3. Герб

Каждого, кто посещал Владимир и Суздаль и осматривал
его храмы, должно было поразить изобилие львов в резном
уборе соборов. На фасадах Успенского собора г. Владими-
ра (1158 - 1160) находятся головы (маски) львов, в его
интерьере у основания подпружных арок - парные фигуры
лежащих львов. Такие же фигуры помещены и в интерьере
церкви Покрова на Нерли (около 1165 года) и Дмитровско-
го собора во Владимире (1 194 - 1197). Бегущие львы и
грифы вплетены в орнамент суздальских врат XIII века.
Фасады владимирских соборов тоже изобилуют львами. Так,
на барельефах Дмитровского собора
торжественно шествующие львы расположены у ног Соло-
мона, по сторонам от него и около оконных проемов. Чет-
вертью века позднее, в 1222-1225 годах, изображения ль-
вов украсили фасад Суздальского собора, в 1227 году -
собора Архангела Михаила в Нижнем Новгороде, наконец,
Георгиевского собора в Юрьеве-Польском (Вагнер. 1962.
С. 255; 1966. С. 12, 21, 25, 36, 37; 50; 1975. С. 31,
72-73; Вороний. 1973. С. 40, 69, 72, 130, 282; Некрасов
А.И. 1924. С. 29). Этот последний храм был заложен Юри-
ем Долгоруким в 1 152 году и перестроен его внуком в
1230-1234 годах.
Св. Георгий (скульптура 1234 года в правление князя
Святослава Всеволодовича) стоит лицом к зрителю с копь-
ем в правой и щитом в левой руке. А на щите - снова
лев, вытянувшийся кверху на задних лапах (Некрасов А.И.
1924. С. 39; 1928. С. 406; 1929. С. 144 - 147). Повтор
этой композиции видим на миниатюре Федоровского Еванге-
лия конца XIII - начала XIV веков. Его создание связы-
вают с Федором Ростиславичем Черным, князем, побывавшим
в различных княжествах - и в Ярославле, и в Смоленске.
В Смоленске же в 1322 - 1327 годах княжеский мастер из
Ярославля и нарисовал эту миниатюру (Некрасов А.И.
1929. С. 154).
Львы встречаются и в других композициях, главным ге-
роем которых был, в частности, Александр Македонский -
средневековый идеал политического деятеля. Размах его
завоеваний настолько захватил воображение народов, что
появилось даже специальное сочинение - "Александрия",
получившее большую известность как в странах католичес-
кого мира, так и в православных странах. Не обошлись
без Александра и строители Дмитровского собора во Вла-
димире. На южном фасаде собора, обращенном к Нерли, вы-
сечено " Вознесение Александра Македонского". Его взды-
мают вверх два льва, за которых Александр держится под-
нятыми руками. В этой композиции
львы заменяют знаки власти - буланые которыми художники
обычно снабжали Александра (Вагнер. 1962. С. 259 -
260). Львы и "голуби" окружают и библейского царя Дави-
да (Вороним. 1958. С. 149, илл. 66) - идеального госу-
даря Иудеи, по популярности в средневековье не уступав-
шего Александру Македонскому (Steger).
Двумя столетиями позднее похожий хищный зверь изоб-
ражался на монетах великих князей владимирских и мос-
ковских рубежа XIV - XV и XV столетий. Однако этого
зверя называли по-разному. В 1914 году на владими-
ро-суздальских храмах увидели леопарда (Соболевский. С.
60), на монетах XIV - XV веков, юрьевской скульптуре и
федоровской миниатюре в 1973 и 1981 годах - барса (Фе-
доров- Давыдов. С. 134; Вороним. 1973. С. 235 - 236;
1974. С. 310), а в 1924-1929 годах - льва (Некрасов А.
И. 1924. С. 39; 1928. С. 409; 1929. С. 144-147). Речь
шла об одном и том же "хищно вздыбившемся" звере. Толь-
ко в науке употреблялись различные обозначения. "Лео-
пардом" или "леопардовым львом" именовался лев "с личи-
ною, обращенною прямо к зрителю..." При этом считалось,
что " нормальное положение льва есть восстающее, т.е.
стоящее на задних лапах... Туловище льва всегда изобра-
жалось очень длинным и худым, особенно утонченным кни-
зу". Однако "в древней геральдике подобных различий не
существовало, так как и лев, и леопард изображают одно
и то же животное, только в разных положениях" (Арсень-
ев. 1908. С. 170-172).
Этого льва-леопарда-барса, к которому владимиро-суз-
дальское искусство испытывало столь постоянное прист-
растие, толковали по-разному. Его изображение считали
то родовым знаком суздальско-ростовских князей (Собо-
левский. С. 60), то эмблемой владимирской княжеской ди-
настии, а использование изображения Федором Черным, не
связанным с этой династией, трактовали как желание
примкнуть к ней (Вороним. 1973. С. 235-236; 1974. С.
310). Считали его и зачатком герба (Арциховский. 1946.
