Проблема карточной игры делалась для современников
как бы символическим выражением конфликтов эпохи. Не-
честная игра сопутствовала азартным играм с самого на-
чала их распространения. Однако в 30-40-е годы она
превратилась в подлинную эпидемию. Светский шулер сме-
нился шулером - профессионалом, для которого "картежное
воровство" сделалось основным и постоянным источником
существования. Шулерство сделалось почти официальной
профессией, хотя формально преследовалось по закону.
Как уже говорилось, дворянское общество относилось к
нечестной игре в карты, хотя и с осуждением, но значи-
тельно более снисходительно, чем, например, к отказу
стреляться на дуэли или другим "неблагородным" поступ-
кам. Профессиональный картежник - шулер становится поч-
ти бытовой фигурой. Команды шулеров - постоянные участ-
ники шумных празднеств, которые привлекали на ежегодные
ярмарки дворян близлежащих уездов часто за сотню верст.
Тут проигрывались целые состояния. Команды профессио-
нальных игроков, прикидывавшихся случайно съехавшимися
путешественниками, буквально пускали по миру простова-
тых помещиков, юных офицеров, случайно попавшихся в их
сети. Этому посвящены "Игроки" Гоголя: опытного шулера,
Ихарева, употреблявшего годы искусства и тренировки на
изготовление и применение порошковых карт и сверхслож-
ных "крапов", обманывает команда менее искусных, но еще
более хитрых шулеров. Все участники "случайно" собрав-
шейся компании - сотоварищи по шулерскому искусству;
простоватый юноша, которого они якобы собираются обыг-
рать и подпаивают, честный отец, вызванный со стороны
чиновник - все оказываются членами одной команды, дого-
ворившимися обыграть мастера. Единственным "честным"
человеком, играющим самого себя, оказывается шулер.
Мир профессиональных картежников в сознании людей той
эпо) был противопоставлен идиллической домашней обста-
новке. Но и поэзия легко выражалась на языке карточ-
ной игры. Правда, это бк иной идиллический язык.
В приведенном выше перечне игр Страхова названы "Иг-
ры, пода шие прозьбы о помещении их в службу степенных
и солидных людей "Игры, подавшие прозьбу о увольнении
их в уезды и деревни". "О лидные" и "детские" карточные
игры, предназначенные для забавы отдыха, а не для азар-
та, традиционно воспринимались как "идиллии ские". Они
были средством коротать время; обстановка их - семья ил
круг друзей, цель - забава:
..до ужина, чтобы прогнать как сон,
В задоре иногда, в игры зело горячи,
Играем, в карты мы, в ерошки, в фараон,
По грошу в долг и без отдачи68.
Современный читатель не улавливает иронии этих сти-
хов, в коп рых все слова противоречат друг другу.
Азартный фараон упоминаете вперемешку с игрой в "ерош-
ки, или хрюшки", которую Страхов вклк чил в игры, под-
лежащие "увольнению в уезды и деревни" (выражени содер-
жит игру слов: применительно к человеку оно содержит
просьб об отставке, применительно к картам - употребле-
ние в провинции Ирония заключена в том, что в фараон
играют "по грошу в долг и бе отдачи". Потеря оттенков
смысла не позволяет ощутить в стихах Державина полеми-
ческое противопоставление сельской "карточной идиллии"
городскому азарту.
Коммерческие игры создают обстановку семейственного
мира и уюта:
Уж восемь робертов сыграли
Герои виста; восемь раз
Они места переменяли;
И чай несут.
(5, XXXVI)
Коммерческие игры - приятное времяпровождение, и за-
вершаю их совершенно иные, чем при азартных играх, сце-
ны. Здесь мы не увидим отчаянных игроков, швыряющих под
стол разорванные карты и игры не завершаются выстрелами
самоубийц или дуэльными сцена ми. "Тут же ему всунули
карту на вист, которую он принял с таким же вежливым
поклоном. Они сели за зеленый стол и не вставали уже до
ужина. Все разговоры совершенно прекратились, как слу-
чается всегда когда наконед предаются занятию дельному.
Хотя почтмейстер бьй очень речист, но и тот, взявши в
руки карты, тот же час выразил на лице своем мыслящую
физиономию, покрыл нижнею губою верхнюю! сохранил такое
положение во все время игры. Выходя с фигуры, од ударял
по столу крепко рукою, приговаривая, если была дама:
"Пошла
старая попадья!", если же король: "Пошел, тамбовский
мужик!" А председатель приговаривал: "А я его по усам!
А я ее по усам!""
Сцены, завершающие подобную игру, носят идиллический
характер. Даже споры не выходят за пределы приличий,
хотя и бывают порою (это тоже входит в удовольствие иг-
ры) вызывающими волнения. "По окончании игры спорили,
как водится, довольно громко. Приезжий наш гость также
спорил... а между тем приятно спорил. Никогда он не го-
ворил: мы пошли", но "вы изволили пойти, я имел честь
покрыть вашу двойку", и тому подобное"69.
Коммерческую игру тоже вели на деньги, а "забавные",
детские игры в провинции, в семейном или дружеском кру-
гу - и на щелчки в лоб и т. д. Здесь проигрыш или выиг-
рыш был только предлогом для возбуждения интереса к иг-
ре и не порождал азарта.
Карточные игры, как деталь идиллического антуража,
встречаем, например, в романе Д. Бегичева "Семейство
Холмских": "Вечером старушки и из молодых дам, кто хо-
тел, садились в вист, или в мушку, по маленькой. Брани
никогда за игрою не бывало, и часто всё оканчивалось
общим хохотом, потому что старая Пропекая непременно,
на смех, кого-нибудь обсчитывала или обманывала в кар-
тах и потом сама объявляла об этом".
Такая игра в карты - незаменимая деталь отставной
стариковской жизни. Провинциальный помещик, "дядя-ста-
рик" Евгения Онегина, запершись в деревне, вечерами со
своей служанкой
...надев очки,
Играть изволил в дурачки.
(7, XVIII)
О "доброй старушке" Холмской говорится, что после
возвращения из домашней церкви она идет "в свою теплую,
спокойную комнату, вяжет для внучков чулки или раскла-
дывает гранд-пасьянс и слушает рассказы старой попадьи,
компаньонки своей. По вечерам ее любимое занятие играть
с внучками в дурачки, когда они, после классов, напры-
гаются до сыта и должны, перед ужином и спаньем, отды-
хать. Бабушка пользуется этим отдыхом, и внучки, чтобы
угодить ей, беспрестанно проигрывают. Старушка уверена,
что она большая мастерица, и выигрывает у них по своему
искусству"70.
