Ф. НИЦШЕ Нужно ли мне после всего особо говорить, что вольны- ми, весьма вольными будут эти вольные умы - философы грядущего,- но и не просто вольными, а и большими, и высшими, и основательно иными, каких нельзя будет ни недооценивать, ни смешивать с другими? Но, произнося такие слова, я и перед ними, да и перед нами, глашатая- ми и предтечами их,- перед нами, вольными умами! - чувствую долг, обязанность развеять по ветру старое глупое предубеждение, старое глупое недоразумение, ко- торое с давних пор словно туманом заволакивает понятие "вольный ум". Во всех странах Европы, а также и в Аме- рике злоупотребляют геперь этими словами, и кто же? - некая разновидность крайне узких, плененных, посаженных на цепь умов, кото- рые стремятся почти точь-в-точь к противоположному то- му, что заключено в наших инстинктах и намерениях,- не говоря уж о том, что перед новыми философами грядущего они будут выглядеть закрытыми окнами и запертыми на за- сов воротами. Плохо ли, дурно ли, они - из числа ниве- ляторов, облыжно прозванных "вольными умами"; краснобаи и писаки, они - рабы демократического вкуса с его "сов- ременными идеями", все наперечет люди без одиночества в душе, без собственной уединенности, здоровые, крепкие увальни,- не отказать им ни в дерзости, ни в почтенном добронравии, только что они невольники, только что они смехотворно поверхностны, прежде всего со своею склон- ностью отыскивать в формах прежнего, досуществовавшего до наших дней общества причины всех человеческих нес- частий и неурожаев,- при этом истина удосуживается счастливо приземлиться на голову! К чему стремятся они изо всех сил? Учинить на земле всеобщее зеленое раз- дольное пастбище,- приятное, надежное, безопасное, оно облегчит жизнь всякому; у них две запетых песенки и два затверженных урока - "равенство прав" и "сочувствие ко всем страждущим",- страдания же они рассматривают как подлежащие упразднению. Мы же, обратно, мы. с открытыми глазами и совестливо разбирая вопрос о том, где, при каких условиях мощнее всего взметало голову ввысь рас- тение, именуемое "человек", отвечаем на него так,- вся- кий раз происходило то в обстоятельствах обратных и противоположных, причем еще требовалось, чтобы риск по- ложения достигал безмерности, чтобы способность изобре- тать и притворяться под воздействием длительного гнета и принуждения росла и разрасталась до степени дерзно- венной утонченности, чтобы жизненная воля возвышалась до самой абсолютности власти,- мы полагаем, что жесто- кость и насилие, рабство, опасности, подстерегающие на улицах и в сердцах, скрытность, стоицизм, соблазны и гнусное вероломство во всех видах, вообще все зло, ужасное, тираническое, все хищническое и змеиное, что только пристало к человеку, что все это так же хорошо служит целям возвышения животного вида "человек", как его противоположность,- говоря это, мы не сказали все- го, не досказали даже и необходимого, и мы, говоря и безмолвствуя, во всяком случае находимся сейчас на дру- гом конце любой современной идеологии, любых стадных чаяний,- должно быть, мы их антиподы? Чудо ли, что мы, "вольные умы",- что мы не самые сообщительные умы? Что мы не во всех отношениях спешим поделиться тем, от чего только не способен освобождаться ум и к чему только его тогда не понесет! Что же до рискованной формулы "по ту сторону добра и зла", то она хотя бы оберегает нас от путаницы: мы - не то, что "libres - penseurs" 16, "li- beri pensatori", "вольнодумцы" и как только не именуют себя досужие адвокаты "современных идей". Не в одном царстве духа как у себя дома, на худой конец как в гос- тях, мы не раз спасались бегством из теплых уютных уголков, куда пытались завести нас молодость и про- исхождение, случайные встречи с людьми и книгами, пред- почитания и пред-ниспровержения, даже само утомление странствий; озлобляясь на любые приманки, чреватые от- ношениями зависимости, в чем бы они ни таились,- в по- честях, богатстве, чинах или вдохновении чувств,- мы благодарствуем и нужде, и переменчивым недугам, потому что они избавляли нас от очередного правила и связанно- го с ним "предрассудка", благодарствуем богу, черту, овце и червю в нас самих; любопытные до порочной чрез- мерности, мы изыскатели до жестокосердия, у нас пальцы, безрассудно ухватывающие непостижное, у нас зубы, рву- щие, и желудки, переваривающие непереваримое; мы не прочь заняться любым ремеслом, требующим острого ума и остроты чувств, благодаря переизбытку "вольной воли" готовы идти на любой риск, на любую авантюру, мы с пе- редними и задними душами, до конечных намерений которых едва ли кто доглядит, с передними и задними планами, до края которых едва ли кто добежит; скрытые под покровом света, мы завоеватели, хотя и подобные наследникам и расточителям, мы собиратели и упорядочиватели с раннего утра и до позднего вечера, скопидомы своих сокровищ и своих ящиков письменного стола, набитых доверху, рас- четливые в выучивании и забывании, изобретательные в создании схем, порой гордящиеся скрижалями категорий, порой педанты, порой ночные совы труда даже в самый светлый полдень, и даже пугала по потребности,- а се- годня есть в том потребность: постольку, поскольку мы прирожденные привороженные ревностные любители уедине- ния, нашего же собственного глубокополуночного, полд- невного уединения... Вот что за порода людей мы, воль- ные умы! Может быть, и вы в том же роде, вы, грядущие, новые философы?..
