ПОНЯТИЕ ИСТОРИИ ФИЛОСОФИИ
Относительно истории философии нам раньше всего может
прийти в голову мысль, что в самом этом предмете со-
держится * явное внутреннее противоречие. Ибо философия
хочет познать , неизменное, вечное, сущее само по себе,
ее цель - истина. История же сообщает о том, что су-
ществовало в одно время, а в другое время исчезло и вы-
теснено другим. Если мы исходим из того, что истина
вечна, то она не входит в сферу преходящего и не имеет
истории. Если же она имеет историю, то, так как история
есть лишь изображение ряда минувших образов познания, в
ней нельзя найти истину, ибо истина не есть минувшее.
Можно было бы ответить: "Ведь это общее рассуждение с
таким же правом применимо не только к другим наукам, но
также и к самой христианской религии", ведь и относи-
тельно последней можно было бы находить противоречивым,
"что существует история этой религии, как и история
других наук. Значит, было бы излишне рассматривать это
рассуждение, взятое само по себе, ибо оно непосредс-
твенно опровергается уже тем фактом, что существуют та-
кие истории". Но для того чтобы точнее уразуметь смысл
вышеуказанного противоречия, мы должны провести разли-
чие между историей внешних судеб религии или науки и
историей самой религии или науки. И, далее, нужно при-
нять во внимание, что с историей философии, вследствие
особенного характера ее предмета, дело обстоит иначе,
чем с историей других областей. Сразу ясно, что вышеу-
казанное противоречие может быть приписано не внешней
истории, а лишь внутренней истории, истории самого со-
держания. Христианство имеет историю его распростране-
ния, судеб его исповедников и т. д.; и так как оно ор-
ганизовало свое существование и придало себе определен-
ный строй в виде. церкви, то последняя сама есть такое
внешнее существование, приходящее в соприкосновение с
многообразнейшими временными
явлениями, переживающее многообразные судьбы и имеющее
по существу своему историю. Что же касается самого
христианского учения, то оно, правда, как таковое, тоже
имеет историю; но оно необходимо прошло в короткое вре-
мя весь путь своего развития и получило свою определен-
ную формулировку. И это древнее исповедание веры приз-
навалось во все времена истинным и еще и ныне должно
неизменно признаваться таковым, хотя бы это признание
оказывалось теперь только видимостью, и слова этого ис-
поведания - лишь произносимой устами пустой формулой.
Дальнейшая же история этого учения содержит в себе дво-
якого рода вещи: во-первых, многообразные добавления и
отступления от этой твердо установленной неизменной ис-
тины и, во-вторых, борьбу с этими заблуждениями, очище-
ние оставшейся основы от добавлений и возвращение к ее
первоначальной простоте. /*' Внешнюю историю имеют не
только религия, но и другие науки, и между прочим также
и философия. Последняя имеет историю своего возникнове-
ния, распространения, расцвета, упадка, возрождения:
историю ее учителей, покровителей, противников и гони-
телей, равно как и историю внешних отношений, чаще все-
го между нею и религией, а иногда также и отношений
между нею и государством. Эта сторона ее истории также
дает повод к интересным вопросам и, между прочим, к
следующему: если философия есть учение об абсолютной
истине, то в чем объяснение того явления, что она, как
показывает ее история, представляет собою достояние
весьма небольшого в общем числа отдельных лиц, особых
народов, особых эпох? Подобным же образом и относитель-
но христианства - представляющего собою истину в гораз-
до более всеобщей форме, чем эта же истина в философс-
кой форме,- выдвигалось такого рода затруднение: петли,
спрашивали, противоречия в том, что эта религия возник-
ла так поздно и оставалась так долго и даже еще и те-
перь остается ограниченной особыми народами? Но эти и
подобные им вопросы носят уже гораздо более специальный
характер и не зависят поэтому лишь от вышеуказанного
общего противоречия. Лишь после того как мы ближе поз-
накомимся со своеобразным характером философского поз-
нания, мы получим возможность заняться теми сторонами,
которые больше связаны с внешним существованием и внеш-
ней историей философии. Что же касается сравнения исто-
рии религии с историей фило- софии в отношении внутрен-
него содержания, то мы должны ука- зать, что философии
не приписывается, подобно религии, в ка- честве содер-
жания твердо определенная с самого начала истина, кото-
рая, будучи неизменной, изъемлется из области истории.