Итак, коммерческие и домашние игры окружались орео-
лом уюта семейной жизни, поэзией невинных развлечений.
Азартные же игры влекли за собой атмосферу "инферналь-
ное(tm)" (Пушкин) или преступлений (Лермонтов, Гоголь и
др.). На этом фоне особенно выделяется повесть Л. Толс-
того "Два гусара". Уже заглавие подчеркивает антитезу
двух характеров и двух эпох. Герой первой части, гусар
Турбин (прототипом образа является родственник писателя
Толстой-Американец) как бы собирает в себе черты эпохи,
названной Денисом Давыдовым веком богатырей: "В 1800-х
годах, в те времена, когда не было еще ни железных, ни
шоссейных дорог, ни газового, ни стеаринового света, ни
пружинных низких диванов, ни мебели без лаку, ни разо-
чарованных
юношей со стеклышками, ни либеральных философов-женщин,
ни милых дам-камелий, которых так много развелось в на-
ше время, - в те наивные времена, когда из Москвы, вы-
езжая в Петербург в повозке или карете, брали с собой
целую кухню домашнего приготовления, ехали восемь суток
по мягкой пыльной или грязной дороге и верили в пожарс-
кие котлеты, в валдайские колокольчики и бублики, -
когда в длинные осенние вечера нагорали сальные свечи,
освещая семейные кружки из двадцати и тридцати человек,
на балах в канделябры вставлялись восковые и спермаце-
товые свечи, когда мебель ставили симметрично, когда
наши отцы были еще молоды не одним отсутствием морщин и
седых волос, а стрелялись за женщин и из другого угла
комнаты бросались поднимать нечаянно и не нечаянно уро-
ненные платочки, наши матери носили коротенькие талии и
огромные рукава и решали семейные дела выниманием биле-
тиков; когда прелестные дамы-камелии прятались от днев-
ного света, - в наивные времена масонских лож, марти-
нистов, тугендбунда, во время Милорадовичей, Давыдовых,
Пушкиных..."
Карточная игра в руках гусара Турбина-старшего под
пером Толстого как бы фокусирует поэтические черты эпо-
хи. Турбин - "привлекательный преступный тип", московс-
кий Робин Гуд в гусарском мундире - защищает обыгранно-
го шулером мальчика-офицера Ильина. "Это тот самый,
знаменитый дуэлянт-гусар? - Картежник, дуэлист, соблаз-
нитель;
но гусар - душа, гусар истинный". Увидев, что шулер,
заманив Ильина в игру, выиграл у него полковые деньги и
поставил его на грань самоубийства, Турбин врывается в
номер пересчитывающего выигрыш шулера Лухнова, и между
ними происходит следующая сцена:
" - Мне хочется поиграть с вами, - сказал Турбин,
садясь на диван.
- Теперь?
- Да.
- В другой раз с моим удовольствием, граф! а теперь
я устал и соснуть сбираюсь.
- А я теперь хочу поиграть немножко.
- Не располагаю нынче больше играть.
- Так не будете?
Лухнов сделал плечами жест, выражающий сожаление о
невозможности исполнить желание графа.
- Ни за что не будете? Опять тот же жест.
- Будете играть? - громким голосом крикнул граф.
- Ведь вы нечисто выиграли? Будете играть? третий
раз спрашиваю.
Последовало непродолжительное молчание, во время ко-
торого лидо графа бледнело больше и больше. Вдруг
страшный удар в голову ошеломил Лухнова. Он упал на ди-
ван, стараясь захватить деньги. Турбин собрал ле-
жащие на столе остальные деньги и скорыми шагами
вышел из комнаты...
- Ежели вы хотите удовлетворения, то я к вашим услу-
гам".
Вторая часть повести Л. Н. Толстого противопоставляет
азартной игре и связанному с ней преступному поведению
Турбина-отца благоразумность и благовоспитанность его
сына. Последнее воплощается в эпизодах карточной игры.
Благовоспитанный, блестяще образованный Турбин-сын
слишком расчетлив, чтобы играть в азартные игры. Зате-
вается игра в преферанс, и младший Турбин предлагает
"очень веселую", но неизвестную старикам-провинциалам
разновидность преферанса. В его игре нет азарта и дикой
доброты Турбина-старшего, зато вся она пропитана холод-
ным эгоизмом. Он не замечает ни отчаяния гостеприимно
встретившей его старушки, когда-то романтически увле-
кавшейся его отцом, ни тактичных сигналов другого офи-
цера, пытающегося незаметно обратить его внимание на
огорчение хозяйки. "Граф, по привычке играть большую
коммерческую игру, играл сдержанно, подводил очень хо-
рошо". Столичный щеголь с невозмутимым эгоизмом обыгры-
вает старушку, не понимающую введенных им новых правил
игры.
Толстой повертывает дело совершенно неожиданной сто-
роной. Молодой граф-сын не совершает ничего, казалось
бы, достойного осуждения. Он выиграл совершенно незна-
чительную для него сумму. Но проигравшей Анне Федоровне
этот проигрыш кажется совершенно громадным: "Ей, верно,
казалось, что она проиграла миллионы и что она совсем
пропала". Турбин-младший никого не разорил. Но в его
поведении сказалось то, что Толстой парадоксально кла-
дет на одну чашу весов с бессердечием - равнодушие к
другому человеку. Азартная игра становится воплощением
преступных, но и поэтических черт уходящей эпохи, а
коммерческая - бессердечной расчетливости наступающего
"железного века".
Если карты являются как бы синонимом дуэли, то анто-
нимом их в общественной жизни выступает парад. В этом
противопоставлении выражалась "дуэль" Случая и Законо-
мерности, государственного императива и личного произ-
вола. Эти два полюса как бы очерчивали границу дворянс-
кого быта той эпохи.