Ницше Ф. По ту сторону добра и зла // Вопросы фило- софии. 1989. № 5. С. 146-147
Д. И. ПИСАРЕВ Кто разбирает исторические события с тем близоруким пристрастием, с которым он рассуждает о своих добрых знакомых, тому было бы лучше вовсе не заниматься исто- риею. История обогащает нас новыми идеями и расширяет наш умственный горизонт только в том случае, когда мы изучаем какое-нибудь событие в его естественной связи с его причинами и с его последствиями. Если мы вырвем из истории отдельный эпизод, то мы увидим перед собой борьбу партий, игру страстей, фигуры добродетельных и порочных людей; одним мы станем сочувствовать, против других будем негодовать; но сочувствие и негодование будут продолжаться только до тех пор, пока мы не поста- вим вырванного эпизода на его настоящее место, пока мы не поймем той простой истины, что весь этот эпизод во всех своих частях и подробностях совершенно логично и неизбежно вытекает из предшествующих обстоятельств. Как ни проста эта истина, однако многие писатели, рассуждающие об истории, и многие историки, пользующие- ся очень громкою известностью, совершенно теряют ее из виду в своих исторических сочинениях. Раскройте, напри- мер, Маколея, и вы увидите, что он на каждой странице кого-нибудь оправдывает или кого-нибудь обвиняет, ко- му-нибудь свидетельствует свое почтение или кому-нибудь делает строжайший выговор 17. Все эти оправдания или обвинения, почтения или выговоры служат только призна- ками неясного или неполного понимания событий. Моралист вытесняет историка, потому что у историка не хватает материалов или недостает проницательности. В приговорах Маколея заключается такой смысл: я, говорит он, умнее такого-то 18; я понимаю политику лучше такого-то; я бы не сделал такой-то ошибки и т. д. На это читатель имеет полное право возразить, что ему нет дела до тех прек- расных свойств ума и сердца, которыми обладает Маколей; ему нет дела до того, как поступил бы историк, нахо- дясь в таком или в другом положении: ему любопытно было знать, как поступила действительная историческая лич- ность, почему она поступила так, а не иначе, и почему ее поступки имели важное значение для ее современников. Дело историка - рассказать и объяснить; дело читателя - передумать и понять предлагаемое объяснение; когда ис- торик и читатель, каждый с своей стороны, исполнят свое дело, тогда уже не останется места ни для оправдания, ни для обвинения. Мыслящий исследователь вглядывается в памятники прошедшего для того, чтобы найти в этом про- шедшем материалы для изучения человека вообще, а не для того, чтобы погрозить кулаком покойнику Сидору или пог- ладить по головке покойника Антона. История до сих пор не сделалась наукою, но между тем только в истории мы можем найти материалы для решения многих вопросов пер- востепенной важности. Только история знакомит нас с массами; только вековые опыты прошедшего дают нам возможность понять, как эти массы чувствуют и мыслят, как они изме- няются, при каких условиях развиваются их умственные и экономические силы, в каких формах выражаются их страс- ти и до каких пределов доходит их терпение. История должна быть осмысленным и правдивым рассказом о жизни массы; отдельные личности и частные события должны на- ходить в ней место настолько, насколько они действуют на жизнь массы или служат к ее объяснению. Только такая история заслуживает внимания мыслящего человека, и в такой истории, очевидно, нет места ни для похвалы, ни для порицания, потому что хвалить или порицать массу все равно, что хвалить березу за белый цвет коры или полемизировать против дождливой погоды. Масса есть сти- хия, а стихию, конечно, нельзя ни любить, ни ненави- деть, ее можно только рассматривать и изучать. До сих пор масса была всегда затерта и забита в действительной жизни; точно так же затерта и забита она была и в исто- рии. На первом плане стояла в истории биография и нравственная философия. Вся колоссальная знаменитость Маколея и все успехи его бесчисленных подражателей основаны на рисовании исторических портретов и на торжественном произнесении оправдательных и обвинительных приговоров. Эти портреты и приговоры мешают читателю додуматься до настоящего назначения истории и, следовательно, положи- тельно вредят успехам разумного и плодотворного истори- ческого изучения. Нравственная философия так же мало относится к истории, как, например, к органической хи- мии или к сравнительной анатомии. Что же касается до биографии, то она должна занимать в истории очень скромное место. Частная жизнь только тогда интересна для историка, когда она выражает в себе особенности той коллективной жизни масс, которая составляет единствен- ный предмет, вполне достойный исторического изучения. Собираясь говорить с читателями о том перевороте, который в конце прошедшего столетия опрокинул во Фран- ции все средневековые учреждения, я счел нелишним выс- казать сначала несколько общих мыслей об историческом изучении. Познакомившись с этими мыслями, читатель пой- мет заранее, как я намерен вести мой рассказ. Он уви- дит, что я не хочу произносить никаких приговоров, по- тому что всякий приговор над историческим событием я считаю вопиющею нелепостью; он увидит далее, что я вов- се не расположен впутываться в биографические подроб- ности и разрывать груду тех придворных и городских скандалов, слухов и интриг, которыми так богата эта тревожная эпоха. Меня занимает исключительно общая, бы- товая, всемирно-историческая сторона французского пере- ворота. Я не буду ни ужасаться перед ним, ни оправды- вать его, потому что я твердо убежден в том, что всякое отдельное событие, как бы оно ни было ужасно или вели- чественно, есть только неизбежное и очень простое следствие таких же неизбежных и простых причин. Расс- матривая французский переворот как логически необходи- мый результат всей средневековой истории французского королевства, я не могу питать к этому перевороту ни греховной симпатии, ни добродетельного отвращения. Я могу только разбирать его причины, рассматривать его развитие и указывать на ту связь, в которой находится самая катастрофа со всем историческим прошедшим фран- цузской нации. Мое дело объяснять и рассказывать, а не усыпать страницы восклицательными знаками.
