку ее крестная Мидоля: кроткая, рассудительная, любящая. К сожалению, До, видимо, заметила, что "наша" Мики очень переменилась. В конце письма выражалась надежда, что эта чудесная встреча окажет на Мики благотворное влияние; к письму прилагался чек.
      До вернула чек в своем следующем письме, обещав делать все, что в ее силах, ради "нашей" баловницы, которая просто очень взбалмошная, хоть иной раз и может показаться, что у нее нет сердца. Засим - тысяча поцелуев, всем сердцем Ваша".
      В конце марта До получила пятое ответное письмо. Теперь она подписывалась так: "твоя крестница".
      В апреле До выпустила коготки. Однажды вечеров за столиком в ресторане она при Ми открыто атаковала Руссена, оспорив меню, предложенное "вверенной ее попечению" особе. Суть была, конечно, не в том, что Мики обычно плохо спит после курятины под винным соусом, а в том, что Франсуа мерзавец, подхалим, лицемер и До уже видеть не могла его физиономию.
      Через два дня дело приняло более серьезный оборот. Ресторан был уже другой, повод для спора - тоже, но Франсуа-то остался мерзавцем, и он дал отпор. До услышала, что она нечиста на руку, играет на чувствах подруги, не чужда порокам, распространенным в закрытых учебных заведениях. При последнем обмене репликами, довольно-таки хлесткими, Мики замахнулась. До уже приготовилась получить оплеуху, но поняла, что выиграла поединок, когда рука Мики опустилась на физиономию мерзавца.
      Однако до благополучного завершения дела было еще далеко. Когда они вернулись в "Резиданс", Франсуа устроил сцену, заявив, что не собирается ночевать с двумя-с юродивой и аферисткой, - и ушел, хлопнув дверью. Сцена продолжалась между До, которая, оправдываясь, еще резче обличала Франсуа, и Мики, разъяренной тем, что ей пришлось услышать малоприятные истины. Это была уже не та шуточная возня, которая происходила в памятный вечер, когда девушки рассматривали фотографии. На До обрушился шквал затрещин, щедро раздаваемых с правой и левой руки, он проволок ее по комнате, бросил на кровать, снова подхватил, исторг из нее потоки слез и причитаний и оставил ее, растрепанную и с кровью из носа, на коленях у двери. Мики поставила ее на ноги, потащила ее, рыдающую, в ванную и впервые в жизни собственноручно наливала ванну и подавала полотенца.
      Три дня они не разговаривали. Франсуа явился назавтра после драки. Окинув критическим взглядом заплывшее лицо До, он бросил: "Ну что ж, моя цыпочка, образина стала почище прежней", - и увел Мики, чтобы отпраздновать это событие. А вечером До снова взяла щетку для волос и безмолвно приступила к своим обязанностям. Еще через день, сообразив, что хоть говорить беда, а молчатьдругая, она уткнулась головой в колени Мики и просила прощения. Они заключили мир, скрепив его слезами и солеными поцелуями. Мики вытащила из своих шкафов целый ворох унизительных и жалких подарков. Все три дня она носилась по магазинам, чтобы придать себе уверенности.
      И надо же было коварной судьбе на той же неделе столкнуть До с Габриелем, которого она не видела месяц. Она как раз выходила из парикмахерской, и лицо ее еще являло следы истерического припадка Ми. Габриель усадил ее в свою "дофину". Он, дескать, более или менее примирился с их разрывом: он просто беспокоился за нее, и все. Но теперь, увидев ее в такой раскраске, он будет еще больше беспокоиться. Что же это с ней делают? До не сочла нужным лгать.
      - Она тебя избила? И ты терпишь?
      - Я не смогу тебе этого объяснить. Мне с ней хорошо. Она нужна мне как воздух. Ты не поймешь. Мужчины понимают только мужчин.
      Габриель и в самом деле неодобрительно покачал головой, однако истина уже брезжила в его мозгу. До пытается уверить его, что она прямо-таки влюблена в свою длинноволосую кузину. Но он знает До. Она не способна ни в кого влюбиться. Если она терпит побои истеричной девчонки, стало быть, у нее что-то на уме: какая-то глупая, весьма несложная и куда более опасная мыслишка.