Дуэль Дуэль (поединок) - происходящий по определенным пра- вилам парный бой, имеющий целью восстановление чести, снятие с обиженного позорного пятна, нанесенного ос- корблением. Таким образом, роль дуэли - социально-зна- ковая. Дуэль представляет собой определенную процедуру по восстановлению чести и не может быть понята вне самой специфики понятия "честь" в общей системе этики русско- го европеизированного послепетровского дворянского об- щества. Естественно, что с позиции, в принципе отвер- гавшей это понятие, дуэль теряла смысл, превращаясь в ритуализированное убийство. Русский дворянин XVIII - начала XIX века жил и дейс- твовал под влиянием двух противоположных регуляторов общественного поведения. Как верноподданный, слуга го- сударства, он подчинялся приказу. Психологическим сти- мулом подчинения был страх перед карой, настигающей ос- лушника. Но в то же время, как дворянин, человек сосло- вия, которое одновременно было и социально господствую- щей корпорацией, и культурной элитой, он подчинялся за- конам чести. Психологическим стимулом подчинения здесь выступает стыд. Идеал, который создает себе дворянская культура, подразумевает полное изгнание страха и ут- верждение чести как основного законодателя поведения. В этом смысле значение приобретают занятия, демонстрирую- щие бесстрашие. Так, например, если "регулярное госу- дарство" Петра I еще рассматри- вает поведение дворянина на войне как служение госу- дарственной пользе, а храбрость его - лишь как средство для достижения этой цели, то с позиций чести храбрость превращается в самоцель. С этих позиций переживает из- вестную реставрацию средневековая рыцарская этика. С подобной точки зрения (своеобразно отразившейся и в "Слове о полку Игореве", и в "Девгениевых деяниях") по- ведение рыцаря не измеряется поражением или победой, а имеет самодовлеющую ценность. Особенно ярко это прояв- ляется в отношении к дуэли: опасность, сближение лицом к лицу со смертью становятся очищающими средствами, снимающими с человека оскорбление. Сам оскорбленный должен решить (правильное решение свидетельствует о степени его владения законами чести): является ли бес- честие настолько незначительным, что для его снятия достаточно демонстрации бесстрашия - показа готовности к бою (примирение возможно после вызова и его принятия - принимая вызов, оскорбитель тем самым показывает, что считает противника равным себе и, следовательно, реаби- литирует его честь) или знакового изображения боя (при- мирение происходит после обмена выстрелами или ударами шпаги без каких-либо кровавых намерений с какой-либо стороны). Если оскорбление было более серьезным, таким, которое должно быть смыто кровью, дуэль может закон- читься первым ранением (чьим - не играет роли, посколь- ку честь восстанавливается не нанесением ущерба оскор- бителю или местью ему, а фактом пролития крови, в том числе и своей собственной). Наконец, оскорбленный может квалифицировать оскорбление как смертельное, требующее для своего снятия гибели одного из участников ссоры. Существенно, что оценка меры оскорбления - незначитель- ное, кровное или смертельное - должна соотноситься с оценкой со стороны социальной среды (например, с полко- вым общественным мнением). Человек, слишком легко иду- щий на примирение, может прослыть трусом, неоправданно кровожадный - бретером. Дуэль, как институт корпоративной чести, встречала оппозицию с двух сторон. С одной стороны, правительство относилось к поединкам неизменно отрицательно. В "Па- тенте о поединках и начинании ссор", составлявшем 49-ю главу петровского "Устава воинского" (1716), предписы- валось: "Ежели случится, что двое на назначенное место выдут, и один против другаго шпаги обнажат, то Мы пове- леваем таковых, хотя никто из оных уязвлен или умерщ- влен не будет, без всякой милости, такожде и секундан- тов или свидетелей, на которых докажут, смертию казнить и оных пожитки отписать. Ежели же биться начнут, и в том бою убиты и ранены будут, то как живые, так и мертвые повешаны да будут". К. А. Софроненко считает, что "Патент" направлен "против старой феодальной зна- ти"72. В том же духе высказывался и Н. Л. Бродский, ко- торый считал, что "дуэль - порожденный феодально-ры- царским обществом обычай кровавой расправы-мести, сох- ранялся в дворянской среде"73. Однако дуэль в России не была пережитком, поскольку ничего аналогичного в быту русской "старой феодальной знати" не существовало. На то, что поединок представляет собой нововведение, недвусмысленно указывала Екатерина II: "Предубеждения, не от предков полученные, но перенятые или наносные, чуждые" ("Грамота" от 21 апреля 1787 г., ср.: "Наказ", статья 482). Характерно высказывание Николая I: "Я ненавижу дуэ- ли; это - варварство; на мой взгляд, в них нет ничего рыцарского"74, На причины отрицательного отношения самодержавной власти к обычаю дуэли указал еще Монтескье: "Честь не может быть принципом деспотических государств: там все люди равны и потому не з могут превозноситься друг над другом; там все люди рабы и потому не могут превозно- ситься ни над чем... Может ли деспот потерпеть ее в своем государстве? Она полагает свою славу в презре- нии к жизни, а вся сила деспота только в том, что он может лишать жизни. Как она сама могла бы стерпеть дес- пота?"75 Естественно, что в официальной литературе дуэли преследовались как проявление свободолюбия, "возродив- шееся зло самонадеянности и вольнодумства века сего"*. С другой стороны, дуэль подвергалась критике со сто- роны мыслителей-демократов, видевших в ней проявление сословного предрассудка дворянства и противопоставляв- ших дворянскую честь человеческой, основанной на Разуме и Природе. С этой позиции дуэль делалась объектом прос- ветительской сатиры или критики. В "Путешествии из Пе- тербурга в Москву" Радищев писал: "...вы твердой имеете дух, и обидою не сочтете, если осел вас улягнет или свинья смрадным до вас коснется рылом". "Бывало хоть чуть-чуть кто-либо кого по нечаянности зацепит шпагою или шляпою, повредит ли на голове один волосочик, погнет ли на плече сукно, так милости просим в поле... Хворающий зубами даст ли ответ вполголоса, насморк имеющий скажет ли что-нибудь в нос... ни на что не смотрят!.. Того и гляди, что по эфес шпага!.. Также глух ли кто, близорук ли, но когда, Боже сохрани, он не ответствовал или недо-видел поклона... статошное ли де- ло! Тотчас шпаги в руки, шляпы на голову, да и пошла трескотня да рубка!"76 Эта позиция запечатлена и в бас- не А. Е. Измайлова "Поединок". Известно отрицательное отношение к дуэли А. Суворова. Отрицательно относились к дуэли и масоны77. Таким образом, в дуэли, с одной стороны, могла выс- тупать на первый план узко сословная идея защиты корпо- ративной чести, а с другой - общечеловеческая, несмотря на архаические формы, идея защиты человеческого досто- инства. Перед лицом поединка придворный шаркун, любимец императора, аристократ и флигель-адъютант В. Д. Ново- сильцев оказывался равен подпоручику Семеновского полка без состояния и связей из провинциальных дворян, К. П. Чернову.
Так оценивалась дуэль в анонимной брошюре "Подарок человечеству, или Лекарство от поединков" (СПб., 1826, с. 1); предисловие подписано: "Русской".
