Э. ФРОММ При изучении психологических реакций социальной группы мы имеем дело со структурой характера отдельных членов группы, т. е. индивидуальных лиц; однако нас ин- тересуют не те особенности, которыми эти лица отличают- ся друг от друга, а та часть структур их характеров, которая является общей для большинства членов группы. Эту общую для них часть мы можем назвать со-циальным характером. Социальный характер, естественно, менее специфичен, чем индивидуальный характер. При описании последнего мы рассматриваем всю совокупность черт, ко- торые в своей особой конфигурации образуют структуру личности того или иного индивида. Социальный же харак- тер содержит лишь выборку черт, существенное ядро структуры характера большинства членов группы, которое сложилось в результате основного опыта и способа жизни, общего для этой группы. Хотя здесь всегда будут "откло- няющиеся" индивиды с совершенно иной структурой ха- рактера, структура характера большинства членов группы, представляет вариации этого ядра, возникающие благодаря случайным факторам рождения и жизненного опыта, различ- ных у каждого отдельного индивида. Если мы хотим наибо- лее полно понять отдельного индивида, эти различающиеся элементы имеют важнейшее значение. Однако, если мы хо- тим понять, как энергия человека распределяется и дейс- твует в качестве продуктивной силы в данном социальном устройстве, тогда нас главным образом должен интересо- вать социальный характер. Понятие социального характера является ключевым для анализа социального процесса. Характер в динамическом смысле аналитической психологии - это специфическая форма, которую придает энергии человека динамическая адаптация его потребностей к определенному способу су- ществования данного общества. Характер, в свою очередь, определяет мышление, эмоции и действия индивидов. Уви- деть это довольно трудно, ибо мы обычно убеждены, что мышление является исключительно интеллектуальным актом и не зависит от психологической структуры личности. Это, однако, не так, и тем меньше соответствует дейс- твительности, чем больше наше мышление сталкивается с этическими, философскими, политическими, психологичес- кими или социальными проблемами, а не просто с эмпири- ческими манипуляциями конкретными объектами. Такое мыш- ление, помимо чисто логических элементов, вовлеченных в акт мышления, в значительной мере детерминировано лич- ностной структурой того человека, который мыслит. В равной мере это относится как ко всякой доктрине и тео- ретической системе, так и к отдельным понятиям: любовь, справедливость, равенство, самопожертвование и т. д. Каждое такое понятие, как и каждая доктрина, обладает эмоциональной насыщенностью, корни которой лежат в структуре характера индивида. Мы устранили бы много путаницы, проанализировав пси- хологический смысл этих понятий, тогда как всякая по- пытка чисто логической классификации заведомо обречена здесь на неудачу. Тот факт, что идеи несут в себе эмоциональную насы- щенность, чрезвычайно важен. Он является ключевым для понимания духа всякой культуры. Различные общества или классы внутри общества обладают своим особым социальным характером, и на его основе развиваются и приобретают силу определенные идеи. Так, например, представление о труде и успехе как основных целях жизни обрело значи- мость и привлекательность для современного человека вследствие присущих его характеру постоянных сомнений и чувства одиночества. Тщетно было бы пытаться проповедо- вать эту идею непрерывных усилий и стремления к успеху индейцам Пуэбло или мексиканским крестьянам; понимая язык, они как люди с другим типом структуры характера не понимали бы, о чем, собственно, идет речь. Точно так же Гитлер и та часть населения Германии, представители которой имеют * одинаковую с
* Книга вышла в 1941 г.- Прим. ред.
ним структуру характера, искренне убеждены, что наста- ивать на возможности устранения войн может либо закон- ченный дурак, либо бессовестный лгун. Для людей с таким социальным характером одинаково непостижимы как жизнь без страданий и бедствий, так и представление о свободе и равенстве. Идеи часто лишь сознательно принимаются определенны- ми группами, которые в силу особенностей их социального характера в действительности не проникаются этими идея- ми. Такие идеи остаются в виде запаса сознательных убеждений, но люди оказываются неспособными действовать согласно им в решающую минуту. Идеи могут стать реальными силами, но лишь в той ме- ре, в какой они отвечают особым человеческим потребнос- тям, свойственным данному социальному характеру. Мы должны теперь выяснить вопрос о функции характера по отношению к индивиду и по отношению к обществу. Этот вопрос, как и предыдущий, не вызывает особых затрудне- ний. Если характер индивида не сильно отличается от со- циального характера, то основные мотивы личности чело- века побуждают его к тому, что необходимо и желательно с точки зрения данных социальных условий его культуры. Так, страсть человека к бережливости и отвращение к бесполезной трате денег может оказаться полезной, если мы возьмем мелкого лавочника, для которого экономия и бережливость - просто условия выживания. Помимо этой экономической функции черты характера имеют также не менее важную психологическую функцию. Человеку, для ко- торого бережливость - это черта характера, экономия доставляет не только практическую пользу, но и глубокое психологическое удовлетворение. В этом легко убедиться, наблюдая, например, за хозяйкой, которая радуется сэко- номленным на рынке двум центам так, как другой человек, с другой структурой характера радовался бы чувственному наслаждению. Кроме того, человек испытывает психологи- ческое удовольствие, не только действуя сообразно тре- бованиям, вытекающим из структуры его характера, но и воспринимая идеи, соответствующие ей. Для авторитарного характера очень привлекательна идеология, описывающая природу как могучую силу, которой мы должны подчинять- ся. Восприятие таких идей вызывает у него психологичес- кое удовольствие. Итак, субъективная функция характера человека заключается, во-первых, в побуждении его к действиям, необходимым для него с практической точки зрения, и, во-вторых, в обеспечении ему психологическо- го удовольствия от его действий. Если взглянуть на социальный характер с точки зрения его функции в социальном процессе, то мы должны будем начать с положения, высказанного в отношении функций индивидуального характера, т. е. с утверждения, что, приспосабливаясь к социальным условиям, человек разви- вает в себе те черты, которые заставляют его желать действовать так, как он должен действовать. Если харак- тер большинства людей данного общества, т. е. соци- альный характер, приспособлен к объективным задачам, которые индивид должен решать в этом обществе, то чело- веческая энергия направляется по путям, на которых она становится продуктивной силой, необходимой для функцио- нирования этого