      - На что ты живешь с тех пор, как ушла из банка?
      - Она дает мне все, чего я захочу.
      - А дальше что?
      - Понятия не имею. Знаешь, она не злая. Она меня очень любит. Я встаю, когда мне хочется, у меня много разных платьев, я всюду с ней бываю. Тебе этого не понять.
      До простилась с Габриелем, спрашивая себя, а вдруг он действительно понял. Но он тоже очень ее любил. Ее все очень любили. Никто не мог прочесть по ее глазам, что после того, как ее избили, в ней что-то умерло, что нужна ей не эта избалованная девчонка, но жизнь, которую До слишком долго вела только в мечтах и которую эта избалованная девчонка даже не способна вести. На ее месте До лучше прожила бы эту жизнь. Она лучше использовала бы роскошь, легкие деньги, зависимость и трусость окружающих. Что ж, Мики когда-нибудь заплатит за побои, обещала же она платить за все. Но не это главное. Ей придется сполна заплатить и за иллюзии мелкой банковской служащей, которая ведь ни на кого не рассчитывала, ни у кого не просила любви, не думала, что мир станет краше, если ее приласкают.
      Уже несколько дней Доменика предчувствовала, что убьет Ми. Простившись с Габриелем, она просто сказала себе, что сейчас у нее стало одним поводом больше. Она покончит не только с бесполезным, бездушным насекомым, но и с собственным чувством унижения и злобы. До вынула из сумочки темные очки. Во-первых, потому что, по правде говоря, такое может прочесть по глазам любой. Во-вторых, потому что у нее был синяк.
      В мае своеволие Мики перешло все мыслимые границы. Вняв вздорным советам Франсуа Руссена, на которые он был мастак, она вздумала поселиться в особняке на улице Курсель, принадлежавшем крестной Мидоля. Синьора Рафферми никогда там не жила. Мики очертя голову бросилась переоборудовать дом. И так как она была упряма, а кредит ей не предоставлял никто, кроме тетки, то за двое суток отношения между Парижем и Флоренцией весьма обострились.
      Мики выбила нужную ей сумму, оплатила свои векселя, заказала роспись и мебель, но ей навязали в качестве управляющего делами Франсуа Шанса и, бухнув в колокола, срочно вызвали на подмогу первостатейную каргу, личность легендарную и лютую, в списке заслуг которой числилась собственноручная порка Мики.
      "Карга" звалась Жанной Мюрно. Мики рассказывала о ней мало и в таких мерзких выражениях, что нетрудно было вообразить, какой ужас наводит на нее Мюрно. Снять с Мики штанишки и отшлепать ее по мягкому месту, когда ей было четырнадцать лет, - одно это уже являлось подвигом. Но сказать "нет", когда Мики в свои двадцать говорит "да", и урезонить ее - такое бывает только в сказках и кажется совершенно неправдоподобным.
      Впрочем, не все тут было правдой. До поняла это, едва увидела "каргу". Она была высокая, золотоволосая, спокойная. Мики не боялась, не ненавидела ее, дело обстояло хуже. Она не переносила присутствия Жанны даже в трех шагах от себя. Она так безмерно боготворила Жанну, так явно теряла при ней душевное равновесие, что До была этим потрясена. Может статься, не одни банковские служащие плачут в подушку. Мики, по-видимому, много лет мечтала о такой Мюрно, какой не существует в природе, испытывала от этого все муки ада и сходила с ума, когда Жанна появлялась. До, знавшая о "карге" только понаслышке, была поражена ее значением в жизни Мики.
      Тот вечер ничем не отличался от прочих. Мики переодевалась, собираясь пойти куда-то с Франсуа. До читала, сидя в кресле; она-то и пошла отворить дверь. Жанна посмотрела на До так, словно перед ней заряженный пистолет, сняла пальто и позвала, не повышая голоса:
      - Мики, ты где? Мики появилась в купальном халате, силясь улыбнуться дрожащими губами, похожая на уличенную преступницу. Произошел краткий диалог по-итальянски, из которого До поняла немного - разве что то, что с каждой репликой Ми сникает и расползается на куски, как старая фуфайка. Она стояла, переминаясь с ноги на ногу, сама на себя не похожая.