С. 55), и просто владимирским гербом, в XIV - XV веках
прокламировавшим далеко идущую внешнеполитическую прог-
рамму "собирания" всех русских земель (Федоров-Давыдов.
С. 133-134).

Более осторожно к трактовке этого животного подходил
Н.П. Лихачев. "Эмблемы в смысле родовых знаков
устанавливались и в Западной Европе постепенно, -
писал он. - Очень затруднительно думать, чтобы у Рюри-
ковичей XII в., хотя бы с Андрея Боголюбского, образо-
вался родовой герб в виде изображения льва или леопард;
и считался таковым в течение XIII в., исчезнув неиз-
вестно куда... К. теории о гербе Андрея Боголюбского и
его ( потомков мы должны отнестись как к предположе-
нию... " (Лихачев. 1930. С. 269).
Его рекомендации, как видели, большинство исследова-
телей не вняло, приводя все новые доводы в пользу своей
точки зрения. Так, на одной из миниатюр Радзивилловской
летописи XV века к тексту о поражении Юрия Владимирови-
ча Долгорукого, которого его собственный брат Ярополк
изгнал из Переславля-Залесского, приложена миниатюра со
сценой въезда князя (судя по его шапке)
возможно, Ярополка, с дружиной в город, представленный
крепостной башней. Последний из всадников смотрит начал
и бьет палицей льва, присевшего на задние лапы и под-
нявшего передние. Таким образом, войско Долгорукого за-
менено геральдическим символом - изображением льва (Ар-
циховский. 1944. С. 33 - 34). Этот факт (равно как и
изображения на монетах XV в.) ставит под сомнение ут-
верждение Н.П. Лихачева об исчезновении "неизвестно ку-
да" герба владимиро-суздальских князей. В период ино-
земного ига развитие владимиро-суздальской государс-
твенной символики прекратилось. Но традиции ее подспуд-
но существовали, чтобы в XV - XVI веках дать толчок
возрождению - уже на совершенно новой основе - этой
эмблематики (ср.: Лавренов. 1994. С. 4).
Образ льва как олицетворения "властной силы" (Ваг-
нер. 1962. С. 259 - 260) и в XII - XIII, и в XV - XVI
столетиях соответствовал основным тенденциям развития
государственности. Владимиро-суздальские князья-самов-
ластцы - и сыновья Юрия Долгорукого Андрей Боголюбский,
Всеволод III Большое Гнездо, и его внуки Юрий Всеволо-
дович и Святослав Всеволодович - пытались противостоять
процессу феодального дробления, обрушившегося, подобно
лавине, на политическую жизнь Руси. Их далекие наслед-
ники князья из рода Колиты приняли эстафету "собира-
ния'' осколков разбитой еще в домонгольское время Руси.
Не случайно в титуле московских князей на первом месте
стояло определение "владимирский" и лишь за ним следо-
вало - "московский".
Рассматривая символику льва во владимиро-суздальском
искусстве, нельзя обойти вниманием вопрос о возможных
влияниях на создание его образа на Руси. Обычно подчер-
кивают западноевропейское влияние. Есть и другие парал-
лели в средневековом православном искусстве, в частнос-
ти Армении и Грузии. Можно проследить и восточные, и
античные корни этого образа. Знаменита; "улыбка" влади-
миро-суздальских львов восходит к восточному искусству
доисламского времени, где прославлялись звери пустыни,
"широкопастные, большеротые, углы пасти у них, точно
щели бревен, с оскаленными зубами (Вагнер. 1962. С.
256).

Если же вернуться к тем произведениям, в катары.
изображения львов носили ярко выраженный геральдический
характер, то следует обратиться к теории о воздействии
западно- и центральноевропейского искусства. Воздейс-
твие выражено не только в том, что львы помещены на щи-
те в качестве эмблемы, но и в изображении владельца
этого щита. Воин, стоящий с копьем, самым благородным
оружием средневекового рыцаря (Лаппо-Данилевский С.
233; Seyler. 1894. S. 56), и придерживающий находящийся
на земле щит, - любимая тема на многих польских чешских
и других центральноевропейских печатях. Даже
сама композиция, в пределах которой помещена геральди-
ческая эмблема, заставляет думать о знакомстве владими-
ро-суздальских мастеров и художников с общеевропейскими
традициями трактовки льва. Дополнительно к приведенным
выше аналогиям можно назвать еще шведские традиции. Те-
ма парных фигур львов с характерной и для владими-
ро-суздальских рельефов "улыбкой'' - оскалом - встреча-
ется на оборотной стороне печати Эрика Кнутссона (1210
- 1216), правда, в отличие от русских львов Владимира и
Суздаля, здесь у львов хвосты подняты над туловищем, а
не пропущены под задней ногой (Fleetwood. Табл. 14).
Точно так же, как на барельефе Юрьева-Польского или
миниатюре Федоровского Евангелия, в треугольном, сужаю-
щемся книзу щите размещена фигура льва на печатях пра-
вителя Шведского государства ярла Биргера и его жены
Ингеборг, дочери короля Эрика Кнутссона (Hildehrand.