общества. Обратимся еще раз к примеру с трудом. Современная индустриальная система требует от нас отдачи большей части нашей энергии труду. Когда лю- ди работают только в силу внешней необходимости, возни- кает противоречие между тем, что они должны делать и тем, что они хотели бы делать, и это снижает их продук- тивность. Однако в результате динамической адаптации характера к социальным требованиям человеческая энергия оформляется таким образом, что это приводит к действи- ям, соответствующим определенным экономическим необхо- димостям. То усердие, с которым современный человек трудится, не требуя особого принуждения, вытекает из его внутреннего стремления к труду, которое мы попыта- лись проанализировать с точки зрения его психологичес- кого смысла, т. е. вместо внешней власти человек создал себе внутреннюю - совесть и чувство долга, которые контролируют его гораздо успешнее, чем это могла бы сделать любая внешняя власть. Таким образом, социальный характер интериоризует внешние требования и тем самым использует энергию человека для решения задач данной экономической и социальной системы. Как мы видим, коль скоро определенные потребности появляются в структуре характера, любое поведение, от- вечающее им, одновременно доставляет удовлетворение как с психологической, так и с практической точек зрения. До тех пор, пока общество обеспечивает индивиду возмож- ность получать эти два удовлетворения одновременно, мы имеем дело с ситуацией, где психологические силы укреп- ляют социальную структуру. Однако рано или поздно между ними происходит разрыв. Старая структура характера про- должает существовать, хотя уже образовались новые эко- номические условия, для которых традиционные черты ха- рактера больше не годятся. В этой ситуации люди либо действуют в соответствии со своей структурой характера, и тогда эти действия оказываются помехами в их экономи- ческих занятиях, либо они не могут найти такую внешнюю позицию, которая позволяла бы им действовать согласно их внутренней "природе". Иллюстрацией такого положения дел служит структура характера пожилой части представи- телей среднего класса, особенно в странах с жесткой классовой стратификацией, как например в Германии. Тра- диционные достоинства этих людей - умеренность, береж- ливость, предусмотрительность - утрачивают свое значе- ние в современной деловой жизни по сравнению с такими новыми качествами, как инициатива, готовность риско- вать, агрессивность и т. д. Даже если эти старые досто- инства и представляют еще некоторую ценность, например, для мелкого лавочника, то возможности соответствующих им действий настолько сужены, что лишь немногим из но- вого поколения среднего класса эти черты характера при- носят "пользу" в их экономических делах. Благодаря своему воспитанию они развили в себе черты характера, которые были когда-то приспособлены к социальной ситуа- ции их класса, однако развитие экономики опережает раз- витие характера. Этот разрыв между экономической и пси- хологической эволюциями приводит к ситуации, в которой психологические потребности не могут больше удовлетво- ряться обычными экономическими действиями. Тем не менее эти потребности существуют и вынуждены искать своего удовлетворения другим путем. Узкоэгоистическое стремле- ние к своему собственному успеху, характерное для низ- ших слоев среднего класса, распространилось с индивиду- ального уровня на уровень жизни. Садистические импуль- сы, использовавшиеся в конкурентной борьбе частных предпринимателей, частично переместились на социальную и политическую сцену, усилившись при этом фрустрацией. И теперь, освобожденные от любых ограничений, они иска- ли удовлетворения в актах политических преследований и в войне. Таким образом, в сочетании с возмущением, выз- ванным фрустрирующими факторами всей ситуации, психоло- гические силы вместо укрепления существующего социаль- ного порядка превратились в динамит, попавший в руки групп, которые хотели уничтожить традиционную полити- ческую и экономическую структуру демократического об- щества. Мы пока не упоминали о роли обучения в формировании социального характера, но ввиду того обстоятельства, что многие психологи считают причиной развития характе- ра именно способ воспитания и приемы обучения детей, особенно в раннем возрасте, нам кажется уместным сде- лать некоторые замечания по этому поводу. В первую оче- редь мы должны задаться вопросом - что такое образова- ние? Его можно определять по-разному. С точки зрения социальных процессов оно может рассматриваться следую- щим образом. Социальная функция образования заключается в подготовке индивида к той роли, которую он впоследс- твии будет играть в обществе, т. е. эта функция состоит в том, чтобы формировать его характер, стремясь прибли- зить его к социальному так, чтобы желания индивида сов- падали с требованиями его социальной роли. Система об- разования любого общества определяется этой функцией. Поэтому мы не можем объяснять структуру общества или структуру личности его членов, исходя из образования, а наоборот, систему образования мы должны объяснять из требований, вытекающих из социальной и экономической структуры данного общества. Однако методы образования крайне важны, поскольку они являются механизмами, пос- редством которых индивид приобретает требуемые качест- ва. Эти методы, таким образом, могут быть рассмотрены как средства превращения социальных требований в лич- ностные качества. Хотя образовательный процесс не явля- ется причиной определенного социального характера, он составляет один из механизмов его формирования. В этом смысле знание и понимание методов образования являются важной частью целостного анализа функционирования об- щества. Эти положения остаются в силе и для семьи как одной из частей всего образовательного процесса. Как можно представить, что ребенок (по крайней мере нашей культу- ры), имея настолько ограниченный контакт с жизнью об- щества, тем не менее формируется им? Дело не только в том, что родители, если отвлечься от определенных инди- видуальных вариаций, применяют образовательные приемы, принятые в данном обществе, но также и в том, что они сами как личности представляют социальный характер сво- его общества или класса. Они передают ребенку то, что можно назвать психологической атмосферой или духом об- щества уже в силу того, что они являются представителя- ми этого общества. Семья, таким образом, может рассмат- риваться в качестве психологического агента общества. Выдвигая положение о том, что социальный характер определяется способом существования данного общества, я хочу напомнить читателю о проблеме динамической адапта- ции. Хотя и верно, что человек формируется, приспосаб- ливаясь к требованиям экономических и социальных струк- тур, но его адаптивные возможности небезграничны. Су- ществуют не только определенные психологические потреб- ности, настойчиво требующие своего удовлетворения, но и некоторые неотъемлемые