Ты - Мики. Мишель Марта Сандра Изоля, родилась 14 ноября 1939 года. Ты стала моложе на пять месяцев, потеряла отпечатки пальцев, выросла на один сантиметр. И точка.
      Это было только началом нового ужаса. В полдень она съездила в Нейи за нашими вещами, побросала их и чемоданы как попало в машину и привезла. Я вышла в сад как была, в халате, чтобы помочь ей внести их в дом. Она отослала меня в комнату, сказала, что мне это нельзя, еще надорвусь.
      О чем бы мы с ней теперь ни заговаривали, мои мысли непрестанно возвращались к той ночи на мысе Кадэ, о которой Жанна мне рассказала. Я не хотела об этом думать; я отказывалась смотреть кадры фильма с Мики, которые Жанна отсняла во время каникул и которые помогли бы мне подражать Мики. Однако любое слово, сказанное нами, приобретало двойной смысл и вызывало в моем воображении картины гораздо более мучительные, чем любые фильмы.
      Жанна одела меня, покормила, посетовала, что должна оставить меня часа на два одну - ей надо ехать к Франсуа Шансу, заглаживать впечатление от наделанных мною вчера глупостей.
      Всю вторую половину дня я томилась, пересаживалась из кресла в кресло, гляделась в зеркало, снимала перчатки, разглядывала свои руки. Подавленная, я с ужасом наблюдала чужака, поселившегося во мне и бывшего для меня ничем, пустым звуком, смутным образом.
      Больше, чем совершенное мною преступление, тревожило меня другое: ощущение, что я становлюсь кем-то иным. Я превращалась в игрушку, в марионетку в руках трех незнакомок. Которая из них перетянет к себе управляющие мною нити? Завистливая банковская служащая, терпеливая как паук? Мертвая принцесса, что когда-нибудь непременно снова взглянет на меня из зеркала, раз я задумала стать ею? Или рослая молодая женщина с золотистыми волосами, которая издали неделями подводила меня к убийству?
      Когда крестная Мидоля умерла, рассказывала Жанна, Мики и слышать не хотела о поездке во Флоренцию. Похороны состоялись без нее; близким синьоры Рафферми даже не потрудились объяснить ее отсутствие.
      В тот вечер, когда Мики узнала о смерти крестной, она решила кутнуть в компании Франсуа и других своих друзей. Я была с ними. Мики захмелела, стала буянить в кабачке неподалеку от площади Звезды, оскорбила выпроваживавших нас полицейских, хотела вернуться домой не с Франсуа, а с другим парнем. Заупрямилась, и Франсуа ушел восвояси.
      В конце концов час спустя был выдворен за дверь и его преемник, а мне пришлось баюкать Мики до полуночи. Она плакала, вспоминала покойную мать, детство, говорила, что Жанна перестала для нее существовать, что она не желает больше слышать ни о ней, ни о ком другом, когда-нибудь и я увижу, "что это такое". А в заключение - приняла снотворное.
      Несколько дней она была предметом всеобщего внимания. Ей соболезновали, приглашали в гости. Мики вела себя образцово, как достойная наследница миллиардов Рафферми.
      На улицу Курсель она приехала до окончания ремонта, в ту часть дома, где уже можно было кое-как устроиться.
      Однажды днем, когда я была одна в нашем новом доме, я получила телеграмму от Жанны. Телеграмма содержала только ее фамилию и номер телефона во Флоренции. Я тотчас же позвонила ей. Для начала она обозвала меня идиоткой за то, что я звоню из дома Мики, а затем сказала, что пришло время отделаться от Франсуа. У меня, дескать, появилось подозрение, что Руссен плутует, поэтому я прошу Мики проверить смету работ в особняке на улице Курсель и разобраться, нет ли там каких-нибудь махинаций между ее любовником и подрядчиками. Жанна велела мне позвонить ей по тому же номеру телефона и в тот же час через неделю, но не из дому, а из какогонибудь почтового отделения.
      На другой же день Мики провела расследование, переговорила с подрядчиками и, как она и предполагала, не обнаружила в предъявленных счетах ничего подозрительного. Я терялась в догадках: что у Жанны на уме? Ведь было очевидно, что Франсуа надеется сорвать куш куда больший, чем комиссионные за малярные работы или за поставку мебели, так что мысль о таком примитивном плутовстве навряд ли пришла бы ему в голову.