В связи с этим отношение декабристов к поединку было двойственным. Допуская в теории негативные высказывания в духе общепросветительской критики дуэли, декабристы практически широко пользовались правом поединка. Так, Е. П. Оболенский убил на дуэли некоего Свиньина78; мно- гократно вызывал разных лиц и с несколькими дрался К. Ф. Рылеев; А. И. Якубович слыл бретером. Шумный отклик у современников вызвала дуэль Новосильцева и Чернова, которая приобрела характер политического столкновения между защищавшим честь сестры членом тайного общества и презирающим человеческое достоинство простых людей аристократом. Оба дуэлянта скончались через несколько дней от полученных ран. Северное общество превратило похороны Чернова в первую в России уличную манифеста- цию. Взгляд на дуэль как на средство защиты своего чело- веческого достоинства не был чужд и Пушкину. В киши- невский период Пушкин оказался в обидном для его само- любия положении штатского молодого человека в окружении людей в офицерских мундирах, уже доказавших на войне свое несомненное мужество. Так объясняется преувеличен- ная щепетильность его в этот период в вопросах чести и почти бретерское поведение. Кишиневский период отмечен в воспоминаниях современников многочисленными вызовами Пушкина*. Характерный пример - дуэль его с подполковни- ком С. Н. Старовым, о которой оставил воспоминания В. П. Горчаков. Дурное поведение Пушкина во время танцев в офицерском собрании, заказавшего, вопреки требованию офицеров, танец по собственному выбору, стало причиной дуэли. Показательно, что вызов поэту был направлен не кем-либо из непосредственно участвовавших в размолвке младших офицеров, а - от их имени - находившимся тут же командиром 33-го егерского полка С. Старовым. Старов был на 19 лет старше Пушкина и значительно превосходил его чином. Такой вызов противоречил требованию равенс- тва противников и явно представлял собой попытку оса- дить нахального штатского мальчишку. Предполагалось, очевидно, что Пушкин испугается дуэли и пойдет на пуб- личное извинение. Далее события развивались в следующем порядке. Старов "подошел к Пушкину, только что кончив- шему свою фигуру. "Вы сделали невежливость моему офице- ру, - сказал Старов, взглянув решительно на Пушкина, - так не угодно ли Вам извиниться перед ним, или Вы бу- дете иметь дело лично со мной". - "В чем извиняться, полковник, - отвечал быстро Пушкин, - я не знаю; что же касается до Вас, то я к вашим услугам". - "Так до завтра,
Истоки этого поведения заметны уже в Петербурге в 1818-1820 годы. Однако серьезных поединков у Пушкина в этот период еще не отмечено. Дуэль с Кюхельбекером не воспринималась Пушкиным всерьез. Обидевшись на Пушкина за эпиграмму "За ужином объелся я..." (1819), Кюхельбе- кер вызвал его на дуэль. Пушкин принял вызов, но выст- релил в воздух, после чего друзья примирились. Предпо- ложение же Вл. Набокова о дуэли с Рылеевым все еще ос- тается поэтической гипотезой.
Александр Сергеевич". - "Очень хорошо, полковник". По- жав друг другу;руки, они расстались. Когда съехались на место дуэли, метель с сильным ветром мешала прицелу, противники сделали по выстрелу, и оба дали промах; еще по выстрелу, и снова промах; то- ща секунданты решительно настояли, чтобы дуэль, если не хотят так кончить, была отменена непременно, и уверяли, что уже нет более зарядов. "Итак, до другого раза", - повторили оба в один голос. До свиданья, Александр Сер- геевич". - .До свиданья, полковник"". Дуэль была прове- дена по всем правилам ритуала чести: между стреляющими- ся не было личной неприязни, а безукоризненность соблю- дения ритуала в ходе дуэли вызвала в обоих взаимное уважение. Это, однако, не мешало вторичному обмену выстрелами и по возможности повторной дуэли. "Через день... примирение состоялось быстро. "Я вас всегда уважал, полковник, и потому принял ва- ше предложе-: ние", - сказал Пушкин. "И хорошо сделали, Александр Сергеевич, - отвечал Старов, - этом Вы еще более увеличили мое уважение к Вам, и я должен сказать по праще, что Вы так же хорошо стояли под пулями, как хорошо пишете". Эш слова искрен- него привета тронули Пушкина, и он кинулся обнимать Старова". Тщательность соблюдения ритуала чести уравняла положение штатского юноши и боевого подполков- ника, дав им равное право на общественное уважение. Ри- туальный цикл был завершен эпизодом демонстративной го- товности Пушкина драться на дуэли, защищая честь Старо- ва: "Дня через два после примирения речь шла об его ду- эли с Старовым. Превозносили Пушкина и порицали Ста- рова. Пушкин вспыхнул, бросил кий и прямо и быстро по- дошел к молодежи. "Господа, - сказал он, - как мы кон- чили с Старовым - это наше дело, но я вам объявляю, что если вы позволите себе осуждать Старова, которого я не могу не уважать, то я приму это за личную обиду, и каждый из вас будет отвечать мне как следует""79. Эпизод этот именно своей ритуальной "классичностью" привлек внимание современников и широко обсуждался в обществе80. Пушкин придал ему художественную завершен- ность, закончив обмен выстрелами рифмованной эпиграм- мой: Я жив. Старов Здоров. Дуэль не кончен. Характерно, что именно этот эпизод получил в фоль- клорной памяти современников законченную формулу: Полковник Старов, Слава богу, здоров. Образ поэта, сочиняющего во время дуэли стихи, - ва- риант дуэльной легенды, поэтизирующей как вершину блес- тящего поведения у барьера беспечную погруженность в посторонние занятия. В "Выстре- ле" граф Б"" у барьера ест черешню, в пьесе Э. Ростана "Сирано де Бержерак" герой во время дуэли сочиняет сти- хотворение. Это же продемонстрировал и Пушкин во время дуэли со Старовым. Бретерское поведение как средство социальной самоза- щиты и утверждения своего равенства в обществе привлек- ло, возможно, внимание Пушкина в эти годы к Вуатюру - французскому поэту XVII века, утверждавшему свое ра- венство в аристократических кругах подчеркнутым бре- терством. По поводу страсти этого поэта к поединкам Таллеман де Рео писал: "Не всякий храбрец может насчитать столько поедин- ков, сколько было у нашего героя, ибо он дрался на дуэ- ли по крайней мере четыре раза; днем и ночью, при ярком солнце, при луне и при свете факелов" . Отношение Пушкина к дуэли противоречиво: как наслед- ник просветителей XVIII века, он видит в ней проявление "светской вражды", которая "дико... боится ложного сты- да". В "Евгении Онегине" культ дуэли поддерживает За- рецкий - человек сомнительной честности. Однако в то же время дуэль - и средство защиты достоинства оскорблен- ного человека. Она ставит в один ряд таинственного бед- няка Сильвио и любимца судьбы графа Б1"". Дуэль - пред- рассудок, но честь, которая вынуждена обращаться к ее помощи, - не предрассудок. Именно благодаря своей двойственности дуэль подразу- мевала наличие строгого и тщательно исполняемого ритуа- ла. Только пунктуальное следование установленному по- рядку отличало поединок от убийства. Но необходимость точного соблюдения правил вступала в противоречие с от- сутствием в России строго кодифицированной дуэльной системы. Никаких дуэльных кодексов в русской печати, в условиях официального запрета, появиться не могло, не было и юридического органа, который мог бы принять на себя полномочия упорядочения правил поединка. Конечно, можно было бы пользоваться французскими кодексами, но излагаемые там правила не совсем совпадали с русской дуэльной традицией. Строгость в соблюдении правил дос- тигалась обращением к авторитету знатоков, живых носи- телей традиции и арбитров в вопросах чести. Такую роль в "Евгении Онегине" выполняет Зарецкий*. Дуэль начиналась с вызова. Ему, как правило, пред- шествовало столкновение, в результате которого ка- кая-либо сторона считала себя оскорбленной и в качестве таковой требовала удовлетворения (сатисфакции). С этого момента противники уже не должны были вступать ни в ка- кие общения: это брали на себя их представители-секун- данты. Выбрав себе