психологические качества, невоз- можность реализовать которые приводит к определенным реакциям. Что это за качества? Наиболее важным из них является тенденция к росту, развитию и реализации по- тенций, выработанных человеком в процессе истории, та- ких, например, как способность к творчеству, к крити- ческому мышлению, способность утонченно чувствовать. Каждая из этих потенций имеет свою динамику. Раз поя- вившись в процессе эволюции, они постоянно стремятся реализовываться. Эти тенденции могут подавляться и фрустриро-ваться, но такое подавление приводит к особым реакциям, в частности к формированию деструктивных и симбиотических импульсов. Общая тенденция к росту, ко- торая является психологическим эквивалентом идентичной биологической тенденции, выражается, в частности, в стремлении к свободе и в ненависти к угнетению, так как свобода является необходимым условием любого развития. В свою очередь, стремление к свободе может подавляться и в конце концов даже исчезнуть из сознания индивида, но даже тогда она продолжает существовать как потенци- альность, что проявляется в сознательной или бессозна- тельной ненависти, всегда вызываемой таким подавлением. Есть основания предполагать, как уже говорилось, что стремление к справедливости и истине является неотъем- лемой чертой человеческой природы, хотя оно может по- давляться и искажаться, так же как и стремление к сво- боде. Однако, предполагая это, мы попадаем в опасное теоретическое поле. Здесь легко оказаться под властью известных религиозных и философских объяснений этих тенденций, т. е. объяснить их либо верой в то, что че- ловек создан по образу и подобию божьему, либо, что эти потенциальности существуют благодаря действию особого естественного за- кона. Мы, однако, не можем основывать наши доводы на таких объяснениях. По нашему мнению, единственным спо- собом объяснения этих стремлений человека к справедли- вости и истине является анализ всей человеческой исто- рии, как социальной, так и индивидуальной. В ней мы об- наруживаем, что для каждого бесправного идеи справедли- вости и истины - важнейшее средство в борьбе за свою свободу и развитие. Наряду с тем, что большая часть че- ловечества на протяжении его истории была вынуждена за- щищать себя от более сильных групп, которые подавляли и эксплуатировали ее, каждый индивид и в детстве проходит через период бессилия. Мы, таким образом, приходим к следующему: характер не зафиксирован в биологической природе человека, его развитие определяется основными условиями жизни, но вместе с тем человеческая природа имеет свою собственную динамику, которая является ак- тивным фактором социальной эволюции. Пусть мы и не в состоянии пока объяснить в психологических понятиях, что из себя представляет эта динамика, но все же мы должны признать ее существование. Пытаясь избежать оши- бок биологических и метафизических концепций, нам сле- дует опасаться столь же серьезной ошибки - социологи- ческого релятивизма, который представляет человека не более, чем марионеткой, управляемой нитками социальных обстоятельств. Неотъемлемые права человека на свободу и счастье заложены в присущих ему качествах: стремлении жить, развиваться, реализовать потенциальности, развив- шиеся в нем в процессе исторической эволюции.
Фромм Э. Характер и социальный процесс // Психология личности. Тексты. М.. 1982. С. 48-54
К. ЛЕВИ-СТРОС ПРОБЛЕМА ФИЗИЧЕСКОЙ АНТРОПОЛОГИИ Прежде всего возникает вопрос о ее правомочности. Является ли антропология, появление которой столь глу- боко потрясло социальные науки, сама по себе социальной наукой? Разумеется, да, поскольку она занимается чело- веческими общностями. Однако не смешивается ли она, бу- дучи по существу "наукой о человеке", с так называемыми гуманитарными науками? В то же время не обнаруживает ли одно из ее ответвлений, известное почти повсюду под названием "физическая антропология" (а во многих евро- пейских странах просто "антропология"), свою причаст- ность к естественным наукам? Никто не будет оспаривать того, что антропология имеет эти три аспекта. В США, где особенно развита тройственность в организации наук, антропологические общества признавали за собой право примкнуть к трем крупным научным советам, каждый из ко- торых управляет одной из вышеуказанных областей науки. Однако теперь, по-видимому, можно уточнить характер этой тройственной взаимосвязи. Рассмотрим сначала физическую антропологию. Она за- нимается такими проблемами, как эволюция человека начи- ная от животных форм, а также современным распределени- ем людей по расовым группам, различающимся по анатоми- ческим или физиологическим признакам. Можно ли тем не менее определять ее как естественнонаучное изучение че- ловека? Это значило бы позабыть о том, что по крайней мере последние фазы человеческого развития (те, которые дифференцировали расы Homo sapiens, а быть может, даже предшествовавшие ему этапы) развертывались в условиях резко отличавшихся от тех, которые управляли развитием других живых видов: как только человек овладел языком (а очень сложные орудия труда с очень правильными фор- мами, которые характеризуют доисторические формы произ- водства, свидетельствуют о существовавшем в ту пору языке как средстве обучения и передачи опыта), он сам определил особенности своей биологической эволюции, причем сам он не должен был обязательно это сознавать. Действительно, любое человеческое общество изменяет ус- ловия своего физического существования посредством сложного комплекса таких правил, как запрет инцеста, эндогамия, экзогамия, предпочтительный брак между опре- деленными типами родственников, полигамия или монога- мия, или просто путем более или менее систематического применения моральных, социальных, экономических и эсте- тических норм. В соответствии с подобными правилами об- щество поощряет одни типы брачных связей и исключает другие. Антрополог, который попытался бы истолковать эволюцию человеческих рас или подрас, как если бы она была лишь результатом естественных условий, оказался бы в таком тупике, как и зоолог, пытающийся объяснить су- ществующую дифференциацию собак чисто биологическими или экологическими причинами без учета вмешательства человека; это, разумеется, привело бы его к абсолютно фантастическим гипотезам или, вернее, к хаосу. Однако люди не в меньшей мере сделали самих себя, чем они соз- дали расы своих домашних животных, с той лишь разницей, что в первом случае процесс был менее сознательным и произвольным, чем во втором. Вследствие этого сама фи- зическая антропология, несмотря на ее обращение к све- дениям и методам, полученным от естественных наук, под- держивает самую тесную связь с социальными науками. В самом широком смысле слова она сводится к изучению ана- томических и психологических трансформаций, явившихся для определенного вида живых существ следствием возник- новения социальной жизни, языка, системы ценностей и, если выразиться обобщенно, культуры.