Содержание же христианства, которое есть истина, оста-
валось, как таковое, неизменным и не имеет поэтому
дальше никакой или почти никакой истории *. Относитель-
но религии вышеуказанное противоречие поэтому отпадает
со стороны того основного определения, благодаря кото-
рому оно есть христианство. Заблуждения же и добавления
не представляют затруднения; они являются чем-то * См.:
Marheirleke. Lehrbuch des christlichen Glaubens und Le-
bens. Berlin. 1823. С. 133-134. изменчивым и суть по
природе своей совершенно исторические явления. Другие
науки, правда, имеют историю также и со стороны содер-
жания; эта история показывает изменение последнего,
устранение положений, которые прежде пользовались приз-
нанием. Но ( большая и даже, может быть, большая часть
их содержания носит характер прочных истин и сохрани-
лась неизменной, и возникшее новое не представляет со-
бою изменения приобретенного раньше, а прирост и умно-
жение его. Эти науки прогрессируют посредством нараста-
ния, добавлений. В развитии минералогии, ботаники и т.
д. кое-что из приобретенного раньше, правда, подверга-
ется исправлению, но наибольшая часть этих наук сохра-
няется и обогащается лишь путем прибавления нового, не
подвергаясь изменению. В такой науке, как математика,
ее история в отношении '\ содержания имеет преимущест-
венно своей приятной задачей лишь , сообщать о новых
добавлениях; напр., элементарную геометрию в том объ-
еме, в котором изложил ее Евклид, можно рассматривать
как ставшую с тех пор наукой, не имеющей истории. Нап-
ротив, история философии не показывает ни постоянства
простого содержания, к которому ничего больше не добав-
ляется, ни только течения спокойного присоединения но-
вых сокровищ к уже приобретенным раньше, а обнаружива-
ется, видимо, скорее как зрелище лишь всегда возобнов-
ляющихся измелений целого, которые в конечном результа-
те уже больше не имеют своей общей связью даже единую
цель; напротив, исчезает сам абстрактный предмет, ра-
зумное познание, и здание науки должно, наконец, конку-
рировать с оставшимся пустым местом и делить с ним
превратившееся в ничего не означающий звук название фи-
лософии. t. Обычные представления об истории философии.
Здесь раньше всего приходят на ум обычные поверхностные
представления об истории философии, которые мы здесь
должны изложить, подвергнуть критике и исправить. Об
этих очень широко распространенных взглядах, которые
вам, милостивые государи, без сомнения, также знакомы
(ибо они на самом деле представляют собою ближайшие со-
ображения, которые могут прийти в голову при первой
только мысли об истории философии), я кратко скажу все
необходимое, а объяснение различия философских сис- *.
тем введет нас в самую суть вопроса. * а. История фило-
софии как перечень мнений. * На первый взгляд история
по самому своему смыслу как будто означает сообщение
случайных происшествий, имевших место в разные эпохи, у
разных народов и отдельных лиц,- случайных частью по
своей временной последовательности и частью по своему
содержанию. О случайности в следовании во времени мы
будем говорить после. Пока мы намерены рассмотреть в
первую очередь
случайность содержания, т. е. понятие случайных дейс-
твий. Но содержанием философии служат не внешние деяния
и не события, являющиеся следствием страстей или удачи,
а мысли. Случайные же мысли суть не что иное, как мне-
ния; а философскими мнениями называются мнения об опре-
деленном содержании и своеобразных предметах филосо-
фии,- о боге, природе, духе. Таким образом, мы тотчас
же наталкиваемся на весьма обычное воззрение на историю
философии, согласно которому она должна именно расска-
зать нам о существовавших философских мнениях в той
временной последовательности в которой они появлялись и
излагались. Когда выражаются вежливо, тогда называют
этот материал истории философии мнениями; а те, которые
считают себя способными высказать этот же самый взгляд
с большей основательностью, даже называют историю фило-
софии галереей нелепиц или, по крайней мере, заблужде-
ний, высказанных людьми углубившимися в мышление и в
голые понятия. Такой взгляд приходится выслушивать не
только от людей, признающих свое невежество в философии
(они признаются в нем, ибо по ходячему представлению
это невежество не мешает высказывать суждения о том,
что, собственно, представляет собою философия,- каждый,
напротив, уверен, что он может вполне судить о ее зна-
чении и сущности, ничего не понимая в ней), но и от лю-
дей, которые сами пишут или даже написали историю фило-
софии. История философии, как рассказ о различных и
многообразных мнениях, превращается, таким образом, в
предмет праздного любопытства или, если угодно, в пред-
мет . интереса ученых эрудитов. Ибо ученая эрудиция
состоит именно в том, чтобы знать массу бесполезных ве-
щей, т. е. таких вещей, которые сами по себе бессодер-
жательны и лишены всякого интереса, а интересны для
ученого эрудита только лишь потому, что он их знает.