Р1. 3. ь 13; Р1. 2. .No 3 - 5). Показательны не только
хронологическая синхронность использования этой эмблемы
как родового знака, но и некоторое стилистическое
сходство львов на печатях шведских королей и в искусс-
тве Владимиро -Суздальской Руси.
Много общего с владимиро-суздальской "львиной" эмб-
лематикой у галицко-волынской, правда, она несколько
более поздняя, вернее, сохранилась в более поздних па-
мятниках начала XIV века. Речь идет о печатях Андрея и
Льва Юрьевичей и Болеслава-Юрия соответственно 1316 и
1316 - 1335 годов. И здесь представлен стоящий лицом к
зрителю воин с копьем в правой и щитом, имеющим гераль-
дический знак в виде льва, вдевай руке. Наибольшее
сходство галицко-волынская композиция имеет с изображе-
ниями на печатях польских князей - Капрала Мазовецкого
1228 года, Пшемысла I и II Великопольских 1252 и 1292
гг. и, наконец, Вацлава Мазовецкого 1326 года. Сам же
лев фигурой похож на итальянских (так называемых "капи-
толийских") и фландрских львов, в частности, изображен-
ных на печати 1234 года Вильгельма Фландрского (Лап-
по-Данилевский. С. 237). Имеется сходство льва с ге-
ральдическими шведскими и чешскими львами. Здесь пора-
зительно совпадает и общий облик животного, и положение
его хвоста, поднятого над спиной параллельно ей со
взвивающимся вверх кончиком. В данном случае не прихо-
дится говорить о возможности непосредственных связей
Галицко-Волынской Руси со Швецией (хотя сохранились
весьма значительные материалы о галицко-волынско-датс-
ких отношениях, в особенности при короле Эрике Менведе,
владевшем частью Прибалтики). Очевидно существование
длительной традиции почитания льва в XIII веке (имя
князя Льва Даниловича, создание города Львова). О га-
лицко-волынских связях с давней скандинавской традицией
можно лишь фантазировать, с полной определенностью мож-
но говорить о чешском влиянии. Оно вполне соответствует
общим связям этих культур. Традиция оформления чешского
правового документа оказала сильное воздействие на га-
лицко-волынскую дипломатику уже в XIV - XV веках.

Итак, несомненно: в тех регионах Русской земли, где
вплоть до середины XIII - XIV веков сохранялась крепкая
власть или существовало стремление возродить единство
региона либо края, князья прибегали к использованию об-
раза льва как символа власти, силы, мужества, великоду-
шия (Лаппо-Данилевскии. С. 239). Думается, обращение к
образу льва имело более серьезное значение, нежели ис-
пользование его просто как "личного знака" владими-
ро-суздальских и галицких князей (Соболева . 1981. С.
15).
"Судьба" львов из Южной и Северо-Восточной Руси сло-
жилась по-разному. В Галицкой земле, которая в 1349 го-
ду вошла в состав Короны Польской, и на Волыни, ставшей
составной частью Великого княжества Литовского, древняя
эмблематика исчезла. В Северо-Восточной Руси, князья
которой считали себя непосредственными преемниками вла-
димирских, она возродилась в XVII веке. Однако и в XVI
веке память об этом образе не умирала. Опричный дворец
Ивана IV на Арбате в Москве украшало, в частности,
изображение льва (Штаден. С. 91).
Эмблема Великого княжества Владимирского дожила в
составе государственного герба до крушения Российской
империи. Лев стал и эмблемой города Владимира (Винклер.
1900).
Еще более триумфальной оказалась судьба другой эмб-
лемы, появившейся в эпоху раздробленности, - всадника
(Вилинбахов. 1981 - 1; Молчание, Смирнова. 1983; Молча-
нов. 1987; Хорошкевич. 1989). Как и лев, эта эмблема
была очень распространена по всей Европе. "Конь, - пи-
сал геральдист XVIII века, - есть знак войны, сражения,
победы, храбрости, мужественного воина, полководца или
власти над войском'' (Амбодик. С. XLIII). По-видимому,
его представления соответствовали и средневековым. На-
чиная с XI века во всей Европе на печатях широко расп-
ространяется изображение всадника. Государи новых поли-
тических образований, возникших в период феодальной
раздробленности, для оформления своей власти широко
пользовались инсигниями власти - императорской и коро-
левской. Императоры, как византийские, так и "римские",
на печатях изображались сидящими на троне с регалиями в
руках - державой и скипетром. Они были увенчаны корона-
ми. Приближалось к императорскому и изображение коро-
лей, только корона по своему типу отличалась от импера-
торской (Haszеwska. S. 121).
Государи более низкого ранга - графы, князья, пфаль-
цграфы, ландсграфы, ландсхерры, герцоги и пр. - тоже
стремительно обзаводились собственными эмблемами (Spi-
ef*. S. 5). Повсеместное развитие ленной системы, прев-
ращение военной службы в непременную обязанность рыцаря
сопровождалось оформлением ленных отношений и на печа-
тях (Ganz). Всадник, как правило, изображался либо со
значком, укрепленным на древке, либо со знаменем.