Леви-Строс К. Структурная антропология. М., 1985. С. 311-313
Раздел седьмой КУЛЬТУРА КАК ОБЩЕСТВЕННО-ИСТОРИЧЕСКОЕ ЯВЛЕНИЕ
1. ФЕНОМЕН КУЛЬТУРЫ: ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА
3. ФРЕЙД ...Ограничимся повторением *, что термин "культура" обозначает всю сумму достижений и институции, отличаю- щих нашу жизнь от жизни наших предков из животного мира и служащих двум целям: защите человека от природы и урегулированию отношений между людьми. Для лучшего по- нимания рассмотрим подробно характерные черты культуры, какими они себя проявляют в человеческих коллективах. При этом без опасений позволим себе руководствоваться обычным словоупотреблением, или, как говорится, будем следовать чувству языка в расчете на то, что таким об- разом мы сможем учесть внутреннее содержание, еще про- тивящееся выражению в абстрактных терминах. Начать легко: мы признаем в качестве свойственных культуре все формы деятельности и ценности, которые приносят человеку пользу, способствуют освоению земли, защищают его от сил природы и т. п. По поводу этого ас- пекта культуры возникает меньше всего сомнений. Загля- дывая достаточно далеко в прошлое, можно сказать, что первыми деяниями культуры были - применение орудии, ук- рощение огня, постройка жилищ. Среди этих достижений выделяется, как нечто чрезвычайное и беспримерное,- ук- рощение огня, что касается других, то с ними человек вступил на путь, по которому он с тех пор непрерывно и следует; легко догадаться о мотивах, приведших к их открытию. При помощи всех своих орудий человек усовер- шенствует свои органы - как моторные, так и сенсорные - или раздвигает рамки их возможностей. Моторы предостав- ляют в его распоряжение огромные мощности, которые он, как и свои мускулы, может использовать в любых направ- лениях; пароход и самолет позволяют ему беспрепятствен- но передвигаться по воде и по воздуху. При помощи очков он исправляет недостатки кристаллика своего глаза; при помощи телескопа он видит далеко вдаль, а микроскопы позволяют ему преодолеть границы видимости, поставлен- ные ему строением его сетчатки. Он создал фотографичес- кую камеру - аппарат, фиксирующий самые мимолетные зри- тельные впечатления, что граммофонная пластинка позво- ляет ему сделать в отношении столь же преходящих звуко- вых впечатлений; и то и другое является, по существу, материализацией заложенной в нем способности запоми- нать, его памяти. При помощи телефона он слышит на та- ком расстоянии,
* См. "Die Zukunft einer Illusion", 1927 (Ges. Wer- ke, Bd. XIV).
которое даже в сказках казалось немыслимым, письмен- ность первоначально - язык отсутствующих, жилище - под- мена материнского чрева, первого и, вероятно, по сей день вожделенного обиталища, в котором человек чувство- вал себя так надежно и хорошо. Это звучит не только как сказка, это просто исполне- ние всех,- нет - большинства - сказочных пожеланий; и все это осуществлено человеком при помощи науки и тех- ники на земле, на которой он сначала появился как сла- бое животное, на которой и теперь каждый индивид должен появляться как беззащитный младенец - Oh inch of natu- re! Все это достояние он может рассматривать как дости- жение культуры. С давних времен человек создавал себе идеальное представление о всемогуществе и всезнании, которые он воплощал в облике своих богов, приписывая им все, что казалось ему недостижимым для его желаний или что было ему запрещено. Поэтому можно сказать, что боги были идеалами культуры. И вот ныне человек значительно приблизился к достижению этих идеалов и сам стал почти богом. Правда, лишь в той мере, в какой идеалы достижи- мы по обычному человеческому разумению. Не полностью, в каких-то случаях, и вообще не стал, а в иных - лишь на- половину. Человек таким образом как бы стал чем-то вро- де бога на протезах, очень могущественным, когда он применяет все свои вспомогательные органы, хотя они с ним и не срослись и порой причиняют ему еще много за- бот. Но человек вправе утешаться тем, что это развитие не кончится 1930-м годом нашей эры. Будущие времена принесут новый прогресс в этой области культуры, кото- рый, вероятно, трудно себе даже представить и который еще больше увеличит богоподобие человека. Но в интере- сах нашего исследования мы не должны забывать, что сов- ременный человек, при всем своем богоподобии, все же не чувствует себя счастливым. Итак, мы считаем, что та или иная страна достигла высот культуры, если видим, что в ней все, что касается использования человеком земли и защиты его от сил при- роды, тщательно и целесообразно обеспечено, т. е., ко- роче говоря, обращено на пользу человека. В такой стра- не реки, грозящие наводнениями, урегулированы в своем течении, а их воды отведены через каналы в те места, где в ней есть нужда. Почва тщательно возделана и засе- яна растениями, для произрастания которых она пригодна; ископаемые богатства усердно подаются на гора и перера- батываются в требуемые орудия и аппараты. Средств сооб- щения много, они быстры и надежны; дикие и опасные жи- вотные уничтожены, а разведение прирученных домашних животных процветает. Но к культуре мы предъявляем и иные требования и, как это ни удивительно, рассчитываем увидеть их реализованными в тех же странах. Дело проис- ходит так, как если бы мы, отказавшись от нашего перво- начального критерия, приветствовали в качестве достиже- ния культуры заботы человека о вещах, которые ни в коей мере не являются полезными. а скорее кажутся бесполез- ными, например, когда мы отмечаем, что парковые насаж- дения, необходимые для города в качестве площадок для игр или резервуаров свежего воздуха, используются также и для цветочных клумб, или когда мы отмечаем, что окна в квартирах украшены цветочными горшками. Легко заметить, что бесполезное, оценку кото- рого мы ждем от культуры, есть не что иное, как красо- та; мы требуем, чтобы культурный человек посчитал кра- соту каждый