      В чем тут суть, я поняла, когда мы с Мики вернулись домой и я стала свидетельницей сцены, которую пришлось выдержать Франсуа. Он взял на себя все дела по ремонту. Оказывается, он послал во Флоренцию копии смет и счетов еще до того, как Мики сообщила туда о своих планах ремонтировать особняк. Франсуа оправдывался как мог, объясняя, что, будучи подчиненным Шанса, естественно, обязан был вести переписку с Рафферми. Мики обозвала его подхалимом, доносчиком, охотником за приданым и выгнала вон.
      Наверное, она все же встретилась бы с ним на другой день, но теперь я уже знала, чего добивается Жанна. Мне оставалось только продолжать в том же духе. Мики отправилась к Шансу, но он был не в курсе. Тогда она позвонила по телефону во Флоренцию одному из секретарей своей тетки и выяснила, что Руссен, выслуживаясь перед Рафферми, постоянно осведомлял ее обо всем. Самое смешное - что он, как и я, возвращал ей чеки, которыми она хотела его купить.
      Я позвонила Жанне в условленный день и час. Май подходил к концу. В Париже стояла чудесная погода, на юге - еще лучше. Жанна велела мне ублажать Мики, как я умею это делать, и уговорить ее взять меня с собой на юг. У Рафферми вилла на взморье, на мысе Кадэ. Там-то мы и встретимся, когда настанет время, сказала Жанна.
      - Настанет время для чего?
      - Заткнись, - отрезала Жанна. - Я сделаю все, что надо, чтобы помочь тебе ее убить. Твое дело маленькое: быть душкой, а я буду думать за нас обеих. Позвонишь мне через неделю. Надеюсь, вы будете уже готовы к отъезду.
      - Завещание еще не вскрыли? Есть какие-нибудь неприятности? Имею же я право знать...
      - Повесь трубку, - сказала Жанна, - Надоела.
      Спустя десять дней, в начале июня, мы с Мики были уже на мысе Кадэ. Мы добирались туда целую ночь на ее маленькой машине, битком набитой чемоданами. Утром мадам Иветта, местная жительница, знавшая Мюрно - как все здесь звали Жанну, - отперла виллу.
      Вилла была большая, залитая солнцем, напоенная ароматом сосен. Мы спустились на пустынный галечный пляж у подножия скалы и выкупались. Мики учила меня плавать. Затем мы, как были, в мокрых купальниках завалились на кровать и проспали бок о бок до вечера.
      Я проснулась раньше нее. Долго глядела на спавшую рядом Мики, стараясь угадать, какие сны скрываются за ее сомкнутыми длинными ресницами. Отодвигая от себя ее ноги, я почувствовала, какие они теплые и живые. Меня охватило отвращение к самой себе. Я взяла машину, поехала в ближайший городок, Ла-Сьота, и сказала Жанне по телефону, что я противна самой себе.
      - Тогда катись обратно, откуда взялась. Поступи в другой банк. Ходи стирать белье, как твоя мать. И отвяжись от меня.
      - Будь вы здесь, все было бы иначе. Почему вы не приезжаете?
      - Откуда ты звонишь?
      - С почты.
      - Тогда слушай внимательно. Я посылаю тебе телеграмму в Ла-Сьота на имя Мики в "Кафе Дезирады". Это последнее кафе в конце пляжа, чуть не доезжая поворота налево к мысу Кадэ. Зайди туда и предупреди, что ждешь телеграмму и заедешь за ней завтра утром. Потом позвони мне. А теперь повесь трубку.
      Я остановилась у кафе, заказала себе кока-колу и попросила хозяина принять корреспонденцию, которая может прийти сюда на имя мадемуазель Изоля.
      - А про что там будет, про дела или про любовь? Ну, ежели про любовь, то я не против.
      В тот вечер Мики захандрила. После ужина, который подала нам мадам Иветта, мы привязали ее велосипед сзади к кузову машины и отвезли Иветту в Лек, где она жила. Затем Мики решила направить стопы в более цивилизованные края, повезла меня в Бандоль, танцевала там до двух часов ночи, но объявила, что мальчики на юге пресные, и мы вернулись домой. Выбрав спальню себе, затем мне, она сонно чмокнула меня в щеку и ушла, сказав: "Мы, конечно, не станем прозябать в этой дыре". А так как мне хотелось в Италию, Мики пообещала повезти меня туда, показать Неаполитанский залив, Кастелламмаре, Сорренто, Амальфи. "Вот это будет шикарно! Спокойной ночи, цыпленочек!"
