Он ждал ее у выхода перед стойкой бара, в синем джемпере внакидку, рукава которого были завязаны узлом на шее, и делал вид, будто смотрит телевизор.
      - Сядем, - сказал он, взяв со стойки свой стакан.
      На пустой террасе, на стеклах которой то и дело вспыхивали отблески фар проезжающих машин, Мики вынула из кармана вязаной спортивной куртки две купюры по десять тысяч и одну в пять тысяч франков.
      - Если то, что вы мне скажете, так уж интересно, получите и остальное.
      - Я малый простой. Привык верить людям. Притом мне известно, что вы ждете перевод.
      Он взял купюры, тщательно сложил их и спрятал в карман. Затем рассказал, что несколько дней назад принял телеграмму из Флоренции. Утренний рассыльный уже ушел, и потому он взялся сам доставить ее адресату. В "Кафе Дезирады" в Ла-Сьота.
      - Какое же это имеет отношение ко мне? - спросила Мики.
      - Телеграмма была адресована вам.
      - Я не получаю корреспонденцию в кафе.
      - А вот ваша подруга получает. Телеграмму забрала она. А немного погодя зашла на почту, почему я это и знаю. Признаться, я было уже забыл о телеграмме. Девушку я заприметил потому, что она заказала разговор с Флоренцией. Телефонистка - моя приятельница. Так что я все слышал и понял: телеграмма в кафе предназначалась этой девушке.
      - Кто отвечал из Флоренции?
      - Не знаю. Телеграмма была без подписи. По телефону отвечала женщина. Она, как видно, знает, чего хочет. Если я верно понял, вы к ней обращаетесь, когда вам нужны деньги. Соображаете, кто это?
      Немного побледнев, Мики кивнула головой.
      - А что было в телеграмме?
      - Вот в этом-то вся и загвоздка, - сказал, скривившись, парень. - По-моему, вас хотят облапошить, суть как будто в монете, а может, и в чем другом, но если тут что посерьезнее, то я хочу подстраховаться. Допустим, я дал промашку и вам придется обратиться к легавым, так? А я куда денусь? В каталажку? Мне, знаете ли, неохота, чтобы мою добрую вам услугу сочли за шантаж.
      - О полиции не может быть и речи.
      - И я так думаю. Много шуму! И все же я хочу подстраховаться, только и всего.
      - Обещаю не упоминать вас, что бы ни случилось. Устраивает?
      - Черта с два, - сказал парень. - Я в ваших фиглях-миглях не разбираюсь, и мне на них начхать. На ваши обещания тоже. А вот расписка в получении телеграммы может меня подстраховать, как ничто другое. Распишитесь в книге - и по рукам.
      Он объяснил, что для телеграмм существует разносная книга. Чаще всего почтальон не требует расписки от получателя: отмечает в книге только дату, время доставки и ставит в графе крестик.
      - Поставьте вашу подпись под крестиком, как будто вы сами получили телеграмму в "Кафе Дезирады". И тогда, если с вашей стороны будет какой-нибудь подвох, я всегда смогу прикрыться.
      Мики ответила, что он заливает и что ей надоела вся эта болтовня. Он может считать себя счастливцем: заработал двадцать пять тысяч одной трепотней. А ей хочется спать. За выпитое пусть платит сам.
      Она встала и ушла с террасы. Он догнал ее у машины, в переулке, где фонари были уже погашены. Сказав: "Нате! - он вернул ей деньги, быстро поцеловал ее в губы, отворил дверцу машины, взял с сиденья неизвестно как туда попавшую толстую тетрадь, одним духом выпалил: "Кларисса прокладка. Целую", - и скрылся.
      У выезда из Лека она снова его увидела. Он спокойно сидел на бугорке у дороги, дожидаясь попутки, которая бы его подвезла. Мики подумала, что он все-таки слишком жуликоват. Однако остановилась поодаль и подождала, пока он сядет. К нему вернулись его повадки-те же развернутые плечи, та же вкрадчивость движении, тот же косой взгляд мелкого проходимца, - но он не смог скрыть своего удовлетворения. Мики спросила:
      - У вас есть и чем писать? Он протянул ей карандаш и открыл черную тетрадь.