Они-то и были знаками инвеституры, которой сопутствова-
ло символистическое действие - вручение вассалу како-
го-либо предмета (копья или знамени).
"Конная печать" непосредственно сопровождала процесс
феодального дробления. Она появлялась там и тогда, где
и когда его результаты уже были заметны. В ХТ веке
"конной печатью" пользовались герцог Адальберт Лота-
рингский (1037), маркграф Эрнст Австрийский (1056 -
1075), граф Балдуин Фландрский (1065) (Spie*. S. 14).
Несколько позднее "конные печати" распространились в
Центральной и Восточной Европе. Такая печать была у
герцога Баварского в 1125 году (Seyler. 1888. S. 258 -
259. Taf 208), великопольского князя Мешко III в 1145
году (Gumowski. 1966. ь 208; Mikucki, Gumowski, Hai-
sins. S. 190), среднепоморского князя Богуслава I в
1170 и 1193 годах
(Gumowski. 1966. ь 304; Mikucki, Gumowski, Haisig. S.
206), у герцога австрийского Леопольда V в 1 177 - 1
194 годах, Оттокара IV истрийского с 1180 гола (Klet-
ler. S. 5), у чешского князя Пшемыслава (1192 - 1193)
(*arek. S. I О). Позднее, после образования Чешского
королевства, всадник остался на оборотной стороне, где
изображался св. Вацлав, основатель и покровитель динас-
тии. Всадник представлял знак княжеского достоинства
короля Чехии.
И в иных случаях, когда король помимо основного сво-
его титула носил и титул - графа, герцога или другого
главы небольшого политического образования, на коро-
левских печатях тоже помещалось изображение всадника.
Можно назвать печати королей Якова Арагонского 1226 го-
да. Карла VII и Иоганна I Шведских, Капута I Датского
(Spiefi. S. 7). Особенно отчетливо сочетание королевс-
кой и княжеской сторон обнаруживает себя на печатях
английских королей. Тип этих печатей сложился при Виль-
гельме Завоевателе (1066 - 1087). На одной стороне ко-
ронованного, сидящего на троне с державой и скипетром
государя круговая надпись называла королем "англов", со
времен короля Иоанна I (1199 - 1216) - королем Англии,
а на другой стороне, где помещен всадник, - "норманн-
ским князем", с конца XII века - князем Нормандии, Ак-
витании и Анжу (Birch. Р. 3, 10 - 11, 15 - 16, 19).
В XIII веке "конные печати" стали массовым явлением.
Трудно назвать князя, который бы не владел такой пе-
чатью. Великопольские князья Одо Познаньский, а вслед
за ним Владислав Одонич пользовались ею в 1161, 1209,
1212, 1213 годах (Mikucki, Gumowski, Haisig. S. 190;
Gumowski. 1966. No 18. S. 24). Такие же печати были и у
поморских князей - Богуслава II в 1214 году, Барнима
Поморского и Святополка Гданьского в 1228 и 1236 - 1242
годах (Gumowski. 1966. No 18. S. 303 - 304; 1950),
чешских князей Владислава Индриха в 1213 году, Владис-
лава II в 1233 - 1239 годах (*arek. S. 19 - 20).

Различие византийской и западноевропейской традиций
в изображении всадника заключалось прежде всего в нап-
равлении его движения. Если на византийских, а соот-
ветственно и русских печатях всадник изображался движу-
щимся вправо (со стороны зрителя), то в католическом
европейском мире он, как правило, был представлен веду-
щим своего коня влево. Разумеется, дело не обошлось без
исключений. В соседней с Русью Польше можно назвать пе-
чати нескольких государей с конем, движущимся вправо.
Это печати и Одо Познаньского 1194 года, и Казимира I
Опольского 1226 года, и Земовита Мазовецкого (1247 -
1262), Камрада Мазовецкого и Куявского 1218 и 1231 го-
дов, Пшемысла I Познаньского 1247 и 1248 годов (Gumows-
ki. 1966. ь 209; Stronczynski. S. 13, 14, 38, 40, 86,
271). Правда, как
показывают приведенные даты, почти все печати более
позднего происхождения, нежели самая ранняя русская пе-
чать Мстислава Мстиславича.
На тех же самых печатях конник несет не прапор (зна-
мя) или хоругвь, а поднятый правой рукой меч. Таково
изображение на печати и Одо Познаньского, и Казимира I
Опольского, и Земовита Мазовецкого, и Пшемысла I Поз-
наньского. На последней из них, 1248 года, расположена
весьма торжественная надпись: "S (igillum) Premislonis
D(ei) gra(cia) ducis Polonie" ("Печать Пшемыслава Божь-
ей милостью князя Польши").
Принцип иерархического соответствия изображения
всадника на печатях государей, занимавших место ниже не
только императорского, но и королевского, в Северной,
Западной и Центральной Европе периода феодальной разд-
робленности соблюдался строго. Пример тому - печати
чешского государя, на которых иерархическая разница
между положением чешского короля на различных террито-
риях его страны выражена очень отчетливо.