Писарев Д. И. Исторические эскизы / / Избранные статьи. М., 1989. С. 197- 200
Н. Ф. ФЕДОРОВ Крайнее развитие личности, разделение занятий, при- ведшее людей к совершенной внутренней разобщенности, заставляет и Запад обращаться с надеждою к тем странам, где сохранилась еще община, общинный быт. Нечто подоб- ное замечается и в религиозной жизни; католицизм и протестантизм одинако- во чувствуют свои недостатки, и некоторые из католиков и протестантов с надеждою обращаются к Востоку, ожидая света оттуда. (По мнению Запада, христианство возвысило только личность; очевидно, в этом случае Запад смотрел односторонне, потому что в самом главном догмате христианства, в дог- мате о Триедином Боге, не только придается высокое зна- чение личности, но вместе с тем установляется и глубо- чайшее единство между личностями.) Кризисы всякого ро- да, философский, религиозный, социальный, приводят За- пад к предчувствию, если не к сознанию, что выработан- ная им цивилизация не заключает в себе спасения. Итак, даже здесь, по-видимому, вопрос о восстановлении после революционно-критических разрушений становится на оче- редь. Крайности, к которым пришел Запад вследствие од- носторонности своего развития, могут вызвать этот воп- рос как реакцию и могут произвести соединение Запада с нами. Оно может произойти в той области знания, в кото- рой нельзя не видеть перехода к воскресению как дейс- твию (как знание оно было не далеко от мысли о воскре- сении). Вопрос о положении земли в небесном пространс- тве, о незначительности величины ее, о звездах (плане- тах), как о подобных земле телах, исследование междуп- ланетных и междузвездных пространств и т. п., если все это и не привело человека к сознанию его истинной цели, к сознанию, что не земля только, но и весь мир требует внесения в него целесообразности, что весь он должен стать поприщем деятельности человека - если все это еще не сознано и не совершилось, то благодаря лишь тому, что и мысль, и деятельность отделились одна от другой и воплотились, так сказать, в особые сословия. Вследствие этого даже та система, которая отвергла центральное по- ложение земли и вместе с тем признала в земле такое же небесное тело, как и другие, могла быть идеализирована и превращена в целесообразное здание, мистическою силою тяготения управляемое, т. е. в храм; человеку же оста- ется только удивляться, поклоняться и воспевать оды этому космосу. Бэкон идеализировал даже само это отде- ление мысли от деятельности; в его "Атлантиде" 19 наука есть достояние только общества мудрых, т. е. экспери- ментаторов, наблюдателей, производящих свои опыты в подземельях, в воздушных пространствах и проч., делаю- щих разные открытия, но не в видах обеспечения бытия сосущественно, консубстанциально природе, а в видах из- бавления лишь от страданий и увеличения наслаждений. Поставив такие цели науке, Бэкон первый положил начало порабощению ее торгово-промышленному классу. Вследствие этого и химия, стремясь к открытию превращения (т. е. пресуществления) неорганического в органическое, расти- тельного в животные вещества, ограничивала свои изыска- ния, исследования, открытия тем, что возможно было дос- тигнуть путем лабораторным; даже такие важные исследо- вания, как исследования над действием органической пы- ли, зародышей, процессов окисления, брожения, гниения, не могли поднять человека до мысли о консубстанциальном природе обеспечении бытия всем. Хотя физиологические и всякого рода исследования и ста- вили вопросы о жизни и смерти, и Западу иногда даже ка- залось, что ключ от жизни уже в его руках (как это бы- ло, например, при открытии гальванизма), тем не менее даже сама мысль о таком обладании не производила в лю- дях стремления к тому, чтобы знание было приложено к обеспечению бытия всем. Не свидетельствует ли это о том, что поставившие на своем знамени "братство" утра- тили в действительности братские чувства и оказались в необходимости во всем вращаться в удивительных противо- речиях... Объединение по типу организма обезглавливает боль- шинство людей и обращает их в механические орудия; тог- да как истинное единство, или родство по мысли и чувс- тву, не может допустить такого противородственного, преступного изуродования; напротив, оно возглавливает всяческая. Истинное единство по образу Троицы 20 есть теснейший союз личностей, в коем выражено то начало, которое мы называем нраственностью; объединение же по типу организма построено прямо на отрицании нравствен- ного начала, потому-то оно и может держаться только на- силием, принуждением. Общество по образу Троицы не нуж- дается во внешнем принуждении, в насилии, которое удер- живало бы людей в обществе, и тем не менее это глубо- чайший союз личностей; держится он психическою, душев- ною силою, взаимознанием; следовательно, в таком об- ществе знание не может оставаться достоянием только не- которых, оно необходимо принадлежит всем, так как взаи- мопознание есть основа общества, без него и не будет такого общества. Наоборот, в обществе по типу организ- ма, в котором чем больше разделяются занятия, тем боль- ше оно приближается к своему идеалу, т. е. к типу орга- низма, и по новейшим воззрениям делается совершеннее, в таком обществе знание становится достоянием одних, меньшинства, а дело, действие, работа - уделом других, большинства. Поэтому, чем такое разделение в обществе совершеннее, тем менее оно делается способным к просве- щению, ибо просвещение, не поддерживаемое главным заня- тием, не имеющее ничего общего с ним, не обращающее в исследование главного занятия человека (а таким заняти- ем может быть лишь труд земледельческий и ни в каком случае не мануфактурный), просвещение на досуге, такое просвещение не может быть плодотворным. Для рабочего, исполняющего роль руки в течение шести дней, голова точно шляпа, которую он надевает по праздникам (если он только будет ее надевать; не предпочтет ли он этой шля- пе что-либо другое, разгул, например?). В обществе по типу организма одни, так сказать, имеют право произво- дить исследования, а другие могут только читать на до- суге, если умеют, или же слушать популярное изложение этих исследований. Не напоминает ли это кастовое уст- ройство, при котором одни могли читать и толковать, другие только читать, третьи только слушать и т. д.? Конечно, все это неизбежно; обойтись без этого нельзя, разве без такого разделения возможно произвести такие горы