      - Где подписать? - спросила она.
      - Тут.
      В свете приборного щитка он внимательно разглядывал ее подпись и при этом так близко наклонился к Мики, что она почувствовала запах его волос и спросила, чем это он душится.
      - Есть такой мужской одеколон. Продается только в Алжире. Я отбывал там службу.
      - Пахнет довольно мерзко. Отодвиньтесь и повторите текст телеграммы.
      - Кларисса прокладка. Целую, - проговорил он. Затем трижды повторил все, что запомнил из первого телефонного разговора. Он сказал, что сегодня решился заговорить с ней на пляже, потому что подслушал второй разговор. А до того он целую неделю с пяти часов и до обеда подкарауливал Мики у виллы.
      Мики молчала. В конце концов умолк и он. Нахмурив брови, Мики некоторое время раздумывала, затем включила передачу и отъехала. Она довезла его до гавани Ла-Сьота. Кафе еще светились. В порту среди лодок дремал большой корабль. Не выходя из машины, парень спросил:
      - Вас тревожит то, что я сообщил?
      - Еще не знаю.
      - Хотите, чтобы я разобрался, что к чему?
      - Уходите и забудьте.
      Он ответил: "О'кей! - и выскочил из машины. Перед тем как захлопнуть дверцу, он наклонился к Мики и протянул руку.
      - Согласен забыть, - проговорил он, - да только не все.
      Она дала ему двадцать пять тысяч франков.
      В два часа ночи она поднялась в свою комнату. Доменика спала. Через дверь из коридора Мики прошла в первую ванную. Слово "Кларисса" ей что-то напоминало. Что именно, она не знала, но связано это было с ванной комнатой. Включив свет, она прочитала марку колонки. Потом осмотрела газовую трубу, проложенную поверху стены.
      - Что-нибудь не в порядке? - спросила Доменика, ворочаясь на постели в своей спальне по соседству.
      - Нужна твоя зубная паста.
      Мики погасила свет, прошла по коридору к себе и легла спать.
      На другой день, незадолго до полудня, Мики объявила Иветте, что будет ужинать с До в Касси, извинилась, что забыла сказать об этом раньше, и дала ей на вторую половину дня какое-то поручение вне дома.
      Мики оставила свою машину у почты в Ла-Сьота и, обратясь к До, сказала:
      - Пошли. Я уже несколько дней собираюсь сделать одну штуку. И каждый раз вылетает из головы.
      Войдя на почту, Мики исподтишка следила за лицом подруги. До было явно не по себе. В довершение всего какая-то служащая, как на грех, любезно спросила ее:
      - Вам Флоренцию? Мики притворилась, что не слышит, взяла со стола бланк и составила телеграмму Жанне Мюрно. Накануне, перед сном, она продумала каждое слово:
      "Прости, несчастна, денег, целую тысячу раз, лобик, глазки, носик, губки, ручки, ножки, будь добренькая, рыдаю, твоя Ми".
      Мики рассудила так: если текст покажется Жанне странным и встревожит ее, то она откажется от своего замысла. Мики давала Жанне возможность одуматься.
      Мики показала телеграмму До. Та прочла и не нашла в тексте ничего особенного - ни смешного, ни странного.
      - А мне кажется, телеграмма довольно забавная, - сказала Мики. - Как раз то, что нужно. Будь любезна, подай ее в окошко. Я жду тебя в машине.
      За одним из окошек вчерашний собеседник Мики, все в той же белой рубашке, штемпелевал какие-то листы. Он заметил девушек, как только они появились на почте, и вышел вслед за Мики.
      - Что вы будете делать?
      - Ничего, - ответила Мики. - Если хотите получить остальные деньги, то делать будете вы. В пять часов, после работы, дуйте на виллу. Прислуги не будет. Подниметесь на второй этаж, первая дверь направо. Это ванная, а там разбирайтесь сами. Да, вам понадобится разводной ключ.
      - Что они замышляют?