      Ближе к полудню я заехала в "Кафе Дезирады". Телеграмма от Жанны была какая-то непонятная: "Кларисса прокладка. Целую". Я снова вызвала Флоренцию из почтового отделения в Ла-Сьота.
      - Ей здесь не нравится. Хочет увезти меня в Италию.
      - Вряд ли у нее хватит денег, - ответила Жанна. - Занять ей не у кого, она не преминет обратиться ко мне. Без ее вызова я приехать не могу - она не потерпит. Ты получила мое послание?
      - Да, но ничего не понимаю.
      - Я и не надеялась, что ты поймешь. Я имею в виду второй этаж, первую дверь налево. Советую тебе заглянуть туда и пораскинуть мозгами. Думать всегда лучше, чем говорить, особенно по телефону. Отвинчивать, смачивать каждый день - вот все, что от тебя требуется. Повесь трубку и поразмысли. Разумеется, о поездке в Италию не может быть и речи.
      Я слышала в трубке потрескивание и приглушенные голоса, доносившиеся с промежуточных станций на всем протяжении от Ла-Сьота до Флоренции. Конечно, стоило бы кому-нибудь прислушаться... Но что тут могло привлечь внимание?
      - Позвонить вам снова?
      - Через неделю. Будь осторожна.
      Я вошла в ванную рядом со своей комнатой к концу дня, когда Мики загорала на пляже. "Кларисса" оказалась маркой газовой колонки. Должно быть, газ провели совсем недавно - трубы даже не были покрашены. Одна из них шла поверху стены вокруг всей комнаты. У колена трубы я приметила стык. Чтобы справиться с задачей, пришлось смотаться в гараж за разводным ключом. Я нашла его в багажнике машины, в инструментальной сумке. Мадам Иветта мыла каменный пол в нижнем этаже. Она женщина разговорчивая, и я потеряла из-за нее несколько минут. Я вернулась в ванную, дрожа от страха, как бы не пришла Мики. Каждый раз, когда мадам Иветта переставляла внизу стулья, я вздрагивала.
      Однако я отвернула соединительную гайку и вынула прокладку - толстую пластинку из материала, похожего на пропитанный чем-то картон. Поставив ее на место, я снова навернула гайку, открыла газ и зажгла горелку постоянного подогрева, которую перед этим погасила.
      Когда я прятала разводной ключ в сумку с инструментом, в конце дорожки от пляжа показалась Мики.
      План Жанны был мне не вполне ясен. Смачивать каждый день прокладку... Я понимала: делается это, чтобы она мало-помалу как будто сама по себе расползлась. Размокание объяснят потом воздействием пара от наших купаний. Так что я решила почаще принимать ванну - пусть на потолке и на стенах будут пятна от сырости. Но чего мы этим добьемся? Жанна хочет, чтобы я повредила газопровод, значит, она хочет устроить пожар. При зажженной горелке газ, вытекающий из трубы, мог бы вызвать взрыв, но его ведь никогда не будет столько, сколько нужно: утечку задержит гайка.
      Допустим, план Жанны разработан лучше, чем я предполагаю, и пожар может произойти; что мы от этого выиграем? Если Мики погибнет, я неизбежно окажусь за бортом той жизни, которую веду, вернусь к исходному положению.
      Неделю я выполняла приказ Жанны, не смея додумать его до конца. Я размачивала прокладку в воде, разминала ее пальцами, чувствуя, как вместе с ней размякаю и я.
      - Не понимаю, чего вы добиваетесь, - сказала я по телефону Жан не. - В общем, слушайте: либо вы приедете сейчас, либо я все брошу.
      - Ты делаешь то, что я сказала?
      - Да. Но я хочу знать, что дальше? Не понимаю, какую выгоду вы находите в этой затее, зато хорошо знаю, что мне она не сулит никакой.
      - Не болтай глупостей. Как там Мики?
      - Хорошо. Купается. Мы играем в плавательном бассейне в шары. Наполнить водой его не удалось. Никто не знает, как это делается. Совершаем прогулки.