брошек, сережек и т. п. безделушек, горы, неизме- римо превосходящие пирамиды и другие сооружения древ- них? Откажется ли когда человек от всех этих пустяков, осуждающих его на египетскую работу?.. Красивое опере- ние (разумеем фабрикацию хлопчатобумажных и других тка- ней), развиваемое в человеческом роде, как и в царстве животных, половым подбором, обходится чрезвычайно доро- го, наряды покупаются утратою взаимности (т. е. внешнее заменяет внутреннее). Эти два типа общественного строя (по типу организма и по образу Троицы), один в полном расцвете сил, другой же в зачатке, представлены в настоящее время, первый - Англиею или Западом вообще, а второй - Россиею (если только Россия не окончательно еще объевропеилась) и всеми земледельческими народами. Второй тип, как зача- ток, принадлежит всем без исключения, потому что он ис- тинно человеческий и истинно Божественный (в Боге же он полная действительность); но сохранился этот тип наибо- лее у отсталых, у дикарей, в захолустьях... Вина России заключается в том, что тот общественный тип, коего задаток содержится в родовом быту, не выра- жен ею во всей полноте в самом устройстве общества или государства и даже не формулирован надлежащим образом; напротив, мы подражаем вовсе несвойственному нам запад- ному образцу. По западному же взгляду, утратившему соз- нание истинной цели, цель соединения людей состоит в достижении материального и нравственного благосостоя- ния; но таковое невозможно для общества, устроенного по типу организма, ибо это устройство по существу своему безнравственно; при таком строе большинство делается механическим орудием с вознаграждением за односторон- ность красивыми нарядами и тому подобными благами, а также правом на досуге, если будет охота, составлять мнение о чем угодно; незначительному же меньшинству предоставляется заниматься познанием, носить в себе це- лый мир в виде мнимом или мысленном, подчинять понятию всю вселенную, ибо приложения знания лишь случайны и незначительны. Усовершенствование подобного общества, так называемое развитие, состоит в наибольшем разделе- нии занятий, т. е. цель состоит в том, чтобы оставить за каждым человеком только одну какую-либо способность и лишить его всех других, так что лишь в совокупности люди составляют целого человека. Такое общество состоит не из личностей, не из людей, а из органов производс- тва. Просвещение является только задержкою естественно- го развития этого организма, искусственным внесением чего-то чуждого, инородного, из другого мира взятого. Хотя просвещение со своей стороны и старается прила- диться к новой родине, обращаясь в грамотность, счет, катехизис, популярные рассказы, и не переходит в дело, но, несмотря и на такое искажение, оно все-таки плохо прививается к несвойственной ему среде. При такой бес- цельности общества никакое распределение занятий между особями не может улучшить положение человека. Если бы даже каждый употреблял одинаковое время как на механическую, так и на умственную работу, то и тогда от мнения, каково бы оно ни было, положение несамостоя- тельное не изменится; оно и останется несамостоятель- ным, пока действие человека ограничивается подделкою под природу, т. е. мануфактурною промышленностью, кото- рою напрасно думают создать материальное благосостоя- ние. Дело в том, что при таком строе общества одинаково парализованы и знание, и деятельность: первое вращается безвыходно в области мысли, а вторая, эксплуатируя при- роду, дает лишь сырому материалу все более и более кра- сивый вид. В таком виде этот материал способен в высшей степени возбуждать и усиливать вражду в обществе. Вся задача промышленности, как и современного искусства,- скрыть настоящее положение человека, отвлечь его от ис- тинного назначения; если даже и на трупы наводят лоск жизни, белят и румянят мертвецов, то действуют весьма последовательно. Совершенно иная задача; она не изобретенная, не вы- думанная, не может служить для нас и предметом гордости (она была для нас предметом порицания со стороны запад- ного соседа и тех из нас, кои не устояли против этого порицания); все наше преимущество заключается лишь в том, что мы сохранили самую первобытную форму жизни, с коей началось истинно человеческое существование, т. е. родовой быт. В основе его лежит пятая заповедь, и тем не менее мы пережили смерть предков! Мы одного только греха не совершили - это то, что весь народ не отрекся еще от отеческого завета. Христианство, можно сказать, придало окончательную форму пятой заповеди; и в этой окончательной форме пятая заповедь есть самая сущность христианства. Откровение о предвечном рождении Сына заключается в том, что Сын, рождаясь, как Дух исходя, и будучи оба самостоятельными лицами, не отделяются, од- нако, от Отца, а пребывают с Ним в неразрывном единс- тве; и это как противоположность отживающей формы все- ленной, не пришедшей еще через человека к самосознанию, в коей всякое последующее поглощает предыдущее, чтобы быть поглощенным в свою очередь, и где жизнь вследствие изолированности миров не может проявляться иначе как сменою поколений; личности чувствующие, сознающие уми- рают, живет же только род, он один не умирает, не исче- зает, сохраняется. С пятою заповедью наступает новая эпоха во вселенной, устанавливаются новые отношения между последующими и предыдущими, между отцами и деть- ми, а в христианстве эта заповедь переходит в заповедь о воскрешении, которая долг к родителям не ограничивает уже только почтением, европейским ли то или китайским; и последствием исполнения этой заповеди будет уже не долгоденствие, а бессмертие. Сыны, поставленные между умирающими отцами и расцветающими дщерями человечески- ми, не увлекаются последними до оставления первых, а дщери, поставленные между отходящими родителями и цве- тущими сынами, не оставляют первых ради последних; со- четание сынов и дочерей тогда только бу- дет приближаться к своему образцу, когда союз для рож- дения будет превращаться в союз для воскрешения... Наше время отличается глубочайшим разрывом между детьми и отцами. Дети, утратив связь с.