      - Не знаю. Но раз я поняла, поймете и вы. Доложите мне вечером в табачной лавке в Леке. Часов около десяти, если вас это устраивает.
      - А сколько вы с собой принесете?
      - Я могу вам дать еще двадцать пять тысяч. Остального придется несколько дней подождать.
      - Послушайте, до сих пор я считал это просто бабьими дрязгами. Если дело серьезнее, то я не играю.
      - Раз я предупреждена, ничего серьезного не будет, - сказала Мики. - К тому же вы правы: все это просто бабьи дрязги.
      Он ждал ее вечером в переулке, где она накануне ставила свою машину.
      - Не выходите, - сказал он, - давайте смоемся. Я не хочу, чтобы нас с вами видели дважды в одном и том же месте.
      Они проехали вдоль лекского пляжа, затем Мики взяла направление на Бандоль.
      - В такой игре я вам не партнер, - сказал он в машине, - даже если дадите вдесятеро больше.
      - Вы мне нужны.
      - Вам остается одно: ноги в руки - и в полицию. Разжевывать легавым не придется - им достаточно развинтить трубу и прочесть телеграмму, чтобы понять, что вас собираются прикончить.
      - Дело сложнее, чем вы думаете, - сказала Мики. - Обратиться в полицию я не могу. Вы мне нужны, чтобы все застопорить, но еще больше мне нужна Доменика, и еще много лет. Не старайтесь понять, я все равно не стану объяснять.
      - А кто та женщина во Флоренции?
      - Ее зовут Жанна.
      - Ей так захотелось прибрать к рукам ваши деньги?
      - Этого-то я не думаю. Или не в этом истинная причина. Но это никого не касается. Ни полиции, ни вас, ни Доменики.
      Мики замолчала до самого Бандоля. Они подъехали к казино, стоявшему в конце пляжа, но, хотя Мики и выключила мотор, из машины не вышли.
      - А вы понимаете, как они собираются действовать? - повернувшись к парню, спросила Мики. На ней в тот вечер были брюки бирюзового цвета, босоножки и та же вязаная спортивная кофта, что и накануне. Вынув ключи из замка зажигания, она несколько раз во время разговора прижимала их к разгоряченной щеке.
      - Я пробыл в ванной десять минут, - сказал парень. - "Кларисса - это марка газовой колонки. Я отвинтил гайку на стыке труб над окном и увидел, что прокладка совершенно мокрая и вся прогнила. В коридоре есть и другие стыки, но я не стал их смотреть. С них довольно и одного. Им нужна закрытая комната и горелка колонки. Кто монтировал установку? Она совсем новая.
      - Слесарь из Ла-Сьота.
      - Но кто здесь был во время работ?
      - Жанна приезжала сюда не то в феврале, не то в марте. За работами наблюдала она.
      - Тогда у нее может быть такая же гайка. Это специальная гайка. Даже если прокладка полетит, гайка не позволит газу вытечь настолько, чтобы это могло вызвать взрыв. Если же они сломают гайку, это станет заметно. У них, наверное, есть другая.
      - Вы не откажетесь мне помочь?
      - А сколько я за это получу?
      - Сколько запросили: вдесятеро больше.
      - Знать бы, что у вас на уме, - сказал он после минутного размышления. - Номер с подражанием - тогда, по телефону, - закачаешься, но вполне может пройти. Никто лучше меня не изучил эту девочку. Я наблюдал за ней часами. Она наверняка пойдет до конца.
      - Не думаю, - сказала Мики.
      - Что вы намерены делать?
      - Я вам уже сказала: ничего. Вы мне нужны, чтобы продолжать наблюдение. Скоро приедет Жанна. Я хотела бы знать одно: когда они собираются поджечь дом?
      - Они, может, и сами еще не решили.
      - Как только они решат, я должна об этом узнать. Если я буду знать, ничего не произойдет, обещаю!
      - Ладно, попробую. Это все?
      - По вечерам на вилле чаще всего никого подолгу не бывает. Можете вы в наше отсутствие проверить, в каком состоянии гайка? В какой-то мере это послужит нам указанием. Помешать ей мне не удастся. Она ведь запирается, когда принимает ванну.