      Жанна стремительно подошла к ней, поцеловала ее в висок, держа за локти, потом отстранила и несколько долгих минут пристально разглядывала. Вероятно, она говорила что-то не очень приятное. Голос у нее был низкий, спокойный, но слова звучали резко, как свист бича. Мики только встряхивала своими длинными волосами и не отвечала. Наконец До увидела, как она, побледнев, вырвалась из рук "карги" и отпрянула, запахивая халат.
      - Я тебя не просила приезжать! Могла сидеть дома! Да, я не изменилась, но и ты тоже. Ты как была стервой, Мюрно, так стервой и осталась. А ново только то, что ты мне осточертела.
      - Вы Доменика? - круто обернувшись к ней, спросила Жанна. - Пойдите же, закройте краны в ванной.
      - Не смей двигаться с места без моего разрешения! - вмешалась Мики, загораживая До дорогу. - Оставайся здесь. Если послушаться эту бабу хоть раз, от нее потом никогда не отвязаться.
      До невольно отступила на несколько шагов назад. Жанна пожала плечами и сама пошла закрывать краны. Когда она вернулась, Мики толкнула До в кресло и стала рядом. Губы ее дрожали.
      Жанна остановилась на пороге - светловолосая великанша - и зачастила скороговоркой, чтобы ее нельзя было перебить, заканчивая каждую фразу, как точкой, взмахом указательного пальца. До несколько раз услышала свое имя.
      - Говори по-французски, - сказала Ми. - До не понимает. Ты лопаешься от ревности! Ей стало бы все ясно, знай она по-итальянски. Да погляди ты на себя, ты же лопаешься от ревности! Если бы ты видела свое лицо! Ты же сейчас уродина, ну просто уродина!
      Жанна улыбнулась и ответила, что До тут ни при чем. Если До будет так любезна и выйдет на несколько минут из комнаты, это будет лучше для всех.
      - До останется на месте! - сказала Мики. - Она все отлично понимает. Она слушается меня, а не тебя. Я люблю ее, она моя. Вот, посмотри.
      Мики наклонилась, притянула До к себе, держа ее за голову, поцеловала в губы - раз, другой, третий. До покорялась, перестав дышать, окаменев, твердя себе: "Я убью ее, я найду способ ее убить, но какую же власть имеет над ней эта итальянка, чтобы толкать ее на такие обезьяньи выходки". Губы у Мики были мягкие, трепещущие.
      - Когда тебе надоест кривляться, - спокойно сказала Жанна, - пойди оденься и уложи свои вещи в чемодан. Рафферми желает тебя видеть.
      Мики выпрямилась - из них трех хуже всего чувствовала себя она, - поискала взглядом чемодан. Где-то в комнате был чемодан. Куда же он запропастился? Открытый и пустой, чемодан оказался на ковре, за ее спиной. Она подняла его обеими руками и швырнула в Жанну, но каким-то чудом промахнулась.
      Затем Мики сделала два шага, крикнув что-то по-итальянски, вероятно ругательство, схватила с камина вазу - прелестную голубую вазу, довольно увесистую - и тоже бросила в голову золотоволосой великанши. Та осталась невредима, хотя даже не шелохнулась. Ваза разбилась вдребезги о стену. Жанна обогнула стол, большими шагами подошла к Мики, взяла ее одной рукой за подбородок, а другой влепила ей пощечину.
      Потом, надевая пальто, она сказала, что ночует на улице Курсель, а завтра в двенадцать вылетает и взяла билет на самолет и для Мики. В дверях она добавила, что Рафферми при смерти. В распоряжении Мики десять дней, если она хочет повидать крестную. Как только Жанна ушла, Мики упала в кресло и разрыдалась.
      До позвонила у подъезда особняка на улице Курсель, когда, по ее расчету. Ми с Франсуа уже входили в театр. Жанна Мюрно не очень удивилась ее появлению. Сняв с До пальто, она повесила его на ручку двери. Повсюду в доме стояли стремянки, ведра с краской, валялись вороха содранных обоев.
      - У нее все-таки есть вкус, - сказала Мюрно. - Здесь будет очень красиво. От запаха краски у меня делается мигрень, а у вас? Пойдемте на второй этаж, там более или менее сносно.