Полагают, однако, что можно также извлечь пользу из оз-
накомления с различными мнениями и мыслями других: это
стимулирует мыслительную способность, наводит также на
отдельные хорошие мысли, т. е. вызывает, в свою оче-
редь, появление мнения, и наука состоит в том, что
ткутся мнения из мнений. /* Если бы история философии
представляла собою лишь галерею мнений, хотя бы и о бо-
ге, о сущности естественных и духовных вещей, то она
была бы излишней и изрядно скучной наукой, сколько бы
ни указывали на пользу, извлекаемую из таких движений
мысли и учености. Что может быть бесполезнее ознакомле-
ния с рядом лишь голых мнений? Что может быть более
безразличным? Стоит только бегло заглянуть в произведе-
ния, представляющие собою историю философии в том смыс-
ле, что они излагают и трактуют философские идеи на ма-
нер мнений,- стоит только, говорим мы, заглянуть в эти
произведения, чтобы убедиться, как все это скудно и не-
интересно. Мнение есть субъективное представление, про-
извольная мысль, плод воображения: я могу иметь та-
кое-то и такое-то мнение, а другой может иметь совер-
шенно другое мнение. Мнение припаллежит мне, оно не
есть внутри себя всеобщая, сама по себе сущая мысль. Но
философия не содержит в себе мнения, так как не сущест-
вует философских мнений. Когда человек говорит о фило-
софских мнениях, то мы сразу убеждаемся, что он не об-
ладает даже элементарной философской культурой, хотя бы
он и был сам историком философии. Философия есть объек-
тивная наука об истине, наука о ее необходимости, поз-
нание, посредством понятий, а не мнение и не тканье па-
утины мнений. Дальнейший, собственный смысл такого
представления об истории философии заключается в том,
что мы узнаем в ней лишь о мнениях, причем слово "мне-
ние" именно и подчеркивается. Но что противостоит мне-
нию? Истина; перед истиной бледнеет мнение. Но истина -
это то слово, услышав которое, отворачивают голову те,
которые ищут в истории философии лишь мнений или пола-
гают вообще, что в ней можно найти лишь эти последние.
Философия встречает здесь враждебное отношение с двух
сторон. С одной стороны, благочестие, как известно,
объявило, что разум, т. е. мышление, не способен поз-
нать истину; разум ведет, напротив, лишь к бездне сом-
нения; чтобы достигнуть истины, нужно поэтому отказать-
ся от самостоятельного мышления и подчинить разум сле-
пой вере в авторитет. Об отношении между религией и фи-
лософией и ее историей мы будем говорить дальше. С дру-
гой стороны, столь же известное что так называемый ра-
зум предъявил, напротив, свои права, отверг веру, осно-
ванную на авторитете,, и хотел сделать христианство ра-
зумным, так что согласно этому притязанию лишь собс-
твенное усмотрение, собственное убеждение обязывает ме-
ня признавать то или другое. Но и эта защита прав разу-
ма удивительным образом привела к неожиданному и прямо
обратному выводу, к утверждению, что разум не в состоя-
нии познать какую бы то ни было истину. Этот так назы-
ваемый разум выступал, с одной стороны, против религи-
озной веры во имя и в силу мыслящего разума, и вместе с
тем он обратился против разума и стал врагом истинного
разума. Он отстаивает в противовес последнему внутрен-
нее чаяние, чувство и делает, таким образом, субъектив-
ное масштабом, указывающим, что именно должно быть
признано, делает именно этим масштабом собственное
убеждение в том виде, в каком каждый составляет его се-
бе в своей субъективности. Такое собственное убеждение
есть не что иное, как мнение, которое тем самым стало
чем-то окончательным для людей. Если мы желаем начать
наше рассуждение с того представления, которое сразу
приходит нам на ум, то мы не можем не упомянуть в исто-