отцами, утратили и цель в жизни. Пятая заповедь подтвердилась: дети, ут- ративши связь с отцами и естественную цель в жизни, при всяком ничтожном случае лишают себя ее; потому-то нас- тоящее время нуждается уже в заповеди о любви к самому себе или, лучше сказать, о любви к жизни, к сохранению ее. Такая заповедь будет противодействием усиливающему- ся самоубийству, которое можно рассматривать так же как любовь к самому себе, выразившуюся в желании избавиться от неприятностей жизни. Напрасно думают, что материаль- ное улучшение жизни, наслаждения могут уменьшить число самоубийств; человек не дорожит даровым, а жизнь, ко- нечно, есть дар, и напрасный и случайный, нужно приба- вить - и бесцельный, если только он не будет выкуплен трудом, объединенным в общей цели,-для человека дорого лишь то, что он сам выработал, приобрел трудом. Любовь к детям увеличивается преимущественно продолжительным трудом воспитания. Дети для родителей не только плод их рождения, но и их труда, забот и проч. Любовь же детей к родителям не имеет таких сильных побуждений. Поддер- жание угасающей жизни родителей не может усилить любовь к ним, как дело отчаянное. Вот почему нельзя ограничивать долг к родителям од- ним почтением. Христианство устраняет этот недостаток ветхозаветной заповеди, превращая дело отчаянное в дело упования, надежды, в дело воскрешения, и из долга воск- решения выводит самый долг к детям. Дети - надежда бу- дущего и прошедшего, ибо будущее, т. е. воскрешение, есть обращение прошедшего в настоящее, в действитель- ное. И любовь братская может получить твердую основу только в воскрешении же, ибо только оно объединяет каж- дое поколение в работе для общей цели, и чем ближе к ней будет подвигаться эта работа, тем более будет уси- ливаться братство, ибо воскрешение есть восстановление всех посредствующих степеней, кои и делают из нас, бра- тий, единый род, уподобляя наш род тому неразрывному единству, в котором пребывает Отец, Сын и Св. Дух. Если наш род распался и мы обратились в не помнящие родства народы и сословия и если тот же процесс распадения про- должается внутри самих народов, сословий и отдельных обществ, то причину этого явления нужно искать в от- сутствии, в недостатке прочной основы, т. е. общей цели и общей работы; а иной высокой цели, естественной, не- выдуманной, неискусственной. кроме воскрешения отцов, или восстановления всеобщей любви, нет и быть не может. Итак, долг воскрешения, или любовь к отцам, и вытекаю- щая отсюда любовь братий, соработников (разумея оба по- ла), и любовь к детям как продолжателям труда воскреше- ния - этими тремя заповедями и исчерпывается все зако- нодательство. Нет в человеческом роде чуждых, оттого и весь закон заключается в одной богоподобной заповеди о родстве... Вопрос об участи земли приводит нас к убеждению, что человеческая деятельность не должна ограничиваться пре- делами земной планеты. Мы должны спросить себя: знание об ожидающей землю судьбе, об ее неизбежном конце, обя- зывает ли нас к чему-либо или нет? Или, иначе сказать, такое знание естественно ли, т. е. необходимо ли и нуж- но ли оно на что-нибудь в природе, или же неестественно и составляет бесполезный придаток? В первом случае, т. е. если такое знание естественно, мы можем сказать, что сама земля пришла в нас к сознанию своей участи и это сознание, конечно, деятельное, есть средство спасения; явился и механик, когда механизм стал портиться. Дико сказать, что природа создала не только механизм, но и механика; нужно сознаться, что Бог воспитывает человека собственным его опытом; Он - Царь, который делает все не только лишь для че- ловека, но и чрез человека; потому-то и нет в природе целесообразности, что ее должен внести сам человек, и в этом заключается высшая целесообразность. Творец чрез нас воссоздает мир, воскрешает все погибшее; вот почему природа и была оставлена своей слепоте, а человек - своим похотям. Через труд воскрешения человек, как са- мобытное, самосозданное, свободное существо, свободно привязывается к Богу любовью. Поэтому же человечество должно быть не праздным пассажиром, а прислугою, экипа- жем нашего земного, неизвестно еще, какою силою приво- димого в движение, корабля - есть ли он фото-, термо- или электроход. Да мы и знать не будем достоверно, ка- кою силою движется наша земля, пока не будем управлять ее ходом. Во втором же случае, т. е. если знание о ко- нечной судьбе земли неестественно, чуждо, бесполезно для нее, тогда остается сложить руки и застыть в стра- дательном (в полном смысле этого слова) созерцании пос- тепенного разрушения нашего жилища и кладбища, т. е. погубить не себя только, не живущее лишь поколение, но лишить будущего и все прошедшее, совершить грех, прес- тупление не против братьев только, но и против отцов. Естественно ли это?! Такое положение может быть нор- мальным только для кабинетного ученого, который и сам есть величайшая аномалия, неестественность... Препятствия к построению нравственного общества зак- лючаются в том, что нет дела настолько обширного, чтобы поглотить все силы людей, которые в настоящее время расходуются на вражду; во всей всемирной истории мы не знаем такого события, которое, грозя гибелью обществу, соединило бы все силы и прекратило бы все раздоры, вся- кую враждебность в нем. Во все периоды истории очевидно стремление, которое показывает, что человечество не мо- жет удовлетвориться тесными пределами земли, только земным. Так называемые экстатические хождения, восхище- ния на небеса суть выражения этого же стремления; не доказывает ли это, что, пока не открыто более широкой деятельности, не общественной, а естественной, до тех пор за эпохами трезвости, собственно, усталости от бесплодных стремлений, будут на- ступать вновь эпохи энтузиазма с экстатическими восхи- щениями на небеса, всякого рода видениями и т. п.? Вся история и заключается в таких бесплодных переходах из одного настроения в другое; наше же время может служить еще большим доказательством сказанного положения, так как теперь мы видим рядом с проявлением "царства мира сего" во всей его грязной действительности и царство Божие в виде самообольщений (ревивали, спиритические фокусы и т. п.). Если не будет естественного, реального перехода в иные миры, будут фантастические, экстатичес- кие хождения, будут упиваться наркотиками; да и самое обыкновенное пьянство в большинстве случаев можно, по-видимому, отнести к тому же недостатку более широ- кой, чистой, всепоглощающей деятельности. Три частных вопроса: о регулировании атмосферных яв- лений, об управлении движением земли и об отыскании "новых землиц" - входят в один общий вопрос об обеспе- чении от голода, в продовольственный вопрос, или, точ- нее, в вопрос о восстановлении жизни предков.