      Наверху, в спальне, которую уже обставили кое-какой мебелью, они уселись рядом на кровати.
      - Кто будет говорить первой, вы или я? - спросила Жанна.
      - Говорите вы.
      - Мне тридцать пять лет. Семь лет назад мне отдали в руки эту окаянную девчонку. Не скажу, чтобы я гордилась тем, что из нее вышло, но и тогда, когда я ее получила, гордиться было нечем. Вы родились четвертого июля тысяча девятьсот тридцать девятого года. Служили в банке. Восемнадцатого февраля нынешнего года вы посмотрели на Мики своими большими кроткими глазами, после чего переменили профессию. Теперь вы на должности куклы, которая не моргнув глазом принимает тумаки и поцелуи. Вам легко прикидываться этакой душкой, вы оказались более миловидной, но не менее прилипчивой, чем я думала. У вас на уме есть одна мыслишка, а у кукол обычно мыслей не бывает.
      - Я не понимаю, о чем вы.
      - Тогда дайте сказать. У вас на уме мыслишка, старая как мир. Впрочем, это даже не мысль, а так, что-то смутное, неопределенное, какой-то внутренний зуд. Многие испытали это до вас, в частности и я, но куда нам до вас, вы гораздо глупей и решительней. Мне хочется, чтобы вы поняли меня сразу: беспокоит меня не сама мыслишка, а то, как бы вы не стали носить ее как знамя. Вы уже натворили столько глупостей, что взбудоражили по меньшей мере два десятка человек. Если они так же ограниченны, как Франсуа Руссен, то, согласитесь, положение серьезное. О Рафферми можно сказать что угодно, но у нее холодная голова. А считать дурочкой Мики-недомыслие. У вас силенок не хватит, и вы меня раздражаете.
      - И все-таки я не понимаю, - сказала До.
      У нее пересохло в горле, и она убеждала себя, что это от запаха краски. Она попыталась было встать, но золотоволосая великанша спокойно усадила ее обратно на кровать.
      - Я прочла ваши письма к Рафферми.
      - Она вам их показывала?
      - Вы словно с луны свалились. Я их видела, вот и все. И приколотое к ним донесение: "Брюнетка, рост 1 и 68 см, родилась в Ницце, мать - приходящая служанка, отец-счетовод, имела двух любовников, одного - в восемнадцать лет, в течение трех месяцев, второго - в двадцать лет, до появления Мики, получает шестьдесят пять тысяч франков минус взносы на социальное страхование, отличительная черта: глупость".
      До вырвалась из ее рук и ринулась к двери. На первом этаже она не нашла своего пальто. Из соседней комнаты вышла Жанна Мюрно и подала его До.
      - Не ребячьтесь. Мне надо с вами потолковать. Вы, конечно, еще не ужинали. Поужинаем вместе.
      В такси Жанна назвала шоферу адрес ресторана неподалеку от Елисейских полей. Когда они сели лицом к лицу, разделенные настольной лампой. До заметила, что Жанна некоторыми своими движениями напоминает Мики, но как-то карикатурно, потому что она гораздо крупнее Мики. Жанна перехватила ее взгляд и сердито, словно недовольная тем, что так легко читает мысли До по ее глазам, заявила:
      - Это она мне подражает, а не я ей. Что будете есть?
      За ужином она все время сидела, как Мики, склонив голову набок и положив локоть на стол. Когда она говорила, отставленный указательный палец на ее огромной тонкой кисти как бы подчеркивал важность сказанного. Это тоже был жест Мики, только ярче и значительнее, чем у той.
      - Теперь, как ты понимаешь, слово за тобой.
      - Мне нечего вам сказать.
      - Зачем же ты ко мне пожаловала?
      - Чтобы объяснить. Теперь это уже не имеет смысла. Вы мне не верите.
      - Объяснить что?
      - Что Мики вас очень любит, что она плакала после вашего ухода, что вы слишком резки с ней.
      - Правда? Я хочу сказать: это правда, что ты затем и пришла? Вот видишь, я кое-что в тебе не уловила, пока мы не встретились, теперь начинаю понимать. Ты невероятно высокого мнения о себе. Нельзя считать других людей такими уж круглыми дураками.