      - Почему бы вам не поговорить с ними начистоту? - спросил парень. - Вам что, не ясно, с чем вы играете?
      - С огнем, - смеясь ответила Мики, но смех ее был горек.
      Она включила стартер.
      На обратном пути Мики говорила главным образом о нем, об изяществе его движений, которое ей так в нем понравилось. А он думал о том, что она хороша, гораздо привлекательнее всех известных ему девушек, но ему приходится держать себя в узде. Если бы даже она сию минуту согласилась поехать с ним куда-нибудь и отдалась ему, десять сотен косых сулят ему более длительное удовольствие, чем краткий миг, проведенный с нею.
      Как бы прочитав его мысли, Мики сняла руку с руля и протянула ему обещанные деньги.
      Да и притом живет он у родителей, и каждый раз ему приходится пускаться на всякие ухищрения, чтобы найти место для встречи с девушкой.
      Он сделал все, о чем просила Мики. В ту неделю Мики и До четыре раза выезжали на машине и проводили вечер Бог весть где. Через гараж, как всегда незапертый, он забирался на виллу и осматривал стык.
      Маленькую наследницу миллионов с длинными черными волосами он встречал еще дважды: один раз днем, когда она загорала на пляже у подножия скалы, второй раз - вечером в портовой пивной в Ла-Сьота. Она казалась спокойной, словно была уверена, что хозяйка положения - она. Она утверждала, что ничего не случится.
      С приездом на мыс Кадэ золотоволосой великанши ее поведение внезапно изменилось.
      Он наблюдал за всей троицей еще целую неделю, пока Мики не дала ему знать, что хочет с ним поговорить. Чаще всего он стоял на обочине дороги за домом, но иногда подходил ближе, прислушиваясь к доносившимся из комнат голосам. Однажды вечером Мики вернулась с пляжа одна, босиком, в купальнике и назначила ему свидание на тот же вечер.
      Они встретились в порту Ла-Сьота. Она не вышла из машины, дала ему пять банкнот по десять тысяч франков и заявила, что больше в его услугах не нуждается. По ее словам выходило, что великанша несколько раз замечала его возле виллы. Так или иначе, затея ее подруг оказалась шуткой. Она теперь знает это точно и дружески советует ему удовольствоваться полученной суммой и забыть эту историю. Если же он станет ей докучать, то она найдет способ отбить у него охоту к таким делам, она это твердо решила.
      Отъезжая, Мики вывела машину метров на десять вперед, но затем дала задний ход и, поравнявшись с парнем, высунулась в окошко:
      - А ведь я даже не знаю, как вас зовут.
      Он ответил, что ей и незачем это знать.
     
     
      ВИНОВНА В УБИЙСТВЕ
     
      Он сказал, что его зовут Серж Реппо. Сначала, когда я попыталась позвать на помощь, он зажал мне рот и втолкнул внутрь гаража. Потом, поняв, что я покорилась и кричать не буду, он завел мне правую руку за спину, втиснул между машиной и стеной и крепко прижал к себе. Держа меня в этом положении, он говорил не меньше получаса тихим, взволнованным голосом. Я откинулась на капот "фиата", ноги мои онемели, я их уже не чувствовала.
      Задвижная дверь осталась полуоткрытой. Часть задней стенки гаража освещалась луной. Когда Серж двигал головой совсем близко от меня, передвигалась и линия тени на стене.
      - После этого я махнул на все рукой. Но пятого июля я узнал, что при пожаре кто-то все-таки погиб. Это полностью меняло дело. Сначала я подумал, что Доменика вас перехитрила, потом стал размышлять: а так ли? Я пересмотрел все газеты, расспрашивал местных жителей, но толку не добился. История с потерей памяти меня и вовсе озадачила.
      Он тяжело перевел дух-с каждой минутой он дышал все прерывистой, - сильнее завел мне руку за спину и крепче прижал к капоту машины. Вероятно, он был старше, чем утверждала мадам Иветта, а может быть, его старили морщинки в уголках глаз, становившиеся заметными, когда на лицо его падал лунный свет.