Однако все вышеприведенные примеры касались тех
стран, в которых господствовало католичество. Как же
обстояло дело в Византийской империи и странах правос-
лавного мира?
Поскольку в самой Византийской империи проблема
оформления иерархического положения глав различных го-
сударственных образований практически почти не стояла,
то и византийская сфрагистика не знала столь ярко выра-
женной дифференциации печатей, как императорских, так и
иных государей. Тип императорской печати - как правило,
тронной (главу государства изображали сидящим на тро-
не), с круговой надписью - противостоял печатям различ-
ных министериалов, имевшим расположенную по строкам
(строчную) надпись на обороте и изображение покрови-
тельствующего святого на лицевой стороне (Schlamberger.
1884).
Русские князья, следовавшие византийским образцам,
хотя и не всегда (как мы видели на примере "знаков Рю-
риковичей"), в течение второй половины XI века пользо-
вались печатями с изображением покровительствующих свя-
тых и греческими строчными благопожелательными надпися-
ми. Исключение составляли печати Изяслава Дмитрия Ярос-
лавича с круговыми надписями. На одной из печатей св.
Димитрий изображен стоящим с копьем и щитом в импера-
торской короне (Ямин. 1970. Т. 1. No 3 - 5. С. 14 - 42,
249 - 252).
В конце XI - начале XII века на княжеских буллах по-
явилась русская строчная благопожелательная надпись:
"Господи, помоги рабу своему..." Так, печати двух типов
Владимира Мономаха (1113 - 1125) имеют соответственно
греческие и русские надписи (Ямин. 1970. Т. 1. С. 67 -
75, 258 - 259, особенно ь 25 и 97).
В XII - начале XIII века возобладала иная традиция -
княжеские печати получили два изображения покровитель-
ствующих святых - владельца печати и его отца (Янин.
1970. Т. 1. С. 87 - 132). Ряд этих печатей открывали
буллы сына Владимира Мономаха - Всеволода (Там же. ь
138 - 139). Не случайно именно от этих двух князей, как
считалось в "коронационной" литературе XVI - XVII ве-
ков, пошел обычай наделения князей регалиями, которые
современники возводили к Византии. Хотя такие печати по
рангу соответствовали печатям византийских министериа-
лов, в России XVI - XVII веков их расценивали иначе,
рассматривая, по-видимому, изменение типа печати как
следствие упрочения государственного суверенитета Руси.
На княжеских печатях этого типа, "смысл изображения" на
которых, по словам В.Л. Янина, "сводится к указанию
христианского имени и отчества князя,
утверждающего своей печатью акт", отчетливо звучит тема
божественного освящения княжеской власти, с одной сто-
роны, и преемственности власти от отца к сыну - с дру-
гой. Таким образом, завершился путь к суверенитету, ко-
торый проделали русские князья - от архонтов (как их
именовали по греческому образцу) Руси, вернее, России,
до независимых князей, собственной волей передающих
власть по наследству.
В начале XIII века произошла смена традиций в облас-
ти оформления печатей - и императорских в Византии, и
княжеских на Руси.
В 1204 году в результате четвертого крестового похо-
да в Византии утвердились новые правители. Место Визан-
тийской империи заняла Латинская. Графы фландрские -
Балдуин I (1204 - 1205), Генрих 1 д'Aнгрэ (1206 -
1216), Балдуин II (1240 - 1261), став императорами Ла-
тинской империи, не отказались от своей старой печати,
которой они пользовались на родине. Их новая тронная
печать имела на обороте изображение всадника с мечом,
такое же, как на их прежних фландрских печатях (Schlum-
berger. 1895. Р. 91 - 92, 94 - 97; ср.: Chalon. Р1.
Ii). Подобно тому как в X - XI веках западные "римские"
императоры широко использовали византийский опыт в
оформлении своих печатей (сначала стоящую фигуру, за-
тем, при Отто III в 997 г., трон с круговой надписью)
(Ohnsorge. S. 288 - 299), так в XIII веке крестоносные
завоеватели "познакомили" своих бывших наставников с
опытом оформления печатей младших по чину государей -
глав феодально раздробленных образований.
Византийский мир в целом не остался в стороне от
этих новаций. Например, на оборотной стороне большой
печати одного из Неманичей - Стефана Владислава (1234 -
1243), созданной около 1240 года, изображен всадник,
скачущий вправо от зрителя; на лицевой стороне - трон-
ное изображение государя в короне византийского образца
с жезлом и державой (*remo*nik. S. 120 - 121).
Новая мода в оформлении печатей достигла и Руси. На
смену печатям с образами святых, по выражению Р. Хайси-
га, образно-агиографическим (Mikucki, Gumowcki, Haisig.