раз, как он с ней сталкивается в природе, и чтобы он ее создавал предметно, в меру возможностей труда своих рук. И этим еще далеко не исчерпываются на- ши притязания к культуре. Мы хотим еще видеть призна- ки чистоты и порядка. У нас не создается высокого мне- ния о культуре английского провинциального города вре- мен Шекспира, когда мы читаем, что у дверей его роди- тельского дома в Стратфорде лежала высокая куча навоза; мы возмущаемся и осуждаем как "варварство", т. е. как антипод культуры, когда мы замечаем, что дорожки Венс- кого парка усеяны разбросанными бумажками. Любая грязь кажется нам несовместимой с культурой; требования чис- топлотности распространяем мы и на человеческое тело; мы с удивлением узнаем о том, какой плохой запах шел от особы Короля-Солнца, и покачиваем головой, когда на Isola bella нам показывают крошечный тазик для мытья, которым пользовался Наполеон для своего утреннего туа- лета. Мы отнюдь не удивляемся, когда кто-то считает потребление мыла прямым критерием высокого уровня куль- туры. То же можно сказать и в отношении порядка, кото- рый так же, как и чистота, полностью является творением рук человеческих. Но в то время, как рассчитывать на чистоту в природе едва ли приходится, порядок нами ско- пирован скорее всего именно с нее, наблюдение над боль- шими астрономическими закономерностями создало для че- ловека не только прообраз, но и первые исходные предпо- сылки для установления порядка в собственной жизни. По- рядок - это своего рода принудительность повторения, будучи раз установленным, он определяет - что, когда и как должно быть сделано, чтобы в каждом аналогичном случае можно было бы избежать промедления и колебания. Благо порядка нельзя отрицать, он обеспечивает человеку наилучшее использование пространства и времени и эконо- мит его психические силы. Мы были бы вправе рассчиты- вать, что порядок с самого же начала и без принуждения установится в сфере человеческой, деятельности, и можно только удивляться, что этого не случилось; человек в своей работе скорее обнаруживает врожденную склонность к небрежности, неупорядоченности, он ненадежен, и толь- ко с большим трудом его можно воспитать так, чтобы он стал подражать небесным образцам порядка. Красота, чистоплотность и порядок занимают, очевид- но, особое место в ряду требований, предъявляемых куль- турой. Никто не будет утверждать, что они столь же жиз- ненно необходимы, как и господство над силами природы и другие факторы, с которыми нам еще предстоит познако- миться; но и никто охотно не согласится рассматривать их как нечто второстепенное. То, что культура заботится не только о пользе, нам показывает уже пример с красо- той, которая не может быть исключена из сферы культур- ных интересов. Польза порядка вполне очевидна, что же касается чистоты, то мы должны принять во внимание, что ее требует гигиена, и мы можем предположить, что понимание этой зависимости не было полностью чуждо людям и до эпохи научного пре- дупреждения болезней. Но польза не объясняет нам полностью это стремление; тут должно быть замешано еще что-то другое. Никакая другая черта культуры не позволяет нам, од- нако, охарактеризовать ее лучше, чем ее уважение к выс- шим формам психи-ческой деятельности, к интеллектуаль- ным, научным и художест-венным достижениям и забота о них, к ведущей роли, которую она отводит значению идей в жизни человека. Среди этих идей во главе стоят рели- гиозные системы, сложное построение которых я постарал- ся осветить в другом месте; затем следуют философские дисциплины и, наконец, то, что можно назвать формирова- нием человеческих идеалов, т. е. представления возмож- ного совершенства отдельной личности, целого народа или всего человечества, и требования, ими на основании этих представлений выдвигаемые. Так как эти творческие про- цессы не протекают независимо друг от друга, а скорее друг с другом тесно переплетены, это затрудняет как их описание, так и психологическое исследование их генези- са. Если мы в самом общем порядке примем, что пружина всей человеческой деятельности заключается в устремле- нии к двум конвергирующим целям - пользе и получению наслаждения, то мы это должны признать действительным и для вышеприведенных культурных проявлений, хотя это легко заметить только в отношении научной и художест- венной деятельности. Но не приходится сомневаться, что и другие формы соответствуют каким-то сильным челове- ческим потребностям, хотя они, быть может, развиты только у меньшинства. Не следует также давать вводить себя в заблуждение оценочными суждениями по поводу от- дельных религиозных или философских систем и их идеа- лов; будем ли мы их рассматривать как величайшие дости- жения человеческого духа, или осуждать как заблуждения, мы должны признать, что их наличие, а в особенности их господствующее положение, является показателем высокого уровня культуры. В качестве последней, однако, отнюдь не маловажной характер-ной черты культуры мы должны принять во внима- ние способ, каким регулируются отношения людей между собой, т.е. социальные отношения, касающиеся человека как соседа, как вспомогательной рабочей силы, как чь- его-нибудь сексуального объекта, как члена семьи или государства. В этой сфере будет особенно трудно отре- шиться от определенных идеальных требований и выделить то, что относится к культуре, как таковой. Быть может, следовало бы начать с утверждения, что фактор культуры появляется с первой же попытки установить эти социаль- ные взаимоотношения. Если бы не было такой попытки, эти взаимоотношения подчинились бы своеволию каждой отдель- ной личности, т. е. устанавливались бы в зависимости от физической силы этой личности и согласно ее интересам и влечениям. Положение не менялось бы от того, что эта сильная личность.