      Я изнемогала. Захоти я даже крикнуть, я не была бы в силах это сделать.
      - Три месяца, - сказал он. - Клянусь, это немалый срок. И вот вы вернулись. Когда я увидел вас с этой высокой блондинкой, я понял: не выкрутилась та, другая, вы - Мики. Правда, у меня были кое-какие сомнения-с июля вы порядком переменились. Попробуй вас узнать, когда у вас эти волосы, это лицо! Однако в последнее время я наблюдал за вами обеими. Все эти репетиции: "ходи так-то, застегивай куртку так-то... - сплошной блеф! По правде, я не собирался с вас много взять... Ну, а теперь-то совесть грызет меня не на шутку. Ведь это я вас надоумил. Вот я и хочу свою долю. Ясно?
      В отчаянии я замотала головой. Он неправильно истолковал этот жест.
      - Не прикидывайтесь дурочкой! - сказал он, грубо притянув меня к себе, так что мне стало больно. - Допускаю, что вас стукнули по башке. Будь это липа, люди бы узнали. Но вы-то прекрасно знаете, что убили ее.
      На этот раз я утвердительно кивнула головой.
      - Умоляю вас, отпустите меня, - прошептала я, и он не столько услышал, сколько прочитал по губам, что я сказала.
      - Но вы хотя бы поняли? Я снова кивнула, изнемогая от муки. Он поколебался, отпустил мою руку, отодвинулся, но, словно опасаясь, что я могу ускользнуть, продолжал держать руку на моем бедре. Эта потная рука поддержала меня, когда я повалилась на капот машины. Сквозь рубашку я чувствовала ее.
      - Когда возвращается ваша подруга?
      - Не знаю. Через несколько дней. Прошу вас, отпустите меня. Кричать не стану и не убегу.
      Я оттолкнула его руку. Он прислонился к стене гаража; некоторое время мы молчали. Я оперлась о машину, чтобы выпрямиться. Гараж закружился у меня перед глазами раз, другой, но я не упала. Только тут я почувствовала, что ноги у меня как лед - когда он втолкнул меня в гараж, я потеряла свои домашние туфли. Я попросила его подобрать их.
      Он подал мне туфли и, как только я обулась, снова шагнул ко мне.
      - Я не хотел вас пугать. Напротив, в моих же интересах, чтобы мы сговорились. Вы сами виноваты, что я вас сюда затолкал. Дело-то несложное. Я могу причинить вам неприятности, а могу и оставить в покое. Доставлять вам неприятности мне ни к чему. Вы обещали мне лимон. Дадите два. Один за вас, другой за высокую блондинку. Честно, разве нет?
      Я отвечала на все "да". Я жаждала только одного - остаться одной, подальше от него, и опомниться. Я могла обещать ему все на свете. Вероятно, он понял мое состояние, потому что заявил:
      - Усвойте вот что: ваша подпись в разносной книге никуда не делась. Я ухожу, но не спущу с вас глаз, вы от меня не уйдете, так что не глупите: один раз вы меня объегорили, но с меня довольно и одного раза, я поумнел.
      Он отошел от меня еще дальше, и его фигуру на пороге гаража целиком залил лунный свет.
      - Так могу я на вас рассчитывать? Я ответила:
      - Да, да, уходите.
      Он добавил, что мы еще увидимся, и исчез. Я не слышала его шагов. Когда я через минуту вышла из гаража, луна озаряла пустынную местность. Право же, я могла подумать, что мне привиделся очередной кошмар. Я до рассвета не сомкнула глаз. Опять болел затылок, разламывало спину. Под теплым одеялом меня бил озноб.
      Я пыталась вспомнить слово в слово все, что он мне сказал. Но уже в гараже, несмотря на мучительную позу, каждая фраза, которую он шептал, дыша мне в лицо, вызывала в моем мозгу образы. И это полностью ломало все мои прежние представления.
      Да, но кому верить? Я ведь не переживала всего этого сама, а жила чужими снами. Жанна описывала мне Мики по-своему - и это был сон. Я воспринимала ее слова по-своему, и, когда пересказывала себе те же события, когда рисовала себе того же человека, это снова был сон, еще более далекий от действительности.