      - Ну, а мальчики?
      - Ни единого. Она засыпает, только когда я держу ее за руку. Уверяет, что навсегда покончила с любовью. А как выпьет, так заводит речь о вас.
      - Ты умеешь говорить как Мики? Я не поняла вопроса.
      - Это, моя милочка, как раз то, ради чего тебе выгодно продолжать. Поняла? Нет? Ну ничего. А теперь поговори со мной, как Мики. Изобрази ее, а я послушаю.
      - Да разве это жизнь? Начать с того, что Жанна - чокнутая! Знаешь, под каким знаком она родилась? Под знаком Тельца. Бойся Тельца, цыпленок, это люди шкурные! Все от головы, ничего от сердца. Ты под каким знаком родилась? Рак - это неплохо. То-то глаза у тебя рачьи. Знавала я одного человека, у него были такие же глаза: вот такие, смотри, большие-пребольшие. Знаешь, это было ничего, занятно. А ее мне жаль, она бедняга: на десяток сантиметров длиннее, чем нужно, оттого и не чувствует себя уверенной. А знаешь, что она вообразила?
      - Хватит, - сказала Жанна. - Не хочу этого знать!
      - А ведь это интересно. Правда, по телефону этого не скажешь. Ну что, получилось?
      - Нет. Ты повторяешь ее слова, а не играешь ее. Что, если бы тебе пришлось ее играть? Поразмысли-ка над этим. Я приеду через неделю, как только она меня позовет.
      - Не мешало бы вам запастись к приезду вескими доводами. Потому что с тех пор, как вы мне твердите "поразмысли", я стала размышлять.
      Вечером в машине по дороге в Бандоль, где она решила поужинать, Мики сказала, что встретила днем занятного парня. И мысли у этого парня тоже занятные. Посмотрев на меня, она добавила, что, в конце концов, ей здесь, может, и понравится.
      В свои денежные затруднения она меня не посвящала. Когда мне нужны были деньги, я обращалась к ней. На другой день она остановила машину у почты в Ла-Сьота, не объясняя мне зачем. Мы зашли вместе, я была ни жива ни мертва, оказавшись там одновременно с нею. А служащая как на грех еще спросила меня:
      - Вам Флоренцию? К счастью, Мики не обратила на это внимания либо подумала, что вопрос относится к ней. Она действительно хотела отправить телеграмму во Флоренцию. Составляя текст, Мики очень веселилась и дала мне прочесть эту телеграмму, в которой она просила денег; я поняла, что Жанна скоро приедет. Это и была та пресловутая телеграмма с "глазками, ручками, губками" и призывом быть "добренькой".
      Три дня спустя, 17 июня, приехала Жанна в своем белом "фиате", с платочком на белокурой голове. Смеркалось. Вилла была полна гостей-девушек и юношей, которых Мики привела с местного пляжа. Я выбежала Жанне навстречу. Поставив машину, она сунула мне в руки чемодан и молча повела меня в дом.
      С ее появлением воцарилось молчание, затем все стали расходиться. Не сказав ей ни слова, Мики трагически прощалась в саду со своими гостями, умоляя всех навестить ее при более благоприятных обстоятельствах. Она была пьяна и очень возбуждена. Жанна, казавшаяся мне особенно моложавой в своем легком платье, уже наводила порядок в комнатах.
      Вернувшись из сада, Мики с бокалом в руке рухнула в кресло и заметила, что мне незачем брать на себя роль уборщицы (я помогала Жанне), напомнив сказанные ею однажды слова: "Если послушаться эту бабу хоть раз, от нее потом никогда не отвязаться".
      Затем она сказала Жанне:
      - Я тебя просила чек прислать, а не приезжать. Гони чек, переночуй здесь, если хочешь, но чтобы завтра я тебя здесь не видела.
      Жанна подошла к ней, долго на нее смотрела, затем наклонилась, взяла ее на руки и понесла под душ. Спустя некоторое время Жанна вышла ко мне - я сидела на краю бассейна, в саду, - и, сказав, что Мики успокоилась, предложила прогуляться.
      Я села в ее "фиат"; в сосновой роще, между мысом Кадэ и поселком Лек, Жанна остановила машину.