      - Я по-прежнему вас не понимаю.
      - А вот мамаша Рафферми поняла, можешь мне поверить! Ах ты, дурочка! И Мики раз в сто хитрее тебя! Если ты не понимаешь, я тебе растолкую. Ты делаешь ставку не на подлинную Мики, а на ту, которую выдумала. Ты для нее сейчас - любовь с первого взгляда, это ее несколько ослепляет. Но, судя по твоему напору, ты надоешь ей еще быстрее, чем ее предыдущие увлечения. Есть и кое-что похуже: Рафферми, получив твои письма, и бровью не повела. Когда читаешь эти твои письма, волосы становятся дыбом! А она, подозреваю, отвечает тебе ласково. По-твоему, это не странно, нет?
      - Письма, письма! Да что уж такого особенного в моих письмах?
      - У них есть один недостаток: в них говорится об одной тебе. "Как бы я хотела быть Мики, как бы вы меня и, винили; будь я на ее месте, как бы хорошо я использовала ту жизнь, которую вы даете возможность вести ей!" Что, разве не так?
      До закрыла лицо руками.
      - Не мешало бы тебе кое-что усвоить, - продолжала Жанна. - Главный твой козырь по тысяче причин, которых ты не понимаешь, - в том, что ты нравишься Мики. И всегда при ней в нужную минуту. Кроме того, тебе никогда не добиться разрыва между Мики и Рафферми. Этого ты тоже не понимаешь, однако это так. Поэтому тебе не стоит суетиться. И, наконец, у Рафферми за полтора месяца было три кровоизлияния в мозг. Не через неделю, так через месяц она помрет. Твои письма бесполезны и опасны. Останется Мики, и все.
      Жанна отодвинула от себя полную тарелку - она так ничего и не ела, - вынула из лежавшей на столе пачки итальянскую сигарету и добавила:
      - Ну, и я, само собой.
      К отелю "Резиданс" они шли пешком. По дороге молчали. Золотоволосая великанша вела До под руку. Когда они дошли до угла улицы Лорда Байрона, До остановилась и быстро проговорила:
      - Я провожу вас, мне не хочется туда возвращаться.
      Они сели в такси. В особняке на улице Курсель запах краски стал как будто еще едче. Войдя в одну из комнат, Жанна Мюрно удержала До, которая собиралась пройти под стремянкой маляров. Обняв в темноте До за плечи, она повернула ее лицом к себе и даже чуть-чуть приподняла, так что До привстала на цыпочки, - казалось, Жанна хочет подтянуть До до уровня своего собственного роста.
      - Ты будешь сидеть смирно. Никаких писем не писать, ни в какие ссоры не ввязываться, никаких глупостей не делать. Через несколько дней вы переселитесь сюда. Рафферми умрет. Я вызову Мики во Флоренцию. Вызову в такой форме, что она не поедет. Что касается Франсуа, то я приготовлю тебе заручку в игре против него. А тогда незачем будет финтить: устранишь Франсуа и увезешь Мики подальше от него. Заручка будет без изъяна. Я тебе скажу, куда повезти Мики. На этот раз ты поняла? Ты меня слушаешь?
      Стоя в полосе лунного света, струившегося из окна, До кивнула головой. Большие руки золотоглавой великанши по-прежнему покоились на ее плечах. До больше не пыталась вырываться.
      - Сиди смирно - это все, что тебе нужно делать. Не считай Мики дурой, я так думала до тебя и ошиблась. Однажды вечером я поставила ее перед собой, вот так, как тебя, и получила такой отпор, какого мне еще никто никогда не давал. Ей было шестнадцать - почти столько, сколько было мне, когда Рафферми взяла меня к себе, и не намного меньше, чем тебе сейчас. Я знаю тебя только по твоим письмам, а они дурацкие, но я и сама в прежние времена писала бы такие же. Когда на мою шею навязали Мики, я бы ее с удовольствием утопила. С тех пор чувства мои к ней не переменились. Но я ее не утоплю. У меня есть другой способ избавиться от нее: ты. Маленькая дуреха, которая трясется от страха, но сделает все, что я прикажу, потому что, как и я, жаждет от нее избавиться.