В предшествующих работах о "Евгении Онегине" мне приходилось полемически высказываться о книге Бориса Иванова (возможно, псевдоним; подлинная фамилия автора, как и какие бы то ни было сведения о нем, мне неизвест- ны). См.: Лотман Ю. "Даль свободного романа". М., 1959. Сохраняя сущность своих критических замечаний о замысле этой книги, я считаю своей обязанностью признать их од- носторонность. Мне следовало отметить, что автор проя- вил хорошее знание быта пушкинской эпохи и соединил об- щий странный замысел с рядом интересных наблюдений, свидетельствующих об обширной осведомленности. Резкость моих высказываний, о которой в настоящее время я сожа- лею, была продиктована логикой полемики.
секунданта, оскорбленный обсуждал с ним тяжесть нане- сенной ему обиды, от чего зависел и характер будущей дуэли - от формального обмена выстрелами до гибели од- ного или обоих участников. После этого секундант нап- равлял противнику письменный вызов (картель). Роль секундантов сводилась к следующему: как посред- ники между противниками, они прежде всего обязаны были приложить максимальные усилия к примирению. На обязан- ности секундантов лежало изыскивать все возможности, не нанося ущерба интересам чести и особенно следя за соб- людением прав своего доверителя, для мирного решения конфликта. Даже на поле боя секунданты обязаны были предпринять последнюю попытку к примирению. Кроме того, секунданты вырабатывают условия дуэли. В этом случае негласные правила предписывают им стараться, чтобы раздраженные противники не избирали более кровавых форм поединка, чем это требует минимум строгих правил чести. Если примирение оказывалось невозможным, как это было, например, в дуэли Пушкина с Дантесом, секунданты сос- тавляли письменные условия и тщательно следили за стро- гим исполнением всей процедуры. Так, например, условия, подписанные секундантами Пушкина и Дантеса, были следующими (подлинник по-фран- цузски): "I. Противники становятся на расстоянии двадцати ша- гов друг от друга и пяти шагов (для каждого) от барь- еров, расстояние между которыми равняется десяти шагам. 2. Вооруженные пистолетами противники по данному знаку, идя один на другого, но ни в коем случае не пе- реступая барьеры, могут стрелять. 3. Сверх того, принимается, что после выстрела про- тивникам не дозволяется менять место, для того, чтобы выстреливший первым огню своего противника подвергся на том же самом расстоянии*. 4. Когда обе стороны сделают по выстрелу, то в слу- чае безрезультатности поединок возобновляется как бы в первый раз: противники ставятся на то же расстояние в 20 шагов, сохраняются те же барьеры и те же правила. 5. Секунданты являются непременными посредниками во всяком объяснении между противниками на месте боя. 6. Секунданты, нижеподписавшиеся и облеченные всеми полномочиями, обеспечивают, каждый за свою сторону, своей честью строгое соблюдение изложенных здесь усло- вий"82. Условия дуэли Пушкина и Дантеса были максимально жестокими (дуэль была рассчитана на смертельный исход), но и условия поединка Онегина и Ленского, к нашему удивлению, были также очень жестокими, хотя причин для смертельной вражды здесь явно не было. Поскольку Зарец- кий развел друзей на 32 шага, а барьеры,
По другим правилам, после того, как один из участни- ков дуэли выстрелил, второй мог продолжать движение, а также потребовать противника к барьеру. Этим пользова- лись бретеры.
видимо, находились на "благородном расстоянии", т. е. на дистанции в 10 шагов, каждый мог сделать 11 шагов. Однако не исключено, что Зарецкий определил дистанцию между барьерами менее чем в 10 шагов. Требования, чтобы после первого выстрела противники не двигались, видимо, не было, что подталкивало их к наиболее опасной такти- ке: не стреляя на ходу, быстро выйти к барьеру и на предельно близкой дистанции целиться в неподвижного противника. Именно таковы были случаи, когда жертвами становились оба дуэлянта. Так было в дуэли Новосильцева и Чернова. Требование, чтобы противники остановились на месте, на котором их застал первый выстрел, было мини- мально возможным смягчением условий. Характерно, что когда Грибоедов стрелялся с Якубовичем, то, хотя такого требования в условиях не было, он все же остановился на том месте, на котором застал его выстрел, и стрелял, не подходя к барьеру. В "Евгении Онегине" Зарецкий был единственным распо- рядителем дуэли, и тем более заметно, что, "в дуэлях классик и педант", он вел дело с большими упущениями, вернее, сознательно игнорируя все, что могло устранить кровавый исход. Еще при первом посещении Онегина, при передаче картеля, он обязан был обсудить возможности примирения. Перед началом поединка попытка покончить дело миром также входила в прямые его обязанности, тем более что кровной обиды нанесено не было, и всем, кроме восемнадцатилетнего Ленского, было ясно, что дело зак- лючается в недоразумении. Вместо этого он "встал без объяснений Имея дома много дел"*. Зарецкий мог остановить дуэль и в другой момент: появление Онегина со слугой вместо секунданта было ему прямым оскорблени- ем (секунданты, как и противники, должны быть социально равными; Гильо - француз и свободно нанятый лакей - формально не мог быть отведен, хотя появление его в этой роли, как и мотивировка, что он по крайней мере "малый честный", являлись недвусмысленной обидой для Зарецкого), а одновременно и грубым нарушением правил, так как секунданты должны были встретиться накануне без противников и составить правила поединка. Наконец, Зарецкий имел все основания не допустить кровавого исхода, объявив Онегина неявившимся. "Застав- лять ждать себя на месте поединка крайне невежливо. Явившийся вовремя обязан ждать своего противника чет- верть часа. По прошествии этого срока явившийся первый имеет право покинуть место поединка и его секунданты должны составить протокол, свидетельствующий о неприбы- тии противника"83. Онегин опоздал более чем на час**.