Федоров Н. Ф. Философия общего дела. Т. I // Сочине- ния. М., 1982. С. 310- 311, 330-331, 346-349, 360-362
В. С. СОЛОВЬЕВ В средневековом христианстве, в средневековой церкви открытое истинным христианством Божественное начало, христианский Бог превратился в нечто внешнее, совершен- но чуждое истинно человеческому началу, и в этом ка- честве оно должно было рано или поздно потерять всякую силу. Результатом процесса овнешнения было отречение человека от Бога, признание Его несуществующим. Однако от христианства осталось в человеческой душе бесконеч- ное стремление осуществить на земле, в данном мире, в данной действительности что-то лучшее, какое-то царство правды, хотя действительный характер царства правды и утратился. Итак, Бога человек потерял, Божественное начало, скрытое в душе человека и открытое в христианстве, по- терялось из виду. Остались в распоряжении человека только начало человеческое, рациональное, и инстинкт, животная природа. И вот мы видим стремление на этих на- чалах основать царство правды; являются попытки реали- зовать его во имя чистого разума; эту роль выполняет французская революция 89 г. провозглашением безуслов- ности прав разума. Однако немедленно вслед за переворо- том обнаруживается, что разум, сам по себе. есть начало (не) определенное, безразличное, формальное, что он мо- жет своим анализом разбить традиционные формы жизни, но бессилен дать жизни содержание сам из себя. Жизненное содержание разум получает или из бытия Божественного, или из бытия материального. Когда первое было закрыто, оставалось только второе. Поэтому мы видим, что вслед за провозглашением чисто челове- ческого начала, прав разума, дается полный разгул жи- вотным страстям. И если первая половина задачи фран- цузской революции, провозглашение безусловных прав че- ловека, имела некоторый благотворительный результат, явившись довершением того, что было начато христианс- твом, упразднив рабство в форме остатков феодализма, в форме крепостного состояния, то во второй своей полови- не революция, основываясь на насилии, привела лишь к худшему деспотизму. Современное революционное движение началось с того, чем кончила французская революция, и такой ход движения логичен. Дело в том, что господствующее миросозерцание отказалось не только от теологических принципов, а и от метафизической идеи, права чистого разума, которая ле- жала на основе революции 89 г. Если же отнять и теоло- гические принципы и метафизическую идею безусловной личности, остается только зверская природа, действие которой есть насилие. Но если современная революция начинает с насилия, если она пользуется им как средством для осуществления какой-то новой правды, она тем самым обнаруживает, что в ней кроется явная ложь; ложь в принципе и на практи- ке; в принципе - потому что, признавая только матери- альное начало в мире и человеке, нельзя говорить о чем-то должном, о чем-то таком, что не существует, не должно существовать, ибо с точки зрения материальной все есть материальный факт и никакого безусловного на- чала не может быть; это - ложь по факту, потому что, если бы действительно современная революция искала царства правды, она не могла бы смотреть на насилие как на средство его осуществить. Если она признает правду, должное, истинное, нормальное, если она верит в правду, она должна признавать, что правда сама собою сильнее неправды. Употреблять же насилие для осуществления правды значит признать правду бессильною. Современная революция на деле показывает, что она признает правду бессильною. Но поистине правда сильна, а насилия совре- менной революции выдают ее бессилие. Для человека, с человеческой точки зрения, всякое насилие, всякое внеш- нее воздействие чуждой ему силы есть бессилие. Такая внешняя сила есть для зверя - сила, а для духовного су- щества - бессилие, и если человеку не суждено возвра- титься в зверское состояние, то революция, основанная на насилии, лишена будущности.
Публичная лекция, читанная профессором Соловьевым в
Кредитном обществе // Соловьев В. С. Сочинения:
В 2 т. М., 1989. Т. I. С. 38-38
Г. В. ПЛЕХАНОВ
Если человеческая природа неизменна и если, зная ее
основные свойства, можно выводить из них математически
достоверные положения в области морали и общественной
науки, то нетрудно придумать такой общественный строй,
который, вполне соответствуя требованиям человеческой
природы, именно поэтому будет идеальным общественным
строем. Уже материалисты XVIII века охотно пускаются в
исследования на тему о совершенном законодательстве
(legislation parfaite). Эти исследования представляют
собою утопический элемент в литературе просвещения *.
Социалисты-утописты первой половины XIX столетия
всей душой отдаются таким исследованиям.
Социалисты-утописты этой эпохи всецело держатся ант-
ропологических взглядов французских материалистов. Точ-
но так же, как материалисты, они считают человека пло-
дом окружающей его общественной среды ** и точно так
же, как материалисты, они попадают в заколдованный
круг, объясняя изменчивые свойства среды неизменными
свойствами человеческой природы.
Все многочисленные утопии первой половины нашего ве-
ка представляют собой не что иное, как попытки приду-
мать совершенное законодательство, принимая человечес-
кую природу за верховное мерило. Так, Фурье берет за
точку отправления анализ человеческих страстей; так, Р.
Оуэн в своем "Outline of the rational system of socie-
ty" *** исходит из основных принципов науки о челове-
ческой природе" ("first Principles of Human Nature") и
утверждает, что "рациональное правительство" должно
прежде всего "определить человеческую природу" (ascer-
tain what Human Nature is); так, сен-симонисты заявля-
ют, что их философия основывается на новом понятии о
человеческой природе (sur une nouvelle conception de la
nature humaine) ****; так фурьеристы говорят, что при-
думанная их учителем общественная
* У Гельвеция, в его книге "De I'Homme" ["О челове-
ке"], есть подробный проект такого "совершенного зако-
нодательства". Было бы в высшей степени интересно и по-
учительно сравнить эту утопию с утопиями первой полови-
ны XIX века. Но, к сожалению, и историки социализма и
историки философии до сих пор были чужды всякой мысли о
подобном сопоставлении. Что касается специально истори-
ков философии, то они, к слову сказать, третируют Гель-
веция самым непозволительным образом. Даже спокойный и
умеренный Ланге не находит для него другой характерис-
тики, кроме "поверхностный Гельвеций". Абсолютный идеа-
лист Гегель отнесся справедливее всех к абсолютному ма-
териалисту Гельвецию.
** "Да, человек есть то, что делает из него всемогу-
щее общество или всемогущее воспитание, принимая это
слово в самом широком его смысле, т. е. понимая под ним
не только школьное или книжное воспитание, но воспита-
ние, даваемое нам людьми и вещами, событиями и обстоя-
тельствами,- воспитание, влияние которого на нас начи-
нается с колыбели и не прекращается ни на минуту" (Ка-
бэ, Voyage en Icarie [Путешествие в Икарию], издание
1848 г., стр. 402).
*** ["Очерк рациональной общественной системы"].
**** См. "Le Producteur", t. I, Paris 1825, Intro-
duction. ("Производитель", т. I, Париж 1825, Введение.]