рии философии об этом взгляде. Последний представляет
собою вывод, проникший во всеобщее образование; он яв-
ляется одновременно и укоренившимся мнением, и подлин-
ным признаком нашего времени; он является тем принци-
пом, на котором люди объединяются и познают друг друга,
той предпосылкой, которая предполагается окончательно
установленной и кладется в основание всех других науч-
ных исследований. В теологии учением христианства приз-
нается не столько церковное исповедание веры,
сколько то более или менее собственное христианское
учение, которое каждый изготовляет для своего употреб-
ления, причем один руководится одним убеждением, а дру-
гой - другим. Или мы часто видим, что теологическим
исследованиям придается исторический характер, так как
полагают, что интерес теологической науки заключается в
том, что она знакомит нас с различными мнениями, и од-
ним из первых плодов этого знакомства должно быть ува-
жение ко всем убеждениям, отношение к ним как к чему-то
такому, что каждый должен решать сам для себя. От цели
познания истины тогда, разумеется, отказываются. Этот
разум и его философия требуют, правда, со стороны субъ-
ективности, как первейшего и абсолютно существенного
условия, наличия в познании собственного убеждения поз-
нающего. Но не одно и то же, основывается ли убеждение
на чувствах, чаяниях, созерцаниях и т. д,, на субъек-
тивных основаниях и вообще на особенности субъекта, или
оно основывается на мысли и вытекает из проникновенного
усмотрения понятия и природы предмета. Убеждение, полу-
ченное первым способом, есть мнение. Эту резко опреде-
лившуюся для нас теперь противоположность между мнением
и истиной мы встречаем уже в образованности Сокра-
те-платоновской эпохи, этой эпохи разложения греческой
жизни; там мы встречаем ее в виде платоновского проти-
вопоставления мнения (***) науке (***, *). Это - та же
противоположность, которую мы видим в эпоху упадка
римской общественной и политической жизни, при Августе
и позже, когда распространились эпикуреизм и равнодушие
к философии, в этом смысле Пилат на слова Христа: "Я
пришел в мир, чтобы возвестить истину", ответил: "Что
есть истина?" Это было сказано высокомерно-пренебрежи-
тельно и означало: "Это понятие, понятие истины, есть
нечто устарелое, с чем мы покончили; мы ушли вперед, мы
знаем, что не может быть больше и речи о том, чтобы
познать истину, мы отошли от такой точки зрения". Кто
высказывается таким образом, тот действительно отошел
от познания истины. Если исходить из такой точки зрения
по отношению к истории философии, то весь ее смысл ог-
раничился бы тем, что она знакомила бы нас с индивиду-
альными мнениями других людей, из которых у каждого -
особый взгляд; она, таким образом, знакомила бы меня с
индивидуальными взглядами, представляющими для меня
нечто чуждое, со взглядами, в которых мой мыслящий ра-
зум не свободен, не присутствует, со взглядами, предс-
тавляющими для меня внешний, мертвый, исторический ма-
териал, массу самого по себе суетного содержания. Удов-
летворение, получаемое от такого суетного содержания,
само порождается лишь субъективной суетностью. Для неп-
редубежденного человека "истина" всегда останется вели-
ким словом, заставляющим сердце биться сильнее. Что же
касается утверждения, что познание истины недоступно,
то оно встречается в самой истории философии, и там в
своем месте мы его рассмотрим ближе. Здесь нужно только
упомянуть, что, если мы признаем эту предпосылку, как
это делает, напр., Теннеман, то станет непонятным, по-
чему еще уделяют внимание философии; ибо в таком случае
ведь каждое мнение ложно утверждает, что оно есть исти-
на. Я сошлюсь при этом пока на старый, издавна уко- ре-
нившийся предрассудок, согласно которому в знании зак-