Выражение, означающее нежелание продолжать разговор.
Ср. в "Герое нашего времени": ".Мы давно уж вас ожи-
даем", - сказал драгунский капитан с иронической улыб-
кой. Я вынул часы и показал ему. Он извинился, говоря,
что его часы уходят".
Смысл эпизода - в следующем: драгунский капитан,
убежденный, что Печорин "первый трус", косвенно обвиня-
ет его в желании, опоздав, сорвать дуэль.
Таким образом, Зарецкий вел себя не только не как сто-
ронник строгих правил искусства дуэли, а как лицо, за-
интересованное в максимально скандальном и шумном - что
применительно к дуэли означало кровавом - исходе.
Вот пример из области "дуэльной классики": в 1766
году Казакова дрался на дуэли в Варшаве с любимцем
польского короля Браницким, который явился на поле чес-
ти в сопровождении блестящей свиты. Казанова же, иност-
ранец и путешественник, мог привести в качестве свиде-
теля лишь кого-либо из своих слуг. Однако он отказался
от такого решения как заведомо невозможного - оскорби-
тельного для противника и его секундантов и мало лест-
ного для него самого: сомнительное достоинство секун-
данта бросило бы тень на его собственную безупречность
как человека чести. Он предпочел попросить, чтобы про-
тивник назначил ему секунданта из числа своей аристок-
ратической свиты. Казанова пошел на риск иметь в секун-
данте врага, но не согласился призвать наемного слугу
быть свидетелем в деле чести84.
Любопытно отметить, что аналогичная ситуация отчасти
повторилась в трагической дуэли Пушкина и Дантеса. Ис-
пытав затруднения в поисках секунданта*, Пушкин писал
утром 27 января 1837 года д'Арши-аку, что привезет сво-
его секунданта "лишь на место встречи", а далее, впадая
в противоречие с самим собой, но вполне в духе Онегина,
он предоставляет Геккерну выбрать ему секунданта: "...я
заранее его принимаю, будь то хотя бы его ливрейный ла-
кей" (XVI, 225 и 410). Однако д'Аршиак, в отличие от
Зарецкого, решительно пресек такую возможность, заявив,
что "свидание между секундантами, необходимое перед по-
единком" (выделено д'Аршиаком. - Ю. Л.), является усло-
вием, отказ от которого равносилен отказу от дуэли.
Свидание д'Аршиака и Данзаса состоялось, и дуэль стала
формально возможна. Свидание Зарецкого и Гильо произош-
ло лишь на поле боя, но Зарецкий не остановил поединка,
хотя мог это сделать.
Онегин и Зарецкий - оба нарушают правила дуэли. Пер-
вый, чтобы продемонстрировать свое раздраженное презре-
ние к истории, в которую он попал против собственной
воли и в серьезность которой все еще не верит, а Зарец-
кий потому, что видит в дуэли забавную, хотя порой и
кровавую, историю, предмет сплетен и розыгрышей...
Участие в дуэли, даже в качестве секунданта, влекло за собой неизбежные неприятные последствия: для офицера это, как правило, было разжалование и ссылка на Кавказ (правда, разжалованным за дуэль начальство обыкновенно покровительствовало). Это создавало известные трудности при выборе секундантов: как лицо, в руки которого пере- даются жизнь и честь, секундант, оптимально, должен был быть близким другом. Но этому противоречило нежелание вовлекать друга в неприятную историю, ломая ему карь- еру. Со своей стороны, секундант также оказывался в трудном положении. Интересы дружбы и чести требовали принять приглашение участвовать в дуэли как лестный знак доверия, а службы и карьеры - видеть в этом опас- ную угрозу испортить продвижение или даже вызвать лич- ную неприязнь злопамятного государя.
Поведение Онегина на дуэли неопровержимо свидетельству- ет, что автор хотел его сделать убийцей поневоле. И для Пушкина, и для читателей романа, знакомых с дуэлью не понаслышке, было очевидно, что тот, кто желает безус- ловной смерти противника, не стреляет сходу, с дальней дистанции и под отвлекающим внимание дулом чужого пис- толета, а, идя на риск, дает по себе выстрелить, требу- ет противника к барьеру и с короткой дистанции расстре- ливает его как неподвижную мишень. Так, например, во время дуэли Завадовского и Шереме- тева, знаменитой по ее роли в биографии Грибоедова (1817), мы видим классический случай поведения бретера: "Когда они с крайних пределов барьера стали сходиться на ближайшие, Завадовский, который был отличный стре- лок, шел тихо и совершенно спокойно. Хладнокровие ли Завадовского взбесило Шереметева, или просто чувство злобы пересилило в нем рассудок, но только он, что на- зывается, не выдержал и выстрелил в Завадовского, еще не дошедши до барьера. Пуля пролетела около Завадовско- го близко, потому что оторвала часть воротника у сюрту- ка, у самой шеи. Тогда уже, и это очень понятно, разоз- лился Завадовский. "Ah! - сказал он. - II en voulait a ma vie! A la barriere!" (Ого! он покушается на мою жизнь! К барьеру!) Делать было нечего. Шереметев подошел. Завадовский выстрелил. Удар был смертельный, - он ранил Шереметева в живот!"85 Для того чтобы понять, какое удовольствие мог нахо- дить во всем этом деле человек типа Зарецкого, следует добавить, что присутствовавший на дуэли как зритель приятель Пушкина Каверин (член Союза благоденствия, с которым Онегин в первой главе "Евгения Онегина" встре- чался у Talon; известный кутила и буян), увидав, как раненый Шереметев "несколько раз подпрыгнул на месте, потом упал и стал кататься по снегу", подошел к ранено- му и сказал: "Что, Вася? Репка?" Репа ведь лакомство у народа, и это выражение употребляется им иронически в смысле: "что же? вкусно ли? хороша ли закуска?"86 Сле- дует отметить, что, вопреки правилам дуэли, на поединок нередко собиралась публика как на зрелище. Есть основа- ния полагать, что толпа любопытных присутствовала и на трагической дуэли Лермонтова, превратив ее в экстрава- гантное зрелище. Требование отсутствия посторонних сви- детелей имело серьезные основания, поскольку последние могли подталкивать участников зрелища, приобретавшего театральный характер, на более кровавые действия, чем этого требовали правила чести. Если же опытный стрелок производил выстрел первым, то это, как