      - Четвертого июля твой день рождения, - сказала она. - Вы поужинаете в ресторане и малость кутнете, впоследствии это покажется вполне естественным. В эту ночь все и произойдет. В каком состоянии прокладка?
      - Стала ноздреватая, как папье-маше. Но ваш план никуда не годится: утечку газа задержит гайка.
      - Дура! Гайка, которой в ту ночь будет завинчена труба, не помешает утечке. У меня есть другая гайка! Точно такая же. Я ее слямзила у того же слесаря. Она с трещиной и на изломе совершенно ржавая. Ты меня слушаешь? Пожар, следствие, экспертиза-все это проблема не сложная. Газ провели в этом году. А гайка, которую найдут, - с изъяном и проржавела не сегодня. Дом застрахован на ничтожную сумму: об этом позаботилась я, недаром же я его выбрала. Даже страховая компания не станет доискиваться причины пожара. Вся проблема в тебе.
      - Во мне?
      - Как ты сможешь занять ее место?
      - Я думала, у вас и на этот счет есть план. И другой, чем мне представляется.
      - Другого нет.
      - Я должна буду сделать все одна?
      - Если я окажусь здесь во время пожара, то моему свидетельству при опознании тебя будет грош цена. И вместе с тем мне необходимо первой тебя опознать. Как ты полагаешь: что подумают, если во время пожара я окажусь здесь?
      - Не знаю.
      - Не пройдет и двух суток, как все откроется. Если же вы будете с нею вдвоем и ты сделаешь все в точности так, как я говорю, ни у кого не возникнет никаких вопросов.
      - Мне придется ударить Мики?
      - Мики будет пьяна. Кроме того, ты дашь ей лишнюю таблетку снотворного. А так как потом Мики станет тобою и, конечно, будет произведено вскрытие, то постарайся сейчас сделать так, чтобы все кругом знали, что ты тоже принимаешь снотворное. А главное, в этот день, когда вы будете на людях, ешь и пей все, что будет есть и пить она.
      - И я должна буду обжечься? Прижала ли в эту минуту Жанна мою голову к своей щеке, пытаясь меня ободрить? Рассказывая мне эту сцену, она уверяла, что так и было. Она говорила, что именно с этой минуты привязалась ко мне.
      - В этом вся проблема. Если ты не решишься стать совсем неузнаваемой, мы проиграли, продолжать дальше нет смысла - я опознаю в тебе До.
      - Я не выдержу...
      - Выдержишь. Клянусь тебе, если ты сделаешь то, что я говорю, это продлится не больше пяти секунд. А потом ты потеряешь сознание. А когда очнешься, я уже буду возле тебя.
      - Что именно во мне должно сделаться неузнаваемым? Откуда я знаю, что тоже не погибну?
      - Руки и лицо, - ответила Жанна. - Всего пять секунд с того момента, как ты почувствуешь ожог, до того момента, когда будешь уже вне опасности.
      Я выдержала. Жанна провела с нами две недели. Накануне первого июля она объявила, что у нее дела и она должна ехать в Ниццу. Я выдержала все те три дня, что провела наедине с Мики. Была с ней такая, как всегда. Выдержала все до конца.
      Вечером четвертого июля машину Мики видели в Бандоле. Видели, как Мики и ее подруга Доменика накачиваются в компании случайных знакомых. В час ночи маленькая белая машина с Доменикой за рулем мчалась по направлению к мысу Кадэ.
      Еще через час вилла заполыхала-с того края, где находился гараж и ванная Доменики. Одна двадцатилетняя девушка сгорела заживо в соседней с ванной спальне. На ней была пижама и кольцо на правой руке, что дало возможность опознать в ней меня. Другой девушке не удалось вытащить ее из огня, что, судя по всему, она пыталась сделать. В нижнем этаже, куда перебросился огонь, марионетка довела свою роль до конца: зажгла скомканную ночную сорочку Мики и, схватив голыми руками, с воплем накрыла ею голову. Пять секунд спустя все действительно было кончено. Не добравшись до бассейна, где к тому времени уже не играли в шары, а была вода, по которой то и дело расходились круги от падавших в нее головешек, марионетка рухнула у подножия лестницы.
      Я выдержала.
      - В котором часу ты первый раз появилась на вилле?