лючается истина; но мы познаем истинное не просто, без
всякого труда, а лишь постольку, поскольку мы размышля-
ем; согласно , этому взгляду истина познается не в не-
посредственном восприятии и созерцании,- ни во внешне
чувственном, ни в интеллектуальном созерцании (ибо вся-
кое созерцание, как созерцание, ) чувственно),- а лишь
посредством работы мысли. "-- Ь. Доказательство ничтож-
ности философского познания посредством самой истории
философии, Но, с другой стороны, с вышеуказанным предс-
тавлением об истории философии связан еще один вывод,
который можно, смотря по вкусу, считать вредным или по-
лезным. А именно, при взгляде на такое многообразие
мнений, на столь различные мно- гочисленные философские
системы мы чувствуем себя в затруднении, не зная, какую
из них признать. Мы убеждаемся в том, что в высоких ма-
териях, к которым человек влечется и познание которых
хотела доставить нам философия, величайшие умы заблуж-
дались, так как другие ведь опровергли их. "Если это
случилось с такими великими умами, то как могу ego
holtmncio (я, маленький человечек) желать дать свое ре-
шение?" Этот вывод, который делается из факта различия
философских систем, как полагают, печален по существу,
но вместе с тем субъективно полезен. Ибо факт этого
различия является для тех, которые с видом знатока хо-
тят выдавать себя за людей, интересующихся философией,
обычным оправданием в том, что они, при всей своей яко-
бы доброй воле и при всем даже признании ими необходи-
мости стараться усвоить эту науку, все же на самом деле
совершенно пренебрегают ею. Но эта ссылка на различие
философских систем вовсе не может быть понята как прос-
тая отговорка-Она считается, напротив, серьезным, нас-
тоящим доводом против серьезности, с которой философс-
твующие относятся к своему делу,- она служит для них
оправданием пренебрежения философией и даже неопровер-
жимым доказательством тщетности стремления достигнуть
философского познания истины. "Но если даже и допус-
тим", гласит далее это оправдание, "что философия есть
подлинная наука и какая-либо одна из философских систем
истинна, то возникает вопрос: а какая? по какому приз-
наку узнаешь ее? Каждая система уверяет, что она - ис-
тинная; каждая указывает иные признаки и критерии, по
которым можно познать истину; трезвая, рассудительная
мысль должна поэтому отказаться решить в пользу одной
из них". В этом, как полагают рассуждающие таким обра-
зом, и состоит дальнейший интерес философии. Цицерон
(De natura deorurn, I,
8 и сл.) дает в высшей степени неряшливую историю фило-
софских мыслей о боге, написанную с намерением привести
нас к этому выводу. Он вкладывает ее в уста одного эпи-
курейца, но не находит сказать по ее поводу ничего луч-
шего: это, следовательно, его собственный взгляд. Эпи-
куреец говорит, что философы не пришли ни к какому оп-
ределенному понятию. Доказательство тщетности стремле-
ний философии черпается им затем непосредственно из об-
щераспространенного, поверхностного воззрения на ее ис-
торию: в результате этой истории мы имеем возникновение
многообразных, противоречащих друг другу мыслей, раз-
личных философских учений. Этот факт, который мы не мо-
жем отрицать, оправдывает, по-видимому, и даже требует
применения также и к философским учениям следующих слов
Христа: "Предоставь мертвым хоронить своих мертвецов и
следуй за мною". Вся история философии была бы согласно
этому взгляду полем битвы, сплошь усеянным мертвыми
костями,-- царством не только умерших, телесно исчез-
нувших лиц, но также и опровергнутых, духовно исчезнув-
ших систем, каждая из которых умертвила, похоронила
другую. Вместо "следуй за мною" нужно было бы, скорее,
сказать в этом смысле: "следуй за самим собою", т. е.