правило, свидетельствовало о волнении, при- водившем к случайному нажатию спускового крючка. Вот описание дуэли в известном романе Бульвера-Литтона, проведенной по всем правилам дендизма: стреляются анг- лийский денди Пелэм и французский щеголь, оба опытные дуэлянты: "Француз и его секундант уже дожидались нас. (это - сознательное оскорбление; норма утонченной веж- ливости состоит в том, чтобы прибыть на место дуэли точно одновременно. Онегин превзошел все допустимое, опоздав более чем на час. - Ю. Л.). Я заметил, что про- тив- ник бледен и неспокоен - мне думалось, не от страха, а от ярости. Я посмотрел на д'Азимара в упор и прице- лился. Его пистолет выстрелил на секунду раньше, чем он ожидал, - вероятно, у него дрогнула рука - пуля задела мою шляпу. Я целился вернее и ранил его в плечо - имен- но туда, куда хотел". Возникает, однако, вопрос: почему все-таки Онегин стрелял в Ленского, а не мимо? Во-первых, демонстратив- ный выстрел в сторону являлся новым оскорблением и не мог способствовать примирению. Во-вторых, в случае без- результатного обмена выстрелами дуэль начиналась снача- ла, и жизнь противнику можно было сохранить только це- ной собственной смерти или раны, а бретерские легенды, формировавшие общественное мнение, поэтизировали убий- цу, а не убитого*. Надо учитывать также еще одно существенное обстоя- тельство. Дуэль с ее строгим ритуалом, представляющая целостное театрализованное действо - жертвоприношение ради чести, обладает жестким сценарием. Как всякий строгий ритуал, она лишает участников индивидуальной воли. Остановить или изменить что-либо в дуэли отдель- ный участник не властен. В описании у Бульвер-Литтона имеется эпизод: "Когда мы стали по местам, Винсент (се- кундант. - Ю. Л.) подошел ко мне и тихо сказал: - Бога ради, позвольте мне уладить дело миром, если только возможно! - Это не в нашей власти, - ответил я". Сравним в "Войне и мире": " - Ну, начинайте! - сказал Долохов. - Что ж, - сказал Пьер, все так же улыбаясь. Становилось страшно. Очевидным было, что дело, на- чавшееся так легко, уже ничем не могло быть предотвра- щено, что оно шло само собою, уже независимо от воли людей, и должно было совершиться". Показательно, что Пьер, всю ночь думавший: "К чему же эта дуэль, это убийство?" - попав на боевое поле, выстрелил первым и ранил Долохова в левый бок (рана легко могла оказаться смертельной). Исключительно интересны в этом отношении записки Н. Муравьева-Карского - свидетеля осведомленного и точно- го, который приводит слова Грибоедова о его чувствах во время дуэли с Якубовичем. Грибоедов не испытывал ника- кой личной неприязни к своему противнику, дуэль с кото- рым была лишь завершением "четверной дуэли"**, начатой Шереметевым и Завадовским. Он предлагал мирный исход, от ко-
Напомним правило дуэли: "Стрелять в воздух имеет право только противник, стреляющий вторым. Противник, выстреливший первым в воздух, если его противник не от- ветив на выстрел или также выстрелил в воздух, считает- ся уклонившимся от дуэли..." (Дурасов. Дуэльный кодекс, 1908, с. 104). Правило это связано с тем, что выстрел в воздух первого из противников морально обязывает второ- го к великодушию, узурпируя его право самому определять свое поведение чести. Так назывался поединок, в котором после противников стрелялись их секунданты.
торого Якубович отказался, также подчеркнув, что не ис- пытывает никакой личной вражды к Грибоедову и лишь ис- полняет слово, данное покойному Шереметеву. И тем более знаменательно, что, встав с мирными намерениями к барь- еру, Грибоедов по ходу дуэли почувствовал желание убить Якубовича - пуля прошла так близко от головы, что "Яку- бович полагал себя раненым: он схватился за затылок, посмотрел свою руку... Грибоедов после сказал нам, что он целился Якубовичу в голову и хотел убить его, но что это не было первое его намерение, когда он на место стал"87. Яркий пример изменения задуманного дуэлянтом плана поведения под влиянием власти дуэльной логики над волей человека находим в повести А. Бестужева "Роман в семи письмах" (1823). В ночь перед дуэлью герой твердо реша- ет пожертвовать собой и предвкушает гибель: "Говорю, умру, потому что я решился ждать выстре- ла... я его обидел". Однако следующая глава этого рома- на в письмах рассказывает о совершенно неожиданном по- вороте событий: герой совершил поступок, диаметрально противоположный его намерениям. "Я убил его, убил этого благородного, великодушного человека! Мы близи- лись с двадцати шагов, я шел твердо, но без всякой мыс- ли, без всякого намерения: скрытые в глубине души чувства совсем омрачили мой разум. На шести шагах, не знаю отчего, не знаю как, давнул я роковой шнеллер - и выстрел раздался в моем сердце!.. Я видел, как Эраст вздрогнул... Когда пронес- ло дым - он уже лежал на снегу, и хлынувшая из раны кровь, шипя, в нем застывала"88. Для читателя, не утратившего еще живой связи с ду- эльной традицией и способного понять смысловые оттенки нарисованной Пушкиным в "Евгении Онегине" картины, было очевидным, что Онегин "любил его [Ленского] и, целясь в него, не хотел ранить"89. Эта способность дуэли, втягивая людей, лишать их собственной воли и превращать в игрушки и автоматы, очень важна90. Особенно важно это для понимания образа Онегина. Герой романа, который отстраняет все формы внешней нивелировки своей личности и этим противостоит Татьяне, органически связанной с народными обычаями, повериями, привычками, в шестой главе "Евгения Онегина" изменяет себе: против собственного желания он признает диктат норм поведения, навязываемых ему Зарецким и "обществен- ным мнением", и тут же, теряя волю, становится куклой в руках безликого ритуала дуэли. У Пушкина есть целая га- лерея "оживающих" статуй, но есть и цепь живых людей, превращающихся в автоматы91. Онегин в шестой главе выс- тупает как родоначальник этих персонажей. Основным механизмом, при помощи которого общество, презираемое Онегиным, все же властно управляет его