      Жанна. Франсуа Руссен, Серж Реппо, доктор Дулен, мадам Иветта-это только зеркала, отражающие другие зеркала. Все, что я принимала на веру, существует только в моем мозгу.
      В ту ночь я даже не пыталась найти объяснение странному поведению Ми в трактовке Сержа Реппо. И тем паче - восстановить в памяти ту ночь, когда пылал дом.
      До самой зари, точно осел, который, качая воду, непрестанно шагает вокруг колодца, я без конца возвращалась все к тем же мельчайшим подробностям. Так, например, я представляла себе, как Серж наклоняется, чтобы взять с сиденья машины черную тетрадь (почему черную? - ведь он мне этого не говорил). Поцеловал ли он Мики ("Я даже мимоходом поцеловал вас") В щеку? В губы? Наклоняясь? Выпрямляясь? Правда ли вообще то, что он рассказал?
      А то я чувствовала, что от меня несет дешевым одеколоном, которым он душил волосы. Ведь и Мики ударил в нос этот тошнотворный запах.
      "Ваша подпись, - сказал мне Реппо, - была очень четкая, я тут же проверил ее при свете приборной доски. Вы даже спросили меня, чем я душу волосы. Такого одеколона не найдешь нигде, кроме Алжира - я отбывал там службу. Вы же видите, такое не выдумаешь".
      Быть может, он и сказал Мики, как называется этот одеколон. Но мне-то сейчас в гараже не сказал - для меня это нечто без имени. И этот въедливый и даже, казалось мне, въевшийся в мои перчатки, в кожу моих плеч запах наводил на меня ужас больше, чем мысль о том зле, какое Реппо может причинить нам с Жанной, - такой ужас, что мне пришлось зажечь свет. Шантажист, наверное, бродит вокруг дома, вокруг меня. Он стережет меня, как свое добро; стережет мою память, сознание, ставшие его собственностью.
      Зайдя в ванную, я помылась и снова легла, так и не смыв с себя чужую печать. Я не знала, где искать в доме снотворное. Солнечные лучи уже пробивались сквозь ставни, когда я наконец заснула.
      В полдень, когда меня разбудила встревоженная мадам Иветта, мне снова стало чудиться, что от меня пахнет все тем же одеколоном.
      Первой мыслью было: не думает ли Серж, что я попытаюсь предупредить Жанну? Если я это сделаю, он так или иначе узнает и обозлится, он донесет на нас обеих. Этого нельзя допустить.
      После обеда я вышла из дому. Реппо не было видно. Кажется, я собиралась просить у него разрешения позвонить во Флоренцию.
      Два дня я ломала голову, строила самые нелепые планы, как избавиться от Реппо, не посвящая в это Жанну. Бесцельно слонялась между пляжем и диваном в нижнем этаже. Реппо не пришел.
      На третий день-это был день моего рождения - пирог, испеченный мадам Иветтой, напомнил мне, что сегодня вскрывают завещание. Жанна позвонит мне!
      Она позвонила во второй половине дня. Серж наверняка был на почте. Подслушав, он поймет, что я - До. Я не знала, в какой форме сказать Жанне, чтобы она приехала. Я сказала, что чувствую себя хорошо и скучаю по ней. Она ответила, что и она скучает по мне. Я была поглощена мыслью, что кто-то третий нас слушает, поэтому не сразу уловила, как странно звучит голос Жанны, заметила это только к концу разговора.
      - Пустяки, - сказала она. - Устала. У меня неприятности.
      Придется задержаться здесь еще на пару дней.
      Она просила меня не беспокоиться, обещала объяснить все при встрече. Когда я вешала трубку, меня охватило такое чувство, словно я расстаюсь с Жанной навсегда. Но я только чмокнула в трубку, что означало - целую", и ничего ей не сказала.
      Снова утро - снова страхи.
      Выглянув из окна, я увидела двух мужчин у гаража, которые что-то записывали. Они подняли головы и кивнули мне. Смахивали они на полицейских.