организация представляет собой ряд неоспоримых выво- дов из неизменных законов человеческой природы *. Разумеется, взгляд на человеческую природу, как на верховное мерило, не мешал различным социалистическим школам очень сильно расходиться между собой в определе- нии свойств этой природы. Например, по мнению сен-симо- нистов, "планы Оуэна до такой степени противоречат склонностям человеческой природы, что тот род популяр- ности, которым они, по-видимому, пользуются в настоящее время (писано в 1825 г.), кажется на первый взгляд вещью необъяснимой" **. В полемической брошюре Фурье "Pieges et charlatanisme des deux sectes Saint-Simon et Owen, qui promettentl'association et le progres" *** можно найти немало резких указаний на то, что и сен-си- монистское учение противоречит всем склонностям челове- ческой природы. Теперь, как и во время Кондорсэ, оказы- валось, что сойтись в определении человеческой природы много труднее, чем определить ту или другую геометри- ческую фигуру... Утописты воображали себя чрезвычайно практичными людьми. Они ненавидели "доктринеров" 21, и все самые громкие их принципы они, не задумываясь, приносили в жертву своим idees fixes ****. Они не были ни либерала- ми, ни консерваторами, ни монархистами, ни республикан- цами; они безразлично готовы были идти и с либералами, и с консерваторами, и с монархистами, и с республикан- цами, лишь бы осуществить свои "практические" и, как им казалось, чрезвычайно практичные планы. Из старых уто- пистов в этом отношении особенно замечателен Фурье. Он, как гоголевский Костанжогло22, старался всякую дрянь употребить в дело. То он соблазнял ростовщиков перспек- тивой огромных процентов, которые им станут приносить их капиталы в будущем обществе; то он взывал к любите- лям дынь и артишоков, прельщая их отличными дынями и артишоками будущего; то он уверял Луи Филиппа, что у принцесс
* "Моn but est de donner une Exposition Elementaire,
claire et facilement intelligible, de 1'organisation
sociale, deduite par Fourier des lois de la nature hu-
maine". (V. Considerant, Destinee Sociale, t. I, 3-me
edition, Declaration).- 11 serait temps enfine de s'ac-
corder sur ce point: est il a propos, avant de faire
des lois, de s'enquerir de la veritable nature de
I'homme, afin d'harmoniser la loi, qui est par elle-me-
me mobifiable, avec la nature, qui est immuable et sou-
veraine?" "Notions elementaires de la science sociale
de Fourier, par I'auteur de la Defense du Fourierisme"
(Henri Gorsse, Paris 1844, p. 35). ("Моя цель-дать эле-
ментарное, ясное и легко доступное пониманию представ-
ление о социальной организации, выведенной Фурье из за-
конов человеческой природы" (В. Консидеран, Социальная
судьба, т, I, изд. 3, Декларация).-"Пора было бы, нако-
нец, прийти к соглашению по следующему пункту: нужно
ли, прежде чем создавать законы, осведомиться насчет
подлинной природы человека, чтобы привести в гармонию
закон, который сам по себе способен к изменению, с при-
родой, которая неизменна и суве-ренна?" ""Элементарные
понятия о социальнй науке Фурье": книга написана авто-
ром защиты фурьеризма" (Анри Горсс, Париж 1844, стр.
35)]. ** "Producteur", t. I, p. 139 ["Производитель",
т. I, стр. 139.]
*** ["Уловки и шарлатанство двух сект - Сен-Симона и
Оуэна, которые сулят ассоциацию и прогресс"].
**** [навязчивым идеям.]
Орлеанского дома, которыми теперь пренебрегают принцы
крови, отбоя не будет от женихов при новом общественном
строе. Он хватался за каждую соломинку. Но, увы! Ни
ростовщики, ни любители дынь и артишоков, ни "ко-
роль-гражданин", что называется, и ухом не вели, не об-
ращали ни малейшего внимания на самые, казалось бы,
убедительные расчеты Фурье. Его практичность оказалась
заранее осужденной на неудачу, безотрадной погоней за
счастливой случайностью.
Погоней за счастливой случайностью усердно занима-
лись еще просветители XVIII века. Именно в надежде на
такую случайность и старались они всеми правдами и неп-
равдами вступать в дружеские сношения с более или менее
просвещенными "законодателями" и аристократами того
времени. Обыкновенно думают, что раз человек сказал се-
бе: мнение правит миром, то у него уже нет поводов уны-
вать насчет будущего: la raison finira pas avoir raison
*. Но это не так. Когда, каким путем восторжествует ра-
зум? Просветители говорили, что в общественной жизни
все зависит в конце концов от "законодателя". Поэтому
они и уловляли законодателей. Но те же просветители хо-
рошо знали, что характер и взгляды человека зависят от
воспитания и что, вообще говоря, воспитание не предрас-
полагало "законодателей" к усвоению просветительных
учений. Поэтому они не могли не сознавать, что мало на-
дежды на законодателей. Оставалось уповать на счастли-
вую случайность. Вообразите, что у вас есть огромный
ящик, в котором очень много черных шаров и два-три бе-
лых. Вы вынимаете шар за шаром. В каждом отдельном слу-
чае у вас несравненно меньше шансов вынуть белый шар,
нежели черный. Но, повторив операцию достаточное число
раз, вы вынете, наконец, и белый. То же и с "законода-
телями". В каждом отдельном случае несравненно вероят-
нее, что законодатель будет против "философов", но
явится же, наконец, и согласный с философами законода-
тель. Этот сделает все, что предписывает разум. Так,
буквально так, рассуждал Гельвеций 23. Субъективно-иде-
алистический взгляд на историю ("мнения правят миром"),
по-видимому отводящий такое широкое место свободе чело-
века, на самом деле представляет его игрушкой случай-
ности. Вот почему этот взгляд в сущности очень безотра-
ден.
Плеханов Г. В. К вопросу о развитии монистического
взгляда на историю / / Избранные философские произведе-
ния:В 5 т. М., 1956. С. 535-537, 551-552
* разум в конечном счете восторжествует.