наталкивалась бы в свою очередь на личность еще более сильную. Совместная человеческая жизнь становится возможной только тогда, когда образуется не- кое большинство, более сильное, чем каждый в отдельнос- ти, и стойкое в своем противопоставлении каждому в от- дельности. Власть такого коллектива противостоит тогда, как "право", власти отдельного человека, которая осуж- дается как "грубая сила". Эта замена власти отдельного человека властью коллектива и есть решительный шаг на пути культуры. Сущность этого шага заключается в том, что члены коллектива ограничивают себя в своих возмож- ностях удовлетворения, в то время как отдельный человек не признает этих рамок. Первое требование культуры зак- лючается, следовательно, в требовании справедливости, т. е. гарантии того, что раз установленный правовой по- рядок не будет вновь нарушен в чью-либо индивидуальную пользу. Но этим еще не решается вопрос об этической ценности такого права. Дальнейшее культурное развитие как будто бы направлено на то, чтобы такого рода право не стало волеизъявлением небольшого коллектива - касты, прослойки населения, племени,- правом коллектива, кото- рый по отношению к другим, может быть даже более много- численным массам, не занял бы позицию, подобную индиви- дуального насильника. Конечным результатом должно явиться право, в создании которого участвовали бы все (по меньшей мере - все способные к общественному объ- единению), пожертвовавшие своим инстинктом; право (с тем же ограничением), которое не позволяет никому стать жертвой грубой силы. Индивидуальная свобода не есть достижение культуры. Она была максимальной еще до всякой культуры, правда, тогда она не имела большой цены, так как единичный че- ловек едва ли был в состоянии ее защитить. Развитие культуры налагает ограничения на эту свободу, а спра- ведливость требует, чтобы от этих ограничений никому нельзя было уклониться. То, что в человеческом обществе проявляется как жажда свободы, может быть направлено на борьбу с существующей несправедливостью и в этом смысле быть благоприятным для дальнейшего развития культуры. Но это же может брать свое начало в недрах первобытной, неукрощенной культурой личности и тогда быть враждебным самим основам культуры. Жажда свободы, таким образом, или направлена против отдельных форм и притязаний куль- туры, или - вообще против культуры. Едва ли какое-либо воздействие может позволить преобразовать природу чело- века в природу термита, он, вероятно, всегда будет за- щищать, вопреки воле масс, свое притязание на индивиду- альную свободу. Значительная часть борьбы человечества концентрируется вокруг одной задачи - найти целесооб- разное, т.е. счастливое, равновесие между индивидуаль- ными требованиями и культурными требованиями масс; одна из роковых проблем человечества заключается в том, дос- тижимо ли это равновесие при помощи определенной орга- низации человечества или этот конфликт останется непри- миримым. До тех пор пока мы руководствовались общим впечатле- нием о том, какие черты в жизни людей могут быть названы культурными, мы создали себе довольно ясное представле- ние об общем характере культуры, но, однако, пока еще не узнали ничего, что не было бы общеизвестным. При этом мы старались избежать предрассудка, который ставит знак равенства между культурой и совершенством или пу- тем к этому совершенству, для человека предрешенным. Теперь, однако, напрашивается подход, который, возмож- но, уведет нас в иную сторону. Культурное развитие представляется нам в виде какого-то своеобразного про- цесса, протекающего в среде человечества и как будто напоминающего нечто знакомое. Этот процесс можно оха- рактеризовать изменениями, вызываемыми им в сфере наших инстинктивных предрасположений, удовлетворе-ние которых и есть задача психической экономии нашей жизни. Некото- рые из этих первичных позывов ослабляются таким обра- зом, что на их месте появляется то, что мы в случае от- дельного индивида называем чертами характера. Самый яр- кий пример этого процесса был обнаружен в области детс- кой анальной эротики. По мере повзросления первоначаль- ный интерес к функции экскреции, ее органам и продуктам заменяется рядом свойств, которые нам известны как бе- режливость, стремление к порядку и чистоте; эти качества, ценные и желанные сами по себе, могут стать явно преобладающими, и тогда получается то, что называется анальным характером. Мы не знаем, как это происходит, но в правильности этого взгляда не можем сомневаться *. Но вот мы обнаружили, что порядок и чис- топлотность являются существенными требованиями культу- ры, хотя их жизненная необходимость отнюдь не очевидна, так же как и их пригодность в качестве источников нас- лаждения. В этом пункте нам впервые бросается в глаза сходство между культурным процессом и развитием либидо отдельного человека. Другие первичные позывы принужда- ются к изменению условий своего существования, к перек- лючению на другие пути, что совпадает в большинстве случаев с хорошо известным нам процессом сублимации (целей первичных позывов), но в некоторых случаях может быть и отличным от него явлением. Сублимация первичных позывов - особо ярко выраженная черта культурного раз- вития; именно она дает возможность высшим формам психи- ческой деятельности - научной, художественной и идеоло- гической - играть в культурной жизни столь значительную роль. Под влиянием первого впечатления появляется иску- шение сказать, что сублимация вообще есть навязанная культурой судьба первичных позывов. Но над этим вопро- сом следует больше поразмыслить. В-третьих, наконец,- и это кажется нам наиболее существенным,- невозможно не заметить, в какой мере культура вообще построена на от- казе от первичных позывов, в какой мере ее посылкой яв- ляется неудовлетворение (подавление, вытеснение или еще что-нибудь?) самых сильных первичных позывов. Эти "культурные лишения" являются доминирующими в большой области со-
* См. "Charakter und Analerotik", 1908 (Ges. Werke, Bd. VII) и другие многочисленные работы Е. Jonps и др.