      - Около двадцати двух часов, - ответила Жанна. - Вы уже давно уехали ужинать. Я заменила гайку, открыла кран горелки, но газ не зажгла. Когда ты поднялась на второй этаж, тебе оставалось только бросить в ванную кусок подожженной ваты. Ты должна была бросить его после того, как дашь Мики снотворное. Полагаю, ты так и сделала.
      - А ты где была?
      - Я поехала в Тулон, чтобы меня там увидели, зашла в ресторан, сказала, что возвращаюсь из Ниццы и еду на мыс Кадэ. Когда я снова приехала на виллу, она еще не горела. Было два часа ночи. Я поняла, что ты запаздываешь. Мы рассчитывали, что в два часа все будет уже кончено. По-видимому, Мики оттягивала возвращение домой. Не знаю. Ведь по сценарию тебе должно было вдруг стать плохо и в час ночи Мики должна была уже привезти тебя домой. Произошла какая-то осечка: машину назад вела ты. Может, свидетели ошиблись, не знаю.
      - И что ты сделала?
      - Я ждала на шоссе. В два часа пятнадцать минут показались первые языки пламени. Я выждала еще. Мне было не с руки первой появляться на месте происшествия. Когда я подобрала тебя на лестнице перед домом, там уже стояла кучка людей - кто в пижаме, кто в халате. Они совсем растерялись. Затем прибыли пожарные из Лека и потушили пожар.
      - А предусматривалось ли, что я попытаюсь вытащить ее из спальни?
      - Нет. Но мысль сама по себе неплохая. На полицейских инспекторов из Марселя это произвело впечатление. Однако это было опасно. Думаю, из-за этого ты и была вся черная с головы до ног. Из-за этого в конце концов спальня оказалась для тебя западней - тебе пришлось прыгать в окно. Ты должна была зажечь ночную рубашку в нижнем этаже. Мы раз сто высчитывали, сколько шагов тебе нужно будет пройти до бассейна. Семнадцать. Кроме того, ты должна была выждать, пока сбегутся соседи, и только тогда зажечь ночную рубашку, чтобы броситься в бассейн на их глазах. Ты, как видно, не дождалась. А может, в последнюю минуту испугалась, что тебя не успеют быстро вытащить из воды, и поэтому не кинулась в бассейн.
      - Наверное, я, когда накрыла голову рубашкой, сразу же потеряла сознание и не дошла.
      - Не знаю. Рана на голове у тебя была очень большая и глубокая. Доктор Шавер думает, что ты прыгнула со второго этажа.
      - Я могла умереть с той рубашкой на голове, так и не добравшись до бассейна. Хорошенький же у тебя был план!
      - Да нет же! Мы с тобой сожгли на пробу четыре таких рубашки. Это никогда не отнимало больше семи секунд - и это при полном отсутствии ветра! Тебе нужно было пройти семнадцать шагов до бассейна. За пять, пусть даже за семь секунд, обжегши только руки и лицо, ты не могла умереть! Рана на голове не была предусмотрена. Как и ожоги на теле.
      - А разве я могла поступить иначе, не так, как было предусмотрено? Почему бы я вдруг тебя ослушалась?
      - Я излагаю события так, как понимаю их, - сказала Жанна. - Может быть, ты меня не так уж беспрекословно слушалась. Все было гораздо сложнее. У тебя был страх перед тем, что тебе предстояло сделать, страх перед последствиями, страх передо мной. Думаю, в последний момент ты захотела сделать что-то по-своему. Ее нашли у дверей спальни, а она должна была оказаться либо на своей кровати, либо тут же на полу. Может, тебе и впрямь в какую-то минуту захотелось ее спасти. Не знаю.
      В этом месяце - а наступил уже октябрь - мне десять-пятнадцать ночей кряду снился один и тот же сон: я изо всех сил тороплюсь куда-то, пытаюсь вынести некую девушку с длинными волосами из огня, вытащить ее, тонущую, из воды, спасти ее от огромной, никем не управляемой машины, которая вот-вот ее раздавит... Но тщетно. Я просыпаюсь в холодном поту, ясно сознавая свою подлость и трусость. У меня достало подлости, чтобы дать несчастной девушке веронал, а потом сжечь ее заживо; трусость же побуждала цепляться за ложь, будто я пыталась ее спасти. Моя амнезия-это бегство от правды. Память не возвращается ко мне потому, что я, бедняжка, ни за что на свете не вынесла бы бремени воспоминаний.