держись своих собственных убеждений, оставайся при сво-
ем собственном мнении. Ибо зачем принимать чужое мне-
ние? Бывает, правда, что выступает новое философское
учение, утверждающее, что другие системы совершенно не
годятся, и при этом каждое философское учение выступает
с притязанием, что им не только опровергнуты предшест-
вующие, но и устранены их недостатки и теперь, наконец,
найдено истинное учение. Но, согласно прежнему опыту,
оказывается, что к таким философским системам также
применимы другие слова Писания, которые апостол Петр
сказал Ананию: "Смотри, ноги тех, которые тебя вынесут,
стоят уже за дверьми". Смотри, система философии, кото-
рая опро вергнет и вытеснит твою, не заставит себя дол-
го ждать; она не/ преминет явиться так же, как она не
преминула появиться после всех других философских сис-
тем. с. Объяснительные замечания относительно различия
философских систем. Во всяком случае, совершенно верно
и является достаточно установленным фактом, что сущест-
вуют и существовали различные философские учения; но
истина ведь одна,- таково непреодолимое чувство или
непреодолимая вера инстинкта разума. "Следовательно,
только одно философское учение может быть истинным, а
так как их много, то остальные, заключают отсюда, долж-
ны быть заблуждениями. Но ведь каждое из них утвержда-
ет, обосновывает и доказывает, что оно-то и есть это
единственно истинное учение". Таково обычное и как буд-
то правильное рассуждение трезвой мысли. Но что касает-
ся трезвости мысли, этого ходячего словечка, то относи-
тельно нее мы знаем из повседневного опыта, что, когда
мы трезвы, мы одновременно с этим или же скоро,после
этого испытываем чувство голода. Вышеуказанная же мысль
обладает особым талантом и ловкостью, и она от своей
трезвости не переходит к голоду и к стремлению принять
пищу, а чувствует себя и остается сытой *. Мысль, так
рассуждающая, выдает себя с головой и показывает этим,
что она является мертвым рассудком, ибо лишь мертвое
воздерживается от еды и питья и вместе с тем сыто и та-
ковым остается. Физически же живое, подобно духовно жи-
вому, не удовлетворяется воздержанием и является влече-
нием, переходит в алкание и жажду истины, познания пос-
ледней, непреодолимо стремится к удовлетворению этого
влечения и не насыщается рассуждениями, подобно вышеп-
риведенному. По существу же мы по поводу этого рассуж-
дения должны были бы сказать раньше всего то, что, как
бы различны ни были философские учения, они все же име-
ют то общее между собою, что все они являются философс-
кими учениями. Кто поэтому изучает какую-нибудь систему
философии или придерживается таковой, во всяком случае
философствует, если только это учение вообще является
философским. Вышеприведенное, носящее характер отговор-
ки рассуждение, цепляющееся лишь за факт различия этих
учений и из отвращения и страха перед особенностью, в
которой находит свою действительность некоторое всеоб-
щее, не желающее постигать или признавать этой всеобщ-
ности, я в другом месте ** сравнил с больным, которому
врач советует есть фрукты; и вот ему предлагают сливы,
вишни или виноград, а он, одержимый рассудочным педан-
тизмом, отказывается от них, потому что ни один из этих
плодов не есть фрукт вообще, а один есть вишня, другой
- слива, третий - виноград. Но существенно важно еще
глубже понять, что означает это различие философских
систем. Философское познание того, что такое истина и
философия, позволяет нам опознать само это различие,
как таковое, еще в совершенно другом смысле, чем в том,
в каком его понимают, исходя из абстрактного противо-
поставления истины и заблуждения. Разъяснение этого
пункта раскроет перед нами значение всей истории фило-
софии. Мы должны дать понять, что это многообразие фи-
лософских систем не только не наносит ущерба самой фи-
лософии - возможности философии,- а что, наоборот, та-
кое многообразие было и есть безусловно необходимо для
существования самой науки философии, что это является
ее существенной чертой. В этом размышлении мы исходим,
разумеется, из того воззрения, что философия имеет сво-
ей целью постигать истину посредством мысли, в поняти-
ях, а не познавать то, что нечего познавать, или что,
по крайней мере, подлинная истина недоступна Познаний),
а доступна последнему лишь временная, конечная истина
(т.е.,
* (Здесь у; Гегеля непереводимая .игра слова "Nuch-
ternheit" означает на немецком языке: трезвость и пус-
той желудок.) ** Ср. Hegels Werke. Т. VI. 13. С.
21-22.
истина, которая вместе с тем есть также и нечто не ис-
тинное). Мы исходим, далее, из того взгляда, что мы в
истории философии имеем дело с самой философией. Дея-
ния, которыми занимается история философии, так же мало
представляют собою приключения, как мало всемирная ис-
тория лишь романтична; это не просто собрание случайных
событий, путешествий странствующих рыцарей, которые
сражаются и несут труды бесцельно и дела которых бесс-
ледно исчезают; и столь же мало здесь один произвольно
выдумал одно, а там другой - другое, нет: в движении
мыслящего духа есть существенная связь, и в нем все со-
вершается разумно. С этой верой в мировой дух мы должны
приступить к изучению истории и, в особенности, истории
философии. Гегель. Лекции по истории философии // Со-
чинения. М., 1932. Т. 9. Кн. 1. С. 15--25