циальных взаимоотношении людей; мы уже знаем, что здесь кроется причина враждебности, с которой приходит- ся бороться всем культурам. Эти же обстоятельства предъявляют большие требования и к нашей научной рабо- те; мы должны многое разъяснять. Нелегко понять, как можно лишить первичный позыв возможности удовлетворе- ния. Это отнюдь не так безопасно; если не принять мер для психологической компенсации, следует считаться с возможностью серьезных потрясений. Если мы хотим, однако, выяснить, какова возможная ценность нашего взгляда на культурное развитие как на особый процесс, сравнимый с нормальным созреванием ин- дивида, мы, очевидно, должны будем заняться другой проблемой, а именно, поставить себе вопрос, с какими влияниями связано происхождение культурного развития, как оно возникло и чем определяется его течение... Эта задача кажется чрезмерной, и следует признаться, что от нее можно впасть в уныние. Вот то немногое, что мне удалось разгадать. После того как примитивный человек открыл, что воз- можность улучшения его судьбы на земле при помощи труда находится - буквально - в его руках, ему не могло быть безразлично, работает ли кто-либо другой с ним или про- тив него. Этот другой приобрел для него ценность сот- рудника, совместная жизнь с которым была полезной. Еще раньше, в своем обезьяноподобном прошлом, он приобрел привычку создавать семьи; члены семьи и были, вероятно, его первыми помощниками. Создание семьи было, вероятно, связано с тем, что нужда в половом удовлетворении пе- рестала посещать человека неожиданно, как гостья, с тем чтобы после ее отбытия долго о себе ничего не давать знать, а поселилась у человека прочно, как постоянный жилец. Так появилась у мужчины-самца причина, чтобы держать при себе постоянно женщину-самку или, в более общем смысле,- свой сексуальный объект; что касается женщины, то она, не желая расставаться со своими безза- щитными детенышами, должна была в их интересах оста- ваться с более сильным мужчиной. В среде такой прими- тивной семьи отсутствует еще одна культурная черта: произвол главы семьи и отца был неограниченным. В "То- тем и табу" ' я попытался показать путь, который ведет от такой семьи к следующей ступени совместной жизни в виде братств. При расправе с отцом сыновья убедились на опыте, что объединение может быть сильнее каждого в отдельности. Тотемическая культура покоится на ограничениях, которые должны были возлагаться друг на друга для сохранения нового положения. Предписания табу были первым "пра- вом". Сожительство людей покоилось на двух основаниях - на принудительности труда, созданной внешней нуждой, и на силе любви, которая для мужчины определялась нежела- нием лишиться своего сексуального объекта в лице женщи- ны, а со стороны женщины - нежеланием расставаться с выделившимися из ее организма детьми. Так Эрос и Ананке также стали праотцами человеческой культуры. Первый ус- пех культуры состоял в том, что отныне большое количество людей смогло оставаться в коллективе. А так как, кроме того, обе мощные силы действовали солидарно, можно было расс- читывать, что и дальнейшее развитие будет протекать гладко как для вящего господства над внешним миром, так и для дальнейшего расширения количества людей, охваты- ваемых коллективом. И нелегко понять, как эта культура может дарить ее участникам что-либо кроме счастья. Прежде чем приступить к исследованию вопроса,- отку- да может возникнуть помеха, позволим себе отвлечь наше внимание рассмотрением положения, согласно которому лю- бовь является одной из основ культуры и тем заполнить пробел в наших предыдущих рассуждениях. Мы уже отмеча- ли, что половая (гениталь-ная) любовь, давая человеку наивысшие переживания удовлетворения, дает ему, собс- твенно говоря, и идеал счастья, а поэтому естественно было бы и дальше искать удовлетворения стремления к счастью в той же области половых отношений и, следова- тельно, рассматривать половую эротику как жизненный центр. Мы упоминали также, что, следуя по этому пути, человек становится самым опасным образом зависимым от известной части внешнего мира, а именно от избранного предмета любви, и тем самым подвергает себя опасности самых жестоких страданий, если этот предмет отталкивает его или если он его теряет в силу измены или смерти. Мудрецы всех времен всячески поэтому отсоветовали идти этим жизненным путем; но несмотря на это, для множества людей он не потерял своей привлекательности. Незначительному меньшинству, благодаря его конститу- ции, все же окажется возможным найти счастье на этих путях любви, но при этом неизбежны глубокие психические изменения ее функции. Эти личности делают себя незави- симыми от согласия объекта, придавая главную ценность не тому, чтобы быть любимым, а собственной любви; они защищаются от потери любимого объекта, направляя свою любовь не на отдельные объекты, а в равной мере на всех людей; они избегают изменчивости и разочарований поло- вой любви, отвлекаясь от сексуальной цели и превращая первичный позыв в заторможенный в смысле цели импульс. То, что у них таким образом получается,- некое ощущение уравновешенности, уверенности и нежности, имеет лишь очень отдаленное внешнее сходство с беспокойной и бур- ной жизнью половой любви, из которой оно, однако, прои- зошло. Святой Франциск Ассизский ушел, может быть, дальше всех в таком использовании любви для достижения внутреннего чувства счастья; то, что мы обозначаем как одну из методик осуществления принципа наслаждения, не раз связывалось с религией, с которой она могла сопри- касаться в тех высоких сферах, где пренебрегается как отличием "Я" от объекта, так и различиями между объек- тами. Этические соображения, глубинная мотивация кото- рых нам еще откроется, склонны рассматривать эту спо- собность всеобъемлющей любви к человечеству и миру как наивысшее достижение, до которого может возвысится че- ловек. По этому поводу мы уже сейчас не можем удержать- ся от высказы- вания двух основных сомнений. Любовь, не производя- щая выбора, теряет часть своей собственной ценности, так как она несправедлива по отношению к объекту. А за- тем - не все люди достойны любви. Любовь, легшая в основу семьи в своем первоначальном облике, в котором она не отказывается от сексуального удовлетворения, и в своей модифицированной форме, как заторможенная в смысле цели нежность, продолжает влиять на культуру. В обеих формах она продолжает выполнять свою функцию - связывания воедино множества людей, при- чем в более интенсивной форме, чем это удается достичь интересу трудового содружества. Небрежность языка при употреблении слова любовь имеет свое генетическое оп- равдание. Мы называем любовью отношения между мужчиной и женщиной, создавшие семью на основе полового удовлет- ворения, но мы называем любовью и добрые отношения меж- ду родителями и детьми или между братьями и сестрами в семье, хотя эти отношения - лишь ингибированная лю- бовь*), которую мы должны были бы обозначать как неж- ность. Ингибированная любовь была первоначально любовью вполне чувственной и в бессознательном человека она ос- талась по-прежнему таковой. Как чувственная, так и ин- гибированная любовь выходит за рамки семьи и создает новые отношения там, где раньше была отчужденность. По- ловая любовь ведет к новым семейным образованиям, а ин- гибированная любовь - к "дружбе", к явлению, которое приобретает важность с точки зрения культуры, так как оно выходит за рамки некоторых ограничений половой люб- ви, например ее исключительности. Но в течение эволюции отношение любви к культуре теряет свой однозначный ха- рактер. С одной стороны, любовь противопоставляет себя интересам культуры, а с другой стороны, культура угро- жает любви чувствительными ограничениями. Такое раздвоение кажется неизбежным, но его причину трудно сразу же распознать. Прежде всего оно проявляет себя в виде конфликта между семьей и теми более крупны- ми коллективами, в состав которых входит отдельный че- ловек. Мы уже догадались, что одним из главных устрем- лений культуры является объединение людей в большинстве единства. Семья, однако, не хочет освободить человека. Чем теснее связь членов семьи друг с другом, тем больше и чаще они склонны отгораживаться от других и тем труд- нее для них становится вхождение в более широкий круго- ворот жизни. Более старая филогенетически (а в детстве исключительная) форма совместной жизни противится смене позднее приобретенной культурной формой. Отделение юно- ши от семьи становится задачей, при разрешении которой общество ему зачастую помогает ритуалами празднования половой зрелости и принятия в среду взрослых. Получает- ся впечатление, что эти трудности свойственны каждому психическому, а по существу и каждому органическому развитию.