пос- тупками, является боязнь быть смешным или сделаться предметом сплетен. Следует учитывать, что неписаные правила русской дуэли конца XVIII - начала XIX века бы- ли значительно более суровыми, чем, например, во Фран- ции, а с характером узаконенной актом 13 мая 1894 года поздней рус- ской дуэли (см. "Поединок" А. И. Куприна) вообще не могли идти ни в, какое сравнение. В то время как обыч- ное расстояние между барьерами в начале XIX века было 10-12 шагов, а нередки были случаи, когда противников разделяло лишь 6 шагов*, за период между 20 мая 1894 г. и 20 мая 1910 г. из 322 имевших место поединков ни од- ного не проводив лось с дистанцией менее 12 шагов и лишь один - с дистанцией в 12 шагов. Основная же масса поединков происходила на расстоянии 20-30 шагов, то есть с дистанции, с которой в начале XIX века никто не думал стреляться. Естественно, что из 322 поедин- ков лишь 15 имел" смертельные исходы92. Между тем в на- чале XIX века нерезультативные" дуэли вызывали ирони- ческое отношение. При отсутствии твердо зафиксирован- ных правил резко возрастало значение атмосферы, созда- вав емой вокруг поединков бретерами - хранителями ду- эльных традиций.. Эти последние культивировали дуэль кровавую и жестокую. Человек, выходивший к барьеру, должен был проявить незаурядную духовную самостоятель- ность, чтобы сохранить собственный тип поведения, а не принять утвержденные и навязанные ему нормы. Так, нап- ример, поведение Онегина определялось колебаниями между естественными человеческими чувствами, которые он испы- тывал по отношению к Ленскому, и боязнью показаться смешным или трусливым, нарушив условные нормы поведения у барьера. Любая, а не только "неправильная" дуэль была в Рос- сии уголовным преступлением. Каждая дуэль становилась в дальнейшем предметом судебного разбирательства. И про- тивники, и секунданты несли уголовную ответственность. Суд, следуя букве закона, приговаривал дуэлянтов к смертной казни, которая, однако, в дальнейшем для офи- церов чаще всего заменялась разжалованием в солдаты с правом выслуги (перевод на Кавказ давал возможность быстрого получения снова офицерского звания). Онегин, как неслужащий дворянин, вероятнее всего, отделался бы месяцем или двумя крепости и последующим церковным по- каянием. Однако, судя по тексту романа, дуэль Онегина и Ленского вообще не сделалась предметом судебного разби- рательства. Это могло произойти, если приходской свя- щенник зафиксировал смерть Ленского как последовавшую от несчастного случая или как результат самоубийства. Строфы XL-XLI шестой главы, несмотря на связь их с об- щими элегическими штампами могилы "юного поэта", позво- ляют предположить, что Ленский был похоронен вне клад- бищенской ограды, т. е. как самоубийца.
Бывали и более жесткие условия. Так, Чернов (см. с. 167), мстя за честь сестры, требовал поединка на расс- тоянии в три (!) шага. В предсмертной записке (дошла в копии рукой А. Бестужева) он писал: "Стреляюсь на три шага, как за дело семейственное; ибо, зная братьев мо- их, хочу кончить собою на нем, на этом оскорбителе мое- го семейства, который для пустых толков еще пустейших людей преступил все законы чести, общества и челове- чества" (Девятнадцатый век. Кн. 1. М., 1872, с. 334). По настоянию секундантов дуэль происходила на расстоя- нии в восемь шагов, и все равно оба участника ее погиб- ли.
Настоящую энциклопедию дуэли мы находим в повести А. Бестужева "Испытание" (1830). Автор осуждает дуэль с просветительских традиций и одновременно с почти доку- ментальной подробностью описывает весь ритуал подготов- ки к ней: "Старый слуга Валериана плавил свинец в железном ковше, стоя перед огнем на коленях, и лил пули - дело, которое прерывал он частыми молитвами и крестами. У стола какой-то артиллерийский офицер обрезывал, гладил и примерял пули к пистолетам. В это время дверь осто- рожно растворилась, и третье лицо, кавалерист-гвардеец, вошел и прервал на минуту их занятия. - Bonjour, capitaine*, - сказал артиллерист входяще- му, - все ли у вас готово? - Я привез с собой две пары: одна Кухенрейтера, дру- гая Лепажа: мы вместе осмотрим их. - Это наш долг, ротмистр. Пригоняли ли вы пули? - Пули деланы в Париже и, верно, с особенною точнос- тию. - О, не надейтесь на это, ротмистр. Мне уже случи- лось однажды попасть впросак от подобной доверчивости. Вторые пули - я и теперь краснею от воспоминания - не дошли до полствола, и, как мы ни бились догнать их до места, - все напрасно. Противники принуждены были стре- ляться седельными пистолетами - величиной едва не с горный единорог, и хорошо, что один попал другому прямо в лоб, где всякая пуля, и менее горошинки и более виш- ни, - производит одинаковое действие. Но посудите, ка- кому нареканию подверглись бы мы, если б эта картечь разбила вдребезги руку или ногу? - Классическая истина! - отвечал кавалерист, улыба- ясь. - У вас полированный порох? - И самый мелкозернистый. - Тем хуже: оставьте его дома. Во-первых, для едино- образия мы возьмем обыкновенного винтовочного пороха; во-вторых, полированный не всегда быстро вспыхивает, а бывает, что искра и вовсе скользит по нем. - Как мы сделаемся со шнеллерами?** - Да, да! эти проклятые шнеллеры вечно сбивают мой ум с прицела, и не одного доброго человека уложили в долгий ящик. Бедняга Л-ой погиб от шнеллера в глазах моих: у него пистолет выстрелил в землю, и соперник по- ложил его, как рябчика, на барьер. Видел я, как и дру- гой нехотя выстрелил на воздух, когда он мог достать дулом в грудь противника. Не позволить взводить шнелле- ров - почти невозможно и всегда бесполезно, потому что неприметное, даже невольное движение
Здравствуйте, капитан! (Франц.) **
Обычный механизм дуэльного пистолета требует двойно- го нажима на спусковой крючок, что предохраняет от слу- чайного выстрела. Шнеллером называлось устройство, от- меняющее предварительный нажим. В результате усилива- лась скорострельность, но зато резко повышалась возмож- ность случайных выстрелов.