S. 59), на которых святых обычно изображали пешими,
пришли "конные печати". Покровительствующие святые на
печатях Мстислава Мстиславича Удатного (Удалого), Все-
волода Юрьевича и Александра Ярославича (в XV в. проз-
ванного Храбрым, с конца XV в. - Невским) становятся
всадниками. Однако, в отличие от западноевропейской
традиции, на русской печати помещался не "портрет" кня-
зя, а "портрет" покровительствующего ему святого.
Первым стал применять такие печати Мстислав Мстисла-
вич Удатный, торопецкий, новгородский (1210 - 1215,
1216 - 1218) и галицкий князь. Печати времени его кня-
жения в Новгороде имеют изображение св. Феодора с копь-
ем в правой и щитом в левой руке - пешего на оборотной
стороне и конного - на лицевой. В разных вариантах у
всадника на копье то флажок и шестиконечный крест, то
стяг на длинном древке, то развевающийся плащ или крыло
(Янин. 1970. Т. 1. ь 203 - 206). К сожалению, эти дета-
ли не помогают определению образца, которому мог следо-
вать Мстислав Удатный. При всем своеобразии образа
всадника на польских, немецких, английских и других пе-
чатях (всадник движется налево, изредка направо от зри-
теля, лошадь идет рысью или галопом, поводья натянуты
или полуспущены и т.д.) неизменной остается одна деталь
- стяг или флажок с горизонтальными полосками. Такая
иконографическая деталь не помогает обнаружить образец.
Теоретически поиски следует направить либо в Польшу,
с которой русские князья поддерживали тесные связи
(дочь Ярослава Осмомысла стала до 1187 года женой
познаньского князя Одо, Агафья Святославна Черниговская
в 1209 году - женой мазовецкого князя Конрада, Всеволод
Черный в 1 178 году женился на дочери Казимира III),
либо в Византию. Стоит подчеркнуть, что многие из выше-
названных польских князей пользовались именно "конной
печатью". Однако на печатях польских князей, за исклю-
чением Одо Познаньского, всадник изображен движущимся
влево, тогда как на печати Мстислава Мстиславича всад-
ник направлен в другую сторону.
Если считать направление движения определяющим приз-
наком, то придется отказаться от сопоставления этой
первой "конной печати" с польскими. Латинские императо-
ры имели печати, где конник тоже движется направо, как
и на печати Мстислава Мстиславича. Однако данных отно-
сительно связей Руси с этой империей, основанной на
развалинах Византийской, настолько мало, что некоторые
исследователи отрицали их наличие вообще.
Известно лишь, что до 1210 года в Новгород вернулся
из Царьграда (Цесареграда) - Константинополя Добрыня
Ядрейкович. Он принял постриг и по изгнании князем
Мстиславом новгородского владыки Митрофана был послан
"в Русь", т.е. в Киев, ставиться на его место. Кандида-
тура Добрыни Ядрейковича не вызвала возражений, и этот
наблюдательный очевидец крестоносного разгрома Византии
стал новгородским епископом (НПЛ. С. 250; Путешест-
вие... Антония). Именно он и мог бы принести в Новгород
известия о новом типе оформления печатей в Константино-
поле. Мог бы. И мы могли бы быть в этом уверены, если
бы иконографический тип печати фландрских графов и ла-
тинских императоров совпадал с типом изображения всад-
ника на печати Мстислава Удатного. Однако этого нет. На
печати фландрских графов всадник держит меч правой ру-
кой, высоко подняв ее. На печати же князя Мстислава
святой мученик вооружен лишь крестом и флажком.
Не дает полной аналогии и шведский тип печати: у ко-
ролей Карла Сверкерссона (1164 - 1167) и Иоганна Свер-
керссона (после 1216 г.) всадник с копьем наперевес
движется вправо (Fleetwood. S. 11, 27). Трудно думать о
балтском или литовско-западнорусском происхождении этой
эмблемы (Молчание, Смирнова). Приходится констатиро-
вать, что поиски прообраза первой русской "конной печа-
ти" зашли в тупик. Изображение на ней наиболее сходно с
иконографией печатей великопольских князей, но можно
предполагать, что некоторую роль в том, что в XIII веке
копье было заменено мечом, сыграл и пример Латинской
империи. Добрыня писал: "У Лахерны во церковных палатех
святый Федор Стратилат лежит, и щит и меч его ту же"
(Путешествие... Антония. Стб. 40).
Однажды возникнув на русской почве, этот иконографи-
ческий тип получил дальнейшее распространение. Всеволод
Юрьевич, княживший в Новгороде в 1222 и 1224 годах, был
внуком Всеволода III Большое Гнездо. Сохранились две
его печати, у обеих на лицевой стороне изображен Димит-
рий Солунский в полный рост, вынимающий меч из ножен, а
на оборотной стороне - св. Георгий, на одной печати пе-
ший, а на другой - конный. Воинственная поза святого
покровителя князя вполне соответствовала обстановке его
княжения. Особенно обострились отношения князя с новго-
родцами, когда его отец Юрий Всеволодович активно вме-
шался во внутреннюю жизнь города (НПЛ. С. 69; Янин.