* Заторможенная в смысле цели.- Прим. перев.
Затем в конфликт с культурой вступают и женщины, осу- ществляя то же самое сдерживающее и тормозящее влияние, которое вначале проистекало из требований их любви и было положено в основу культуры. Женщины представляют интересы семьи и сексуальной жизни; культурная деятель- ность все больше и больше становилась делом мужчин и всегда ставила перед ними тяжелые задачи, принуждая их к сублимации первичных позывов, к чему женщины менее приспособлены. Так как человек не располагает неистощи- мым запасом психической энергии, он должен разрешать свои задачи при помощи целесообразного распределения либидо. То, что он тратит на достижение культурных це- лей, он отнимает главным образом от женщины и сексуаль- ной жизни; постоянное общение с мужчинами, его зависи- мость от отношений с ними отчуждают его даже от обязан- ностей мужа или отца. Так требованиями культуры женщина оттесняется на второй план и вступает с ней во враждеб- ное отношение. Что касается культуры, то ее тенденция к ограничению сексуальной жизни выступает не менее явственно, чем другая ее тенденция по расширению культурного круга. Уже первая фаза культуры, фаза тотемизма, несет собой запрет кровосмесительного выбора объекта; запрет, на- несший любовной жизни человека, вероятно, самое сильное увечье за все истекшие времена. Табу, закон и обычай вводят затем новые ограничения, касающиеся как мужчин, так и женщин. Не все культуры идут одинаково далеко в этом направлении; объем остаточной сексуальной свободы зависит также и от экономической структуры общества. Мы уже знаем, что под давлением психоэкономической необходимости культура должна отнимать от сексуальности значительное количество психической энергии, нужной ей для собственного потребления. При этом культура ведет себя по отношению к сексуальности как победившее племя или слой народа, эксплуатирующий других - побежденных. Страх перед восстанием угнетенных требует применения самых строгих мер предосторожности, Наивысшая точка та- кого рода развития достигнута в нашей западноевропейс- кой культуре. Психологически вполне оправдано, что эта культура берется наказывать проявления детской сексу- альной жизни, так как без такой предварительной обра- ботки еще в детстве не будет надежд на укрощение сексу- альных вожделений у взрослых. Но никоим образом нельзя оправдать культурное общество, когда оно заходит так далеко, что, несмотря на легкую доказуемость и очевид- ность, отрицает и само наличие явления. Для индивида выбор объекта, достигшего половой зрелости, ограничива- ется партнером противоположного пола, а все внеге- ни-тальные удовлетворения запрещаются, как извращения. Заключающееся в этих запретах требование одинаковых для всех форм сексуальной жизни, не считаясь с различиями в прирожденной и благоприобретенной сексуальной конститу- ции людей, лишает большое их количество сексуального наслаждения и тем самым становится источником жестокой несправедливости. Успех этих ог- раничительных мероприятий может заключаться только в том, что сексуальные интересы нормальных людей, тех, кому их конституция не служит помехой, направляются без ущерба в допущенное русло. Но и то, что остается в этой сфере без осуждения,- гетеро-сексуальная половая лю- бовь,- подвергается дальнейшим ограничениям законом и институцией единобрачия. Современная культура дает ясно понять, что она разрешает сексуальные отношения только на базе одной, единственной и нерасторжимой связи между мужчиной и женщиной, что она не признает сексуальности как самостоятельного источника наслаждения и склонна терпеть его только в качестве незаменимого способа размножения людей. Это, конечно, крайнее положение. Как известно, оно оказалось нереализуемым даже на короткий срок. Только люди слабого характера покорились столь далеко идущему вторжению в сферу их сексуальной свободы, более же сильные натуры - только на некоторых компенсирующих ус- ловиях, о которых речь будет впереди. Культурное об- щество сочло себя вынужденным молча допускать некоторые нарушения, которые, согласно установленным правилам, должны были бы им преследоваться. Но с другой стороны, не следует вводить себя в заблуждение и считать, что такая позиция культуры вообще безобидна, так как она не достигает реализации всех своих намерений. Сексуальная жизнь культурных людей все же сильно искалечена и про- изводит впечатление столь же дегради-рующей функции, как наша челюсть или волосы на голове. Можно, вероятно, с правом утверждать, что сексуальная жизнь, как источ- ник ощущения счастья, т. е. как средство достижения на- шей жизненной цели, чувствительно ослаблена *. Иногда может создаться впечатление, что дело заключается не только в давлении культуры, что, быть может, и в самой природе этой функции есть нечто, отказывающее нам в возможности полного удовлетворения и толкающее нас на иные пути. Такой взгляд может быть и ошибочным, решить этот вопрос трудно...
Фрейд З. Неудовлетворенность культурой // Избран-
ное. Лондон, 1969. С. 280-295