      - Пустите меня, пожалуйста.
      - Слушай меня. До Мики у Рафферми была другая, такая же девчонка, восемнадцатилетняя и на несколько сантиметров повыше - это была я. Я приделывала каблуки к туфлям, намазывая их клеем, и было это во Флоренции. Потом все, чему я завидовала, было мне дано. А потом у меня все отобрали. Появилась Мики. Мне хочется, чтобы ты над этим поразмыслила и пока сидела смирно. Все, что ты испытываешь сейчас, я уже испытала. Но я кое-чему с тех пор научилась. Так не хочешь ли ты над этим поразмыслить? А теперь можешь убираться.
      Ее рука потащила До в прихожую, в кромешную тьму. До споткнулась о бидон с краской. Перед ней распахнулась дверь. До обернулась, но великанша, ни слова не говоря, вытолкала ее на улицу и заперла дверь.
      Назавтра в полдень До позвонила Жанне по телефону из кафе близ Елисейских полей, но та уже уехала. Телефонный звонок, должно быть, эхом отдавался в каждой комнате пустого особняка.
     
     
      ДА, УБИЛА
     
      Рукой в белой перчатке я зажала ей рот. Она мягко отвела мою руку, встала - в прямоугольнике света, падавшего из распахнутой двери, возник длинный темный силуэт. Вот так же, в полутьме, мы разговаривали с ней однажды вечером. Тогда, положив руки мне на плечи, она предложила убить принцессу с длинными волосами.
      - Откуда тебе все это известно? Есть вещи, о которых ты не можешь знать: например, о той ночи, когда она спала в моей комнате, или о той ночи, когда я бродила под ее окнами. Да и о моей встрече с этим, как его, Габриелем...
      - Неужели же ты не рассказала бы мне об этом! - ответила Жанна. - Ведь мы с тобой в июне две недели провели вместе.
      - Ты не встречалась с Мики после вашей ссоры в "Резиданс"?
      - Нет. Мне это было ни к чему. Я вовсе не собиралась увозить ее в Италию. На другое утро я встретилась с Франсуа Шансом, чтобы договориться о ремонте особняка, и улетела. Во Флоренции я испила свою чашу до дна. Рафферми совсем ополоумела от бешенства.
      Не поручусь, что Мики не созвонилась с ней после встречи со мной.
      Правда, ты считала, что этого не было. Так или иначе, но это ничуть не помогло! Рафферми до самого конца была зла на нее как черт.
      - Когда она умерла?
      - Неделю спустя.
      - И ты больше ничего не сказала мне перед отъездом?
      - Нет. Мне нечего было добавить. Ты очень хорошо понимала, о чем речь. Еще до знакомства со мной ты только о том и думала.
      В комнате вдруг стало светло: Жанна включила люстру. Я прикрыла глаза рукой в перчатке.
      - Пожалуйста, погаси!
      - Может, позволишь мне помочь тебе? Знаешь, который час? Ты же устала до смерти. Я привезла чистые перчатки. Сними эти.
      Сейчас, когда эта светловолосая, высокая заботливая женщина склонилась надо мной, мне снова казалось, что все рассказанное ею - только дурной сон. Нет, она добрая, великодушная, а я не способна была организовать убийство Мики. Все это неправда.
      Близился рассвет. Она взяла меня на руки и отнесла наверх. Когда она подходила к спальне прежней Доменики, я коснулась головой ее щеки. Она поняла и уложила меня на свою постель в спальне, которую занимала, пока я была в больнице. Минуту спустя, раздев и напоив меня, она склонилась надо мной - я дрожала от холода, - подоткнула одеяло и принялась молча разглядывать меня своими померкшими глазами.
      Когда мы были внизу, уже не помню, в какой из моментов ее рассказа, я сказала ей, что хочу умереть. Теперь же, чувствуя, как погружаюсь в сон, я испытала какой-то беспричинный страх.
      - Чем ты меня напоила?
      - Водой. С двумя порошками снотворного.