К. Э. ЦИОЛКОВСКИЙ Трудно себе представить, как идет процесс развития жизни на какой-нибудь планете, не обратившись к Земле. Чего мы можем ожидать от населения Земного шара? Человек сделал великий путь от "мертвой" материи к одноклеточным существам, а отсюда к своему теперешнему полуживотному состоянию. Остановится ли он на этом пу- ти? Если и остановится, то не сейчас, ибо мы видим, ка- кими гигантскими шагами прогрессирует в настоящее время наука, техника, обстановка жизни и социальное устройс- тво человечества. Это указывает и на перемены в нем са- мом. Во всяком случае эти перемены должны произойти. Правда, пока сам человек мало изменяется. Те же ос- татки животных страстей, инстинктов, слабость ума, ру- тинность. В отношении общественного развития он даже уступает муравьям и пчелам. Но, в общем, он опередил животных и, следовательно, сильно прогрессировал. Ничто сразу не останавливается. Не остановится и человек в своем развитии, тем более, что ум давно уже ему подска- зывает его нравственное несовершенство, но пока живот- ные наклонности сильнее, и ум не может их одолеть. Можно вскоре ожидать наступления разумного и умерен- ного общественного устройства на Земле, которое будет соответствовать его свойствам и его ограниченности. Наступит объединение, прекратятся вследствие этого вой- ны, так как не с кем будет воевать. Счастливое общест- венное устройство, подсказанное гениями, заставит тех- нику и науку идти вперед с невообразимой быстротою и с такою же быстротой улучшать человеческий быт. Это пов- лечет за собою усиленное размножение. Население возрас- тет в 1000 раз, отчего человек сделается истинным хозя- ином земли. Он будет преобразовывать сушу, изменять состав атмосферы и широко эксплуатировать океаны. Кли- мат будет изменяться по желанию или надобности. Вся земля сделается обитаемой и приносящей великие плоды. Будет полный простор для развития как общественных, так и индивидуальных свойств человека, не вредящих лю- дям. Картину душевного мира будущего человека, его обес- печенности, комфорта, понимания вселенной, спокойной радости и уверенности в безоблачном и нескончаемом счастье - трудно себе представить. Ничего подобного ни один миллиардер сейчас не может иметь. Техника будущего даст возможность одолеть земную тя- жесть и путешествовать по всей солнечной системе. Посе- тят и изучат все ее планеты. Несовершенные миры ликви- дируют и заменят собственным населением. Окружат солнце искусственными жилищами, заимствуя материал от астерои- дов, планет и их спутников. Это даст возможность су- ществовать населению в 2 миллиарда раз более многочис- ленному, чем население Земли. Отчасти она будет отда- вать небесным колониям свой избыток людей, отчасти пе- реселенные кадры сами будут размножаться. Это размноже- ние будет страшно быстро, так как огромная часть яичек (яйцекле- ток) и сперматозоидов пойдет в дело. Кругом солнца, поблизости астероидов, будут расти и совершенствоваться миллиарды миллиардов существ. Полу- чатся очень разнообразные породы совершенных: пригодные для жизни в разных атмосферах, при разной тяжести, на разных планетах, пригодные для существования в пустоте или в разреженном газе, живущие пищей и живущие без нее - одними солнечными лучами, существа, переносящие жар, существа, переносящие холод, переносящие резкие и зна- чительные изменения температуры. Впрочем, будет господствующий наиболее совершенный тип организма, живущего в эфире и питающегося непос- редственно солнечной энергией (как растение). После заселения нашей солнечной системы начнут засе- ляться иные солнечные системы нашего Млечного Пути. С трудом отделится человек от земли. Гораздо легче было одолеть солнечное притяжение, ввиду свободы движений в эфире и громадности лучистой энергии всего солнца, ко- торой мог воспользоваться человек. Земля оказывается исходным пунктом расселения совершенных в Млечном Пути. Где на планетах встретят пустыню или недоразвившийся уродливый мир, там безболезненно ликвидируют его, заме- нив своим миром. Где можно ожидать хороших плодов, там оставят его доразвиваться. Тяжкую дорогу прошло населе- ние Земли. Страдальческий и длинный был путь. И еще ос- талось много времени для мучительного развития. Нежела- телен этот путь. Но Земля, расселяясь в своей спираль- ной туманности (т. е. в Млечном Пути), устраняет эту тяжелую дорогу для других и заменяет ее легкой, исклю- чающей страдания и не отнимающей миллиарды лет, необхо- димых для самозарождения.
Циолковский К. Э. Монизм Вселенной // Научно-фантас- тические произведения. Тула. 1986. С. 286-288
3. ФРЕЙД ...Человек отнюдь не мягкое, жаждущее любви созда- ние, способное защищаться разве лишь тогда, когда на него нападут; надо считаться с тем, что среди его инс- тинктивных предрасположений имеется и огромная доля склонности к агрессии. Поэтому для человека его ближний не только возможный помощник или сексуальный объект, но и предмет соблазна для удовлетворения своей агрессив- ности, рабочая сила, которой он может воспользоваться без вознаграждения, объект сексуальной похоти, которую он может удовлетворить без его согласия; у ближнего можно отнять имущество, его можно унижать, причинять ему боль, его можно мучить и убивать. "Homo homini lu- pus"; кто бы имел смелость оспаривать это положение после всего опыта жизни и истории? Как правило, эта жестокая агрессивность только и выжидает, чтобы быть спро-воцированной, или ставит себя на службу другим це- лям, которые, однако, могли бы быть достигнуты и иными, более мяг- кими способами. При благоприятных для нее условиях, когда устранены обычно противодействующие ей силы, эта агрессивность проявляется и стихийно, обнажая в челове- ке дикого зверя, которому чуждо бережное отношение к собственному роду. Достаточно вспомнить ужасы переселе- ния народов, вторжения гуннов или так называемых монго- лов под предводительством Чингисхана и Тимура, захват Иерусалима набожными крестоносцами, а также ужасы пос- ледней мировой войны, чтобы смиренно согласиться с обоснованностью такого взгляда. Наличие этой агрессивной склонности, которую мы мо- жем ощутить в самих себе и с правом предположить у дру- гих, есть тот фактор, который нарушает наши отношения с ближними и принуждает культуру к ее высоким требовани- ям. В силу этой изначальной враждебности людей друг к другу, культурному обществу постоянно грозит развал. Общие трудовые интересы не могли бы удержать культуру от этого развала, так как страсти первичных позывов сильнее разумных интересов. Культура должна мобилизо- вать все свои силы, чтобы поставить предел агрессивным первичным позывам человека и затормозить их проявления путем создания нужных психических реакций. Отсюда при- менение всевозможных средств для идентификаций и инги- бированных любовных отношений, отсюда ограничение сек- суальной жизни, а также и то идеальное требование любви к ближнему, как к самому себе, которое на самом деле тем и оправдано, что ничто другое в такой степени не противоречит исконной природе человека. При всех стара- ниях это культурное устремление пока достигло не очень многого. Культура надеется избежать наиболее резких проявлений грубой силы тем, что она сама сохраняет за собой право применять силу по отношению к преступникам, но закон ничего не может поделать с более осмотритель- ными и утонченными проявлениями человеческой агрессив- ности. Каждый из нас знает, что от надежд, которые мы в юности возлагали на наших ближних, приходится отказы- ваться как от иллюзий; каждый из нас на опыте может познать боль и тяготы, которые вносят в нашу жизнь не- доброжелательность ближних. При этом было бы несправед- ливо приписывать культуре стремление исключить споры и соревнование из человеческой активности. Эти явления, конечно, необходимы, но ведь оппонент не всегда враг, он им становится лишь в порядке злоупотребления.