      Когда я спустилась вниз, их уже не было. Мадам Иветта сказала, что это служащие пожарной охраны Ла-Сьота. Они приходили что-то проверить, а что - она не знает. Кажется, что-то по поводу расположения дома и направления мистраля.
      Я подумала: ну вот, "они" начали новое расследование.
      Поднявшись к себе в комнату, я оделась. Я не понимала, что со мной творится. Меня била дрожь, я видела, как дрожат мои руки, и снова, хотя я уже научилась этому, никак не могла натянуть чулки. Между тем мой мозг охватило странное оцепенение, его точно сковало.
      Босая, с чулками в руках, я долго стояла посреди комнаты и вдруг услышала, как кто-то во мне говорит: "Будь Мики на твоем месте, она бы защищалась. Она была сильнее тебя, одной бы тебе ее не убить. Этот парень врет". А кто-то другой говорил: "Серж Реппо вас уже выдал. Не явились же сюда эти люди через три месяца после пожара только ради того, чтобы тебе досадить. Лети к Жанне".
      Я вышла в коридор полуодетая. Ноги сами привели меня, как лунатика, в сгоревшую спальню Доменики.
      На подоконнике сидел незнакомец в светло-желтом дождевике. Наверное, услышав его шаги, я решила, что это Серж, но передо мной был юноша, которого я никогда прежде не видела: худой, с грустными глазами. Его не удивило ни мое появление, ни то, что я полуодета, ни мой испуг. Я замерла, прислонившись к двери, прижав чулки к губам, и мы долго без слов смотрели друг на друга.
      Теперь все вокруг было пусто, голо, испепелено... Комната без мебели, с провалившимся паркетом, и мое замершее сердце. По его глазам я видела, что он меня презирает, что он мой враг и тоже знает, как меня можно погубить.
      За его спиной стукнула обугленная ставня. Юноша встал, не спеша вышел на середину комнаты и заговорил. Однажды мы с ним уже разговаривали по телефону, сказал он; он - Габриель, друг Доменики. Он знает, что я убила Доменику. Он предчувствовал это с первого дня, а теперь убежден, завтра у него будут доказательства. Боже, какой-то безумец с бесстрастным голосом.
      - Что вы здесь делаете?
      - Ищу, - ответил он. - Вас.
      - Вы не имеете права без спроса входить в мой дом.
      - Это право дадите мне вы.
      И так же бесстрастно, даже деловито он повел свой рассказ.
      Он выжидал. Ему было не к спеху. И хорошо сделал, что выжидал. Со вчерашнего дня он знает, почему я убила Доменику. У него даже есть профессиональный повод, дающий ему право входить в мой дом. Все расходы по его пребыванию на юге, пока он не докажет факт убийства, будут ему оплачены.
      Повод этот - страховой полис, коллективный договор о страховании жизни, заключенный служащими банка, где работала Доменика. Он и познакомился-то с Доменикой, когда они подписывали этот полис.
      Тут Габриель прервал свой рассказ и спросил: не кажется ли мне, что жизнь - престранная штука? Ведь он ждал три месяца, хорошо зная, что один из пунктов страхового договора дает право произвести расследование на мысе Кадэ. Узнав о гибели До, он даже заплатил из собственного кармана ее последний месячный взнос по страховке. Если его начальство узнает об этом немыслимом для страхового агента поступке, то его нигде не возьмут на работу по специальности. Зато он отомстит за свою подругу.
      Я немного успокоилась: он старается произвести на меня впечатление, куражится своим упорством. Он ничего не знает.
      Он объяснил мне, что в Италии дело будет обстоять иначе. Там его примут с распростертыми объятиями. Во Франции До подписала только полис, обязывающий ее уплачивать по две тысячи франков ежемесячно в течение десяти лет, а Сандра Рафферми оформила на нее уйму страховых договоров, в общей сложности на десятки миллионов. И если за возможность не выплачивать страховку уцепятся даже при таком ничтожном полисе, как у До, то итальянские страховые компании гораздо больше заинтересованы в расследовании.

К титульной странице
Вперед
Назад