      Мы пробыли в Париже до конца октября. Двадцать, если не тридцать раз смотрела я фильм о каникулах Мики. Я изучала ее движения, походку, манеру внезапно бросать взгляд в мою сторону - в объектив.
      - Она была так же порывиста и в разговоре, - сказала Жанна. - Ты говоришь слишком медленно. Она то и дело начинала новую фразу, не договорив предыдущую, перескакивала с одной мысли на другую, как будто слова для нее - пустой звук, как будто собеседник и так уже все понял.
      - Надо думать, она была умнее меня.
      - Я этого не говорила. Попробуй еще раз.
      Я пробовала. Выходило похоже. Жанна протягивала мне сигарету, подносила огонь, пристально в меня вглядывалась.
      - Куришь ты, как она. Вот только куришь ты по-настоящему. Мики же делала одну-две затяжки и гасила сигарету. Запомни хорошенько: к чему бы она ни притронулась, она тут же все бросала. Больше нескольких секунд на одной идее не задерживалась, платья меняла три раза в день, мальчиком увлекалась не больше недели. Сегодня ей нравился сок грейпфрута, а завтра - водка. Так вот, две затяжки - и гаси. Это нетрудно. Затем можешь тотчас же закуривать другую сигарету, получится то, что надо.
      - И накладно, верно?
      - А вот это уже сказала ты, а не она. Никогда так не говори.
      Жанна посадила меня за руль своего "фиата". Поупражнявшись немного, я оказалась в состоянии водить автомобиль без особого риска.
      - Что стало с машиной Мики?
      - Сгорела дотла. Ее обугленный остов нашли в гараже. С ума сойти, ты вертишь баранку точь-в-точь как она! Не так уж ты была глупа - умела, значит, наблюдать. Правда, никакой другой машины ты не водила. Если будешь умницей, на юге я куплю тебе автомобиль на твои кровные, заработанные.
      Она одевала меня, как Мики, подкрашивала точно так же, как красилась Мики. Я носила грубошерстные широкие юбки, белое, бледно-зеленое, бледно-голубое белье, "лодочки" от Рафферми.
      - Как тебе жилось, когда ты клеила каблуки?
      - Погано. Повернись! Дай-ка я погляжу на тебя.
      - Когда я поворачиваюсь, у меня болит голова.
      - Ноги у тебя красивые. У нее тоже были хороши, впрочем, я уж и не помню. Голову она держала выше. Вот так, смотри. Ну-ка походи!
      Я ходила, садилась. Вставала. Делала несколько на вальса. Выдвигала ящик стола. Разговаривая, поднимала на неаполитанский манер указательный палец. Смеялась звонким, высоким смехом. Стояла очень прямо, поставив ноги так, что одна ступня была перпендикулярна другой. Говорила: "Мюрно, вот умора, ciao, я сойду с ума, честное слово, какая же я бедная, то люблю, то не люблю, то одно, то другое, пропасть всякой всячины, ты ведь знаешь". Глядя исподлобья, с сомнением качала головой.
      - Недурно. Когда сидишь в такой юбке, показывай ноги не больше, чем необходимо. Убирай их, держа всегда параллельно, вот так, порой я уже не могу вспомнить, как она это делала.
      - Знаю: лучше, чем я.
      - Этого я не говорила.
      - Но думаешь. Ты злишься. Я стараюсь, как могу. Знаешь, от этих упражнений у меня голова идет кругом.
      - Вот-вот, я как будто слышу ее. Продолжай.
      Жалкий реванш Мики: возобладав над прежней Доменикой, она жила во мне, управляя моими отяжелевшими ногами, моим истощенным мозгом.
      Однажды Жанна повела меня к друзьям покойной. Она не отходила от меня, рассказывала, как я несчастна, и все сошло гладко.
      На другой день она позволила мне отвечать на телефонные звонки. Какие-то люди выражали мне сочувствие, уверяли, что безумно волнуются, умоляли принять их хоть на пять минут. Жанна брала второй наушник и потом объясняла, кто со мной говорил.
      Однако в то утро, когда позвонил любовник прежней До, Габриель, Жанны не было дома. Он сказал, что знает о моем несчастье, и объяснил, кто он такой.
      - Я хочу вас видеть, - добавил он.

К титульной странице
Вперед
Назад