      Должно быть, она, как всегда, прочла в моем взгляде то, что было у меня на уме, так как прикрыла мне глаза рукой. Я еще слышала, как она говорит: "Сошла с ума, с ума, с ума", - затем ее голос стал быстро удаляться, я перестала чувствовать ее руку на своем лице, потом вдруг американский солдат в пилотке набекрень с улыбкой протянул мне плитку шоколада, вслед за ним моя школьная учительница шагнул ко мне, собираясь стукнуть линейкой по пальцам, и я уснула.
      Утром я осталась в постели. Жанна примостилась, одетая, на одеяле, и мы с ней порешили жить отныне на улице Курсель. Она рассказала мне об убийстве, а я - о своих вчерашних поисках. Сейчас мне казалось совершенно невероятным, чтобы Франсуа не заметил подмены.
      - Не так все это просто, - ответила Жанна. - Внешне ты уже и не ты, и не Мики. Я говорю не только о лице, но и о впечатлении в целом. Походка у тебя не та, что у Мики, но и не такая, какая была у тебя прежде. Кроме того, вы с ней не разлучались несколько месяцев. Последние недели ты настолько досконально изучила ее, чтобы потом ей подражать, что это сказывается в каждом твоем жесте. Слушая в первый вечер твой смех, я уже не понимала, кто это смеется: она или ты. Хуже всего то, что я уже не помнила, какой она была, какой была ты, у меня все перемешалось. Знала бы ты, какие мысли приходили мне в голову! Когда я тебя мыла, мне казалось, что я вернулась на четыре года назад, потому что сейчас ты тоньше Мики, а она была вроде такой же. В то же время я думала, что это невозможно. Да, вы были одного роста, но совсем не похожи. Не могла же я так ошибиться. Я уже стала бояться, что ты ломаешь комедию.
      - Для чего?
      - Почем я знаю! Чтобы избавиться от меня, остаться одной. Меня сводило с ума то, что я не могу ни о чем с тобой говорить до тех пор, пока ты не узнаешь всего. Комедию пришлось ломать мне. Обращаться с тобой, как будто ты Мики. Я совсем запуталась. За эти четыре дня я убедилась в одной ужасной вещи, хоть она многое упростит нам в дальнейшем: как только я услышала твой голос, я уже была не в состоянии вспомнить голос Мики; как только я увидела твою родинку, мне стало казаться, что она всегда была у Мики, а может, у тебя - черт его знает! Всего ведь не упомнить, понимаешь? Иногда ты вдруг делала какой-нибудь жест, и я видела перед собой Мики. А потом я так долго думала об этом жесте, что внушала себе: я спутала. На самом деле твои собственные жесты чередовались с жестами Мики - недаром же ты неделями твердила себе: настанет день, и мне придется делать это точь-в-точь как она.
      - Неужели этого довольно, чтобы ввести в заблуждение Франсуа Руссена? Не может быть. Я провела с ним полдня. Сперва он меня не узнал, но вечером мы оказались на диване, он больше часа обнимал и ласкал меня.
      - Ты была Ми. Он говорил о Ми. Ему казалось, что он держит в объятиях Ми. Да и притом он ведь хищник: много ли он обращал на нее внимания? Спал-то он с ее наследством. Больше ты с ним не увидишься, конец. А вот твоя встреча с Франсуа Шансом беспокоит меня куда больше.
      - Он ничего не заметил.
      - А я и не дам ему возможности что-либо заметить. Теперь мы примемся за дело по-настоящему.
      Она считала, что самое опасное ждет нас во Флоренции. Ми знали там многие годы. В Ницце же опасаться нужно только отца Ми. И вдруг до моего сознания дошло, что мне придется встретиться с человеком, дочь которого я убила, и броситься ему на шею, как это сделала бы она, а между тем мой отец и мать там же, в Ницце, оплакивают погибшую дочь; они, конечно, захотят повидаться со мной, поговорить о До, они будут с испугом всматриваться в меня - и узнают!
      - Не дури! - воскликнула Жанна, схватив меня за руки. - Тебе незачем их видеть! Но вот отца Мики - придется. Ну, поплачешь немного - это объяснят твоим волнением. А своих родителей тебе лучше с этих пор никогда не вспоминать. Да и помнишь ли ты их?
      - Нет. А что, если вспомню?
      - К этому времени ты станешь другой. Ты и сейчас уже другая.

К титульной странице
Вперед
Назад