1970. Т.11. С. 126; ь 211, 212).
Еще более воинственный вид имеют всадники на печатях
Александра Невского. Здесь всадник уже не вынимает меч,
но поднимает его правой рукой высоко над головой (ср.:
Янин. 1970. Т. 1. С. 37; Белецкий С. В. 1985 - 2. С.
237). Впрочем, князю Александру Невскому автор класси-
ческо-
го исследования о русских средневековых печатях В.Л.
Ямин приписывает две серии печатей: первую, традицион-
ную, где представлены стоящие фронтально его патрон и
патрон отца - Ярослава Всеволодовича, и вторую, новую,
на лицевой и на оборотной стороне которой изображен св.
Федор Стратилат на коне в сцене "чуда о змии". Печати
Александра Невского - первые, где появляется мотив
борьбы со злом, которое, согласно Апокалипсису, и воп-
лощал собой змей.

Среди печатей Александра Невского наибольший интерес
представляет вторая серия. В ней пять разновидностей.
Печать одной разновидности, с изображением коронованно-
го всадника, по тонкости, четкости и детальности резьбы
резко отличается от всех остальных и, несомненно, пос-
лужила образцом для них. В этом всаднике В.Л. Янин уви-
дел "условное, символическое изображение самого князя"
(Ямин. 1970. Т. 11. С. 22 - 23). В русской сфрагистике
это первый случай "портретной" печати. Ее появление
вполне созвучно духу времени: в житии князя, написанном
после его смерти на обратном пути из Каракорума - сто-
лицы Монгольской империи, странным образом сочетаются
светские и церковные элементы. Составитель жития,
по-видимому, считал деятельность князя как главы госу-
дарства церковным подвигом, достойным увековечения и
самой церковью (Philipp).
Помещая на печати собственный портрет, Александр
Ярославич достигал сразу нескольких целей. Во-первых,
он демонстрировал равенство своей власти с властью го-
сударей соседних стран (а это было крайне важно в
условиях борьбы Новгорода за независимость как против
Шведского королевства, так и против Ливонского ордена;
это было важно и для развития международных отношений:
хорошо известна попытка, правда неудачная, норвежского
короля заключить брак его дочери с сыном Александра);
во-вторых, он укреплял свою власть над новгородцами.
Если его отец считал возможным заключение с новгородца-
ми ряда, т.е. договора, то Александр настаивал на неог-
раниченном самовластии. Многочисленные конфликты с нов-
городцами (в результате одного из них князь даже поки-
нул Новгород в 1240 году - "роспревъся с новгородци")
(НИЛ. С. 78) характеризуют все его новгородское княже-
ние. Особенно обострились отношения Александра с Новго-
родом, когда он стал великим князем киевским (в 1246
году умер Ярослав, и после поездки в Монголию в 1249го-
ду Александр получил Великое княжение Киевское). Однако
в условиях монгольского ига в 1255 году ему уже не уда-
лось добиться своего. Князь должен был заключить дого-
вор "на всей воли новгородской". "Меньшие" (т.е. те го-
рожане, которые не пользовались правом участия в высшем
государственном органе) готовы были до смерти сражаться
за сохранение своих прежних прав - "любо живот, любо
смерть за правду новгородьскую, за свою отчину" (НПЛ.
С. 81; Тихомиров. 1955. С. 268; Янин. 1962. С. 146 -
147). Противодействие "меньших" через два года, когда в
Новгород явился Александр и жестоко расправился с нов-
городцами ("овому носа урезаша, а иному очи выимаша"),
обусловливалось их стремлением поддержать Василия Алек-
сандровича, настаивавшего на открытой борьбе против
монголов, которые требовали уплаты торговой пошлины -
тамги и десятины, т.е. десятой части от всех доходов.
Еще через два года уже безо всяких кар Александр добил-
ся требуемых монголами тамги и десятины.
Из подробного рассказа о деятельности Александра
Невского можно было понять, какой смысл сам князь - за-
казчик печати вкладывал в изображение на ней. Ведь пе-
чать Александра - не просто печать одного из князей.
Это печать человека, который стал родоначальником ди-
настии московских князей, человека, на которого они
равнялись. Александр Невский - идеал московских князей,
которым суждено было выступить объединителями Севе-
ро-Восточной Руси и вместе с тем угнетателями собствен-
ного народа. Самодержцы из числа последних Рюриковичей
ориентировались на самовластцев киевской поры эпохи
безвременья. Герб московских князей восходит к изобра-
жению на печати Александра Невского, и вместе с гербом
передана была эстафета жестокости по отношению к собс-
твенным подданным.
Если Александр Ярославич на своих печатях идею суве-
ренитета мог выразить достаточно откровенно, то его сы-
новья не располагали возможностями, какие были у отца.
Дмитрий Александрович (1276 - 1281, 1283 - 1294) вынуж-
ден был пойти на уступки новгородцам. На его печатях
преобладает сочетание святого всадника с Вседержителем,
покровителем Новгорода (Янин. 1970. Т. 11. ь 384 - 389;
Каштанов. 1974). Типологически такие печати приближают-
ся к княжеско-городским печатям, олицетворяющим собою
результат договора князя с горожанами. Примером подоб-
ного сочетания может служить печать короля Бонифация
Ферратского (1204 - 1207): на лицевой стороне изображен
всадник на лошади в галопе, а на обороте - образ горо-
да. Надписи удостоверяли принадлежность сторон печати
королю и городу (Schlumberger. 1895. Р. 56 - 58).
На печатях другого сына Александра Невского - Андрея
Александровича (1281 - 1283, 1294 - 1304) в результате
компромисса с новгородцами на одной серии печатей
оказались изображения конного сокольника и Вседержите-
ля, а на другой, которая сменила первую, - св. Андрея,
покровителя князя, и конного сокольника (Ямин. 1970. Т.
11. ь 390 - 395).
Эта тенденция использования княжеско-городских печа-
тей вполне соответствует общеевропейской традиции. Го-
родские гербы формировались, как правило, довольно
поздно, а города принимали гербы своих сюзеренов (Renk-
hoff. S. 56 - 80). В этом на примере Руси мы убедимся
позже, ибо дальнейшие судьбы эмблемы с изображением
всадника уже выходят за пределы эпохи феодальной разд-
робленности и будут рассмотрены ниже.
Итак, в период феодальной раздробленности сформиро-
вались две эмблемы, которым суждена была долгая жизнь.
Обе рассмотрены выше. Возникли они как изображения на
гербах или печатях, а стали впоследствии эмблемами Вла-
димирского и Московского княжений. Обе эмблемы своим
происхождением обязаны прочным и тесным контактам Руси
с европейскими странами, принадлежавшими католическому
миру. Обе они в какой-то степени знаменовали разрыв с
византийской традицией, обнаруживая принадлежность Руси
ко всему европейскому миру.

Символы власти или подданства?
В эволюции русской государственности в середине XIII
века наступил перерыв - монгола-татарское нашествие де-
формировало всю систему политических отношений, сложив-
шихся в предшествующее время. Часть русских земель и
городов перешла в состав Литовского княжества. Как го-
ворили об этом дипломаты в 1563 году, "некоторыми невз-
годами после Батыева пленения, как безбожный Батый мно-
гие грады руские попленил, а после того потому от госу-
дарей наших руских и поотошли" (Сб. РИО. Т. 71. С.
270). Большая же часть Русской земли на два с лишком
столетия оказалась под иноземным игом, под монгольскими
ханами, получившими на Руси наименование царей. Царями
называли и ордынских правителей, в частности Мамая,
когда он собрал под своей властью значительную часть
находившейся в состоянии длительной междоусобицы Орды.
Монгольские цари осуществляли свою власть на Руси
при помощи баскаков (тюрк.), "даруг" или "дорог" (от
монг. "даругачи") - своих наместников, предводительст-
вовавших вооруженными отрядами и неукоснительно следив-
ших за подвластным населением, обложенным тяжкой данью
в пользу ханов. Институт баскачества просуществовал в
крупнейших русских городах вплоть до конца XIII - нача-
ла XIV века.
Русские же князья отныне уже не могли свободно нас-
ледовать собственные "столы" и распоряжаться ими. За
получением ярлыка - ханской грамоты на право занятия
престола - они должны были ездить в ставку монгольского
хана. Пребывание там и борьба за власть в русских горо-
дах нередко завершались трагически. Мученической
смертью погиб в ставке Батыя черниговский князь Михаил
Всеволодович, позднее причисленный к лику русских свя-
тых. В Каракоруме, столице Монгольской империи, кончил
свои дни Ярослав Всеволодович, отец Александра Невско-
го. В XIV веке не вернулись из Орды три тверских, один
рязанский и некоторые другие князья.
В XV веке место получения ханского ярлыка было пере-
несено: уже не князья ездили в столицу Золотой Орды -
самого мощного образования, возникшего на развалинах
Монгольской империи, но ордынские послы являлись в сто-
лицу Владимирского княжения, чтобы посадить князя -
своего "холопа" на "стол". Приезд ханского посла сопро-
вождался унизительной процедурой веде-
ния его коня великим князем, что и должно было демонс-
трировать зависимость последнего от вольного царя
(ПСРЛ.XII.М.,1965.С.16).
Наряду с русскими печатями стали употреблять и печа-
ти ордынские, которые, вероятно, в отдельных случаях
заменяли русские. Даже на полной грамоте Никиты Козлова
на Ивана Павлова, которого первый купил себе "в полни-
цу", 23 мая 1494 г. стояла печать дьяка с подписью уй-
гурскими буквами (Хорошкевич. 1974. С. 82 - 83; Авток-
ратова, Буганов. С. 138). А ведь это произошло уже че-
рез 14 лет после освобождения от ордынского ига в ре-
зультате знаменитого стояния на Угре... Можно себе
представить, что в период полного и неограниченного
владычества ордынцев их "тамги" серьезно потеснили
русские печати.